Текст книги "Тур — воин вереска"

Автор книги: Сергей Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Отважного направляет Господь

Едва развиднелось с утра, шведский лагерь был на ногах. Всё приготовили к переправе и маршу; не было причин полагать, что переправа через эту не самую большую литовскую речку, которая даже сейчас, в паводок, была не более сорока ярдов, задержит отряд надолго, и не было желания оставаться на левом берегу долее, так как в любой час могли появиться русские, и тогда все усилия, затраченные в последние дни, оказались бы напрасными, и никто не смог бы уж поручиться, что до Риги доберутся все.

Когда растаял в лугах утренний туман, когда последние облачка его уплыли по водам Прони к Сожу, капитан Оберг с двумя лейтенантами – одним от кавалерии, другим от пехоты – поднялся на подходящий бугорок и в зрительную трубу осмотрел внимательно противоположный берег. Справа он увидел лесок и слева увидел лесок, прямо перед собой – не очень большое и не возделанное, брошенное, заросшее чертополохом поле, поднимавшееся плавно на холм. По краю поля уходил на запад едва приметный просёлок... Что за холмом, капитан не знал, и на плане у него ничего не было помечено; вероятно, там был лес; и маловероятно – что деревня: не видно было дымов, не слышно собак и петухов.

Удостоверившись, что всё в округе спокойно, Оберг послал с полсотни драгунов разведать брод и ближайшие окрестности. Лейтенант от кавалерии сам вызвался возглавить этот отряд. А лейтенант от пехоты отправился строить своих в колонну.

Драгуны неспешно въехали в реку. Весьма порадовало капитана то, что даже после дождей здесь было не очень глубоко – даже менее глубоко, чем он ожидал; ни в одном месте всадникам не пришлось плыть. Это означало, что переправа не займёт слишком много времени. С первыми лучами солнца, светившими им в спину, драгуны выбрались на правый берег, и только двинулись они по просёлочной дороге, в поле раздалась музыка...

Менее всего ожидавшие услышать в этот час и в этом месте музыку, оторопевшие драгуны остановились. И капитан Оберг, собравшийся уж покидать взгорок, задержался на нём, снова достал из походной сумки зрительную трубу.

Откуда они взялись – эти музыканты? Этого никто не мог понять. Они будто выросли из земли – посреди того поля. Никто не видел, чтобы они шли по полю от того леса или от другого, никто не замечал, чтобы они переваливали через холм, хотя сотни или даже тысячи глаз смотрели всё это время и на лесочки, и на холм, и на поле. Четверо их было этих чудаков-музыкантов. Может, со свадьбы домой шли? Всю ночь гуляющих ублажали да так припозднились, что домой уж отправились поутру. Розовощёкий юноша, едва не мальчик, в бубен бил; ухал в руках у него бубен, дружно звякали колокольцы; рядом с ним старик – большой мастер, заходилась под быстрыми пальцами его жалейка; и лира колёсная у дюжего мужика гудела-пиликала в искусных руках – натужно, с подхрипом, всё, что могла, всю мощь звука выдавала на пределе; пищала волынка – это другой дюжий мужик раздувал щёки, да так старательно раздувал, будто не в волынку он дул, а в большой мех кузнечный, над которым синим огнём пылала жаровня и железо раскалялось добела; щёки на смуглом лице его так и круглились тарами, и пучились, словно во гневе, глаза.

Задорную играли они, предерзкую музыку. Будто насмехались они над непрошеными гостями с того берега или будто дразнили их. Или мир собирали для общего дела?.. Кабы были среди шведских драгун боязливые, то от гудения лиры надсадного, от писка волынки пронзительного, от затейливых жёстких рулад застыла бы у них в жилах кровь... Играли эти чудаки-музыканты и по полю прямиком к шведским драгунам шли. Не иначе спьяну, – так решили драгуны, – залили мужики глаза и не видят против солнца, на кого дерзают с музыкой идти, не знают выпивохи страха, позабыли дома мозги, не слышат за собственным шумом тяжёлого топота сотен копыт...

То-то удивятся музыканты, то-то струхнут безрассудные, когда разберутся, куда их несут ноги!

