Текст книги "Аттестат зрелости 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Рюмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Глава 38

Глава 38.

Последствия? Никаких!

Что Альбину задело сильнее: то, что я ушел от неё для Светкиного лечения или то, что не пришел извиняться, я даже гадать не стал.

И вернувшаяся к ужину maman удивилась отсутствию Альбины дома поздно вечером.

– Что с ней случилось? – она попыталась узнать у меня. – Она ж дома не ночевала! И сейчас её нет!

– Может, к подругам уехала, – отмахнулся я, опять поймав себя на мысли, что во мне растет чувство равнодушия к моей бывшей подруге. Бывшей? Уже бывшей? Это чувство начало во мне появляться, после того, как я наложил на себя конструкт защиты Разума. Стало быть, воздействовала на меня ведьма? Интересно, приворот или психологическим путем, так сказать обольщением?

Альбина не зашла к нам за весь день воскресенья. Maman не выдержала, выбрав время ближе к вечеру, она направилась к ней. Через пару минут вернулась, удивленно пожимая плечами.

– Знаешь, Антон, её дома нет…

– Ну, нет и нет, – с досадой отмахнулся я.

Я в воскресенье решил немного развеяться, погулять. Сходил один на дневной сеанс в кино на «Прощальную гастроль Артиста», съел шоколадное мороженое в «Льдинке», прошелся пешком по весеннему городу, вернувшись домой к шести вечера.

– Я думала, ты с ней гулять пошел, – хмыкнула maman.

– Мэм, у меня экзамены на носу, – привычно буркнул я. – Мне некогда разлагаться. Имей ввиду, на майские едем в Кочары с ночевкой. Так что подготовься.

Maman вздохнула:

– Вот как там ночевать? Там же нет ничего, начиная от кастрюль, чайника, ложек и заканчивая чистым постельным бельем, подушками и одеялом.

Я усмехнулся. Подушки, одеяла, перины, а также чистое белье были – Василий Макарович обещал озаботиться и этим. А перед майскими праздниками должны были вычистить мне сад с огородом от бурьяна и старых деревьев, а также выкорчевать пеньки.

– Семена купи всякие, – посоветовал я. – Грядки там засаживать…

* * *

Дни учебы в школе рванули вприпрыжку. Нас совсем перестали спрашивать на уроках, посвящая всё время разбору экзаменационных билетов.

Не нагнетал обстановку один лишь Карабалак.

– Ребята, – успокаивал он нас. – Экзамены будем принимать у вас мы. Оценки вы получите нормальные! Поэтому не надо переживать. Разве что Елена Васильевна, – он кивнул в сторону Авериной, – получит у меня… – он выдержал мхатовскую паузу, – на балл выше. За красивые глаза.

Ленка мгновенно покраснела и уткнулась в тетрадь.

– А мне, Максим Иванович? – подал голос Щеглов. – Мне тоже хочется на балл выше.

– Не получится, Сева, – развёл руками Карабалак. – Разве что с Людмилой Николаевной договоришься.

Щеглов огорченно вздохнул.

– Как с отоларингологом в военкомате, – буркнул Санёк Помазков. Класс немедленно грохнул. Щеглов покраснел.

Оказалось, что на последнем визите в военкомат, на медкомиссии, Щеглов перепутал уролога с отоларингологом. И если урологом работал мужик, то отоларингологом была пожилая бабушка-пенсионерка. Щеглов зашел к ней в кабинет, как все, в одних трусах и с личным делом в руках.

– Ну, давай сюда свою писульку! – сказала бабушка. Щеглова даже не смутило зеркало у нее на лбу. Он подошел к столу и браво вывалил своё «хозяйство» бабушке под нос. Говорили, что от её вопля чуть стекла в кабинете не вылетели. Зато вылетела дверь, которую Щеглов открыл своим лбом.

Эта история немедленно стала достоянием общественности, потому как бабушка тут же нажаловалась во все инстанции, начиная от военкома и заканчивая директором школы.

– Малевская в комиссии? – переспросил я.

Карабалак кивнул.

– Хреново.

– Да, для тебя хорошего мало, – согласился Никитос. – Валить тебя будет однозначно.

В конце апреля в школе провели родительское собрание наших выпускных десятых классов. Maman вернулась домой немного озадаченная.

– По поводу выпускного вечера собирали, – сообщила она. – Будете отмечать окончание школы в столовой. Сдали по 20 рублей: на стол и подарки учителям.

