Текст книги "Полночный путь"

Автор книги: Сергей Лексутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

Глава 4

Поднимаясь средь бела дня со льда к воротам, обнаружили, что ворота заперты, а над стеной торчат шлемы стражи.

Горчак проворчал:

– Накаркал… Не иначе, лазутчики донесли, что идет кто-то… Скорее всего печенеги.

С надвратной башни грозно вопросили:

– Што за люди?

Горчак толкнул локтем Серика:

– Разговаривай ты… Мне все еще приходится таиться от Рюриковых дружинников…

Серик задрал голову, крикнул:

– Люди купца Реута!

– Ба-а… Серик?.. С каких это пор ты человеком Реута стал?

– Да только на пару месяцев. Я купеческую дочку в пустынь сопровождал, а то Реутовы стражники все в Сурож ушли, и там зазимовали. Нам ворота-то откроют? Или оставите на растерзание печенегам?

– Откуда про печенегов знаете? – удивился воин. – Они еще далеко. Вече у нас. Народ как узнал про приближение печенегов – сразу в набат ударили. Все ж знают уже, что Рюрик латинскую веру принял. Вот и думают: печенеги снаружи полезут, а он им изнутри помогать будет.

– А почему мы набат не слышали?

– Да давно уж ударили. С полудня шумят на торжище. Многие хотят побить Рюрикову дружину, да и самого его… – стражник отклонился от бойницы, заорал кому-то: – Ворота откройте! Подмога пришла. Там, на торжище, Серик, Батутов брат, не помешает…

Пока ехали до Реутова двора, Серик с Горчаком надели кольчуги, шлемы. Пока обоз втягивался во двор, успели и коней оседлать. Вскочили в седла. И тут к Серику подбежала Анастасия, ухватилась за стремя, запрокинула прекрасное, разрумянившееся от мороза и волнения лицо, выкрикнула:

– Любый мой! Я ждать тебя буду – сколько батя позволит! Добейся чести! – и, выпустив стремя, убежала в ворота, вслед за последними санями.

Серик, ошеломленный, стоял на месте, а Горчак уже мчался по пустынной улице. Наконец пришел в себя и полетел, как по воздуху – душа пела, будто стрела в полете.

При въезде на торжище, Горчак опустил на лицо личину. Серик опускать личину не стал. Кто-то, при виде Серика, весело заорал:

– Ба-а… Серик?! А мы уж думали – ты пропустишь эдакое веселье… Шарап со Звягой во-он там, где Рюриковы дружинники сгрудились…

Горчак проговорил из-под личины:

– Пошли к возвышению. Чую, без моего свидетельства не обойтись. Кажись, Рюрик уболтал маловерных?..

Когда приблизились к возвышению, расслышали голос Рюрика, он рассудительно вещал:

– Это все наветы моих врагов! Ну, рассудите сами; с какой такой больной головы мне, русскому князю, принимать латинянскую веру?..

Тут же, чуть отступя от края, стоял князь Роман. По лицу его было видно, что он и верит, и не верит Рюрику. Тем временем к возвышению вплотную подъехал Горчак. Резким движением откинув с лица личину, медленно выговорил:

– Князь Рюрик, узнаешь меня?

Рюрик машинально ляпнул в полголоса:

– Горча-ак… – но тут же спохватился, и на все торжище выкрикнул: – Вот, поглядите, один из тех, кто наветы распускает!

Горчак, не менее громким голосом, вопросил на все торжище:

– А поведай-ка киевлянам, куда ты ходил походом?

– В Царьград я ходил, воевать против проклятых латинян…

– А я в твоей дружине ведь ходил… Только, помнится мне, что Царьград Маракандой назывался. И твои дружки, германские и франкские крестоносцы, всякие графы и герцоги, тебя так же герцогом Рюриком величали…

Толпа угрожающе наперла, раздались крики:

– Побить их! И вся недолга… Пока печенеги не нагрянули…

Князь Роман поднял руку, он все еще держал толпу в узде, потому как любили его киевляне, заговорил громким, ясным голосом:

– Не гоже русичам убивать русичей! Пусть уходит из города вместе с дружиной!

Кое-кто в толпе был вооружен дрекольем, но большинство были вооружены очень даже неплохо; наряду с топорами, и мечами тоже, на многих надеты кольчуги. Так что, Рюриковым дружинникам тяжко бы пришлось. Они молча стояли в три ряда, перекрывая улицу. За их спинами, спиной к торжищу, стояло еще три ряда. "Бывалые…" – отметил про себя Серик.

