Текст книги "Полночный путь"

Автор книги: Сергей Лексутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Шарап проговорил:

– Они самые…

– Тогда прошу в терем. Устали, небось, с дороги? Да и истощали на походных харчах…

Купец провел их в горницу, все расселись вокруг большого, гладкого и блестящего стола. Серик провел ладонью по столешнице – она была гладкой, будто заморское стекло. Купец усмехнулся, спросил:

– Што, не видал такого?

Серик спросил потрясенно:

– Это што ж, весь стол стеклянный?

– Да нет, – купец рассмеялся. – Это смола такая заморская. Лаком называется. Когда застывает, делается похожей на стекло. Мне прямо из фряжеской земли целый кувшин доставили.

Тем временем две служанки раскинули на чудесном столе скатерть, принесли кувшин фряжского вина, фряжские же чаши, тончайшего стекла. Купец самолично разлил вино, поднял чашу, выжидательно поглядел на Горчака. Тот усмехнулся, поднял чашу, сказал:

– За Полночный Путь! То Серик название придумал…

Казарин задумчиво протянул:

– А что? Хорошее название… – и опорожнил чашу. Наливая по второй, спросил уже о деле: – Ну, как, пройти можно Полночным Путем?

Горчак достал из-за пазухи лист пергамента, расстелил на столе. Последний раз его Серик видел с сиротливыми тремя извилистыми линиями, а теперь он пестрел горами, лесами, озерами и реками. Он удивленно спросил:

– Горчак, когда ты успел?!

Тот самодовольно ухмыльнулся, сказал:

– Пока вы пировали, да касожских девок ублажали, я акына пытал. Он за свою жизнь не по одному разу всю степь обошел. Бывал и в Мараканде, и в Хиве, и в Хорезме.

Отодвинув чашу в сторону, купец склонился к чертежу. Долго рассматривал его, то и дело спрашивая: – "А это что означает? А это?" Наконец шумно выпустил воздух из легких, спросил:

– Значит, пройти можно до самой страны серов?

Горчак раздумчиво оглядел еще раз весь лист, протянул:

– Вот за этой рекой начинаются великие леса. Акын сказывал, что на конях их пройти невозможно. Но от реки остается еще не меньше ста двадцати дней пути, до того места, откуда надо будет подниматься точно на полдень, чтобы выйти на страну серов. Страна серов большая; я думаю, и после ста дней пути по лесам – не промахнешься. Но вот леса пройти… – Горчак покачал головой. – Мы для начала поищем пути по правому берегу вот этой реки; акын сказывал, местные народы ее Обью зовут. Ну, а коли половцев там обойти не удастся, придется пробиваться через леса. Акын сказывал, тут и тут – горы великие. Обь течет из великих гор, которые и пешком не пройти, не то, что на лошадях. Меж этих гор – узкий проход, где два больших озера лежат, через этот-то проход и ходят половцы в Индию и страну серов.

Казарин поднял чашу, сказал:

– Ну, дай вам Бог здоровья, чтоб довершить столь большое дело… – выпив, он добавил: – Великое дело…

Горчак, осушив чашу, спросил:

– Ты што же, тоже, наконец, окрестился?

Казарин мотнул головой, сказал:

– Окрестился… Долго я думал, сомневался, попа пытал, умные книги читал… Любо мне это, и жить не так страшно стало… Ладно, когда пойдете?

Горчак сказал:

– Ты крепостцу в устье Самарки знаешь?

– Кто ж ее не знает, и продувную бестию, ее воеводу?! – Казарин весело засмеялся. – Все казанские купцы знают, что когда мимо нее гребешь, грести приходится одной рукой, другой подметки придерживать – срежет ведь!

– Ну, вот и хорошо. Сколько ты народу можешь нанять?

– Да сколько угодно!

– Сколько угодно – не надо… – терпеливо выговорил Горчак. – Нужны лучшие из лучших.

