Текст книги "Полночный путь"

Автор книги: Сергей Лексутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

– Неужто Гвоздило?..

– Я самый! – взревел сотник, кидаясь вперед.

Он искренне, от души, обнял Шарапа, Звягу, хлопнул по плечу Ярца, уважительно поздоровался с Батутой, присел к столу, откинув с плеч на лавку короткий полушубок. Ошеломленные столь неожиданной встречей, не знали, с чего начать разговор. Тут в горницу ввалилось еще с десяток дружинников покойного князя Романа. Долго, шумно здоровались со старыми знакомцами. Наконец, угомонились, принялись за еду. Умяв миску каши, с добрым кусом мяса, Шарап принялся за щи, заедая их пирогами с капустой. Гвоздило не отставал от него. Наевшись, и приняв от женщин по кружке меду, наконец повели разговор. Шарап спросил:

– Ты как здесь? Ты ж в Чернигов наладился?..

Гвоздило посмурнел, неохотно проворчал:

– Прежде чем в Чернигов налаживаться, надо было порасспросить кое-чего про черниговского князя… Мы приехали, насчет службы сговорились, но как только князь узнал, что мы против Рюрика бились – приказал нас вязать. Еле вырвались, три десятка у черниговских ворот оставили…

– Што так?.. – изумленно уставился на него Шарап.

– А то… Рюрик позапрошлую зиму в Чернигове зимовал! И князь черниговский давно у него в союзниках и побратимах ходит…

– Да ну-у… – недоверчиво протянул Шарап. – Серик сказывал, что когда они на печенегов шли, Рюрик впереди войска в низовья Днепра шел. А летом мы его сами в Суроже видели…

– Это он петли петлил, как заяц… Нешто зимой, без припасов можно до половецких городов дойти? Зиму он в Чернигове провел, а потом по Дону спустился еще по высокой воде. Вот и оказался вперед вас в Суроже.

– Та-ак… – Шарап задумчиво отхлебнул из кружки. – Выходит, нам в Чернигов пути нет…

– А чего ты забыл в Чернигове?

– Да не в Чернигов мы, а через Чернигов в Северские земли идем…

– Ага… А Киев чего?

– А Киев – того… Нет больше Киева. Разорен дотла…

– Да ну-у?! – Гвоздило неподдельно изумился.

– Ты што же, тоже не знаешь, кто приходил уже после нашего бегства?

– Откуда?! Мы ж лесами, по бездорожью, от Чернигова уходили. Бывало, неделями по чащобам ховались. Тут вот решили осесть, подождать, пока зимний путь уляжется. Лед уже крепок, завтра и пойдем на Смоленск.

Шарап повернулся к Батуте, спросил:

– Слыхал?

Батута сумрачно обронил:

– Как не слыхать?..

– Мы тоже через Смоленск на Москву пойдем…

Батута медленными глотками выпил с полкружки, отер ладонью усы, проговорил:

– Вот только загвоздка; придется к устью Десны возвращаться, а там, поди, нас уже ждут…

– То-очно… – встрял Звяга. – Вверх по Десне идти никак нельзя – враз попадем в лапы Рюриковых приспешников. Напрямик, через лес к Днепру не пролезем… Придется возвращаться…

Гвоздило спросил:

– О чем это вы толкуете?

Шарап смутился, будто сотворил нечто постыдное, пробормотал:

– Да с боем мы с Киева уходили… Два десятка Рюриковых дружинников побили…

Гвоздило рассмеялся, выговорил сквозь смех:

– Да они чего, за дураков вас принимают? Нешто подумают, будто вы вернетесь?

– А может, еще одну погоню снарядили? – веско выговорил Шарап.

– Вот будет им несказанная радость, когда напорются вместо четырех мужиков с бабами да детишками, на полтора десятка матерых вояк! – Гвоздило хохотнул еще, и надолго припал к кружке, пока не осушил полностью.

