Текст книги "Крымская война"

Автор книги: Сергей Семанов

Соавторы: Сергей Сергеев-Ценский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 49 страниц)

Поход русских эскадр к берегам Америки был завершающим этапом дружественных действий России по отношению к США в те годы. Гражданская война вскоре закончилась полным поражением Юга. Однако тесные политические взаимодействия между обеими странами по-прежнему сохранялись. В 1866 году в Россию прибыла с ответным визитом эскадра американских кораблей. И в последующие годы между Россией й Соединёнными Штатами Америки поддерживались дружественные отношения.

Итак, дипломатия Александра II приносила свои плоды: Россия черпала опору в новых союзниках, находя их то здесь, то там. Но внешнеполитический горизонт вдруг резко омрачился – опять по причинам сугубо внутренним: в начале 61-го вспыхнуло восстание в Польше, второе за последние тридцать лет.

Горчаков был очень крупным политическим деятелем, но он всё же никак не равнялся Петру Великому; даже «полудержавный» Меньшиков, пожалуй, крупнее, шире его по пониманию государственных задач. Горчаков был прирождённым дипломатом – выдающимся создателем российской внешней политики, но внутренние, корневые дела страны он знал неважно. Да и откуда? В юности – замкнутый Лицей, а потом – почти всю жизнь за границей. Правда, в отличие от множества иных высокопоставленных деятелей, которые готовы соваться в любые области политики или культуры, размашисто высказываться по любым вопросам, Горчаков потому и остался в истории истинно крупным деятелем, что умел ограничивать область своего влияния, осознавания собственных проблем. Немаловажное качество для всякого политика! Он занимался дипломатией, и только ею.

Разумеется, Горчаков, как глава важнейшего государственного ведомства, участвовал в разработке и решении многих ключевых вопросов внутренней политики. Хорошо известно, например, что он решительно возражал влиятельным реакционерам во время подготовки законопроекта об отмене крепостного права. Можно привести немало других случаев, когда он противился крайним, насильственным мерам: так, после студенческих волнений в Петербурге осенью 61-го на заседании совета министров Горчаков выступил против роспуска университета, вызвав недовольство самого Александра II.

Георгий Чичерин: «Кн. Горчакова огорчало проявление националистических страстей в русской печати. Министерство докладывало в отчёте за 1869 год, что газетные критики, направленные против Прибалтийского края, достойны сожаления: «Эти ярые споры бросают между народами семена раздора, которые могут, в случае кризиса, оказать давление на Правительство».

Не отвлекаясь от основного сюжета, скажем лишь, что число таких примеров Горчакова легко умножить, за всё время государственной деятельности, но важно подчеркнуть итог: в вопросах внутренней жизни страны его слово не получало решающего значения.

Польша, имевшая тысячелетнюю государственную историю, была в те годы лишь «Царством Польским», генерал-губернаторством императорской России. Все общественные свободы и права сурово подавлялись, что вызывало в самых широких слоях поляков сильный общенациональный протест. Передовая Россия дружно и смело выступала за предоставление независимости братскому народу, но в верхах Петербурга эта справедливая с любой точки зрения идея никакой поддержки не получила. Напротив, верх взяли самые реакционные деятели, опиравшиеся на одно лишь насилие, выразителем которых стал известный публицист М.Н. Катков.

Ко внутренним польским делам Горчаков непосредственного отношения не имел. Не поднимаясь, к сожалению, над уровнем своего сословия, он считал необходимым сохранение Польши в составе Российской империи. Вместе с тем он отрицательно относился к политике полного подавления польской национальности, проводившейся при Николае I. Горчаков говорил, что русская администрация в Польше должна действовать в духе примирения противоречий и уважения к коренному населению. Весной 1861 года в одном из частных писем он признал: «Мы не были во всём чисты перед Польшей». Не стоит преувеличивать «полонофильства» Горчакова, в котором его обвиняли противники, но когда в правительстве стал вопрос о дальнейшей политике по отношению к полякам, он решительно высказался за либеральный курс.

