Текст книги "Полночный путь"

Автор книги: Сергей Лексутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Гвоздило принялся делить серебро. Шарап сразу сообразил, что человек он бывалый; в куче были и половецкие монеты, и ляшские, и германские, и какие-то вовсе неведомые, не считая русских гривен и рублей. Однако сотник безошибочно определял достоинство каждой. Поделил добычу он быстро, и обиженных не оказалось; видать чтили и уважали своего сотника воины. Сложив свою долю в кошель, он заорал:

– Хозяин! Вина и еды на всю ораву! Я говорю на всю – значит, всех постояльцев приглашаю на пир! – и, подмигнув своим соратникам, потише сказал: – А вот пировать будем в складчину… – и, вынув из кошеля монету, пихнул ее по столу на середину.

На дармовщинку всяк попировать горазд; постояльцы с веселым гомоном принялись рассаживаться за столами. Бабы отвели детей в светелку, накрыли им на стол и вернулись к столам. Редко так доводилось попировать; с женами да соратниками. Шарап и Звяга сидели рядышком, у каждого по правую руку – верная жена. Но было грустно; уходила вся прошлая жизнь, теперь даже могилы предков будет навестить весьма затруднительно.

Сидевший рядом с Шарапом Гвоздило, встал, поднял кружку, полную до краев, сказал, перекрывая гам своим глубоким и звонким, будто колокольный звон, голосом:

– Давайте поднимем кружки за павших на стенах Киева, и да пусть пухом будет им земля…

Мужики встали, бабы остались сидеть, все выпили, поставили кружки, и повисло молчание; никто не решался ни заговорить, ни начать есть. Наконец тишину нарушил невзрачный мужичок, который выбрался из угла и начал пробираться явно в сторону Гвоздилы. Подойдя, он спросил:

– Дак вы с Киева?

Шарап кивнул, обронил:

– С Киева…

– А давно оттуда?

– С осени…

Мужик помотал головой, проговорил:

– Выходит, не знаете…

– Чего мы не знаем? А ну-ка, садись… – Шарап подвинулся.

Мужичок присел на лавку, помолчал, наконец, заговорил:

– Я небогатый купчик, лишь два раза за товаром в Ольвию хожу; раз зимой, на санях, и раз летом, на ладье. Одна у меня ладейка… Ты волхва Чурилу, знаешь?

Шарап пожал плечами:

– Кто ж из киевлян его не знает… – и потянулся к миске с густыми, наваристыми щами.

– Так вот, я к нему тоже часто заезжал, даже когда и окрестился – сильный был волхв…

Шарап опустил ложку, не донеся ее до рта, спросил тихо:

– Это как так – был?..

– Сожгли его папежники… – тихо обронил мужик, и тяжко вздохнул.

Шарап положил ложку на край миски, медленно протянул:

– Та-ак… – уплетавшие щи Звяга с Гвоздилой опустили ложки, сидевший с другой стороны Батута тоже насторожился. – Как чувствовал он приближение смерти… – выдохнул Шарап.

– Ты еще не дослушал, – продолжал мужик, низко склоняясь к столу и боязливо озираясь вокруг, – перед смертью волхв успел порчу наслать на Киев, да попы латинянские, что вслед за Рюриком понаехали, общими усилиями ту порчу отразили, и теперь вокруг Киева страшные дела творятся: видели не раз всадника без головы, видели и, наоборот, всадников с бычьими головами и бычьими же ногами… А еще видели всадников, с ног до головы закованных в латы, и кони у них закованы в латы, а зовут тех всадников – таурмени…

– Ну, эту байку мы уж не раз слыхали… – отмахнулся Шарап. – Серик из-за нее даже чуть Рюрикова дружинника не зарубил… Да-а… Жаль Чурилу, последний волхв во всей Киевской земле, Черниговской, и Новгород-Северской. И чего папежники к нам лезут? Своих земель, што ль, мало?..

Дохлебавший щи Гвоздило, сказал:

– Я с князем Романом в ляшской земле был, это по ранению пришлось на Киев уйти. Так вот, беседовал я с одним мудрым человеком в тамошнем монастыре…

– Ты што, по-ляшски разумеешь? – насмешливо спросил Звяга.

Гвоздило удивленно глянул на него, спросил:

– А ты ляхов разве не видел? Ихний язык от нашего почти неотличим.

