Текст книги "Цвет"

Автор книги: Сергей Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)

2. Тсаворит

Отпроситься у Глеба Сергеевича оказалось просто.

– В отпуск, значит? Угу. Правильно. На полный срок, стало быть? Месяц у тебя. Оплата будет.

Ничего, и без меня справятся. Маяк уже почти стоит – через день-другой наладка начнется, потом – испытания. А у меня – дела. В прошлом копаться.

Здание администрации на Тсаворите мало чем отличалось от подобных на других планетах. И этим бросалось в глаза на фоне окружающих строений. Никаких архитектурных изысков, нейтральная расцветка желтоватого тона, бронированные поляризованные окна, стандартная вывеска у входа: «Добро пожаловать». И никого вокруг. Запустение. У людей нет вопросов к власти. Власть держится в рамках.

Тем лучше. Разбудим их сонное царство. Дадим им возможность поработать и оправдать получаемые от населения средства.

Я открыл наружную дверь и остановился в тамбуре. Стандартная процедура опознания и сканирования. Звонок и зеленая надпись над внутренней дверью: «Проходите».

Прошел и почти сразу ткнулся грудью в металлоидную полупрозрачную стену от пола до потолка, радужно отсвечивающую электромагнитной защитой.

Силовой барьер – к чему он здесь? Могли бы и убрать – энергию б сэкономили. Кому здесь придет в голову нападать на губернатора и его секретаря? Тсаворит – спокойный мир.

Теперь направо. Лабиринт. Два поворота, чтоб лишить возможности поставить энергетическую пушку и прозрачное окошечко с надписью над ним: «Дежурный администратор».

Милое, дежурно-вежливое личико администратора внутри, ожидающего, когда же наконец посетитель приступит к изложению своей просьбы. Посетитель молчит и пристально смотрит ей в глаза. Девушке становится неуютно. Она сначала вертит головой, потом смотрит вниз, наверно, на зеркальце, и, не найдя дефектов в своей внешности, решается спросить:

– Вы по какому вопросу?

Не стоит доводить ее до нервного срыва.

– Хочу получить данные о родителях.

– Зачем они вам?

– Это секретная информация? – я поджимаю губы, демонстрируя недовольство.

– Нет, что вы, – заученно улыбается девушка, стремясь исправить оплошность, – проще, наверно, было бы спросить их самих? Да?

– Наверно. Выдайте файл.

Я показываю ей идентификационную карту.

Девушка нервно тычет в смарт-панель, пробегается по списку и выводит на вирт-экран досье на моих родителей. Активирует разрешение на копирование и использование текущей информации и машет рукой, чтобы я поторопился.

Щелкает мем-карта, подтверждая запись с экрана, и я киваю девушке. Та корчит приветливую рожицу, пряча за ней профессиональное презрение ко всем, непричастным к ее службе, и включает табло «Следующий». Весьма любезно, особенно, если учесть, что в приемной никого больше нет.

Ничего, потерпит. Я еще собираюсь воспользоваться общественным терминалом – а он стоит прямо перед ней, только с этой стороны барьера.

Имена, отчества, фамилии. Места рождения. Мир происхождения – Земля. Учеба. Технический колледж. Специализация – системы биологической очистки. Стажировка. Второе образование – геноинженер. Направление на Тсаворит. Работа в биологической миссии. Фиксация брака. Рождение сына. Оставление места работы без уважительной причины. Увольнение.

Как всё одинаково. Что у отца, что у матери. Достаточно прочитать одно досье – настолько они похожи. Различны лишь имена и отчества. И что нового для себя хотел я найти здесь? Остается задать прямые вопросы и получить на них ответ.

Запрос:

Прошу предоставить информацию о местонахождении Манжос Лидии Ивановны и Манжоса Константина Игоревича. Последнее известное местопребывание – планета Тсаворит.

Ответ на запрос:Данные отсутствуют.

Запрос:

Прошу предоставить информацию об аренде на имя Манжос Лидии Ивановны или Манжоса Константина Игоревича малого космического шлюпа класса «блоха» на планете Тсаворит в 36 году локального летоисчисления.

Ответ на запрос:Код доступа – «недоступно».

