Текст книги "Полночный путь"

Автор книги: Сергей Лексутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

Глава 7

После того, как спустили ладью на воду, Горчак сказал:

– Ну, што, пора задание Реута исполнять… Вчетвером пойдем, кормчий за ладьей присмотрит.

Шарап проговорил:

– Надо найти матерого воина, и поспрошать как следует…

Звяга проворчал:

– Каленым железом в задницу… А потом бегать, как зайцы…

Шарап ухмыльнулся:

– Што еще лучше, чем каленое железо, языки развязывает?

Горчак задумчиво пробормотал:

– Правильно мыслишь, Шарап… – и решительно добавил: – Пошли в корчму!

Они шли мимо пустынной деревянной пристани. Караваны с верховьев давно прошли, а с низовьев должны вот-вот пойти. Серик спросил:

– Горчак, а откуда они лес берут? Пять дней ехали, я ни единого дерева, кроме ив на берегу, не заметил?

– Дак с верховьев плоты гонят. Прибыльное дело, сказывают. Здесь не купят, можно до Асторокани гнать; там персы каждый сучок купят… Слыхал я от одного ученого человека из половцев, будто раньше Асторокань Тмутороканью называлась, и вокруг лежали земли русского, Тмутороканского княжества. Но когда пришли половцы, отобрали они Тмуторокань, потому как в ней целый пучок торговых путей сходятся. Обратно отобрать, и отстаивать – у русичей силенок не хватает…

Горчак уверенно повел их по пыльным, узким улочкам, и вскоре они подошли к заведению, каких и в Киеве полно было. Горчак проговорил задумчиво:

– Я тут последний раз годов шесть назад был; тут тогда любили пировать половецкие воины…

Они вошли в горницу, Горчак окинул взором помещение; время было еще раннее, столы были заняты на треть. Что-то углядев, Горчак направился в дальний конец горницы, остальные потянулись за ним. Там сидел в одиночестве могучий человек, лет сорока, и грустно смотрел перед собой на девственно чистый, недавно выскобленный стол.

Горчак вежливо спросил по-половецки:

– Не побрезгует ли достопочтенный воин великого дуче недостойной компанией русского купца и его караванной стражи?

Воин поднял голову, оглядел всех цепким взглядом, буркнул по-русски:

– Не побрезгует…

Корчмарь уже бежал с кувшином и глиняными кружками.

– Наливая вино в кружки, Горчак спросил, по-русски:

– А чего это воин так безобразно трезв?

Воин поглядел на Горчака, и в глазах его зажглась надежда. Он осторожно сказал:

– Да вот, корчмарь в долг не верит…

– А почему ж он не верит в долг столь благородному человеку?! – с неподдельным изумлением воскликнул Горчак, и тут же заорал: – Корчмарь! Еще одну кружку!

Пока Горчак наливал вино, воин проговорил:

– Скоро в степь за Итиль уходим, так корчмарь боится, что не вернусь из степи…

Горчак изумился:

– Как я помню, вам жалованье по весне выдают, на полгода вперед?..

Воин вздохнул:

– Проигрался в пух и пропился… Где ж в степи жалованье тратить?

Горчак покачал головой осуждающе, но, тем не менее, сочувственно обронил:

– Эк, тебя угораздило… Ну, давай, за встречу…

Еще на крыльце уговорились, чтоб пить не по полной, а лишь отпивать, а потом Горчак будет доливать до полной, чтобы воин думал, будто все пьют наравне. Серик отпил из кружки душистого фряжского вина, с любопытством повнимательнее оглядел воина; с виду сильный мужик, лицо загорелое до черноты, подстриженная борода с проседью, взгляд твердый, спокойный. Не раз, видать, в лицо смерти смотрел.

Разливая, Горчак сказал:

– А теперь за знакомство; меня Горчаком кличут, а это вот – зна-атные воины, у князя Романа в старшей дружине служили; Шарап, Звяга и Серик.

Поднимая кружку, воин сказал:

– За знакомство! Меня Георгом зовут.

