Текст книги "Тайная дочь"

Автор книги: Шилпи Сомайя Гоуда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Шилпи Сомайя Гоуда
ТАЙНАЯ ДОЧЬ

ПРОЛОГ

Он держит в руке клочок бумаги и напряженно сравнивает нацарапанные на нем слова с красными буквами на дверной табличке. Несколько раз переведя взгляд с бумажки на дверь и обратно, он понимает, что не ошибся, и нажимает кнопку звонка. За дверью раздается пронзительное дребезжание. Пока тянется ожидание, он проводит рукой по медной пластинке, ощупывая пальцами четкие грани выпуклых букв. Дверь резко распахивается, он отдергивает руку, а затем достает и протягивает девушке, которая открыла дверь, еще одну записку. Прочитав, она поднимает на него глаза и пропускает в дом.

Легким кивком головы девушка приглашает его следовать за ней по коридору. Он идет, на ходу приглаживая седеющие волосы и проверяя, не задралась ли футболка на наметившемся животе. Они заходят в кабинет, и девушка указывает ему на стул. Он садится, сцепив пальцы.

Мужчина за столом пристально разглядывает его сквозь очки.

– Как я понимаю, вы кого-то ищете.

ЧАСТЬ I

1
НАЧАЛО СКОРБИ

Дахану, Индия, 1984 год

Кавита

В сумерках, как только появились первые тянущие боли, она, не сказав никому ни слова, пришла в заброшенную хижину. Здесь нет ничего, кроме коврика, на котором она лежит, подтянув колени к груди. Когда накатывает очередная волна боли, Кавита сжимает кулаки так, что ногти впиваются в кожу, а зубами закусывает веточку дерева. Стараясь дышать ровно, терпеливо ожидая, пока не отпустит схватка, она сосредоточенно смотрит на бледно-желтое пятно, пляшущее на земляном полу. Это свет масляной лампы – ее единственного товарища в эти темные ночные часы. Она пытается сдерживать крики, пока это возможно. И знает, что уже скоро, в нужный момент, ее услышат и сюда придет деревенская повитуха. Кавите остается лишь молиться, чтобы ребенок родился до рассвета, потому что муж редко просыпается до восхода солнца. Это первая из двух молитв, что Кавита возносит к богу, опасаясь просить большего.

Раздавшийся вдали басовитый раскат грома напоминает о дожде, который собирался весь день. Влажность повисла в воздухе, и капельки пота выступают на лбу роженицы. Когда небеса наконец разверзнутся и хлынут потоки воды, станет легче. Запах муссонных дождей всегда казался Кавите особенным. В это время обычно пахнет сыростью и землей, словно почва, растущий на плантациях рис и дождевая вода смешались прямо в небе. Это запах новой жизни, принесенной дождями. Сквозь щели в двери ей видно, как низко нависают тучи.

Следующая сильная схватка начинается так внезапно, что у нее перехватывает дыхание. Сшитая из тонкого хлопка блузка, натянувшаяся на полной груди, темнеет от пота. В этот раз грудь увеличилась гораздо больше, чем в прошлый. Оставаясь с женой наедине, муж часто ворчливо выговаривал ей, чтобы прикрывалась лучше, но она слышала, как перед другими мужчинами он хвастался, сравнивая ее груди со спелыми дынями. Кавита благодарила небеса за то, что на этот раз ее тело выглядело совсем иначе, потому что муж и окружающие воспринимали это как знак того, что родится мальчик.

Вдруг Кавиту охватывает страх. Тот самый удушающий страх, который она чувствовала на протяжении всей беременности. Что будет, если они ошиблись? Ее вторая и гораздо более отчаянная молитва – просьба, чтобы ребенок не оказался девочкой. Она не вынесет этого снова.

* * *

Кавита не была готова к тому, что произошло в прошлый раз. Тогда муж ворвался в комнату всего через несколько минут после того, как повитуха перерезала пуповину. От него явственно исходил приторный запах браги из плодов чику. Когда Джасу увидел крохотное тельце новорожденной девочки на руках матери, его лицо исказила гримаса ненависти и он отвернулся.

