Текст книги "Полночный путь"

Автор книги: Сергей Лексутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Когда на рассвете завтракали у костра, уже одетые в походную одежду, заскрипели створки ворот, и оттуда принялись неспешно вытягиваться одна за другой телеги, запряженные пароконными упряжками. Впереди шагал Унча, в кольчуге, тонкой работы, в добротных сапогах, в шлеме, с личиной и бармицей. У пояса – сабля, в добротных ножнах, окованных серебром. Да и конь, которого он вел в поводу, был не из последних. На телегах возницы тоже были одеты в кольчуги, рядом лежали щиты, луки в добротных кожаных налучьях, у пояса, у кого сабли висели, у кого тяжелые мечи.

Горчак присвистнул, и тихо проговорил:

– Ну вот, и неприметный купчик объявился…

– Ты это о чем? – удивленно спросил Серик.

– А ты приглядись повнимательнее; поклажи вроде немного, а колеса в песке глубоко вязнут. Тяжелый товар в тех телегах… Ну, хитрован! Обвел-таки вокруг пальца! То-то я все думаю: Унча, Унча… Вроде как зверушку так зовут, хитрую и пронырливую?..

До Серика все еще не доходило. Он переспросил:

– Кого обвел вокруг пальца?

Шарап проворчал хмуро:

– Чего непонятного? Оружие в телегах! А мы теперь, вроде как охрана при нем! И еще, змей такой, с нас же и оплату слупил за свою охрану…

Унча подошел к костру, сияя улыбкой от уха до уха, сказал:

– Видишь, я готов, как уговаривались. Давай остальное! – и требовательно протянул руку.

Горчак едко спросил:

– А шесть телег, эт што, припасы в дорогу?

Не моргнув глазом, Унача кивнул:

– А как же? Путь дальний; в землях башкиров все больше дремучие леса, сосняки – пасти коней негде, вот и пришлось овса побольше взять. Да ты не боись! Там и на ваших коней припасено, отдельную плату не возьму…

– Ну, спасибо! – Горчак все еще медлил, видимо собираясь поторговаться.

Унча это понял, и требовательно выговорил:

– Уговор дороже денег! Я могу и без тебя пойти…

Горчак тяжко вздохнул и вложил в протянутую руку кошель. Унача перекинул кошель отроку, который шел позади его лошади, и тот торопливо зашагал в острог. Вскочив на коня, Унча крикнул:

– Догоняй! Недосуг мне ждать, пока вы прохлаждаетесь… – и обоз потащился вдоль берега Самарки.

Горчак сказал:

– А и верно; чего прохлаждаться?..

Быстро навьючили коней, Горчак заботливо помог половчанке навьючить заводных. Серик отметил, что Горчак умудрился подобрать ей кольчугу по размеру, на поясе ее висела нетяжелая сабелька, а на левой руке – круглый щит. Серик сочувственно вздохнул; лучше бы она девкой выглядела, а то в случае неожиданной сшибки, нападающие примут за настоящего воина, да проткнут сгоряча копьем… Но ничего Горчаку не сказал.

Обоз нагнали быстро; пристроились попарно к задней телеге, и потянулись не считанные версты неведомой земли. К концу дня исчезли всякие следы присутствия человека. Правда колея была явно не раз хоженая. На второй день речка исчезла; шли вроде как напрямик, но и тут под ногами явственно проглядывала колея. По сторонам тянулись веселые, разреженные лиственные леса, явно полные дичи. Серик с седла умудрился подстрелить великолепного оленя. Работники Унчи торопливо соскочили с телег, молча погрузили оленя на одну из телег, возница пошел рядом. Унча, ехавший впереди, приотстал, поравнялся с Сериком, сказал:

– Добрый ты стрелец; с тобой путь легким будет… – и замолчал, равнодушно скользя узкими глазами по сторонам.

Серик спросил:

– Какого ты народу? На казанца, вроде, не похож…

– Из касогов я… – проговорил Унча, и пришпорил коня.