Казарин посерьезнел, проговорил:

– Мы с Реутом о сорока уговорились. Сто шестьдесят наймут киевляне и северские купцы…

– Эт хорошо. Две сотни как раз и хватит. Со степняками драться не придется; любому вождю сабельку подари – и он тебя через свои кочевья на руках прикажет нести. Я думаю, по одной телеге на троих как раз хватит. Так что, ты своих в Киев не посылай, а пошли-ка их на Самарку, эдак чтобы к концу марта они уже там были. Да чтоб семьдесят телег и доставили. Оттуда и двинемся по Великому Полночному Пути, – Горчак с удовольствием, смакуя, выговорил полюбившееся ему название. – Да нагрузи от себя и казанских купцов, сколько можете, котлов железных или медных, ножей, сабель, наконечников для стрел. У них наконечники особо ценятся, кто победнее, так вообще костяными да каменными пуляют…

Казарин покачал головой, пробормотал:

– Ох, давно я знаю касогов… Как бы эти наконечники в вас же и не полетели?..

– Не полетят! – Горчак засмеялся. – У них точно так же, как у придонских касогов – молодежь шалит.

Тут слуги внесли яства, и дальше уже о делах не говорили; оголодавшие за время похода путники, налегали на яства, да на доброе вино. Пировали до полудня, и когда еще и в голове не шибко кружилось, да и кое-что в животы бы еще влезло, Горчак поднялся, сказал:

– Спасибо за хлеб, за соль, но нам до ледостава в Киеве надо быть.

Казарин тоже поднялся, проговорил серьезно:

– Пусть ваш путь будет, как эта скатерть… Я послал воз припасов к вам на ладью.

Когда вышли во двор, Звяга весело сказал:

– Ветерок, однако, знатный веет… Хмель не перегорит на веслах, а то было бы жаль…

Спустились по взвозу, работники купца как раз закончили таскать припасы с телеги на ладью. Купец не поскупился; кроме всякой походной снеди, вроде пшена, копченого мяса, да солонины и сухарей, еще было и несколько больших жбанов меда. Не медля, развернули парус – ладья резво побежала по все еще широкой и полноводной Итили.

Чтобы хоть немного сократить путь, свернули в Оку, но вода была низкой, потому, то и дело садились на мели, а водичка была уже студеной. Горчак распорядился, просто так меды не пить, только для согреву перед сном. По Угре и вовсе пришлось тащить ладью на себе. На волоке долго пришлось уговаривать мужиков; они отнекивались, да отговаривались тем, что и быки-то у них поотощали, и колеса рассохлись, и что в это время уже никто не переволакивается. Только когда Горчак пообещал заплатить втрое, против обычной цены, тут же нашлись и быки, и тележные колеса. По Днепру уже плыли сквозь кружение белых мух. Последний отрезок пути, верст в триста, плыли и по ночам, и все равно чуть не вмерзли в лед. Когда показался Киев, шуга уже загустела так, что еле продрались к берегу. Пока искали мужика с упряжкой быков, который зарабатывал на жизнь, выволакивая ладьи на берег, прискакал Реут. Сидел неподвижно на коне, в белых струях первой метели, терпеливо ждал, пока ладью выволокут на берег, после чего сказал:

– Шарап, Серик и Звяга, вы пока отдыхайте, и думайте; идти, иль не идти в сибирский поход, а мы с Горчаком помозгуем – как идти, и когда. Как понадобитесь, я пришлю за вами.

Весть о возвращении Серика долетела до Батуты раньше, чем Серик нашел кого-нибудь, чтобы послать оповестить брата. Из ворот выехала телега, спустилась к ладейному полю, Батута натянул вожжи, тяжело соскочил с телеги, накинул вожжи на ближайший кол, и только после этого подошел к Серику, крепко обнял, отстранился, оглядывая, сказал:

– За одно лето заматерел так, как и после битвы с печенегами не заматерел… Што, трудный был поход?

