Текст книги "Крымская война"

Автор книги: Сергей Семанов

Соавторы: Сергей Сергеев-Ценский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 49 страниц)

ВЗЛЁТ

Космополитическая, сугубо реакционная политика Николая – Нессельроде с суровой неумолимостью привела страну к поражению в Крымской войне. История этой несчастливой для нас войны хорошо изучена и описана в литературе, кратко вспомним лишь некоторые основные причины и следствия.

В середине прошлого века Россия находилась в кризисном состоянии. Крепостное право тянуло назад хозяйство огромной и богатейшей страны, заскорузлая политическая власть, привыкшая к покорности народа, обходилась сущим, не заботясь о будущем, даже ближайшем. Внешняя политика России, словно нарочно, велась вопреки подлинным национальным интересам. Пренебрегая очевидным здравым смыслом, царизм пускался в нелепые авантюры, подрывая в равной степени и свой бюджет и престиж. При этом Николай I и его окружение возомнили себя успешными политиками, а кровавое усмирение независимой Венгрии считали своим стратегическим успехом, как торжество «легитимизма» в Европе – отныне и навеки.

Так и в случае с оттоманской империей: в начале 853-го царизм решил, что можно присоединить к России южные берега Чёрного моря и выход в Средиземное («Воды Тигра и Евфрата по России потекут», возжелал в конце XVIII века блестящий поэт, но плохой политик Державин). Повод для военно-политического наступления был не только приемлемым по обычаям того времени, но и вполне благопристойным: деспотическое султанское правление, возглавляемое мусульманскими фанатиками, действительно унижало и преследовало восточных христиан – греков, армян, ливанцев, не говоря уже о болгарах, сербах и других славянах. Жуткие насилия, творимые турецкими пашами, не могли не вызывать возмущения, тем более для России, где шла речь о защите братьев по крови и вере.

Всё так, но одно дело – помощь жестоко угнетаемым единоверцам и совсем иное – распространить «Россию» на реки, которые по ней отродясь не текли, тем паче, что великих рек у нас предостаточно. Смешно было бы говорить об авантюристе – выкресте Нессельроде, как проводнике православия, но именно он толкал под локоток самоуверенного честолюбца Николая к походу в сторону «Тигра и Евфрата». А ведь сколько дел, сколько настроений накопилось в самой России! Ясно, что подавление венгерской освободительной революции не улучшило, а ухудшило положение всех слоёв страны; не трудно было сообразить, что ближневосточная авантюра тоже не принесёт никакого выигрыша – даже в случае успеха.

Успех... Его не могло быть даже по предположительным расчётам, даже самым радужным, если всерьёз оценить политическую обстановку! Прямолинейная, а по сути антирусская политика петербургского двора привела к тому, что против России оказался чуть ли не весь тогдашний мир. Все обстоятельства известны, но не всегда тут делается логичный и законченный вывод: подобно тому, как против России в 812-м выступила вовсе не одна Франция, а почти вся объединённая Европа, так в начале 850-х Россия столкнулась с коалицией почти всего тогдашнего мира.

Присмотримся. Оттоманская империя включала тогда не только собственно Турцию, но и нынешние Палестину, Сирию, Ливан, Ирак, Болгарию, половину Греции и югославскую Македонию. Это было сильное военное государство, а многочисленные прошлые победы русской армии над турками говорят вовсе не об их слабости или плохом боевом духе, а только лишь о русской военной мощи. Более того, у султана имелся серьёзный союзник у тогдашних границ России: уже много лет в Чечне и Дагестане шла кровопролитная война с войсками имама Шамиля, его щедро снабжали английским оружием турецкие суда. Султанское правительство не без оснований опасалось великого северного соседа, готово было на уступки, оно даже обещало некоторые права христианским подданным, но... Царское правительство преступно повело страну навстречу неминуемым бедствиям.

По приезде Николая русские войска в июле 853-го вступили в провинции Молдавии и Валахию (современную Румынию), формально принадлежащие Турции. Опираясь на твёрдые заверения Англии и Франции, султан Аббул-Меджид потребовал от Николая вывести войска, а не получив удовлетворения, 4 (16) октября объявил России войну.