Снова выпили; друзья лишь отпили, а новый знакомец до дна осушил свою кружку, но хмель его все не разбирал. Однако Горчак осторожно спросил:

– А что, и правда, из-за Итили можно не вернуться? Мы вот, когда шли, от восьми десятков касогов отбились, хоть нас всего пятнадцать было, притом, что настоящих воинов всего четверо…

Георг пренебрежительно махнул рукой:

– Что местные касоги… Им тут разгуляться негде. Дуче, поди, уже донесли, что они на волоке шалят. Скоро из Азова прибудут корабли с войском, прошерстят все кочевья, заодно и ушкуйникам новгородским хвосты прищемят. Тутошних касогов мало, тех, которые кочуют; остальные на земле сидят, южнее, перед горами живут. А вот касоги из-за Итили – эт посерьезнее. Им есть куда откочевывать. Так что, никак не удается им хвосты прищемить; вот и ездим в дальние дозоры аж на тридцать дней пути на восход… В позапрошлом году проморгали трехсотенную касожскую ватагу, они два больших каравана ограбили, так купцы сговорились – целый год пошлину не платили! А что, резонно; берешь пошлину – обеспечь безопасность и удобство пути!

После двух кружек язык Георга уже заметно развязался. Горчак налил третью, отпил сам, подождал, пока выпьет воин, спросил, как бы равнодушно:

– А на полуночь далеко ходите? До Урал-камня доходили?

Половец вдруг резко вскинул голову, глянул на Горчака трезвым взглядом, и спросил медленно:

– А чего это ты интересуешься? Это тайна великая есть, куда и докуда мы дозорами ходим… И какие там земли лежат, и какие люди живут…

Горчак равнодушно пожал плечами:

– Да просто, интересно… Сам я много стран повидал, бывал и в Индии, и в стране серов… – и принялся невозмутимо наливать вино в кружки, украдкой мигнул Шарапу со Звягой.

Те сделали вид, будто их совсем разобрало; придвинулись к Георгу, принялись хлопать по плечам, наперебой рассказывать веселые истории из своей богатой приключениями воинской и разбойничьей жизни. Тут уж им пришлось пить наравне с Георгом; сидя рядом не сжульничаешь. Серику пришлось совсем прекратить пить. Однако сколько ни бились, матерый вояка ловко сворачивал к историям о своих воинских подвигах, да по части женщин. А сколько нового и неведомого Серик узнал о своих старых друзьях, в компании которых с детства крутился! После пятого кувшина Шарап со Звягой уж и забыли, зачем требовалось Георга напоить – вовсю обнимались, братались. Горчак сидел напротив них обескураженный до крайности, и машинально допивал пятую кружку. Еще одну кружку, и он кинется тоже брататься в обливающуюся пьяными слезами компанию, подумал Серик. Плюнул про себя, налил из кувшина, и одним духом опорожнил кружку до дна.

Из корчмы вывалились далеко за полночь. Шли по улице и во всю глотку распевали песни, каждый свою. Георг что-то орал по-половецки, Горчак со Звягой тянули на два голоса длинную, тягучую песню, про какого-то добра молодца. Серик песен не знал, но от полноты душевной подвывал во всю глотку. Горчак тоже что-то орал, но Серик понимал только, что это на франкском языке. Возле пристани долго-долго прощались, после чего четверка друзей поплелась к своей ладье, а Георг, пошатываясь, побрел куда-то дальше вдоль берега, заплетающимся языком объяснив, что там живет вдова, которой очень не хватает мужской заботы. Правда, утром он обнаружился спящим неподалеку от ладьи, на вязанках сена, припасенных для быков, таскающих телеги с ладьями. Как выяснилось, вдова его не пустила, помня, что во хмелю от него всего можно ожидать, и он отправился в казармы, но по дороге наткнулся на этакую уютную кучу сена, и решил, что от добра искать добра не следует. Видя его унылую рожу, и помятые физиономии Шарапа со Звягой, Горчак выкатил из-под лавки жбан с медом. После доброго ковша всем стало не так уныло, а после второго – и вовсе весело. Но тут в крепости гнусаво заревел рог, и Георг заторопился.