Повторный запрос:

Уточнение предоставленной информации: являюсь прямым наследником вышеупомянутых лиц.

Ответ на повторный запрос:Существует запрет класса «А» на передачу данной информации Илье Константиновичу Манжосу по указанию департамента внешних контактов. Просим выйти из системы.

Замигала красная лампочка, и на вирт-экране возник косой красный крест. Я вытащил мем-карту из контакта и встретился с напряженным взглядом администраторши. Она явно пыталась сопоставить предупреждающий сигнал и личную информацию обо мне, выявленную в процессе опознания.

– Вы хотели получить запретную информацию? – она всё же спросила, когда я проходил мимо ее окошка.

Я остановился и вежливо ответил:

– Хотел. Но не получил.

– Какого рода информацию?

– Личного рода. А что?

– Моей обязанностью является сообщить вам, что вы поставлены на заметку. При повторении фактов подобного рода, вы можете быть изолированы и отправлены на принудительные работы сроком до двух месяцев.

– Ждите, – буркнул я.

– Что-что? – девушка не ожидала подобного ответа, и все заготовленные сентенции о должном поведении члена общества вылетели у нее из головы.

Придется пояснить.

– Я обязательно буду стремиться получить данную информацию тем или иным способом. Так что принудительные работы – не за горами. Если поймаете, – я подмигнул девушке.

– Так вы этот, рецидивист, да? – администраторша округлила глаза.

Не стоит ее разочаровывать.

– Вы догадались? Ну, кто еще будет пользоваться общественным терминалом для получения личной информации в присутствии такого небесного создания, как вы?

Девушка захлопала ресницами, скромно улыбнулась и чуть зарделась. Видимо, к комплиментам непривычна.

– Я должна сообщить о вас Герберту. Подождите, пожалуйста, – она переключила экран на внутреннюю связь и вызвала кабинет губернатора.

– О! Йа, йа, конечно! Старый рецидивист всенепременно дождется! – сказал я, изображая немецкий акцент, как я его представлял.

Девушка сказала несколько слов, напряженно выслушала инструкции – всё без звука – сработала система конфиденциальной защиты, и открыла мне проход в барьере.

– Вас ждут.

А вот никуда я пока не тороплюсь. Можно и с губернатором поболтать.

– Садись, Илья. Семьей интересуешься? Не поздновато ли?

– Интересуюсь. В самый раз.

– Не ершись. Не я запрет поставил, сам понимаешь, – Герберт провел ладонью по гладкому черепу. – После твоего отлета много чего было, ты, небось, не знаешь.

– Не знаю. Расскажи.

– Какой-то ты злой, – губернатор поморщился, – я помочь хочу. И тебе в том числе.

– Интересный способ.

Герберт помрачнел.

– Не хочешь на контакт идти – твое право. А на мне пятьдесят тысяч душ. Так что если выбирать между их спокойствием и твоим, ты сам понимаешь – что я выберу.

Не для того же шел, чтоб ругаться. Сейчас никакая информация лишней не будет. Я опустил глаза и сказал:

– Я послушаю.

Не думаю, что своим деланным смирением улучшил настроение Герберта, но гнать взашей он меня не стал.

– Подойди сюда, – он поманил меня к панорамному окну почти во всю стену. Сейчас оно было настроено на тридцатипроцентную видимость, и пейзаж казался размытым золотисто-зеленым пятном.

Губернатор пощелкал переключателями, регулируя контрастность, видимость, угол зрения, детализацию, и кивнул: «Смотри».

Посмотреть, конечно, было на что.

Справа – прекрасный зеленый мир, с шелестящими на ветру широкими хризолитовыми листьями, мягкой травой, свистящими берилловыми цвиррами и изумрудными белками, беспрестанно скачущими вверх-вниз.

Слева – тот же мир. Мрачные демантоидовые сосны, вымахавшие на невероятную высоту, прямые и извилистые дорожки, посыпанные серым песком, низкая травка, нехотя шевелящая усиками.

И невероятно четкая граница между отрицающими друг друга двумя частями одного мира. Начинающаяся как будто под окнами администрации и уходящая к горизонту по широкой дуге. Я словно находился между слоями малахита – зеленого и черного.

– Кто сделал? – очень тихо спросил я.

