Текст книги "Крымская война"

Автор книги: Сергей Семанов

Соавторы: Сергей Сергеев-Ценский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 49 страниц)

НА ЗАКАТЕ

Известно, давно известно, что уходить со сцены следует вовремя. Всем – актёрам и футболистам, а политическим деятелям особенно. Сорвавшийся с голоса певец, бывшая знаменитость, рискует только собственной репутацией в глазах поклонников, пересидевший и «переспевший» политик может невольно принести своей стране беды, с трудом восполнимые.

После бескровной отмены Парижских трактатов, после очевидной победы в дипломатической схватке со знаменитым Бисмарком имя канцлера Горчакова ставилось исключительно высоко, и в России, и за границей. В 875-м, в год «военной тревоги», ему исполнилось уже семьдесят семь, из них почти двадцать лет он стоял у руля внешней политики великой державы. Никогда не отличался он богатырским здоровьем, часто болел, а с годами тело не крепнет...

Болезни превращались в старческую немощь, а это уже никуда не годное качество для любого делового человека. Рассказывали, что как-то в преклонные для Горчаков годы ему представляли молодого российского дипломата. Канцлер, не поднимаясь с кресла, сказал: «Извините, не могу встать, но несмотря на мою болезнь, в мои руки снова отдали интересы России». Сказано с присущим ему изяществом выражений, но всё же... Отдали-то отдали, да только и сам он мог бы воздержаться от принятия того, что отдали в его слабеющие руки... Не воздержался, однако.

Когда-то Горчаков сказал Бисмарку: «Если я выйду в отставку, я не хочу угаснуть, как лампа, которая меркнет, я хочу закатиться, как светило». Сказано несколько выспренне (или перевод на русский тут неважен), но смысл понятен: уйти со службы в пору успехов, а не на закате. Верная мысль и не столь уж редкая у людей, да вот беда: осуществляют её на дёле далеко не все; характера, видимо, не хватает, слаб человек!.. О Горчакове рассказ пойдёт далее, но вот Бисмарк: выдающийся политик, его таланты высоко оценены при жизни, оценки эти не поколебало прошедшее время.

И что же? В престарелом возрасте он натворил таких ошибок, совершил – обидно даже сказать – столько глупостей, что семидесятипятилетнего старца бесцеремонно и оскорбительно выдворили в отставку. И это его, первого канцлера Германской империи, родовитого князя Отто Эдуарда Леопольда Бисмарка фон Шенгаузена, крупнейшего немецкого дипломата?! И добавим: тогда, в марте 890-го, очень немногие немцы сочувствовали своему недавнему кумиру. Sic transit...

Жизнь меж тем продолжалась, не затихала и вековечная борьба богатых и бедных, угнетателей и угнетённых, свободных, отстаивавших свою независимость от поработителей. Потрясения, втягивавшие в свою орбиту все тогдашние великие державы, возникали то здесь, то там. Со второй половины 870-х центром международной напряжённости вновь стали многострадальные Балканы.

Летом 1875 года вспыхнуло восстание в подвластных Османских империях Боснии и Герцоговины (одна из республик Югославии). Невыносимый гнёт турецких пашей сочетался тут с унижением национального и религиозного духа славянских народов. Восставшие требовали независимости и обращались за поддержкой к великим державам, но прежде всего – к России. Мелкое, казалось бы, это событие сразу же возбудило общеевропейский кризис, ибо речь тут вновь пошла о разделе наследства «большого человека» – дряхлеющей султанской Турции.

«Наследниками» выступили сразу три империи: Британская (они, как обычно, первыми почуяли добычу), Австрийская и Российская (последние обе выступали на сей раз осторожно). Английская плутократия зарилась на Ближний Восток, а также – в антирусских целях – на черноморские проливы. Австро-Венгрия не прочь была хоть как-то восполнить свои потери в Италии и Германии. Сложнее всего оказалось положение дел в России.

Если Британия и Австро-Венгрия исходили из традиционной политики захвата того, что вроде бы плохо лежит, то российская политика определялась в этом вопросе борьбой довольно разных и противоречивых сил. Очень широкие круги тогдашней российской общественности, а также Русская православная церковь твёрдо стояли за помощь братским славянским народам – независимо от каких-либо сиюминутных и меняющихся политических обстоятельств. Они исходили из того, что защита славян-единоверцев есть природный и безусловный долг России; такие идеи находили широкую поддержку, в том числе в демократических кругах и в толще народа.