Кавита почувствовала, как зарождающаяся в ней радость сменилась замешательством. Она хотела сказать все, что ее переполняло. Столько волосиков… хороший знак. Но тут Джасу заговорил. Никогда раньше Кавита не слышала, чтобы он так ужасно ругался. Женщина была ошеломлена. Муж повернулся, и она увидела его красные от бешенства глаза. Он медленно приближался к ней и все качал головой. Измученная родами, потрясенная, Кавита ощутила неведомый ей прежде животный ужас.

Обессиленная и плохо соображающая, она слишком поздно заметила его резкое движение, которым он выхватил у нее ребенка. Кавита вся подалась вперед, вытянула руки и закричала громче, чем во время родов, когда голова ребенка разрывала ее плоть. Но повитуха удержала роженицу, и она не смогла остановить мужа. Джасу выбежал из дома под крики их дочери, хватающей первые глотки воздуха в этом мире. В тот миг Кавита поняла, что эти крики станут для ее малышки последними.

Повитуха мягко уложила женщину обратно.

– Пусть идет, детонька. Отпусти его. Все позади. Теперь тебе надо отдохнуть. Ты прошла свое испытание.

Следующие два дня Кавита провела на полу хижины, свернувшись калачиком на соломенном коврике. Она не решалась спросить, что сделали с ее дочкой. Утопили, задушили или просто оставили умирать от голода? В конце концов маленькое тельце сожгли, и уже ничто не напоминало о том, что малышка когда-то появилась на свет. Как и многие другие новорожденные девочки, первый ребенок Кавиты ушел в землю задолго до срока.

В те дни никто не навещал Кавиту, кроме повитухи. Она приходила дважды в день и приносила своей подопечной еду и чистые подкладные тряпки. Кавита выплакала все глаза от горя. Ей казалось, что в них не осталось ни слезинки. Но ее страдания стали еще невыносимее, когда спустя несколько дней после родов у нее появилось грудное молоко, ставшее горьким напоминанием об утрате. А еще через месяц стали выпадать волосы. С той поры всякий раз, когда она видела на улице ребенка, ее сердце замирало от боли.

Когда же Кавита вернулась домой, никто ей не посочувствовал. Она не услышала слов поддержки от родных, и соседи не подходили к ней с утешительными рукопожатиями. Родственники Джасу встретили ее презрительными взглядами и непрошеными советами, как в следующий раз зачать мальчика. Кавита давно свыклась с тем, что почти не управляет собственной жизнью. Девушку отдали замуж за Джасу, когда ей было восемнадцать, и она сразу же погрузилась в круговорот ежедневных хлопот: носила воду, стирала одежду и готовила еду. Весь день Кавита выполняла то, что требовал от нее муж. А когда они ночью ложились в постель, она снова должна была подчиняться его воле.

Но после расправы над ее первенцем Кавита стала вести себя смелее, пусть и самую малость. Негодуя на мужа, она добавляла побольше красного перца в его порцию и с затаенным удовлетворением наблюдала, как он на протяжении всего ужина трет лоб и вытирает нос. Когда Джасу приходил к ней ночью, она иногда отказывала ему, ссылаясь на женские дни. Каждый такой маленький бунт придавал ей уверенности в себе. И когда Кавита поняла, что снова беременна, то твердо решила, что на этот раз все будет иначе.

2
ЧИСТО

Сан-Франциско, Калифорния, 1984 год

Сомер

Сомер выпускает из рук медицинский журнал и хватается за живот. С трудом поднявшись с дивана, она плетется в ванную, держась за стены в длинном коридоре их квартиры, отделанной в викторианском стиле. Несмотря на острую боль, буквально сгибающую ее пополам, перед тем как сесть на унитаз, она поднимает платье и… видит алую струйку крови, стекающую по бледной коже бедра.

– Нет! О господи, пожалуйста, не надо!

Ее мольба тиха, но касается самого важного. Однако рядом нет никого, кто мог бы ее услышать. Сомер сдвигает ноги и задерживает дыхание. Надо посидеть как можно спокойнее, может быть, кровотечение остановится. Но нет. Сомер закрывает лицо руками, и слезы струятся между пальцами. Она смотрит, как кровь окрашивает воду в унитазе в красный цвет. Ее плечи содрогаются от всхлипываний, которые становятся все громче и протяжнее, пока она не начинает биться в рыданиях. Когда спазмы немного отпускают, ей удается позвонить Кришнану.