Он, вслед за тогдашним военным министром Д.А. Милютиным, стоял за предоставление Царству Польскому автономии. Помимо вообще присущих ему стремлений к мирным разрешениям споров, немалое значение имело и то, что Горчаков понимал, какие международные осложнения это может вызвать для России. И действительно, послы в Англии и Франции доносили ему о выступлениях общественности этих стран в поддержку поляков и о том, что правительства Англии и Франции не преминут воспользоваться «польским вопросом» в своих интересах, сугубо своекорыстных.

В январе 1863 года в Польше вспыхнуло открытое восстание. Начались столкновения партизанских отрядов с царскими войсками. Европейские державы немедленно предприняли попытки вмешаться в польские дела.

Первым начал Бисмарк. В конце января он послал в Петербург генерала Альвенслебена, который от имени Пруссии предложил Александру II заключить конвенцию о совместных действиях русских и прусских войск против восставших. «Великодушное» предложение Бисмарка преследовало несколько целей: во-первых, быстрее подавить восстание, которое угрожало перекинуться в польские области Пруссии, а во-вторых, добиться сближения с царским правительством и нанести ущерб франко-русским отношениям: Франция делилась его главным противником.

Горчаков был резко настроен против подобного соглашения. Он писал наместнику Царства Польского великому князю Константину: «Ввиду колебаний Франции и недоброжелательного отношения Англии, оно вызвало бы осложнения, несмотря на простоту самого факта. Сверх того, я сознаю это по инстинкту, оно оскорбило бы национальное чувство у нас и дало бы Европе странное представление о нашей мощи...» Однако Александр II принял решение заключить соглашение с Пруссией; сказалось влияние прогерманских настроений царя и его приближённых. 27 января Горчакову пришлось подписать соглашение, хотя и против своих убеждений.

Русско-прусская конвенция не получила никакого практического применения, но отрицательные последствия её не заставили себя ждать. Сведения о конвенции быстро получили огласку, и правительства Англии и Франции не замедлили воспользоваться этим прецедентом для вмешательства в дела польского восстания. Они рассчитывали, что тяжёлое внутриполитическое положение России заставит её отступить перед объединённым выступлением западных держав. Наполеон III оказал давление на Австрию с целью привлечь венский кабинет к совместному выступлению в «защиту» поляков.

Не стоит ни на ноту верить, разумеется, в «гуманность» правящих кругов Лондона и Парижа: им не было никакого дела до польской революции, они заботились лишь о своих узкокорыстных целях. «Буржуазия всегда считала правильным, – говорил Маркс, – подстрекать поляков в начале каждого их нового восстания, предавать их путём своей дипломатии в течение этого движения и покидать их в беде, когда Россия их подавляла».

Горчаков настаивал перед Александром II на немедленном объявлении амнистии восставшим полякам. Это предложение было принято, и 31 марта царь издал соответствующий манифест. Тогда Англия и Франция перешли к открытому давлению на Россию, и какому давлению!

В Петербурге 5 апреля 1863 года послы Франции, Англии, а через два дня и Австрии один за другим вручили Горчакову ноты своих правительств. Наиболее резкой из них была английская. Правительство Великобритании, говорилось в ней, «озабочено» событиями в Польше, которые нарушают спокойствие в Европе, и предлагает России «возвратить мир» польскому народу. Французская нота была написана в более умеренном тоне, однако в ней содержался прозрачный намёк на желательность полного отделения Польши от России. Нота Австрии говорила лишь о том, что волнения в Царстве Польском вызывают напряжённость в Галиции, где проживало много поляков.

Англия, Франция и Австрия предложили всем европейским государствам присоединиться к их выступлению по польскому вопросу. Испания, Португалия, Италия, Швеция, Нидерланды, Дания и Турция также направили в Петербург послания в «защиту» Польши. Не преминул высказаться по этому поводу и папа римский.

Недвусмысленная военная угроза столь многих стран произвела в Петербурге впечатление, близкое к панике. Высшие сановники опасались войны, а им-то было хорошо известно, в каком плачевном состоянии находилась в то время царская армия (например, неожиданно выяснилось, что даже Кронштадт невозможно защитить от нападения англо-французского флота). В то напряжённое время только министр иностранных дел трезво оценил обстановку. «Я сам не вижу приближения войны, – говорил Горчаков в то время, – я даже убеждён, что опасения насчёт войны, господствующие здесь в некоторых кругах, являются совершенно необоснованными. На нас никто не нападает; если бы на нас пожелал напасть Луи Наполеон, то Англия ни в коей мере не склонна к этому, а без Англии и Австрии он один не может предпринять ничего». После совещаний у царя решено было отклонить попытку вмешательства западных держав.