Шарап уныло пробурчал:

– Придется для верности повыше забраться вверх по течению – это лишних двести-триста верст верхами…

Горчак подумал, после чего, просветлев лицом, проговорил:

– А все не так плохо, браты… Итиль выше сильно на восход загибает до самого впадения речки Самарки. А докуда Самарка дотягивается – никто не ведает. Купцы больше по Белой ходят за Урал-камень. Сказывают, риск большой, но и прибыток стоит того риска… А мы по Самарке сходим, сколько получится на сорок дней пути, а там поглядим… Пошли, припасу закупим, чтобы на охоту время не терять…

День за днем шли по Итили вверх, пустынна была река; караваны сверху уже прошли, снизу – еще не подошли. Раз только встретилась припозднившаяся вереница плотов. Плотовщики были казанцы с верховьев; народ лукавый и хитроумный, покричали что-то непонятное, то ли насмехались, то ли какой-то торг предлагали. Горчак велел не отвечать; это дело князей, то брататься с казанцами, то воевать. Попутный ветерок только пару дней порадовал путников, остальное время гребли. По правую руку тянулся пустынный берег, только раза три видели каких-то всадников на вершинах курганов. Горчак ворчал:

– Вишь, половцы дозорами ходят…

По правому берегу изредка попадались становища кочующих касогов. Завидев ладью, те выскакивали на берег, призывно махали руками. Горчак ворчал:

– Ишь, зазывают, а у самих, поди, и продать нечего; только краденое. Осенью у них еще можно кое-что купить… Шкуры, шерсть…

На двенадцатый день пути, когда руки уже еле-еле весло поднимали, кормчий, долго вглядывавшийся в берег, вдруг сказал:

– На закате в устье Самарки будем…

Помимо воли у всех вырвался могучий вздох облегчения. Вскоре потянулись возделанные поля даже и по левому берегу. Сухая, соленая пустыня осталась позади. Изредка на берегу ютились селеньица, в десяток-полтора изб. Веселые березовые перелески тут и там украшали пейзаж. Солнце еще не успело коснуться гребня кручи правого берега, как завиднелась небольшая бревенчатая крепостца, а вокруг нее в беспорядке были разбросаны домишки посада.

Кормчий сказал:

– Ну, вот и Самарка… – и направил ладью к берегу.

Серик спросил у всезнающего Шарапа:

– А чего они посад хотя бы тыном не огородили?

– А чего им тут бояться? Касогам выгоднее, чтобы они тут в целости и сохранности сидели. А половцам тут вовсе делать нечего.

Ладью встречал толстый до изумления ногаец. Как он вправил свою тушу в необъятную кольчугу, было вовсе непонятно. Может, как в молодости надел ее, когда был еще стройным и худым, да так с тех пор и не снимал. Судя по серому от грязи подолу длинной рубахи, видневшемуся из-под кольчуги, так оно и было. Меч у него почему-то висел на пузе. Когда ладья ткнулась в берег рядом с ним, он зевнул, да так, что, казалось, сейчас челюсть отвалится вместе с бородой, и запутавшимися в ней соломинками. Зевнув, лениво и равнодушно поглядел на ладью.

– Ты кто? – подозрительно спросил Горчак.

– Воевода здешний, Туркан, – ответил толстяк. – Переночевать, что ль, завернули?.. Большой торг у нас тут только осенью случается. В эту пору купцы все больше мимо плывут…

– Переночевать… И еще кое-чего… – проговорил Горчак осторожно.

– Чего еще? – глаза толстяка вдруг остро блеснули.

Серик подумал: – "А не вступает ли иногда в долю с ушкуйниками Господин Очень Большой Воевода? Как тот достопамятный корчмарь? А что, очень может быть; прятаться в Самарке между набегами – лучше не придумаешь…"

Горчак осторожно сказал:

– Да хочется по Самарке сходить… Путь разведать, то, се… Аль не пустишь? – и Горчак насмешливо прищурился.

Воевода пожал плечами, сказал:

– А чего вы там не видали? Касоги сами пригоняют осенью свои стада, привозят кожи, шерсть…

– Да есть кое-какой интерес… – протянул осторожно Горчак.

– Интерес денег стоит… – осторожно закинул удочку воевода.

– Ну, маленький интерес – маленьких денег стоит… – попытался снизить ставку Горчак. – Гривны, пожалуй, хватит…

– Две! – быстро выговорил воевода, и добавил медленно и раздельно: – Две гривны, – и разъяснил важно: – Итиль – дорога общая, ходите, сколько душе угодно. А за Самарку платить надобно…

Горчак сделал вид, будто раздумывает. Наконец, махнул рукой, решительно воскликнул:

– Ладно, по рукам! – перемахнув через борт, подошел к воеводе, заранее занося руку. Воевода подставил свою ладонь, похожую на лопату, которой мать Серика хлебы в печь закладывает, и хлопок, закрепивший договор, далеко разнесся над вечерней рекой.