– Не знаю, – губернатор пытался подыскать правильные слова. – Я тоже улетал, как и ты. Два года, как вернулся. Всё это без меня произошло. Меня на восстановление, собственно, поставили.

– Восстановил?

– Ты же видишь, – недовольно ответил Герберт. – А экономику – да.

– Смерть в чистом виде, – высказался я о пейзаже, не дающем оторвать глаз от себя. – Окна не перенастроить?

– Это укор. В данном случае – мне. Не воссоздать в прежнем виде. Деревья – не натуральные. Генетические модификанты.

– Зачем? – с тоской спросил я.

– Ты хотел бы увидеть мертвую плешь?! – неожиданно взорвался Герберт. – Да. И такое название года два в ходу было. Там ничего не росло. Даже белки не забегали. Ты думаешь, я не спрашивал? – предупредил он мой вопрос. – Меня поставили перед фактом. Распишись и приступай к работе. Дел столько навалилось, что не было места пустому интересу о природе пустыни. Это на Тсаворите-то! Причем, захватывающей и жилую зону. Что мог – сделал.

– Не верю, чтоб не интересовался, – усмехнулся я. Герберт всегда слыл излишне любопытным.

– Пару раз. Запрет класса «А». Даже для меня. Вот и гадай – где мы живем. Какая гадость здесь была. И не осталась ли она до сих пор.

М-да. А ему не позавидуешь. Человек, облеченный властью и не могущий этой властью воспользоваться для получения возможно жизненно-важной информации. Я – так, любитель. Плюнули в лицо отказом – утерся и пошел своей дорогой. Герберт же действительно за всех отвечает.

– Узнаю – поделюсь.

Губернатор расплылся в улыбке, становясь похожим на того тинэйджера, который мог подбить ребят наплевать на уроки, свалить и махнуть на карьеры купаться. Тогда я уже жил в интернате. Герберт был в старшей группе, ему было уже четырнадцать. Он был практически единственным, кто не желал разделять по общепринятому признаку: они, живущие в семьях, и мы, живущие скопом.

Правильный человек.

Таким и остался.

Я радушно попрощался – от неприязни не осталось и следа, миновал силовой барьер, в очередной раз подмигнул администраторше, невнятно сообщив ей, чтоб она меня непременно ждала, и вышел на улицу.

План действий не то чтобы разваливался, но откорректировать его следовало.

Ни один терминал мне ничего не сообщит – запрет «А»-класса мне не обойти. Есть знакомые, которые смогли бы, но пока не стоит – оставим на крайний случай. К тому же до них быстро не доберешься.

Ладно. Не хотят официально, будем другие пути искать. С людьми поговорим. Начнем, пожалуй, с биологической станции – последнего места работы родителей.

Здание биостанции ничуть не изменилось: всё та же форма капли в состоянии покоя, наверченные вокруг широкие полосы палевой расцветки, стойки глушителей жизни. Когда я был маленьким, всё никак не мог понять – зачем стоят эти странные палки. И кем работают папа с мамой. Отец терпеливо разъяснял, что они с мамой изучают разных животных и растений.

«Живых?» – уточнял я.

«Живых».

«Вы сначала их глушите, а потом изучаете?»

«Вовсе нет», – сердился отец.

«Тогда зачем?»

«Это же чужие. Они просто не подходят сюда и не мешают нам работать».

Я надолго задумывался – что за чужие. Ведь и цвирры, и белки – это всё свои. Вон, как прыгают, чуть ли не на голову. Потом отвлекался, забывал – находилась сотня других, более интересных дел, которые надо было срочно сделать.

Это были мои дела

А у родителей – свои, не менее значимые для них…

Станция стояла так, что создавалось впечатление, будто она – центр, от которого и начал расти город. Доля истины в этом была. Но мне всегда казалось это неправильным. Нарочитое выпячивание чего-то одного – всегда ущерб для другого. Главное – люди. А строения – всего лишь место, где они могут находиться.

Я свободно прошел на станцию – охранный комплекс лишь пискнул, узнавая и пропуская меня. Но куда идти внутри? Спрашивать работников, иногда проходящих мимо, как-то не хотелось. Хотелось осмотреться, почувствовать себя здесь своим. Пусть не винтиком их био-машины, но и не песчинкой, попавшей между точно пригнанных шестеренок.

