Текст книги "Полночный путь"

Автор книги: Сергей Лексутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

Глава 10

Свиюга прищурясь глядел через гребень стены. Шарап сидел на забороле, прислонясь спиной к простенку меж бойницами, проговорил угрюмо:

– Глаза б мои на это не смотрели… Еще на сотню шагов тын придвинут и полезут на приступ…

Свиюга проговорил:

– На вылазку надо…

– С кем, на вылазку?! – чуть не взвился Шарап. – Пока полторы калеки тын будут рубить, их раз пять поубивать успеют…

– Зачем, тын рубить? – Свиюга насмешливо скосил глаза на Шарапа. – Гляди, какая жара стоит. Полить маслом, да смолой, а потом поджечь…

– Поджечь не успеешь… – проворчал Шарап. – Если с факелами идти – всполошатся, и до тына не допустят. Пока огонь высекать будешь, опять же всполошатся…

– Экий ты Шарап тугодум… – ухмыльнулся Свиюга. – Огненными стрелами потом подожжем тын! Они ж на тын избы посада разобрали, дерево сухое, в миг пыхнет, и потом не потушить будет…

Шарап упруго вскочил на ноги, влез на скамейку, чтобы видеть весь тын, оглядел его, проговорил задумчиво:

– Тын с наклоном поставили… Если смола и масло на ту сторону прольются, то-то пылать будет…

Из караульного помещения стрельницы широко зевая вышел Звяга, сонно оглядел Шарапа, Свиюгу, спросил:

– Чего там, на приступ собираются?

– Да нет пока… – обронил Шарап. – Ты вот что, вели собрать по городу как можно больше масла и топленого сала, да чтоб в бурдюки их залили. Овец и коз мы много за время осады съели, шкур полно накопилось.

Следующие два дня, будто бежали наперегонки с осаждающими; те тын лихорадочно придвигали к стене, а осажденные с той же лихорадочной поспешностью бурдюки наполняли маслом да салом. Смолу порешили кусками на тын накидать, от горящего масла сама растопится да полыхнет. Несколько бочек дегтя решили подкатить к тыну, и, если удастся, порубить топорами, а не удастся, сами от масла вспыхнут. К концу третьего дня тын уже подходил к стене на полсотню шагов. Из узеньких бойниц, проделанных в тыне, уже постреливали половецкие стрельцы, так что, поднять голову над гребнем стены уже никто не рисковал, да и маячить в бойницах было не безопасно.

Оглядывая длинный ряд бурдюков, Шарап проворчал:

– Ладненько успели… Завтра с утра половцы на приступ полезть должны.

Стоявший рядом Звяга, проговорил:

– Три сотни охотников из смердов готовы идти за стену, тащить бурдюки.

Свиюга проговорил, усмехаясь насмешливо по обыкновению:

– За стены смерды не пойдут, а спустятся на веревках. Без оружия, что б полегче, только с ножами. Когда они потащат бурдюки к тыну, из ворот выйдет пешая дружина. Пока половцы прочухаются, смерды уже убегут, вспоров бурдюки ножами, а дружина только прикроет смердов и поскорее отступит.

Шарап смущенно проговорил:

– Я так и хотел поступить…

– Вот вот… – Свиюга усмехнулся. – А все стрельцы будут сидеть на стене, и ждать. То, что на стене будет гореть много факелов, половцев не насторожит; они подумают, будто мы ночного приступа опасаемся.

– Эт што же, ты считаешь, и нам со Звягой на стене сидеть? А кто ж дружину за стену поведет?

– Дружина князя Романа за стену пойдет, – веско выговорил Свиюга. – Они и строю обучены, и локоть друг друга чуют. А там в темноте придется действовать.

Шарап крикнул вдоль стены:

– Сотника Гвоздилу к Шарапу!

По стене покатилось вдаль:

– Сотника Гвозди-илу к Шара-апу-у!..

Вскоре на стене появился Гвоздило. Был он невелик ростом, да широк в плечах, а знаменит тем, что в сечах брал в левую руку меч, в правую – шестопер, и гвоздил врага, работая, будто ветряная мельница.

– Чего звал? – осведомился он, подойдя.

– Чего-то ты долгонько брел… – проворчал Шарап недовольно.

– А непривычно мне, будто пацаненок, на зов каждого татя бегать…

Шарап изумился:

– Меня народ выбрал воеводствовать. Ты что же, волю народа исполнять не хочешь? Где ж я тебе боярина в начальники найду, если все бояре с князем в ляхи подались?