– Да-а?.. – изумился Звяга.

– Долго я в том монастыре просидел – то дозор был, я с десятком сидел. Так вот, этот мудрый человек мне все про веру обсказал. Сначала все были в одной вере: ромеи, германцы, фряги, франки, ляхи и прочие народы, что населяют земли от южного моря, до северного, и от закатного моря, до наших, русских земель. Княгиня Ольга приняла христианство от германского императора, и тогда же привезла на Русь христианских попов. С тех пор и начала Русь помаленьку креститься. А потом германцы, франки, фрязи, ляхи и еще кое-кто, в своей вере от ромеев откачнулись. С тех пор они зовутся латинянами, а мы с ромеями – православными.

– Не пойму, к чему это ты?.. – недоуменно спросил Шарап.

– Да не к чему… – Гвоздило пожал плечами, пододвигая к себе миску каши. – Просто, Папа, как бы, свое берет… Царьград теперь в его власти, и теперь он, как бы, должен благословлять на княжение наших князей…

Сидевший по другую сторону стола Торг протянул изумленно:

– Во-она ка-ак было дело… А мне дед сказывал, когда я еще мальцом был, он в Киеве был как раз в те времена, когда там проповедовал сам Андрей Первозванный. Дед своими глазами видел и все чудеса, что творил Апостол… Тогда же и окрестился.

– Это какой-такой Андрей Первозванный? – переспросил с подозрением на подвох Шарап.

– Эх, темнота-а… – протянул высокомерно Торг. – Это ж сподвижник самого Христа, Сына Божьего!

– Иди ты!.. – И Звяга, и Шарап, и Гвоздило вытаращили глаза от изумления.

– Што с вас взять – нехристи… – протянул Торг, и, поднимая кружку, проговорил: – Не пора ли выпить за уцелевших в сече?

Гвоздило почесал в затылке, протянул нерешительно:

– Привираешь ты чего-то, друже Торг… Мне тот мудрый человек сказывал, будто Христа казнили больше ста лет назад…

Торг смутился, протянул:

– Ну-у… Может прадед про Апостола сказывал…

– Ладно, – сдался Гвоздило, – пора и за уцелевших выпить. Он поднял кружку, рявкнул: – Я поднимаю чашу за уцелевших! Пусть и дальше они бьются столь же доблестно за честь и правду!

Поставив пустую кружку на стол, Батута обратился к Торгу:

– Послушай, Торг, не в службу, а в дружбу… Ты в Киев собираешься?

– Да не… Чего там теперь делать?

– Но в Ольвию-то пойдешь?

– В Ольвию пойду. Как не пойти?

– В Киеве на отдых останавливаться будешь?

– А на кой?.. Да говори, чего надо!

– Понимаешь, мы Киев в спешке покидали, а Серик вернется, как узнает, что мы на Москву пошли?

– Тьфу ты! Вон ты о чем… А я думал, чего серьезного…

– Так ты найди в кузнецком ряду бронника Шолоню и обскажи ему, чтоб он, когда Серик вернется, и направил его на Москву. И еще скажи, что слыхал я краем уха, будто купец Реут дочек своих, которые на выданье, отправил в какую-то обитель; то ли под Новгородом, то ли под Северском?

– Исполню. О чем речь? – пожал плечами Торг. – Ради Серика можно будет и завернуть в Киев… Только в толк не возьму, при чем тут Реутовы дочки?

– Дак одну из них Реут Серику обещал!

– Вона што-о… Я его как увидел, сразу понял – парень не промах! А про Реута люди сказывали, будто убили его…

– Да ты што-о?! – выдохнул Батута.

Шарап и Звяга тоже уставились на Торга, взглядами требуя продолжения.

– Осенью возвращался он из Сурожа, да и напоролся на половцев, возвращавшихся из Киева. Те потребовали десятину, да вы ж знаете Реута – тот за меч. Да куда ж против такой силы? Реута убили, караван ограбили, работников его, что помоложе, в гребцы забрали. Лишь старого кормщика отпустили. Он то мне и поведал все, как было…

– Как кормщика звали? – все еще не веря, спросил Шарап.

– А так и звали – Кормило…

– Значит, правда… – Шарап опустил голову. – Знавал я кормщика Кормилу…

Шарап поискал глазами купчика, который рассказывал байку про таурменей, но тот как-то незаметно исчез, будто и не было его. "Точно, лазутчик…" – подумал Шарап.

