Текст книги "Аттестат зрелости 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Рюмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– Ладно, иди! – полковник махнул рукой, показывая, что разговор окончен. Капитан кивнул и вышел. Он прошел по коридору, спустился на этаж ниже, зашел в свой кабинет. При дефиците помещений в здании РОВД у начальника уголовного розыска района имелся свой, пусть небольшой, но отдельный кабинетик. Сел за стол. Тут же к нему ввалился участковый, пожилой старший лейтенант Гущенко, на подотчетной территории которого и произошло данное ЧП.

– Ну, что тебе, Степаныч? – Лысков устало взглянул на участкового. Они с давних пор были в приятельских отношениях.

– Вот что я тебе скажу, Дим Димыч, – ухмыльнулся участковый. – Есть бог на небе! Получила шпана по заслугам! И папы с мамами их не спасли! Сколько они кавна людям сделали! Салюков, которого Грач по пьяни на машине сшиб, так инвалидом и остался. Клавка Зорина, которую они ссильничали все вместе, повесилась, её мать с ума сошла. А им как с гуся вода. Булкин всех прикрывал. Есть бог на небе! Он им амнистию не подпишет.

– И не говори, Степаныч, – засмеялся Лысков. – Батон-старший сидит, икру мечет. А младшенький в психушку поедет!

– Это точно!

Глава 3

Глава 3

Школьные будни

После ночных приключений я даже полтора часа поспал. Maman разбудила меня:

– Когда вернулся? Как себя чувствуешь? В школу пойдешь? Что с Альбиной?

Я открыл глаза, сфокусировал взгляд:

– Всё нормально, мэм. Вернулись в пять. Алька спать легла, сказала на работу не пойдёт. Всё у неё хорошо.

Я сел, спустив ноги на пол, широко зевнул, потянулся. Maman стояла рядом, видимо ожидая подробностей.

– Это её бывший жених был, – сообщил я тогда. – Ребятишки берега попутали. Мэм! Всё хорошо! – повысил я голос, успокаивая maman. – Мы всех победили. Жертв и разрушений нет. С нашей стороны потерь не было.

Кажется, я немного переборщил. Maman фыркнула, нахмурилась, бросила:

– Балабол!

И вышла. Я кое-как встал, сходил в ванную, умылся. Поплелся на кухню. Maman как раз наливала себе кофе. Я подошел к ней со спины, обнял, чмокнул в шею пониже уха:

– Ма, извини… Ну, прости нас, Леопольд! Устал как собака. Сама понимаешь, всего полтора часа спал.

Maman развернулась, выдала мне символический подзатыльник:

– Не ходи на занятия! Я разрешаю.

– Ерунда, мэм! – отмахнулся я. – Переживу как-нибудь.

Как только maman ушла на работу, я сразу вошел в Астрал, несколько раз прогнал по каналам «живую силу». Сделал пару записей в «дневник наблюдений» о событиях прошедшей ночи и вышел в реал – отдохнувший и посвежевший.

Даже на автобус успел. На «Космонавтов» ко мне привычно подсела Ленка (я, конечно же, ей место занял заранее, нагло положив на сиденье свой дипломат), весело поздоровалась, поинтересовалась, как мне спалось.

Я с подозрением посмотрел на неё.

– Ты что? – удивилась она.

– Да так, – я отвёл взгляд. – Ничего… Не выспался просто.

И пошутил, сглаживая ситуацию:

– Ты мне всю ночь снилась в весьма фривольных нарядах.

– Тьфу, дурачок! – Ленка весело пихнула меня локотком в бок. Мир был восстановлен. А я подумал, что нельзя быть таким параноиком.

Мы с Ленкой ехали, болтали ни о чём. Время пролетело незаметно.

– Ты, как всегда, к Сове? – мило улыбнулась Жазиль, едва касаясь своей рукой моей руки. Её руки были в мягких пушистых варежках, а я не успел надеть перчатки. Не скрою, её прикосновение вдруг оказалось мне приятным. Я даже поймал себя на мысли, что общение с ней мне доставляет удовольствие. Интересно…

– Ага, – согласился я. – Не бросать же его!