Гвоздила махнул рукой, досадливо проворчал:

– Да ладно, начальствуй, только не корчь из себя грозного воеводу… Говори, чего задумал?

– То, что и раньше думали… Ночью за стену пойдем.

– Эт, ясно… – обронил Гвоздило, прищурясь оглядывая тын. – Завтра с утра они и должны бы полезть на приступ…

– Ты с двумя сотнями за ворота выйдешь, смердов будешь прикрывать. Калеченых на стенах оставишь, там стрельцов надо побольше.

Гвоздило проворчал раздумчиво:

– Оно так, правильно мыслишь. Только годных на такое дело у нас едва сто двадцать человек наберется…

– Больше и не надо. Смердов в ворота пропустите, и сами отступите.

В самое глухое время ночи, триста смердов одновременно перевалили за стену бурдюки, мешки со смолой, бочки с дегтем, торопливо перебирая руками, спустили со стены, по тем же веревкам спустились сами и запалено дыша, потащили все добро к тыну. Шарап стоял на стене и вглядывался в мельтешение теней возле тына. Мимоходом подумал: "Эх, Серика бы сюда, вот у кого глаза так глаза; в любой тьме видит не хуже кошки…" И тут со стороны тына послышался зычный окрик по-половецки, и тут же в разных концах заголосили еще, а за тын полетели факелы. И тут Шарап увидел, как от тына, размахивая ножами, несется толпа смердов. Но из ворот уже вышла дружина, скорым шагом двинулась навстречу смердам, те быстро укрылись за строем и щитами дружинников. Дальше было медлить некогда, Свиюга уже бил из своих самострелов по тыну, по бойницам. Внуки его, с деловитым сопением накручивали вороты самострелов, быстро и сноровисто меняли порвавшиеся тетивы. Шарап схватил свой мощный лук, наложил стрелу на тетиву, поднес к факелу толсто обмотанный просмоленной куделей наконечник. Звяга уже пустил стрелу. Она прочертила почти прямую линию и вонзилась в тын. Стрела Шарапа вонзилась рядом с ней, и тут же пламя потекло вниз, полезло кверху. Почти разом в тын вонзилось еще с полсотни стрел, и вот он уже весь запылала. Половцы из-за тына пытались сбивать пламя, но оно уже взвивалось высоко в небо.

Посмеиваясь, Свиюга сказал:

– Во как полыхает… Я думаю, послезавтра они на приступ полезут.

– Зачем же мы тын жгли?! – изумился Шарап.

– А затем и жгли, чтобы они лишних пятьсот шагов под нашими стрелами топали. Авось и отобьемся…

На стену влез Гвоздило, проговорил, тяжело отдыхиваясь:

– Смердов всего десятка полтора полегло, у нас потерь нет…

Шарап обронил:

– Сам вижу… Гляди, как светло.

Яркое пламя освещало все предполье и разоренный посад.

Свиюга проговорил:

– Надо бы и в посад огненных стрел покидать…

– К чему? – Шарап пожал плечами. – Остатков посада все равно на новый тын не хватит…

Половцы больше не орали, видимо ушли в посад, поняв, что тын не потушить, только громко трещало пламя, жадно пожирая пересохшие до звона бревна и плахи.

Шарап потянулся, сладко зевнул до хруста, проговорил:

– Пошли спать браты, сил надо набираться; скоро знатная работа нам предстоит…

На другой день в свете яркого солнца, еще дымящиеся остатки тына представляли вовсе печальное зрелище. Половцам удалось отстоять лишь малый участок тына, который кончался шагах в четырехстах от стены. Напрасно Свиюга, держа самострел с натянутой тетивой, высматривал цель – половцы не высовывались, видать поняли, что на стене сидит знатный стрелец. Шарап стоял рядом со Свиюгой на лавочке, и, облокотившись о стену, подперев ладонью подбородок задумчиво смотрел на останки тына. Наконец проговорил мрачно:

– Был бы с нами Серик, авось бы и отбились. На этих четырехстах шагах он бы с полсотню положил… Да ты полсотню… Эх-хе-хе… Видать, сложим завтра буйные головушки…

На рассвете следующего дня Шарап, Звяга и Батута в караульном помещении стрельницы обряжались к бою; надели чистые рубахи, новые, пахнущие свежей куделью подкольчужные рубахи. Такие рубахи, плетеные из кудели, на четверть разбавленной льном считались самыми лучшими для боя; они были легкими, и в то же время хорошо держали удар. Надев кольчугу, Шарап подвигал плечами, проговорил:

– Ладная кольчужка…

Батута презрительно бросил:

– Старая работа… Я лучше делаю…

Шарап отрезал:

– Зато проверенная во многих сечах…

На ноги пристегнули поножи. На что Батута проворчал:

– На што на стене поножи?..