Толпа раздумывала недолго, вскоре раздались крики:

– Да пусть уходят! Нешто мы басурманы, своих рубить?..

Воспользовавшись тем, что толпа отхлынула, дружинники ловко сомкнулись в плотный квадрат, быстро прошли к возвышению. Князь Рюрик спрыгнул с помоста, прямо в строй своей дружины. И они пошли прочь, так и не размыкая строя. Незаметно оказавшийся рядом Шарап, проговорил:

– Ишь, выправку показывают… Трудненько было бы порушить такой строй…

Толпа валила следом, выкрикивая угрозы, и что киевляне не всегда такие добрые. На своем подворье, дружинники собрались быстро – люди привычные к походной жизни.

Они вытянулись из ворот не длинной, но грозной железной змеей, и поехали прочь, не оглядываясь. Кто-то из стражников пустил им вслед стрелу, с нанизанной на ней крысой – недвусмысленный намек, что путь Рюрику в Киев заказан.

Серик, Шарап со Звягой, и Горчак долго еще стояли возле ворот и смотрели вслед Рюриковой дружине. Шарап задумчиво пробормотал:

– В аккурат навстречу печенегам пошли…

Серик проговорил:

– Я пойду биться в княжьей дружине в поле…

Шарап засмеялся:

– Князь не возьмет тебя, в строю мешаться… Тебя ж лет пять строю еще нужно обучать! Что с того, что ты первый на мечах? Сеча в тесном строю – совсем другое дело…

– А я стрельцом пойду! – упрямо мотнул головой Серик.

– Што так?! – изумился Шарап.

– Есть причина… – уклончиво отговорился Серик.

– Ну что ж, может, и добьешься чести… – раздумчиво проговорил Звяга. – Лазутчики сказывали, что печенегов идет не шибко много… Слышь, Шарап, я слыхал, Серик сопровождал в пустынь дочку купца Реута…

– Во-от оно что… – понимающе протянул Шарап. – Да-а… Серик, не по зубам ты решил кус отхватить… Сложишь буйну голову…

– А и плевать! Не жизнь мне без нее…

– Што, в первой же сечи боярство надеешься заслужить? Не такой уж и щедрый князь Роман…

– А я сильно постараюсь! – упрямо выкрикнул Серик, и, развернувшись, погнал коня в ворота.

Князь был еще на торжище, о чем-то толковал с купцами и именитыми горожанами. Серик не решился подъехать прямо к нему, остановил коня за спинами купцов, и сидел, раздумывая, как бы приблизиться к князю. Но князь сам подозвал его:

– Эгей, Серик, поди сюда!

Соскочив с коня, Серик подошел, сквозь расступившихся купцов. Тут был и Батута. Машинально Серик отметил, что Батута в именитые помаленьку выбивается… Князь тем временем спросил строго:

– Тебя, буйная головушка, я уже знаю, а что за человек этот Горчак?

Серик пожал плечами:

– Хороший человек, верный… Я с ним дочку купца Реута сопровождал в пустынь, сегодня только вернулись, как раз к веселью.

– Что он там болтал про Мараканду?

– А он не болтал, княже, он, и правда, там был, а потом прошел аж до Индии и страны серов в караванной страже. Нынче осенью только вернулся с сурожанами. Его-то и пытались зарезать Рюриковы дружинники возле нашего двора… Потому как поняли, что он всему Киеву расскажет, где был, и что делал князь Рюрик.

– И что он там делал?

– Перво-наперво плащ, обшитый крестами надел, потом вино пил с графами и герцогами, а потом пошел с ними на сарацин. Один его дружинник, который моему брату меч заказал, как раз сарацинским серебром и дал задаток.

– Та-ак… Занятно… – протянул князь задумчиво.

Серик, наконец, решился:

– Княже, ты с войском, я слышал, пойдешь в поле печенегов бить? Возьми меня в войско!

– Нашто ты мне? – не выходя из задумчивости, бросил князь. – Тебя ж еще строю лет шесть-семь учить надо. Под ногами мешаться? Так ведь, ты в строю еще и слабым звеном будешь… Будешь сидеть на стенах, на случай, если мне не удастся побить печенегов в поле…

– Княже! – в отчаянии выкрикнул Серик. – Я стреляю знатно; и из лука, и из самострела. Мне брат самострел нынче осенью сделал, не хуже ромейского!

– Стреле-ец, говоришь, знатный? – оживился князь. – Хорошие стрельцы мне нужны… Благо, строю их учить не обязательно, лишь бы под ногами копейщиков не путались… Ладно, выступаем после завтра, а завтра найди сотника Гнездилу, он тебе покажет место в строю…

Домой шли с Батутой. Держась за стремя, Батута шагал рядом, и осуждающе качал головой. Наконец, заговорил:

– То ты не хочешь в дружинники, то в войско тебе припекло идти… Какой из тебя воин?!