Ну, раз уж в школе речь завели о выпускном, то экзамены не так уж и страшны.

– Может, не поедем в деревню? – задумчиво спросила maman. – Тебе костюм нужно купить, туфли, рубашку, галстук.

– Мэм! – я укоризненно посмотрел на maman. – Поверь, с этим проблем не будет.

Maman засмеялась.

– Может, тогда и я себе что-нибудь прикуплю.

– Да запросто! – согласился я. – я тебе даже место покажу тайное…

* * *

Альбина к нам так больше и не зашла. В понедельник утром maman поехала на работу одна. Вернулась тоже одна. Разумеется, у меня разыгралось любопытство, и я вечером, после восьми вышел на улицу, посмотреть наличие света в её квартире. Окна были темными. Альбины дома не было.

Я встревожился, хотел было уже заняться её розыском. Кто знает, в какие приключения её опять занесло? Но maman вдруг брякнула за ужином, что «моя невеста» пришла на работу веселая, довольная, даже поздоровалась, но общаться не захотела.

– А ты на неё такие деньжищи выложил! – заключила maman.

– Баба с возу, кобыле в радость! – легкомысленно отмахнулся я. – Знаешь, как евреи говорят, когда деньги теряют? Спасибо, господи, что взял деньгами!

Честно говоря, я был почему-то доволен, что всё так повернулось. Но в глубине души думал, что этим история не закончится.

Глава 39

Глава 39.

Моя гасиенда. Дела усадебные

Maman ходила вокруг дома, широко раскрыв рот. Усадьба была готова к проживанию. На кухне урчал холодильник, в морозилке которого лежали запасы мороженного мяса. Телевизор в горнице исправно показывал две программы. Сад и огород были вычищены от бурьяна и засыпаны свежим чернозёмом (что меня приятно удивило). Я украдкой показал Селифану кулак с большим пальцем вверх. Он в ответ радостно осклабился.

– Надо бы печь затопить, – заметила maman. – А то в доме прохладно. Как спать будем?

– Без проблем, – ответил я. – Сейчас и затопим.

Я поставил у печки жестяную кружку с молоком и блюдечко с конфетами – Авдею Евсеевичу. Maman раскрыла рот.

– Это?..

– Обычай такой, мэм…

В баню я отнес две бутылки пива и одну сушеную рыбину – для банника Федула. А когда ехали сюда, перед тем, как открыть дорогу после Коршево, я вышел из машины, зашел в рощицу, положил на пенёк круглый каравай чёрного хлеба, с десяток карамелек и треугольничек молока:

– Прими угощение, Силантий Еремеевич! Не побрезгуй нашими дарами!

Не оборачиваясь, я ушел, сел в машину, проехал с десяток метров и скомандовал:

– Откройся мне дорожка-дороженька до деревни Кочары короткая да гладкая!

Maman сидела рядом и ошеломленно молчала, прижав кулаки ко рту.

– Прямо сказка какая-то, – тихо сказала она. Впрочем, я услышал и подтвердил:

– Так оно и есть, мам. Привыкай потихоньку.

Нас поприветствовали Селифан, который тут же направился к нам, и тётка Цветана. Она – от своей калитки. Почему-то не подошла, только помахала рукой.

Пока я затаскивал вещи в дом (две сумки с продуктами, эмалированное ведро замаринованного шашлыка, три сумки с одеждой, сумку с посудой, а также лопаты совковую и штыковую, топор, мотыгу, грабли), maman обошла сад, огород, зашла в баньку, всё осмотрела и вернулась какая-то одухотворенная.

– Представляешь, в саду даже кто-то всё перекопал! – заявила она.

– Кроты! – авторитетно ответил я, подмигнув Селифану.

– Нет, – покачал он головой, – землеройки.

– Ладно, мэм, ты вещи распаковывай, а мы пока пообщаемся, – предложил я. Maman тут же скрылась дома.

– Ну, как дела? – поинтересовался я.

– Ты видел? – Селифан ткнул пальцем в мои дубки. Саженцы за месяц выросли в высоту выше меня, метра под два и стали в обхват сантиметров 15. Вечером их надо будет «подкормить» заклинаниями.

– У тебя дома всё готово, – добавил оборотень. – Да ты и сам уже видел. Я завтра за саженцами поеду в район на ярмарку. На тебя брать?

– Что брать будешь?

– Малину, яблони, груши, черешню.