Английская и французская буржуазия, исходя из сугубо своекорыстных интересов, поставили на антирусскую карту, они сами хотели поделить наследство «больного человека», как без стеснения именовали Турцию в западной печати. Так начал осуществляться реформаторский план английской плутократии, а уж она-то умела плести такие интриги! Цель ставилась серьёзная: используя повальную политику Николая I, разом и навсегда сокрушить Россию, отбросить её вглубь восточных степей.

Англия и Франция действовали в этом предприятии согласно, это были величайшие экономические и военные державы тогдашнего мира. Их флот на голову превосходил русский, так что морские границы страны оказались открытыми. Швеции была обещана Финляндия, шведская армия и флот были в ту пору сильнейшими в Северной Европе, и там многие мечтали о «реванше» за Полтаву. Пруссии пообещали все Прибалтику, и пруссаки тоже недвусмысленно выставили у наших западных границ сильную армию, выжидая развития событий. Австрии предлагали те самые Молдавию и Валахию, в которые вошла тогда русская армия; австрийский корпус занимал фланговое положение по отношению к нашим войскам, атакованным с фронта турками. Наконец, на стороне антирусской коалиции выступило королевство Сардиния, объединявшее в ту пору половину Италии; позже 15 тысяч итальянских солдат появились в Крыму.

Итак, Россия была атакована не только на Дунае, где пришлось отступать, но и на Чёрном море. Союзные эскадры угрожали самому Петербургу, подойдя к Кронштадту (без успехов и с потерями, но это уже частность). На Белом море атакам подверглись Архангельск и Соловецкая крепость. Но не только от Белого до Чёрного моря тревожили тогда наши границы: соединение вражеских кораблей пыталось захватить крошечный русский порт на Дальнем Востоке – Петропавловск-Камчатский (тоже неудачно, но это заслуга русских солдат и офицеров, а не стратегов). Турки пытались наступать в Закавказье, высаживали десант на кавказском побережье (также с ущербом и по той же причине).

И вот новость: 4 июля 854-го Австрия предложила России вывести войска из Дунайских княжеств. Николай I был взбешён. Он поносил «вероломное австрийское правительство за его «бесстыдную неблагодарность». Но делать было нечего, русские войска пришлось отвести на пограничные рубежи.

Такова была военно-политическая обстановка, когда Горчаков получил назначение на ключевой в ту пору дипломатический пост – стал посланником в столице Австрии Вене.

Георгий Чичерин: «Начавшемуся в Княжествах отступлению русских войск был придан чисто стратегический характер. Дипломатическая точка зрения России была изложена в отчёте на австрийское требование (депеша 17 (29) июня). С этим ответом был отправлен в Вену в качестве чрезвычайного посла кн. А.М. Горчаков.

Кн. Горчакову предшествовала молва о его замечательных дарованиях. «Augsburgen Allgemeine Zeitung» писала июня н.с., что он «остроумный», «выдающийся талант», обладает замечательным знанием Германии и что это будет верная линия. В Европе его считали принадлежащим к так называемой «старорусской» партии...

У самого кн. Горчакова было тогда такое впечатление, будто он идёт на заклание. В С.-Петербурге господствовали относительно Австрии самые мрачные ожидания. Прощаясь с кн. Горчаковым, государь сказал ему: «Вручаю тебе честь свою и России».

Кн. Горчаков проехал от Петербурга до Варшавы за 3 дня, а от Петербурга до Вены за 4,5 дня. «Вряд ли это расстояние было когда-либо пройдено в более короткое время», – писали австрийские газеты. 5 июня н.с. вечером он прибыл в Вену, до полуночи совещался с бар. Мейендорфом и на следующий день начал переговоры с гр. Булем».

Да, все европейские политики внимательно наблюдали тогда за действиями правительства России. Не осталось незамеченным, что на ключевой пост в Вене был назначен не ставленник Нессельроде, а деятель, как выражались тогда на Западе, «старо-русской партии», то есть оглядывающийся прежде всего на государственные интересы Российской державы, а не поборник пресловутого «легитимизма», обстоятельство, весьма существенное в политике! И все «заинтересованные стороны» принялись внимательно наблюдать за действиями Горчакова на новом посту.

Итак, он прибыл в Вену 5 июля 854-го и с присущей ему осмотрительной деловитостью приступил к работе. Уже на следующий день он начал переговоры с австрийским министром иностранных дел графом Буолем, главой антирусской группировки при австрийском дворе.