Видать, в этом захолустном городишке скука была смертная; коли воевода тут же, сходу, позвал их в гости, кроме, разумеется, Реутовых работников. Знатного кормчего, он особо пригласил. Кормило это принял как должное, видать знали его на путях-дорогах, и уважали, даже воеводы таких вот захолустных городков. Воевода ушел в ворота, переваливаясь на толстых ногах, как гусь, а друзья кое-как приоделись; не богато, но добротно, в гости не собирались, готовились к долгому и тяжкому пути.

Пройдя невеликий посад, друзья подошли к воротному проему, в котором дремал страж, прислонившись спиной к стене, и вытянув ноги прямо на проезд. Шарап проговорил, остановившись над стражником:

– Это ж надо… Приходи, и бери голыми руками…

– Рукавички не забудь надеть… – пробурчал страж из-под личины. – Проходите, воевода ждать долго не будет – сам все слопает…

Серик с любопытством разглядывал крепостцу; стены строены совсем по-русски – срубы шириной в две сажени, заполненные землей и каменьями. Стрельницы добротные, из вековых дубов, и видно, что крепостца строена давным-давно. Значит, давно тут не воевали, и стоит она, исключительно для устрашения касогов, чтоб по невежеству своему не подумали, будто княжество Казанское можно пощипать голыми руками.

Терем воеводы узнали сразу, как только вышли на центральную площадь; он выделялся среди других теремов так же, как выделялся бы в любой толпе сам воевода. Горчак сдвинул шапку на нос, почесал в затылке, сказал раздумчиво:

– И с чего это так богатеет воевода захолустной крепостцы? Пошлину ему никто платить не обязан… По Самарке лишь весной, по высокой воде, плавают торговать мелкие купчики, да и те казанцы. С них мзды не возьмешь; быстренько нажалуются князю, и висеть воеводе на виселице, специально воздвигнутой на высоком берегу.

Воевода встречал их у высокого крыльца, уже без кольчуги, приодетый в белую рубаху, расшитую узорами в красную нитку. Увидев мечи на поясах у друзей, поцокал языком, сказал:

– Зачем мечи? У нас тут спокойно. Который год ни смуты, ни войны не докатываются.

Шарап с достоинством ответил:

– Мы воины, и ходить без мечей нам как-то невместно.

Воевода радушно пригласил:

– Прошу к столу…

По случаю жаркого вечера, стол был накрыт во дворе, под двумя раскидистыми яблонями. Все чинно расселись. Прислуживали за столом шесть женщин; одной было лет примерно столько же, сколько воеводе, другие – помоложе, а одна и совсем девчонка, лет пятнадцати. Пока женщины наливали вино в высокие половецкие кубки, Серик спросил шепотом у бывалого Шарапа:

– А чего это у него служанок столько?

Шарап так же шепотом ответил:

– А это не служанки – это его жены. Казанцы ж поголовно многобожники, у них многоженство. Мне дед рассказывал, еще при его деде, многие русичи, што побогаче, имели по две-три жены…

Серик недоверчиво поглядел на Шарапа, – не шутит ли? – но тот был серьезен. Воевода поднял кубок, провозгласил:

– Я пью этот кубок сладкого фряжского вина за моих гостей, русских купцов! Да пошлют нам боги радость сходиться за столом, а не на бранных сечах!

Ответный тост говорил Горчак; долго что-то выписывал, будто узоры на рубахе воеводы. Серик половины не понял, о чем речь, но воевода остался доволен. После третьего кубка, воевода решил, что пора и половить рыбку в мутной воде, он осторожно спросил:

– А не везет ли уважаемый Горчак чего-нибудь запретного?

Горчак поднял брови, удивленно спросил:

– С каких это пор воеводы спрашивают, чем купец торгует?

Воевода медленно, с намеком в голосе, сказал:

– Видишь ли, уважаемый, ты с касогами не торгуешь, не знаешь, а наши князья уже лет сто держат запрет на торговлю оружием. Нет, ножи и топоры продавать можно, наконечники для стрел и рогатин, но сабли, кольчуги – ни-ни…

Горчак кашлянул, опустил голову пониже, отпил из кубка, спросил:

– И что же, обратно везти?

Глаза воеводы радостно блеснули, он весело сказал:

– Зачем везти? Я куплю! Хорошую цену дам…

Горчак медленно выговорил:

– Ты купца, Хромого Казарина знаешь?