Шарап ухмыльнулся:

– Когда половцы на стену влезут, думаешь, у тебя будет время поножи пристегнуть?

Засунув за пояс кольчужные рукавички, вышли на стену. На стене ополчение еще только переодевалось в свежие рубахи. Романовы дружинники, полностью одетые и обряженные, дремали на своих местах, привалившись спинами к стене. Из половецкого стана доносился гомон многих голосов, бряцанье оружия, какие то стуки и скрежет. Наконец послышался протяжный скрип, и из-за остатков сгоревшего тына выползло какое-то чудище, на огромных колесах, с торчащим впереди бараньим лбом.

Свиюга тихо проговорил:

– Крышу мокрыми бычьими шкурами заложили, да и бока завесили, так что стрелами не поджечь…

Шарап проворчал:

– Ничего, выльем на крышу бочку дегтя, да бочку масла – сами оттуда разбегутся, как тараканы… – и, перевесившись с заборола, заорал: – Эй, там! А ну живо сюда бочку дегтя, да бочку масла!..

Внизу кучка смердов куда-то помчалась сломя голову. Шарап оглядел огромный валун, лежащий на стрельцовой площадке, прямо над воротами, проговорил задумчиво:

– Щас его применить, аль оставить на потом?..

Свиюга проворчал:

– Ежели они черепаху к воротам подтащат – никакого «потом» не будет…

Тем временем из-за тына начало вытягиваться половецкое войско; в шесть рядов, прикрываясь щитами, они косо двигались вдоль стены, только левым крылом медленно приближаясь к ней. В первом ряду, прячась за большими щитами пешцов, шли стрельцы и густо садили из самострелов по гребню стены, так что никто головы не смел высунуть.

Шарап заорал:

– Стрелять только в тех, кто лестницы потащит!

Однако Свиюга, чуть высовываясь из-за края бойницы, ловко выщелкивал из строя то пешца, то стрельца. Кое-кто из ополченцев и Романовых дружинников попытались последовать его примеру, но тут же от бойниц отвалилось чуть ли не с дюжину горе-стрельцов. Шарап заорал вне себя:

– Не умеете стрелять, ждите, когда мечом на стене махать придется!

Убитых и раненых смерды унесли со стены. Звяга менее ловко, чем Свиюга, редко постреливал из своей бойницы из самострела. Свиюга крикнул:

– Звяга! Ты время от времени переходи к другой бойнице, половецкие стрельцы ведь тоже не дураки; быстро соображают, откуда по ним метко бьют…

Сообразив, что управлять боем нет никакого смысла, Шарап взял свой самострел, и тоже принялся обстреливать половецкий строй, тщательно выцеливая неосторожно открывшегося стрельца, или пешца, небрежно несущего свой щит.

Строй половцев приблизился к стене на сто шагов и замер, наглухо закрывшись щитами. Только стрельцы, то и дело высовываясь из-за щитов посылали стрелу за стрелой в бойницы. Шарап заорал:

– Всем приготовиться! Щас лестницы потащат!

А черепаха тем временем медленно, но неотвратимо ползла к воротам. Наконец подползла, и раздался первый удар в ворота, вся воротная башня содрогнулась от фундамента до маковки. Шарап подозвал Батуту с Ярцом, и еще с полдюжины мужиков ростом покрупнее. Все вместе, пригибаясь, пролезли на стрельцовскую площадку стрельницы. Там никого не было; потому как прикрытие плохое было – едва ли рослому человеку по пояс. Чуть не на карачках, вцепились в толстые веревки, свисавшие с длинных концов двух журавлей, потянули, кряхтя, подняли деревянный помост с лежащим на нем валуном. Поднатужившись, Шарап скатил его вниз. Снизу раздался громкий треск, дикие вопли и яростная ругань половцев. Тут же, поднатужившись, скинули туда же бочку дегтя и бочку масла. С обеих сторон со стены в кучу бревен и бычьих шкур полетели десятки факелов. Пламя пыхнуло аж выше стрельницы. Шарап почувствовал, как быстро накалилась личина. Пригибаясь за гребень стены, Батута проворчал:

Щас сами себя и спалим…

– Не спа-алим… – благодушно протянул Шарап. – Зря, што ли, каждую ночь стену водой поливали?..