Серик, разглядывая широкое, с окладистой бородой, лицо брата, проговорил улыбаясь:

– Не то, чтоб, но так далеко от родного дома я побывал, что и разумом не обхватить. А скоро еще дальше идти…

– Ну, поехали домой. Там уж банька топится…

Когда въехали во двор, Серик почувствовал, что двор, будто теснее стал, и тут сообразил, что рядом с кузней, желтеет свежий сруб какого-то еще строения. Серик сказал:

– Што, наконец-то надумал расширить кузню?

Батута ухмыльнулся, проговорил степенно:

– Забыл тебе сказать, что нынче осенью женился я, наконец…

– И что? Потому и кузню расширил? – изумился Серик. – А меня чего не дождались на свадьбу?

Батута вздохнул, проворчал:

– Боялся, что Шолоня передумает…

– Дак он, какую из дочерей за тебя отдал?

– Ну, не младшую же… – пробурчал Батута. – И то матери пришлось его целый месяц уламывать. Да и уговорила-то она его только потому, что придумала на паях волочилку поставить…

С крыльца ссыпались сестры, но среди них уже не было старшей, Купавы. Серик возмущенно воскликнул:

– Ты што же, без меня и сестру замуж отдал?!

Батута пожал плечами, сказал:

– Шибко уж выгодный жених попался… Помнишь, прошлой осенью боярина повстречали по пути на торг?

– Ну, помню…

– Вот он за своего сынка и сосватал…

– Дак мать же против была!

– Я уломал. Ты в именитые люди тоже выбиваешься. Глядишь, скоро и в купцы выйдешь; мне Реут недавно намекал… Так что, боярину нечего стыдиться такого родства…

Две оставшиеся сестренки подбежали к Серику, теребили его, щебетали что-то, он не прислушивался. Пошел навстречу матери, которая медленно сходила с крыльца. Подойдя к крыльцу, Серик низко поклонился, мать сошла с последней ступеньки, обняла его, потом отстранила, оглядела, прошептала:

– Целехонек…

Серик усмехнулся, сказал:

– Да што мне сделается? Всего-то и делов, что по касожским степям проехались… И вовсе касоги не такие страшные, как про них брешут; мы в двух стойбищах побывали: в одном три дня пировали, в другом аж пять дней.

Мать спохватилась, сказала поспешно:

– Сейчас баня поспеет, ты пока пойди, попарься, а я на стол накрою… – и торопливо пошла в терем.

Серик потоптался у крыльца, в тепло идти не хотелось, чтобы не перебить удовольствие от бани; любил он, прямо с мороза, да в баню, а уж потом нежиться в домашнем тепле. Батута ушел в кузню, где бухал молот Ярца, и рассыпался колокольчиком один из молотков подмастерьев, который набирал кольчугу. В строгости держал своих подмастерьев Батута; не позволил даже Серика встретить, видать много заказов. Серик прошел к волочильне, заглянул внутрь через открытую дверь. Там как раз волочильщик накалил прут, выхватил его из горна, быстро проковал конец, всадил его в отверстие железной доски. Второй волочильщик прокрутил ворот, ловя раскаленный конец в щель на железном вороте, первый вогнал куда-то сбоку клин, и второй с натугой закрутил ворот – прут, утончившись чуть ли не вдвое, проволокся через доску и накрутился на ворот. После чего оба волочильщика повернулись к Серику, степенно поздоровались; Серик их знал, это были соседские парни, вместе росли. Он поздоровался в ответ, оглядел волочилку, сказал:

– Занятная штука…

Один из волочильщиков, выбивая занозу, и снимая ворот с оси, проговорил:

– Это германская штуковина. Батута за нее золотом заплатил… – он снял с ворота скрученный прут, бросил его в горн, кивнул напарнику: – Качай…

Чтобы не отвлекать их от работы, Серик вышел из волочильни, прошелся по двору, заново привыкая к родному дому. Откуда-то вывернулся кот, настороженно уставился зелеными глазищами. Серик умильно протянул:

– Мышата! Здорово. Аль не признал?