14 апреля Горчаков направил ответ правительства Англии, Франции и Австрии. Он был составлен очень корректно, в сдержанном тоне, но всякие попытки изменения статуса Польши в составе России отвергались полностью и безоговорочно.

К тому времени польское восстание уже шло на убыль. Однако западные державы толкали поляков на продолжение борьбы. Английская и французская пресса не перестала угрожать России. Поощряемые ложными посулами из Лондона и Парижа, правые руководители восстания предъявляли притязания на украинские и белорусские земли, выступали против совместной борьбы русских и поляков, а по сути препятствовали осуществлению на деле русско-польского революционного союза. Шляхетская политика вызывала отпор крестьянства на Украине и в Белоруссии. Царское правительство, используя сложившуюся обстановку, решило переменить тактику и перешло к кровавым репрессиям. В Польше начались казни и расправы.

Западные державы вскоре вновь предприняли попытку дипломатического вмешательства в польские дела. В июне 1863 года послы Англии, Франции и Австрии вручили Горчакову новые ноты своих правительств. Три державы выставили теперь вполне определённые требования, причём в довольно бесцеремонной форме. России предлагалось созвать международный конгресс для решения вопроса о Польше, а до этого царское правительство должно было предоставить полякам автономию.

В тревожной обстановке лета 1863 года Горчаков проявил себя как крупный политик и дипломат: он показал выдержку, упорство в достижении цели и прекрасное понимание международной обстановки. Он сумел заметить противоречия, существующие между тремя державами, выступавшими, казалось бы единым фронтом. Горчаков знал, что английское правительство не хочет войны.

Лицемерная «защита» поляков в Лондоне вызывалась сугубо корыстными интересами: поссорить Францию с Россией. Наполеон III со свойственным ему авантюризмом поддался на эту тонкую провокацию, и теперь его отношения с русским правительством были безнадёжно испорчены. Цель, поставленная английской дипломатией, была достигнута. Посол Великобритании в Петербурге лорд Нэпир уже намекал Горчакову, что англичане не собираются пролить кровь за Польшу... Игра окончена.

Правильно оценив все эти противоречия между европейскими державами, Горчаков некоторое время выжидал. А когда он окончательно убедился, что западные политики не хотят или не решатся начать войну, ответ им был дан самый решительный. 26 июня проект ответных нот Горчакова был одобрен на совещании у царя. Через несколько дней послы России в Лондоне, Париже и Вене передали русские ноты по назначению.

Горчаков безоговорочно отвергал идею международного конгресса и все требования западных держав по поводу Польши. Вместе с тем русское правительство не отказывалось обсудить с Австрией и Пруссией «относительное положение их польских владений». Горчаков и здесь создавал трещину между, тремя державами, противопоставляя венский кабинет Англии и Франции.

В столице западных держав к ноте Горчакова отнеслись по– разному. Во Франции близкая к правительству печать назвала ответ России оскорбительным и грозила войной. Однако Англия и Австрия, как и ожидалось, не проявляли ни малейшего желания воевать. Франция оказалась в изоляции. Осталось только сделать последний жест для европейского общественного мнения, ибо слишком явной была провокационная игра западных правительств с трагедией польского восстания. И вот в конце июля 1863 года в Петербурге вновь поступают ноты от трёх держав. Но это была уже явная отписка. В нотах лишь выражалось «сожаление», что правительство России не воспользовалось «дружескими советами» западных кабинетов...

В Петербурге не стали медлить с ответом. Всё было ясно. 26 августа Горчаков направил Англии, Франции и Австрии ноты, в которых категорически отказывался от продолжения всяких переговоров о Польше, где к тому времени восстание было уже фактически подавлено. Ноты существенно отличались от апрельских: теперь Горчаков выражался уверенно и резко. Противник отступал, отчего же не позволить себе закончить тяжёлую борьбу впечатляющим жестом!.. Ответа на эти ноты не последовало. Последнее слово осталось за Горчаковым, как и полагается победителю.