Поход до школы прошел без особых приключений. Сначала я «подобрал» Мишку, потом мы «подобрали» Андрея.

Андрюха направился на урок, мы с Мишкой в кабинет директора для проведения ежедневной радиопередачи.

– Что-то, кажется, выходной усилитель хреновато работает, – задумчиво сказал Мишаня после того, как радиопередача закончилась, а диктор Валера Лыгин из 8-го «А» класса ушел на урок. – Надо проверить. Бери микрофон.

Я взял микрофон. Мишка отключил динамики во всех помещениях школы, оставив лишь контрольный, размещенный на панели усилителя.

– Говори, – приказал он.

– Что говорить? – не понял я.

– Считай вслух в микрофон!

Я стал считать:

– Раз, два, три. Три, два, раз. Раз, раз, раз…

Мишка сделал звук потише, прислонился ухом к динамику, стал щелкать тумблерами и крутить ручки настройки.

– Говори, говори! – повторил он и с досадой заметил. – Наверное, разбирать придётся. Кажется, резистор погорел или кондёр (конденсатор – прим. авт.) накрылся.

Разумеется, устранять поломку директор бесспорно поручил Мишке.

– Тут главное, полюса у кондёра не перепутать, – ухмыльнулся я, намекая на случай годичной давности, когда я дал Андрэ схему одного из видов цветомузыки «мерцающего света». Даже дал детали – диоды, электролитический конденсатор. Андрей ухитрился перепутать полярность у конденсатора при сборе схемы. В результате, когда он включил схему в розетку, конденсатор взорвался, разбрызгав электролит по комнате. Андрюха долго на меня обижался. Влетело ему тогда от родаков сильно.

Мишка даже не улыбнулся. Я продолжал повторять в микрофон:

– Раз, раз, раз. Раз, раз, раз…

И пошутил:

– Раз, раз, раз. Мишка – прендергаст!

Мишаня развернулся, чтобы выдать мне подзатыльник, но в этот момент зазвенел звонок вызова. Система школьного радио использовалась еще и как система двусторонней связи. Из каждого помещения школы, исключая, конечно, всякие подвалы да туалеты, можно было связаться с директором напрямую. Вот и сейчас откуда-то шел вызов. Мишка пригляделся. Вызов шел с учительской.

– Блин! – в сердцах выругался он. – Единственный динамик не отключили, и тот в учительской!

– Валим! – предложил я. Мишка одним махом обесточил аппаратуру. Мы выскочили из кабинета директора, пробежали через канцелярию, благо секретарь приходила только после первого урока, и бегом рванули на занятия.

Первым уроком была «алгеброметрия». Наташки, к моему удивлению, еще не было. Мы проскочили на свои места: Мишка – к Андрею, я – к Юрке Никитину. Только я вытащил учебник с тетрадью из дипломата, как в класс зашла улыбающаяся Наталья Михайловна. Она с ходу поздоровалась с классом, махнула рукой, сидите, мол, и с усмешкой взглянула в мою сторону. Я почему-то покраснел. Наталья Михайловна засмеялась.

На этом уроке вообще не было ни проверки домашнего задания, ни вызовов к доске. Видимо, предновогоднее настроение охватило и математичку.

Что нельзя было сказать о Молекуле. Сразу после начала урока химичка вызвала меня к доске и гоняла по всем темам, а «на закуску» дала еще и задачу. Конечно, я справился со всем (в очередной раз спасибо Герису!), но настроение упало в район плинтусов. Плюс еще и оценка – «четыре с минусом» – за все практически правильные ответы и решение задачи.

– Ответы неполные, – пожевав губами, ответила Молекула на мой возмущенный вопрос «за что⁈».

Хорошо, хоть из учителей в этот день она одна была такой злобной и недовольной.

На уроке литературы Нина Терентьевна решила нам почитать отрывок из «Четыре урока у Ленина» Мариэтты Шагинян. Поначалу нас это было устроило. Домашнее задание Лавруха спрашивать не стала, к доске никого не вызвала.

Но, как назло, после пяти минут меня начала разбирать зевота. Да такая, что потекли слёзы. Наверное, всё-таки сказалась беспокойная ночь. Нина Терентьевна стояла передо мной, держа в руках красную книжицу, и с выражением, старательно декламируя каждую фразу, читала.