Кот утробно мурлыкнул, подошел к Серику, сильно потерся об сапог, Серика аж шатнуло, до чего матерым стал котище. Отдав дань вежливости, кот величественно проследовал к амбару, протиснулся в ставший для него явно тесным лаз, и исчез. Подошедший Батута, проговорил:

– Почему-то крыс и мышей расплодилось несметное количество… Хоть крысы и жрут мышей, почем зря, а все равно спасу от них нет… Старики говорят – так всегда бывает перед большими бедствиями… Кот уже целыми днями и ночами сидит в амбаре, а все равно мыши и крысы припасы портят. И то верно; коту ведь тоже иногда спать надо… – Батута повздыхал, наконец, протянул медленно: – Не ходил бы ты в Сибирь, а? Вдруг чего случится тут?

Серик пожал плечами, проговорил:

– Если что случится, мой меч мало поможет… Ты тайник подготовил?

Батута снова тяжко вздохнул, проговорил:

– Подготовил…

– Ну, вот и хорошо… Держи там самое ценное имущество и серебро со златом тоже. Чтоб подмастерья не прознали! Простой человек слаб и телом и духом.

– Не прознают… – протянул Батута. – Сам тайно копал ночами.

– Ну, вот и хорошо. Начнется замятня, ты на рожон не при, держись в тенечке, на вече горло не дери. Глядишь, и увернешься от княжеской мести…

Батут вытаращил глаза, спросил оторопело:

– О какой княжьей мести ты толкуешь?

– Князь Рюрик подбивает половцев идти на Киев…

– Гос-споди! – Батута широко перекрестился.

Серик, стараясь не фальшивить, проговорил:

– Чего ты помираешь раньше времени? Вряд ли князь Роман не сумеет побить Рюрика… Если, конечно, он с половцами не сговорится…

– Да как же он его побьет, если князь Роман ушел к ляхам, сражаться против ордена!..

Серик пожал плечами, сказал:

– Раньше лета Рюрик под Киевом не покажется, а к тому времени князь Роман от ляхов вернется.

– А если князь Роман раньше лета от ляхов не вернется?.. – Батута снова тяжко вздохнул, проговорил уныло: – Ладно, пошли в баню…

Зима тащилась уныло и тягуче. Хуже нет, чего-то ждать. Серику даже предлога не выдавалось сходить к Реуту, потому как Реут куда-то уехал. Чтобы скоротать время, Серик помогал Батуте в кузне, а перед вечером уходил за стену и до темноты стрелял из лука и самострела, а бывало и в темноте стрелял, воткнув возле мишени в снег факел. Маленькое разнообразие случилось, когда Горчак сыграл свадьбу с половчанкой. Хоть этого и не полагалось, свадьбу играть среди зимы, но Горчак уломал попа, объясняя тем, что уходит за тридевять земель, и никто не ведает, вернется ли он оттуда. Когда к Серику прибежал посыльный, с приглашением на свадьбу, он обрадовался, что, может быть, повидает Анастасию, но у Горчака оказался свой двор, неподалеку от Реутова подворья.

Как-то Серик заметил, что Прибыток с Огарком плетут какую-то чудную кольчугу. Колечки крошечные из тоненькой проволоки, грудь, плечи и спину еще защищают тонкие булатные пластинки. Подмастерья как раз заканчивали приклепывать последние пластинки. Подошел Батута, спросил:

– Што, нравится?

Серик протянул:

– Тонка больно…

– То-то и оно… Вдвое легче обычного юшмана, да зато вдвое прочнее. Видал, пластины-то булатные?

– Видал… Еще бы… Такой юшман лишь князю по карману будет…

Батута добродушно усмехнулся, проговорил:

– Тебе юшман плетем. Князь еще летом заказал, да к ляхам подался. Ну, я для пробы тебе решил сделать. Все ж таки неказисто получилось, не княжеская одежка. А тебе пойдет; лишь бы хорошо меч да стрелу держал. А князю еще успею сделать, вряд ли он раньше лета от ляхов вернется…

– Ну, спасибо, брат… – пробормотал Серик растроганно.