– Возьми на мою долю тоже всего понемногу! – сказал я, доставая из кармана деньги. Протянул ему 25 рублей.

– Хватит?

– С избытком!

– Приходи вечерком, – предложил я. – Шашлык пожарим.

– Приду! – согласился Селифан. – Настоечки своей захвачу. И это…

Он понизил голос:

– Цветану пригласи. Хорошая она тётка, хоть и ведьма.

* * *

Мы переоделись. Я в спецовку, оставшуюся с того раза, maman – тоже в спецовку, только новую, видимо, недавно полученную на заводе. На куртке даже нашивка была «ХИМ-1», химический цех № 1.

Я принес дров, затопил печку. Maman занялась садом. Как только она вышла из дома, на кухне откуда-то вылез невысокий человечек в меховой безрукавке, холщовых штанах, лапоточках и серенькой кепке – домовой – поклонился мне:

– Здрав буди, новый хозяин!

– Здравствуй, Авдей Евсеевич! – я протянул ему руку, осторожно пожал.

– На праздники или как? – поинтересовался он.

– Пока на праздники, а вот через пару месяцев я насовсем приеду, – сообщил я.

– Чародейством заниматься будешь? – понимающе кивнул домовой.

– Буду, – согласился я.

– Это хорошо, – заключил домовой. – Будет нужда, зови! Федул нынче баню топить не велит. А вот завтра в самый раз будет.

Вечером, в районе пяти часов, во дворе я развел костер в мангале из кирпичей, насадил мясо на самодельные шампуры, найденные мною в гараже Зинаиды Павловны. Вместе с Селифаном принесли с его подворья старый алюминиевый стол. Maman вымыла его, насухо вытерла, застелила скатертью. Чуть позже приехал Василий Макарович, недовольный и сердитый.

– Десять километров крюк пришлось делать! – в сердцах сказал он мне. – Десять! А с тобой по прямой дорожке от Коршево ровно километр. Есть разница?

Он привез с собой свежую зелень – лук, петрушку, редиску, которую maman тут же помыла и накрыла на стол.

Подошла тётка Цветана. Я вышел ей навстречу, проводил через калитку. Селифан принес две бутылки настойки.

– Это женщинам, – он поставил бутылку побольше, литровую с длинным вытянутым горлышком. – А это нам, мужикам.

Налили и мне, той, что для мужиков, покрепче которая. Первый тост выпили, как водится, за новоселье. Настойка, точнее, самогонка, оказалась пряной и горьковатой.

– Хреновуха! – гордо сообщил Селифан.

– Рябиновая на меду, – пояснил он недоуменной maman, отхлебнувшей «женской» настойки.

– Баню не топил? – поинтересовался лесник.

– Федул не велел, – пояснил я.

– Ясно, – кивнул он. Ему было ясно, мне совсем нет. У меня даже мысль мелькнула, не зря ли я приволок банника, который будет диктовать мне свои условия?

Тем временем maman и Цветана, сидя рядом друг с другом, увлеклись разговором, что-то уж очень темпераментно обсуждая. Причем, тётка Цветана раздухарилась как бы не сильнее, чем maman.

Селифан, кивнув в их сторону, наливая по очередной стопочке нам, весело мне подмигнул и хихикнул.

Уже стемнело. Селифан помог мне вытащить на двор переноску и самодельный фонарь-прожектор. Во дворе снова стало светло.

– Фиат люкс! – провозгласил Селифан, поднимая рюмку. – Да будет свет!

Я сидел, довольный, чуть пьяный (периодически я запускал «айболита», чтобы нейтрализовать алкоголь). Кто-то осторожно тронул меня за локоть. Я обернулся. Рядом стоял Авдей Евсеевич и показывал мне ручкой какие-то знаки. Я ухватил с блюда на столе кусок шашлыка, положил его на хлеб, наклонился и протянул домовому:

– Угощайся!

– Благодарствую, хозяин, – степенно поблагодарил домовой и добавил. – Тебя Силантий Еремеевич кличет. Он там, на задах тебя ждёт!

И тут же пропал вместе с угощением. Я тронул за руку лесника. Он повернулся ко мне.

– Пойду погуляю, – вполголоса сказал я. – С Еремееичем пообщаюсь.

– Конфет возьми, – посоветовал лесник. – На зады?

– Ага.

Я сунул в карман горсть конфет из вазочки.

– Я не надолго.