Снизу неслись уж вовсе дикие вопли. Половецкие стрельцы форменным образом неистовствовали. Но стрелы либо втыкались в стену, либо бессильно падали в городе. Наконец из разоренного посада, укрываясь за спинами половецкого строя, побежали воины с лестницами на плечах. Каждую лестницу несли по четверо, умело прикрываясь щитами. Шарап заорал:

– Бей по лестницам!

И сам, подавая пример, принялся садить из самострела. Но стрелы вонзались в щиты, не причиняя вреда, либо втыкались в землю, когда пытались бить носильщиков по ногам. Один Свиюга в мгновение ока обезножил шестерых. Но из задних рядов строя тут же выбежали воины, подхватили лестницы. И вот уже лестницы распределились равномерно вдоль всего строя, пешцы разомкнулись, и лестницы устремились к стенам, строй моментально сомкнулся и быстрым, мерным шагом поспешил за ними.

Схватив ножной лук, Шарап проворчал:

– Ловко действуют, уме-елые…

Строй уже был под самой стеной, а еще никто не подставил под стрелы ножных луков ни плеча, ни ноги. Длинные стрелы бессильно вонзались в щиты. Лестницы взметнулись, и быстро пали на стены. Из разомкнувшегося строя выскочили дружинники князя Рюрика, и дружно бросились на лестницы. Шарап уже ничем не мог помочь ополчению – теперь каждый бился сам за себя. Он схватил несколько сулиц, сколько вместилось в ладонь шуйцы, и принялся быстро, будто ветряная мельница, швырять их вниз. Он точно видел, как трое Рюриковых вояк скатились с лестниц, но остальные лезли густо, напористо. Пришло время и для бревна; толстенного дубового кряжа до поры лежавшего под загородкой. Хватаясь за конец, Шарап заорал:

– А ну, браты, понаутжились!

Подбежали Ярец с Батутой, кто-то еще, бревно медленно закачалось, вползая на гребень стены. И вот с глухим выдохом его перевалили за стену – снизу донесся жуткий треск, вопли, ругань. Шарап на миг высунулся из бойницы, и увидел, что бревно в щепки разнесло сразу две лестницы и перекалечило уйму народу. Появилось время, чтобы передохнуть и оглядеться; везде успешно отбили натиск, переломав бревнами хлипкие лестницы, но слева, где к стене было приставлено тесно друг к дружке аж четыре лестницы, Рюриковы дружинники и густо лезущие вместе с ними половцы, уже перехлестнули стену; одни рубились на стене, другие уже по двум лестницам сбегали внутрь города. Впереди, широко расставив ноги, на стене стоял Гвоздило и вертел в одной руке меч, в другой шестопер, половцы и Рюриковы дружинники разлетались от него во все стороны. Один незадачливый вояка даже перелетел через гребень стены, и с диким воплем шмякнулся об землю. На мгновение повернув лицо, закрытое личиной, искусно выполненной в виде свирепой рожи, Гвоздило проорал:

– Шарап! Иди вниз! Я тут сдю-южу-у!..

Ни слова не говоря, Шарап махнул Звяге рукой, за ними без разговоров кинулись Ярец с Батутой. Пока ссыпались вниз, половцы, будто пятно дегтя на воде, уже расползлись во все стороны от стены, и умело вырубали беспомощное ополчение, слабо разбавленное Романовыми дружинниками. Однако, подоспевшие Шарап со Звягой, и Батута с Ярцом, на некоторое время сместили перевес в сторону горожан, но не на долго; из-за стены перехлестнула еще волна половцев. Шарап видел, как Гвоздило на стене, медленно, будто под натиском урагана, отступает. Вскоре он, и оставшаяся с ним горстка дружинников, кубарем скатились со стены, и присоединились к Шарапову воинству. Запыхавшийся Гвоздило, еле-еле выговорил:

– Прорываться надо в детинец!

Шарап нехотя выговорил:

– Ладно, вели трубить отход…

Гвоздило махнул кому-то рукой, тут же хрипло заревел рог, в нескольких местах ему откликнулись еще рога. Романовы дружинники, умело огрызаясь, стянулись в тесный строй, мгновенно ощетинившийся мечами и топорами.