На Сен-Катаяме и его мнении об ораторском искусстве Ленина мне стало особенно тяжко. Я едва держался, чтобы не раскрыть рот, не обращая внимания на текущие по щекам ручьём слёзы.

Вдохновленная Нина Терентьевна замолчала, бросила на меня взгляд, улыбнулась чему-то и принялась читать опять с еще большим рвением.

Надо сказать, когда Лавруха что-то читала сама, особенно наизусть, в классе можно было услышать, как топают по стеклу мухи. Даже отъявленные хулиганы и двоечники, которые покинули школу после 8-го класса, сидели в это время как мыши под веником, потому что гнев прерванного учителя литературы с незаконченным высшим образованием да еще и классного руководителя был страшен. Год назад такой пассаж закончился домашним заданием выучить наизусть 2 страницы прозы из рассказа Чехова. А на следующем уроке, в качестве проверки, Нина Терентьевна раздала всем листочки и предложила написать выученный текст слово в слово. Не справился никто, даже отличница Ленка-Жазиль, у которой по литературе были одни «пятёрки». На следующем уроке «контрольная» повторилась. И опять весь класс получил «двойки». Лавруха ставить «пары» совсем не стеснялась.

Поэтому в течение всего урока весь класс слушал вдохновенное выступление Нины Терентьевны, опасаясь лишний раз вздохнуть.

После урока ко мне подошел разозлённый до белого каления Мишка. Хорошо, что только он единственный, кто понял причину лаврухиного вдохновения.

– Ты что, Тоха, совсем сбрендил? Чего это тебя на слезу пробило?

– Майк, веришь, нет? – зевнул я. – Спать хочу, сил нет. Аж слезу вышибает…

– Мля… – Мишка озадаченно почесал затылок и заржал. – А весь класс страдал! Пошли курить.

Максима Ивановича мы застали в его кабинете. Максим Иванович болел и страдал – от похмелья. Он сидел за столом, положив голову на руки и тихонько постанывал.

– Максим Иванович! – позвал Мишка. – Дайте заветный ключик, а?

Максим Иванович поднял голову, взглянул на нас. Мрачная картина. Он был то ли болгарин, то ли румын. Мелкий, но жилистый, смуглый, кучерявенький, черноволосый, с бакенбардами и красными глазами, он сейчас один-в-один выглядел, как граф Дракула, только с похмелья (шутка).

– Савин, Ковалёв! – выдохнул он в нашу сторону густым перегаром. – Дайте умереть спокойно. Подите вон!

– О, как церемонно-то, – качнул головой Мишка. – Максим Иванович, когда с перепою, такой куртуазный…

Я не стал любоваться состоянием учителя истории, кинул в него сразу два конструкта – «айболит» и «хвост ящерицы». Для окружающих это всё равно было незаметно – я ж не щелкал пальцами, не махал мифической волшебной палочкой или посохом. Мне достаточно было взглянуть, чтобы определить цель, объект воздействия.

Максим Иванович мотнул головой, неверяще пожал плечами, глубоко вздохнул.

– Хм, – заметил он. – И голова прояснилась. Пошли вместе покурим.

Он пошел впереди нас. По дороге пожимал плечами, крутил головой. Мишка ткнул меня в бок кулаком.

– Твоя работа? – шепнул он.

Я кивнул. Карабалак достал ключ, огляделся по сторонам, не обнаружив в прямой видимости своих коллег, открыл замок, дверь:

– Давайте, заходите быстрей!

И, войдя, закрыл за собой дверь на замок.

– Мало ли кто еще припрётся, – пояснил он. Мишка открыл окно, отошел подальше (всё-таки на улице было градусов 15 мороза!), прикурил сигарету. Странно, на этот раз мне он предлагать не стал.

Максим Иванович тоже закурил. Он задумчиво постоял, вдыхая табачный дым, несильно стукнул себя пару раз по темечку ладонью.

– Что-то как-то не так, – буркнул он. – Голова просто раскалывалась, желудок выворачивало, трясло всего. И вдруг – раз! И всё прошло. Сразу прошло. За один миг. Чудеса да и только!