Шарап спросил:

– С тобой же больше сотни было, куда народ подевался?

– А разбрелись… – беззаботно обронил Гвоздило. – Кто к купцам прибился в караванную стражу, кто в родные места подался… Мы ж тут больше месяца сидим… Нам надо было сразу в Смоленск уходить, да вот, не сообразили…

Шарап проговорил:

– Ну, ладно, спать пора. Только, завтра мы не пойдем никуда, кони у нас притомились, дневка нужна. А пойдем послезавтра.

– Ну, послезавтра, так послезавтра… – пожал плечами Гвоздило. – Мы двух сохатых завалили, завтра пир устроим.

Шарап спросил:

– Ты куда спать пойдешь?

– А на конюшню. Тут же не протолкнуться. Не гнать же баб с детишками на мороз?

– Я в санях буду… – и Шарап направился к двери, Звяга, Батута и Ярец потянулись за ним.

* * *

Серик, Горчак, Чечуля и Лисица сидели на береговом склоне, обращенном к солнцу, и грелись на ласковом весеннем солнышке. Внизу, на пойме, резвились выпущенные из конюшни кони.

Серик уныло сказал:

– Можа, до ледохода через обе реки успеем переправиться?..

Чечуля пожал плечами, не сразу ответил:

– Пока молодая трава не пробилась, далеко нам не уйти. Много ли сена увезешь на телегах?

– А у нас его и осталось, всего ничего… – пробормотал Лисица.

– До первой травы хватит – и ладно… – отрезал Чечуля.

Серик откинулся на сухо зашуршавшую ломкую прошлогоднюю траву, закрыл глаза. Солнце стояло высоко, за закрытыми веками полыхал алый огонь. Вот и кончился год скитаний. Сколько их еще впереди? Да нет, не много… Не выжить в этих местах без припасов. Если прорубать через леса Полночный Путь, то двигаться придется медленно, по краю лесов. Продвинуться на двести-триста верст, землю пахать, сеять, острог ставить. На следующий год, опять столько же… Да-а… Неподъемное дело затеяли купцы… Рядом зашуршал пергамент, потом послышался голос Горчака:

– А на кой купцам Великий Шелковый Путь?..

– Ты это о чем? – лениво осведомился Серик.

– Ты глянь сюда…

Серик нехотя сел, поглядел в пергамент. Горчак отмерил четвертями пройденный путь, сказал:

– Ты погляди, сколько мы отмахали! А впереди – еще два раза по столько. А может, и еще два раза по столько. Никто не ведает. И все это леса, полные мягкой рухляди. И там люди живут, коим нужны ножи, топоры, рогатины, котлы для варки пищи, иголки, нитки… Да мало ли чего еще?! Да тут богатства на виду лежат! На кой им сдался Шелковый Путь?

Серик проговорил:

– Теперь уж ясно, что Полночный Путь придется пару веков обустраивать, да сначала еще прорубить. Я думаю, ради шелков, да диковинок заморских, купцы решатся на такое дело. Но вот ради мягкой рухляди… Да за коей еще месяцы пути во льдах и снегах…

Горчак твердо выговорил:

– Я решусь. Вернусь, заведу собственное дело. Кое-что скопил за верную службу у Реута. Буду ходить за Урал-камень, с башкирцами торговать. Благо, путь разведал. А там, Бог даст, и в Сибирь дорожку протопчу. Тут в леса убегают такие огромадные реки… Не может быть, чтобы не нашлось водных путей по Сибири…

Серик пробормотал:

– Все равно, мы вернуться не можем, пока всего не разведаем…

– А я и не говорю, чтобы возвращаться прям щас… Второй зимовки мы не выдержим. Щас пойдем по левому берегу малой Оби, до гор, про которые акын сказывал, а дальше поглядим…

– Раньше июня все равно никуда не двинемся… – упрямо выговорил Чечуля.