– Воин, как воин, не хуже других… – проворчал Серик. – Ты лучше скажи, как с князем договорились?

– Справедлив наш князь – пополам расходы. Купцы и ремесленные люди, что дают снаряжение, лишь половину даром отдают, за вторую князь платит сполна.

Расседлав коня на подворье, Серик послал с ним Прибытка на санях, с наказом привезти оставленное у купца Реута остальное снаряжение, да и волчьи шкуры заодно. Серик успел и напариться в бане, и всей семьей уже сидели за столом, когда, наконец, явился Прибыток. Не увидев в окно обоза со шкурами, Серик грозно вопросил:

– Где мягкая рухлядь?!

Прибыток растерянно протянул кошель, сказал:

– А купец все шкуры купил…

Серик распустил завязки, и ахнул; он думал, в кошеле будет серебро, а он оказался полным золота!

Батута заглянул в кошель, прошептал потрясенно:

– Это ж сколько возов ты набил волков?!

Серик растерянно пробормотал:

– Да всего три воза шкур было…

– Щедр купец Реут… – покачал головой Батута. – Какие-то виды он на тебя имеет… Что поделать, купцы завсегда стараются к себе на службу татей привлечь… Потому как сами тати и есть…

Как ни тянуло Серика спать после дальней дороги и бани, но он принялся деятельно готовиться к предстоящему походу; собрал все наконечники стрел, какие были у Батуты, все стрелы для самострела, которые Батута наковал между делом за время Серикова отсутствия.

Батута ворчал:

– Да дадут тебе стрел в войске, сколько душе угодно…

Серик отмахнулся:

– Знаем, эти дармовые наконечники… Стрелы от кожаной рубахи отскакивают…

Наутро, чуть свет, помчался на княжье подворье. От воинов было уже не протолкнуться; стояли и на княжьем подворье, и на боярских, и просто на улице, вдоль тынов. Сотника Гнездилу он нашел на боярском подворье, где стояла его сотня. Гнездило придирчиво проверял снаряжение своих воинов, построив сотню в боевой порядок. На просторном дворе красиво перестраивалась сотня. Серик залюбовался. Вот она стоит в шесть рядов; первый ряд держит короткие копья, следующие все длиннее и длиннее. В заднем ряду богатыри держат уже копья в семь шагов длинной, следует команда:

– Копья… опустить!

Копья стройно, ряд за рядом опускаются, и вот уже перед строем непроходимый вал стальных наконечников!

– Стрел… береги-ись! – копья приподнимаются, и перед строем уже непробиваемый вал из конских хвостов, привязанных к копьям под наконечниками.

– В три ряда… перестройсь! – короткий лязг, и вот уже строй растянулся вдвое.

– Тыл… береги-и! – снова лязг, и вот уже строй стоит в шесть рядов, но три ряда повернуты спиной к другим.

Следует необычная команда:

– Атака… с чела! – короткий лязг, и строй замер в шесть рядов, и перед ним стальной вал наконечников.

Серик поежился, представив, что на каждого всадника, атакующего такой строй, направлено, по меньшей мере, дюжина копий. Сотник раздраженно повернулся к замершему перед строем Серику:

– Чего тебе?

Серик встрепенулся:

– Князь стрельцом прислал в твою сотню…

– А-а… Ну, эт, хорошо-о… Поди сюда…

Серик заметил, что не все промежутки между копейщиками заняты стрельцами.

Гнездила подвел его к пустому промежутку, ухватив за плечи, поставил в строй, проворчал довольно:

– Как тут и был…

Зато недовольны оказались два матерых, дюжих воина. Покосившись на Серика, один сказал другому, через голову Серика, будто его тут и не было:

– Это ж надо, всем стрельцов, как стрельцов, а нам безусого сосунка…

– Да-а… Чего-то разлюбил нас Гнездило… – протянул второй.

Гнездила ухмыльнулся в усы, проговорил:

– Это вам за то, что прежнего не уберегли. Если и этого не убережете – хрен вам вместе с редькой, а не стрельца!