И тут внезапно для всех громыхнули два дружных залпа: один из правого леска, другой из левого. Пока драгуны дивились на музыкантов, пока капитан Оберг разглядывал в трубу волынку, так похожую на родную, шведскую, не заметили они, как подкрались подлеском какие-то люди, и немало их было – несколько десятков. Выстрелы громыхнули, посыпались на драгун злые пули, а стрелков уж как не бывало.

Кто-то из драгун, подстреленный насмерть, свалился с коня, кто-то вместе с конём повалился, остальные попятились к реке. С левого берега ответили на залпы мушкетёры, но ответили не дружно, ибо были застигнуты врасплох. Да и вряд ли пули, посланные ими, наделали бед в рядах неожиданного и неизвестного врага. Разрядив стволы, нападавшие в тот же миг бесследно исчезли, растворились в деревьях и кустах, будто сами стали деревьями и кустами. Непонятно куда подевались и музыканты. Из земли они выросли, сквозь землю они и провалились.

Лейтенант, что был с драгунами, быстро справился с недоумением и, выхватив шпагу, пустил коня галопом в сторону ближайшего, правого, леска. Отряд, весьма поредевший, ринулся за ним. Но не повезло драгунам. Лейтенант полагал, что, разрядив ружья, противник кинулся наутёк и не составит труда его настигнуть и наказать; он просчитался. Противник оказался не так прост. Атаку драгун здесь ждали. Выступили из-за деревьев новые стрелки и по короткой команде ударили в атакующих вторым, ещё более злым и точным, залпом, так как стреляли они почти в упор. Атака смешалась. Ржали и храпели раненые лошади, кричали и падали драгуны. Лейтенант призывал продолжать атаку и, размахивая шпагой, ворвался в лесок, но, когда пороховой дым рассеялся, он никого за деревьями не обнаружил. Таинственный противник, будто призрак, без следа исчез.

– Господи Иисусе!.. – только и сказал храбрый лейтенант и перекрестился.

С остатками отряда он вернулся на другой берег – к капитану Обергу.

– Нас встретили какие-то дьяволы! – сказали драгуны своим товарищам. – Мы даже не знаем, сколько их было. Мы хотели их видеть, но они растаяли, как свет факела в свете дня. Мы хотели их убить, но разили шпагами воздух...

Офицеры держали совет. Можно было бы обстрелять оба леска из пушек, однако очень мало осталось зарядов для них, чтобы позволить себе стрелять вслепую. И растратив эти заряды, пушки придётся совсем бросить, поскольку от них более не будет никакого проку, – других зарядов взять негде. Поэтому лучше приберечь их до встречи с русскими, какая всё ещё вероятна, – как и вчера, как и позавчера, – ибо не близок путь до Риги... Решение приняли простое, не стали голову ломать хитрыми придумками ради того, чтобы обмануть и выманить на открытое место... скорее всего мужика... надо отдать ему должное – дельного мужика, сметливого, осторожного, однако всё-таки мужика без знания военного дела, истории войн и сражений, без понимания тактики, без понятия манёвра. Если разом переправить всю кавалерию – шесть сотен драгун шведских, немецких, карельских и лифляндских, – мужик в тех лесочках хвост подожмёт, нос из кустов даже не высунет; и уж за кавалерией переправлять пехоту и обоз; а если мужик, набравшись храбрости и оставив укрытие, выйдет в открытое поле – атаковать его по излюбленной тактике короля, то есть безудержным, устрашающим галопом со шпагой в руке.

С этим предложением капитана Оберга все и согласились.

Но стоило только первым сотням кавалеристов войти в воду, из обоих лесочков открылась такая стрельба и поднялся такой грохот, такой дружный огонь ударил, что какой-нибудь путник, проходивший стороной, за тем холмом, к примеру, мог подумать, что приближается новая гроза. Поскольку брод был узок и всадники ехали тесной колонной, шквал пуль имел весьма губительное действие и произвёл в рядах драгун немалые опустошения. Так и не добравшись до правого берега, шведы вынуждены были повернуть назад. Они потеряли несколько десятков человек, а о достижении цели и речи не могло быть. Враг стрелял метко и ни пороха, ни пуль не жалел – похоже, и того и другого было у него в избытке.