Воевода помедлил, сказал:

– Кто ж Казарина не знает?.. Богатейший купец в Казани…

– Как думаешь, если он шепнет пару слов князю насчет воеводы Туркана, долго еще тут просидит оный воевода?

Воевода посерел, даже щеки его как-то разом опали, будто бычий пузырь проткнули. Он схватил кубок, залпом опорожнил, спросил хриплым полушепотом:

– Так это что, русские и казанские купцы одно дело затеяли?!

Горчак медленно выговорил:

– Зачем я иду по Самарке – о том тебе знать не положено. Знай только: Хромой Казарин в доле. Да и князь ваш об этом деле знает, как и наш, князь Роман.

Дальше застолье скисло; хозяин пил мало, видимо боясь сболтнуть что-то лишнее. А Горчак то и дело взглядывал на него нарочито многозначительно. Так что, в сумерках поднялись из-за стола, раскланялись, и отправились на ладью. Когда вышли из ворот, Серик спросил Горчака:

– А чего это воевода так скис?

Горчак пренебрежительно хмыкнул:

– Слыхал? Князья казанские уже сотню лет запрет на продажу оружия касогам держат?

– Ну и што? – Серик непонимающе смотрел на Горчака.

– Через воеводу этот запрет вовсю нарушается, вот и сидит тут эдакий Соловей-разбойник… Тут бы поискать неприметного купчика… Не наше это дело! – оборвал себя Горчак. – То дело князей казанских.

Навстречу шел припозднившийся житель; судя по добротной одежонке – небедный ремесленник. Горчак остановил его, учтиво обратившись:

– Послушай, уважаемый… – тот остановился, выжидательно поглядел на Горчака, а тот достал две половецкие серебрушки, подкинул на ладони, спросил: – Далеко ли вверх по Самарке казанские поселения тянутся?

Мужик заворожено следил за монетками, подлетающими вверх-вниз на ладони Горчака. Видно было, что внутри него идет какая-то борьба; видимо между страхом нарушить запрет воеводы, и желанием получить дармовое серебро? Наконец, любовь к серебру победила страх перед воеводой, и он, воровато оглянувшись вокруг, проговорил:

– Я в тех местах не был, но люди сказывают, в трехстах верстах вверх по Самарке стоит последний городок. Дальше вовсе дикие места тянутся.

– И кто в тех диких местах проживает, касоги?

– Не-е… Касоги кочуют южнее, в степях. А там леса. Ну, не шибко дремучие, но особо там не покочуешь. Лесной народец там живет; сами себя они называют башкирами… Мирные, незлобивые люди, охотятся на зверя всякого, бортничают. Мед из тех мест – страсть как сладок и вкусен!

Горчак протянул ему монетки, житель быстро схватил их, и сунул за пазуху, еще раз воровато оглянувшись. После чего заторопился к воротам. Страж уже закрыл одну створку, и нетерпеливо поглядывал на него, держась за вторую.

Горчак сошел на берег, быстро разделся, и с блаженным стоном рухнул в воду у самого берега, лежал, раскинув руки и ноги. Серик тоже разделся, и улегся рядом с Горчаком в теплую, парную воду. Горчак сказал:

– Ну вот, начало пути нам известно; на триста верст вверх по Самарке все легко и просто. В этом последнем городке купим коней, и отмерим ровно тридцать дней пути на восход.

– Мы ж хотели купить коней у касогов?.. – заикнулся Серик.

– Хотели… Дак што с того? Касожские кони мелковаты, нести человека в полном доспехе они долго не могут, а казанские – в самый раз…

– Горчак, а почему касогов касогами зовут?

– А почему вятичей зовут вятичами? На касожском языке, слово касог то и означает, что всадник. Лошадиные люди, стало быть… А што? Резонно, они ж только лошадьми и живут… – Горчак зевнул, проговорил: – Придется стражу стоять… Не доверяю я этому борову… Хитрова-ан… Ох, хитрова-ан…