В холле мое внимание привлек небольшой зимний сад. Растения, высаженные за прозрачной загородкой, выглядели чахлыми и замученными. Неровные толстые стволы, покрытые разнообразными колючками, белые и красные цветки отталкивающего вида, каменистая почва. Что за опыты они проводят над несчастной флорой, видоизменяя ее до полной неузнаваемости?

Я поспешил отвернуться. И тут же мой блуждающий взгляд сфокусировался на человеке в униформе сотрудника биостанции – Евгении Кивинове, лаборанте, как значилось на нагрудной голографической карточке. Он целенаправленно шел ко мне.

– Вы хотите устроиться на работу? Отдел кадров в соседнем здании.

– Не хочу. С чего вы так решили?

Лаборант смутился.

– Ну, вид у вас какой-то ищущий.

– Да, я ищу знакомых.

– Кого, например?

– Меня интересуют люди лет на двадцать-тридцать старше меня.

– Разве у вас могут быть такие знакомые?! – тут он смутился еще больше.

– Ладно, я сам поищу, не беспокойтесь.

– Это невозможно! – с жаром возразил Евгений. – Во-первых, вас всюду и не пустят. Во-вторых, многие сейчас отсутствуют: часть – на полевых, часть – дома, отдыхают. А в-третьих… в-третьих, проще спросить в справочном.

– По внутренней сети? У меня нет допуска.

– Ну, могу я посмотреть, – юноша решил загладить неловкость.

Он подошел к служебному терминалу, присел на круглый табурет, ввел пароль и набрал запрос.

– Критерий поиска?

Я посмотрел Евгению через плечо.

– Пожалуй, лиц не моложе десятого года рождения. Локального летоисчисления, разумеется.

«Лица, соответствующие приведенным критериям, в штате биологической станции отсутствуют», – тут же выдала ответ справочная.

– Я же говорил! – радостно сообщил лаборант, повернувшись ко мне.

Плохо. Сразу расхотелось прикидываться вежливым и приветливым. Но ведь не могу же я уйти просто так!

– А нельзя ли узнать о бывших работниках биостанции? – чуть заискивающе попросил я.

– Почему нельзя? Можно! – юноша перестал чиниться и уже воспринимал меня, как своего приятеля, которому делает небольшое одолжение.

Тем лучше.

– Современное место жительство нужно? – уточнил он, не отрываясь от вирт-экрана.

– Конечно.

– Что-то на удивление мало, – несколько растерянно сказал Евгений. – Правда, я искал тех, кто живет на Тсаворите…

– Именно они и нужны, – перебил я и принужденно улыбнулся.

– Ага. Двое их. Лю Вэй, он в Бэе живет, и Виктор Степанович Постников – в Хвойном.

– Здорово! – я действительно обрадовался.

– Не знаю, как с Лю Вэем, а с Постниковым невозможно контактировать, – скептически сообщил юноша.

– Да?

– Мы как-то с ребятами пошли его навестить. Ну, там как раз сорокалетие основания колонии отмечали. Постников же с первой партией колонистов высадился. Так он даже калитку не открыл, не то, что дверь. Написал на экране, что просит не беспокоить, и разряд пустил над забором. Мы всё сразу поняли.

Я помолчал. Ну, не был учитель таким раньше! С Лю, конечно, можно увидеться, вспомнить прежние деньки. А надо ли? Вон, с Пашкой встретился и что? Сказали пару слов и разбежались. Виктор Степанович – другое дело. К тому же, Хвойный практически рядом с городом. А Бэй – на другом континенте.

– Рад, что помог, – разулыбался Евгений. – Вы еще заходите, поговорим о разном. А то с нашими только о работе и можно. Кстати, как вас зовут? Я на вас пропуск выпишу.

– Илья Манжос.

Было довольно занимательно видеть отвисшую челюсть у лаборанта.

3. Тсаворит

Я чуть тронул рукой калитку, и она медленно распахнулась. После разговора с Евгением иначе, чем приглашение, не расценишь.