На второй день леса кончились, потянулась степь, а на третий вышли к реке. Вскоре уперлись в другую речку, впадающую с правого берега. Переправились через брод, который уверенно указал Унча, и поднялись на крутой берег. Тут и расположились на отдых. За рекой далеко просматривалась всхолмленная местность. Шарап ткнул в ту сторону куском оленьего мяса, проговорил:

– Удобное место для города…

Горчак откликнулся:

– А што? Когда-нибудь тут и поставят город…

На восьмой день пути, когда шли вверх по течению реки, Унча вдруг снова вернулся из головы обоза в хвост, торопливо заговорил, обращаясь к Горчаку:

– Своих заводных коней привяжите к телегам, и Серика со мной в голову обоза отдайте…

Горчак подозрительно насупился, спросил:

– А чего так?

– Напасть могут…

– Кто?! – изумился Горчак. – Мы ж ни единой живой души не встретили?

Унча заюлил глазами, нехотя ответил:

– Один князек мелкий… Молодой, да шибко дерзкий; голь и рвань, всего-то ничего коней… Даже первую жену не выкупил, а силой взял… За сабли и кольчуги платить не хочет – хочет силой взять… Чую, ждет он меня где-то тут…

Горчак вздохнул, проворчал:

– Втравил ты нас… Сколько с ним воинов может быть?

– Да десятка три, не больше…

– И то хорошо… – пробормотал Горчак. – Скажи хоть, как речку зовут, вдоль которой идем?

– Башкиры Яиком ее зовут… – обронил Унча, пришпоривая коня.

Горчак кивнул Серику:

– Давай в голову… И если што, к Унче спиной не поворачивайся…

– Эт, само собой… – проворчал Серик, натягивая тетиву на луке.

Серик загодя услышал склочный сорочий треск. Ухмыльнулся, скосив глаза в сторону Унчи:

– Ну вот, и дружок твой объявился…

Унча уже наложил стрелу на тетиву, и ехал, настороженно вглядываясь в чащобу пойменного леса. Хорошо, с правой стороны были прикрыты рекой; нападения можно было ждать только слева. Серик ухмыльнулся еще шире, представив, как засевшие в засаде касоги клянут самыми черными словами растрещавшуюся над их головами сороку. Но сам Серик, да и Унча тоже, проехали мимо засады, будто ничего не заподозрили. Касоги большую глупость сделали, бросившись в середину обоза, к тому же верхами. Кони путались в подлеске, плясали перед колючими кустами шиповника. Да и чего было от степняков ожидать? Чтоб они спешились? Смешно и думать…

Не медля, Серик оттянул тетиву, и пустил первую стрелу – направлявшийся в его сторону касог грянулся с седла. Рядом вжикнула тетива Унчи – его стрела тоже нашла цель. Накладывая следующую стрелу, Серик заметил, что возницы Унчи тоже дело знали; они встали в телегах прямо на поклажу, и щедро рассеивали стрелы. Касоги еще и телег не достигли, а уже не меньше десятка их полегло. Серик и не собирался доставать меч – он легко ссаживал с седла каждого, кто направлялся в его сторону. От задней телеги вдруг понесся жуткий вой, вопли, лязг мечей; разобравшись в ряд, оттуда ломили Горчак с Шарапом и Звягой. И касоги отхлынули за ближайшие деревья. Шарап жестом остановил Горчака, было ринувшегося за ними, бросил меч в ножны и приготовил лук. Серик тоже наложил стрелу на тетиву, но стрелять не стал, хотя мог бы бить на выбор, остановившихся меж толстых тополиных стволов касогов. Один из них, судя по тому, что он единственный был в кольчуге – вождь, что-то заорал; угрожающе и требовательно. Унча ответил, своим писклявым, дребезжащим голосом и погрозил кулаком. Это выглядело столь комично, что Серик чуть не расхохотался. Еле сдержав смех, спросил:

– Чего он орет?

Унча презрительно дернул плечом, сказал:

– Требует половину товара, тогда отпустит живыми…

Серик сказал:

– А ты скажи ему: приди и забирай весь товар!

Унча ухмыльнулся, и прокричал что-то на своем непонятном языке, после чего издевательски захохотал.

Касоги нерешительно переглядывались, поглядывали на своего князя. Тот, наконец, понял, что лезть с сабельками на тяжелые мечи – себе дороже, и взмахом руки просигналил отступление. Долго еще слышался хруст валежника, впрочем, удаляющийся.

Шарап подъехал к Серику, сказал:

– Теперь понятно, почему местные к нам не выходили; попрятались по трущобам…

– Што делать-то будем? – спросил Серик, не ожидая ответа.