Они вылезли из воды, забрались в ладью. Шарап и Звяга уже вовсю храпели на лавках. Горчак растянулся на лавке, а Серик с тяжким вздохом, надел подкольчужную рубаху, кольчугу, повесил меч на пояс, и с луком в руках сел на переднюю лавку; здесь его неожиданно никак не возьмешь, даже если кто сумеет подкрасться совсем неслышно. С кормы сидеть вовсе глупо, можно совсем бесшумно подплыть под водой. Ночь опустилась жаркая, ни ветерка, даже с воды не тянуло прохладой. Стеганая из льняной пряжи подкольчужная рубаха быстро напитывалась потом. Серик подумал, что неплохо бы купить германский панцирь, чтобы в жару не надевать подкольчужную рубаху. Нет, зимой русский доспех – самое то. Даже без шубы поверх кольчуги, никакой мороз не прошибает. Но вот летом…

Он чутко прислушивался, но в казанском граде даже собаки не брехали; видать лень было в такую жару. Думать и отвлекаться на всякие мечты Серику не хотелось; тревожно было как-то на душе, страшненьким веяло от нелепой жирной туши воеводы, на вид, казалось бы, такой безобидной…

Горчак зашевелился, поднялся с лавки, проворчал:

– За полночь перевалило – а никакой свежести… – и зазвенел кольчугой.

Серик спросил, вылезая из кольчуги:

– Горчак, а правда, что Хромой Казарин такую силу имеет?

– Не то слово… – протянул Горчак. – То же самое, что Реут на Киеве… Он может дружину нанять, побольше княжеской…

– Так, может, воевода не рискнет?..

– Может, и не рискнет… Ты спи…

Укладываясь на лавку, Серик спросил:

– Горчак, а как ты чуешь, когда просыпаться на смену пора?

– А ты походи с мое по дальним странам, еще и не такому научишься… – и тихонько рассмеялся.

Серик проснулся от звука хряского удара, короткого вопля. Миг – и он уже стоит на лавке с мечом в руке. Коротко два раза прозвенела тетива. На передней лавке стоял Шарап с луком, и вглядывался куда-то в предрассветный сумрак. Повернувшись к Горчаку, уже занявшему позицию с мечом у левого борта, сказал:

– Двоих положил, но остальные их с собой уволокли…

Горчак сказал:

– Вот видишь, Серик, а ты говорил; может, не нападут…

– Ничего я не говорил… – хмуро пробурчал Серик. – Мне с самого начала этот пузан каким-то страшненьким показался… Знаешь, как матерый боров? Может и рылом исподтишка поддеть, может и за ногу цапнуть…

Горчак вложил меч в ножны, сказал:

– Ладно, завтра отоспимся. Пока завтракаем, и светать начнет.

Воевода появился на берегу, когда они уже заканчивали завтрак. Он подошел к ладье, оперся о борт жирной ручищей, повздыхал; на него никто не обратил внимания. Наконец, он открыл рот, что-то собираясь сказать, но Горчак тут же пресек это:

– Только не говори, что это не твои люди пытались нас перерезать! Мы дальше пойдем, а ты начинай копить злато да серебро; столько, во сколько ты свою шкуру оцениваешь. К зиме чтоб накопил! Да тебе и копить-то не надо, достаточно пошарить по подвалам своего терема. Не мало, поди, нагреб богатств, в обход княжеских запретов оружие касогам продавая?.. То-то в позапрошлом году трехсотенная ватага касогов, которая купчишек на Итили пограбила, была очень неплохо вооружена…

Воевода с лютой ненавистью смотрел на Горчака, а тот только широко ухмылялся, в упор разглядывая воеводу. Тем временем Реутовы работники попрыгали на песок, спихнули ладью на воду, и погребли не спеша, по тихой рассветной реке. А воевода все стоял на берегу, и смотрел вслед. Шарап сказал:

– Поди, думает, послать или не послать нам вслед дружину?

– А хоть и пошлет, по берегу не догонят, – пробурчал Горчак, и уверенно добавил: – Не пошлет! Скорее откупаться надумает. На этом месте он быстро убытки восполнит, а свяжется с Казарином – так вовсе может жизни лишиться.

Течение было небыстрое, по берегам тянулись березовые перелески, перемежаемые то ли осколками степи, то ли обширными полянами; ну чисто родные места на полдень от Киева. Изредка попадались возделанные поля, окружавшие небольшие селеньица, прячущиеся за высокими тынами. Жара стояла удушающая, но к ней мало-мальски притерпелись. Под вечер кормчий вдруг сказал:

– Авось завтра под парусом пойдем…

– А чего такое?.. – прохрипел Серик, с натугой подтягивая отяжелевшее к вечеру весло.