Пировали еще долго, но как-то уже без радости; получалась уж скорее тризна по погибшим. Разошлись далеко за полночь. Шарап, Звяга, Батута и Ярец пошли спать в сани, зная, какой там дорогой товар прибит к настилу. Детей женщины давно уложили в светелке, и сами пошли к ним.

* * *

Как всегда в полдневных краях темнота пала неожиданно. Лисица сказал:

– Серик, я много по степям ходил, но даже я могу с пути сбиться…

Серик проворчал:

– И то верно… Да и кони совсем утомились… Привал! – и он натянул повод.

Спать улеглись тут же, на песок. Зная, что в этих местах даже летом по ночам студено, шубы не забыли прихватить, везли притороченными к седлам. Пристраивая голову на седло, Серик сонно прислушался. Где-то далеко-далеко слышался вой, но явно не волчий, а кого-то помельче. Коней он вроде бы не беспокоил, потому как они возились неподалеку, выискивая среди колючек и диковинных, будто кем-то нарочно перекрученных, деревцев, съедобные былинки.

Солнце еще не вылезло из-за бугра, а были уже не ногах. Кони отдохнули, но были голодны, а потому зло фыркали, и не давали седлать; отскакивали, как только Серик с Лисицей пытались набросить им на спины седла. Пришлось седлать по очереди, пока один набрасывал седло, другой держал коня.

Поехали шагом, не хотелось уж шибко замучивать коней. Лисица сказал задумчиво:

– Пустыню на лошадях не пройти; так и так возвращаться бы пришлось…

Серик откликнулся хмуро:

– Да-а… Не докумекали купцы… Да кто ж знал? Мы в первом походе сами на тридцать дней пути шли по благодатным степям, думали, и дальше степи тянутся. Ну, может, слегка леса загустеют, мол, преувеличил акын…

Лисица осторожно спросил, тщательно скрывая азарт:

– Может, рискнем, а, Серик? Содержатель постоялого двора сказывал о каком-то кишлаке, где верблюдов держат. Скажемся половецкими купцами, купим верблюдов, и дальше, а?..

Серик испытующе глянул на него, спросил:

– Што, так хочется на страну серов и Индию глянуть?

– А тебе не хочется? – язвительно вопросил Лисица.

– Хочется, еще как хочется… – Серик задумался. С одной стороны задумка Лисицы была шибко привлекательной, а с другой – без проводника не пройти по пустыне, а начнешь тут среди местных проводника искать – шибко подозрительно. Проводники, это как кормщик Кормило, на караванном пути всем и каждому известен.

Лисица, блестя глазами от азарта, наклонился в седле поближе к Серику, и, снизив голос, как будто кто его мог тут услышать, проговорил:

– Пошлем десяток, или два хворых с одной телегой с вестью к Реуту, а сами дальше… А лучше, кликнем охотников, а кто не желает дальше идти, пусть возвращаются. Многие хотят дальше идти…

Серик медленно выговорил свои соображения вслух:

– Среди местных искать проводника шибко подозрительным покажется…

– Ничего не подозрительным! Скажем, захворал наш караванщик, обратно в Мараканду отправили. Да и без проводника можно пройти! Ты чуял, как караванная тропа верблюжьей мочой провоняла? Слепой пройдет до самой страны серов!

Серик проговорил нерешительно:

– Ну, хорошо, мы-то, небось, пройдем, а купеческие караваны половцы все равно не пропустят. К чему им барышами делиться с русскими купцами? Реут сказывал, они на посредничестве та-акие барыши загребают!..

– Да и плевать! Коль уж так далеко забрались, хочется и на дальние страны поглядеть, а может и до края земли сходить – он же от страны серов наверняка рукой подать…

Серик рубанул кулаком воздух, решительно выговорил:

– Ладно! Соберем круг. Такие дела старшей дружиной не решают, тут надобно голос каждого услышать… Да и подготовиться надобно. Привыкли мы на Руси даже воду с собой не возить. Там на каждом шагу ручейки журчат… А тут без фляги для себя, и бурдюка для коня – никак не обойтись. А у нас ни бурдюков нет, ни фляг. Я смекаю, чем дальше в пески, тем меньше воды…

С восходом солнца и воздух, и пески начали стремительно накаляться. Приходилось беречь лошадей; ехали шагом, лишь изредка переходя на рысь. И то кони уже к полудню притомились, на рысь переходили нехотя, и если не понукать, тут же самовольно переходили на шаг. Лисица, молчавший всю дорогу, озабоченно проговорил:

– Если к вечеру не найдем воду, запалим коней…

Серик проворчал:

– Где ж ее тут найдешь?