– Дак ведь, кто ж знал?! Самострельные стрелы иногда пролетают сквозь завесу. Это ж не лучные…

– Щитом надо было прикрыть! На завесу понадеялись… – обратившись к Серику, сказал: – Князь говорил, у тебя самострел есть? Значит, со вторым самострелом я пришлю к тебе отрока из младшей дружины, будет у тебя заряжающим и оруженосцем. Из самострелов стрелять, когда еще враг далеко будет. Как только подскачет шагов на сто – переходи на лук. По пехоте вообще бестолку из лука стрелять. Сади только из самострела…

Оба копейщика разом охнули:

– Ох… Он даже этого не знает… Ну, наплачемся, придется копьями работать за четверых…

Серик помалкивал; дела убеждают, а слова вызывают недоверие. Гнездила еще немного поупражнялся со своей сотней, остался доволен. Кое-кому приказал получить новый щит, или копье. Гнездила ушел, а сотня разбрелась по двору, кто-то сидели кружком, прямо на утоптанном снегу, о чем-то беседовали. Серик было, вознамерился податься домой, но суровый копейщик, один из тех, меж которыми он должен будет стоять в бою, коротко рыкнул:

– Сиди, и жди… Гнездило сказал, оруженосец должен прийти. Тебе надобно еще с ним познакомиться… А то будете завтра бегать, друг друга искать… А от нас ты на походе ни на шаг не отставай. Потеряешь место в строю, перед боем искать некогда будет.

Вскоре пришел отрок из младшей дружины. Подойдя к суровому копейщику, спросил:

– Где тут стрелец меня дожидается?

– А вот он… – кивнул головой на Серика дружинник.

Отрок, который оказался чуть постарше Серика, изумленно воскликнул:

– Тю-ю… Стрелец… Стрелец… Да он же младше меня!

Серик и сам уже обратил внимание, что все стрельцы были в годах, многим приближалось к сорока, другим – явно за тридцать. И то сказать, Серик сам помнил, каково научиться стрелять из лука. Он сам за год обучения истер штук шесть защитных рукавичек, и штук тридцать наперстников, для защиты пальцев. При отпускании, тетива жжется, будто гадюка! Он проворчал благодушно:

– Ладно, давайте знакомиться… Меня Сериком прозвали…

Копейщики быстро переглянулись, один спросил:

– Уж не тот ли ты Серик, что буйствовал осенью с Шарапом и Звягой?

– Тот самый… – Серик ухмыльнулся.

Копейщик покачал головой:

– Ну, достался подарочек… Буйствовать по пьянке – дело не хитрое… Ладно, зови меня Щербак, а это – Ратай. Сам понимаешь, за просто так такие прозвища не дают… А тебя, отрок, я не знаю…

– Котко меня зовут… – и отрок потупился.

– Еще один подарочек! – хлопнул себя по бедру рукавицей Щербак. – За что ж тебе такое прозвище дали?

– А за хитрость… – обронил отрок.

– А не за вороватость?.. – прищурился Ратай.

– Нет, не за вороватость, – отрок открыто глянул ему в глаза.

– Ну, ладно, познакомились… А вон и Гнездило идет…

По двору раскатилось:

– Ста-анови-ись!

Казалось, миг – и воины разобрались в три ряда. Один Серик замешкался. Когда он встал в свой промежуток, Котко уже стоял там. Оглядев Серика, Гнездила ухмыльнулся в усы, проговорил:

– Молодцы… Кроме Серика… Выступаем завтра, на рассвете. Пешцы поедут на санях, трое в сани. Стрельцы – тоже на санях. Своих коней не брать. Налегке пойдем, овса будет в обрез. Разойдись!

Смеркалось, когда Серик добрался до дому. Но все уже было собрано, только мать что-то увязала в узелок, и тайком сунула в мешок. Привычный уже к опасностям, Серик спал без задних ног, намаявшись за день.

Наутро он обвесился оружием, взвалил на плечо мешок с припасами, и пошел в войско. Он не видел, как мать тайком перекрестила его с крыльца. Серика немножко тревожило, что забыл вчера сказать Гнездиле, что у него только щит для конного боя, пехотного нет. Он шел вдоль длинного обоза, стоящего на улице, а до княжьего подворья было еще далеко. Наконец он спросил первого попавшегося ратника:

– А где сотня Гнездилы?

Тот махнул рукой в переулок:

– А вон, на соседней улице стоит.

Серик прошел переулок, и сразу же наткнулся на Гнездилу, который прохаживался вдоль длинного ряда саней, с запряженными в них парами лошадей. Увидев Серика, ткнул пальцем в сани, стоящие за трое саней от него:

– Туда иди. Там уже оруженосец твой сидит. Все у него есть; припас хороший, три сотни стрел лучных, да сотня самострельных…

– А я еще и своих прихватил, – похвастался Серик.