Тогда Оберг, кусая губы и нервно теребя носовой платок в руках, задумался всерьёз. Невидимый враг требовал к себе не только внимания, но и уважения. И капитан решил прибегнуть к классической тактике боя в открытом поле. На взгорке возле себя он выстроил мушкетёров в две шеренги и велел взять лесочки на прицел; блеснули на солнце два ряда стволов флинтов[90]90
  Flintlasgevar, или musket, шведское кремнёвое ружьё; весило около 5 кг, калибр его составлял 20,04 мм, дальнобойность – до 225 м; было введено в шведской армии в 1692 году.


[Закрыть]. И двум сотням пикинёров велел немедля переправляться.

Наблюдая за тем берегом в трубу, он замечал, что было в лесочках какое-то движение: то осинка покачнётся, то вздрогнет листва подлеска, то колыхнутся верхушки трав, кустарников... Когда пикинёры вошли в воду, лейтенант скомандовал первой шеренге мушкетёров залп. От грохота этого залпа рябь пробежала по поверхности реки. Пули защёлкали по лесочкам, сшибая ветки и листву, впиваясь в землю и выбрасывая вверх комки дёрна. Противник не отвечал. Пикинёры, взбодрившись этим обстоятельством, ускорили переправу; до берега было уж рукой подать. Лейтенант скомандовал залп второй шеренге. И новый грохот раскатился по округе. Злые рои пуль опять сшибали ветки и листву, кору с деревьев; стоном стонал лес – и слева, и справа.

Уже считали дело решённым, и офицеры поздравляли Оберга и друг друга, и первые пикинёры уже выбирались на правый берег, как снова ожил противник и открыл такой шквал огня, что несчастные пикинёры, роняя пики, кубарем покатились в воду, в которой, казалось, могли сейчас найти единственное укрытие. Но и в воде многих настигали пули. Пока мушкетёры перезаряжали мушкеты, до четверти пикинёров расстались с жизнью. Тела их вода подхватывала и уносила прочь. Раненые старались удержаться на ногах, хватались за своих товарищей.

В течение дня ещё несколько раз пытались перейти реку. Обстреливали невидимого, дьявольски хитрого противника из мушкетов, гренадеры, достав свои мортирки, забрасывали лесочки гранатами, пикинёры пробовали закрепиться под бережком, прячась за травой, за стволами вётел. Всё не имело успеха. Противник, казалось, был неуязвим и меткой стрельбой никак не давал пикинёрам зацепиться за берег. Где-то ухал бубен, насмехалась волынка, лира гудела, гудела – будто вливала силы в тех отчаянных стрелков, что осыпали пулями брод.

Наконец капитан Оберг оставил попытки переправить своё тысячное войско при свете дня; он решил переправиться ночью. Одно его радовало: что русских всё ещё не было видно; и тешил он надежду, что русские далеко и грохота стрельбы не слышат. Ближе к вечеру капитан прибегнул к хитрости: приказал раскинуть лагерь – поставить палатки, разжечь костры и поддерживать в них огонь, а на деле готовиться к новой – решительной – атаке.

Была самая середина лета, и полная луна в свой час выкатывалась на небеса, и ночи стояли ясные, ни одно облачко не ходило под звёздами. Всё это являло собой большое неудобство для замысла капитана, так как в ясную полнолунную ночь далеко видать и даже, не зажигая свечи, на барабане приказы писать можно. Но делать было нечего; грозы недавно прошли, и новое тёмное ненастье не намечалось. Обергу оставалось рассчитывать на весьма короткое время в самом начале ночи, – пока луна не поднимется высоко, – и полагаться на усталость и невнимательность противника.

И вот это время подошло...

Пока дивизион пехотинцев[91]91
  В дивизионе армии Карла XII было 18 рядовых.


[Закрыть] поддерживал видимость ночной лагерной жизни, весь отряд, стараясь ничем не нарушить тишины, двинулся к броду. Впереди шла кавалерия, следом – пехота. Негромко журчала река в стеблях осоки, временами шелестел листвой лёгкий ветерок, ухала вдалеке ночная хищная птица, и луна только-только выходила на небосклон.

