Текст книги "Крымская война"

Автор книги: Сергей Семанов

Соавторы: Сергей Сергеев-Ценский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 49 страниц)

А пока Александр Горчаков оказался в Риме. Что ж, у каждого человека бывают перепады. И тут от каждого человека потребуется нечто решающее: можно махнуть на всё рукой, благо в жаркой Италии любых развлечений сколько угодно, самых разнообразных. Отдохнём, а там-де видно будет... Практика жизни показывает, что нечего такой вынужденный вроде бы «отдых», можно продолжить его до окончания дней своих. Есть и другой выбор: сосредоточиться, упереться, направить жизненные силы на приобретение навыков и знаний, которые могут впоследствии пригодиться. Горчаков никогда не стал бы крупной исторической личностью, если бы не поступил именно так: не будучи особенно обременённым служебными обязанностями, он свой досуг использовал для изучения греческого языка. Это позволило Горчакову лучше ориентироваться в сложных греческих делах – в то время острейшем внешнеполитическом вопросе в европейских делах.

Но Александр Горчаков не сделался бы канцлером Российской империи, если бы он был только трудолюбив, но не честолюбив. Он не желал мириться со своей полуотставкой, он хлопотал, настаивал и, как положено в подобных случаях, интриговал, используя родню и знакомых, чтобы получить более серьёзный дипломатический пост. В конце концов ему удалось этого добиться. В апреле 1828 года он был назначен советником посольства в Берлине, а в декабре того же года переведён на должность поверенного в делах сперва во Флоренции, а затем в Лукке. Это было уже довольно важное дипломатическое поручение, хотя Горчакову не пришлось непосредственно заниматься большими политическими вопросами: в то время итальянские государства находились в стороне от главнейших перекрёстков европейской дипломатии.

В Италии Горчаков пробыл почти четыре года. Хорошо зная итальянский язык и латынь, он штудировал историю Италии, читал труды крупнейших дипломатов прошлого (Флоренция была когда-то центром средневековой дипломатии), изучал искусство Возрождения, многое-многое иное. Всё это тоже ему пригодилось впоследствии...

Хлопоты Александра Горчакова не оказались бесплодными, и в ноябре 1833-го он получил назначение на должность советника Российского посольства в Вене, – это был весьма почётный пост, и по дипломатическому рангу, и по сути вещей. Так тридцатипятилетний русский дипломат на деле столкнулся с шестидесятилетним, очень опытным, с огромными связями, режиссёром тогдашней европейской политики, а в ту пору – главой правительства громадной Австрийской империи – князем Меттернихом.

Глава самой чёрной антинародной реакции, один из вдохновителей Священного союза, Меттерних заискивал перед русскими императорами, видя в царизме союзника в подавлении революции, угроза которой постоянно висела над многонациональной империей Габсбургов. В то же время Меттерних ненавидел и боялся могущественного восточного соседа, постоянно интриговал против России, удачно используя при этом реакционные устремления царского самодержавия и традиционные связи русского и австрийского дворов, а главное – своей странной «дружбой» с безродным выскочкой Нессельроде.

В тридцатых годах прошлого века главнейшим узлом международных противоречий сделался так называемый «восточный вопрос». Огромная Османская империя жестоко угнетала множество разноплеменных народов. Турецкие феодалы грабили население покорённых стран, тормозили развитие их культуры. Особенно тяжёлым было положение славянских народов Балканского полуострова. Южные славяне не прекращали борьбы против турецких захватчиков, постоянно оглядываясь на Россию.

Османская империя, разбитая в нескольких войнах, с трудом удерживала под своей властью покорённые народы. В кабинетах Петербурга, Лондона, Парижа и Вены открыто говорили о дележе наследства «больного человека» – Турции. Для России «восточный вопрос» имел особое значение: она стремилась добиться свободы торговли и мореплавания через черноморские проливы и утвердить своё влияние на Балканах и в Закавказье. В то же время следует подчеркнуть, что наступление России против Турции объективно способствовало освобождению балканских народов и встречало с их стороны горячую поддержку. Значительно усилилось влияние России на Балканах после победы в русско-турецкой войне 1828—1829 годов, особенно в Сербии и Греции.