– Бывает, – глубокомысленно заметил Мишка, едва сдерживая улыбку. У Максима Ивановича даже белки глаз приобрели свой первоначальный вид. А то действительно были красными, как у вампира. Учитель еще раз замер, прислушиваясь к своему организму.

– Аппетит что-то разыгрался, – заметил он. – Прямо аж пузо сводит. Пойду в столовую схожу, может, успею что-нибудь перехватить. Давай, заканчивай дымить.

Мишка затушил сигарету.

– Вот и делай людям добро, – укоризненно сказал он. – Пришел посочувствовать. Человеку, любимому, так сказать, учителю, сразу легче стало! А он… Нет в жизни благолепия.

– Чего? – не понял Карабалак.

Но мы с Мишкой уже вышли в коридор.

– Натальи Михайловны брат-то поправился, – сказал нам в спину Карабалак.

– Еще бы не поправился, – усмехнулся вполголоса Мишка.

Глава 4

Глава 4

Неудачный гешефт

После школы я забежал домой, переоделся, перехватил пару котлет с хлебом в виде обеда, ухватил трубку телефона. По плану у меня сегодня был визит к еврею-фарцовщику. Кого-то он мне нашел в качестве пациента. Будет, на что порадовать maman, Альку и друзей-приятелей на новый год. Поначалу хотел зайти к Альбине, но, немного подумав, решил отложить визит на вечер. А то, честно говоря, времени не было.

Гершон Самуэльевич поднял трубку сразу, после первого гудка. Такое ощущение, что он стоял возле телефона, ожидая моего звонка.

– Где же вы, Антон? – в его голосе четко слышались сварливые нотки. – Евгений Евгеньевич будет с минуты на минуту!

– Гершон Самуэльевич, – укоризненно ответил я. – Во-первых, здравствуйте! Во-вторых, мы договаривались на 16.00. У меня сегодня 6 уроков, я освободился только в 14.15. Пока доехал, уже три. Выезжаю к вам.

– Да-да, конечно, Антон! – голос еврея помягчел. – Жду вас. И – здравствуйте, конечно! Извините, весь на нервах…

Я задумался. Кто ж такой загадочный Евгений Евгеньевич, из-за которого перенервничал старый еврей?

Сидя в холодном троллейбусе, я мечтал, как хорошо быть автолюбителем с собственным автомобилем, и когда ж я получу права? Наверное, после новогодних праздников, до которых осталось всего три дня. Кстати, ёлки у нас не было. Игрушки были, а ёлки нет. Обычно её приносил отец. Даже после развода он приносил её и оставлял у тёти Маши. Наверное, придётся озаботиться этим вопросом теперь мне самому.

За этими мыслями я чуть не проехал нужную остановку. Хорошо, хоть салон оказался почти пустой. Я вскочил с сиденья, рванулся к двери и успел выскочить прежде, чем водитель закрыл двери.

Фарцовщик открыл сразу, как только я подошел к квартире.

– Я вас в окно увидел, – пояснил он. Мы поздоровались. В прихожую вышел его гость, мой пациент, загадочный Евгений Евгеньевич – пожилой, примерно 60–65 лет, дед, но метра под два ростом, не меньше. И в плечах тоже, как говорится, косая сажень. Одетый, как-будто на парад – косстюм-тройка, белая рубашка, галстук. Протянул мне руку (ладонь с лопату!) и, глядя сверху вниз, поздоровался и представился:

– Евгений Евгеньевич!

– Антон, – я пожал ему руку, предварительно пустив в неё силу. И ведь как знал! Старикан попытался показать, что он сильнее. Типа, альфа-самец. И тут же взвыл, когда я сжал его ладонь-лопату своей рукой. Он сразу ослабил хватку, скривился, вырвал руку и помотал ею. Ого! У него на рукавах запонки! И, кажется, золотые.

– Антон! – ко мне подскочил хозяин. – Ну, так же нельзя! Вы же молодой человек, у вас силы ого-го сколько! Зачем вы так?

Евгений Евгеньевич усмехнулся, буркнув:

– Здоров, здоров!