С другой стороны, российская буржуазия, в особенности та, что сплотилась вокруг крупнейших петербургских банков, строила свои надежды на тесной связи с «Европой», то есть европейским космополитическим капиталом (в частности и в особенности с банкирами Ротшильдов).

Этой исключительно влиятельной группе никак не нужны были всякие серьёзные действия России в пользу балканских славян – это могло бы вызвать падение ценностей на питерской бирже (крупнейшей в стране). Выразителем тех кругов в Российском правительстве стал тогдашний министр финансов М.Х. Рейтерн.

Общегосударственные интересы России никак не могли, разумеется, совпадать с интересами столичных биржевиков, хотя не учитывать эту силу тоже было нельзя, особенно при тогдашнем расстройстве русских финансов и зависимости страны от западных займов. Горчаков полагал, что Россия не может уклониться от поддержки восставших славянских народов. В противном случае русское влияние на Балканах, и без того уменьшившееся после Крымской войны, упало бы окончательно. Горчаков и здесь стремился избежать обострений, могущих втянуть Россию в опасную и невыгодную для неё войну. Он попытался разрешить балканский вопрос, не вступая в противоборство с Австро-Венгрией. В общем и целом это было в русле его принципиальной политики, и Александр II отстаивал точку зрения канцлера, хотя наследник престола (Александр III) и ряд видных деятелей правительства стояли за более твёрдую поддержку южных славян.

Пытаясь провести свою линию, Горчаков столкнулся с сильнейшим сопротиводействием главнейшего врага России на Балканах в продолжении уже целого столетия – Австро-Венгерской империей. В Вене смотрели на восточного соседа с опасением, ибо более всего опасались, как бы освободительное движение славян не началось у них «дома», особо тревожились венгерские помещики, а именно их представлял тогдашний министр иностранных дел граф Андраши – ярый враг славянства, и в особенности России.

Антитурецкое выступление в Боснии и Герцеговине стало призывом к другим угнетённым народам Балкан. В апреле 1876 года началось народное восстание в Болгарии, против султанской власти. Оно было подавлено с величайшей жестокостью, вызывая ужас во всём мире, а в России – гнев чуть ли не всего народа. В мае 1876 года Горчаков прибыл в Берлин на переговоры с Бисмарком и Андраши. Там он предложил новый подробно разработанный план предоставления автономии славянским народам, находившимся под турецким игом. Андраши стремился не допустить осуществления горчаковского плана. В принятом 13 мая (н.ст.) так называемом берлинском меморандуме по существу были исключены все основные положения этого проекта, предполагавшего мирное решение вопроса.

Горчаков не отступал, и русская дипломатия предприняла ещё одну попытку договориться с австро-венгерским правительством. В июне 1876 года Александр II и Горчаков вели переговоры с Францем-Иосифом и Андраши в Рейхштадте (Чехия). Была достигнута принципиальная договорённость о будущем балканских областей Турции, причём особо оговаривалось, что «ни в коем случае не будет оказано помощи туркам против христианства». Кроме того, Андраши согласился от имени императора на возвращении в состав России южной Бессарабии с Измаилом, отторгнутых ещё по Пражскому трактату.

Это был некоторый дипломатический успех Горчакова, ибо хоть как-то обеспечивалось невмешательство Австро-Венгрии в возможную русско-турецкую войну. Однако это незначительное достижение явно перекрывалось уступками: венское правительство добилось от русского права на «временную оккупацию» части Боснии и Герцеговины. Приходится признать: царь и Горчаков не смогли добиться действенной защиты интересов южных славян. Соглашение имело непрочный характер, отнюдь не сгладив русско-австрийских противоречий на Балканах.

Однако события всё время подталкивали осторожных дипломатов: как раз во время заседаний в Рейхштадтском замке Сербия и Черногория начали войну против Турции за освобождение своих земель. Однако вскоре гораздо более сильная турецкая армия одержала победу. Славянским государствам угрожало новое иго, и они обратились за помощью к России, полагаясь на её мощь и добрую волю.

Теперь вопрос о войне с Турцией неотвратимо стал в повестку дня. Горчаков понимал, что международное положение для России в тот период складывалось неблагоприятно. Английское правительство оказывало туркам всяческую поддержку. Резко враждебной, несмотря ни на какие соглашения, оставалась и позиция Австро-Венгрии. Бисмарк настойчиво провоцировал англо-русское столкновение. Начав войну с Турцией, Россия могла оказаться втянутой в конфликт с великими державами, будучи к этому совершенно неподготовленной. Однако в то же время невозможно было и отказать в помощи балканским народам, которые видели в России своего традиционного защитника, и тем самым надолго унизить звание великой державы.