Подъехали Звяга с Горчаком, смерили взглядами Унчу; сначала с головы до ног, потом с ног до головы. Унча слегка забеспокоился, но изо всех сил старался виду не подавать. Горчак медленно заговорил:

– Куда оружие везешь? Где назначен торг с касогами?

Унча перевел дух, быстро-быстро затараторил, изредка мешая в речь непонятные касожские слова:

– Скоро-скоро… Два дня пути… Яик на полуночь загибает… Там двор моего друга – Яхно… Туда везем…

– Когда земли башкирцев кончаются, и начинаются касожские кочевья? – не унимался Горчак.

– Еще шесть дней пути…

– Та-ак… – раздумчиво протянул Горчак. – Башкирцы с касогами мирно живут?

– А чего с башкиров взять? – искренне изумился Унча. – Касогам с ними нечего делить. Касоги в тех местах летом кочуют, на зиму на полдень откочевывают…

Горчак поглядел на Шарапа, на Звягу, о чем-то раздумывая, наконец, сказал:

– Этот князек не шибко великую силу имеет… Найдем кого посильнее – подарками откупимся от сегодняшней крови…

Серик вдруг спохватился:

– А где половчанка?

Горчак ухмыльнулся, крикнул:

– Клава-а!.. – из-под телеги вылезла половчанка, деловито отряхнулась.

Серик проговорил:

– Ох, Горчак, зря ты ее пацаном одел… Девкой безопаснее…

– Кто его знает?.. – медленно протянул Горчак. – В неведомые земли идем; как там безопаснее, один Бог ведает…

Через два дня вдруг неожиданно выехали на край поля; рожь уже дружно взошла, и празднично сияла свежей, сочной зеленью в предзакатном солнце. Длинные тени от всадников пали на поле. За полем стоял высокий тын, из толстых, заостренных сверху бревен. За тыном ничего не было видно.

Унча сказал:

– Ну вот, и усадьба Яхно…

Горчак спросил:

– А не страшно ему тут одному?

– А он не один; у него одних сыновей – семь душ. Трое уже женаты. Да и чего бояться? Башкиры молятся на него; где им еще ножи да топоры брать? Купцы сюда не доходят. Касоги тоже на него молятся. Здешних, которые кочуют к восходу отсюда, западные соседи на торги не пускают, посредничают, да такие цены заламывают, что Яхно для них сущий благодетель, хоть он тоже не шибко добрый.

– А ты, сколько имеешь? – напрямую спросил Горчак.

Унча гордо выпрямился, бросил презрительно:

– Достаточно, чтобы купить воеводу вместе с его крепостью…

– Да уж… Такого укупишь… – протянул Горчак недоверчиво.

Унча ухмыльнулся, спросил:

– А ты думаешь, почему я подальше от воеводы живу? Да чтоб он не знал, сколько телег с оружием я каждый год гоняю к касогам!

– Погоди!.. А чем же они расплачиваются? У них же только стада, табуны да шерсть овечья…

Унча хитро прищурился, проговорил нерешительно, он явно колебался, выдавать или нет свой секрет торговли:

– А они скот и шерсть продают за серебро и золото далеко на полдень, где скот и лошади очень дорого ценятся, и оружие, тоже, дорого, а потом у меня за серебро и золото оружие покупают. Я не жадничаю, лишь вдвое набавляю…

Заросшая травой колея шла поперек поля, Горчак кивнул на нее, спросил:

– Твоя колея?

Унча дернул плечом, обронил:

– А тут кроме меня никто не ездит… Я два раза езжу; один раз зимой, один раз летом…

Тем временем они подъехали к тыну. Остановив коня перед воротами, Унча пробормотал:

– Спит он, что ли?..

Но тут ворота со скрипом открылись. За ними стояло семеро могучих молодцов с мечами у поясов и луками в руках, во главе с не менее могучим мужиком, с окладистой бородой. В бороде видать пряталась улыбка, потому как глаза смеялись. Он проговорил:

– А я гляжу, и не знаю, что делать? Вроде друг Унча едет, да чего-то народу с ним сильно много… А весной еще нагрянул дружок твой; все выспрашивал, когда ты придешь, мол, много серебра и золота добыл в полночных странах, на всех своих нукеров кольчуги купить хочет… Да только я не поверил этой голи перекатной…

– И правильно сделал, – проворчал Унча, спрыгивая с коня. – Встретились мы с ним… Половины нукеров у него теперь нет…

– Худо… – Яхно покачал головой. – Как бы старейшины родов виры не потребовали…

– Какая вира?! – засмеялся Унча. – Они узнают – сами ему голову открутят…

Хозяин оказался хлебосольным. Баня уже топилась; оказывается, он, как только увидел обоз, приказал сыновьям ее затопить. Пока компания по очереди парилась, три жены и четыре снохи хозяина накрывали стол, прямо на дворе, потому как такую ораву ни в какую горницу не поместить.