– А ты колодец высматривай. Я несколько раз видел помет овечий и лошадиный – живут в этих гиблых местах люди, жи-иву-ут…

Серик проворчал скептически:

– Кабы еще знать, как здешний колодец выглядит… Из чего тут срубы ладят?

Лисица обронил нерешительно:

– Из камня, поди?..

– Где ты видишь камень? Сплошные пески… – проворчал Серик.

Снова на долго замолчали. Вдруг Лисица натянул повод, Серик последовал его примеру, вопросительно уставился на него. Лисица указал плетью в сторону:

– Вишь, чего там?

– Ну, камни лежат… – пробормотал Серик.

– Ты глянь, как они лежат!

Серик пригляделся, выдохнул:

– То-очно… Степняки же свои палатки по низу камнями обкладывают. Вот только где они их берут в степи?

Они свернули чуть в сторону, и вскоре разглядели аж три круга, выложенных из камней. Лисица весело протянул:

– Я ж говорил; живут тут люди, жи-иву-ут… Давай колодец поищем. Похоже, это зимнее стойбище.

Серик проворчал, нехотя слезая с коня:

– Зимой можно и из снега воду добывать…

– Ты думаешь, тут бывает снег? – Лисица почесал в затылке, проворчал как бы про себя: – Может и бывает… Однако, давай поищем колодец. Вишь, тут отбросов всяких полно, мусора; видать уж много лет тут зимняя стоянка…

Серик пожал плечами, пробормотал:

– Отсюда на тысячу шагов каждую былинку видать. Где ж ты видишь колодец?

Лисица назидательно выговорил:

– В пустыне вода на вес золота. Кто ж такое богатство на виду держать будет? Поди, прикрыли чем-нибудь, да песком присыпали…

Они принялись ходить вокруг стойбища постепенно расширяющимися кругами. Серик первым наткнулся на странное пятно песка, лишенное даже колючек, почти правильной круглой формы, примерно сажень в поперечнике. Он осторожно поставил ногу на край пятна, топнул – песок слегка пружинил. Он окликнул Лисицу:

– Кажись, нашел…

Подошедший Лисица достал меч, ткнул в песок – меч уперся во что-то мягкое и податливое. Бросив меч в ножны, Лисица опустился на колени, и принялся разгребать песок руками. Вскоре показалась бурая кошма.

– Точно, колодец! – весело воскликнул Лисица. – Подмогни, чего стоишь?

Вдвоем они быстро отгребли песок с одного краю, завернули кошму – в лицо пахнуло влажным, прохладным воздухом. Кошма лежала на плотно уложенных корявых стволиках деревцев, которые то и дело встречались в пустыне в виде небольших рощиц. Убрали несколько стволиков и в замешательстве уселись на краю провала в песке. Серик проговорил потрясенно:

– Это ж какого труда стоило такой колодец выкопать!..

Сруба никакого не было. Вместо сруба был плетень, все из тех же корявых деревцев.

Лисица раздумчиво проговорил:

– И как же воды достать? Ни ворота, ни бадьи… – он поднялся, сходил к стойбищу, принес небольшой камень, бросил в колодец, прислушался, наконец внизу слабо плеснуло: – Саженей двадцать! – потрясенно выговорил Лисица.

– Даже если оба аркана свяжем – все равно не хватит… – проговорил Серик разочарованно. – Да и все равно зачерпнуть нечем. Даже котелок не прихватили…

– Ладно, придется потерпеть, – обронил Лисица, и принялся закладывать дыру стволиками деревцев.

Помогая ему, Серик проворчал:

– Мы-то потерпим, а каково коням?..

Лисица промолчал, набрасывая кошму. Серик было, принялся присыпать кошму песком, но Лисица махнул рукой, проворчал:

– Ветром затянет… Поехали уж. Придется ночью идти. Вон, уже горы видно. Авось к утру и наткнемся на ручеек…

Когда село солнце, стало полегче, но все равно пить хотелось неимоверно, хоть и не сохло во рту, как днем. Остановились, переждать короткие сумерки. Когда появились звезды, Лисица долго разглядывал небо.