Успехи России были враждебно встречены правителями других европейских государств, в первую очередь Австрии. «Лоскутная монархия», под игом которой также томились многие славянские народы, опасалась и усиления русского влияния и роста освободительного движения на Балканах. Обострились и русско-английские отношения: английская буржуазия, для которой турецкие провинции служили огромным рынком сбыта промышленных товаров, старалась противодействовать проникновению России на Балканы, не брезгая, как обычно, никакими средствами, Горчаков в ту пору стал уже опытным политиком: прибыв в Вену, он сразу же начал подробно знакомиться с политическим положением стране. Опыт долголетней дипломатической службы при различных европейских дворах позволил ему правильно оценить политику австрийского кабинета и трезво подойти к заявлениям Меттерниха о «преданности» России. Артистическое притворство австрийского канцлера и его необычную изворотливость Горчаков помнил ещё по конгрессам Священного союза.

В то время русским посланником в Вене был престарелый Д.П. Татищев, который находился под сильным влиянием Меттерниха и пребывал в уверенности, что пылкие речи австрийского канцлера о его дружбе к России соответствуют истине.

Новый советник русского посольства придерживался другого мнения, и он не стал его скрывать. Неоднократно исполняя обязанности посланника, Горчаков шлёт многочисленные депеши в Петербург, доказывая, что Меттерних втайне организует противодействие русской политике на Балканах. Горчаков напоминал о враждебной позиции Австрии во время минувшей русско-турецкой войны. Он информировал Петербург, что за спиной России Меттерних пытается договориться с Англией о борьбе против русского влияния в Турции.

Главную задачу русской дипломатии в Вене Горчаков усматривал в том, чтобы не допустить направленного против России союза Австрии с Англией. Оценка была правильной, а политический вывод – дальновидным. В Англии в ту пору развивалась шумная кампания в печати против России. Возглавлял её известный журналист, историк и дипломат Дэвид Уркварт, весьма влиятельное лицо в тайных недрах британской политики. Он занимал с 1834 года скромный пост в английском посольстве в Константинополе, но планы строил обширные: вытеснить Россию не только с Балкан, но и с Кавказа и Каспийского моря. В Вене заинтересованно приглядывались к тем планам...

Казалось бы, оценки Горчакова были очевидны до бесспорности, но в Петербурге к ним не только не прислушивались, более того – они вызывали раздражение в руководстве российского МИД. Тайные причины тут совершенно очевидны. Итак, получилось, что в Вене Горчакова начал выживать Меттерних, а в Петербурге – его тайный «брат» Нессельроде. К тому же простоватый Татищев тоже ревновал к своему молодому и самостоятельному помощнику и всячески ему препятствовал.

Работать в такой обстановке трудно даже человеку с такой выдержкой, какая всегда была у Горчакова. А тут ещё ему случилось вызвать и некоторое недовольство самого Николая I. В сентябре 1835 года в местечке Теплице состоялась встреча монархов России, Австрии и Пруссии. Во время переговоров был обсуждён, в частности, вопрос о судьбе польского вольного города Кракова. Ещё со времён Венского конгресса этой крошечной части Польши было оставлено подобие независимости, ибо тогда никак не удалось договориться, кому должна принадлежать древняя польская столица. Теперь Николай I пошёл на уступку Австрии и согласился на то, чтобы Краков вошёл в австрийскую таможенную систему. Фактически это означало присоединение города к австрийским владениям.

Горчаков не одобрял решения о передаче Кракова Австрии. Это вело к усилению империи Габсбургов, не давая России ничего взамен. Горчаков совсем не разделял уверенности Нессельроде, будто австрийское правительство намерено поддерживает Россию против Турции. Наоборот, он предупреждал, что содействие Австрии «всегда будет более кажущимся, нежели действительным». Так оно впоследствии и случилось, но мнение это стало известно царю, а самовлюблённый Николай возражений не любил, как не терпят их все слабые руководители.

Внешне карьера Горчакова протекала вполне благополучно: 4 сентября 834-го он сделался статским советником, то есть получил гражданский чин, примерно равный генерал-майору, а два с половиной года спустя, в марте 837-го, ему был пожалован монарший подарок – «золотая табакерка, украшенная бриллиантами» (Горчаков никогда не курил табака и его не нюхал, но подарок этот носил вполне официальный характер и был весьма почётен). За без малого пять лет службы в венском посольстве Горчаков четыре раза исполнял обязанности посланника, причём один раз на протяжении десяти месяцев. Он от своего имени посылал депеши в Министерство иностранных дел, ему были адресованы письма Нессельроде. Современники отмечали, что к тому времени Горчаков приобрёл большую известность в дипломатических кругах. Но в Петербурге его способностей не оценили. Под влиянием Нессельроде отношение к нему в правительственных сферах было неблагоприятное.