Русский канцлер колебался. Он всячески стремился избежать большой войны. Горчаков считал, что Россия ещё не в состоянии осуществлять серьёзное наступление на Балканах, но последовательно отстаивать эту точку зрения уже не смог. Он готов был согласиться на «небольшую» войну, в чём видна опять-таки недостаточная твёрдость политической линии: а кто поручится, что война не станет «большой»?..

В Константинополе тем временем политическая атмосфера тоже накалялась. «Мягкий» – по азиатским понятиям того времени! – турецкий султан Аббул-Азис был свергнут, а вскоре и убит. Затем произошли другие дворцовые перевороты, наконец, на престол был возведён ставленник оголтелых националистов и мусульманских фанатиков Абдул-Гамид. Новый «повелитель правоверных» был классическим деспотом в самых худших традициях османской тирании, его уже при жизни называли «кровавым султаном».

Тем более характерно, что именно этого деспота настойчиво поддерживал тогдашний глава Британского кабинета Дизраэли. Объявленный во многих исторических очерках и учебниках великим дипломатом, он был по сути лондонской копией петербургского Нессельроде, только несомненно более образованным и талантливым. Сын крупнейшего европейского коммерсанта, он сделал головокружительную карьеру: сперва писал пошловатые романы, имевшие в своё время шумный бульварный успех, потом занялся политикой и выступал как защитник «трудящихся», но, не добившись успеха, сразу перешёл прямёхонько... в партию консерваторов. Тут быстро освоился, женился на пожилой, но сугубо английской леди, начал расти, расти и стал в итоге премьер-министром.

Дизраэли ненавидел Россию и в ненависти к ней заходил так далеко, что поддерживал «кровавого султана» даже с некоторым ущербом для государственной политики Британии. За что и поплатился: на выборах в английский парламент в 1880 году его соперник лорд Гладстон напрочь одолел Дизраэли, обвиняя его в дружбе с «кровавым султаном» и ненависти к славянству. Однако во время ближневосточного кризиса конца 70– х годов именно Дизраэли правил от имени Британской короны.

Горчаков старел, слабел физически, ему всё труднее и труднее приходилось собирать крепкую всегда волю, чтобы добиваться желаемого в политики. Но даже и в эту не лучшую для него пору он иногда мог всё же походить на самого себя в лучшие свои годы. Турки уже нацеливались сокрушить Сербию. В крымской Ливадии, в императорском дворце состоялось решающее совещание. Позже Горчаков рассказывал:

«Осенью 1876 г., в эпоху сербско-турецкой войны, государь Александр Николаевич жил в Молдавии... Я был помещён не в Ливадии, а в Арианде.

Однажды утром я одновременно получаю три депеши от нашего консула в Белграде. Карцев извещал меня, что турки идут на Сербию кровавым следом, всё выжигают и уничтожают. Идут на Белград и непременно его займут беспрепятственно. В ту же минуту я отправил эти депеши императору. Прошло не более часа, как меня приглашают в Ливадию на совет.

В обыкновенное время к завтраку собирались министры, бывшие в то время в Крыму при государе. Государь открыл совещание перед завтраком и исключительно только по делу погибавшей в эти дни Сербии, и сразу потребовал моего мнения. Я попросил у государя, дабы высказались сначала прочие присутствовавшие лица.

Все, не исключая и Д.А. Милютина, высказались в выражениях грусти и сожаления к бедствиям, постигшим сербский народ, но ни один из министров, ни даже Д.А. Милютин, не предложил решительного шага для спасения наших единоверцев.

Я встал и с полною решительностью заявил:

   – Ваше величество! Теперь не время слов, не время сожалений: наступил час дела. Вот приготовленная уже мною телеграмма нашему послу в Константинополе.

Смысл телеграммы был таков: повелевалось нашему послу немедля объявить османской Порте решительную волю государя императора, что если турки не остановятся тотчас в своём стремлении на Белград и не выступят из пределов Сербии, то посол наш в 24 часа должен оставить Константинополь

   – Я согласен с твоим предложением, – сказал государь, вставая и закрывая совет.

Телеграмма-ультиматум была отправлена, турки остановились, вышли из Сербии, и Сербия была спасена».