Размял ладонь и молча, без разговоров направился в комнату. Я снял куртку, разулся, но пошел на кухню, потянув за собой хозяина.

– Чай есть?

– Конечно, конечно! – засуетился еврей. Налил мне в бокал чаю, придвинул сахарницу, розетку с вареньем, тарелку с нарезанным белым хлебом.

– Масло?

– Нет, пока не надо, – ответил я. – Спасибо. Рассказывайте…

– Что рассказывать? – удивился Гершон Самуэльевич.

– Ну, что за фрукт этот ваш Евгений Евгеньевич? – я сделал глоток, другой. – Что у него за болячки? И какую сумму вы ему озвучили?

Фарцовщик выглянул за дверь и прошептал, наклонившись ко мне:

– Он очень большой человек! Очень влиятельный!

Кивнул со значительным видом и вполголоса продолжил:

– У него диабет и сердце болит. И я бы вам посоветовал денег с него не брать. Хорошие взаимоотношения тоже очень много значат. Особенно с такими людьми.

Я со спокойным видом кивнул, стараясь не показывать своё негодование, допил чай, встал и ответил:

– Извините, Гершон Самуэльевич. Очевидно, не получится у нас с вами гешефта. Ошибся я. Спасибо за чай!

На глазах ошеломленного еврея я надел куртку, обулся.

– Стойте! – еврей ухватил меня за рукав. – Так нельзя, Антон!

Я замер, медленно отцепил его руку, улыбнулся, хотя на душе у меня скребли кошки – мне крайне возмутило поведение еврея.

– Гершон Самуэльевич, – ответил я. – Вы меня разочаровали, честное слово.

– Что такое? – басом прогудел заглянувший в прихожую Евгений Евгеньевич. – Что за шум, а драки нет?

– У него спросите, – я показал рукой на хозяина квартиры. – Он вам расскажет. А я, извините, пойду. У меня дел невпроворот.

Мысленно я принял решение больше этому фарцовщику не звонить и попросить Дениса найти другую «нычку».

– Подождите, Антон! Прошу Вас!

Гершон Самуэльевич схватил меня за плечо, погрозил пальцем.

– Секундочку!

Он суетливо увлек за собой в комнату Евгения Евгеньевича, закрыл за собой дверь, оставив меня одного. Я криво улыбнулся. Несмотря ни на что бесплатно лечить этого «влиятельного» товарища я всё равно не собирался. Хотя бы потому, что он «большой» и «очень влиятельный».

Через пару минут Гершон Самуэльевич вышел в прихожую, растерянно улыбнулся и сказал:

– Антон! Ну, зачем же вы так? Раздевайтесь, разувайтесь, проходите в залу. Давайте будем его лечить. А я потом с вами рассчитаюсь.

Он наклонился ко мне и проговорил:

– Три тысячи рублей.

– Нет, – отказался я. – Пять тысяч рублей, Гершон Самуэльевич, и деньги прямо сейчас, из рук в руки.

И пояснил:

– Вы ж прекрасно понимаете, что оказанная услуга ничего не стоит.

– А не дорого ли ты берешь? – в прихожую вышел Евгений Евгеньевич. – Пять тысяч? Не много ли для пацана, а?

– В самый раз! – я едва унял подкатившую волну гнева. – Даже, пожалуй, маловато будет. Семь тысяч, Гершон Самуэльевич.

И засмеялся, глядя на оторопевшего еврея.

– Еще слово и будет десять! – весело добавил я. – Идёт?

– Пацан, ты охренел! – завёлся старикан.

– Десять! – хохотнул я, обвёл их взглядом, махнул рукой. – Ладно, пока!

Но, прежде чем выйти, четко сказал:

– Как только я выйду из квартиры, вы забудете про меня!

Разумеется, перед этим наложил конструкт подчинения.

* * *

Евгений Евгеньевич Агафонкин работал в областном управлении торговли больше 30 лет, из них руководителем – 17. В институте он удачно женился на однокурснице – дочери второго секретаря обкома партии. В результате карьера ему была обеспечена. По партийной линии Евгений Евгеньевич идти сам не захотел (тесть, кстати, его в этом поддержал), пристроив сразу после окончания института на административно-хозяйственную работу в управление торговли облисполкома.