Через сад, а потом и огород в вечерних сумерках я прошел без труда, пользуясь магическим зрением. Через калитку вышел к окраине леса (у меня лес начинался прямо за огородом!). На поваленном дереве сидел невысокий бородатый старичок в старой телогрейке, коричневых кожаных сапожках и темной фетровой шляпе, которую охотно носят чиновники разных рангов в возрасте от 50 и выше. Только шляпа была поменьше раза в два обычной.

– С добрым утром, Силантий Еремеевич! – весело сказал я. – Как спалось?

– Заселился, стало быть?

Старичок шагнул мне навстречу, раскинув руки для объятий. Я с удовольствием обнял его.

– Пока нет, – ответил я, размыкая объятия. – Через пару месяцев перееду. Пока только дом подготовил, подворье…

– Подготовил он, – сварливо отозвался лесной хозяин. – За тебя всё мастеровые сделали. И дом тебе подлатали, и сад с огородом в порядок привели. А сам-то ты что сделал, а?

Видимо, настроение у Еремеича было не очень. Спросонья что ли? Я протянул ему горсть конфет. Он поспешно выхватил их из моих рук, развернул одну, другую, сунул в рот. Бумажки сунул куда-то в карман, а не бросил на землю.

– Сладкое способствует улучшению настроения, – заметил я. – Вырабатывается серотонин и дофамин, которые отвечают за подъем настроения. Гормоны счастья.

– Чё? – открыл рот лесной хозяин.

– Конфеты настроение повышают! – пояснил я.

– А… Понятно, – кивнул Еремеич. – Поумничать решил или уже слова по простому сказать не можешь?

– Поумничать, – согласился я. – Исключительно поумничать.

И засмеялся. Еремеич мрачно посмотрел на меня, но не выдержал и тоже захихикал.

– Балбес! – отозвался лесной хозяин, просмеявшись. – Ой, балбес!

– Балбес, говоришь? – хмыкнул я. – А ты мои дубки видел?

– Видел, – согласился Еремеич. – И у тебя видел, и на подворье Селифана ходил смотреть. Даже к колдуну зашел. Хорошие деревца. Ужель сам сотворил-вырастил?

– Ну, не мастеровых же нанимал, – съехидничал я. – Нравятся?

Лесной хозяин замолчал, посмотрел на меня. Я молчал, выжидая его.

– Нравятся, – осторожно сказал он. – Очень полезные деревца.

– Полезные, – согласился я. – Я еще планирую акацию посадить по периметру забора, может, пару-тройку елей или сосенок.

Я заметил, Еремеич напрягся, заёрзал, но смолчал.

– Магией заниматься здесь буду, – сменил я тему. – В разумных, конечно, пределах. Я же маг Жизни.

– Интересная деревня получается, – заметил лесной хозяин. – Оборотень, ведьма белая. А сейчас еще и волшебник.

– Еще дачник один вроде приезжает, – заметил я.

– Приезжает, – согласился Еремеич. – С женой, детишками. Как каникулы наступают, так и приезжает. Но он смирный. Они даже в лес ходить боятся.

– Не ты ли их напугал?

Еремеич смолчал, только разве что улыбнулся.

– Они взяли за моду мусор в лес выносить! – сообщил он через минуту. – Потом всё лето у них на задах огорода волчья семья жила.

Я засмеялся.

– А что ж не Мишка-то?

– Мишаня молодой был, глупый, – отмахнулся лесной хозяин. – Да и сейчас еще тот шалопут!

Еремеич вздохнул, а потом, будто про себя, сказал:

– Вот бы мне с десяток таких дубовых саженцев… А лучше два.

– Или три… – задумчиво добавил я и рассмеялся.

Еремеич подхватил. Смех у него был хоть и заливистый, но негромкий, хихикающий. Добрый.

Мы отсмеялись. Он посмотрел на меня.

– Поможешь мне, Антон? Я за ценой не постою!

Он пнул ногой какой-то полукруглый предмет величиной с футбольный мяч:

– Держи! От души.

Я наклонился, чтобы рассмотреть. Предмет оказался чугунком, залитым с верху чем-то тягучим, то ли смолой, толи сургучом, толи воском.

– Что это? – не понял я.

– Клад купеческий, – ответил Еремеич. – Чистый он, без заклада. Монеты золотые да серебряные с полтора пудика весом.

Я отмахнулся:

– Зачем они мне, Еремеич? Что я с ними делать буду? Да и не к ночи весь этот разговор. Давай завтра поутру поговорим, обсудим.