Предшественником Горчакова в Вене был старый приспешник Нессельроде барон Мейендорф (любопытно, что нового посланника России сделали лишь «исполняющим обязанности»!). Кстати, Мейендорф, как все знали, был дальний родственник Буоля и неуклонно придерживался старой дружбы Меттерниха-Нессельроде, ведя по сути антирусскую линию; таковы уж подбирались «кадры» в николаевском МИД!

Горчаков знал Буоля давно. Они встречались ещё в Лондоне, затем одновременно были посланниками в Штутгарте и уже с тех пор не питали друг к другу ни малейшей симпатии. Эти обстоятельства создавали русскому посланнику дополнительные трудности.

Горчаков быстро убедился во враждебной позиции Австрии. Уже 12 июля он доносит в Петербург, что Буоль всячески подговаривает прусское правительство устроить военную демонстрацию против России. В этой связи Горчаков сделал правильный вывод: «Наша дипломатическая задача в эту зиму (1854—1855 годов. – С.С.), – писал он в одном из позднейших донесений, – будет состоять в том, чтобы помешать включению Пруссии и остальной Германии в орбиту Австрии». Вместе с тем Горчаков подметил и серьёзные колебания в австрийском кабинете.

Боясь усиления России, правительство Австрии в то же время опасалось и Наполеона III, который, угрожая австрийским владениям в Италии, требовал присоединения Австрии к союзникам. Горчаков точно отметил причины, определяющие позицию Вены: «Политика здесь делается час за часом в зависимости от страха, который внушаем мы, или от давления, которое оказывает Запад». Он попытался использовать это, и не без успеха.

Много лет спустя Горчаков рассказывал (цитируем по записи очевидца): «Приезжаю в Вену; получаю весьма скоро аудиенцию у Франца-Иосифа... Три часа продолжался наш разговор, но я ясно видел, что его правительство было всецело на стороне врагов России и только он лично ещё колеблется. Несколько раз я вставал с готовностью прервать нашу беседу и удалиться. Всякий раз император австрийский удерживал меня в своём кабинете. Вдруг меня осенила мысль наклонить колебания императора в нашу сторону.

   – Государь, – сказал я, – я в полнейшем восторге от вашего приёма и вашего внимания ко мне, и как жаль, что не далее как через два дня я должен буду вас покинуть и возвратиться в отечество.

   – Как так? – внезапно встревожился мой августейший собеседник.

   – Да, ваше величество, – выдумал я весьма смело. – Я имею положительное приказание не медлить ни единого часа, коль скоро хотя бы один солдат вашего величества перейдёт границу и вступит в княжество Молдавии и Валахии...

Франц-Иосиф глубоко задумался и смущённо долго ходил по кабинету. Наконец подошёл ко мне, положил обе руки на плечи и сказал: «Князь Горчаков! Прежде, чем он доедет до дому, генерал К. получит моё повеление не переходить границу».

Император австрийский исполнил это. Войска его уже гораздо позже заняли княжества. Император Николай Павлович был в высшей степени доволен услугою отечеству и ему, мною оказанной, тогда же повелел прислать мне ленту и звезду Александра Невского. Но Нессельроде не исполнил высочайшего повеления, и я получил этот орден только семь месяцев спустя».

Конечно, позднейший рассказ – не протокол и не может быть безусловно точен, но отсюда видно, в сколь тяжёлых условиях, приходилось действовать Горчакову. Помощи из Петербурга ждать ему не приходилось, скорее наоборот. В июле 1854 года союзники предложили Николаю I заключить перемирие и начать переговоры при условии принятия Россией следующих «четырёх пунктов»: отмена русского протектората над Дунайскими княжествами; отказ от исключительного покровительства живущим в Турции христианам; свободное плавание по Дунаю судов всех великих держав; пересмотр режима черноморских проливов. В это же время Горчаков узнал о секретных переговорах между Францией и Австрией. Правильно учитывая тяжело складывающуюся для России обстановку, Горчаков советовал Николаю I принять «четыре пункта». Однако к этому разумному предложению в Петербурге не прислушались. В августе Горчаков получил от Нессельроде официальный ответ, где заявлялось о категорическом отказе от принятия «четырёх пунктов». Скрепя сердце, он должен был это исполнить.