Шарап проворчал:

– Эх, жалко, самострел на стене оставил…

Гвоздило проговорил:

– Не журись, в детинце полно самострелов царьградской работы… – и рявкнул: – В детинец! Шаго-ом марш!

Строй качнулся, и мерно зашагал вверх по улице. Половцы наскакивали волнами сзади, и тут же отлетали, оставив два-три трупа. Впереди их попадалось вовсе мало, разве что самые шустрые, но они не решались нападать, отскакивали в переулки. Зато из переулков то и дело прибегали ватажки Романовых дружинников, или наиболее хладнокровных ополченцев, которые не потеряли головы. Строй разрастался; медленно и верно, будто железная змея, полз к детинцу. Вот и ворота; воротная стража распахнула ворота, железная змея втянулась внутрь. Половцы было ринулись ворваться в детинец на плечах отступающих, но воротная стража быстро выстроила в проеме непреодолимую стенку в три ряда с копьями и половцы откатились. К тому же, взбежавшие на стрельницу стрельцы, похватав приготовленные самострелы и луки, открыли такую стрельбу, что вмиг уложил едва ли не четверть всех преследователей. Благо, что они были сплошь без щитов – на стену по лестнице со щитом никак не влезешь.

Шарап стоял на стене, прислонившись плечом к каменному зубцу, и смотрел вниз. Звяга сидел на забороле устало закрыв глаза. От соседнего зубца послышался будто даже восторженный голос Батуты:

– Гляди, што делают, нехристи!..

Шарап и без него видел, как половцы густо лезли в церкви, потом оттуда вылетали голые бородатые попы, а вскоре появлялись и половцы, нагруженные золотой и серебряной церковной утварью. Среди них мелькали и Рюриковы дружинники. Однако большинство Рюриковых дружинников перекрыли улицы в ремесленных концах; стояли в три ряда, ощетинившись копьями. К ним то и дело совались ватажки половцев, орали что-то, потрясая мечами, но дружинники непреклонно выполняли наказ князя.

Батута проговорил:

– Видать долго Рюрик собирается властвовать… Ишь, ремесленные ряды защищает… А чего ж купцов-то отдал на разграбление?

Звяга проворчал, не поворачивая головы:

– С половцами-то надо как-то расплачиваться… Да и купцов-то на Киеве осталось всего ничего; все разъехались.

На стену взобрался Гвоздило, подойдя к Шарапу, проговорил тихо:

– Наших осталось чуть больше сотни, да около сотни ополченцев…

Шарап мрачно ухмыльнулся, сказал:

– Да чего уж там… Хоть и каменные стены у детинца, а все равно не удержим мы его. Щас они пограбят, ночь пображничают, с утра опохмелятся, отдохнут денек, а потом и за нас возьмутся…

К стенам детинца половцы осмотрительно не приближались. Так что, тщетно дружинники и ополченцы поджидали у бойниц с ухватистыми ромейскими самострелами и искусно излаженными из турьих рогов, затейливо гнутыми княжескими луками.

Батута стоял, прислонившись плечом к зубцу, и неотрывно смотрел на свой терем. Отсюда даже был виден кусочек двора. Кузнецкий ряд Рюриковы дружинники защищали лучше всего; в обеих концах его расположились по полусотни, да еще десятка два прохаживались по улице. Батута проворчал мрачно:

– Ишь ты, заранее о будущих войнах заботится…

Половцы уже откатили валун из проема ворот, растащили тлеющие головешки, распахнули полотнища и в проеме появились рядышком князь Рюрик и половецкий князь. Оба в сияющих золотом доспехах, только Рюрик в алом корзне, а половец – в ярко голубом, с вышитым канителью на плече гербом. Повернувшись к Шарапу и Звяге, сидящим чуть поодаль, Батута сказал:

– Шарап, Звяга, гляньте-ка: Рюрик въезжает…

Звяга проворчал:

– Глаза б мои на него не глядели…

Шарап поднялся, подошел к бойнице, сказал, вглядываясь:

– Вроде как на равных держится с половцем?.. Может, церкви пограбят – да угомонятся?..

– Стыдись, Шарап! – Батута укоризненно покачал головой. – Иль, ты такой же нехристь?