И дверь в дом Виктора Степановича оказалась незапертой. Я уже и отвык от такого. Да и стоит ли привыкать? Наедут туристы, а вслед за ними – всякая шушера. Спокойной жизни – конец. Хотя, возможно, всё это мимо меня пройдет – от разговора с Постниковым зависит.

Никто мне не встретился – ни в прихожей, ни в гостиной, ни в спальне. Виктор Степанович сидел на кухне, куда я заглянул в самом конце моих странствий по его дому.

– Илья? Ну, здравствуй! – сказал он почти приветливо. – Присаживайся.

– Здравствуйте, Виктор Степанович, – во рту пересохло, я облизал губы и сглотнул.

– Что веселого скажешь?

– Веселого? Ничего.

– А я думал – решил проведать старика, развлечь его, – Постников сощурил левый глаз и постучал ногтем по висящей на магнитных подвесках столешнице.

Я смутился. Некрасиво поступаю. Действительно, со своими проблемами пришел, а о самом Викторе Степановиче и не подумал. Мало ли ему помочь надо. Или просто недосуг ему в чужие дела вникать.

– Извините, Виктор Степанович. Может, вам помочь чем-нибудь?

– Да всё у меня есть, – грустно и с некоторым отвращением сказал Постников. – Ничего не надо. Рассказывай, с чем пришел.

– Хочу о родителях узнать.

– А что – в информатории нет данных? – удивился учитель.

– Общие – есть, – я пожал плечами. – Но мне этого мало. Вы же помните их, да? Почему они улетели? Что-то произошло? И где их можно найти?

Постников задумался. Отвернулся от меня и посмотрел в окно. Ничего особенного там не было: деревья, трава; насекомые какие-то. Но он смотрел очень внимательно, как будто пытаясь отыскать ответ на мой вопрос.

Не нашел.

– Я ничего не помню. И не хочу помнить. И тебе не советую.

– Мне надо, – только и смог сказать я.

– Надо, надо… всем всё надо. Одному мне уже ничего, – он вытащил из пачки папиросу, чиркнул ею по столу и закурил. Глубоко вдохнул, привычно кашлянул, посмотрел на меня и выпустил дым в сторону.

– Тогда ответьте мне, и я уйду.

– Куда ты пойдешь, куда? Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? Эх, Илья! – Постников сильно затянулся и сипло закашлялся, морщась.

– Вы болеете? – поинтересовался я.

– Ага. Старостью. И ленью. Вот только склероз никак не наступит, – Виктор Степанович усмехнулся своей шутке. – А ты – молодой. Ходи куда хочешь, узнавай, что вздумается. Кстати, насчет родителей. Могла остаться информация в отделе кадров. Сходи на биостанцию.

– Я там уже был. Разговаривал.

– Был? И с кем? Там из нашего поколения никого и не осталось. Не разговаривать надо. Искать. Вглядываться.

– Значит, этим и займусь. Вот прям сейчас.

Постников сильно затянулся, сдержал кашель и сказал, не глядя на меня:

– Дурак. Молодые все такие… Убьют тебя.

– А вам-то что? Это мое дело.

– Твое-твое, не сомневайся. Да только память у меня и вправду в порядке. И даже совесть имеется. Вы же мне почти родные. Ответственность, так сказать.

Я кивнул учителю, поднялся и пошел к выходу. И услышал в спину:

– Подожди меня в саду – соберусь.

Как все любят всякую таинственность напускать. Неужели сложно без обиняков ответить на элементарный вопрос? Ну, забыл, допустим, что-нибудь – понятно, с кем не бывает. Я вот тоже не всё помню, что двадцать лет назад было.

В вышедшем из дома подтянутом, переодевшемся в униформу мужчине с трудом узнавался бывший учитель. Он запер дверь, резко мотнул головой, приглашая идти за ним, и, не оборачиваясь, направился в сторону биостанции. Наверно, Постников всё же знал, что делал и куда меня вел.

К биостанции мы подошли не то, чтобы тайно, но с противоположной от главного входа стороны. На мой недоуменный взгляд Виктор Степанович ответил:

– Тут следят меньше. Служебный вход, всё-таки. Да и пройти легче, куда нам надо.