Я встал, намереваясь уйти. Еремеич тоже вскочил, встав рядом. Он оказался ростом мне по грудь.

– Как соберешься, Антон, – сказал он. – Пойдешь сюда, покличь меня. Далеко не ходи. И это, – он еще раз пнул чугунок. – Забери с собой. Считай, подарок тебе на новоселье.

– Благодарствую, Еремеич, – улыбнулся я в пустоту. Лесной хозяин уже исчез.

Чугунок оказался неожиданно тяжелым. Я дотащил его до двора, водрузил на стол, чем вызвал немалое негодование со стороны maman. А вот наши гости на предмет русской старины отреагировали с необычайным интересом. Василий Макарович усмехнулся:

– Неужели Силантий Еремеевич уважил?

– Подарок от него на новоселье, – сообщил я.

– Он так и сказал? – удивилась Цветана.

– Так и сказал, – подтвердил я.

– Это дорогого стоит, – задумчиво заметил Василий Макарович. – Ко двору ты ему пришелся. Ой, ко двору…

Селифан тем временем вытащил страшного вида кинжал и стал ковырять воск, которым был залита сверху посудина. Трудился он недолго. Воск был смешан еще с какой-то субстанцией. Селифан резанул его пару раз, подцепил и выворотил куски, потом перевернул чугунок вверх дном, высыпая содержимое на стол, благо на нем остались только кружки с чаем. Пока я беседовал с лесным хозяином, праздничный ужин завершился, посуду убрали, оставив только чай.

Из чугунка выпали несколько сереньких полотняных мешочков.

– Ты клад нашел, Антон? – вдруг тихо подала голос maman. Она «пропустила мимо ушей» ведьмы и лесника насчет подарка к новоселью. Она первой осторожно взяла в руки один из мешочков. Кстати, никто из гостей к мешочкам руку так и не протянул. Развязала его, точнее, веревочка расползлась в пальцах сама, стоило потянуть за конец. Содержимое мешочка высыпалось на стол – десятка два-три тяжелых почерневших от времени серебряных монет, каждая величиной с наш советский рубль. Maman завороженно взяла одну монету в руки, другую.

– Это серебро?

Василий Макарович протянул руку. Взял со стола монету, покрутил перед глазами:

– Да, екатерининский рубль.

Подбросил в ладони.

– Грамм 40 серебра.

– Давайте-ка всё это соберем обратно в горшочек, – предложила Цветана. – А завтра днем вы посмотрите, полюбуетесь, посчитаете…

– А то уж совсем темно, – подхватил Селифан. – Растеряется по двору. Силантий Еремеевич обидится.

Вечеринка тут же сама собой как-то неожиданно свернулась. Я собрал мешочки в чугунок, собрал и положил туда же высыпанные монеты, отнес посудину в терраску. Maman с Цветаной ушли мыть посуду на кухню. Я пошел провожать Селифана и Василия Макаровича.

Мы попрощались, обнялись. Селифан широко зевнул и заявил мне:

– Завтра увидимся, чай.

А Василий Макарович попросил открыть короткую дорогу до Бахмачеевки.

– Не вздумай монеты кому-нибудь просто так отдавать или дарить! – вполголоса посоветовал он мне на прощание. – Только продавать или отдавать за услуги. И государству не вздумай отдавать положенные проценты. Еремеич кровно обидится. Если захочешь, я тебе потом помогу их продать…

Я еще раз пожал ему руку:

– Спасибо. Буду благодарен.

– Пустое…

– Василь Макарыч, – спросил я, когда лесник уже забрался в кабину своего «уазика». – Ты выяснил, кто на Данилу порчу кинул?

– Выяснил, – буркнул лесник. – Лучше б и не выяснял.

Его даже передернуло.

– Потом с тобой обсудим, – бросил он напоследок. – Тут дело непростое…

Глава 40

Глава 40.

Дела садовые, дела огородные

Первая ночь в моём новом доме прошла просто великолепно. Я никогда так хорошо не спал. Сны снились хорошие, добрые, спокойные. Проснулся утром в восемь часов полностью отдохнувшим.

Умылся, облился до пояса во дворе колодезной ледяной водой, растерся докрасна махровым полотенцем. На кухне поставил чайник на плиту.