Шарап пожал плечами, проговорил равнодушно:

– А чем твоя вера отличается от моей? У меня такой же Бог Отец – творец всего сущего, и слуги его. Мой покровитель – Перун. Только вашему Богу храмы строят, а нашему и капищ достаточно… Интереснее другое… Глянь-ка, кто это там князей хлебом-солью встречает?

Батута вгляделся в сгорбленную фигурку старичка, которого поддерживали два отрока с двух сторон. Старичок, низко кланяясь, протягивал Рюрику каравай хлеба на полотенце. Рюрик милостиво склонился, принял каравай, старик принялся мелко-мелко крестить его. И тут Батута к несказанному своему изумлению узнал в старике Свиюгу.

Шарап расхохотался:

– Вот хитрый змей старый! Знает ведь, что среди ополченцев найдется гад ползучий, который нашепчет половцам, кто больше всего их воинов уложил…

– Ну и что? – недоуменно пожал плечами Батута.

– А ты гляди, гляди повнимательнее…

Князья проехали, за ними потянулась ближняя дружина, и тут Свиюга исчез вместе со своими внуками. Батута так и не понял, куда он делся. Шарап благодушно проворчал:

– За стеной уже Свиюга… Ищи ветра… Не раз бывало, что после осады знатных стрельцов на колы сажали. Уж очень злы на них бывают победители…

Подошел Гвоздило, мимоходом глянул на двигающуюся по улице явно к детинцу кавалькаду, проговорил:

– Мы порешили, перед рассветом, как только Рюриковых дружинников и половцев сморит сон, уходить из детинца. Мы столько крови попортили и Рюрику, и половцам, что они, несомненно, хотят нас перебить.

Шарап пожал плечами, обронил равнодушно:

– И так понятно – не отстоять детинец… Если бы нас побольше прорвалось… – он толкнул локтем Батуту: – Глянь-ка, кузнецы со стен по домам пошли…

К строю Рюриковых дружинников несмело подошел кто-то из кузнецов, отсюда Батута не мог разглядеть – кто, двое дружинников положили копья, взяли кузнеца за руки и в два могучих пинка направили в глубину кузнецкого ряда. Как ни в чем не бывало взяли свои копья, и встали в строй.

Шарап ухмыльнулся, спросил:

Может, и вы с Ярцом пойдете домой?

– Нет уж, – хмуро обронил Батута, – отвык я этакие пинки получать… Ночью пойдем…

Гвоздило нетерпеливо проговорил:

– Так что ты решил, Шарап?

– А чего тут решать? – Шарап пожал плечами. – Если уходить – так этой ночью, пока они бражничать будут, потом поздно станет. Вели, чтобы собрали все, какие найдутся, веревки. Ворота открывать не будем, со стены спустимся.

Тем временем князь Рюрик остановился под стеной, задрал голову, крикнул:

– Э-гей, Шарап! Живой?

Шарап высунулся меж зубцами, сказал равнодушно:

– А чего мне сделается?

– Уговор такой; все знатные мастера из ополчения могут идти по домам, и Романовы дружинники тоже, если отдадут оружие.

– А я как же? – нарочито растерянно спросил Шарап.

– А ты? А тебе я предлагаю ко мне на службу пойти!

Гвоздило проворчал:

– Ага, так тебе и поверили… Обманет ведь…

– Сам знаю… – тихонько обронил Шарап, и, свесившись вниз, протянул: – Зама-анчиво… А подумать можно?

– Можно и подумать… – благодушно протянул Рюрик. – Только не долго, до завтрашнего утра… – и, потянув повод, он направил коня к самому богатому подворью, которое уже взяли под охрану его дружинники. Половецкий князь не обронил ни слова, даже головы не поднял, чтобы глянуть на стену.

Шарап, прищурясь, долго смотрел в медленно удаляющиеся спины; так хотелось исполнить совет Свиюги, но было поздно, уже ничего исправить было нельзя. Зная и Шарапа, и Звягу, зная, что это они заправляли обороной, а ну как Рюрик пошлет дружинников разорить их дворы?..

От тяжелых дум Шарапа отвлек громкий гомон под стеной. Он откачнулся от зубца, перешел на другую сторону стены и увидел внизу пеструю толпу боярских жен. Увидя Шарапа, они перестали гомонить. Шарап сумрачно спросил:

– Чего вам?

Вперед вышла высокая, дородная жена сотника Гнездилы, заговорила не спеша, рассудительно:

– Ты, Шрап, еще по молодости в дружках моего мужа ходил, скажи мне честно: вы детинец отстаивать собираетесь?