Вернувшись домой, он застает Сомер скорченной на их огромной кровати с пологом. Между ног у нее зажато полотенце некогда роскошного цвета французской ванили. Это полотенце подарили им на свадьбу пять лет назад. Они вместе выбрали этот оттенок. Не просто белый, как в больнице, и не скучный бежевый, а элегантный сливочный. Теперь оно насквозь пропитано кровью.

Крис садится на край кровати и кладет руку ей на плечо.

– Это точно? – мягко спрашивает он.

Она кивает.

– Все, как в прошлый раз. Схватки, кровотечение… – Сомер снова заливается слезами. – В этот раз больше крови. Наверное, потому, что я дольше его проносила…

Крис подает ей салфетку.

– Ладно, милая. Я позвоню доктору Хэйворту и спрошу, сможет ли он принять нас. Тебе что-нибудь нужно?

Он поправляет плед, укрывая ей плечи. Сомер качает головой и перекатывается на другую половину кровати, отвернувшись от Кришнана, который ведет себя скорее как врач, а не как муж, чья поддержка ей так необходима. Сомер закрывает глаза и трогает низ живота, как она делала бессчетное количество раз за день. Но сейчас жест, который обычно успокаивал ее, кажется наказанием.

* * *

Первое, что видит Сомер, когда открывает глаза, – это стойку капельницы рядом с кроватью. Сомер поскорее зажмуривается в надежде вернуть сон, в котором она качает на качелях ребенка. Кто это был, девочка или мальчик?

– Все прошло хорошо, Сомер. Все чисто, и я не вижу причин, почему бы тебе не попробовать еще раз забеременеть через несколько месяцев. – Доктор Хэйворт в хрустящем белом халате смотрит на нее, стоя в ногах кровати. – Отдохни немного, а я снова приду проведать тебя перед выпиской.

Перед тем как уйти, он легонько похлопывает ее по накрытой простыней ноге.

– Спасибо, доктор, – раздается голос из другого конца палаты, и Сомер понимает, что Кришнан тоже здесь. Он подходит к кровати и, склонившись, кладет руку жене на лоб.

– Как ты себя чувствуешь?

– Чисто, – отвечает Сомер.

– Чисто? – повторяет он, сдвинув брови и наклонив голову.

– Он сказал «чисто». Доктор Хэйворт, сказал, что теперь у меня все чисто. Но как же тогда было до этого? Когда я еще была беременна?

Ее взгляд останавливается на люминесцентных лампах, гудящих над кроватью. Девочка или мальчик? А глазки какого цвета?

– Но, милая, он же только хотел сказать, что… Ты же сама знаешь, что он имел в виду.

– Да, я знаю, что он имел в виду. Он хотел сказать, что там больше ничего нет: ни ребенка, ни плаценты, ничего. Моя матка снова хорошая и пустая. Чистая.

В палату входит улыбающаяся медсестра.

– Пора принимать обезболивающее.

Сомер качает головой.

– Я не хочу.

– Тебе надо его принять. Ты будешь лучше себя чувствовать.

– Я не хочу лучше себя чувствовать!

Она отворачивается от медсестры. Им не понять, что она потеряла не просто ребенка. Она потеряла все. Имена, которые мысленно перебирала, лежа ночью в кровати. Образцы краски, подходящие для стен в детской, которые складывала в ящик письменного стола. Мечты о том, как она будет качать своего ребенка на руках, помогать ему делать домашние задания и подбадривать с трибуны школьного стадиона. Теперь ничего этого нет. Все растворилось в густом тумане. Они не понимают этого. Ни сестра, ни доктор Хэйворт, ни даже Кришнан. Все они видят в ней пациентку, за которой нужно ухаживать. Человеческий организм, который надо починить. Очередное тело для чистки.