– Ночью гроза соберется, а завтра ветерок свежий потянет. Может, с заката…

Перед сумерками попалась тихая заводь, окруженная густыми ивняками. Ладью загнали туда. Парочку тонких ив пригнули к воде, прикрыв ладейную корму от посторонних глаз. Наскоро выхлебав приготовленный половчанкой кулеш, завалились спать. Гроза разразилась еще в Серикову стражу. Но ладья была заранее затянута провощенной холстиной, так что, никто не то что не вымок, но даже никто не проснулся. Сразу потянуло свежестью. А вскоре и нешуточный ветерок разгулялся. Ивы шелестели так, что заглушили бы приближение целого полка. А потому Серик, накрывшись козьей шкурой, встал во весь рост на корме, прислонившись к драконьему хвосту, и принялся всматриваться в заросли. Как обычно бывает в ненастье, ночь была не непроглядно черная, а серая, без резких теней. Так что, подкрадывающихся врагов разглядеть было можно.

Он вздрогнул, когда Горчак тронул его за ногу, а потом и сам выполз из-под холстины, спросил:

– Ну что, все спокойно?

– Да вроде никого… – пробормотал Серик.

Горчак широко зевнул, сказал:

– Ты кольчугу на всякий случай не снимай. Вдруг у воеводы жадность ум затмила?

Однако ночь прошла спокойно. На рассвете кормчий растолкал Серика первым. Тот выполз из кольчуги, как улитка из раковины, только после этого протер глаза. Половчанка, легкая и грациозная, как бабочка, выпорхнула из ладьи, легко перепрыгнув полоску воды до заросшего травой бережка. Вскоре потянуло дымком. Остальные сворачивали холстину. Кормчий повертел головой, проговорил:

– Хоть ветерок не совсем попутный, но кормилом отжиматься можно, хоть и попотеть придется…

Сытно позавтракав, вывели ладью из заводи, подняли парус и побежали. Речка была настолько узкая, что, то и дело приходилось налегать на весло, отжимаясь от берегов. Кормчий орал беспрестанно, но Серик никак не мог приноровиться, и все время запаздывал. В конце концов, кормчий приказал встать ему в помощь Шарапу, но толку от этого больше не стало. Ветер был довольно свежий; прибрежные ивняки сплошь были белыми, из-за вывернутых по ветру листьев, белевших своей изнаночной опушкой. И все-таки, за весь день они ни разу не налетели ни на берег, ни на мель. На следующий день ветер улегся, а потому пришлось грести. Речка сузилась до того, что весла чуть оба берега не цепляли. Кормчий ворчал:

– Скоро придется бечевой идти…

Однако городок открылся раньше, чем ладья мертво села на мель. Квадратный острог, с четырьмя стрельницами по углам, бревна тына врыты в землю одним концом, верхний – заострен. Шарап проворчал:

– Бедноват городок… Русичи давно уже этак стен не строят…

При виде ладьи, все население высыпало за ворота. Серик машинально прикинул, что тут не менее пяти десятков мужиков, способных носить оружие, да еще дюжина воинов; стоят в сторонке, будто происходящее их не касается. Вперед вышел седобородый старик, спросил:

– Торговать пришли? Али как?

– Али как! – неприветливо бросил Горчак. – Мимо пойдем…

Старик разочарованно покивал головой, но тут же воспрянул духом, потому как Горчак спросил его:

– Не подскажешь ли, старый, у кого можно добрых коней купить?

Старик расплылся в радостной улыбке, поспешно затараторил:

– У меня, у меня и можно! Сколько? На всех?..

– Да нет, не на всех… – медленно, раздумчиво выговорил Горчак. – По три на человека, итого – пятнадцать…

Старик чуть не подскочил на месте, было сорвался, куда-то бежать, но Горчак задержал его:

– Э-э-эй! Погоди! – тот повернулся, Горчак добавил: – Проводник еще нам нужен…

– Это Унчу проси… – и старик, несмотря на преклонные годы, умчался с юношеской прытью.

Горчак пожал плечами, обратился к быстро истаивающей толпе:

– Эй, кто Унчу знает?

Из толпы выпутался маленький, кривоногий человечек, с лицом, плоским, как блин, и как блин, будто лоснящимся от масла.

Горчак спросил:

– Ты Унчу знаешь?

Человечек писклявым, гортанным голосом пропищал:

– Я Унча…

– Проводником пойдешь с нами? – спросил Горчак напрямую.