Maman продолжала спать. Я попил кофе, поставил бокал в раковину под умывальник (вчера там посуду мыли), подумал, что неплохо бы бак какой-нибудь с краном поставить и канализационную трубу от раковины на улицу подальше провести (сейчас под раковиной стояло обычное жестяное ведро).

Чугунок так и стоял в терраске. Я занес его в дом, поставил возле печки. Maman проснется, разберется. А сам направился на зады огорода.

Еремеича даже звать не пришлось. Уже сидел старичок-лесовичок на том же месте, на поваленном дереве.

– Пойдём, покажешь, – он сорвался мне навстречу, зашел на огород, направился в угол, где высился молодой дубок. Я и поздороваться с ним не успел, только буркнул:

– Давно бы сам посмотрел, без меня.

Лесовичок резко остановился, обернулся и погрозил мне пальцем:

– Без разрешения хозяина нельзя! Ни в дом войти, ни в баню, ни на двор!

Я развел руками, мол, не знал.

Еремеич подошел к дубку, обошел его кругом, погладил ствол, опустился на колени, согнулся, чуть ли не касаясь лицом земли, вдохнул носом, замер, потом поднялся:

– Идём!

Мы вышли в лес, прошли мимо упавшего дерева – Еремеич впереди, я сзади. Прошли одну поляну, другую. Лесной хозяин Силантий Еремеевич вёл меня по едва заметной тропинке куда-то вглубь леса.

– Идём, идём! – несколько раз повторил он, подбадривая меня. Хорошо, что я обул кроссовки, а то ведь хотел поначалу идти в тапочках-сланцах.

– Быстрей, быстрей! – Еремеичу что-то не терпелось. – Не отставай!

Перед нами открылась широкая поляна правильной округлой формы. На поляне возвышался гигантский сказочный дуб. Я замер, любуясь его дикой красотой. Человек пять, взявшись за руки, вряд ли смогли бы его обхватить. А высотой он, пожалуй, был вровень с корабельными соснами. Еремеич нетерпеливо потянул меня за рукав:

– Иди сюда, Антон!

Он подтащил меня прямо к дереву. Я положил руку на ствол, на корявую, будто в старых шрамах кору.

– Смотри! – потребовал лесовик. – Он такой же?

Я не понял вопроса, посмотрел на него:

– Что?

– Этот дуб. Он такой же, как у тебя? – повторил Еремеич. – Такой же волшебный?

Я понял суть. Положил вторую ладонь на ствол, взглянул магическим зрением. Дуб был стар. Очень стар. Просто супер стар! Возможно, он когда-то был волшебным деревом-защитником. Но сейчас он спал.

– Ему, наверное, тысяча лет, – задумчиво сказал я. – Он спит.

Я осторожно направил в дерево поток «живой» силы. Она сразу же раздвоилась на два потока поменьше – вверх, в крону, и вниз, к корням. Мне показалось, что дерево встрепенулось. Я убрал руки. Мне показалось, что дуб вздохнул с сожалением. С сожалением!

– Может, он раньше был деревом-защитником, – сказал я. – Но сейчас он просто дуб. И спит.

Еремеич вздохнул.

– Ему больше тысячи лет, – сообщил он. – Он последний в этом лесу. И на многие вёрста в округе другого такого нет. Я пути-дороженьки к нему закрыл. Ни турист не подойдёт, ни лесник, ни оборотень. И уж тем более ни ведьма.

– Когда я здесь появился, – продолжал лесной хозяин. – Он здесь уже был в полной силе. А я давно здесь, еще со времен Святослава Игоревича Храброго.

– Это который Константинополь чуть не взял?

– Это который сын Ольги Мудрой был! – ответил лесовик. – А Константинополь Вещий Олег воевал.

Я кивнул. Точно, у Святослава было взятие Булгарского Переяславца, Хазарского каганата и сидение в Доростоле.

– Может, ты поможешь ему? – спросил вдруг лесовик, кивая на дуб. – Помнишь, как тот дуб год назад оживил?

– А чем помочь? – удивился я. – Разбудить?

Я направил в него конструкт регенерации, подпитав «живой» силой больше обычного. Дуб вроде даже как вздрогнул. Еремеич оживился:

– Гляди, гляди! Великан-то задышал!

И действительно, дуб всколыхнулся кроной, зашевелил ветвями – и старыми толщиной с человека, и молодой порослью, словно просыпаясь.

– На сегодня хватит, – я решил на всякий случай поберечь силы. – Завтра можно еще сходить сюда, подпитать его.