* * *

Сомер просыпается и переводит больничную кровать в сидячее положение. Из телевизора в углу палаты звучит смех. Видимо, уходя в кафе перекусить, Кришнан оставил канал, по которому идет какая-то игра. Никогда в жизни Сомер не думала, что будет так неуютно чувствовать себя в своей больнице – месте, где проработала целых пять лет. А ведь ее всегда охватывало волнение, когда она шла по стерильным коридорам и слышала жужжание динамика больничного радио под потолком. Переодевание в белый халат и поиск карты пациента вселяли в нее уверенность. Это было особое чувство, роднившее ее с Кришнаном, – чувство нужности и власти, которыми наделен врач. То, что произошло, отдалит их с мужем друг от друга. Она это знает. Как ей не хочется быть пациенткой, до чего же бесит невозможность что-то исправить!

Сомер не должна была оказаться здесь в таком положении. Она заранее выбрала эту больницу из-за ее специализации на акушерстве. Восемь тысяч родов в год. Двадцать младенцев родилось только за сегодняшний день, в то время как ее собственного ребенка выскребли из ее тела. У каждой женщины в этом боксе есть малыш, который спит с ней рядом в кроватке. Почему у других это так просто? У мамочек, с которыми она каждый день беседует во время приема, у друзей, даже у той идиотки в телеигре, передающей привет своим детям, которые сейчас смотрят телевизор?

Может быть, природа хочет ей о чем-то сказать? Возможно, я просто не создана для того, чтобы стать матерью.

3
БОЛЬШЕ НИКОГДА

Дахану, Индия, 1984 год

Кавита

Новая схватка. Она идет откуда-то глубоко изнутри, постепенно нарастает и превращается из вялого листа с обмякшими краями в зазубренное лезвие. Кавита уже не успевает отдыхать между накатывающими схватками. Бедра сводит судорогой, в спине что-то пульсирует. Она уже не может не кричать, и издаваемый женщиной звук не походит на человеческий голос. Тело больше не принадлежит ей. Им завладело высшее начало, которому подвластны земля, деревья и воздух. Внезапная вспышка молнии освещает черное небо, и раскат грома сотрясает землю, на которой она лежит. Когда зубы ломают зажатую во рту ветку, Кавита чувствует горький вкус свежей древесины. Последнее, что она помнит, – это разливающееся по телу влажное тепло.

Снова открыв глаза, Кавита видит повитуху, которая разводит в стороны и сгибает в коленях ее ноги, а потом усаживается между ними.

– Бети, надо было позвать меня раньше. Я бы пришла. Сколько ты лежишь тут одна? Уже показалась головка ребенка. Теперь недолго осталось. Совсем недолго. Во второй раз гораздо… – Она умолкает.

– Дайджи, послушай меня! Что бы ни случилось, ты не должна допустить, чтобы муж забрал ребенка. Пообещай мне. Обещай! – неистово кричит Кавита.

– Ханджи, конечно, как пожелаешь, – говорит повитуха. – А теперь, детонька, пора тужиться.

Она права. Кавита несколько раз напрягается – и слышит долгожданный крик младенца. Повитуха быстро обтирает и заворачивает новорожденного в пеленку. Кавита с трудом приподнимается, убирает с лица мокрые пряди волос и берет ребенка на руки. Она гладит спутанные темные волосики и удивляется тому, что хватающие воздух пальчики такие маленькие. Мать подносит к лицу маленькое тельце, упиваясь младенческим запахом, и прикладывает ребенка к груди. Когда малыш начинает сонно причмокивать, Кавита медленно разворачивает пеленку.

Никто не услышал мои молитвы. Она закрывает глаза и содрогается от слез, не издавая ни звука. Наклонившись вперед, Кавита хватает повитуху за руку и шепчет:

– Дайджи, никому не говори. Беги скорее, приведи сюда Рупу. И больше никому не говори, ты поняла?

– Ханджи, конечно, моя детонька. Уже иду. Да благословят боги тебя и твоего ребенка. Теперь тебе надо отдохнуть. А я принесу поесть.

Повитуха уходит в темноту ночи. На секунду она нагибается, поднимает бидончик со всем необходимым и покидает Кавиту.