Наверное, враг, обманутый царившей тишиной, сморённый усталостью, задремал и не видел, как ряд за рядом въезжали в реку чёрные тени – драгуны... десяток, второй, третий... и за ними всё новые всадники сплошным тёмным пятном, потоком спускались с левого берега, и становился этот поток всё шире и чернее. Вот уж драгуны достигли середины русла, но всё по-прежнему было тихо. Серебрилась рябь на воде, чернели лесочки, сияли звёзды, восходила луна.

И вот драгуны – десяток, второй, третий – достигли цели. Ряд за рядом выезжали они на отлогий берег и немедля выстраивались для атаки, плотно выстраивались эскадроны – «колено в колено», как в шведской коннице было заведено. Косились на лесочки, но ничто не говорило о том, что там затаился противник. Ни движения, ни выстрелов не было.

Когда уж драгун на берегу собралось достаточно и успех как будто был достигнут, всадники и пехота перестали строго соблюдать тишину, переправа оживилась; послышались восклицания, смех, вода заплескалась шумнее. Поэтому не сразу заметили, что нечто в природе изменилось. Но вот насторожились: что такое?.. Тихо-тихо дрожала земля. И дрожание это постепенно становилось сильнее.

Капитан Оберг, который уже тоже переправился, взмахнул рукой, призывая всех к вниманию. Смолкли восклицания и смех. Замерли драгуны и пехотинцы. Только нервничали, всхрапывали и мотали головами, переступали, вздрагивали лошади.

Дрожание земли, до этого едва ощутимое, быстро нарастало, вот уже оно обратилось в глухой гул. Это явно неслась вскачь конница, и была она всё ближе. За годы войны такого наслушались немало, потому ошибки быть не могло. Оберг оглянулся на лагерь – не русская ли кавалерия на подходе? Однако в лагере было всё спокойно; несколько солдат ходили от костра к костру и бросали в огонь хворост. Тут капитан уже и слухом услышал приближающийся гул. И приближался этот гул вовсе не с востока, не из-за реки, а напротив – с запада, из-за холма, который выглядел в лунном свете бледным серым пятном.

Не только капитан, но и все остальные услышали уже к сему времени приближение конницы. Взоры переправившихся солдат обратились к холму. Гул был всё ближе и громче. Многие из пехотинцев и всадников сами не заметили, как попятились; движение их было словно бы невольное, – куда в мгновение ока потянулась душа, туда подалось и тело; таким милым и спокойным, таким желанным, совсем как райский сад, показался берег, какой они не далее четверти часа назад покинули... Заметив движение малодушных, Оберг скомандовал «стоять!» и выхватил из ножен шпагу.

– Стоять на месте! Держать строй!..

Драгуны, какие успели уже переправиться, выстроились в несколько шеренг и по примеру своего капитана обнажили шпаги.

И в эту самую минуту из-за холма вылетела конница. И загрохотало... Много ли было там всадников, мало ли, шведы не могли в темноте понять. Но внезапная атака неизвестного врага выглядела впечатляюще. Бурный поток, прорвавший плотину, страшный ноток, сметающий все препятствия со своего пути, неудержимый, злой, бурлящий, опрокидывающий камни и срывающий траву, оглушительно шумящий, жестокий поток. В полутьме, в очень бледном свете луны, невозможно было разглядеть кого-либо из всадников, выделить одного из массы всех. Лавина, некая грозная живая масса, чёрная и уже сверкающая под луной и звёздами сталью, быстро подминала под себя поле и стремительно приближалась к реке, к броду, к шведскому отряду, частью переправившемуся уже.

– Стоять! Держать строй! Переправляться...

Капитан Оберг призывно махал рукой всадникам и пехотинцам, которые ещё ожидали своей очереди на левом берегу, а сам, широко раскрыв глаза, чтобы лучше видеть в ночи, глядел на приближающуюся конницу. И наконец он смог уже выделить нескольких всадников. Это было важно для него. Капитан хотел рассмотреть офицеров, дабы знать, с кем ему предстоит сейчас сражаться, дабы понять, что за враг перед ним и какого от него можно ожидать манёвра. Те, кого он выделил, не были похожи на офицеров.