Серик проворчал:

– Пошли уж. Чего тут думать? Вон, звезда-матка должна глядеть в левое ухо, и вся недолга…

– В ухо то в ухо, но очень уж не хочется лишку идти… – пробормотал Лисица. – Я так полагаю, звезда-матка чуть сзади должна быть, а нам лучше держать путь во-он на ту звезду, – и он указал на яркую звезду, горящую над окоемом.

Серик промолчал, тронул коня, и они потащились на путеводную звезду, грезя о говорливом, прозрачном ручейке, стекавшем с чужих гор.

После полуночи пришлось спешиться – кони совсем выбились из сил. Звезда, вечером горевшая над самым окоемом, вскарабкалась повыше. Идти было легко, ни трава под ногами не путалась, ни овражков не попадалось. Перед рассветом кони вдруг зафыркали и дружно потянули правее. Лисица радостно воскликнул:

– Воду почуяли! – и вскочил на своего коня.

Серик последовал его примеру, отдохнувшие кони, и взбодрившиеся от запаха близкой воды, зарысили к проявившимся в предрассветном сумраке буграм. Свесившись с седла, Лисица вгляделся в землю под ногами, крикнул:

– Серик, а ну-ка глянь, у тебя, сказывают, глаза, как у кошки…

Серик свесился с седла и ясно разглядел следы телег, сказал:

– Похоже, мы прямо на своих вышли…

Уже совсем рассвело, когда впереди завиднелась полоса каких-то кустиков, кое-где торчали и чахлые деревца. Следы тележных колес, завернули левее, вдоль полосы растительности. Лисица остановил коня на склоне, указал вниз, на пересохшее русло ручья, сказал:

– Если там выкопать яму, в ней будет вода…

Серик хмуро обронил:

– К чему копать? За то время, что будем копать, может, и сам ручей найдем…

Лисица молча тронул коня. Вскоре завиднелся и табор; составленные в круг телеги, дальше, на склонах неширокой долины паслись кони. Серик проворчал:

– Што за беспечность… Где сторожа?

Лисица откликнулся:

– Плохо ты Чечулю знаешь… Есть сторожа, только не показываются…

В таборе уже зашевелились, выбежали за телеги, встречать. Серику вдруг так неимоверно захотелось пить, что он перестал видеть знакомые радостные лица – он видел только блестевшее на солнце зеркало воды. Конь с разгону влетел в запруду, и резко остановился, расставив все четыре ноги. Серик перелетел через его голову, шлепнулся в воду. Было мелко, он встал на дне на четвереньки и принялся упиваться прозрачной, вкусной, как франкское вино, водой. Лишь выхлебав не меньше ведра, поднял голову. Рядом так же на четвереньках стоял Лисица. Тот вообще сунул всю голову в воду, и, наверное, втягивал живительную влагу даже ноздрями. Кони, наоборот, часто поднимали головы, и перекатывали воду во рту, роняя блестящие на солнце струи. На берегу сгрудились все дружинники и молча глазели. Серик еще похлебал водички, но уже не от необходимости, а впрок, и побрел к берегу. Чечуля спросил сочувственно:

– Давно не пили?

Серик мотнул головой, обронил:

– Да не, всего один день и две ночи… – он огляделся, и увидел на берегу запруды множество застарелых и засохших овечьих следов, спросил: – Тут местные народы, похоже, проживают?..

– Как только нас увидели – откочевали вверх по долине, изредка доглядывают издалека…

Серик озабоченно сказал:

– Как только кони напьются – пусть их кто-нибудь поводит, а то как бы не запалились… А нам чего-нибудь поесть бы, да побольше, и круг собирай; судить и рядить будем, что дальше делать. У Лисицы задумка имеется, и мне она отчего-то по нраву.