Батута подождал, пока подмастерья приклепают последнюю пластинку, взял юшман, сказал:

– А ну-ка, примерь…

Серик поднял руки, Батута осторожно надел на него кольчугу, отошел, оглядывая, проговорил:

– А ничего-о… Пластинки отполируем – и будешь ты на загляденье.

Серик присел, помахал руками, проговорил восторженно:

– Здорово! Да в нем, наверное, плавать можно…

– А ты попробуй когда-нибудь, только на мелком месте, – Батута добродушно усмехался в бороду.

– И попробую! – заявил Серик. – Я знаю полынью неподалеку, прям щас туда и съезжу…

– Ладно, расхрабрился… – проворчал Батута. – Пускай сперва Огарок пластины отполирует…

Серик попросил Батуту наковать побольше хороших ножей, сколько успеет до февраля – сабель, справедливо полагая, что Реут оплатит работу.

Февраль подкатил с буйными метелями, с трескучими морозами в промежутках. В первый день февраля Серик проснулся рано, приоделся в половецкий кафтан, подпоясался золотым рыцарским поясом, прицепил меч, и отправился к Реуту. Угадал верно – на полдороги встретил Реутова работника, который как раз и направлялся за Сериком.

Еще не доходя ворот, Серик услышал с Реутова подворья гул многих голосов. Пройдя в калитку, он оказался в толпе матерых мужиков, все при мечах. Могучий дядя, с бритым подбородком и вислыми усами, хмуро проворчал:

– Чего тебе, пацан?

Серик задиристо выпалил:

– Я к Реуту пришел, а не к тебе… – и, решительно отодвинув дядю в сторону, прошел к крыльцу.

Не обращая ни на кого внимания, Серик взошел на крыльцо, потянул дверную скобу, выкованную в виде медвежьей башки, держащей в пасти толстое железное кольцо. В горнице за столом сидели Реут с Горчаком. Реут проговорил, почему-то с осуждением, будто Серик на пару дней опоздал:

– А-а… явился…

Серик пожал плечами:

– Ты ж сам сказал, что пришлешь за мной…

– Видал вояк?

– Видал… Мате-ерые… – медленно протянул Серик.

– По найму князьям служат… Многие друг с другом и на полях битв встречались, и не по одному разу… А щас в одной дружине оказались. Если позволить им выбрать вожака – можно и не идти в сибирский поход; все одно из затеи ничего путного не получится.

Серик пожал плечами, обронил:

– Ну, дак и надо сделать, чтобы не из кого было выбирать…

Реут вперился взглядом в глаза Серика, медленно выговорил:

– А ты уверен в себе? Все они не в одной битве побывали…

– В строю рубиться, это не на поединке биться… – пожал плечами Серик. – Думаю, в поединке вряд ли кто из них меня одолеет…

– Н-ну, тогда пошли! – решительно сказал Реут, вылезая из-за стола.

Вышли на крыльцо, толпа загомонила, придвинулась поближе, сумрачно разглядывая стоящих на крыльце. Серик знал; всем им сказали, что будто бы идти надо в дальний рискованный поход, и что оплата будет – как за добрую войну, и больше ничего.

Реут медленно обозрел толпу, сказал:

– Пришло время сказать, куда и зачем поход. Порешили купцы русские свой Великий Шелковый Путь прорубить через Сибирь… – Реут снова обвел толпу взглядом, сказал: – Еще есть время подумать. Кому покажется слишком рискованно, в такую даль идти, может уйти со двора, задаток останется ему, как плата за беспокойство…

В толпе послышался смех, вперед вышел небольшого росточка, но видать большой хитрюга, мужичок в невзрачной шубейке, но с дорогущим иберийским мечом у пояса, сказал:

– Ты, купец, не тяни кота за хвост. Тут собрались сурьезные люди, и плату уже обговорили; плата хорошая за два года работы. Так что, осталось выбрать военного вождя – и вперед, на восход!

– Ладно… – Реут вновь обвел толпу задумчивым взглядом, проговорил медленно, как бы раздумывая: – С вами пойдет мой человек. Он те места знает, бывал там, бывал и в Сибири. Зовут его Горчак.