Да, конечно, это была победа Горчакова-дипломата, и немалая! Легко выиграть с полными козырями на руках, это любой простофиля сможет, а вот когда их нет, тут победителем может стать только истинно сильный игрок. Тем горше признать, что дипломатический тот успех не стал победой Горчакова – государственного деятеля. Даже у него не хватило прозорливости предоставить Польшу своей судьбе: братский народ насильственно удержали в составе Российской империи. Рассматривая вопрос исключительно с точки зрения политической, отвлекаясь даже от всех прочих оценок, нельзя не признать, что это было ошибкой. А за ошибки политиков чаще всего расплачиваются не они сами, а их дети и даже далёкие правнуки. К чести Горчакова надо сказать, что в какой-то мере он понимал истинную значимость происходящего; в его время, в его кругу, такое встречалось не так уж часто.

Георгий Чичерин (из отчёта А.М. Горчакова за 1863 г. Перевод с фр. Г.В. Чичерина): «Мысль о том, чтобы совершенно уединиться от Европы, неосуществима. 1863 год показал, насколько положение дел отражается в этом отношении на России. Между двух крайностей мы должны были искать приблизительно среднего исхода. Способствовать, насколько может зависеть от нас, предупреждению сотрясений, ограничивать их при их разрастании и оберегать себя от них, насколько возможно, – вот цель, которую мы себе поставили. Сначала мы искали того в сближении с Францией... После польского восстания мы старались о сплочении воедино всех охранительных Правительств. Этот ход политики сближает нас с теми Правительствами, которым, как и нам, больше пришлось бы потерять, чем выиграть от революции».

Как видно, Горчаков мыслил трезво и в негласном документе называл вещи своими именами. События в Польше опять поставили Россию против чуть ли не всей Европы. В этих случаях союзников не выбирают, а таким стала Пруссия «железного канцлера» Бисмарка. Франция, на естественном союзе с которой строил свою дипломатию Горчаков, правильно угадала политическую перспективу, – Франция авантюриста Наполеона опять стала противником России. Вот в таких условиях приходилось вести практическую дипломатию 60-х годов.

Теперь на повестку дня мировой политики на первое место выдвинулись германские дела. Ещё в конце сороковых – начале пятидесятых годов Пруссия стремилась отторгнуть у Дании две немецкие провинции – Шлезвиг и Голштинию. Тогда под нажимом великих держав (России в том числе) эта попытка окончилась неудачей. Теперь положение для Пруссии изменилось. Между Россией, Англией и Францией существовали серьёзные противоречия. Бисмарк правильно рассчитал, что наступил удобный час для объединения Германии «железом и кровью» под прусской гегемонией. В планы Бисмарка входил прежде всего разгром Дании. Для этого ему удалось привлечь на свою сторону главного соперника Пруссии в Германии – Австрию.

В правящих кругах России отношение к политике Бисмарка было противоречивым. Александр II и большинство его окружения явно склонялись на сторону Пруссии. Горчаков отчётливо видел опасность, которую представляли захватные устремления прусского правительства: не в интересах царской России было возникновение нового сильного государства у своих границ. Горчаков внушал Александру II: «...Цель, которую преследует берлинский кабинет, и характер его современной политики, ни перед чем не останавливающейся, чтобы добиться своего, исключают возможность тесного сближения». Вместе с тем русский министр иностранных дел должен был учитывать враждебную политику Франции и растущие противоречия между Россией и Англией (прежде всего в средней Азии).

Георгий Чичерин: «Одной из задач русской политики была поддержка Датского королевства ради сохранения проливов, ведущих в Балтийское море, в руках независимой Дании, неопасной для России, чтобы никаким образом у входа в важнейшее море России не создалось ни германского Гибралтара, ни шведских Дарденелл, ни германо-шведского, опасного для России преобладания. Для Дании же самое жизненное значение имел шведско-голштингскиий вопрос. Почти половина (2,5) монархии составлялись герцогствами Шлезвигом и Гольштейном, которые в свою очередь, по своему значению для Дании отличались друг от друга...»