* * *

Как только в хижину попадают первые лучи солнца, Кавита просыпается, и к ней возвращается пульсирующая боль в области таза. Повернувшись, она видит рядом с собой мирно сопящего младенца. От голода у женщины урчит в животе. Кавита понимает, что очень проголодалась. Тогда она пододвигает к себе стоящую рядом плошку дала и рис и начинает есть. Насытившись, по-прежнему обессиленная женщина снова ложится и слушает, как просыпается деревня.

Вскоре со скрипом открывается дверь, и в хижину врывается яркий солнечный свет. Входит Джасу. Глаза его горят.

– Ну, где он?

Муж двигает руками, как будто манит кого-то к себе.

– Где мой маленький принц? Ну же! Дай мне на него взглянуть!

Он приближается к жене, протягивая руки.

Кавита деревенеет. Она прижимает малышку к груди и пытается сесть.

– Она здесь. Твоя маленькая принцесса здесь.

Кавита замечает, как муж мрачнеет. У нее дрожат руки, когда она пытается покрепче обхватить сверток и защитить малышку.

– Арре! Опять девчонка? Да что с тобой? Дай посмотрю!

– Нет! Не дам! Ты ее не тронешь.

Она слышит свой громкий голос и чувствует, как напряглось все тело.

– Это мой ребенок. Наш ребенок. И я не позволю тебе забрать ее.

Женщина видит, что муж в замешательстве, его взгляд блуждает по ее лицу. Еще никогда и ни с кем Кавита не говорила с таким вызовом.

Джасу делает несколько шагов в ее сторону, его взгляд смягчается. Он встает на колени рядом с ней.

– Послушай, Кавита, ты ведь знаешь, что мы не можем оставить этого ребенка. Нам нужен мальчик, который бы стал помощником на плантациях. Мы с трудом сможем содержать одного ребенка, чего уж говорить о двоих? Дочери моего двоюродного брата двадцать три года, и она до сих пор не замужем, потому что он не может обеспечить ее приданым. У нас небогатая семья. Ты же понимаешь, мы просто не можем себе этого позволить.

Слезы опять подступают к глазам Кавиты, женщина трясет головой до тех пор, пока они не скатываются по щекам. У нее перехватывает дыхание, крепко зажмурившись, она делает несколько вдохов. Затем открывает глаза и смотрит на мужа в упор.

– На этот раз я не дам тебе ее забрать. Не позволю.

Кавита выпрямляется, несмотря на ужасную боль в теле.

– Если ты попробуешь, если ты только попробуешь сделать это, тебе придется сначала убить меня.

Сидя на полу, она подтягивает к себе колени. Краем глаза Кавита видит дверь и представляет, как делает пять быстрых шагов до нее. Усилием воли она заставляет себя остаться на месте и не отводить от Джасу неистового, твердого взгляда.

– Кавита, перестань. Ты плохо соображаешь. Мы не можем оставить ребенка. – Джасу воздевает руки к небу. – Она будет обременять нас и тянуть соки из нашей семьи. Разве ты этого хочешь?

Мужчина встает так, чтобы снова возвышаться над женой.

У Кавиты пересыхает во рту. Она подбирает слова, стремясь выразить мысль, которая оставалась в глубине сознания.

– Дай мне ночь. Всего одну ночь с моим ребенком. А завтра ты придешь за ней.

Джасу молчит, уставившись на свои ноги.

– Пожалуйста!

В висках стучит все громче. Ей нестерпимо хочется закричать что есть мочи и заглушить этот стук.

– Это наш ребенок. Мы вместе сотворили ее. Я выносила ее. Дай же мне провести всего одну ночь с ней, прежде чем ты заберешь ее у меня.

В этот момент ребенок просыпается и начинает плакать. Джасу сразу приходит в себя. Кавита прикладывает малышку к груди, и между мужем и женой опять повисает тишина.

– Джасу, – произносит Кавита. Она крайне редко называет мужа его первым именем, и то, что сейчас она назвала его именно так, подчеркивает всю серьезность ее намерений. – Послушай же меня. Если ты не согласишься даже на это, клянусь, я сделаю так, что у меня никогда больше не будет детей. Я изувечу себя и не смогу родить тебе еще одного ребенка. Никогда! Ты понимаешь? Что тогда будет с тобой? Где ты найдешь другую жену в твоем возрасте? Кто подарит тебе твоего бесценного сына?