Шарап тяжко вздохнул, Гвоздило ткнул его локтем в бок, прошипел:

– Не говори им…

Шарап проворчал угрюмо:

– А чего ты опасаешься? Думаешь, кто из них через стену перелезет да упредит?

– Думаю…

– Нет уж, пусть подготовятся; меды да брагу из погребов выкатят, назавтра с опохмелу половцам тяжко будет шарить по теремам. Может, удовольствуются медами, да добрыми княжескими винами…

Шарап склонился, уперев руки в колени, проговорил:

– Не с кем отстаивать детинец… Нас едва две сотни осталось…

Тут с другой стороны стены послышалось:

– Шарап! Э-гей, Шарап!

Шарап нехотя перешел к бойнице, выглянул наружу; под стеной толкалось десятка три Рюриковых дружинников, все уже навеселе, тут же на земле стояло несколько жбанов с медами и брагой. Среди дружинников выделялся яркой одеждой Чудилко. Он поднимал над головой огромный ковш с медом и орал:

– Шарап! Айда к нам! Я те слово даю – никто тебя не тронет! Разопьем мировую! Ребята зла на тебя не держат!

Дружинники заорали, кто во что горазд, размахивая ковшами и чашами. Шарап рассудительно проговорил:

– Мне князь дал время до завтра подумать, вот я и думаю… За честь, конечно, благодарю, но у меня уговор с самим Рюриком.

Гвоздило глядел вниз с недоброй ухмылкой. Когда Шарап отстранился от бойницы, проговорил:

– Чудилко дочудит когда-нибудь… За последние два года он уже третьему князю служит… Што делать будем? Уж не собираешься ли ты ворота открывать?

– Не собираюсь… – хмуро буркнул Шарап. – Я спать собираюсь. До ночи еще далеко… – и он пошел к караульному помещению стрельницы, Звяга потянулся за ним, помедлив, Гвоздило побрел следом.

Батута остался на стене, стоял, глаз не отрывая от своего терема. Но так до темна в ворота его подворья никто и не ломился. Пару раз по двору прошлись Огарок с Прибытком, вооруженные до зубов, всем видом демонстрируя отвагу и решимость стоять до конца. А купеческий конец был ограблен дочиста, кое-где и пожары занялись, как водится…

Позевывая, Шарап оглядывал улицы города, которые просматривались со стен детинца. Кое-где еще бражничали при свете костров и догорающих пожарищ, но большинство половцев и Рюриковых дружинников уже спали вповалку, а некоторые и в обнимку с недопитыми жбанами. На стену поднялся Гвоздило, мельком глянул вниз, сказал:

– Пора, а то у некоторых хмель пройдет, начнут подниматься, добавлять…

Шарап нерешительно проговорил:

– Вишь, еще не все угомонились…

– Ничего, в открытую пойдем, прикинемся пьяными, они и не поймут, кто мы, за своих примут. Они ж не соображают ничего…

Звяга при свете факела осматривал добротно свитый из конского волоса аркан, проговорил:

– Правильно Гвоздило говорит – пора.

Шарап спросил:

– Сколько веревок нашли?

Гвоздило хмуро буркнул:

– Достаточно, на каждую по пять человек. Так что, вмиг за стенами будем… – Гвоздило повернулся уходить, но все же нехотя бросил через плечо: – Я боярских девок попросил веревки со стен убрать, когда спустимся, чтоб половцы подольше не знали, что нас уже нету в детинце… – и пошел прочь по заборолу, ободряюще хлопая по спинам изготовившихся воинов и ополченцев.

Звяга захлестнул аркан за зубец, спросил:

– Кто первым пойдет? Я, али Ярец?

Шарап проговорил:

– Конечно Ярец, потом Батута – толку с них чуть, а мы, если что, стрелами их прикроем… – он приготовил самострел, прислонил рядом с бойницей свой мощный, гнутый из турьих рогов, лук, кивнул Ярцу: – Давай… Да не маячь под стеной! Ляг, и лежи, будто колода.

Ярец сопя, взялся за аркан, прижимая локтем молот под мышкой. Шарап закатил глаза, прошипел:

– Переплут тебя забодай! Ты ж сейчас вместе с молотом грохнешься, всех половцев перебудишь! И где ты пояс потерял?