Конечно, захват Дании Прусским королевством был бы очень опасен для России, значит, этого никак нельзя допустить. С другой стороны – главная стратегическая цель русской внешней политики – отмена Пражского трактата. Франция Наполеона III вела самоубийственную игру и от России отвернулась. Союзником могла стать только Пруссия, отталкивать её тоже нельзя. Что делать? Значит, придётся поддерживать Пруссию, не допускать одновременно поглощения всей Дании. Другого пути не находилось. Разумеется, Горчаков сделал всё возможное, чтобы утихомирить нетерпение прусской военщины и разрешить спор о судьбе двух земель миром, но встретил в Берлине сильное сопротивление. Оказать на Бисмарка более серьёзное давление Россия была не в состоянии: в этом случае Пруссия могла бы заключить антирусский союз с Францией.

Неизбежное произошло: в начале 1864-го Пруссия при поддержке Австрии выступила против Дании. В начавшейся войне датские войска вскоре потерпели поражение, у Дании были отняты две провинции. Тогда с опозданием забеспокоились в Лондоне. После 1863 года англо-французские отношения были испорчены, и британский кабинет обратился за поддержкой в Петербург. Горчаков высказался против совместного выступления с Англией. Его ответ в переводе с дипломатического лексикона на обычный язык выглядел примерно так: воюйте, пожалуйста, сами... Горчаков хорошо знал, да и многие знали: британский лев не любит воевать в одиночку.

После датской войны некоторые время Шлезвиг и Голштиния находились в общем владении Австрии и Пруссии. Россию удовлетворяло подобное положение, сохранявшее «равновесие» в Германии. Горчаков писал: «Мы сожалели бы о разрыве между двумя великими германскими дворами».

Однако этот «разрыв» был неизбежен. Бисмарк сознательно стремился к войне, что в России вызывало беспокойство. Горчаков говорил Александру II: «Из последствий создавшегося положения война является для нас наиболее прискорбным». Российское правительство пыталось склонить Бисмарка к «умеренности», но безрезультатно. Пруссия сумела подчинить себе ещё несколько немецких государств. Германский союз оказался распущенным.

В июне 1866 года началась австро-прусская война. Не прошло и месяца, как Австрия была полностью разгромлена. В Германии восторжествовала гегемония Пруссии. Это вызвало новую дипломатическую перегруппировку во всей Европейской политике.

ПИК УСПЕХА

Приходилось теперь всё снова рассчитывать и пересчитывать. Конечно, российское правительство ничего не имело против ослабления своего постоянного соперника – Австрии. Однако в Петербурге опасались и чрезмерного усиления Пруссии. В этой связи дальнейший курс русской дипломатии зависело от того, чью сторону примет Франция. Наполеон III всё более склонялся в пользу Вены. Возможность создания франко-австрийского блока вызывала тревогу у Горчаков: «Австрия, – говорил он, – надев французскую ливрею, будет вынуждена рабски следовать всем замыслам, которые возникнут на берегах Сены...» А именно в это время дипломатия Франции поддерживала Турцию против России, а главное – по-прежнему стояла за "сохранение нейтрализации Чёрного моря. Франко-русские трения не прекращались. Попытка Горчакова вновь договориться с Парижем, предпринятая во второй половине 1866 года, не дала никаких сдвигов.

Зато Бисмарк проявлял обычную настойчивость: в августе 1866 года в Россию для переговоров о военном союзе прибыл его посланец генерал Мантейфель. Для Пруссии вопрос о том, чью сторону займёт русская дипломатия, имел исключительно важное значение: европейская политическая обстановка накалялась. Столкновение бонапартистской Франции и милитаристской Пруссии становился вопросом ближайшего будущего.

Бисмарк передал через Мантейфеля о намерении прусского правительства поддержать Россию в её чаяниях на отмену Парижского трактата. Это послужило основой переговоров Мантейфеля с Горчаковым. Верный своей обычной тактике, русский дипломат отказался заключить с Пруссией военный союз, чтобы не вовлечь себя в войну с Францией, однако не собирался возражать против столкновения Бисмарка с Наполеоном III.

Не очень хотелось бы поддерживать заносчивых прусских вояк, но кандалы Парижского трактата были невыносимы, они делали беззащитным весь южный фланг страны. Пришлось Горчакову сделать нелёгкий выбор, но в той обстановке он оказался правильным: из всех великих держав оказать содействие России в этом вопросе могла только Пруссия. Вот почему Горчаков осенью 1866 года писал русскому послу в Берлине: «Чем более я изучаю политическую карте Европы, тем более я убеждаюсь, что серьёзное и тесное согласие с Пруссией есть наилучшая комбинация, если не единственная». Что ж, союзников выбирают из числа тех, кто есть...