В общем Горчаков довольно точно излагает события. Совещание у Александра II состоялось, как записал в своём дневнике военный министр Милютин, 4 (16) октября, а российская нота турецкому султану вручена была в Константинополе 19 (31) октября. По сути это был ультиматум (срок ответа, правда, давался не в 24 часа, а в 48); от турок требовалось прекратить продвижение войск, в противном случае им угрожали разрывом дипломатических отношений. В Константинополе испугались не на шутку и приняли условия России.

Конечно, в своих воспоминаниях Горчаков несколько романтизировал и даже преувеличил собственную роль в тех событиях (Милютин, действительно, осторожничал, зато решительностью отличались наследник престола, посол России в Турции Игнатьев). Главное в другом: Горчакову опять удалось добиться успеха чисто дипломатическим путём, опять «не двинув пушки» – турки остановились перед Белградом. Оказалось, что это уже последний успех быстро дряхлеющего канцлера.

В декабре 1876 года в Константинополе открылась международная конференция для мирного разрешения «восточного вопроса» (Россию на ней представлял посол в Турции Игнатьев). Заседания окончились безрезультатно: турки, поддерживаемые Англией, не шли ни на какие уступки в пользу балканских народов.

Последней дипломатической прелюдией к войне стал так называемый Лондонский протокол, подписанный в столице Британии в марте 877-го представителями России, Англии, Австро-Венгрии и Германии: султану предлагалось отвести войска с Балкан и начать преобразования в стране. Условия казались довольно мягкими, но турки, чувствуя настроения истинных хозяев Лондона, опять отклонили протокол.

Итак, все попытки России дипломатическим путём добиться решения в пользу балканских народов успеха не принесли. Горчаков был против войны, он был убеждён, что риск велик, а многое от этой войны мы не приобретём (и, в общем-то, старый политик оказался прав). Однако наступил такой миг, когда в одной точке сцепилось множество разнохарактерных причин, выбора у правительства России не оставалось. Горчаков уже не имел возможности придерживаться своей излюбленной линии – не заключать соглашений, которые налагали бы на Россию далеко идущие обязательства. Восточный кризис создал такую обстановку, при которой русско-турецкая война сделалась неизбежной. В апреле 877-го она разразилась.

С началом войны внешнеполитическое положение России значительно усложнилось. Западные державы были встревожены быстрыми успехами русского оружия на Балканах и в Закавказье. Англия и Австро-Венгрия готовились к совместному выступлению против России. Английская эскадра вошла в Мраморное море: это была уже открытая военная угроза.

В конце 1877 года русская армия по труднопроходимым горным перевалам перешла Балканы, а в начале 1878 года началось общее наступление русских войск по всему фронту. Вскоре они подошли к Константинополю, и Турция вынуждена была просить мира.

В феврале в Сан-Стефано, предместье турецкой столицы, русский дипломат Н.П. Игнатьев подписал мирный договор с Турцией. Россия получала южную часть Бессарабии и Турецкую Армению. Кроме того, Османская империя обязалась выплачивать России крупную конкуренцию. Создавалось независимое Болгарское государство. Значительные территориальные приращения получали Сербия и Черногория. Это был несомненный успех сорокапятилетнего русского дипломата, давнего соратника Горчакова. Но сам канцлер к тем успехам отношения уже не имел.

Увы, закрепить эти военно-дипломатические достижения России не удалось. Австрия и Англия потребовали созыва международной конференции для пересмотра Сан-Стефанского договора. Рассчитывая на их помощь, Турция стягивала новые войска к Константинополю. Угроза со стороны Австрии и Англии нарастала. Положение русской армии, охваченной эпидемией холеры, было чрезвычайно тяжёлым. Горчаков, Милютин и другие высшие сановники считали, что Россия не в силах продолжать войну.

В подобной обстановке российскому правительству ничего не оставалось, как согласиться на созыв международного конгресса. Было очевидно, и в Петербурге понимали это, что России придётся отступить. От русских дипломатов зависело теперь, как велико будет отступление. Андраши предложил создать конгресс в Вене. Горчаков, учитывая враждебную позицию Австро-Венгрии, непререкаемо отказался, и местом конгресса был избран Берлин. Маячила хоть некоторая надежда, что Бисмарк, заинтересованный в «Союзе трёх императоров», хоть как– то поможет.

Горчаков в это время только что перенёс тяжёлую болезнь, здоровье его серьёзно пошатнулось. Никто не осудил бы престарелого и заслуженного деятеля, останься он дома, но... Тем не менее он возглавил русскую делегацию в Берлине. 1(13) июля 1878 года открылся Берлинский конгресс с участием России, Германии, Англии, Франции, Австро-Венгрии, Турции и Италии. Председательствовал Бисмарк. Он не оказал никакой поддержки России, всячески подчёркивая свою «беспристрастность». Русская дипломатия на конгрессе находилась в трудном положении, по сути – опять против всей Европы.