Кавита смотрит на мужа до тех пор, пока он не отводит взгляд.

4
ЛЕГКО И ПРОСТО

Сан-Франциско, Калифорния, 1984 год

Сомер

– Здравствуйте! Я доктор Уитман.

Сомер входит в небольшую приемную, где ее ждет женщина, которая не может совладать с размахивающим ручками младенцем.

– Что у нас случилось?

– Со вчерашнего дня он какой-то плаксивый, раздражительный. Я никак не могу его успокоить. Мне кажется, у него температура.

Женщина одета в заляпанную толстовку и джинсы, ее волосы собраны в неопрятный хвост.

– Давайте посмотрим.

Сомер заглядывает в медицинскую карту.

– Майкл, хочешь, покажу тебе свой красивый фонарик?

Она несколько раз включает и выключает диагностический фонарик, пока малыш не начинает тянуть к нему ручки. Сомер улыбается и широко открывает рот. Когда мальчик повторяет ее мимику, она вставляет ему в рот шпатель.

– Он нормально ест и пьет?

– Да, как мне кажется… Просто я не совсем понимаю, как должно быть, потому что он у нас всего несколько недель. Мы усыновили его в шесть месяцев.

Неожиданная улыбка гордости на лице женщины практически скрывает следы усталости под глазами.

– Хм… А ну-ка, дружочек, хочешь поиграть с палочкой?

Сомер отдает малышу шпатель, быстро подбирает брошенный диагностический фонарик и светит им в каждое ушко.

– И как вам?

– Он быстро привык и теперь постоянно просится на ручки. Мы очень друг к другу привязались, правда, малыш? Даже несмотря на то, что ты трижды просыпался прошлой ночью, – говорит мать, трогая пухлый животик мальчика пальцем. – Что правда, то правда.

– Что это у нас тут? – Сомер ощупывает лимфоузлы.

– Это сложно понять, пока сама не испытаешь. Это самая сильная любовь на свете.

Сомер чувствует знакомый укол в сердце. Она отрывает взгляд от стетоскопа, который прикладывала к спине мальчика, и улыбается матери малыша.

– Ему повезло с вами.

Доставая из кармана блок рецептурных бланков, Сомер говорит:

– Что ж, у него достаточно сильное воспаление в правом ухе. Но второе ушко пока чистое, в легких все хорошо. Вот эти антибиотики должны помочь, уже сегодня ночью ему будет гораздо лучше.

Она успокаивающе касается руки матери, отдавая рецепт.

Поэтому Сомер и любит свою работу. Она входит в комнату, где ее ждут плачущий ребенок и его взволнованная мать, и знает, что после этого визита им обоим станет легче. В первый раз она успокоила плачущего ребенка еще во время учебы. Девочке-диабетику с плохими венами нужно было сделать анализ крови. Сомер взяла ее за руку и попросила описать бабочек, которых она увидит, когда закроет глаза. Девушке удалось взять кровь с первой попытки и перевязать ребенку руку до того, как та закончила описывать крылышки. Однокурсники Сомер, изо всех сил старавшиеся откреститься от крикунов, были под впечатлением. А она была польщена.

– Спасибо, доктор, – с облегчением говорит женщина. – Я так волновалась. Очень тяжело, когда не понимаешь, что с ним. Он как шкатулочка с секретом. Каждый день я узнаю о нем чуть больше и разгадываю новую загадку.

– Не переживайте, – говорит Сомер с улыбкой, берясь за дверную ручку. – Все родители чувствуют примерно одно и то же независимо от того, каким образом у них появился ребенок. Пока, Майкл!

Сомер возвращается в кабинет и закрывает дверь, хотя ее рабочий день закончился еще двадцать минуть назад. Она убирает на место инструменты, садится за стол и роняет голову на руки. На столе стоит пластиковая модель человеческого сердца, которую Кришнан подарил ей к окончанию медицинского университета.