И вот 2 сентября 1854 года большая англо-французская армия высадилась в Крыму около Евпатории и повела наступление на Севастополь. Началась героическая оборона города. Тяжёлое положение русских войск в Крыму придало храбрости австрийским дипломатам. Горчаков сообщал в Петербург 7 октября: «Я держусь самого дурного мнения о намерениях венского кабинета относительно нас». Усилилось и давление на австрийское правительство со стороны западных держав. «Если союзники будут иметь решительный успех в Крыму, – писал Горчаков, – Австрия сделает всё, чего они от неё ни потребуют». Так оно и было.

Николай I и Нессельроде согласились на условия «четырёх пунктов», но было уже поздно. Когда Горчаков сообщил об этом Буолю, тот недвусмысленно дал понять, что теперь обстановка изменилась и соответственно изменились условия союзников. А через несколько дней, в начале декабря 1854 года, в Вене был подписан договор о союзе Австрии с западными державами. Не решаясь всё объявить войну России, австрийское правительство предложило начать в Вене совещание воюющих сторон на уровне послов, в котором, разумеется, должен был участвовать и представитель Австрии. Австрийские политики надеялись без единого выстрела получить новые приращения к «лоскутной монархии», другого пути у них не было.

Заседание с участием Горчакова, Буоля, английского и французского послов состоялось только 28 декабря. Союзники не спешили с началом переговоров, пока их войска не добились решающей победы в Крыму. В Вене они стремились лишь прощупать, насколько велика уступчивость России. От твёрдого поведения Горчакова зависело многое. Уже на первом заседании стало ясно, что представители западных держав намерены предъявить России гораздо большие требования, чем те, что содержались в «четырёх пунктах». Горчаков уступал в мелочах, но решительно отказывался от каких бы то ни было ограничений суверенных прав России. Это касалось прежде всего так называемой «нейтрализации» Чёрного моря, о которой заговорили представители Англии и Франции.

На переговорах Горчаков держался подчёркнуто гордо и даже вызывающе, показывая тем самым, что военные неудачи не меняют положения России как великой державы. Позже он вспоминал о той труднейшей для него поре:

«На Венском конгрессе за Россию говорил только я, её слуга и представитель; против же России было всё и все. Мои защитительные речи, вся моя борьба с противниками во всей подробности излагалась в иностранных газетах; у нас же в России Нессельроде распорядился, чтобы печатали одни лишь резолюции... Нессельроде даже и не хотел посылать меня в Вену... Бруннова» (естественно, одного из «своих»).

В начале 1855 года состоялось ещё несколько заседаний конференции послов. Гончаров пытался найти приемлемый для России вариант договора на основе «четырёх пунктов». Он запросил Николая I об указаниях. Ему не ответили: царское правительство не хотело признавать своё поражение. Не очень настаивали на заключении мира и союзники. Война продолжалась, дипломатия зависела от её исхода.

18 (30) февраля 1855 года скоропостижно умер Николай I. В Лондоне, Париже и Вене в первое время оживились надежды, что от нового царя Александра II легче будет добиться больших уступок при заключении мира, но в Петербурге не пожелали уступать. Союзники напрягли силы, и 28 марта начались новые ожесточённые бои под Севастополем. Конференция зашла в тупик, послы перестали собираться.

Всё это время Горчаков тяжело переживал неудачи России. Ему пришлось преодолевать проволочки англо-французской дипломатии, вызывающее поведение Буоля, негибкое (мягко говоря!) руководство российской внешней политикой. Горчаков с горечью говорил одному из участников Севастопольской обороны: «Вы не имеете права сомневаться в правдивости моих слов, если я скажу, что предпочёл бы стоять простым солдатом с ружьём на бруствере самого угрожающего пункта, например на четвёртом бастионе, чем быть представителем России на Венской конференции». Пятидесятисемилетний князь тут не кривил душой.

Неизбежное свершилось: 27 августа 1855 года после одиннадцатимесячной обороны русские войска оставили дымящиеся развалины Севастополя. В Турецкой Армении наши войска успешно наступали, но было ясно, что Россия потерпела поражение. В это время у Горчакова появилась возможность смягчить военные неудачи дипломатическими средствами.