– Вам виднее, – обреченно выговорил я. Нежелание что-либо делать и беспричинная апатия навалились на меня. Только целеустремленность Постникова еще взбадривала. Но чувствовалось, что это ненадолго. Голос Виктора Степановича глухо бубнил, словно сквозь одеяло, все предметы выглядели слегка размытыми, а некоторые даже раздваивались. Веки разлеплялись с трудом. Вот остановлюсь, прислонюсь к стеночке, глаза закрою и спать…

Жесткий удар локтем в бок на секунду привел меня в чувство.

– Фильтры вставь, – учитель подал мне два мягких пористых шарика. – Ой, как мне это не нравится. Подожди здесь – я переговорю кое с кем.

Я остался один в длинном коридоре, в который непонятно как и когда попал, с фильтрами в носу и с полным непониманием происходящего. Заболела голова, и захотелось присесть. Я поискал на что, но коридор был пуст, даже стандартных мусоропоглотителей не стояло.

Вот же ученые! О простых людях совсем не думают. С другой стороны – здесь посторонних и не должно быть. Наверняка для своих в каждой комнате и стулья есть, и кресла, и лежанки какие-нибудь. Сейчас зайдем и попользуемся…

Не получилось.

Из-за двери буквально выскочил взъерошенный Постников, сжимая в кулаке специфический ключ. Коротко и неожиданно рявкнула сирена, и поперек коридора развернулся вирт-экран, высвечивая надпись на пурпурно-красном фоне: «Биологическая опасность первой степени».

Виктор Степанович долго смотрел на надпись. Морщился, вчитываясь в слова, хотя там и читать-то было нечего.

Нет, не мог учитель растеряться – не таков он.

– Что происходит?

– Ты же видишь. Тревогу объявили. Биологическую. Первой степени.

– Это что значит?

– Герметизация на неопределенный срок – до устранения опасности.

– Что за опасность? – я упрямо задавал вопросы, всё еще не понимая, почему Виктор Степанович так побледнел.

– Не скажут… Пошли, – Постников потянул меня за рукав.

– Но куда? – я остался на месте.

– Эти молодые кретины не понимают, с чем им придется столкнуться. Секретность, видишь ли. А если еще их опыты удачны – то вообще не знаю, что будет, – Виктор Степанович чуть подумал. – Да, наверняка удачны. Иначе она б не вырвалась. Либо кто-то сознательно открыл ячейку.

– Да кто она?!

– Увидишь, – криво усмехнулся Постников. – Если доживешь, – и мрачно хохотнул.

Он целеустремленно и быстро двинулся куда-то к центру станции. Я поспешил за ним – остаться один на один с неизвестной опасностью мне не улыбалось.

– Мы куда?

– Самое опасное место – около боксов, – сказал мне Виктор Степанович, не оборачиваясь.

– А где это?

– Дойдем – увидишь.

– Это что – мы прямо туда идем?! Не понял…

– Ты много чего не понимаешь, Илья. Это временно.

Все коридоры биологической станции, когда мы проходили по ним, были пусты.

– Прячутся. Смешные, – прокомментировал Постников.

Я злился на учителя, на губернатора, на Пашку, подсунувшему мне машину времени, на неизвестную опасность, о которой мне даже не положено знать. На себя, в конце концов.

– Скоро еще?

– Дошли. Секретная лаборатория внутри обычной биологической станции. Ловко устроились… Ну, что, заходи, гостем будешь, – Виктор Степанович приложил к кодовому замку добытый ключ и с силой потянул на себя высокую металлическую дверь. Махнул рукой, и я проскользнул вслед за ним.

Огромной высоты и ширины стеклянная стена, разделенная на ячейки узенькими синими полосками. Приглядевшись, я заметил, что каждая ячейка уходит вглубь, и внутри что-то находится. Сделав несколько шагов ближе к стене, я смог прочитать одну из маленьких табличек, прилепленных в нижнем углу ячеек: «Шандар. Поколение 5. Ген. мод. 14».

Я оглянулся на Постникова. Он с ненавистью смотрел на ячейки, перебегая глазами от одной к другой, наклонившись вперед и сжимая кулаки. Если бы мог, учитель наверняка бросился к стене и попытался разбить ее кулаками. Совершенно бессмысленное занятие – наверняка стоит мощная защита, а стеклопласт, к тому же, весьма прочный материал.