– Дарю тебе свое сердце, – сказал он. Его слова прозвучали совсем не банально, не так, как если бы их сказал кто-то другой. – Береги его.

* * *

Они встретились почти десять лет назад под унылыми желтыми лампами медицинской библиотеки Стэнфорда. Оба проводили там вечера не только в будние дни, как все их однокурсники, но и по пятницам, вместо ужинов в кафе, и даже по выходным, когда товарищи по учебе уходили куда-нибудь в поход. Таких, как они, завсегдатаев библиотеки было человек десять. Это были самые прилежные и трудолюбивые студенты. Оглядываясь назад, Сомер понимает, что все они пытались кому-то что-то доказать.

Окружающие считали Сомер странной. Одногруппники не воспринимали ее всерьез из-за хипповатого имени и светлых волос с пепельным оттенком. Это ужасно раздражало Сомер, но со временем она привыкла. И когда преподаватель по химии предложил освободить ее от проведения практики, потому что этим может заняться другой студент, она просто проигнорировала прозвучавшее предложение. Сомер смирилась с тем, что окружающие постоянно недооценивают ее, и научилась использовать заниженные ожидания других как топливо для своих амбиций.

– Сомер, как «лето» по-английски? – спросил Кришнан, когда она представилась. – Зима, весна и все в этом духе?

– Не совсем, – улыбнулась Сомер. – С, О, М, Е, Р. – Она сделала паузу, чтобы Кришнан успел переварить сказанное. Ей нравилось быть не такой, как все. – В нашем роду так звали многих женщин. А ты? Крис?

– Ну… В моем случае Крис – это сокращенный вариант от Кришнан. Но ты можешь звать меня Крис.

У Сомер перехватило дух от его британского произношения, казавшегося таким светским в отличие от ее невзрачного калифорнийского выговора. Девушке нравилось слушать, как он отвечает на занятиях. Ее пленял не только его очаровательный акцент, но и неизменная безупречность ответов. Некоторые сокурсники считали Кришнана заносчивым, но Сомер всегда привлекали люди с высокими умственными способностями.

А на весенней вечеринке у Габи она обратила внимание на его ямочки на щеках. Сомер тогда медленно потягивала тропический коктейль с ромом. Она знала, что от таких напитков можно опьянеть медленно и незаметно. К тому моменту, как Крис оказался возле нее, он, по-видимому, выпил уже несколько бокалов.

– Я слышал, Мейер и тебя пригласил поработать летом в лаборатории? – У парня уже слегка заплетался язык, когда он, сидя нога на ногу в белом пластиковом кресле, наклонился к ней.

Его тоже пригласили?! У Сомер слегка подпрыгнуло сердце. Приглашение от профессора Мейера было самой большой и желанной наградой для первокурсника.

– Да. Тебя тоже? – поинтересовалась Сомер, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно более равнодушно. Она почувствовала, что взгляд Кришнана задержался на вырезе ее блузки в стиле кантри, и порадовалась, что успела заскочить домой переодеться.

Он покачал головой и сделал еще один большой глоток розового напитка.

– Нет. Летом я поеду домой в Индию. Это мой последний шанс побывать там до выбора дисциплин. Мама мне голову оторвет, если я не приеду. – И когда он улыбнулся, появились эти ямочки. Сомер почувствовала, как от низа живота до макушки прокатилась приятная волна, и засомневалась, не слишком ли много она уже выпила. Девушка боролась с искушением пригладить выбившуюся и упавшую ему на глаза прядь черных волос, из-за которой он стал похож на маленького мальчика. Как Кришнан позже признался Сомер, в тот вечер его заворожили ее зеленые глаза, блестевшие в свете декоративных факелов, и то, как она смеялась над каждым его словом.

Они стали заниматься вместе каждый вечер, натаскивать и подзадоривать друг друга перед экзаменами. Крис наслаждался интеллектуальными поединками с Сомер и, казалось, не возражал против того, чтобы порой она выигрывала. В этом он в корне отличался от ее бывшего парня, который сбежал после двух лет совместной учебы и подготовки к вступительному экзамену по медицине из-за того, что его девушка поступила в Стэнфордский университет, а он не смог. Прошло много времени, прежде чем Сомер поняла, что не ей надо было переживать по этому поводу.