Как это обыкновенно случается, в лагере союзников обнаружились серьёзные противоречия между Англией и Францией относительно дальнейшего хода войны. Глава английского правительства Пальмерстон жаждал продолжения военных действий, рассчитывая нанести сокрушительный удар и затем расчленить Россию. Французский император Наполеон III считал, что цели ФРАНЦИИ – ПОДОРВАТЬ РУССКОЕ ВЛИЯНИЕ НА Ближнем Востоке и взять «реванш» за 1812 год – уже достигнуты, поэтому продолжение кровопролитной войны будет выгодно одной Англии.

В такой обстановке поздней осенью 1855 года в русское посольство явился крупный венский банкир Сипа (профессия, типичная для тайных переговоров...). Он рассказал Горчакову о полученном им «сообщении из Парижа, что приближённый Наполеона III граф Морни выражал надежду на скорое заключение мира с Россией. Горчаков отлично понял, какие большие выгоды может извлечь для себя Россия из разногласий в лагере противника и, не дожидаясь разрешения царя, которого он уведомил о сообщении из Парижа, тут же дал согласие начать конфиденциальную переписку с Морни.

Поначалу всё пошло хорошо. Горчаков заверил Морни, что Россия готова к миру, если от неё не будут требовать унизительных уступок. Тот отвечал, что Франция согласна пойти навстречу России. Горчаков уже ставил вопрос шире, говоря о возможности франко-русского сближения в будущем, но...

В самый разгар столь успешно начавшихся переговоров русское посольство в Вене получило распоряжение Нессельроде прекратить сношения с Морни: он сам пожелал взять переговоры в свои руки. Его вмешательство привело только к ухудшению отношений с Францией, так как Нессельроде не придумал ничего лучшего, как довести до сведения Австрии о начавшихся переговорах. Многообещающий дипломатический ход Горчакова был сорван, но план-то пригодился ему вскоре...

В декабре 1855 года Австрия предъявила России ультиматум. Русскому правительству предлагалось теперь заключить мир на условиях гораздо более худших, чем было намечено в прошлогодних «четырёх пунктах». В противном случае Австрия грозила войной. Пруссия, на помощь которой так надеялись в Петербурге, также склонялась на сторону союзников. Россия оказалась в изоляции. Налицо было полное военное и дипломатическое поражение, крах всей политики «легитимизма».

Правительство Александра II после некоторых колебаний вынуждено было согласиться на мирные переговоры. 13 февраля 1856 года в Париже открылся конгресс представителей воюющих держав, а также Австрии. Русскую делегацию возглавлял опытный дипломат граф А.Ф. Орлов. Он сумел удачно использовать разногласия, существовавшие между Англией и Францией, однако условия Парижского мира оказались для России всё же весьма тяжёлыми. Турции возвращались все занятые русскими войсками области в Закавказье. Россия теряла южную часть Бессарабии и должна была отказаться от исключительного права покровительства христианам в Оттоманской империи.

Однако самыми унизительными и опасными по последствиям оказались статьи Парижского трактата, запрещавшие России иметь на Чёрном море военный флот и военно-морские арсеналы. Статья XI гласила: «Чёрное море объявляется нейтральным; открытый для торгового мореплавания всех народов вход в порты и воды оного формально и навсегда воспрещается военным судам, как прибрежных, так и всех прочих держав...» Она дополнялась статьёй XIII: «Вследствие объявления Чёрного моря нейтральным... не может быть нужно содержание или учреждение военно-морских на берегах оного арсеналов, как не имеющих уже цели». По специально принятой конвенции России и Турции разрешалось иметь в Чёрном море не более десяти небольших военных кораблей. Отныне суверенные права России на Чёрном море были существенно ограничены.

Горчаков называл эти статьи Парижского трактата позорным пятном в истории России. Впрочем, так полагали в ту пору многие, но никто ещё не знал, как это положение исправить.

Россия собирается с силами ради собственных забот.

Георгий Чичерин: «15 апреля 1856 года князь Горчаков был назначен Министром иностранных дел, его действия на Венской конференции во время Крымской войны остановили на нём выбор государя императора.

Только что заключён был мир, и Русскому правительству приходилось заботиться об упрочении отношений с европейскими державами после расшатавшей общее положение политической бури. Прежде всего, ещё до свершения священного коронования. Государь император прибыл на свидание с прусским королём, проявившим во время кризиса, среди других великих держав, наилучшее расположение к России. 17 (29) мая государь прибыл в Берлин в сопровождении кн. Горчакова... Кн. Горчаков поразил русских дипломатов, привыкших к более размеренному течению дел в прежнее время, своей оживлённой, беспокойной деловитостью».