Надо учесть также, что Россия подвергалась давлению не только в Европе, да и не только в отдалённой Средней Азии. На Балканах и в странах Ближнего Востока, везде плелись антирусские интриги. Запутанный клубок этот в XIX веке именовался «Восточным вопросом». Горчаков не только хорошо, но и глубоко знал сущее.

Георгий Чичерин: «6 сентября 1867 г., когда при новом обострении Восточного вопроса многие из русских политиков побуждали Правительство к угрожающим военным демонстрациям, кн. Горчаков писал государю императору: «Нужны были бы десятки миллионов, а у нас их нет. Мы пополняем свои ежегодные дефициты и обеспечиваем уплату своих долгов за границею единственно постоянными займами... Ещё шаг, и мы могли бы оказаться в положении, перед которым я отступаю с ужасом, то есть в невозможности удовлетворять принятые нами на себя обязательства. Это положение дел наполняет меня тревогою».

В том же 67-ом, в день пятидесятилетия службы в Министерстве иностранных дел Александру Михайловичу Горчакову был присвоен высший в императорской России гражданский чин – он стал государственным канцлером. Всего за двести лет набралось лишь одиннадцать канцлеров, первый сподвижник Петра Великого с юности до кончины – Г.И. Головкин, последний, то есть одиннадцатый – А.М. Горчаков. По поводу столь высокого пожалования новоявленный канцлер представил Александру II обширный доклад об итогах деятельности Министерства иностранных дел под его руководством. Своей заслугой он считал прежде всего то, что на протяжении одиннадцати лет, когда вся Европа переживала «неспокойное время», Россия избежала опасных международных осложнений и не была втянута в военные столкновения.

Наполеон III недооценивал опасности германской угрозы и не искал сближения с Россией. Наоборот, в конце шестидесятых годов французское правительство настойчиво выступало против русских интересов на Балканах. В итоге Наполеон III оказался лучшим помощником Бисмарка в достижении того, чтобы Александр II стал на сторону Пруссии в её столкновении с Францией.

Когда в июне 1870-го разразилась франко-прусская война, её исход многим казался неясным: долгое время армия Франции считалась сильнейшей на европейском континенте. Не исключалась и затяжная война на истощение (по примеру Крымской). В первое время российское правительство определённо держало сторону Пруссии. Уже через три дня после начала военных действий в Петербурге объявили о нейтралитете (следовательно, прусские генералы могли не беспокоиться за свой тыл). Помимо прочего, России было не выгодно поражение Пруссии ещё и потому, что оно неизбежно повлекло бы за собой усиление Австро-Венгрии. И действительно, в правящих кругах Вены были сильны реваншистские настроения. Вот почему в заявлении России о нейтралитете содержался один весьма существенный пункт: русское правительство «готово оказать самое искреннее содействие всякому стремлению, имеющему целью ограничить размеры военных действий». Это был ясный намёк на то, что Россия не допустит вмешательства Австро-Венгрии в войну и усилиться за счёт Пруссии.

К величайшему удивлению современников Вторая империя Наполеона III развалилась после первых же ударов прусских войск, а сам незадачливый император попал в плен. Тут же направление русской внешней политики стало меняться. Горчаков начал выступать за прекращение военных действий, пытался вновь призвать правительство Пруссии к «умеренности». Французский посол в России Габриак, а также срочно приехавший в Петербург премьер-министр временного правительства Тьер запоздало старались добиться поддержки российского правительства. И царь, и Горчаков принимали их очень любезно, но ни о какой действенной русской поддержке в отношении Франции в ту пору не могло быть и речи.

Не зря Россия «сосредоточивалась», преобразуясь и накапливая силы, не даром вот уже пятнадцать лет глава внешней русской политики князь Горчаков вёл свою твёрдую линию, терпел неудачи, отступал, маневрировал, но вот теперь он стоял у желанной цели – позорные статьи Парижского трактата 1856 года должны были стать историей. Час настал.