– Ну, это, ты молоде-ец… Вечно так; набираешь, набираешь стрел, а их все равно не хватает… Ну, в обозе еще двойной запас имеется…

– Только, щита пехотного у меня нет… – покаянно сообщил Серик.

– А он тебе и не к чему. Как ты со щитом стрелять-то будешь?

– Ну, с коня-то я стреляю…

– Пехотный щит тяжелее конного… Вот и прикинь, после скольких выстрелов твоя рука опустится и больше не поднимется, если на ней еще и щит будет висеть?

– А как же?..

– Пешцы оборонят. Ты ж для них, как батя родной. Для тех, у кого хороший стрелец стоит, сила конного удара вдвое уменьшается… Ну, иди в сани, сейчас тронемся. Вон, уж и князь со старшей дружиной к воротам проскакал…

В санях и тулупы были припасены на всех. Закутавшись в тулуп, Серик улегся рядом со своим оруженосцем. Возницей сидел Щербак. Оглядев оружие Серика, проворчал:

– Неплохо на татьбе летом разжился, а?

Серик хмуро ответил:

– Оружие и кольчугу брат делал. Может, слыхал? Батута…

– Слыхал… Как не слыхать? Сам у него еще позапрошлым летом меч заказал. Хоть и заплатил за него серебром, да быстро уверился, что меч золота стоит.

Откуда-то донеслось:

– Сотня Гнездилы-ы… Тро-огай!

Войско в удивительном порядке вытягивалось из города; не было ни шума, ни толчеи. Только снег зло визжал под полозьями тяжело нагруженных саней. Так же без суеты разобрались в длинную вереницу на дороге. Ехали три дня, все дальше на полдень от Киева, по льду Днепра. На стоянках по стану гуляли слухи; будто бы лазутчики доносили, что впереди так и идет Рюрик, со своей дружиной. Но на третий день он резко свернул, и выбрался на левый берег. Дружинники вздохнули с облегчением; значит, не на соединение с печенегами он шел. Что ж, полегче будет… Коней обихаживали по очереди, о еде можно было не беспокоиться; как только останавливались, кашевары тут же разводили костры под огромными котлами, и варили густой, наваристый кулеш. Хлебали прямо из котлов, а потом на дне котла каждому оставалось еще по куску мяса с кулак. "Да на такой кормежке – любого печенега в бараний рог согнем" – хлебая кулеш, посмеивались воины. После пускались в воспоминания, в каких походах собственных коней съедали, а в каких – и до сапог добирались. На пятый день свернули в Рось. Заночевали в Корсуне. Хоть и остановились в городе, а все равно пришлось спать в санях; потому как в избах все равно места на всех бы не хватило. Наутро выступили с присоединившейся к войску корсунской дружиной, и еще ехали день по Роси.

В полдень проехали мимо небольшого городка. На стенах мелькали пестрые платки баб и девок – они плескали на стены воду. Мрачная крепость уже превратилась в сказочный ледяной город.

Щербак проговорил:

– Бывалый тут воевода – печенеги придут ли, нет, а он стены загодя приказал полить… Еще ночку польют – и столько наморозят льда, что ничем уже стен не возьмешь. Это будет покрепче каменных, царьградских…

На следующий день потянулся обрывистый берег. Выбравшись на берег, встали станом на узком промежутке между лесом и обрывом.

Оглядываясь по сторонам, Щербак протянул:

– Доброе местечко… Здесь и побьем печенега…

– Чем же оно доброе? – удивился Серик.

– Князь худого не выберет…

– А почему это печенеги именно тут должны пройти? – скептически протянул Серик.

– А потому, что они Бугом идут, и тут единственное место на Рось спуститься и коням ноги не переломать.

Обоз отвели в лес, и тут же по опушке встали станом, задымили костры под котлами, Серик спросил Щербака:

– А если печенеги загодя дым увидят?

– А пусть видят! Боя им уже не избежать…

Тут же и заночевали, завернувшись в тулупы. Ночь прошла спокойно, утром тоже было тихо, только ближе к полудню прискакал отрок, без кольчуги, в коротком полушубке, с кривой саблей на поясе и с саадаком у седла. Промчался к шатру князя, и вскоре загнусавил сигнальный рожок. По полю поскакали бояре, выкрикивая команды. Один подскакал, закричал:

– Сотня Гнездылы – в шесть рядов, сразу после сотни Дулебко! – и умчался.

Гнездила построил сотню, и не торопясь, повел ее на поле, без спешки и толчеи втянулись на свое место в строю, а по рядам все еще неслись команды. Серик изумленно спросил:

– Ба-а… А почему все в шесть рядов стоят, а сотня с левой руки, что в обрыв упирается, всего в три?