Серик с Лисицей хлебали наваристую похлебку из какой-то дичины, когда издалека донесся пронзительный свист. Чечуля встрепенулся, сказал:

– С верху долины стражи весть подают; видать местные народы наконец-то решились вызнать, кто мы такие…

Серик с Лисицей успели и похлебку дохлебать, и сахарные косточки обглодать, и еще водички попить, когда, наконец, объявился местный житель, числом один. Житель был уж и не жилец – уж такой это оказался древний старик. Серик разглядывал его, а старик разглядывал по очереди дружинников, да глаза его были внимательными, цепкими, будто у хищной птицы. В чертах лица присутствовало что-то от степняков, но и проглядывали явственно половецкие черты. Чечуля опомнился первым, уважительно поклонился в пояс, повел рукой в сторону костра, с висевшим над ним котлом, проговорил по-половецки:

– Милости прошу быть гостем.

Старик понял, принялся кряхтя заносить ногу над конским крупом, Чечуля рявкнул:

– Да помогите ж ему! А не то грянется на землю, сородичи еще чего не то подумают…

К старику подбежали стоявшие поблизости дружинники, осторожно сняли с коня, поставили на ноги. Тяжело шагая, старик подошел к Чечуле, поклонился, сказал:

– За честь благодарю… – и рядком с Чечулей направился к костру.

Серик отстал на шаг, благоразумно полагая, что если это лазутчик, пусть думает, будто Чечуля военный вождь. Расселись вокруг постеленной на земле холстины на шкуры сохатых да оленей. Кашевары проворно расставили миски с мясной похлебкой, Чечуля сказал:

– Угощайся, уважаемый, чем богаты, тем и гостей потчуем.

Старик покивал, сказал, осторожно беря деревянную ложку:

– Доброе угощение, свежее мясо…

Серик воспользовался случаем, и еще выхлебал добрую миску похлебки. Наконец старик облизал ложку, и собрался заговорить, но Чечуля ловко его упредил, спросив:

– Что за люди? Чем кормитесь, уважаемый?

Старик помолчал, сказал осторожно:

– У гор живем…

– А как прозываетесь-то? – не унимался Чечуля.

Старик недоуменно поглядел на него, повторил:

– У гор живем…

Тут встрял Лисица:

– Ну, чего привязался к человеку? Слышал ведь – угры это!

Чечуля почесал в затылке, сказал:

– Угры живут неподалеку от Галицкой земли, бывал я там…

– Ну, значит, и это тоже угры! – стоял на своем Лисица.

– Угры, так угры… – сдался Чечуля.

Старик, наконец, задал мучивший его и сородичей вопрос:

– Ну, а вы что за люди? Зачем пришли на нашу землю?

Чечуля торопливо выговорил:

– Да уйдем мы скоро! Маленько отдохнем, коней подкормим, и уйдем.

Лицо старика явственно просветлело, и он двинулся дальше:

– Поскорее бы… Коней у вас много, моя долина столько не прокормит. А мой род, однако, зимой с голоду передохнет.

Чечуля изумленно воскликнул:

– Да вас же мало, а долина, эвон какая!

– Не такая уж и большая… – старик осуждающе покачал головой. – Дальше вверх по долине травы скудеют, леса начинаются, а потом и вовсе гольцы начинаются…

Серик спросил с интересом:

– Вы так круглый год и пасете табуны в этой долине?

– Да не-е… Зимой в горах глубокий снег ложится, ни кони, ни бараны из-под него корм добыть не могут, однако в степь спускаемся. Вот так и живем у гор…

Потом еще долго сидели, разговаривали, но разговоры сводились к одному; старик уговаривал поскорее уйти, а Чечуля ловко выискивал доводы, как бы подольше остаться. Серик с Лисицей не выдержали этого состязания в ловкости ума и языка, уснули тут же, благо на оглобли была натянута сохачья шкура, создававшая прохладный тенечек.

Проснулся Серик под вечер, рядом похрапывал Лисица. Серик сел, огляделся. Неподалеку сидел Чечуля, и что-то мастерил с помощью ножа и шила. Серик проговорил недовольно:

– Пошто не разбудил?

Чечуля пожал плечами, обронил:

– А куда торопиться? Все одно отдыхать коням надобно…

– Горчак где? – все еще недовольным тоном осведомился Серик.

– А со своей половчанкой вверх по долине поднялся; видать наедине желает побыть, а не только за местными доглядывать…

– Пошли кого-нибудь на замену, да круг собирай… – Серик поднялся на ноги, такого с ним еще не бывало: ноги, спину, плечи ломило так, будто его дубинами охаживали с полдня.