Горчак вышел вперед, поклонился народу. Воин с иберийским мечом придирчиво оглядел Горчака, сказал:

– Ну что ж, хорош твой человек, но военного вождя мы уж сами выберем…

Реут медленно выговорил:

– Вы хоть понимаете, што чуть ли не все русские купцы свои деньги вложили в это неслыханное дело? Так они желают, чтобы деньги их не пропали зря, а потому военным вождем с вами пойдет наш человек. И если вы вернетесь без него, и скажете, будто пути не нашли, второй половины золота вам не видать, как своих ушей. Только этому человеку купцы верят, а какой же дурак поверит наемникам, которые князей, коим служили, не по одному разу предавали?!

Столь откровенные слова бывалых наемников ничуть не смутили; видать были вполне справедливы. Воин с иберийским мечом равнодушно пожал плечами, сказал:

– Ну, дак покажи нам этого человека… Может, он и нам по нраву придется?

Реут махнул рукой Серику, тот вышел на край крыльца, по толпе прокатился возмущенный ропот. Не удивились только киевляне, коих в толпе было человек сорок. А воин с иберийским мечом заорал благим матом:

– Ты чего нас позоришь?! Пошто в военные вожди сосунка ставишь?!

Реут медленно сошел с крыльца, говоря при этом ласково:

– Ну, не нравится Серик… А кого бы вы хотели выбрать?

– Да мы уж выбрали!

Толпа раздалась в стороны, к крыльцу медленно вышел воин лет сорока, с коротко подстриженной бородой и колючими, внимательными глазами. Горчак сказал:

– Поскольку мы с Сериком на равных с вами в поход идем, так что мы тоже в выборах хотим участвовать. Давайте-ка снова выбирать. А то как-то несправедливо получается…

– Ну, давайте снова выбирать… – ухмыльнулся с превосходством новоизбранный вожак.

Серик сказал, вынимая меч:

– Штоб полегче было выбирать, надо бы уменьшить число претендентов… – и легко сбежал с крыльца. Покручивая меч в руке, сказал: – Давай-ка дядя, вынимай меч, и поглядим; годишься ли ты в вожаки такой ватаги?

– От какой шустрый пацаненок!.. – воин рассмеялся, вытащил меч, сказал: – Я тебя убивать не стану, только отшлепаю мечом плашмя по заднице…

Серик пожал плечами, сказал:

– Ну, тогда и мне тебя убивать как-то не гоже; пожалуй, я тебя отшлепаю мечом плашмя по заднице…

Видно было, как у воина перекосило лицо; он явно готов был разорвать Серика пополам. Но, видимо понял, что, несмотря на молодость, Серик мог оказаться знатным бойцом, а потому очертя голову в атаку не бросился, сделал несколько прощупывающих выпадов, нанес несколько несильных ударов. Серик лениво отмахивался, никак не показывая свое искусство. Но быстро понял, что воин хоть и хороший рубака, но поединщик не шибко умелый, и тогда Серик на очередной прощупывающий удар ответил сильнейшим боковым ударом, и, не останавливая замах меча, лишь повернув его плашмя, примочил противнику по заднице. Захохотали даже явные сторонники вожака. И он буквально осатанел; меч замелькал, будто крылья ветряной мельницы в бурю. Но куда ему было до Сериковой быстроты! Серик поймал его клинок эфесом, подсек ногой под колено, легко сбил на снег, и снова примочил плашмя по заднице. Оно конечно, врага он себе нажил смертельнейшего, лютейшего, до гробовой колоды, но пересилить себя Серик не мог; ну не мог он убить своего! Оно, конечно, в междоусобных сечах, бывало, и брат на брата шел, но Серику-то не довелось еще участвовать в княжеских забавах! Воин вскочил, и очертя голову ринулся на Серика; по глазам видно было, что от ярости он ничего не видит и не соображает. Серик сильным ударом под самый эфес выбил из его руки меч, дал подножку, и воин снова покатился в снег. Он медленно поднялся на колени, опустил голову, выговори:

– Руби… Только не позорь…

Серик проворчал пренебрежительно:

– Экий позор… Ну, встретил противника посильнее, да половчее… Был бы ты с Киева, ни за что бы не вышел со мной на поединок; меня ж весь Киев знает… С тобой в одной дружине мне никак быть нельзя; ты ж найдешь время, чтобы всадить нож в спину, а помирать мне никак нельзя – меня купеческая дочка ждет из похода. Так что, уходи…

Реут тоже медленно выговори:

– Уходи… Купцы не могут тебе довериться.