Огромные чёрные всадники, представившиеся Обергу исполинскими в неверном свете луны и звёзд, представившиеся фантастическими в своей неудержимой атаке, неслись во весь опор и уже заслоняли полнеба, когда капитан, наконец, рассмотрел достаточно чётко очертания одного из них – самого первого, призрачного исполина...

Это был Минотавр. Полубык-получеловек, мифический монстр, будто некое языческое божество, он только видом своим ввергнул многих в смятение, и те, кто ждал сражения и искал сражения, уже не хотели сражения и помышляли лишь о том, как бы ловчее сейчас отступить, как бы не промедлить с собственным спасением. Капитан припомнил: однажды он видел Минотавра в здешних лесах. И подумал тогда, что тот привиделся ему в лихорадке, в кошмарном сне, в бреду, предстал призраком, плодом воображения человека, борющегося с недугом. Но нет, он был наяву – Минотавр – во плоти, в силе, в мощи, в грозном крике, в стремительном движении, в блеске сабли. И был он всё ближе. Сотрясалась земля, ржали кони, уже хлопали выстрелы.

На берег тем временем выходили всё новые десятки и сотни солдат, их подпирали и подталкивали следующие за ними, а те, что уже стояли на берегу, вдруг снова попятились. Возникла заминка, неразбериха. За грохотом скачущей конницы никто не слышат команд офицеров.

– Держать строй! Атаковать!.. – скомандовал между тем Оберг.

Но и его команду услышали только те, что были справа и слева. Тогда капитан, подняв выше шпагу, сам ринулся на врага. За ним последовали десяток драгун, потом другой, третий, и вот уже сотня за сотней, сдвинувшись с места, пошли следом рысью. Летели вперёд, нацелив во тьму острые клинки.

Тут-то конницы и сошлись. Удар был страшен. Сшиблись кони грудь в грудь, ударились всадники плечо в плечо, пронзили один другого пиками, шпагами, саблями. Могучим напором спереди и сзади иные были выброшены вверх, подняты вместе с лошадьми; оглушённые или бездыханные, они тут же пали на плечи товарищей, сокрушая их, увлекая на землю, под копыта конницы, умножая жертвы. Оберга миловал Бог, его конь удержался на ногах. Однако натиск противника оказался столь силён, что распались первые цепи драгун, и атакующие ударили в самую гущу шведских солдат. Все успевшие переправиться были опрокинуты обратно в реку. Теснили к воде и драгун, разделённых на две части, и те ничего не могли поделать, отступали, отступали; приседали под неудержимым натиском их кони, копыта скользили по траве, по песку, по мёртвым телам.

Противники сошлись друг другу под стать. Звенели клинки, лилась кровь, ломались пики, со страшным хрустом переламывались кости, ударяли кулаки, грызлись кони. Противник, вихрем налетевший в ночи, всё наседал, и давил, и сокрушал; облитый серебряным светом луны, разил и разил Минотавр, к которому стремился пробиться через сумятицу боя капитан Оберг... или уж не Минотавр это дрался, а могучий рыцарь, сошедший с рисунков из старинных книг, какими Оберг зачитывался с детства. Но, верно, не судьба была Обергу пробиться к этому рыцарю; живой, бурлящий поток людей, коней относил его назад и назад, всё дальше к реке, наконец – с берега в воду; всё пятился, отступал под ним верный конь, только видел капитан, как где-то там, наверху, под звёздными небесами, могучий рыцарь тяжёлыми и точными ударами руки, кошмарной сабли своей поражал и разбрасывал на стороны его доблестных солдат.

Собравшись с силами, повинуясь новому громогласному призыву капитана, шведские драгуны и пехотинцы кинулись на врага в едином порыве. И вроде сначала атака удалась, и рвался у Оберга из груди новый клич вместе с ликованием. Однако и неприятель, достойнейший из достойных, собрался с силами, и он поднажал и опять опрокинул смельчаков.

Снова и снова сбрасывали драгун и пехотинцев в реку. Дышали тяжело и с той, и с другой стороны. С трудом уж поднимались руки, не выдерживала, ломалась сталь. Многие, очень многие полегли – по их бездыханным телам ходили, на телах их боролись, на них валились новые тела; кровь изобильными ручьями стекала в реку.