Георгий Чичерин: «19 (31) сентября кн. Горчаков разослал русским представителям при дворах – участниках договора 1856 года циркуляр, явившийся крупнейшим шагом вперёд со стороны России. Циркуляр содержал критику определений 1856 года о нейтрализации Чёрного моря, он указывал, что Пражский договор нарушался безнаказанно... и что государь император более не станет себя связывать постановлениями, ограничивающими державные права на Чёрном море... Государь император, по словам циркуляра, полагал, что европейское равновесие будет лучше обеспечено, когда будет покоится на более справедливых и прочных основаниях, чем те, которые создавались положением, недопустимым ни для одной державы в качестве нормального условия существования».

Далее в циркуляре говорилось, что в течение пятнадцати лет своего действия Парижский трактат неоднократно нарушался другими державами. Он ставит Россию в несправедливое и опасное положение. Русские берега Чёрного моря никак не защищены, в то время как Турция, Англия и Франция содержат военные эскадры в Средиземном море. Ввиду того что многие положения Парижского трактата по сути уже не соблюдались, Россия «не может долее считать себя связанной» оставшимися в действии обязательствами, которые ограничивают её суверенные права и безопасность на Чёрном море. В то же время Россия не отказывалась от соблюдения всех остальных пунктов Циркуляры Горчакова были одновременно вручены представителями России в Англии, Франции, Австро-Венгрии, Турции и Италии. Вспомнить тут поговорку про гром среди ясного неба, значит, ничего не сказать: это вызвало общеевропейское дипломатическое землетрясение.

Такое нетрудно было предвидеть. Шаг предстоял очень серьёзный и грозил опять столкнуть Россию со всей Европой, даже породить новую войну. В русских правящих кругах негласное обсуждение планов Горчакова вызывало безумную тревогу, и не без оснований. На склоне жизни сам канцлер рассказывал про обсуждение проектов циркуляров следующее: «По этому важному делу был собран также совет под личным представительством его величества. На совете были: военный министр Д.А. Милютин, П.А. Валуев, мой постоянный друг князь С.Н. Урусов и другие. Все были, конечно, согласны с тем, что запрет должен быть снят России относительно Чёрного моря; но, однако, все, в том числе и военный министр, полагали в видах осторожности совершенно необходимым прежде чем решиться на этот шаг, предварительно снестись с державами, подписавшими парижский трактат.

   – Если действовать так, как здесь советуют, – сказал я весьма горячо, – то это значит отказаться от самой цели; это значит ничего не получить, ничего не добиться. Должно просто заявить всей Европе, что Россия по отношению к Чёрному морю разрывает парижский трактат 1856 года, и таковым заявлением великий факт свершится.

   – Я вполне согласен с князем Горчаковым, – сказал Александр Николаевич, вставая.

И таким образом, один из всего совета, власть и волею своею державною, государь совершил великое дело».

Отрывок этот рассказан Горчаковым с непривычной для него живостью и непосредственностью, но обстоятельства переданы тут весьма точно. Действительно, не только названные им такие видные и серьёзные деятели, как Милютин и Валуев, но влиятельные министры В.Н. Панин и А.Е. Тимашев тоже возражали против плана Горчакова. Старый дипломат, однако, действовал с небывалым напором и на окончательном совещании добился решения в свою пользу.

Из чего же исходил государственный канцлер, принимая на свою ответственность столь опасное выступление? Ведь смелость порой трудно отделима от авантюры... Нет, это был хладнокровный и взвешенный шаг политического деятеля, исходившего из твёрдых принципов.

Георгий Чичерин: «В Западной Европе ещё преувеличивали наши внутренние затруднения. Многие называли нас «Бессильный великан»... Кн. Горчаков писал: «В столь глубоко взволнованное время, как наше, величайшая опасность для государства – быть или казаться слабым, потому что все неспокойные стремления, останавливающиеся перед силою, охотно соединяются для нападения на то, что они считают бессильным. Россия вышла из Восточной войны, тяжело поражённая в своём обаянии. Предпринятые государем императором преобразования не могли совершаться без внутренних затруднений. Временно обессиливших наши внешние воздействия. Эти явления были раздуты недоброжелательством и утвердили убеждения в нашем бессилии».