– Ну, завтра так завтра, – лесовик возражать не стал.

– Силантий Еремеевич, ты мне лешего обещал показать, – вдруг вспомнил я. – Еще год назад.

– А не забоишься? – усмехнулся старичок-лесовичок. – Они злые по весне, спросонья-то.

– Да я ж только посмотреть! – ответил я. – И кикимору обещал показать, и трясинника.

– Трясинника не обещал, – отрезал Еремеич. – Лешего покажу. Стой смирно и не пугайся. Со мной он тебя не тронет!

Справа вдруг ожили кусты. Словно из-под земли поднялась коряга не коряга, бревно не бревно, но что-то такое – ствол дерева на четырех толстых ветках-ногах со множеством сучьев-рук – и зашагало к нам. Чуть повыше сочленений веток-рук открылись два ярко-зеленых глаза. Я замер от этого зрелища. Еремеич повернулся ко мне, ехидно хихикнул:

– Что, паря, страшно стало? Штаны сухие?

Я покачал головой:

– Впечатляет…

И снова перевел взгляд на древесное чудище, которое неумолимо приближалось к нам. Наложил на себя «каменную кожу», хотя, честно говоря, было сомнительно, что этот конструкт защитит от постепенного сдавливания, если леший ухватит меня своими ручищами.

Леший подошел вплотную. Еремеич улыбнулся ему, приветственно махнул рукой. То ли в ответ, то ли нет, чудище наотмашь махнуло толстой веткой-рукой, влепив прямо по корпусу лесному хозяину. С воплем негодования Еремеич улетел куда-то в заросли. «Самый сильный в лесу, только очень лёгкий!» – мелькнуло в голове.

– Беги! – заорал Еремеич из кустов. – Беги, Антон!

Леший подшагнул, перебирая ножищами, ко мне, оглушительно ухнул ртом-дуплом, замахнулся на меня, намереваясь, наверное, вбить в землю, и… осыпался темно-бурым прахом.

Я облегченно выдохнул и сел на какой-то пенек. Вытянул перед собой руки. Руки тряслись…

Из кустов выбрался наконец помятый Силантий Еремеевич, ошарашенно поглядел на меня, потом на кучку то ли песка, то ли золы передо мной, открыл рот и, едва ли не заикаясь, спросил:

– Это ты? Он… Он…

Лесной хозяин набрал воздуха в грудь и выдал:

– Он же бессмертный. Они здесь с начала веков живут…

Я развёл руками и буркнул:

– А какого хрена он с голой пяткой на шашку лезет?

Еремеич юмора не понял, продолжил меня терзать расспросами:

– Как же ты его? Чем? Его ж сам Велес вырастил! Они только с лесом уйти за кромку могут. Или с лесным пожаром. Даже могучий Святогор не мог с лешаком справиться.

Я отмахнулся и, пытаясь улыбнуться, спросил:

– Пошли кикимор смотреть!

– Отстань! – сердито отказался лесовик. – Теперь тебя в лесу все будут бояться: и кикиморы, и лешие, и трясинники, вся нечисть! Это ж надо так? Лешего изничтожил! Кстати, – Еремеич опять обратился ко мне, – как ты его?

– «Мертвой» силой, – ответил я. – Я же маг Жизни и Смерти. Начинающий, – добавил я. – Подмастерье.

– Некромансер, что ли? – с опаской переспросил лесовик.

– Это только одно из направлений магии, – уточнил я. – А почему этот леший тебя не послушался? Ты ж хозяин здесь, Еремеич!

Силантий Еремеевич поморщился, вздохнул:

– Весна. Он еще толком не проснулся, не очухался. Да и дурные они. Чужаков не любят. А так-то они послушные. Только, – он развел руками, – ты теперь в лесу никого не встретишь. Разбегаться от тебя все будут.

Мы присели на пеньки. Силантий Еремеевич удачно выбрал полянку. На ней было несколько ровных пенечков, прямо-таки стулья и стол.

– Ты с собой пожевать ничего не захватил? – поинтересовался он.

Я вытащил из кармана ветровки горсть конфет, протянул ему. Лесовик немедленно ухватил одну, развернул, отправил в рот.

– Ты и с духами можешь общаться? – спросил он, жуя «Ласточку».

– Вроде могу, – ответил я немного уклончиво.

– Это хорошо, – Силантий Еремеевич ухватил еще конфету. – Ты мне саженцев наколдуешь? Я с тобой расплачусь, ты не думай! Мне хотя десяток дубков посадить. А лучше два.

– Видно будет, – ответил я. – Перееду, постараюсь помочь.

– Будет у меня заповедная дубрава, – мечтательно выдал лесовик. – Раньше их берегини сажали-выращивали. А сейчас всё извели, вырубили. И некому снова…

Он вдруг смахнул слезу и снова выдал:

– Как же я так с лешим-то? Чуть тебя не сгубил!

– Да, – согласился я. – Чудище знатное было…

– Знатное? – Еремеич встрепенулся. – Ему тыщщи две годочков было, не меньше!

– Сколько? – удивился я.

– А ты думал! – Еремеич усмехнулся. – У меня их в лесу раньше десятка два было. Сейчас вот три осталось. Без этого.

– А куда ж они подевались-то? – удивился я. – Если их и убить никак нельзя.

– Засыпают они… – лесной хозяин скривился. – На зиму укореняются, засыпают, а по весне, глядишь, и просыпаться не хочет. Нравится ему так – спать. А через десяток лет глядишь, уже и не леший спит, а дерево растёт.

Он вздохнул.

– Может, с тобой и чёрный бор потом вырастим? – он с надеждой посмотрел на меня.

– Это что такое? – удивился я.

– Это вот как ты дубы выращиваешь, то же самое, только с соснами. Дубы – они защитники. Заповедные дубравы зачем берегини высаживали? Чтоб они от врага всех своих защищали: и родину свою, и лес, и поля, и людей. Целые города. Помнишь легенды про Козельск?

Я кивнул.

– Монголы этот город почему долго взять не могли? Потому что он со всех сторон заповедными дубравами огражден был. Даже зимой и то защита городу была! Пока шаманы все дубы не пожгли, не свели под корень огнем да черным колдовством, одолеть не могли.

– Тогда и мне твоя помощь потребуется, – задумчиво ответил я. – Клады у тебя в лесу имеются…

– Хочешь, все забери! – перебил меня лесной хозяин.

– Мне все не нужны, – покачал я головой. – Мне из них перстни с серьгами нужны, но чтоб обязательно с камнями. Я на них заклинания накладывать буду.

– И продавать? – осклабился Силантий Еремеевич.

– Ну, кому-то продавать, – согласился я. – Кушать-то тоже надо. А кому-то и так… Не буду ж я, скажем, с Василь Макарыча деньги брать? И с Селифана? Правильно?

– Это верно, – согласился лесовик.

Лешего я приложил самым простым по своей структуре конструктом магии Смерти под обозначением «Прах». Заклинание по своему воздействию моментально стари́ло любую органику от животных клеток до растительных, которые в считанные секунды распадались буквально в прах. Простенький такой конструкт, но смертельно убойный.

Я рискнул его опробовать в реальной жизни на трупе раздавленной автомобилем бродячей собаки. Тушка лежала на обочине и отвратно смердела. Миг, и на её месте осталась лишь кучка то ли мелкого песка, то ли пыли.

Второй раз я опробовал этот конструкт на пеньке во дворе нашего дома. Когда-то здесь рос древний тополь. Пенек рассыпался прямо на глазах.

На живых, людях или животных, я с этим заклинанием, разумеется, не экспериментировал.

Единственным, так сказать, «минусом» этого конструкта было то, что он не мог преодолеть любую преграду. От его воздействия спасала даже заурядная картонка, которая рассыпалась, а объект за ней оставался целым и невредимым.

Оказалось, что и от лесной нечисти защита у меня имеется!

* * *

Весь день с небольшим перерывом на обед maman провела на грядках. Точнее, на изготовлении грядок. В результате в саду появились посадки лука, петрушки, укропа, редиски, моркови, свеклы.

На огороде мы торжественно «похоронили» ведро картошки и с десяток семечек кабачков. На большее у нас не хватило времени. Насчет сил я был спокоен: периодически тайком подпитывал maman и себя «живой» энергией.

В конце дня, когда уже стемнело, maman вышла на подворье, повела плечами и горделиво заметила:

– Вот что значит чистый воздух и первозданная природа! Сколько всего сделала и ни капли не устала.

– На следующие праздники поедем? – поинтересовался я.

– Обязательно! – maman сказала, как отрезала. И направилась в баню, которую я уже истопил. Ей компанию составила тётка Цветана. Пока они парились, я накачал из колодца в бочки воды для полива, заварил чай.