Он спустился к запруде, оглядел нехитрую плотину; сложена она была из огромных камней, они-то и держали на себе загородку из более мелких камней. Потому, видать, весной плотину не сносили вешние воды. Из-под камней сочился невеликий ручеек, но вскоре исходил на нет в старом русле. Серик обошел запруду, нашел питающий ее ручей, лег на теплые камни, и долго пил прозрачную, как слеза, и вкусную, как вино, воду гор. Потом умылся, и пошел к стану, где уже собрались дружинники, шумно обсуждая вопрос: возвращаться, или не возвращаться?

Завидя Серика, все расселись; кто по телегам, кто прямо на землю, примолкли. Серик сказал:

– Щас Горчак приедет, и начнем разговор…

Легок на помине, появился Горчак. Он скакал на своем жеребце на франкский манер, гордо выпрямившись. За ним, на степняцкий манер припав к гриве коня, летела половчанка. Серик подивился: ну, чисто пацан…

Горчак спрыгнул с коня, вошел в круг, поздоровался и отошел к ближайшей телеге. Там подвинулись и он сел с краю.

Серик заговорил:

– Ну, теперь все в сборе… – он обвел взглядом напряженные лица. – Мы разведали путь, нашли и караванную тропу. Я так полагаю, здесь имеется узкий проход меж гор, вот караваны и идут через него наискосок. С гор сбегают ручьи и речки, потому караваны и держатся у подножья гор. Если мы пойдем дальше у подножья, то вскоре выйдем на караванную тропу. Но горы вскоре кончатся, кончатся и ручьи, с них сбегающие. То еще Горчак разведал, когда ходил в страну серов. Дальше пустыня, а пустыню на конях не пройти, хоть на караванном пути и есть колодцы, да и постоялые дворы имеются. Мы на таком побывали… – Серик замолчал, обвел взглядом дружинников. У одних лица прямо засветились радостью, но у многих было написано явное разочарование. Пауза затянулась.

Кто-то не выдержал, нетерпеливо выкрикнул:

– Да говори ты, чего тянешь кота за хвост?!

Серик медленно выговорил:

– У Лисицы есть задумка; продать коней, купить у местных народов верблюдов, и дальше, по караванному пути… В страну серов… – повисло жуткое молчание, даже было слышно далекое блеяние овец. Обведя взглядом круг лиц, Серик медленно выговорил: – Неволить я вас не могу, потому как свободного пути мы в страну серов не нашли, и этот поход – дело добровольное, из чистого любопытства. Так что, подумайте до утра, а завтра и решим, кто дальше пойдет, а кому возвращаться.

Блеяние овец стало громче. Серик недоуменно оглянулся, спросил, ни к кому не обращаясь:

– Эт-то еще што такое?

Из-за бугра появилось небольшое стадо овец, которое гнал парнишка верхом на низкорослой лошадке.

Чечуля равнодушно обронил:

– А это я у старейшины сторговал, пока вы с Лисицей дрыхли без задних ног. Дичины тут маловато бегает, да и непривычны мы в горах охотничать…

Дружинники радостно загомонили, и принялись деятельно готовиться к пиру; кто побежал дрова собирать, в невеликую рощицу, тянущуюся по верху склона долины, кто взялся овец резать и свежевать.

Что ни говори, но последние недели похода были голодны; шли по пустынным местам, земля была, где каменистой, где вообще пески лежали, так что дичины встречалось мало, а коней есть дружинники отказывались наотрез. Так что, отощали и люди и кони. Из экономии баранов решили не жарить, а варить похлебку, и потом пировали далеко за полночь, объедались нежным мясом, и опивались густым бульоном. Несмотря на явственно дружеское расположение местных народов, Чечуля посоветовал удвоить число сторожей, так что Серик послал четверых стрельцов на верх склонов долины, к самым каменным лбам. Ночь прошла спокойно, однако спустившиеся наутро к табору стрельцы, сообщили, что видели, да и слышали, как по самому верху, по скалам, будто бы ночью пробралось несколько всадников, и ускакали в степь.

Хмуро выслушавший доклад Чечуля, проворчал:

– Уходить надобно, мы в этой долине, будто в западне…

– А без этой долины, мы будем вовсе без воды… – откликнулся Лисица.