– Смотри, – сказал Постников, – верхняя ячейка пуста. Она действительно вырвалась из бокса.

На мой взгляд, ячейки не отличались одна от другой. И что там находится внутри каждой, я не понимал: какие-то желеобразные сгустки разных цветов и прозрачности.

– Здесь где-то были демонстрационные записи – сейчас ты всё поймешь, – Виктор Степанович включил вирт-экран, набрал команду и удовлетворенно-зло продолжил. – Сейчас-сейчас.

Изображение замигало, потом выправилось, и сквозь потрескивание я услышал глухой голос:

– Сорок третий год. Семнадцатое число ноль третьего месяца. Это на случай, если картинка будет барахлить. Серега, поверни камеру. Нормально. Это лес. Вернее, то, что от него осталось. Приблизь.

Я видел абсолютно голую песчаную поверхность без малейшего следа растительности. Камера слегка подрагивала – оператор не мог унять дрожь в руках.

– Как видно, пустыня распространяется вширь, – комментатор всё не мог успокоиться.

Да, прямо на глазах вдруг рухнула громадная демантоидовая липа. Упав, она несколько секунд подрожала и исчезла.

– Что же это, Серега, а?

Оператор молчал. У него не было объяснений.

– Сходить что ли, поближе посмотреть? Ты снимай, а я сбегаю, гляну и сразу обратно.

Мужчина вышел из-за камеры и осторожно пошел к расширяющемуся пустынному кругу. Он вполне спокойно приблизился, встал у зеленого края и наклонился вперед, видимо, чтобы рассмотреть происходящее за границей жизни. Потом протянул руку, дотрагиваясь до песка.

Его ладонь встретила что-то невидимое и упругое. Мужчина потянул руку к себе, но его не пускало. Он дергал руку, а его затягивало внутрь мертвого круга. Потом резко рвануло, и он пролетел несколько метров, перевернулся в воздухе и впечатался спиной в невидимую наклонную плоскость.

Поверхность под ним помутнела, забагровела, а мужчина стал словно таять. Казалось, он борется, но это бурлила поверхность под ним. Всё же ему удалось оторваться. Он сделал несколько шагов к оператору, но внезапно растекся студенистой массой, которая поглотила участок зелени под ней.

К горлу поднялся кислый ком, и меня чуть не вывернуло на пульт – пришлось зажать рот руками. Ничего себе фильмики!

Виктор Степанович выключил изображение.

– Понял?

– Чем ее можно убить? – это был единственный вопрос, который меня сейчас волновал.

– Её? Их. Ты забыл, что она размножается. И очень быстро.

– Чем быстрее мы займемся этим, тем скорее уничтожим!

– Ну-ну. Оптимист. Ты сначала увидь ее, а потом уничтожай.

– Тогда почему мы здесь?! Пошли! – я был вне себя.

– Остынь, Илья. Твои трепыхания просто бессмысленны. Пока у нее будет пища – она будет размножаться. Мы изолированы только от внешнего мира – внутренние помещения невозможно герметизировать. Знаешь, это весьма простой способ избавляться от непрошенных свидетелей.

Я чуть не ударил учителя по лицу.

Мне не хотелось такой правды.

Постников не обратил внимания на мою реакцию и продолжал:

– Ты год видел? Это второй случай. Первый был в тридцать шестом, когда тебе девять лет было, да?

– Еще бы забыть, – я злился: собственно, как раз о том, что случилось в тридцать шестом, я и хотел узнать.

– Она тогда еще медленно передвигалась – далеко не убежала, отыскали. Второй раз серьезней: к тому моменту ее научили двигаться быстро и поглощать любую органику, а не только животного происхождения.

– Научили?

– Генетические модификанты.

– Гады.

– Это наука. Ты не понимаешь.

– Куда уж мне! – меня бесила эта уверенность ученого в необходимости своей работы.

– У нее есть много и полезных качеств.

– Ну, разумеется! Как же без них! Кстати, это не генные инженеры там орут?

Виктор Степанович замолчал и прислушался. Человеческий вой нарастал. Начинал кричать один человек, подхватывал другой, потом третий – и так расходящимися волнами.