– Ох, хо-хо-о… – протянул Ратай. – Смертники… Мало кто уцелеет… Князь мешок устроил. Пройди в тыл строя, и погляди; там как раз к нашему строю три ряда пристраиваются…

Промежуток между копейщиками был неширок, но пройти было можно, не особо-то и стесняясь. Серик обошел Котко, и прошел в тыл строя. И точно, под прямым углом, прямо к спине сотни Гнездилы, уже пристроился трехрядный строй, и воины все сплошь могучие, матерые. Дальше, у конца этого строя, в неглубокой балочке, только по копьям угадывалась конная дружина.

Из переднего ряда донеслось:

– Иду-ут!..

Серик бегом вернулся на свое место, приготовил самострел. Из-за дальнего леса катился снежный вал. Коней и всадников пока видно не было. Щербак протянул мечтательно:

– Вот бы одна конница, без пехоты…

– Ага… Разевай рот пошире… Нашел дураков… Когда это они без пехоты ходили? Это первый наскок; на прочность наш строй проверяют, как всегда…

Откуда-то сбоку донесся голос Гнездилы:

– Стрельцам бить по уверенности!

– По чьей еще уверенности? – изумился Серик.

Щербак покачал головой, какая уж там гримаса у него была под личиной, не рассмотреть, проговорил мрачно:

– По своей уверенности бить, что попадешь… Вот достался подарочек…

– А, по своей!.. – радостно воскликнул Серик и вскинул самострел, как только разглядел в клубах снежной пыли всадника.

Хорошо бить атакующих в лоб; не надо прикидывать, сколько упреждения взять, стрела сама встретит.

Ратай вздохнул:

– В белый свет…

Серик не глядя, протянул разряженный самострел за спину, он как бы сам собой исчез из руки, и тут же в ней оказался другой. Серик поймал на острие стрелы следующего, снова щелкнула тетива.

– В белый свет… – снова вздохнул Ратай.

Серик стрелял и стрелял, и вскоре ему стало казаться, что бьет он в накатывающийся морской вал, и стрелы без следа тонут в нем. Ему ни разу не удалось разглядеть, попала стрела в цель, или нет. По бокам уже вовсю щелкали тетивы других стрельцов. И вот уже вместо самострела в руку ему Котко сунул лук. Серик и забыл, что после ста шагов, уже надо переходить на лук. И он принялся стрелять с той же быстротой, с какой волков стрелял. Щербак с Ратаем уже не перешучивались; припав на колено, воткнув нижний острый край щита в снег, они уперли свои короткие копья в землю, выкопав лунки в снегу, на их плечи положил копья второй ряд, тоже уперев их в землю. И вот морской вал налетел, нависли оскаленные конские морды, широкие, сверкающие наконечники копий… Но, к удивлению Серика, всадники осадили коней прямо перед строем, и с той же быстротой, что и атаковали, помчались прочь, завесив спины щитами. Серик разинув рот, смотрел им вслед. Рядом послышался надоевший уже голос Щербака:

– Чего рот разинул?! Стреля-яй!..

Спохватившись, Серик успел пустить шесть стрел из лука, на сей раз увидел, как двое завалились в седлах. Тут же услышал и брюзгливое замечание Щербака:

– Ну, в спину бить – дело не хитрое…

Прицеливаясь уже из самострела, Серик проворчал:

– Ну, Щербак, на тебя не угодишь…

Он успел ссадить с коней еще двоих, прежде чем печенеги ускакали за лес. Некоторое время в строю царила мертвая тишина. Наконец, кто-то смачно выругался, кто-то засмеялся. В задних рядах вдруг разом заговорило несколько человек, шумно обсуждая атаку. Ратай медленно считал, вглядываясь из-под ладони в поле:

– Один, два, три, четыре, пять… – вскоре потрясенно выдохнул: – Дюжина-а!.. Щербак, там правда дюжина лежит, или мне мерещится?

– Там побо-оле дюжины… – медленно выговорил Щербак. – Ну, парочка не его, кто-то по запарке, поди, залез… Да-а, Ратай, такое жбана франкского вина стоит…

– Два жбана, Щербак, два! На такое был способен только Свиюга. Помнишь его? Позапрошлым летом на покой ушел…

– Кто ж его не помнит?.. Уж не Свиюга ли тебя обучал, а, Серик?

– Я даже не знаю никакого Свиюги… – пробормотал Серик. – Сам обучался.