– Июня, июня… – передразнил Горчак. – В середине мая снимемся. И вода в реках уже прогреется, и трава вылезет. Так что, пройдем. Если до сентября Путь не найдем, можно будет уже и не стремиться возвращаться, все одно не дойдем, лучше сразу лечь и помереть без суеты…

– Чечуля нерешительно протянул:

– Дак степняки как-то выживают в этих местах?..

– А ты не видел, как они кочуют? – Горчак саркастически ощерился. – Они кочуют веками по своим веками неизменным путям. Они всегда знают, где кормов хватит, а где – неурожай. Они точно знают, где зимой снегу мало, и скотину можно всю зиму пасти на вольном выпасе…

– Ну, и мы тоже, зазимуем там, где снегу мало… – все еще ерепенился Чечуля.

Горчак раздумчиво протянул:

– Я думаю, таких мест в степях мало, и они давно уже поделены меж родами… И места эти, акын сказывал, лежат по краю степей. Дальше, на полдень, пески начинаются…

Чечуля повернулся к Серику, спросил запальчиво:

– Ну, а ты, Серик, как мыслишь?

– Я мыслю так же, как и Горчак… – лениво протянул Серик. – Снимемся в мае, попробуем обойти горы, что на полдень отсюда. Если не нарвемся на половецкие разъезды, пойдем дальше. Ну, а если нарвемся – придется возвращаться. Через леса так просто не пройти, к тому же без припасов, без корма лошадям… Обрисуем Реуту, все как есть, а там уж пусть купцы сами думают… – Серик уж почти смирился с мыслью, что путешествие окончилось неудачей, и тешил себя надеждой, что он сделал все, что в человеческих силах. А человеку не по силам пройти тысячи верст по диким лесам. Человеку-то, может и по силам, но лошадям не под силу. Не заставишь ведь бедных лошадок есть еловую хвою… Как бы потом все это разъяснить Реуту? А то заартачится, и не отдаст Анастасию…

Остаток марта и половина апреля оказались самыми голодными. Дружинники наотрез отказались есть лошадей. Блестя запавшими глазами, орали, что без лошадей и вовсе гибель. Теперь, те, кто не ездил на охоту, целыми днями просиживали на льду реки, над лунками; ловили рыбешку с помощью немудреных снастей. Благо, запасливый Горчак не забыл прихватить рыболовных крючков, про которые как-то подзабыли, но, слава богам, вовремя вспомнили. Пойманную рыбешку тут же и съедали, не удосужившись сварить ушицы. Весна в этих местах буйной оказалось. Позвизд могуч и задирист; бывало на целые дни запрещал рыбалку, ронял с бороды то мокрый снег, то дождь, то ветры пускал такие, что людей с ног сбивали. Лишь в середине апреля Серику улыбнулась удача; на отощавшем Громыхале он тащился шажком вдоль опушки осинника, кое-где разбавленного березками, как вдруг нос к носу столкнулся с целым стадом лосей. Несколько лосих с годовалыми телятами, во главе с громадным комолым быком, не спеша трусили вдоль опушки Серику навстречу. Ветер дул от них, так что они Серика не чуяли. Завидев всадника, бык громко фыркнул, и замер, шумно втягивая ноздрями воздух. Медленным движением вытягивая стрелу из колчана, Серик отстранено подумал, что лоси прикочевали издалека, наверняка всадника видят впервые в жизни, иначе давно бы уже скрылись в лесу. Для добычи годились лучше всего лосихи и телята, но они стояли мордами к Серику, лишь бык слегка развернулся, подставляя бок. Решив не рисковать, Серик оттянул тетиву до уха, целясь в бок сохатого. Стрела еще не долетела до цели, а Серик уже выхватил из колчана другую, но только успел наложить ее на тетиву. Бык еще валился на землю, а лосихи с телятами маханули в чащобу и были таковы.

Сохатого ели аж пять дней; целыми днями варили крепкий бульон из костей, потом пили, отдуваясь, заедая крошечными кусочками мяса, и ведь оправились, повеселели, больше не сверкали голодными глазами на лошадей, с трудом подавляя голодное безумие. А потом Серик с проводником выследили и добыли одну из лосих того стада, и дружинники вовсе повеселели; принялись готовить телеги к походу, подправлять поистрепавшуюся одежонку. Народ тут оказался бывалый, многие знали, как выделывать шкуры, так что за зиму почти все пошили себе кафтаны и опашни из сахачьих шкур – одежонка не в пример более добротная нежели из сукна да пестряди.

В начале мая началось и первое настоящее тепло, да солнце припекало так, что и в посконной рубахе жарко было. На полянах буйно, напористо полезла в рост трава. Даже недоверчивый Чечуля, по пять раз на день уходил на ближайшую поляну и мерил пальцами высоту былинок, качал головой с сомнением, но, в конце концов, согласился с Горчаком, что через недельку можно будет и выступать. Вот только вода в реке все еще холодная. Купавшийся каждый день, начиная с ледохода, Серик ворчал добродушно:

– Ничего, не княжеская дочка, не размокнешь…

Выступили на десятый день мая, хоть за два дня до этого с полуночи ветры принесли нешуточную прохладу, было зябко и мозгло. Однако пока шли до реки, постепенно потеплело. Плоты лежали на берегу, там же, где их и оставляли. Их сволокли в воду, загрузил остатками добра, Горчак предложил проводнику:

– Залезай…

Проводник нерешительно помотал головой, наконец выговорил:

– Однако в стойбище пойду… Мне на тот берег пути нет…

Горчак вгляделся в его лицо, неподвижное и жесткое, будто еловая кора, сказал:

– Ну, как знаешь… – достал с воза нож, топор, наконечник для рогатины, мешочек с наконечниками стрел, протянул это все проводнику. Тот помедлил, но все же взял драгоценные вещи, прижал к груди.

Плот уже причалил к противоположному берегу, когда Горчак оглянулся – крошечная фигурка проводника все еще торчала у самой воды. Втащили телеги на береговой откос, и неспешно пошли зацветающими полянами. Тут дичь была непуганой, и было ее видимо-невидимо, так что, быстро отъелись. Кони тоже быстро покруглели, перестали выступать ребра под кожей, потому как шли всего по двадцати верст в день, а дни были долгие, кони успевали еще засветло вволю попастись на тучнеющих травах. Первых степняков, прикочевавших на летние кочевья, встретили уже у самой реки, и были они прошлогодние знакомцы, что лишний раз доказало Горчаку – степняки не вольный ветер в степи, а кочуют по раз и навсегда установленным путям, и каждый род не смеет самовольно сменить пути кочевий, иначе соседи быстро призовут к порядку.

Когда переправлялись через малую Обь, стояли уже по-настоящему жаркие летние дни, вода была теплая, так что переправились без особых трудов. На левом берегу встали на дневку; подновить запас стрел, наточить мечи и топоры, подправить насадку копий – половецкие разъезды могли встретиться хоть завтра. С рассветом тронулись в путь. Теперь шли не как прежде, вразнобой, вперемешку с телегами, то и дело слезая с седел, и отдыхая на телегах, а сцепили по пять телег, на связку посадили по одному вознице, остальные ехали впереди, верхами, в полном вооружении. Идти было легко; под береговым откосом тянулась пойма, с тучными выпасами, перелески все реже и реже попадались на пути, цветущая степь захватывала все больше земель. Стойбища степных людей попадались часто, и чем выше по течению, тем богаче были степные жители. На дары уже посматривали равнодушно, и все настойчивее выспрашивали, что за люди, и куда идете? Половецким языком владели все старейшины родов, и многие простые жители. Горчак тщательно старался держать их в заблуждении, будто идет по своим делам половецкий отряд, чтобы не отрядили гонца к своим благодетелям.

Травы становились все скуднее, да и степь взбугрилась каменистыми возвышенностями, даже перестали попадаться следы зимних стоянок степняков. По правому берегу уже давно тянулись настоящие горы, а дальше, из-за окоема, высовывались и вовсе синие вершины. Бывалый Горчак показывал на них Серику, и говорил:

– Вишь, вершины синие? Это означает – знатные горы, перевалы искать – не один год потратить. А поскольку следов переправ мы нигде не видели, значит, через эти горы и путей нет.

В степи вскоре начали встречаться и обширные участки песков, с торчащими кое-где редкими былинками. Зной висел такой, что все обливались потом. Дружинники роптали, что, мол, врагов нигде не видать, чего ж исходить потом? Снять надобно кольчуги… И накаркали таки… На отдаленной вершине кургана появились трое всадников. Серик вгляделся в них из-под ладони, и хоть солнце светило в лицо, сумел разглядеть, что одежда на них не степняцкая; из-под белых плащей блестят латы, да и кони шибко уж крупные, не мелкие степные лошадки, явно.

Серик медленно выговорил:

– Кажись, не нашли мы обходных путей… Эти трое больше похожи на половецкий разъезд… Што делать будем?

Горчак достал пергамент, долго шелестел им, разглядывая так и эдак, наконец, выговорил:

– Речка в теснины уходит, пойдем у подножия гор. Авось и обойдем половцев? Неужто тут такой узкий проход меж гор, что его разъездами перекрыть можно?

При виде разъезда, бывалые дружинники сразу подтянулись, проверили, как выходят из ножен мечи, подтянули колчаны, чтобы оперения стрел поднялись над плечом. Серик знал, что все они были отличными стрельцами, мало чем уступавшими ему самому; они могли и на скоку, в конном наскоке, посылать стрелы, а могли и при отступлении разворачиваться в седлах и метко пускать стрелы себе за спину. Серик в очередной раз нахмурился, увидя половчанку рядом с Горчаком. В кольчуге и шлеме, с легкой сабелькой на поясе, она похожа была на юного отрока. Он проворчал:

– Горчак, отошли Клаву в обоз, прибьют же по запарке…

– А если сначала на обоз нападут? – резонно возразил Горчак.

Серик плюнул, и погнал коня вперед. Три всадника исчезли с вершины кургана. В последующие дни больше не появлялись. Да и в первый-то день, явно нарочно вылезли на вид; в степи было полно овражков и балочек, из которых можно скрытно доглядывать за пришельцами.

Уже несколько дней шли у подножия гор; путь оказался петлист, то и дело приходилось обходить отроги. Но путь был избран верный – с гор сбегали, хоть и скудные, ручейки, так что воды пока хватало. Правда, они не собирались в речки, а без следа пропадали в песках. У этих ручейков часто натыкались на следы подкованных коней; половцы крутились рядом, но на глаза не показывались. В один из дней Серик взобрался на высокий курган, и долго смотрел по сторонам, пока мимо него неспешно тянулся обоз. И вдруг, то ли померещилось, то ли нет, но он почти явственно увидел в дрожащем мареве на самом окоеме вереницу медленно движущихся точек. Он вглядывался до боли в глазах, пока вереница не утянулась за окоем. Больше всего это было похоже на верблюжий караван, коих ему довелось лицезреть аж два, во время первого путешествия по южным степям. Он прикинул высоту кургана; получалось, что до окоема отсюда верст пятнадцать будет. Если они оказались так близко от Великого Пути, половцы рано или поздно спохватятся… Он погнал коня вниз, догнал голову дружины, осадив коня, и подняв руку, заорал:

– Сто-ой!

Горчак изумленно спросил:

– Какая муха тебя укусила? До привала еще надо бы ручеек найти…

Подскакали Чечуля с Лисицей, молча уставились на Серика.

– В разведку надобно, – медленно выговорил Серик. – Мы с Лисицей пойдем, а вы пока тут стойте. Или нет, лучше идите до первого ручья, и ждите нас. Я полагаю, за трое суток мы все высмотрим, что требуется…

Чтобы не запалить коней, ехали шагом, а потому лишь когда перевалило за полдень, вышли на караванный путь. Сухая глинистая почва была утоптана тысячами копыт, в знойном воздухе висел явственный едкий запах верблюжьей мочи.

Молчавший всю дорогу Лисица, медленно выговорил:

– Ну вот, и нашли Великий Шелковый Путь…

Серик проворчал хмуро:

– Еще ничего не значит; мало ли куда люди ходят…

Лисица попытался плюнуть в ту сторону, куда ушел караван, но во рту пересохло, плевка не получилось, он прохрипел севшим горлом:

– А в той стороне окромя страны серов ничего нет, Горчак сказывал… Надо было бурдюк воды прихватить, а то коней запалим.

Серик озабоченно покрутил головой, осматривая окоем, протянул раздумчиво:

– Караван я задолго до полудня видел… Если он идет с рассвета, то до его места отдыха не далеко… Поехали! – и он погнал коня в ту сторону, откуда пришел караван.

Ехали рысью, солнце клонилось к закату, когда кони начали самовольно переходить на шаг. Лисица проворчал озабоченно:

– Если воды до темна не найдем – хана, пешком придется возвращаться…

Серик сжал зубы, и промолчал. Не потому, что ответить было нечего, просто, язык ворохнулся во рту, будто точильный камень, ободрав пересохшие десны. Слева из-за окоема виднелись синие вершины гор, и они будто постепенно приближались. Вдруг кони взбодрились, самовольно перешли на рысь, хотя уже долго еле плелись шагом. Лисица радостно вскрикнул:

– Воду почуяли! Живем, Серик!

Серик проворчал:

– Погоди радоваться… А вдруг там половецкий разъезд отдыхает?

Крошечная зеленая рощица открылась неожиданно, как и все чудеса случаются. Она обнесена была невысокой каменной стеной, из-за стены виднелись крыши каких-то строений. Натянув поводья, Серик вгляделся в постройку. На первый взгляд она казалась необитаемой. Закатное солнце, хоть и светило в край глаза, слепило не особенно. Прикрывшись ладонью, Лисица осматривал местность. Потерев веки пальцами, проговорил устало:

– Умно придумано… С гор ручей сбегает, так его тут запрудой загородили…

Серик и сам видел, что полоска зеленого кустарника тянется к недалекому горному склону. Он проговорил тихо:

– Нас наверняка уже увидели, так что, пойдем в открытую, скажемся гонцами… – и погнал повеселевшего коня к воротам, видневшимся в стене.

К его удивлению ворота оказались распахнутыми настежь, а от длинного, приземистого строения уже спешил радушно улыбающийся хозяин. Физиономия его ничем от половецкой не отличалась, только была сильно прокопчена на солнце. Соскочив с коня, Серик замешкался, соображая, принято тут здороваться с хозяином постоялого двора, или это будет вовсе уж чудным делом? А то, что они попали на постоялый двор, было ясно с первого взгляда. Удивительное дело, но постоялые дворы похожи друг на друга, как братья-близнецы; будь то постоялый двор под Киевом, или на Итили, а то и в Суроже. Серик проворчал хмуро, стараясь говорить по-половецки как можно правильнее:

– Коней напоить, и нам чего-нибудь поесть и попить… Мы спешим…

Хозяин постоялого двора изумленно приподнял брови, сказал по-половецки:

– Куда ж вы в пустыню, без заводных коней?!

Серик проворчал:

– Не твоего ума дело… Да и не в пустыню мы, с вестью мы в крепость…

И ведь верно угадал, хозяин сразу потерял всякий интерес, крикнул что-то на степняцком языке, из тенечка под деревьями на берегу запруды выскочил отрок, принял поводья от Серика и Лисицы, повел коней к запруде, вернее, они его буквально потащили туда.