Серик молчал, глядя вдаль, туда, где меж склонов открывался кусочек степи. Все замолчали, и Серик почувствовал на себе вопрошающие взгляды. Наконец он проговорил тихо:

– Чечуля, вели собрать круг…

Круг и собирать не нужно было, никто и не думал разбредаться; кто доедал похлебку, оставшуюся после вчерашнего пира, кто просто слонялся по табору. Серик обвел взглядом дружинников; по их лицам явственно читалось, что все они уже приняли решение, непонятно было – какое. Он коротко бросил:

– Кто со мной – о десную, кто домой – о шуйцу…

Будто только того и ждали, дружинники зашевелились, прошли встречными потоками, и вскоре снова затихли. Оказалось, что разобрались примерно поровну. Серик сказал:

– Лисица, ты ж сказывал, что многие хотят дальше идти…

– А эт тебе што, не многие? Я ж не говорил, что все… – хмуро проворчал Лисица.

– Тогда ладно, отсюда и разойдемся; кто назад пойдет, пусть повременят, поможете бурдюки шить. Коней поделим пополам. Те, кто дальше пойдет, коней обменяет на верблюдов, оставим только полсотни боевых коней, на всякий случай. После завтра погоним коней на продажу, пусть пару дней подкормятся, а то шибко заморенные. Местные народы, я так полагаю, не дураки торговаться; за четверть цены таких коней запросто сторгуют. Горчак, ты сними две копии с чертежа: одну Реуту отправим, другую – Хромому Казарину.

И началась деятельная подготовка к дальнему походу. Кто шил бурдюки, кто подлаживал подрасхлябавшиеся телеги. К вечеру второго дня, вдруг сверху, со скал, послышался свист дозорного. Трудившийся над копией чертежа Горчак, поднял голову и задумчиво сказал:

– Похоже, наш поход закончился…

Серик вскарабкался на скалу, дозорный молча указал ему в даль, туда, где в створе долины открывалась степь. Серик вгляделся, и хоть опускавшееся солнце било чуть ли не в самые глаза, сумел разглядеть плотную светлую массу, как бы катящуюся по пустыне, и клубы пыли, поднимающиеся за ней. На взгляд Серика, шло не менее четырех сотен всадников, но что скрывалось позади них в клубах пыли, разглядеть уж вовсе не было никакой возможности; там могла ехать на телегах и пехота. Серик проговорил:

– Ты тут доглядывай, да попробуй посчитать, когда ближе подойдут. С вечера они на приступ не полезут, будут ждать утра, так что, успеешь отступить… – и пошел вниз, по крутой тропинке.

Дружинники уже сгрудились в таборе, молча ждали, пока Серик спустится со склона. Оглядев их, он проговорил медленно:

– Идут сотни четыре конных…

Чечуля возбужденно крикнул:

– Седлать, и прям щас на сшибку идти! Если они запрут нас в этой долине, сидеть нам тут до скончания жизни…

– Какая сшибка?! – воскликнул Серик. – С обозом не сможем пробиться, а без обоза – смерть!

Чечуля безнадежно махнул рукой, пробормотал тихо:

– Так и так – смерть…

Серик шарил глазами по склонам долины, углядев кое-что, быстро заговорил:

– Погоди помирать… Помирать погодь… – он протянул руку ко входу в долину, указал пальцем: – Глянь, вон отличное место… Там встанем… Как раз в два ряда долину перекроем. Шибко уж удобная теснина…

Действительно, с одного бока долины, выпирали скалы, с другого – близко подходил отрог и шибко уж крутой был склон его.

Чечуля вгляделся, и лицо его просветлело, он спросил весело:

– Ты где воинскую науку постигал?

– С князем Романом против печенегов стрельцом стоял…

– Ну, Серик, молодец! Запруду подлатаем, чтобы ни капли воды не утекало; через месяц в старом русле вовсе воды не останется, копай, не копай… Силой не отобьемся, измором возьмем…

И работа закипела: в сухом русле и по берегам в ряд составили телеги, связали их ремнями, нарезанными из сохачьих шкур. Чечуля смерил шагами ширину свободных промежутков, яростно ругнулся:

– Эх! Все одно лишь на два ряда получается! В два ряда не сдюжим, а, Серик?

– Не сдюжим – значит, смерть примем… – спокойно выговорил Серик. – За телегами стрельцов поставим, и вверху на склонах, тоже стрельцов посадим. Гляди, какой перестрел получается!