Да, неожиданно для многих новый царь Александр II, тридцати восьми лет от роду, назначил на пост руководителя российской внешней политикой князя Александра Михайловича Горчакова, которому приближался уже пятьдесят восьмой год. В день своего рождения, 17 апреля, император подписал рескрипт (так назывался вид торжественного публичного обращения) новому министру: «Дипломатические способности, познания по сей части, приобретённые вами многолетним пребыванием при разных дворах Европы в качестве чрезвычайного посланника и министра Нашего, в особенности же действия ваши в продолжении Венских конференций 1855 года, решили Наш выбор назначением вас министром иностранных дел. Вы вступили в управление оным в то важное время, когда исполнение условий только что заключённого Парижского мира требовало неусыпной бдительности предусмотрительности. Возникшие вскоре в сем отношении недоразумения могли снова омрачить едва прояснившийся горизонт Европы; но вы... умели благоразумно отвратить последствия тех недоразумений иугвердить дружественные отношения России со всеми державами».

После небывало унизительного в истории России Парижского мира стало.ясно, что прежняя внешняя политика – исходившая из предвзятых догм, а не из насущных потребностей страны, – осрамилась. Так, но какую же линию держать теперь? Какие ориентиры избрать взамен прежних? На кого опереться в этом беспокойном и своё корыстном мире? И то сказать, за десятилетия туповатой реакции Николая-Нессельроде установилось недоверие к России, будто «русские», а не космополиты Нессельроде, Бенкендорф, Канкрин, Дубельт и К° лезли в чуждые народу дела, проливая русскую, уже без кавычек, кровь.

Подогревая политическую демагогию, в те годы появилось пресловутое «завещание Петра Великого»; суть его сводилась к тому, что Россия – де непрерывно наступает, стремясь продвинуться до Индии и Константинополя. Фальшивка имела некоторый успех. Вышла тогда же книга маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году», столь же злобная, сколь и мастеровитая, недаром она уже второе столетие считается библией всех руссоведов: русские, утверждал маркиз, изначально агрессивны, по самой природе своей привержены рабству и ксенофобии. Увы, официально Россия Бенкендорфа-Нессельроде давала поводы для таких толкований... Ясно, что новый глава русской внешней политики должен был положить этому предел.

Возвышение Горчакова вызвало необычайно оживлённое и острое обсуждение в российском обществе и за границей. Характерное свидетельство оставила Анна Тютчева, дочь знаменитого поэта и дипломата Фёдора Тютчева; будучи фрейлиной императрицы, эта образованная и умная женщина, горячая патриотка России, оставила дневник, ставший уже полтора века ценнейшим историческим источником. Она записала, что на молебне двора 25 марта 1856 года по поводу заключения Парижского мира распространился слух об увольнении Нессельроде и назначении на его место Горчакова. «Все, по-видимому, были обрадованы этими известиями, – пишет Тютчева, – хотя они ещё не были официальны. Отставка министров, деятельность которых привела к бедствиям этой войны и к позорному миру, – это некоторое удовлетворение, которое даётся общественному мнению и указывает на желание изменить направление внешней политики и преобразовать внутреннее управление. Горчаков в Вене до дна испил чашу унижения, вряд ли он будет сторонником Австрии, каковым всю жизнь был Нессельроде. Если бы нам удалось теперь окончательно отказаться от наших прежних ошибок и открыто и всецело соединиться с Францией, бросить Германию, обратить все наши симпатии на славянские народы, не вмешиваться в полицейские дела других государств, – мы бы ещё всё наверстали...»

Столь же большие надежды возлагал на нового министра и сам Фёдор Тютчев (в ту пору он уже отошёл от дипломатической службы, с Горчаковым они не были друзьями, но всегда оставались единомышленниками и сохраняли добрые отношения). Тютчев писал ему: «Более чем кто-либо вы – человек необходимый, человек незаменимый для страны... Но что действительно тревожно, что плачевно выше всяческого выражения, – это глубокое нравственное растление среды, которая окружает у нас правительство и которая неизбежно тяготеет также над вами, над вашими лучшими побуждениями».