Время шло. Уже и луна поднялась высоко, затем пошла под уклон, и поблекли звёзды, и стал серым восток, и посветлело...

Тут и увидели шведы, что напавших на них было не так уж и много. Можно даже сказать, что было их до обидного немного, и было поразительно, что этим нападавшим так много удалось. Рассчитывать они могли разве что на внезапность, на мощь первой атаки, на первый, сокрушающий и всё сминающий удар во тьме – в союзе с неизвестностью. А выдержать продолжительный бой, да по правилам войны, да с умелым манёвром – это было не в их силах.

Капитан Оберг воспрянул духом. Его тысяча против ста да при ясном свете – разве не залог это несомненной победы?.. И он посылал на врага всё новые свежие силы; одним направо указывал, другим налево, а сам со всей решительностью ударял в центр. И выходили на берег, выбирались из воды очередные сотни, их подпирали другие, а тех – третьи, и давили на плечи впереди идущим там, на противном берегу; для бодрости, для вящей силы духа развернули знамёна и стучали в гулкие барабаны. И всё меньше было врагов, под ударами шведского оружия таяли они, казавшиеся ночью такими несокрушимыми, таяли, как лёд на весеннем солнце.

...Оберг слышал, что этого человека называли Туром. За ним шли, как за тараном. За ним следовали, позабыв про опасность или презрев опасность. Будто одержимые дьяволом, крутились в седле люди Тура, славные были воины, хотя по виду на воинов не похожи – со шкурами на плечах, со звериными масками на лицах – сыновья первозданных лесов, дети дикой природы. Придя сюда, они явно пришли на смерть, решились на смерть; они и дрались насмерть. Всё меньше их было.

Вот ещё один пал – тот, что задорно и зло кричал петухом, устрашал одних, а других приводил в трепет... замолчал он навеки, сполз с коня на траву с пробитой мушкетной пулей грудью.

От Тура ни на шаг не отступал другой исполин, воитель опытный, с осанкой гордой, с рукой искусной, неутомимой; лик свой он скрывал под маской волка.

И когда Тур, увлёкшись битвой, владея саблей мастерски, круша черепа, ключицы и плечи добрых шведских солдат, срубая древка пик, ломая шпаги, отделился от своих, от немногих уж – всего-то их осталось, что четыре музыканта, и ликовали шведы, – когда конь могучий понёс его напролом через ряды пехотинцев в воду, отчаянно храбрый воин в маске волка послал своего коня за ним. И верно, надёжно прикрывал этот воин Туру спину. Но ему самому никто спины уже не прикрывал. И один из драгун не преминул этим воспользоваться и ударил его сзади шпагой в шею. И другой драгун с победным зычным криком вонзил ему шпагу в бок. Вскричав от боли и выронив саблю, заливаясь кровью, брызжущей из раны в шее, человек этот обмяк и склонился без сил к холке коня. Он уже едва держался в седле; жизнь быстро покидала его.

Тур оглянулся. Увидев, что произошло, вскричал он страшно. Развернул коня своего назад и так широко и так круто повёл саблей, что все окружавшие его шведские солдаты отпрянули, иные, не удержавшись на ногах, повалились в воду. Но что мог сделать Тур один, пусть и славный он, могучий воин?.. Уже лежал распластанный на родной земле бубенщик молодой; чуть подальше – бездыханный старик, ещё удерживая в руке свою бессмысленную жалейку; возле раздавленной лиры, на груде тел покоился лирщик; а волынщик нашёл смерть на песке, у самого брода, с ним была ещё его волынка.

И все другие из дружины Тура полегли. Имя им – герои, место им по чести, по доблести – райские кущи.

Только Тур и остался. Раненого друга, истекающего кровью, он снял с коня и вместе с ним прошёл он среди шведских солдат. А те расступались, давали ему путь. Пройдя брод, он бросился в воду. Солдаты оглядывались на Оберга. Что скажет он? Но Оберг молчал. Поэтому никто не преследовал Тура. Воин знатный, он много им здесь понаделал бед. Сильный достоин уважения.

Когда эти двое, увлекаемые течением, скрылись за поворотом реки, взоры всех обратились на северо-запад. Дорога домой была свободна...