Сомер с радостью делила с Кришнаном тяготы студенческих будней. Но больше всего девушке нравилось слушать его голос, когда он ночами рассказывал ей, как скучает по оставшимся на родине братьям или прогулкам с отцом вдоль океана.

– Расскажи, каково это? – не раз просила его Сомер. Индия очень занимала ее. Она представляла себе раскачивающиеся на ветру высокие кокосовые пальмы, теплый морской бриз и экзотические фрукты. Сомер никогда не была за границей, если не считать поездок в Канаду к бабушке с дедушкой. Ей всегда хотелось иметь большую семью, такую, как описывал Кришнан: двух родных братьев, с которыми они были бы неразлучны, и кучу двоюродных. Народу у них хватало на целую команду для импровизированных матчей в крикет во время семейных торжеств. Как единственный ребенок в семье, Сомер сохранила особые отношения с родителями, но она не могла избавиться от чувства, что из-за отсутствия братьев и сестер она чего-то недополучила в жизни.

Первые годы учебы жизнь была безоблачной. Их окружали друзья, все они преследовали общие цели. Это были скромные студенческие будни. Все вокруг постоянно учились, и мира за границами кампуса Стэнфордского университета просто не существовало. Война во Вьетнаме закончилась, президент Никсон сложил полномочия, и началась эпоха свободной любви. Сомер часами демонстрировала Кришнану, как водить машину по правой стороне дороги. Позже Крис говорил девушке, что она не заставляла его смущаться своей непохожести, и он это высоко ценил. Но сама Сомер считала, что у них с Кришнаном больше сходств, чем различий. Ведь она была женщиной в мире мужчин, а он был иностранцем в Америке. И прежде всего они оба были грызущими гранит науки студентами-медиками.

Сомер по уши влюбилась в Криса еще до первых экзаменов. Впервые что-то произошло в ее жизни без особых усилий с ее стороны. И очень скоро они уже не представляли себе будущего друг без друга. На последнем курсе парочка начала обсуждать направления, по которым каждый из них должен был пойти учиться после получения диплома: она выбрала педиатрию, он – нейрохирургию. В Калифорнийском университете в Сан-Франциско были сильные программы ординатуры по обоим направлениям, но и конкурс был высоким.

– На что мы можем рассчитывать? – спросил Кришнан у Сомер.

– Даже не знаю. По моей программе шесть мест и где-то пятьдесят кандидатов. Получается, мои шансы – десять процентов. У тебя явно еще ниже.

– А что, если нам попробовать подать общее заявление? – предложил Кришнан. – Как паре. Как семейной паре.

Сомер взглянула на него.

– Я думаю… вероятность поступить стала бы выше. Погоди… Так ты этого хочешь?

Тень улыбки пробежала по лицу Кришнана, и он пожал плечами.

– Ну да, а ты разве нет?

– Да, – сказала Сомер и тоже улыбнулась. – Я помню, что мы уже говорили об этом, но чтобы прямо сейчас…

– Ну, это имеет смысл. Тебе не кажется? Если мы оба уверены, что хотим этого, значит, это всего лишь вопрос времени.

Он взял ее руки в свои и заглянул в глаза.

– Что касается меня, то я уверен. Прости, что не приготовил ничего, чтобы соблюсти формальности. Я понимаю, это не самое романтичное предложение руки и сердца, – сказал Кришнан и снова улыбнулся.

– Да все хорошо, – сказала Сомер. – Мне ничего такого и не нужно.

– Я знаю.

Он поцеловал ее руки.

– За это я тебя и люблю!

Они быстро съездили в административный центр округа и договорились, что настоящую свадьбу устроят позже. После окончания университета, стремясь начать новую главу в жизни, они вместе отыскали небольшую квартирку рядом с больницей при Калифорнийском университете.

* * *

Раздается громкий стук в дверь.

– Доктор Уитман?

– Да-да.

Сомер ставит на место модель человеческого сердца и поднимается из-за стола.

– Уже иду.