Хозяин не повел их в дом, а усадил под навесом, на берегу пруда; здесь было прохладно, и свежий ветерок овевал лица. Вскоре притащил объемистые миски с вареной бараниной, блюдо с чудной, продолговатой и желтой овощью, и кувшин вина. Серик проговорил с досадой:

– Ты б и водички нам принес, а? В горле пересохло так, что и вино туда не просочится…

Хозяин сконфузился, убежал и вскоре принес кувшин с водой. Кувшин здорово запотел. Серик многозначительно показал на это чудо глазами. Лисица проворчал:

– Умеют жить… Не удивлюсь, что тут и ледник где-нибудь есть…

– Н-да-а, ледник… – пробормотал Серик, наливая чашу воды. – Я не удивлюсь, что тут и зимы-то не бывает… Но вот татей, тут точно нет. Вишь, ворота не запирает?

Хозяин топтался рядом, всем своим видом показывая желание услужить. Осушив чашу воды, и наливая в нее вино, Серик спросил равнодушно:

– Когда караван-то ждешь?

Хозяин поглядел на небо, пошевелил губами, проговорил нерешительно:

– Я полагаю, завтра к закату придет. Предыдущий-то сегодня с утра снялся…

– Знаем, встретили… – пробормотал Серик, и принялся за еду.

Лисица помалкивал, хоть половецкий язык знал получше Серика. Однако не вытерпел, тоже захотелось поговорить. Прожевав кусок, проговорил весело:

– А знатная баранинка; нежная, будто кура… Сам держишь, аль у кого покупаешь?

– Зачем самому держать? – пожал плечами хозяин. – Тут неподалеку большой кишлак есть, много народу живет, они и поставляют… И баранов, и коров, фрукты разные. Когда надобность бывает – и верблюдов… – хозяина кликнул женский голос откуда-то, откуда тянуло душистым дымком, и он ушел.

Доев баранину, Серик взял чудной овощ, повертел в руках, пробормотал задумчиво:

– Это как его едят-то?..

Лисица забрал у него овощ, достал из-за голенища засапожник, проговорил весело:

– Этот овощ, дыней называется, а едят его вот так… – и он ловко откромсал ломоть, подал Серику.

Серик нерешительно откусил, и чуть не захлебнулся сладким и душистым соком. Проглотив не жуя, пробормотал:

– Я б и сам не дурак, ходить за шелками в страну серов, коли тут на постоялых дворах такая благодать…

Пока ели, солнце опустилось к самому окоему, стало прохладнее. Подошел хозяин. Серик медленно развязал кошель, намеренно растянул пошире горловину, чтобы хозяин увидел доподлинные половецкие монеты, достал динар, величественно протянул хозяину. Тот засуетился, выгребая из фартука пригоршню медяков. Серик величественно повел рукой, проговорил:

– Сдачи не надо, напоишь и накормишь нас на обратном пути… – и направился к коням, которых уже держал наготове давешний отрок.

Они выехали шагом за ворота, отдохнувшие кони дружно перешли на рысь. Когда постоялый двор скрылся из виду, Серик резко свернул в сторону. Ни слова не говоря, Лисица свернул за ним. Они подъехали к небольшому бугру, оставив коней у подножья, влезли на вершину, и залегли среди сухих и ломких будыльев какой-то травы. Ждать долго не пришлось, вскоре в стороне от караванной тропы промчался всадник. И хоть в надвигающихся сумерках было плоховато видно, Серик разглядел, что это отрок с постоялого двора. Лисица задумчиво пробормотал:

– Я тебя правильно понял? Раскусил нас хозяин, гонца послал?

– Ты Лисица, и как есть Лисица… – пробормотал Серик. – Окончен наш поход. Возвращаться будем. Тут и правда, шибко узкий проход меж гор, половцы его полностью перекрывают разъездами. Мы-то, может, и проскользнем, но караваны они не пропустят…