Независимость Горчакова, самостоятельность его мнений, отсутствие подобострастия не могли расположить к нему правителей николаевской России. Вот один характерный эпизод. 26 сентября 1835 года, вскоре после окончания переговоров в Теплице, Николай I в сопровождении шефа жандармов Бенкендорфа прибыл в Вену. Горчаков в это время исполнял обязанности посланника и нанёс визит Бенкендорфу. Позже Горчаков рассказывал об этой встрече: «После нескольких холодных фраз он, не приглашая меня сесть, сказал: «Потрудитесь заказать хозяину отеля на сегодняшний день мне обед».

Я совершенно спокойно подошёл к колокольчику и вызвал метрдотеля гостиницы.

   – Что это значит? – сердито спросил граф Бенкендорф.

   – Ничего более, граф, как то, что с заказом об обеде вы можете сами обратиться к метрдотелю гостиницы...»

Людей независимых, с самостоятельными суждениями не любят во все периоды политического застоя, а николаевское время было именно таким. По совокупности многих поводов (а причина была одна, о которой уже говорилось) Горчакову пришлось оставить Вену. 26 апреля 1838 года он был, как сказано в формулярном списке, «уволен от должности советника посольства в Вене для употребления по другим делам». Шло время, но никакого «употребления» Горчаков не получил. Вскоре он сделал, по словам одного из его близких знакомых, «превеликую глупость в борьбе с врагами»: подал в отставку, рассчитывая, что её не примут. Её, однако, приняли, и 25 июля Горчакова был, «согласно прошению его, уволен вовсе от службы». Теперь такое называется «по собственному желанию»...

Это был удар. Преуспевающий сорокалетний дипломат в генеральском чине в одночасье оказался за дверью. Неприятности всегда бывают не вовремя, но Горчакову прямо-таки особенно не повезло. Как раз с весны он посватался, а 17 июля – за неделю до отставки! – обвенчался с вдовой гофмейстера графа Мусина-Пушкина, урождённой княжной Марией Урусовой. Невесте перешло уже за тридцать, она имела детей от первого брака, но женитьба считалась в понятиях той среды чрезвычайно благополучной: жена Горчакова была умна, светски безупречно воспитана, а главное, принадлежала к высшему слою русской аристократии. Отец её, Александр Михайлович Урусов, потомок старинного княжеского рода, был в ту пору президентом Московской дворцовой конторы – весьма серьёзна должность в придворных кругах.

Брак дипломата Горчакова никак нельзя назвать романтическим, хоть сам молодожён, приятель и соученик Дельвига и Кюхельбекера, не чужд был некоторой сентиментальной поэтичности: мода времени. Женитьбу он называл «зарей своего счастья». Несомненно так оно и было, по сохранившимся сведениям немолодые супруги прожили совместную жизнь дружно и благополучно, а Мария Александровна принесла мужу двоих сыновей.

И опять Горчаков начал хлопотать, добиваться лучшего служебного поприща. Сильно помог тут тесть: к нему благоволили в высшем свете, а петербургское правительство, как всякое собрание беспринципного бюрократства, готово было поставить на высшую должность кого угодно, хоть Иванушку-дурачка, лишь имей он приличные связи. Горчаков дурачком не был, но связей у него, слава богу, оказалось немало, и он, к счастью для российской истории, опять вернулся к дипломатической деятельности. 5 декабря 1841 года он был назначен чрезвычайным посланником и полномочным министром в Вюртембергском королевстве – одном из тридцати восьми государств тогдашней Германии. Современники передают, что Горчаков будто бы сказал по поводу своего нового назначения: «Это не много, но значит поставить ногу в стремя». Приведённая поговорка есть перевод с французского, по-русски она звучит так себе, но суть верна: честолюбивый политический деятель вновь оказался в седле, на коне.

Назначение было приметным, дипломатический ранг велик, но... Германия вплоть до семидесятых годов минувшего века оставалась раздробленной, а одной из его тридцати восьми частей стало игрушечное королевство Вюртемберг, не самое, надо признать, крупное в стране. Более десяти лет пришлось провести Горчакову посланником в Штутгарте – столице королевства. Площадь этого государства Южной Германии составляла лишь малую часть тогдашней Петербургской губернии, однако вюртембергский король Вильгельм I ни в чём не желал отставать от других монархов Европы. Сложнейший придворный церемониал соблюдался в Штутгарте со всей тщательностью. Огромный двор и «армия» поглощали значительную часть скромного королевского бюджета. Что ж, всё это приходилось терпеть, не подавая виду...