Со временем брак превратился в формальность. Каждый из супругов жил своей жизнью. Но из семьи это не выносилось, и поддержка тестя в движении по карьерной лестнице не прекращалась. Когда тесть ушел на пенсию, Агафонкин легко нашел общий язык с новым руководителем и остался на своём посту.

Только вот возраст давал о себе знать. Полгода назад ему исполнилось 64 года, и нынешний начальник облисполкома в приватной беседе намекнул, что пора ему подыскивать преемника, так как следующий юбилей станет для Евгения Евгеньевича последним на этом посту.

Здоровье тоже стало сбоить. Замучили диабет, постоянные скачки давления, ноющие от ненастной погоды суставы. Он уже года три не ходил на работу без дефицитного инсулина, нитроглицерина и валидола.

Лет десять Евгений Евгеньевич, ранее имевший репутацию «ходока» (ну, а как же: жена, любовницы, которых он менял примерно раз в два года, да плюс постоянные интрижки на работе, особенно в командировках), совсем перестал смотреть на противоположный пол. Он даже порой ловил себя на мысли, что женщины, как объекты вожделения, начинают его раздражать. Врач, к которому он периодически наносил визиты, разводил руками и говорил:

– Возраст. Увы, все мы не молодеем…

А тут еще и Гера – еврей, фарцовщик Гершон Самуэльевич, которому он периодически «сбрасывал» кое-какой дефицитный товар. Старик-еврей внезапно помолодел, нарушая все мыслимые и немыслимые законы природы. Более того, он даже избавился от своих застарелых болячек и даже вновь завёл себе подружку.

Не то, чтобы они были друзьями. Скорее, их связывал бизнес. В своё время органы безопасности в городе арестовали группу валютчиков, одним из которых был Гершон Самуэльевич, который тогда в силу возраста назывался просто Гера. Удивительно, но тогда посадили, а кого и «прислонили к стенке» всех. Всех, кроме Геры. Ему было сделано предложение, от которого трудно, практически невозможно, отказаться. В результате чего Гера, а по документам, предназначенных для очень ограниченного круга лиц, агент органов госбезопасности «Агасфер», мало того, что вышел из СИЗО до суда, но и все упоминания о нём в материалах уголовных дел исчезли начисто. В общем, Гера-Агасфер отделался легким испугом, более того, продолжал фарцевать, ну и, конечно, своевременно информировать «куратора» по интересующим органы безопасности вопросам.

Евгений Евгеньевич об этом догадывался. Уж слишком свободно Гера занимался тем, что подпадало под некоторые статьи УК РСФСР, и при этом совершенно не боялся ни милиции, ни КГБ.

Тем не менее Евгений Евгеньевич, которому на тот момент позарез был нужен сбытчик дефицитного товара, с Герой познакомился, сошелся, но на первую встречу предусмотрительно привел с собой Владимира Мартыновича, водителя с облисполкома, которого свои звали попросту Мартынычем, имевшего насквозь бандитский вид. Агафонкин выдал его за уголовного авторитета, и Гера поверил.

Мартыныч был огромен, больше двух метров роста, 110 килограммов веса, причем эти килограммы были отнюдь не бесполезным жиром, а самыми натуральными мышцами. Стригся наголо под бритву. А лицо его было изуродовано шрамами – результат ДТП десятилетней давности.

– Мы с тобой, Гера, под вышкой ходим, – сказал Евгений Евгеньевич. – Если ты меня сдашь, то ведь и я молчать не буду. Сам понимаешь. Сядем оба. Только вряд ли сядем. Скорее, к стенке прислонимся. А если ты соскочишь, то вот он, – Евгений Евгеньевич показал на Мартыныча, – или его подручные тебя найдут. И умирать ты тогда будешь страшно… Это я так, на всякий случай.

Гера проникся. С тех пор прошло почти двадцать лет. У Геры сменился не один и даже не два «куратора». Но ни один из них так про Евгения Евгеньевича не узнал.