Георгий Чичерин: «Основной принцип, краеугольный камень всей политики кн. Горчакова: служить исключительно русским интересам. «Русская кровь принадлежит России; ваше величество, употребите силы страны только для служения её интересам», докладывал кн. Гончаров императору Александру II (I860, пёр. с фр. Г.В. Чичерина). Несчётное число раз в документах Министерства иностранных дел повторяется это основное правило политики кн. Горчакова...

Следующее его требование: не превышать своих сил. «Мы слишком часто, и не особенно давних делах, о которых и прискорбные последствия ещё не успели изгладиться, смешивали свои пожелания со своими действительными силами», – писал кн. Горчаков гр. Киселёву 5 мая 1858 г., «Невозможно, чтобы этот тяжёлый урок был дан Проведением для того, чтобы остаться бесплодным происшествием в наших летописях». Наконец, вследствие отречения от обязательных догматов, кн. Горчаков требовал для России сохранения свободы Действий».

Здесь весьма уместно сказать об адресате Горчакова: граф Павел Дмитриевич Киселёв был одним из выдающихся деятелей России минувшего века (сегодня о нём мало знают, что несправедливо). Патриот, глубоко образованный человек, участник Отечественной войны, он уже в 816-м подал Александру I записку о скорейшей отмене крепостного права; эти усилия он настойчиво предпринимал и во всё время долгого царствования Николая I – тщетно. Горчаков, сменив Нессельроде, решительно стал освобождаться от его приспешников, заменяя их людьми патриотическими и дельными. На ключевой дипломатический пост посла в Париже был назначен уже в 856-м немолодой – шестидесяти восьми лет от роду – граф Киселёв. Человек он был самостоятельный и сильный, и Горчаков мог вполне на него положиться, ибо их объединяло главное: общее понимание задач, стоящих перед Родиной.

Известно, что выдающиеся руководители всегда привлекают к себе талантливых решительных помощников, доверяют им на свой страх и риск вести важнейшие дела. И напротив, руководители слабые подбирают себе исполнителей по собственной мерке. Вспомним, какой блестящей плеядой окружён был Пётр Великий и какие тёмные ничтожества клубились вокруг Николая I; по Сеньке и шапка... Конечно, Горчаков не был Петром, размах его деятельности куда меньше, но он исходил из тех же принципов и сразу же стал подбирать соответствующих помощников.

Скажем ещё лишь о двух, наиболее ярких. Александр Генрихович Жомини был сыном наполеоновского офицера, коменданта Смоленска в 812-м. Затем он перешёл на русскую службу и стал одним из ведущих наших военных теоретиков (это о нём говорилось в знаменитой поэтической шутке: «Жомини да Жомини, а об водке ни пол слова...»). Сын его, Александр Генрихович, с молодых лет служил на дипломатическом поприще, во время Крымской войны участвовал в важнейших переговорах, где и познакомился с будущим канцлером. Они сошлись во взглядах на внешние задачи России, и в 856-м Горчаков назначил Жомини старшим советником МИД. По сути он стал его личным порученцем.

Выбор оказался правильным: сорокалетний дипломат обладал не только большим опытом, но и сильным литературным талантом: он составлял и редактировал все важнейшие документы Министерства, а Горчаков, соученик Пушкина, очень ценил качество слога в дипломатии, он понимал, что это есть не только деловые документы, но имеющие также общественное воздействие («пропагандистское», как сейчас бы выразились). Горчаков в полном доверии проработал с Жомини вплоть до своей отставки. Кстати, советник министра оставил ряд мемуарно-исторических сочинений о Крымской войне; написанные очень живо, они давным-давно не переиздавались, что несомненно следует сделать.

Георгий Чичерин: «Ближайший сотрудник кн. Горчакова во всё время его управления был старший советник Министерства бар. А.Т. Жомини... Человек самых привлекательных личных качеств, образованный, с тонким и впечатляющим умом, он особенно славился как стилист. Большинство дипломатических циркуляров в управлении кн. Горчакова составлены бароном Жомини, он умел облекать мысль Правительства в осторожную дипломатическую форму. Будучи близким к кн. Горчакову лицом, бар. Жомини научился ценить лучшие его качества, и между ним и князем установилась крепкая связь взаимного расположения. И после смерти кн. Горчакова бар. Жомини выступал в печати защитником его личности и памяти».