Назначения не выбирают, а хорошо или плохо можно работать на любой должности. Горчаков работать «плохо» не мог, а политический опыт подсказал ему главнейшую задачу: в огромной, но раздробленной Германской империи шла борьба за влияние между крупнейшими державами – Австрией и Пруссией. Для определения внешнеполитических задач России исход этого соперничества значил многое, и Горчаков прозорливо решил сосредоточить своё внимание на нём. Исходя из этого, задачи посланника были довольно важны. Германский вопрос имел большое значение для всей русской дипломатии в Европе.

Сложные отношения между многочисленными немецкими государствами, интриги других великих держав, соперничество Австрии и Пруссии – всё это требовало тщательных сведений о положении дел в Германии для определения курса русской дипломатии. Российскому правительству необходимо было постоянно маневрировать, чтобы сохранить «равновесие» среди немецких государств, препятствуя образованию сильной единой державы у западных границ России.

Горчаков тщательно изучил обстановку внутри Германского союза и подробно сообщал МИД о всех важных политических событиях. Для этого ему пришлось очень много работать, особенно в первые годы. Священник русского посольства рассказывал позже в своих воспоминаниях, что Горчаков приходил в посольство раньше всех, вызывал кого-либо из секретарей и сразу же начинал заниматься изучением дипломатических материалов, диктовать донесения, – «такая у него была горячая и нетерпеливая натура».

Тучи на политическом горизонте Германии внезапно сгустились: Горчаков отчётливо видел, как накаляется обстановка в Вюртемберге. В мае 1847 года в королевстве вспыхнули «голодные бунты». Февраль 1848 года принёс с собой весть о революции: парижские рабочие свергли монархию. Вспыхнув во Франции, пламя революционного пожара сразу же распространилось почти на все страны европейского континента. В марте Австрия, Пруссия и многие мелкие германские государства были охвачены бурным революционным движением. В Вюртемберге первое значительное выступление народа произошло уже 29 февраля. Горчаков правильно усмотрел в этом начало большого процесса: «Топор уже стучит в основании социального дерева», – сообщал он в российскую столицу.

Действительно, обстановка в Вюртемберге в период революции была очень напряжённой. В письме к родственникам летом 1848 года Горчаков с тревогой отмечал: «Положение моё изобилует трудностями», однако посланник действовал очень деловито. Когда началось восстание в Венгрии, он подробно сообщал в Петербург о действиях венгров, используя для этой цели поступающие из соседней Австрии сведения. Русское посольство в Вюртемберге в ту пору работало очень напряжённо. Горчаков писал, что курьеры из Штутгарта следуют один за другим по всем направлениям. Так оно и было.

Нет слов, к революционным событиям 48-го года Горчаков отнёсся резко отрицательно. Всё происходившее представлялось ему «кошмаром». Деятелей революции он называл в своих депешах не иначе, как «партией анархии». Изо всех сил стремился он спасти монархические режимы в Австрии и Германии, а заодно не допустить создания единой Германской империи с полновластным монархом во главе. Исходя из непосредственных государственно-дипломатических интересов тогдашний Российской империи, он был прав: созданная двадцать лет спустя Кайзеровская Германии принесла его стране немалые опасности.

Однако в Петербурге Николай I – Нессельроде руководствовались иными соображениями. Для дворянских космополитов-реакционеров, безнадёжно отставших от быстротекущей жизни, всякая революция представлялась частицей абсолютного зла, невзирая на то, какие непосредственные политические последствия она производила в каждом отдельном случае. Особенно проявились пагубные последствия такого рода на примере революции в Венгрии – тогда составной и бесправной части Австрийской империи. Венгерские революционеры ставили перед собой цели национально-освободительные, не посягая при этом на интересы дворянства и буржуазии. В случае успеха единая Австрийская империя неминуемо должна была бы распасться, вызвав одновременно освобождение славянских народов: чехов, хорватов и иных.

Ясно, что национальным и государственным интересам России подобный исход в любом случае был бы на пользу. Однако классовые интересы довлели над Николаем и его окружением: огромная русская армия была в 1849 году двинута на подавление венгерской революции. Кровь русских и венгров была пролита во имя космополитического дворянского «легитимизма». Австрийская империя продлила свою жизнь ещё на семьдесят лет, естественно и неизбежно сделавшись врагом России. Венгерское дворянство также кипело антирусскими настроениями, заражая ими свой народ. Нет сомнений, что подобную политику Николая I – Нессельроде можно со всей объективностью назвать предательской. С последствиями её Горчакову пришлось столкнуться очень скоро...

Пока же он оставался в Германии и внимательно следил за развитием событий. Он верно подметил серьёзные противоречия внутри революционного движения, различия между буржуазией и народными массами. «Буржуазия, кажется, начинает понимать, – писал Горчаков ещё в марте 1848 года, – что в её же собственных интересах в настоящий момент поддерживать правительство». Так вскоре и произошло, революция по всей Европе пошла на убыль, в затем потерпела полное поражение в Германии и Австрии.