Ярец проворчал растерянно:

– Да как же я без молота? Пока Батута другой справит… А пояс в сече посекли…

Шарап прошипел:

– Звяга, у тебя, вроде, обрывок веревки был?..

Звяга вытянул из-за пояса невеликий моточек конопляной веревки, протянул Ярцу. Тот обвязал рукоятку молота, кое-как привесил его на шею. И справа, и слева со стены уже соскользнули неслышными тенями Романовы дружинники, и теперь пыхтели и хрипели от натуги ополченцы, кое-как сползая по веревкам и арканам. Наконец Ярец перевалился за стену, аркан угрожающе скрипел на камне, однако выдержал семипудового Ярца вместе с молотом и юшманом.

Звяга весело оскалился, сказал:

– Ну, Батута, теперь и тебе можно – ты ж на пудик полегче Ярца будешь…

Батута молча перевалился через стену и канул во мрак. Когда аркан перестал подрагивать, за стену перевалился Звяга и со сноровкой опытного татя в миг соскользнул на землю, присел на корточки под стеной, оглядываясь. Батута с Ярцом сидели рядышком, только глаза их поблескивали в свете догорающего пожара. Сверху бесшумно канул Шарап, тоже присел на корточки, спросил:

– Ну что, Батута, домой пойдешь, аль с нами?

Батута без раздумья буркнул:

– С вами… А ты, Ярец, иди на подворье – тебе Рюрик ничего не сделает. Ты подмастерье, человек подневольный…

Сначала шли, стараясь ступать бесшумно, да еще и глядеть надо было в оба, чтобы на кого-нибудь не наступить в неверном свете догорающих пожаров. В одном месте Шарап нагнулся к прикорнувшему у тына воину, поднял стоявший рядом с ним жбан, тряхнул, шепнул:

– Почти непочатый…

Ярец поглядел в конец улицы, шепнул:

– Ну, я пойду?

– Да иди уж… – махнул рукой Батута.

Шарап проговорил:

– Кажись, к Жидовским воротам нас вынесло?..

Они прошли еще несколько шагов в тени тына и тут наткнулись на десяток Романовых дружинников, которые сидели в тени на корточках и чего-то ждали. Шарап прошипел:

– Ну, чего ждем?

Из темноты ответили:

– Стражи в воротах не спят…

– Сколько их?

– Трое… Что, еще подождем, и будем пробиваться с боем?..

– Какой бой?! Пеших нас живо переловят… – Шарап вытащил из жбана деревянную пробку, сделал добрый глоток, пролив изрядно браги на грудь, протянул жбан Звяге, кивнул: – Глотни-ка… – Звяга молча отхлебнул браги, и тоже пролил изрядно ее на грудь. Шарап кивнул: – Пошли…

Они обнялись со Звягой, и, выписывая кренделя ногами от тына и до тына, направились к воротам. Стражи сидели вокруг костра в проеме ворот, не шибко-то и хмельные, уныло поглядывая на пустой жбан, валявшийся тут же. Видать не решились отлучиться с поста, чтобы пошукать медов и браги по окрестным дворам. Увидев Шарапа со Звягой, увешанных оружием, но пьяных в дым, один из стражей спросил лениво:

– Куда?..

Шарап пробулькал по-половецки еле ворочая языком:

– К-коней сторожить… Не ровен час, смерды угонят… – протягивая жбан стражу, добавил: – Нам уже хватит, а вам в самый раз…

Не чинясь, стражники по очереди приложились к жбану. Шарап со Звягой вышли в темноту, и тут же под стеной, в тени, присели на корточки. Вскоре, когда стражники допили жбан, и Романовы дружинники, во главе с Батутой, шатаясь, продефилировали мимо стражников, которые тупо смотрели на них, борясь с отрыжкой от крепкой, но не добродившей браги. Стараясь шагать бесшумно, быстрым шагом пошли прочь от города, чутко прислушиваясь, но за спиной все было тихо, только одинокий пьяный голос зудел длинную, нудную песню. Видать ополченцы благополучно разбрелись по домам, а матерые Романовы воины бесшумно выскользнули в ворота, или перелезли через стену.

Романовы дружинники шагали куда-то целенаправленно. Шарап решил, что пока по пути, и молча шагал, привычно раздвигая траву носками сапог, отчего она шумела еле слышно. Вскоре спустились в неглубокую балку, расселись на склоне. В темноте Шарап кое-как разглядел, что в балке уже сидят какие-то люди, он тихо спросил: