Текст книги "Полночный путь"

Автор книги: Сергей Лексутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Глава 3

Серик проснулся, когда уже из кузни доносился стук молотков. Заглянув туда, он заметил, что стучат лишь подмастерья, да Ярец проковывает мелкие заготовки. Батута на большом точиле доводил готовый меч.

Серик прошел в дальний угол двора, где под навесом был устроен небольшой помост из бревешек. Под помостом грудой лежали кожаные мешки с песком. Немного подумав, Серик прицепил к толстому железному крюку на толстой же волосяной веревке, несколько мешков, поднялся на помост, одной рукой уперся в столб, поддерживающий навес, а другой взялся за веревку. Расстояние между столбом и веревкой было в точности, как у лука расстояние между рогом и тетивой. Медленно оттянул веревку до уха, подержал, отпустил. И так до тех пор, пока рука не налилась тяжестью. Потом то же проделал и левой рукой; бывают случаи, когда уменье стрелять с обеих рук спасает жизнь. Спустился под помост, прицепил на крюк еще один мешок с песком, оттянул веревку сорок раз. Привесив еще мешок, и проделав упражнение не менее двадцати раз, Серик удовлетворенно подумал, а не попробовать ли руками натянуть ножной лук? А что? Побиться об заклад со знакомым стражником на кошель серебра? Почему же не заработать на том, чего мало кто умеет?.. Привесив остальные мешки, взобрался на помост, оттянул веревку, и держал до тех пор, пока руку не заломило.

Наконец мать позвала завтракать. После завтрака Серик слонялся по двору. Странно, но никогда еще не было такого, чтобы ему некуда было себя деть! А не съездить ли завтра на охоту? У сохатых как раз гон. Глядишь, и зиму с дичиной будем? Нет, завтра не получится; Батута новый меч начинать будет, он всегда Серика зовет заготовку проковывать. Серик может быстро молотом бить, Ярец слишком медлителен. Решено! На охоту – послезавтра… И тут раздался стук в калитку.

Серик не спеша, подошел, отодвинул засов. Снаружи с седла перевесился солидный мужчина, в богатой одежде. Он спросил:

– Это двор кузнеца Батуты?

– Он самый… – кивнул Серик, и, повернувшись к кузне, крикнул: – Батута-а!..

Батута вышел, направился к калитке. Серик спохватился:

– Да ты входи! Чего с седла свешиваться?

Мужчина легко соскочил на землю, накинул поводья на специальный колышек, прибитый к воротному столбу, вошел в калитку, сказал:

– Да мне, собственно говоря, не Батута нужен, а брат его, Серик…

Подошедший Батута проворчал:

– Добрая-то слава на долго во дворе задерживается, а недобрая – и при запертых воротах далеко летит… И зачем купцу Реуту понадобился мой непутевый братец?

– Слыхал, боец он у тебя знатный?..

– Да уж, подраться любит…

– И ничего не люблю! Если только вынудят… – проворчал Серик, разглядывая купца.

Явно, неспроста заглянул купчина. Поговаривали, что он самый богатый купец в Киеве. И давешний незнакомец про него спрашивал…

Батута проговорил медленно:

– Народ сказывал, всемером против двух десятков рубились… Десятерых насмерть зарубили…

– Ох, и любит же народ приврать! – воскликнул Серик. – Ничего не десятерых! Троих всего…

– А тебе мало?.. – проворчал Батута. – Ну, и на што тебе этот буян?

– Да понимаешь, скоро непогода начнется, а дочери моей надобно съездить в пустынь, помолиться… – купец замолчал.

– Ну, дак, и пусть едет. А Серик-то при чем здесь?

– Мои стражники с караваном в Сурож ушли, зимовать там будут…

– Чего ж ты их в Сурож всех отправил? Мир у нас нынче с половцами…

– Мир-то мир, да тревожно чего-то в степях… Кто только не шалит в полях половецких! – в сердцах бросил купец.

– А вот Серик и шалит… – засмеялся Батута.

– Да Серик – ладно… Печенегов опять в степях видели. Сказывали, с латинами они братаются… Не к добру все это… Ох, не к добру!

– И куда ехать-то? – нетерпеливо спросил Серик.

– А есть пустынь под Новгород-Северском, там настоятелем старый мой друг обретает покой в молитвах. Тот еще душегубец был по молодости… Буйствовал, не хуже Серика!

– На ладье, што ли, пойдем?

– Мои ладьи все в Сурож ушли, да и возвращаться придется санным путем. Так что, поедете на лошадях.

– А заплатишь сколько?

– Не обижу. Все ж таки самая любимая дочка… Поболе заплачу, нежели своим стражникам… Своего коня можешь дома оставить – дам добрых коней. Ну, по рукам?

– По рукам!

Ударили по рукам. Купец, проверяя, сдавил ладонь так, что она заныла. Серик ответил и пересилил, купец запросил пощады, проговорил восхищенно:

– Пацан, а рука, будто клещи… А што с ним будет, когда заматереет?..

Батута пробурчал:

– Если заматереет… С его-то нравом…

– Завтра с рассветом и отправитесь, – проговорил купец. – Вооружись, как следует. Сказывают, черниговцы шалят…

– У меня самострел есть, – не удержавшись, похвастался Серик.

– Самостре-ел? Могучая штучка… Где взял? У половцев, поди?

– Да нет, брат сделал…

Реут повернулся к Батуте:

– А на заказ сделаешь?

– Чего ж не сделать? Сделаю…

– Вот и сговорились… Два десятка!

– Чего, два десятка? – удивился Батута. – Гривен?

– Да нет, самострелов!

– Ты што же, воевать собрался?

Реут вздохнул, протянул:

– Всем нам воевать надобно собираться… Начинай самострелы. Я приказчика пришлю с задатком… – повернувшись, он вышел к коню, легко вскочил в седло, кивнул: – На рассвете. Смотри, не проспи. Молодой сон крепок… – и ускакал.

Глядя ему вслед, Батута протянул:

– Темнит, чего-то купчина… В Киеве дочке его помолиться негде…

Весь остаток дня Серик собирался. Сходил к лучных дел мастеру, купил сотню древок стрел, мимоходом нанес ему обиду, заявив, что брат наконечники не в пример лучше делает. Купил три тетивы. Слишком быстро Сериков мощный лук рвал тетивы. Потом они с Прибытком долго насаживали наконечники. Увязал в пучок три десятка стрел к самострелу. Долго думал, что может понадобиться в долгом пути по лесам. Он уже хорошо знал, что может потребоваться в долгом пути через враждебную степь, но по родной земле далеко ходить, еще не доводилось. Наконец, только к вечеру уложил седельные сумки. Да еще пришлось прихватить мешок с зимней одеждой.

На рассвете пришлось запрячь телегу, потому как оружие и припасы и втроем было не утащить. Прибыток поехал возницей. У купеческого двора уже стоял обоз; одних телег было шесть штук, да верховых лошадей с десяток. Что там было на телегах, Серик не приглядывался; все завернуто в рогожи, и угловатые тюки были и округлые. У головной телеги стоял сам Реут с человеком, одетым в кольчугу и в шлеме с личиной. Личину он так и не поднял. Реут махнул рукой мальчишке, стоящем с конем в поводу. Конь, и правда, был не хуже половецких, рыцарских. Громадный, с широченной грудью и необъятным крупом. Серик принялся навьючивать на коня седельные сумки, Реут придирчиво оглядывал его оружие, наконец, видимо оставшись довольным, проговорил:

– Ты кольчугу-то надень… Рюриковы дружинники по городу рыщут, до сих пор моего Горчака ищут…

– Эт, какого Горчака? – машинально спросил Серик, снимая с седла мешок с кольчугой и подкольчужной рубахой.

– А меня… – сказал стоящий рядом незнакомец, и на миг приподнял личину.

Серик узнал в нем человека, которого совсем недавно спас от мечей Рюриковых дружинников. Серик и в кольчугу успел обрядиться, и оружие пристроил по привычным местам, а дочка Реута все не выходила. Наконец, вышла, в сопровождении двух нянек, высокая, статная, покрытая почти непрозрачным покрывалом. Так что, Серик лица не разглядел, как ни старался.

Реут махнул ей рукой на срединную телегу, сказал:

– Я с вами, Серик, Горчак, работников посылаю хоть и вооруженных, но вы на них шибко не рассчитывайте; не обучены они ратному делу. Ну, с Богом… Тро-огай!

Серик махнул Горчаку:

– Иди в голову, а я замыкающим…

– Чего так? – спросил Горчак.

– А если нападут – я увижу, и успею стрелу достать…

– Умно, – кивнул Горчак, трогая коня. – Стреляешь-то, как?

– Подходяще. Рюриковым дружинникам понравится так же, как я и мечом владею.

И запели телеги походную песню. Только выехали за город, Анастасия подозвала Серика, откинула покрывало, капризно проговорила:

– Ты Серик, да?

Серик кивнул, поглядел в ее лицо, и долго не мог отвести глаз, такой красивой она ему показалась. Она засмеялась:

– Глаза проглядишь! А помоложе стражника батя найти не мог? Ты, хотя бы, от лесных татей оборонить сможешь?

Серик весело рассмеялся:

– Надо же… Нашелся хоть один человек, кто не слышал про мое буйство…

– А, так ты тот самый Серик, что поубивал десять Рюриковых дружинников?!

– Эка брешет народ… Мы всемером рубились против двадцати, и убили всего троих…

Она долго с интересом разглядывала его, наконец, заговорила:

– Серик, я верхом хочу… Растрясло меня на этой телеге, сил нет! Все кишки в ком заплелись…

– Реут сказал, беречь тебя, как зеницу ока… – раздумчиво протянул Серик.

Он и сам знал, как тяжко трястись весь день в телеге. Серик крикнул:

– Горчак, а что по этому поводу наказал Реут?

Горчак повернул коня, подъехал, спросил:

– По какому поводу?

– Ну, верхами Анастасии ехать?..

– А чего ж не поехать и верхами? Вот отъедем подальше, и пусть пересаживается. Заводных коней – эвон сколько…

Солнце поднялось высоко. Наказав Горчаку, чтобы вел обоз без остановок, Серик отъехал под ближайшие деревья, затаился в подлеске. Если имеется преследование, они не должны отпускать обоз дальше, чем на две версты. На таком расстоянии и не упустишь, и на глаза не попадешься. Выждав, пока обоз пройдет не меньше трех верст, Серик поскакал вдогонку. Преследования явно не было. Или Рюриковы дружинники прокараулили обоз, или не ждали, что Реут отправит с ним Горчака.

Догнав обоз, Серик распорядился останавливаться на отдых. Костров решили не разводить – полно было снеди, захваченной из дому. Впервые Серику довелось пировать с купеческой дочкой, хоть и за походным столом. Няньки быстро расставили походные деревянные миски с еще не остывшей мясной кашей, разложили пироги, разлили в чаши духовитый мед. Работники обедали поодаль. На поляне стрекотали поздние осенние кузнечики, полуденное солнце заметно пригревало. Серые девичьи глаза все чаще и чаще задерживались на Серике, а у него от этого сердце замирало, и будто пропускало удар.

Чтобы как-то сгладить то и дело возникающие неловкости, Серик спросил Горчака:

– Если не тайна, какие вести ты принес Реуту, из-за которых за тобой Рюриковы дружинники охотятся?

– Это они их тайной хотят сохранить… – пробурчал Горчак. – А от тебя никакая не тайна. Четыре лета тому назад, когда Рюрик в поход собрался, Реут наказал мне к нему гриднем поступить, и разведать землю серов, откуда шелка везут. И, может быть, найти другой путь, на котором ни половцы не сидят, ни сарацины. Реут давно знает, что Рюрик с латинами братается, ихнюю веру принял. Вот и подумал, что он на сарацин пойдет с латинами, которые в Мараканде сидят. Пошли мы на ладьях по большой воде из Рязани, по Оке, потом в Итиль, до половецкой крепости, что стоит в междуречье Итиля и Дона. Половцы нас сначала пропускать не хотели. Чего уж наговорил Рюрик половецкому воеводе, неведомо, только пропустили нас. В Асторокани Рюрик тоже сумел договориться с половецким воеводой. Вышли мы в море, и пошли вдоль берега на восход, до следующей половецкой крепости. Там продали ладьи, купили верблюдов. Пустыню на лошадях не пройти; их же поить надо, утром и вечером, кормить… А там пески, земля голая, травинка за травинкой полдня гоняется. Колодцы в дне пути друг от друга. Да попробуй, напои из одного колодца несколько сотен лошадей? А на верблюдах – через два месяца в Мараканде были. Вот тут и начались чудеса! Рюрик, прямо истинным рыцарем обернулся: ходит в белом корзне, весь обшитый крестами, с рыцарями вино пьет, с графами и герцогами братается. Дружина его тоже в белые корзна обрядилась. Пришлось и мне раскошелиться, спешно корзно приобретать. Тогда там много крестоносцев собралось, говорили, сарацины караванные тропы перерезали, какой-то город взяли. Вот и собрались обратно этот город отвоевывать. Да пока собирались – я к князю: так, мол и так, поход будет, ли нет, а в Индию караван идет, стражники требуются… Отпустил он меня с караваном. Так вот и сходил я по Великому Шелковому Пути… Возвращался уже по отвоеванному отрогу, до Царьграда, а оттуда – на половецкой ладье в Ольвию. И там Рюрика уже не застал. Приплыл с сурожанами в Киев, да и посчитал, что нечего возвращаться в Рюрикову дружину. Пока я новый терем Реута искал, меня дружинники и заприметили, и что-то заподозрили…

Серик мечтательно протянул:

– Да-а… Вот бы и мне сходить в такой дальний поход…

– Сходишь еще… – протянул Горчак. – Неспроста Реут меня на разведку посылал. Зреют у него какие-то мыслишки, как половцев и германцев обойти на Шелковом Пути. Да и наверняка столкнутся скоро германцы с половцами. Это что ж получается? Под крестоносцами вся Азия, а северный отрог Пути, держат половцы. Непорядок! Южный сарацины отвоевали, когда Иерусалим взяли. Крестоносцы обратно его отвоевать не смогли, как ни тужились. Вот из-за всего этого и зреет большая война…

– А русичи при чем?! – изумился Серик.

– А князья наши тоже хотят пристроиться поближе к сладкому пирогу.

Тем временем, наевшаяся Анастасия с няньками прилегла на разостланное одеяло под телегой отдохнуть. Серик упруго вскочил, достал из мешка самострел, стрелы. Горчак протянул руку:

– Дай поглядеть?

Серик протянул ему самострел. Горчак долго вертел его, разглядывая так и эдак, наконец, проговорил:

– У меня такой же, да не такой… Я себе в Царьграде купил, а ты где добыл?

– А брат смастерил…

– Искусный у тебя братишка… – протянул Горчак. – Опробовать хочешь?

– Да надо бы… Я ж из самострела ни разу не стрелял, все из лука, да из лука…

– Ну-у… Дело не хитрое; приложился и жми на спуск…

Серик накрутил ворот, прицелился в толстенное дерево, шагах в ста, спустил тетиву, дорогая стрела улетела неведомо куда. Попробуй, найди ее в зарослях! Но зато Серик понял, как целиться. Он стрелял и стрелял, все более и более уверенно. Ходил к дереву, выдергивал стрелы, и снова стрелял. Наблюдавшая за ним Анастасия, насмешливо спросила:

– Серик, ты, и правда, искусный воин? Чего-то ты в дерево с первого раза не попал…

Серик отложил самострел, достал из саадака лук, натянул тетиву. На свою беду над поляной пролетала ворона, вскоре она уже валялась на земле, нанизанная на стрелу. Анастасия тихонько сказала:

– Бедная ворона…

– А вот не надо подзуживать парней… – раздраженно проговорил Серик. – Мне брат только третьего дня самострел подарил… Ну, хватит отдыхать. Нам к вечеру до постоялого двора добраться надобно. А то уже прохладно под открытым небом ночевать…

Поехали дальше. Серик так и ехал замыкающим. Анастасия на своем жеребчике было, покрутилась в середине обоза, но быстро соскучилась, и, придержав коня, пристроилась сбоку к Серику. Приучившийся за время половецкого похода слушать и примечать все, Серик вслушивался в звуки леса, поглядывал и назад. Еще Шарап ему объяснил, как птицы лесные подскажут о засаде на пути.

Анастасия первой нарушила молчание:

– Серик, а правду говорят, будто ты уже в поле половецкое за добычей лазил?

– Брешут, конечно… – лениво откликнулся Серик.

– А об этом мой батя с Горчаком говорили… – она лукаво глядела на него искоса. – А где ж ты тогда воинскому искусству обучился? А, главное, для чего? В дружинники ты не пошел…

– Пригодится… – протянул Серик, с удовольствием пользуясь случаем еще полюбоваться милым лицом.

Она окончательно рассталась с покрывалом, к неудовольствию обеих нянек. Так и ехали до самого вечера, болтая о том, о сем. В конце концов, она так разговорила Серика, что он не удержался, и рассказал о походе на половцев. Да так расхвастался, что приукрасил и свою роль, и количество добычи прибавил до трех вьюков. Она слушала, всплескивала руками, восхищенно округливала глаза.

Постоялый двор стоял на самом берегу, и был он весьма богат; видать и ладьи сюда причаливали, и зимой он санный путь обслуживал, да и летом, кто сухим путем шел, сюда заворачивали. Не все ж купцы прижимисты; иные и в помещении любят отдохнуть, да и бояре с женами и детьми часто путешествуют. Видно, хозяин и приторговывал сам, снабжая местных землеробов всем необходимым.

Женщины за день устали так, что Анастасия с няньками сразу после ужина ушли в светелку, отведенную им, а Серик с Горчаком задержались за столом, на который хозяин поставил жбан духовитого меда.

Основательно приложившись к ковшу, Серик смачно крякнул, сказал:

– Добрый мед; и крепок, и сладок… А вот франкское вино бывает крепкое, а почти не сладкое…

– Быва-ает… – протянул Горчак, вытирая ладонью усы. – Ты, Серик, особо не налегай на меды-то… Еще и погоня возможна…

– Если б была погоня – давно бы нагнали… – проворчал Серик. – Ты бы лучше рассказал про Индию и страну серов?..

Горчак помолчал, наконец, заговорил:

– Особо удивительного я там ничего не встречал. Из Мараканды до Индии всего сорок дней пути. Ходят там на верблюдах, потому как водой не богаты те места. При каждом караване не более десятка стражников на конях. Потому как и этих частенько трудно напоить из одного колодца. Так что, сначала поят коней, а уж что останется в колодце – людям. Городов в Индии мало, таких, как у фрязей; так, стоят городишки, вроде Любеча, а то и меньше. Люди там земледельничают, как и все, а еще шелковичного червя растят, но немного. Вот чего-чего, а в стране серов вокруг каждого селения тутовые деревья стоят и на них-то и кормятся шелковичные черви. И все там поголовно, только и делают, что ткачеством занимаются. И пути до страны серов, аж двести дней, по пустыням и горам. А горы – высоченные! На одном перевале и люди, и лошади падали – дышать было нечем. Одним верблюдам все нипочем. Люди в стране серов, сплошь раскосые, живут родами. Одно селение – один род. Железо сами не умеют обрабатывать – меняют на шелк у фрягов. А те дерут за него втридорога. Так что, если между собой серы передерутся, то только вожди секутся мечами. Простые же воины одеваются в доспехи из бамбука и вооружаются дубинами…

– Что такое бамбук? – перебил Серик Горчака.

– А бамбук – это трава такая, похожая на камыш, только ростом саженей в двадцать… – пояснил Горчак, и отхлебнул добрых пол ковша меду, после чего продолжил: – С пленниками поступают удивительно жестоко; и камнями-то побивают, и животы вспарывают, и ослепляют! А потому в плен друг другу стараются не сдаваться – дерутся люто! – Горчак замолчал, налил меду.

Серик протянул задумчиво:

– Эт что же получается? Отсюда до страны серов целый год пути?

– Поме-ене… – протянул Горчак. – И на всем пути от Асторокани половцы сидят, деньги гребут лоханями. Это ж подумать! Караваны – по тысяче верблюдов, и каждый день! Не зря же сарацины который год бьются, отвоевать себе весь Путь. Они отвоевали только самое южное ответвление, и то силу заимели такую, что теперь бьют крестоносцев, как хотят. Теперь крестоносцы хотят потеснить половцев, но те пока держатся. Ладно, Серик, давай спать… – и Горчак зевнул до хруста. – А то я последние дни спал в полгаза, от Рюриковых дружинников берегся…

У Серика и самого глаза уже слипались и от усталости, и от доброго меда.

К концу следующего дня началась осенняя непогода; с серого неба засеялся мелкий, противный дождичек, все обрядились в непромокаемые плащи из бараньих шкур. Кони фыркали, мотали гривами, разбрызгивая мелкие капли дождевой воды. Серик думал, что изнеженная купеческая дочка потребует пережидать непогоду на постоялом дворе, но не тут-то было; она безропотно села на коня таким же серым и дождливым утром. Правда, эта непогода оказалась лишь пробной – на третий день дожди кончились, и снова засияло солнышко, но, наконец, стало холодно. И теперь подкольчужная рубаха не мокла от пота, ехать стало невпример приятнее.

Серик все чаще и чаще ловил на себе девичьи взгляды, и сердце от этого сладко замирало в груди. Да и сам он временами глаз не мог от нее отвести. Горчак хмурился. Наконец, однажды не выдержал, сказал:

– Ты, Серик, не пялься на Анастасию. Не нашего она поля ягода. Если б ты был хотя бы боярином…

– Честь заслужить недолго, представился бы случай… – пробурчал Серик.

Он дал себе зарок, пореже смотреть на Анастасию, и тут же его нарушил. А потому плюнул и на предостережение Горчака.

В Чернигове пришлось заночевать. А поскольку на постоялом дворе стояло много народу, то самое ценное из телег внесли в светелку, в которой ночевали женщины. Серик обратил внимание, как тужились четверо работников, таща угловатый тюк. Там угадывался сундук, обернутый кожей. В общей горнице сидело множество народу, шумели, пили меды, брагу, казалось, никто не обратил внимания на работников, тащивших сундук, но Серик вскоре заметил, как один из бражников поднялся, и, стараясь оказаться незамеченным, выскользнул на улицу. Серик толкнул локтем Горчака, шепнул:

– Видал?..

– Видал! – раздраженно рявкнул, тоже шепотом, Горчак. – Нарвались, таки…

– В сундуке-то, поди, казна? – спросил Серик.

– А чего ж еще… После моих вестей Реут первым делом решил казну схоронить в пустыне у своего старого дружка.

– А чего ж дочку, самую любимую, послал в такое опасное путешествие?

– Э-э… У него их еще пятеро, одна любимее другой… Так хоть какая никакая, а была вера, будто она и правда, помолиться едет…

Хоть и маловероятно было, что тати попытаются ограбить прямо на постоялом дворе, решили стоять стражу. Горчак настоял на том, что самую опасную, рассветную стражу, будет стоять он. Вернее, лежать. Встать и стоять всю ночь у дверей светлицы, это все равно, что встать посреди площади и орать в голос: – "Господа тати! Просим в очередь за казной!"

Бражники быстро угомонились, потому как на утро всем было в дорогу. Серик растянулся на лавке, не снимая кольчуги и шлема, рядом лег Горчак, тоже в кольчуге и шлеме. Хозяин постоялого двора изумленно спросил:

– Вы это чего, ребятки?..

Горчак пробурчал из-под личины:

– Зарок это у нас такой перед Господом: три года не снимать кольчуг и шлемов.

– А-а… – понимающе протянул хозяин.

Серик лежал, прислушиваясь к храпу спящих постояльцев. Иногда, когда храп утихал, слышались звуки со двора; там хрупали овсом кони, изредка фыркали, заглушая храп тех, кто предпочитал спать в телегах. Серик давно привык и к сторожению в лежачем положении, и к бесконечной осторожности в опасном походе, а потому ночь прошла до половины незаметно. Почувствовав, что пора будить Горчака, он толкнул его в плечо. Тот, не поднимая головы, шепнул:

– Спи, Серик…

Серик закрыл глаза и мгновенно, будто в прорубь провалился.

Ночью ничего не случилось. Утром они торопливо запрягли лошадей, оседлали верховых и поспешно выехали из города.

Горчак спросил:

– Ты татьбой промышляешь… Что скажешь; они догонять будут, или засаду устроят?

– Засаду, скорее всего… – проговорил Серик. – Удобнее и надежнее.

– Эх, и другой дороги нет! – рубанул воздух кулаком Горчак. – Ладно, авось пронесет нелегкая…

Они стояли в ряд, перекрывая узкую просеку. Четверо. На крупных конях, в кольчугах и с длинными копьями.

– Это и всего-то? – изумился Горчак.

– Остальные в кустах прячутся, примерно на полдороги… – пробурчал Серик. – Может, помедлим?.. Вдруг следом большой обоз идет?

– Какой обоз?! – раздраженно воскликнул Горчак. – В это время обозы уже не ходят, припозднившиеся купцы либо на ладьях плывут, либо санного пути ждут. Давай так, двоих из самострелов ссадим, а двоих в копья. Им тоже придется на сшибку идти. А сшибка произойдет примерно там, где засада сидит… Ну, а там поглядим…

Горчак крикнул:

– Эй, что за люди? Пошто дорогу заступили?

В ответ раздался дружный хохот, крайний справа крикнул:

– Веселый нынче купец пошел! И глупый… Неужто непонятно, зачем дорогу вам заступили? Отдай казну, а сам иди поздорову…

– Нет у нас никакой казны! Дочку купеческую в пустынь сопровождаем!

Перекликаясь с татями, Горчак достал из мешка самострел, накрутил ворот, прикрывая полой плаща. Серик уже снарядил свой, подозвал ближайшего работника, шепнул, подавая стрелы:

– Как только поскачем, я тебе самострел кину – заряжай и стреляй, только в нас не попади…

Серик поднял самострел, прицелился и нажал на спуск. Резко щелкнула тетива – крайний слева завалился назад и покатился на землю. Горчак свалил крайнего справа. Серик кинул копье на руку и дал шпоры. Они скакали плечо к плечу, уставя копья. Татям ничего не оставалось, как тоже дать шпоры. Они сшиблись. Серику удалось угодить копьем по нижнему краю щита, в оковку, так что наконечник не завяз в дереве, а, скользнув под щит, угодил татю в живот. Братов наконечник из булата пропорол кольчугу, будто войлок. Оставив копье в теле врага, Серик выхватил меч, оглянулся. Горчак уже добивал своего мечом. Он, видимо, угодил копьем в щит, и только вышиб своего противника из седла. Из лесу, с двух сторон, уже мчались какие-то люди с дубьем, числом восемь. Серик засмеялся:

– Горчак, они без кольчуг, и даже без мечей! Поживе-ем еще!.. – и дал шпоры коню, направляя его на четверку, мчащуюся с его стороны дороги. Передний, страхолюдный верзила, с длинной, дремучей бородой, взмахнул огромной дубиной, намереваясь садануть коня по голове, но Серик успел натянуть поводья, и конь отдернул голову, дубина прошелестела мимо. Второй раз верзила замахнуться не успел; в глубоком выпаде с седла Серик колющим ударом проткнул ему бороду вместе с горлом. Второй напал сбоку, целя коротким копьем Серику в бок. Отбив копье, Серик развалил мечом подбиравшегося с другого боку с дубиной молодого парня, и, развернув коня, послал его на вооруженного копьем, потому как из двух оставшихся, он был самым опасным. Тать попытался остановить коня копьем, но наконечник угодил лишь в железный конский нагрудник, а сам копейщик заверещал как заяц под копытами коня. Серик оглянулся; Горчаку повезло меньше, он отмахивался мечом от наседавших на него троих разбойников. Когда Серик повернулся к оставшемуся противнику, тот уже улепетывал в лес. Преследовать его в таком густом лесу было опасно, а потому Серик напал с тыла на троих, наседавших на Горчака. Те, по-видимому, так увлеклись схваткой, что не видели участи своих товарищей. Вскоре все было кончено.

Горчак поднял личину, оглядел побоище, плюнул:

– Будете знать, что чужая казна тяжело достается… – вытащив льняную тряпочку, принялся старательно вытирать меч.

Подъехал обоз. Анастасия, с брезгливой гримасой оглядывая побоище, произнесла:

– Как вы жестоко…

Серик засмеялся, ответил:

– А они бы нас очень нежно и ласково зарезали…

Горчак распорядился:

– Соберите оружие, оно им теперь ни к чему, а нам с Сериком прибыток… Да и коней поймайте. Хоть и паршивенькие лошадки, а все прибыток, в ближайшем селе продадим…

Дальше Анастасия ехала молча, изредка взглядывая на Серика, и в глазах ее была жуть. Оттаяла она лишь на следующий день, но все равно вела себя тихо, больше не подшучивала над Сериком.

Не доезжая до Новгород-Северска, Горчак взмахом руки остановил обоз. Как Серик прикидывал, до города было еще не меньше двух, или трех дней пути. Горчак раздумчиво пробормотал:

– Кажись здесь надо поворачивать…

В дремучий лес уходила чуть приметная, малоезжая колея. Свернули. Ехали до самого вечера. До заката было еще далеко, когда Горчак остановил обоз, проговорил:

– Заночуем. Ехать еще не менее дня…

Работники принялись ставить шатер для женщин. Серик присвистнул, сказал потрясенно:

– Ба-а… Даже шатер у Реута шелковый…

– А ты думал… – ухмыльнулся Горчак. – Богат Реут…

Серик быстро свалил топором сухостоину, раскряжевал на два бревна. Одно бревно отдал работникам, второе раскряжевал еще на два, сложил концами так, чтобы один конец бревна слегка заходил за другой, и на этом стыке принялся разводить костер. Горчак протянул:

– Быва-алый…

– А чего мерзнуть ночь?

Глядя на него, так же поступили и работники. Вскоре над кострами висели котлы. Обе няньки ловко состряпали густой, наваристый кулеш, и для господ, и для работников. Ужинали уже в сумерках. Когда няньки ушли мыть посуду к ручью, Анастасия осталась у костра. Задумчиво глядя на огонь, спросила:

– Вы так за всю дорогу ни разу и не сняли кольчуг?

Горчак хмуро проговорил:

– Сама знаешь, какое у нас опасное путешествие. Казна – ладно. А вот за тебя Реут точно головы поснимает.

Анастасия сидела на раскладном стульчике, уперев локти в колени, и, положив на ладони подбородок, задумчиво глядела на огонь. А Серику мучительно хотелось прижать ее к груди, и гладить ладонями по этим чудесным каштановым волосам, заглянуть в серые, холодноватые, как осенние озера, глаза. И он не сдержавшись, тоскливо вздохнул. Но тут же спохватился, и спросил Горчака, чтобы отвратить его от подозрений:

– Горчак, а чем местные народы промышляют на Великом Шелковом Пути?

– Индийцы, я тебе уже говорил, земледельничают. А остальные, на всем пути от земель ромеев до Индии, кочуют, в основном на верблюдах, овец и коз пасут, ничьей власти над собой не признают. Да и как их там, в этих горах и пустынях изловишь, чтобы дань собрать? Ну, еще разбойничают. Слава богу, что по мелочи. Их много за раз собраться не может; ну, сотня, две от силы. А в тысячных караванах одних погонщиков по двести-триста человек, и все вооружены, да еще караванная стража. Все, как на подбор, матерые воины. Да и как не быть им матерыми, когда купцы на хорошего стражника не скупятся?

Анастасия вдруг сказала:

– Серик, а если ты в княжью дружину пойдешь, ведь князь быстро тебя боярством пожалует! Этакого воина…

Серик хмуро проворчал:

– Это если большая война случится, и я сумею вражеское знамя захватить…

Серик заметил, как Горчак внимательно и цепко глянул на нее, после чего вздохнул и проворчал:

– Говорил Реуту, старшую, замужнюю послать…

Анастасия вдруг сорвалась с места и убежала в шатер. Горчак хмуро проворчал:

– Я ничего не скажу Реуту, потому как бились мы с тобой бок о бок, но он и сам рано или поздно узнает…

Серик потупился, проговорил:

– Моему брату уже под тридцать, а вроде и не нужна ему женщина; работает в кузне с рассвета до заката и в ус не дует. А меня будто верховым пожаром накрыло… Да я ради нее готов пойти за тридевять земель, и поймать жар-птицу!

Горчак рассмеялся:

– Видел я этих жар-птиц… Павлинами зовутся. Ох, и голос у них противный! – он задумался не на долго, после чего раздумчиво произнес: – Вот и пойди на край земли, и поймай для купца Реута жар-птицу…

– Это как?! – изумился Серик.

– Не время еще, но скоро узнаешь… Давай спать, стражу пусть работники стоят. Пожалуй, опасность уже совсем миновала, но кольчуги снимать пока рано.

Серик улегся у костра на шубу, положив под руку обнаженный меч, укрылся другой шубой. Хотя можно было и не укрываться, в подкольчужной рубахе и так было тепло. Но к утру все равно продрогнешь, так что, чтобы лишний раз не просыпаться, заранее укрылся потеплее.