– Слышишь? – спросил Постников, будто не я обратил его внимание на крики.

Вопли затихли, словно последнему человеку заткнули рот или перерезали горло.

– Уже нет, – хотелось тоже завыть, но толика черного юмора еще удерживала меня от утраты чувства реальности.

– Вот теперь пошли. После насыщения у нее должна быть стадия покоя. По крайней мере, у природных объектов было так.

И мы пошли. Обратно. Странное хождение.

За всю дорогу мы так никого и не встретили: ни живого, ни мертвого. А, судя по крикам, погибшие имелись. Ну не могли же они исчезнуть! Я спросил об этом.

– Могли, – равнодушно ответил Виктор Степанович, – но все в лабораториях закупорились. Так что шандар их там пожирает.

Я сглотнул. Ничего себе перспектива – быть съеденным так, чтоб от тебя даже следов не осталось. Учитель сразу же обнадежил, что следы останутся. Металл, например. Который она не переваривает.

– Радуете вы меня, Виктор Степанович.

– Поплакать мы еще успеем.

Ответить мне не дали.

В коридор спиной вперед выскочил мужчина и плотно прижался к противоположной стене. В руках он держал карабин, из которого, не переставая, стрелял в дверной проем. После каждого выстрела внутри лаборатории что-то взрывалось, но мужчина не останавливался.

Из помещения, прямо под выстрел, выскочило массивное тело, с силой ударило человека, вминая карабин ему в лицо и растекаясь по вертикальной поверхности. Выстрелы прекратились, и наступила тишина – человек даже не хрипел, полностью залепленный жутким созданием.

Если бы не Постников, я так бы и продолжал тупо смотреть на гибель сотрудника биостанции. Грубо выругавшись, Виктор Степанович дернул меня за руку и потащил дальше по коридору. Я бежал, спотыкаясь и оглядываясь, и ничего не видел там, отчего становилось всё жутче.

Коридор слегка загибался, и погибший вскоре остался за поворотом. Под потолком сизыми клочьями плавал дым, воняло горелой изоляцией. Учитель приостановился и многозначительно сказал:

– Странно, почему дождик не идет.

– Это где? На улице? – мы как раз пробегали мимо окна, выходящего во внутренний двор биостанции, и я глянул туда.

– Здесь, – лаконично ответил Постников и объяснил. – Автоматическое пожаротушение.

– На фиг оно нам! Спасаться надо!

– Ты знаешь – где? И знаешь – как? И само собой – для чего?

– Виктор Степанович! Ну, перестаньте! Я ничего не понимаю! Выстрелы эти, взрывы, шандар жуткая! А вы тут загадки загадываете.

– Она изначально житель пустыни. И в боксах с влажностью борются. Если включить форсунки, ей, возможно, это совсем не понравится. Видишь – дым, а даже сигнализация не вопит. Что-то сломалось. Тебе чинить. Давай.

Он крепко взял меня за руку выше локтя, подвел к двери, на которой висела табличка «Центр управления», втолкнул внутрь и захлопнул за мной дверь.

Ботинки прилипали к полу, неприятно чавкая при каждом шаге. Липкие пятна по залу были разбросаны хаотично: часть – у управляющих стендов, часть – посередине зала. Пятна по краям окружали металлические предметы.

Сенсорные панели покрывала та же слизь. Видимо, она и замкнула управляющие контакты.

Скривившись, я провел рукавом по ближнему стенду, очищая его. Он мигнул, включился и потребовал пароль.

– Виктор Степанович! – крикнул я. – Тут пароль нужен!

– Набери «тескатлипока» на универсале, – донеслось из-за двери.

Я ввел пароль. И вошел в управляющее пространство. Выглядело оно интересно. Объемные блоки в виде рычащих зверушек, требующих собственный пароль и предупредительно клацающих зубами на постороннее красное озерцо в центре. Только «система безопасности» не бегала, а сидела на своем месте, с интересом разглядывая меня, высунув язык и наклонив голову набок.

«Давай, голубушка, наведем здесь порядок», – сказал я системе и активировал программу проверки неисправных устройств. Что ж. Неисправным оказалось практически всё. «Системы связи», «системы сигнализации», «системы обслуживания»… «системы пожаротушения».