Щербак сказал:

– Ага, вон идут…

Серик вгляделся. Из-за леса выдвигалась неправдоподобно ровная глыба. Даже лес длинных копий, казалось, не колыхался над головами. За спинами полка правой руки клубилась конница.

– Ратай, не сдержавшись, заорал:

– Браты-ы! Попались печенеги! Всех побьем!

Строй качнулся, ответил радостным ропотом, и снова замер. За строем печенегов мерно бухал бубен, отсчитывая ритм шагов.

Щербак сказал злорадно:

– Часто шагают. Упреют, пока до нас дойдут…

Серик прищурил глаз, поднял самострел, щелкнула тетива. Он ясно видел, как стрела ударила в овальный щит как раз на уровне груди воина, тот даже качнулся от удара, но так и продолжал идти.

Ратай рядом выговорил:

– Самострельная стрела ихний щит и с десяти шагов не пробьет… Ты попробуй по шлемам… Или по ногам… Хромой – не вояка…

Серик тщательно выцелил торчащий над щитом шлем, спустил тетиву – и увидел, как стрела лишь скользом зацепила шлем, но шибанула так, что воин несколько шагов еле ковылял, казалось, он вот-вот рухнет без памяти. Но все ж таки выправился.

Ратай посоветовал:

– Бей из своего самострела…

Было видно, что и у других стрельцов дела идут не лучшим образом. Тяжелые самострельные стрелы либо втыкались в щиты, либо пролетали мимо голов воинов.

Серик обернулся к Котко, сказал:

– Мой самострел заряжай…

Получив привычное оружие, вздохнул поглубже и прижался щекой к гладкому ложу самострела. На сей раз, стрела угодила прямиком в лоб, и, казалось, в несокрушимом строю, образовалась дыра.

Кто-то неподалеку сказал громко:

– Вот как стрелять надо! Неужто Свиюга в строй встал?

Щербак крикнул:

– А это не Свиюга, это наш Серик задает жару!

Серик сам накрутил ворот, достал из запасного колчана стрелу братовой работы, заложил в желобок, прицелился… Шлемы уже не торчали над кромками щитов; печенеги спрятали головы за щиты и шагали вслепую.

– Ну и ладно… – пробормотал Серик. – Похромаете…

И снова в строю образовалась дыра. Другие стрельцы сообразили, и тоже пустили по стреле в ноги. Строй стал щербатым, как старческая улыбка. И вдруг, он как бы слегка раздался, среди сомкнутых щитов появились промежутки.

Раздался отчаянный вопль:

– Стрельцов оберега-ай!..

Копья приподнялись, за завесой конских хвостов вражеского строя не стало видно, Ратай со Щербаком с грохотом сдвинули свои щиты перед Сериком, чья-то тяжеленная ладонь в кольчужной рукавице пригнула его голову к земле. И тут же послышались частые удары в щиты, что-то с шипением свистнуло… Однако большинство стрел без сил падали на снег, запутавшись в завесе. Копья опустились, и снова стал виден вражий строй. Он уже, будто прыжком, приблизился вплотную. Но Серик успел выбить из него двоих, прежде чем откуда-то сзади не послышался крик Гнездилы:

– Мечники! Впер-ред!

Серик не знал, что это значит, но ему быстро растолковали. Кто-то ухватил его сзади за пояс, и грубо отшвырнул назад. Серик не устоял, и полетел на утоптанный снег, под ноги копейщикам. Мимо протопал, пыхтя, воин с огромным топором в руках. Кто-то грубым пинком помог Серику встать. Ближайший копейщик рыкнули из-под личины:

– А ну назад! В тыл! Не слышал, што ль?

Наконец Серик сообразил, и, пробежав, сквозь строй, оказался за спинами воинов. Тут уже стоял Котко и тянул шею, стараясь разглядеть, что делается перед строем. Спины задних воинов замерли в страшнейшем напряжении, шеренга не шевелилась. А от передней несся жуткий треск, стук, дикие крики, вопли умирающих. Серик поглядел в промежуток, которым только что пробежал, и ничего не сумел разглядеть; какое-то мельтешение, мелькание, и больше ничего. Это длилось, казалось, вечность, но вдруг строй вздрогнул, будто сломалась кость. По строю волной понесся крик:

– Стоять кр-репко-о!..