В начале 1850 года Горчаков был назначен чрезвычайным посланником и полномочным министром при вновь созданном Германском союзе. Одновременно он сохранил должность посланника в Вюртемберге. Дипломатическая задача, стоящая перед Горчаковым, оказалась сложна: нужно было добиться сохранения федерации Германского союза, не допуская в нём преобладания ни Пруссии, ни Австрии. Между этими крупнейшими государствами Германии постоянно возникали трения, и Горчаков должен был то и дело выезжать из Штутгарта во Франкфурт, где заседал союзный сейм.

В германском вопросе Горчаков в тот период придерживался той точки зрения, что сохранение союза немецких государств есть лучшая гарантия безопасности России с запада. Прочность этого союза, с одной стороны, не была достаточно велика, чтобы сплотить Германию в единое целое, но её вполне хватало, чтобы, с другой стороны, создать политический противовес Австрии.

Русская дипломатия выступала одновременно против усиления Пруссии, стремилась ограничить её непомерные аппетиты. В 1851 году Горчаков подготовил доклад, в котором указывал на захватнические планы Берлина в отношении Дании и предлагал целый ряд дипломатических мер, чтобы предотвратить датско-прусское столкновение. В Копенгагене выступление

Горчакова было встречено с величайшим удовлетворением, он даже получил датский орден. Тогда же произошло знакомство Горчакова с малоизвестным тогда Отто фон Бисмарком, который с 1851 года был представителем Пруссии в германском сейме. Будущий «железный канцлер» в то время только начинал свою большую политическую карьеру. Убеждённый консерватор, выразитель интересов прусского юнкерства, он был, несомненно, талантливым политиком, обладавшим непреклонной волей и немалыми дипломатическими способностями. Бисмарк сам говорил, что как дипломат он многим обязан Горчакову, и называл его своим учителем. В многочисленных письмах – а Бисмарк и Горчаков переписывались два десятка лет – германский канцлер не скупился на льстивые слова, именуя Горчакова «глубоко чтимым другом и покровителем», и даже сентиментально предлагал ему поселиться под старость в соседних имениях...

На самом же деле «дружба» Бисмарка и Горчакова объяснялась чисто политическими соображениями. Любви друг к другу они отнюдь не питали. Бисмарк охотно играл роль простака, объясняющегося с грубой откровенностью, и этим ловко обманывал многих. Но Горчаков видел, какой умный и коварный противник скрывается под маской «простого прусского солдата», и не доверял ни одному его слову. В свою очередь Бисмарк считал Горчакова одним из самых опасных соперников среди европейских политических деятелей. Бисмарка часто раздражало противодействие его планам со стороны русской дипломатии, но он понимал огромную мощь России и неоднократно говорил о недопустимости всяких авантюр по отношению к ней. Заветы, которые наследники его выполняли, к сожалению, очень плохо...

В течение длительного времени Бисмарк и Горчаков вели – с переменным успехом – упорную дипломатическую войну, прикрытую самыми изысканными любезностями на французском языке. К этому нам ещё придётся вернуться.

Мелочная, порой нудная служба Горчакова в Вюртемберге и Франкфурте тянулась уже двенадцатый год. Да, он сделался тайным советником, то есть генерал-лейтенантом, получил высочайшего достоинства ордена Анны 1-й степени и Владимира 2-й степени, список наград, в том числе иностранных, можно было бы продолжить, но... Всё это не приносило Горчакову, давно перевалившему за полувековой юбилей, удовлетворения ни в дипломатической деятельности, ни в политическом честолюбии. Блестящий питомец Лицея первого выпуска с юности мечтал о большем. Но именно здесь и в эту пору Горчакова внезапно подстерегало ужасное несчастье: 6 июня 1853 года на курорте в Баден-Бадене после тяжёлой болезни скончалась его жена. Он был потрясён, впал в мистические настроения, сильно и тяжело хворал. «Стражду телом и духом», писал он тогда родне. А потом, несколько позже, старому товарищу: «Мой дух несколько успокоился, грусть душевная тоже. Молитва и чтение книг в этом направлении поддерживают меня в самых тяжёлых минутах». Спасла его необходимость заботиться об осиротевших детях да неуклонная преданность долгу, который был для него целью жизни.

Начавшиеся вскоре политические бури отвлекли его от душевных и физических страданий, эти же бури вознесли его на самый верх мировой политики.