Заметив страдания своего поставщика, Гера, точнее уже Гершон Самуэльевич, предложил ему «подлечиться», но предупредил насчет высоких расценок. Глядя на Геру, Евгений Евгеньевич согласился, но заявил:

– Гера! Ты охренел! Никаких денег я не дам. Категорически. Забываться начинаешь. Забыл, кто тебя… того, и кормит?

Он подумал и сказал:

– Я тебе могу очередь на машину подогнать. Понял? У нас перед новым годом кинут на реализацию с десяток «жигулей». Талончик на одну «жигу» могу устроить.

Стоило Антону закрыть дверь, как Гершон Самуэльевич и Евгений Евгеньевич словно очнулись. Переглянулись. Оба непонимающе пожали плечами.

– Ты зачем меня звал? – хмуро поинтересовался Евгений Евгеньевич. – Лечить собрался? Вот и лечи!

Гершон Самуэльевич озадаченно пожал плечами, ответил:

– Да я помню. Только вот из головы вылетело, как! Помню, что что-то надо сделать…

– Там помню, тут не помню! – взорвался Евгений Евгеньевич. – Что ты заладил! Какого хрена меня от дела отрываешь? Думаешь, у меня времени вагон?

И уже успокоившись, спросил:

– На базу спортивные костюмы привезли. «Адидасовские». Брать будешь?

* * *

Несмотря на случившееся, возвращался я домой с хорошим настроением. Меня даже не огорчил разрыв отношений с фарцовщиком. Будут деньги, схожу в ЦУМ, благо Воронцов сказал «заветное слово». Или найдём другого фарцовщика.

Перескакивая через ступеньку, вбежал на свою площадку, но направился не к себе, а к двери напротив, к Альбине. Нажал кнопку звонка. Ещё и ещё, ожидая, когда она откроет. Странно, но её не было дома. Во всяком случае, дверь была заперта, на звонок, достаточно неприятный, никто не прореагировал, кроме соседки. Соседка, мелкая старушонка лет за 70, услышав, как я настойчиво насилую звонок, приоткрыла дверь, оглядела меня подозрительным взглядом и толи вякнула, толи гавкнула на меня:

– Что трезвонишь? Не видишь, что ли, нет никого?

И тут же захлопнула дверь. Я разочарованно направился к себе.

Альбина пришла в гости сама, когда уже на часах было одиннадцать вечера. Maman легла спать. Я промедитировал и занимался своими растениями, накладывая очередные заклятья на ростки дубков. Мои четыре дубка уже имели в рост по десять сантиметров. Их я перестал подпитывать, опасаясь, что они вымахают в саженцы раньше времени. Были все предпосылки к этому.

С весны я также планировал заняться опытами над другими растениями: с саженцами осины – деревом, защищающим от всякой вредной нечисти и нежити, плодово-ягодными деревьями и кустарниками. Всё это я хотел высадить возле своей будущей усадьбы.

Звонок раздался совсем неожиданно. Maman из своей комнаты недовольно крикнула:

– Кто там припёрся? Антон, посмотри!

Время было одиннадцать вечера. Я едва открыл замок, как дверь распахнулась, мне на шею бросилась Альбина. Она обняла меня, принялась целовать – в губы, щеки, даже в нос попала. И от неё ощутимо пахло вином, и мне это было неприятно. Я терпеливо выждал, когда она закончит, чуть отстранил её от себя и ехидно спросил:

– Ну и где мы были? Где шлялись?

Альбина обиженно поджала губы, толкнула меня в грудь.

– Что, мне теперь с девчонками и посидеть нельзя?

– Я к тебе заходил после школы, – сообщил я. – Тебя уже не было.

– Ну и что? Я ж говорю, как проснулась, поехала к подружке. В кафешке посидели, потом домой поехали. А ты что, ревнуешь? – она игриво улыбнулась и снова быстрым поцелуем чмокнула меня в губы.

– Поздно уже, – я устало отстранился. – Ты-то выспалась, а я ухитрился в школу сходить, да еще и по делам помотаться.

– Я тебя поблагодарить зашла, – обиженно заявила Альбина, – а ты…

Она толкнула меня ладонями в грудь, развернулась и вышла, хлопнув дверью.

– Я ещё и виноват! – я пожал плечами, зевнул. Действительно, жутко хотелось спать. Я направился в свою комнату.