И тут же Серик понял, что случилось – печенеги проломили строй на краю обрыва. По тому, как усилился крик и треск у первой шеренги, стало ясно, что печенеги усилили натиск. Задняя шеренга чуть подалась, и медленно закачалась, казалось, воины не устоят и разом повалятся навзничь. Но – устояли. А в пролом уже влетали закованные в сталь, в черных корзнах, как призраки, печенежские всадники. Крайние, увидев строй, стоящий под прямым углом к проломленному, моментально все поняли, и принялись осаживать коней, но остальные, ослепленные победой и снежной пылью, мчались дальше, все глубже залезая в мешок.

Стоявший неподалеку сотник Гнездила, заорал Серику:

– Чего рот раззявил?! Подмогни стрелами!

Другие стрельцы, стоявшие за строем, уже навешивали стрелы, высоко задирая луки. Серик тоже схватил лук, и принялся навешивать стрелы, на глазок выхватывая из крутящейся массы всадников, цели. Котко зарядил самострел, и тоже, высоко задрав его в небо, пустил стрелу.

Серик заорал:

– Не трать зря стрелы! Из самострела даже я не попаду навесом! – и продолжал посылать стрелу за стрелой в серое предвечернее небо.

Но вот строй шагнул вперед… Еще шаг… Еще… Взвились крики и треск с новой силой; это врубилась в толпу печенегов княжья дружина. Серик опустил лук, и тут увидел кучку окровавленных, изнеможенных людей, лежащих и сидящих на снегу.

Котко тихо вымолвил:

– Это все, что осталось, от полка левой руки…

Печенеги, попавшие в мешок, куда-то исчезли, и вот уже княжья дружина в соколином замахе нацелилась в тыл пехоте. И пехота не выдержала; побросала свои тяжелые копья и щиты и пустилась наутек. Неподалеку, в снежной пыли, мелькнуло печенежское знамя.

– Знамя! – заорал Серик, и кинулся сквозь строй вперед.

Строй уже переступил через своих павших, павших печенегов, и мерно шагал по полю, сметая остатки сопротивления. Ратай и Щербак были живы; откинув личины, они весело скалились, помахивая мечами. Копья их, видать, поломались в давке. Серик проскочил меж ними, и выбежал в поле. Сзади послышался отчаянный крик Ратая:

– Серик, ку-уда?! А ну вернись!

Но Серик уже бежал к рослому коню, стоящему неподалеку, его поводья мертвой хваткой держал убитый воин. Не мешкая, Серик мечом отсек поводья, вскочил в седло и помчался за мелькающим уже далеко впереди знаменем. А княжья дружина уже рассыпалась изгоном, и деловито разбирала арканы, побросав мечи в ножны.

То ли у Серика конь был лучше, то ли доспех легче, но расстояние между ним и знаменем быстро сокращалось. Вскоре он разглядел, сквозь мельтешение разрозненных пешцов и всадников, что скачут двое, оба в латах, у одного знамя уперто древком в стремя, у другого – длинное и тяжелое копье. Кто-то кинулся Серику наперерез. Не останавливаясь, он взмахнул мечом, привстав на стременах, но воин закрылся щитом, и Серик бить в щит не стал, а рубанул по опущенному вниз мечу, и вышиб его из руки. Помчался дальше. Наконец настиг, уже у самого леса. Воин с копьем остановился, развернул коня, уставил копье и дал шпоры. Серик пожалел, что у него нет щита. Тяжко ему придется, если он в первой же сшибке не выбьет копье из рук печенега. Он скакал, выпрямившись в седле, и, казалось, внимания не обращал на направленное ему в грудь копье. В последнее мгновение резко подогнул левую ногу и нырнул за конскую шею, но тут же выпрямился и рубанул по копью, махом отрубив его у самой руки воина. Знаменосец и не думал останавливаться, мельтешил впереди. Серик не раздумывая, помчался за ним, настиг, ухватился за древко, рванул, рубанул мечом знаменосца. Тот древка не отпускал, отмахивался от меча левой рукой в латной рукавице, напрочь забыв о собственном мече, висевшем у бедра. Серик напрягся, рванул древко, и знамя оказалось у него в руке. Он замахнулся мечом и тут разглядел совсем юное, перепуганное лицо. Шлем у знаменосца был без личины. Серик опустил меч, резко рванул поводья, разворачивая коня, и тут увидел, как к тому воину, с которым Серик только что сшибся, подскакали несколько всадников, воин перескочил на свежего коня, и все они припустили прочь. Серик в сердцах плюнул. Вот кого надо было брать, а не глупое знамя; это ж печенежский воевода, не иначе! Но было поздно, и он шагом поехал к своей сотне. Дружинники куда-то гнали пленных, на краю леса уже пылали костры – кашевары готовили ужин. Воины разбирали павших. Раненых относили к отдельным кострам, тут же суетились лекари.