Глаза Унчи вовсе обратились в узенькие щелочки. Он раздумчиво почесал в затылке, протянул:

– Дикие места… Опасные… Дикие касоги шалят… Дикие башкиры шалят…

– Десять динаров! – выпалил Горчак.

К несказанному изумлению Серика, маленький, жалкий, одетый в потрепанную, давно не стираную, одежонку человечек разочарованно протянул:

– У-у-у… За десять динаров я лучше на печке полежу, старые кости погрею… – и повернулся, уходить.

Горчак, разинув рот, смотрел ему вслед. А тот, скорым шагом уже подходил к воротам. Наконец, Горчак опамятовал, заорал:

– Кошель!

Унча замедлил шаг, будто колеблясь. Наконец, остановился, повернулся, посмотрел на небо, посмотрел в землю, не спеша вернулся, сказал веско:

– Два кошеля!

Горчак протянул:

– Ну-у… Ты вовсе спятил… Иль, цены деньгам не знаешь…

Унча пожал плечами, проговорил:

– Я в тех местах бывал, а ты нет. Вот и думай, сколько мое знание стоит? Может, твое незнание тебе жизни будет стоить? – и повернулся уходить.

Горчак в сердцах плюнул, рявкнул:

– По рукам! Завтра выступаем.

– Послезавтра… – быстро выговорил Унча. – Собраться надо… Давай серебро… – и требовательно протянул маленькую, не мытую ручонку.

Горчак отвязал от пояса кошель, вложил его Унче в руку, сказал:

– Это задаток. Остальное – как выступим…

Унча подумал, обронил:

– Ладно… – и пошел прочь, подбрасывая кошель на руке.

Горчак мстительно выговорил:

– Щас дружинники налетят, и твое серебро промеж себя поделят…

Но дружинники делали вид, будто их тут ничто не касается; равнодушно поглядывали на речку, на Сериковых спутников, перебрасывались между собой какими-то пустяковыми замечаниями.

Серик спросил:

– Кого пятым хочешь взять?

– Клаву… – хмуро обронил Горчак.

– Ты што, спятил?! – изумился Серик.

Горчак пожал плечами, сказал раздумчиво:

– Опасаюсь я ее тут оставлять… А ну как воевода спохватится? Мы ж потом не сможем вчетвером его крепость на щит взять…

Простой народ уже разошелся, сообразив, что торга не будет, только дружинники стояли на берегу, переминаясь с ноги на ногу. Горчак поглядывал на них, и чего-то ждал. А тем временем вытянули ладью повыше на берег, один из работников пошел в ближайший лесок за дровами. Горчак, наконец, сжалился над дружинниками; подошел к ним, спросил:

– Кто десятник?

– Ну, я… – выступил вперед пожилой, явно повидавший видов, воин.

Горчак протянул ему кошель серебра:

– Вот, вам на всех. Если до осени с ладьей ничего не случится, еще кошель получите, когда обратно пойдем…

Смурные лица дружинников просветлели, десятник тут же принялся делить серебро из кошеля. Горчак спросил:

– Вы тут круглый год стражу несете?

Десятник не сразу ответил:

– Да нет, чего тут зимой делать? Касоги на зиму на полдень откочевывают, а мы в крепость возвращаемся с первым снегом. Весной – опять сюда…

Наутро, едва рассвело, трое парней пригнали табун лошадей. Горчак придирчиво осмотрел их всех, остался доволен. Пока он осматривал, хозяин табуна, стоял в отдалении и терпеливо ждал. Горчак расплатился с ним, и работники погнали табун к кузнице, подковывать, а Серик, Горчак и Шарап со Звягой принялись готовиться в поход. Во вьюки взяли небольшой запас овса. Мало ли в неведомых землях чего может приключиться? Иногда жизнь человека, от жизни коня зависит. Это человек может месяц ничего не есть – и жив-здоров остаться. А конь на пятый день без еды беситься начинает, или ложится, и его уже ничем не поднимешь… Прихватили и кое-чего для подарков князькам попутных народцев; ножи, топоры, куски шелков. Поди, и у дикарок сердца растают при виде этакого богатства красок! В хлопотах пролетел весь день. Унча так ни разу и не объявился. Кузнец лишь к ночи управился с ковкой пятнадцати лошадей. Их отогнали на ближайший пойменный луг попастись до утра, и завалились спать.