Серик, Шарап и Звяга, напарившись, вышли последними, а Горчак почему-то остался. Баня топилась по белому. Когда Серик обернулся, он подкидывал дровишек в каменку. Серик спросил:

– Эй, Горчак, ты решил повторить?

Горчак смущенно потупился, проговорил нехотя:

– Щас Клава придет…

Серик весело вскричал:

– Ба, Горчак! Еще не венчаны, а уже в бане паритесь… А я слыхал, у христиан так не положено…

– Много ты понимаешь!.. – зло огрызнулся Горчак. – Просто, она не знает, как в бане мыться…

Серик ошарашено уставился на него, переспросил:

– Чего-чего?!

– А того! У половцев нету бань. Они по-другому моются…

Серик вышел из предбанника, покачивая головой; каждый день узнаешь что-то новое, это ж надо подумать – у половцев бань нету…

В баню проследовала Клео, смущенно потупившись. Серик завистливо вздохнул; везет же человеку. Но тут же подумал, что если выбьется в купцы – будет брать с собой Анастасию в дальние страны. Да и думать нечего! Хватит головой рисковать, да мечом махать; сразу по возвращении из сибирского похода, надо будет заказать пару ладей, да и заняться торговлишкой…

Наконец хозяин пригласил за стол. Уважая обычаи хозяина, Горчак не посадил рядом с собой половчанку. Перекинулся с ней парой слов, и она послушно отошла к женщинам. Яхно лично обошел всех гостей, разливая по деревянным кружкам какой-то по-особому душистый мед. Подняв свою кружку, проговорил:

– Ну, за знакомство!

Выпив мед, Шарап сказал:

– Што за дивный медок! Сроду такого не пил…

Хозяин проговорил тягуче:

– У башкирцев медок вымениваю… За железный нож – они все, что хошь отдадут… За медный котел – половину телеги мягкой рухляди отдают! И еще благодарят…

– За коте-ел?.. Половину телеги?.. – недоверчиво протянул Серик.

– А чего ты хочешь? Они ж кочуют по лесам, глиняные горшки часто бьются. Вот и представь: зима, мороз, а тебе не в чем похлебку сварить…

Серик передернул плечами, и принялся поглощать яства, справедливо полагая, что завтра в путь, и два месяца придется есть, то, что стрелой добудешь. Припасов с собой не наберешь; едва для овса коням место нашлось.

Хозяин, наконец, спросил:

– А чего это вас погнало в такую даль? – и тут же поспешно добавил: – Не хочешь – не говори, но тут дураком надо быть, чтобы не догадаться. Купцы русские вместе с казанскими вознамерились в Сибирь двигаться?

Горчак кивнул медленно, внимательно посмотрел на Яхно. Тот поднялся, снова обошел гостей со жбаном, и только сев на место заговорил снова:

– Может, тебе это важно? Весной, еще по высокой воде, в верховья прошла ладья половецкая, и до сих пор не вернулась.

– И часто ладьи мимо тебя проходят? – спросил Горчак.

– Да почитай каждую весну… Иногда возвращаются поздней осенью, иногда – среди лета… Ох, не пропустят половцы русских купцов в Сибирь… – вздохнул Яхно. – Они на меня-то косятся. Иногда заходят, эдак вроде шутейно спрашивают, когда, мол, отсюда уберешься?..

– Пропустят! Никуда не денутся… – проворчал Горчак. – Вот только в том месте, где мы от Самарки на Яик вышли, надо будет сразу крепость ставить и половцев больше в Яик не пускать. А чего им так далеко делать? – спросил Горчак.

– Чего? За касогами приглядывают. Дальше, с левого берега в Яик речка впадает, там как раз начинаются касожские кочевья, они там все лето кочуют. Когда ватага в набег собирается – сразу видно. Половцев на ладейке мало, да и сама ладейка маленькая, да ведь касогам их посреди речки и не достать!

Унча помалкивал, в общем разговоре не участвовал, уплетал за обе щеки. Горчак зевнул, прикрывшись пустой кружкой, сказал:

– От такого доброго меда сразу в сон потянуло… Да и выступать завтра. Унча, ты дальше-то с нами пойдешь?

Унча равнодушно пожал плечами, сказал:

– Серебро получил – придется идти…

– Один пойдешь, али с работниками?

– Один пойду… Лучше, чтобы нас поменьше было. Касоги сразу увидят, что с миром идем. Только надо будет во вьюки побольше товару взять, для подарков.

– Эт, само собой… – пробормотал Горчак, поднимаясь. Спросил: – А телег не возьмем?

Унча мотнул головой, усмехнулся, проговорил:

– Я досюда путь устраивал пятнадцать лет, а дальше – земли нехоженые.

На рассвете выезжали из ворот. Кони зло фыркали; видать надеялись на долгий отдых. Яхно стоял у воротного столба, прислонившись к нему плечом, и молча провожал всадников взглядом. Поначалу дорога была не трудной; шли берегом Яика, изредка перебредая вброд немногочисленные ручьи. К концу дня Яик явственно начал загибать к полуночи. Унча присоветовал переправиться на другой берег, и только тогда искать ночлег. Он долго вглядывался в воду, бормоча что-то под нос, наконец, сказал:

– Мы с Яхно тут еще молодыми были… Помню, нашли брод, потому как переправлялись на ту сторону. Но вот, побей меня боги, не могу вспомнить…

Шарап проворчал:

– А чего вспоминать? Надо заново брод искать.

Долго ехали по берегу, вглядываясь в воду. Наконец Унча остановился, сказал неуверенно:

– Похоже – брод…

Шарап кряхтя слез с лошади, принялся снимать кольчугу, сказал Серику:

– Ты лук-то приготовь… Самый удобный момент нашим знакомцам объявиться…

Серик вытащил лук из саадака, оглядел заросшую негустым лесом кручу берега. Хоть и реденький лесок, но если там кто прячется – нипочем не разглядишь. Разве что, когда подкрадываться начнет, лучшего друга честного путника потревожит – сороку. Тем временем Шарап вошел в воду и медленно побрел поперек быстрого течения, да и перебрел всю реку по пояс в воде. На другом уже берегу долго скакали до пойменного лужка, замеченного еще с того берега. Наконец, вышли на лужок, расседлали коней, пустили пастись, а сами по-очерди выкупались. Пока купались, половчанка сварила похлебку. Чтобы не привлекать огнем лишнего внимания, костер залили водой, и ужинали в кромешной тьме; до восхода луны времени было еще много. Серик заступил на стражу первым; отошел под ближайшую иву, залег в густой тени. Отсюда прогалина была, как на ладони. Любого подкрадывающегося татя можно было загодя разглядеть, да и держать на расстоянии, пока товарищи глаза продерут. Окидывая взглядом дальний склон, вниз по течению, Серик вдруг заметил будто бы красноватое свечение между деревьями, но оно вскоре погасло. Все ясно, впереди идут недобитые касоги. Это открытие не прибавило беспечности; любимое занятие каждого татя, подкрасться перед рассветом и перерезать беспечных путников. Когда поднялся Горчак, Серик указал ему на склон, сказал:

– Там, будто бы, отблески костра меж деревьев виднелись?..

Горчак кивнул и молча полез в кусты. Он уже давно смирился, что в искусстве красться по лесам, троице друзей равных нет; если Серик нес стражу, лежа в кустах, значит, это самое подходящее место.

На рассвете Серик проснулся оттого, что кто-то зовет Унчу. Перевернувшись на живот, приподнялся, быстро осматриваясь. На краю прогалины стоял Шарап с луком, держа под прицелом троих каких-то людей. Унча поднялся из травы, в кольчуге, со своей легонькой сабелькой в руке, крикнул:

– Шарап, это башкирцы!

Шарап опустил лук, пожал плечами; мол, башкирцы, так башкирцы… Унча что-то прокричал, башкирцы несмело двинулись на прогалину.

Серик с любопытством разглядывал новых людей; коренастые, белобрысые, но лица широкие и глаза, будто с раскосинкой. Одеты в короткие кожаные штаны до колен, и в короткие кожаные рубашонки, на ногах высокие мягкие сапоги. На поясах чего только не висит; от ножей в деревянных ножнах, до предметов вовсе неведомого назначения. За плечами – луки в кожаных налучьях, колчаны со стрелами висят на поясах. Серик отметил, что луки довольно слабые, из таких больше чем на двести шагов навесом стелу не пошлешь.

Унча о чем-то с ними с жаром беседовал, вроде как спорил. Шарап сумрачно пробурчал:

– Ты шибко не тараторь… Перетолмачивай. А то леший ведает, о чем ты с ними договариваешься?..

Унча весело проговорил:

– Торговать хотят. Говорят, много меду, воску…

Горчак подошел, оглядел башкирцев, сказал:

– Спроси про касогов…

Унча что-то протараторил, один из башкирцев махнул рукой, что-то нехотя буркнул. Унча сказал:

– Ушли касоги. Они сами видели. Еще в темноте снялись и поспешили прочь. Плохие люди, говорит, налетели на стойбище еще весной, отняли еду.

Горчак сходил к вьюку, принес нож, протянул старшему, сказал Унче:

– Скажи – подарок.

Унча поспешно затараторил:

– Зачем им подарки? Они безобидные, незлобивые. Касогам в каждом стойбище придется подарки давать, а их в это время много кочует на краю лесов…

– Назад этим же путем идти придется… – буркнул Горчак, и пошел к коням.

Два дня шли по берегу речушки, впавшей в Яик с левого берега. Пойменные леса исчезли к концу первого дня, а на второй день начались настоящие степи. Горчак намертво приклеился к Унче и к своему многоязычью добавлял касожский. На третий день, когда речушка уже давно кончилась, увидели первое касожское кочевье. Вглядываясь из-под руки вдаль, Горчак проговорил:

– Ну, щас самое трудное будет. Наш знакомец наверняка тут уже побывал, и наплел, какие страшные и безжалостные враги идут из казанской страны…

И правда, при виде незваных гостей, из круглых палаток повыскакивали люди, вскочили на коней и помчались навстречу, умело стягиваясь в лаву. Унча выехал вперед и принялся размахивать белой тряпкой. Обернулся к Горчаку, сказал, не переставая размахивать:

– Вообще, полагается шкурой белого барана махать, если с миром идешь…

Не поворачивая головы, Горчак сказал:

– Луки не доставать, мечей не обнажать. Все равно не справимся с такой оравой…

Всадники принялись замедлять бег своих коней, а потом и осадили шагах в двадцати от путников. Серик разглядел, что одеты они были в шаровары из самых разных тканей; от простого льняного холста, до шелков и аксамитов. Кольчуга была только на одном из них, как раз медленно направлявшемся к путникам, остальные были одеты в рубахи из толстой кожи, с нашитыми на ней копытами коней.

Касожский князь приблизился, настороженно шаря глазами по путникам. Видать его так запугал их знакомец, что он тут же выбрал мирные переговоры, вместо хорошей драки. Унча соскочил с коня, пошел ему навстречу. Тот тоже слез с коня и стоял, ждал. Унча подошел, и они разом сели в траву. Вскоре Унча обернулся, крикнул:

– Горчак! Неси подарки! Да не шибко богатые…

Горчак соскочил с коня, достал из вьюка отрез шелка, саблю. Увидев это, Унча аж подскочил, заорал:

– Я ж сказал – не шибко богатые! За эту саблю все это стойбище, со всеми стадами и табунами можно купить! Да теперь уж поздно… Тащи, коли достал… Это ж даже не старейшина рода, это его сын. Старейшине еще более богатые подарки надо дарить; не-то обидится. Этому и ножа хватило бы… А саблю – старейшине. Все равно сынку бы досталась…

После коротких переговоров, обстановка резко изменилась; несколько отроков поскакали к стойбищу, гости поехали не спеша вперед, рядом с Горчаком гордо подбоченившись, нацепив на пояс дареную саблю, к своей, уже имевшейся, ехал военный начальник. Войско почтительно плелось позади. В стойбище подъехали к самому большому шатру. Серик отметил, что шатер мало чем отличается от шатров придонских касогов; такой же войлок, натянутый на каркас из прутьев и тоненьких жердей. Горчак достал из вьюка еще одну саблю, два ножа, два топора и мешочек с наконечниками для стрел. У Унчи глаза на лоб полезли, но он ничего не сказал, только осуждающе покачал головой. В шатре на шкурах белых баранов сидел седобородый старик, позади него вдоль стенки сидело несколько женщин, надо полагать его жены. В шатер вошли только гости, да сын старейшины. Горчак сложил перед старейшиной подарки, тот заговорил медленно, с величайшим достоинством.

Унча перетолмачил:

– Нойон благодарит за богатые дары, и объявляет, что вы его гости на три дня.

Горчак порывался что-то сказать, но Унча быстро проговорил:

– За такие богатые дары приходится отдариваться гостеприимством. Впредь тебе наука – дары не такие богатые преподноси!

Старец поднялся, приглашающим жестом указал на дверной проем, и пошел первым. Когда вышли из палатки, увидели, что неподалеку женщины уже настелили прямо на траву шкуры баранов и теперь таскали бурдюки. В отдалении горели жаркие костры и на них жарились целые туши баранов. Все принялись рассаживаться; первым уселся старейшина, пригласил сесть по правую руку от себя Горчака, Шарап кивнул Унче, сказал:

– Садись рядом, перетолмачивать будешь…

Когда Унча уселся, сел рядом с ним. Уселись Серик со Звягой, и только после этого стал рассаживаться остальной народ. Серик обратил внимание, что в первый круг уселись одни пожилые, да матерые мужики. Даже сын старейшины уселся во второй ряд. А молодежи даже шкур не постелили; они расселись прямо на притоптанной траве. Женщины разнесли деревянные чашки, и принялись наполнять их кумысом. Серик никогда не бывал в гостях у касогов, а потому чашу с кумысом принял несколько опасливо. Подавая пример, первым выпил старейшина. Горчак, Шарап и Звяга не дрогнувшей рукой поднесли чаши ко рту. Пришлось и Серику; напиток оказался кисловатым, с душком тухлятины, но Серика все-таки не стошнило. А после второй чаши – вроде как и приятно стало в ногах. Тем временем старейшина неспешно расспрашивал Горчака о трудностях пути. Слушать было трудно, потому как мало того, что Унча трещал, как сорока, еще и Горчак мешался. Только после четвертой чаши кумыса, старик осторожно спросил:

– А зачем идете?

Горчак буднично, раздельно выговорил:

– Пути разведываем…

У старика даже уши вытянулись, как у кота, услышавшего мышь в углу, а глаза настороженно засверкали. Он еще осторожнее спросил:

– А для чего пути разведываете?

– Торговать будем… – как бы между прочим, обронил Горчак и протянул свою чашу к женщине с бурдюком.

Старик вздохнул, медленно, с сожалением выговорил:

– У нас нет столько табунов и отар, чтобы покупать медные котлы, сабли, ножи, топоры… В прошлом году, на зимние кочевья приходили купцы из полдневной стороны – я целый табун лошадей и отару баранов отдал за медный котел. Хороший котел, на всю жизнь хватит, и внукам останется… Только теперь несколько лет надо табуны и отары копить, чтобы еще котел купить…

Горчак рассмеялся, сказал, осушив чашу:

– Во всех палатках котлы будут! Мы дешево будем продавать…

У Серика уже основательно шумело в голове, и он перестал прислушиваться к разговору Горчака со старцем. После восьмой чаши кумыса, у него в голове уже шумело почти так же, как от двух чаш доброго меду. Наконец поспели бараньи туши. Несколько юношей побежали к кострам, притащили жареху за обугленные палки. Горчак, уже заплетающимся языком сказал:

– Вертелы тоже у вас будут железные!

Старик скептически покачал головой, сказал что-то, Унча перетолмачил:

– Сомневается нойон, что есть такая страна, где железо дешевле дерева…

Серик поразился, сколько могут съедать люди. Баранов все подтаскивали и подтаскивали, от пирующих во все стороны разлетались кости, громадные собаки уже не дрались из-за костей, а лениво их подбирали, и не торопясь обгладывали. Бурдюки с кумысом тоже то и дело подносили. Народ то и дело срывался с места, и отбегал чуть в сторонку. После того, как Серик и сам раз пять сбегал по нужде, он вдруг пьяно рассмеялся, представив, как к ночи невеликий холмик, на котором стояло стойбище, снимется, и поплывет, будто ладья. Однако ночь только медленно наползала, а народ уже валился тут же, где сидели, и засыпал. Только самые выносливые еще доедали и допивали. Горчак уже спал в обнимку с Шарапом, рядом посапывал Звяга, пристроив голову на сапог Шарапа. Серик решил, что незачем искать какой-то другой ночлег, и завалился на баранью шкуру, на которой сидел. На рассвете, продрав глаза, он увидел тяжко зевающего Горчака, сказал раздраженно:

– Разве ж можно столько жрать?!

Горчак почесался, сказал:

– А они мясо едят только по праздникам. Вот и добрый гость у них – ба-альшой праздник…

– А остальное время, чем питаются? – изумленно спросил Серик.

– Сыром да молоком… От них, сам понимаешь, большой сытости не бывает…

Серик спросил:

– И што, сегодня опять пир будет?

– Конечно. Щас поднимутся, нужду справят, и опять начнется. Глянь, женщины уже костры запаливают…

Серик пробормотал:

– Помоги Перун… Горчак, ты заранее скажи, чего еще ждать?

– Чего? – Горчак широко ухмыльнулся. – На эту ночь они женщин своих пришлют…

– Да ты што?!

– Смотри, не вздумай отказаться – насмерть обидишь…

– Зачем, Горчак?!

Горчак почесал за ухом, проговорил раздумчиво:

– Я так полагаю, редко они живут, от одного рода до другого – дни и дни пути, чтобы род не захирел, приток свежей крови требуется…

Серик испуганно прошептал:

– Горчак, я же не…

– Ничего-о!.. – протянул Горчак. – Дурное дело не хитрое…

– Горчак, ты скажи им, что твоя половчанка, вовсе не твоя, а моя…

Горчак укоризненно поглядел на Серика, проговорил серьезно:

– Я думал, ты мне друг, Серик… Мне ж тогда за тебя отдуваться придется. А Клава, она горячая, южная кровь, сказывают, будто греческий огонь… Она ж и меня, и касожку зарежет!

Серик пробормотал:

– А ну как дети родятся?.. Каково им тут будет?..

– Серик! Они ж сразу вровень с детьми нойона встанут. Их тут почитать будут, будто принцев. Как же, свежая, горячая кровь, от таких могучих и отважных воинов, как ты.

Серик помотал головой, проговорил:

– Нет, Горчак; ты как хошь, а я не могу… Да у меня и Анастасия…

Горчак вперился ему в глаза бешеным взглядом, прошипел:

– А ты подумай, каково будет той девке, которую ты отвергнешь?! Она ж тут сразу в самый низ скатится, на положение бессловесной рабыни!

Тут зашевелился Шарап, спросил:

– Об чем это вы тут растрещались, будто сороки?

– Да вот, Серик почетную обязанность гостя исполнять не хочет, – проговорил Горчак укоризненно.

Шарап медленно выговорил:

– Ты, Серик, за что хорошую девку погубить хочешь?

– Так ты знал про этот обычай?! – изумился Серик.

– Кто ж не знает? Разве что такие пацаны, вроде тебя… Новгородцы сказывают, будто на полночь, в землях, где самоядь живет, точно такие же обычаи. Да мне один знакомый касог из придонских рассказывал, что у них пару поколений назад этот обычай еще не отмер.

– А с чего ты решил, будто мне пришлют хорошую девку? – уныло спросил Серик.

– Самую, что ни на есть лучшую из лучших! – уверенно заявил Шарап, поднимаясь. Добавил: – Я тут озерцо заприметил, пошли, искупаемся, заодно большую нужду справим в камышах; а то как-то непривычно сидеть на виду у всего стойбища…

Когда они вернулись от озерца, народ уже собирался. Правда, Серик заприметил, как в степь в разных направлениях ускакали всадники. Он тревожно спросил Горчака:

– А не поскакали ли они за подмогой?

Горчак усмехнулся, сказал:

– Да не… Поскакали менять пастухов. Тем тоже ведь хочется гостей послушать… – раздумчиво поглядев на Серика, Горчак сказал: – Когда девку пришлют, ты ее в палатке не укладывай, позови на свежий воздух…