Ни для кого не оставалось тайной, что Горчаков был лишь номинальной главой российской делегации. Плохое состояние здоровья не позволяло ему даже присутствовать на всех заседаниях. Восьмидесятилетний русский канцлер уже не обладал былой живостью ума и твёрдостью. Основную роль в русской делегации на конгрессе играл П.А. Шувалов – теперь уже посол России в Англии. Отношения между дряхлым Горчаковым и самоуверенным Шуваловым сделались очень натянутыми, что также не могло способствовать успеху русской демократии.

Единодушное противодействие почти всех западных держав привело к тому, что Россия лишилась многих завоеваний, достигнутых в результате кровопролитной войны. Неудачам русской дипломатии способствовали и серьёзные промахи Горчакова, допущенные им в ходе переговоров. В значительной мере вследствие его ошибок России пришлось пойти на более существенные уступки по сравнению с Сан-Стефанским договором. Так, в беседе с премьер-министром Англии Дизраэли Горчаков по оплошности показал ему секретную карту, на которой были обозначены максимальные для России размеры пограничных уступок в пользу Турции. Англичане, разумеется, ловко воспользовались этой неожиданной «любезностью».

Неловкий случай попал в газеты, стал достоянием репортёрского острословия. Не станем уж пересказывать эти анекдоты, но вывод несомненно прост: нельзя уважаемому деятелю ставить себя перед такой возможностью.

По решению Берлинского конгресса территориальные приращения Черногории и Сербии были доведены до минимальных пределов. Размеры Болгарского государства также значительно уменьшились. Австро-Венгрия оккупировала Боснию и Герцеговину. Правда, России возвращалась южная часть Бессарабии и Турецкая Армения, но зато Британия, не выстрелив ни разу, приобретала остров Кипр – ключ к Восточному Средиземноморью. Горчаков с горечью доложил Александру И, что Берлинский конгресс есть «самая чёрная страница» в его служебной карьере. Старого дипломата едва ли могло утешить, что царь написал против этих слов его доклад: «И в моей также»...

Георгий Чичерин: «Вскоре после Берлинского договора английские войска произвели вторжение в Афганистан. Эмир Шир-Али решил лично отправиться в С.-Петербург, но 9 февраля 1879 года, не доехав даже до Ташкента, он скончался.

В 1879 году, 22 и 23 августа, состоялось совещание императора Александра II и Вильгельма I в городе Александрове. Той же осенью Германия и Австро-Венгрия заключили друг с другом оборонительный союз.

В том же 1879 году, летом, была предпринята экспедиция для покорения Ахал-Текинского оазиса. В 1880 году начался второй поход под начальством ген.-адъютанта Скоблева... Население отказывалось от противодействия и просило о принятии его в подданство русского царя.

В эти годы, после Берлинского конгресса, кн. Горчаков, вследствие старости и болезни, мало принимая деятельного участия в непосредственном руководстве дипломатическими делами и по долгу, пребывал за границею. 28 марта 1882 года он всемилостивейше уволен, согласно желанию, по совершенному расстройству здоровья, от лежащих на нём обязанностей по Министерству иностранных дел, с оставлением в звании Государственного канцлера и члена Государственного совета».

Государь император Александр Николаевич умел подбирать дельных сотрудников. В этом смысле его вполне можно сравнить с прабабкой Екатериной Великой. Горчаков, его министр, мог добиться таких успехов только потому, что сильная фигура Императора Всероссийского мощно стояла за его текущими делами.

Итак, политическая борьба и её внешнее отражение – дипломатия – продолжала своё бесконечное, безостановочное, всегда противоречивое движение. Афганистан... Центральная Европа... Средняя Азия... Но все эти и иные многочисленные дела решались уже без участия главы российского МИД светлейшего князя и канцлера Горчакова. Уже в 1879-м управление Министерством по сути дела было поручено Николаю Карловичу Гирсу, бывшему управляющему Азиатским департаментом и заместителю («товарищу», как выражались тогда) Горчакова. Выбор преемника оказался не лучшим (мягко говоря), и с тех пор начался неуклонный спад российской дипломатии в целом. Впрочем, это уже иной сюжет...

Но Горчаков должность свою сохранил, на покой не уходил. Скрытный старик никому ничего не намекал, но все понимали: он ждёт двадцатипятилетнего юбилея своей службы на посту министра. Это был уже не жест великого человека, старческая слабость поразила столь сильную некогда волю. Наконец, 4 апреля 881-го он получил императорский милостивый рескрипт, шестой по счёту, где ему пожаловали портреты покойного императора и только что воцарившегося Александра III «с бриллиантами для ношения на груди». Высшей награды императорская Россия не знала за все двести лет своей истории! Летом 881-го состоялся высокоторжественный юбилей канцлера, на котором прозвучали все положенные в подобных случаях слова и восхваления. Затем Горчаков стал собираться в отставку, но и тут не торопился, затянув дело до следующей весны.

В марте 882-го Горчаков окончательно покинул службу, где провёл без малого шестьдесят пять лет. Знаменитый старец, достигший высших чинов и званий, обладавший полным набором наград российских и множеством иностранных, Рюрикович, светлейший князь, владелец особняков и поместий, он оказался полностью одиноким в этом мире. Овдовев, он не женился вторично. Дети выросли, занимались своими делами, душевной близости с отцом у них не сложилось. А друзей в таком возрасте уже не заводят.

И всё же вспомним в заключение именно о друзьях. О той поре, когда друзья бывают даже у людей самых замкнутых, – о юности, применительно к судьбе Горчакова, о Лицее. В своём знаменитейшем стихотворении о лицейской годовщине, этом лучшем гимне мужскому товариществу, Пушкин, ещё совсем молодой, заглядывал в своё и друзей далёкое будущее:

 
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему...
Кому ж из нас под старость день лицея
Торжествовать придётся одному?
 

Да, кому, кому же из тех одарённых, полных сил и надежд юношей, столь блистательно начавших свою жизнь, кому достанется печальная радость пережить всех и когда-то, на бесконечно отдалённой лицейской годовщине, «торжествовать одному»? Этим лицеистом, пережившим всех своих знаменитых товарищей, оказался Александр Горчаков. А теперь вспомним, что говорится у Пушкина далее:

 
Несчастный друг, средь новых поколений
Докучный гость, и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза слабеющей рукой.
 

Боже, как велик наш Пушкин! Откуда, с какой поэтической выси, рассмотрел он вдали времён одинокого старца – великого, прославленного, с честью послужившего людям и отечеству, а теперь, в ожидании последнего часа, закрывающего утомлённые глаза рукой?.. Как он смог это почувствовать, увидеть, изобразить?

Однако именно так доживал свои дни последний российский канцлер. Обитал он в Ницце, на Лазурном французском берегу. Образ жизни он вёл очень скромный – не занял дворец с хороводом челяди, не устраивал приёмов и званых вечеров. Любимейшим его занятием стало уединённое чтение книг. Газетчики его не беспокоили, у них уже появились другие герои и сплетни. Лишь изредка некий пожилой русский человек навещал Горчакова и почтительно расспрашивал о прошлом и былом. Старый князь отвечал охотно и откровенно, а неизвестный русский впоследствии опубликовал эти рассказы, скрыв своё настоящее имя.

Александр Михайлович Горчаков, величайший русский дипломат, тихо скончался, не дожив всего лишь трёх месяцев до исполнившихся бы ему восьмидесяти пяти лет. Произошло это 27 февраля 1883 года.

Наш очерк о жизни и деятельности Горчакова сопровождали выписки из неопубликованного труда Г.В. Чичерина. Уместно закончить очерк словами, которыми завершил свой труд будущий основатель внешней политики Советской России, а тогда ещё молодой русский дипломат Георгий Чичерин:

«И к семидесяти годам, несмотря на надвигающуюся глубокую старость, кн. Горчаков старался защищать свои неуклонные убеждения. 7 августа 1875 года Министерство юстиции передало на заключение Министерства иностранных дел проект представления в Государственный совет, а именно: гр. Паниным был возбуждён вопрос об изъятии из ведения суда присяжных заседателей дел о преступлениях по должности и против порядка управления... В соображениях Министерства иностранных дел по этому поводу высказано, ...что русскому народу свойственен здравый смысл и уважение к власти и что влияние преступлений по должности на общественную жизнь понятно всякому, поэтому нет достаточных оснований для ограничения юридически присяжных заседателей; напротив, такое недоверие со стороны Правительства к представителям общества было бы вредно.

Таким образом, до конца жизни кн. Горчаков остался верен своему основному взгляду о необходимости единения Правительства и общества».