Воин оглядел толпу, еще не превратившуюся в дружину, медленно выговорил:

– И вы тоже?..

Воин с иберийским мечом медленно выговори:

– Уходи… Двум медведям в одной берлоге нипочем не ужиться. А я думаю, Серик лучший военный вождь. Главное, он шибко хочет вернуться с победой, а значит, есть надежа и для нас не лечь костьми в бескрайней Сибири…

Воин медленно склонился, подобрал меч, вложил в ножны, и, сгорбившись, пошел в Реутов огород, где вольно бродили расседланные кони. Вскоре он уже проскакал к воротам. Все молча и неподвижно наблюдали за ним. Когда ворота закрылись, Серик весело проговорил:

– Ну вот, теперь можно и вождя выбирать…

– Чего тут выбирать?.. – пробормотал воин с иберийским мечом, и, обернувшись к толпе, крикнул: – Кто против Серика?! – толпа ответила молчанием. – Ну, тогда будем собираться! – и он весело рассмеялся, скаля белые ровные зубы. Просмеявшись, сказал серьезно: – Меня Лисица зовут…

Серик проворчал:

– А что? Похож…

Собрались быстро, и двух дней не потребовалось. Реутов амбар уже был под крышу забит товарами, предназначенными для облегчения долгого пути, посредством ублажения подарками всех встречных поперечных степных людишек. Реут высказал некоторые сомнения по поводу того, что много приготовили кольчуг и сабель, но Серик ему разъяснил, что степные роды живут разобщено, и никогда не соберут достаточную силу, чтобы представлять маломальскую угрозу для русичей, даже если у них у каждого будет кольчуга и сабля.

Попытался уговорить Шарапа со Звягой пойти в поход, но те, видать, за время отдыха все обдумали, и заявили, что не могут оставить семьи на столь долгий срок.

Замотанный за два дня сборов, Серик даже проститься толком не смог дома; еле выкроил время, чтобы сбегать домой за оружием, наскоро обнял мать, брата, погладил по пушистым волосам сестер, и убежал. Еще и с Горчаком пришлось поругаться: оказалось, что он непременно решил взять с собой свою половчанку, которую перекрестили в Клавдию. Серик попытался и ее уговорить, но она лишь мотала головой, и твердила, что непременно умрет, а у Серика сердца нет; видел ведь, что она не хуже воина переносит все тяготы пути.

Разобрались по двое на сани. Всего пришлось восемьдесят саней. Своих верховых лошадей запрягли по паре в сани. Заводных, для длинного сибирского пути, порешили купить у казанцев, всего по паре на человека. А там уж – как получится; если кони падут, придется в заводные брать мелких касожских лошадок, а свих боевых коней беречь пуще глазу. Касожской лошадке нипочем не унести на спине витязя в полном снаряжении.

Ехали не спеша, не больше чем по двадцать пять верст в день. От постоялого двора до постоялого двора. Но ночевать все равно приходилось под открытым небом, в избах на всех места не хватало, слава богам, что хоть для лошадей овса и сена хватало. Спали в санях, завернувшись в тулупы. Хорошо отдыхавшие за ночь кони, бежали весело по накатанному зимнику, по сторонам тянулись однообразные берега; ивняки, да ивняки, изредка от берега поднимался склон, заросший дремучим сосняком. Редкие селения выдавали себя белыми дымами в морозном воздухе. В городах не останавливались; Реут особо настаивал на тайне путешествия, а не то половцы прознают, и встретят где-нибудь. Как-то так само собой получилось, к Серику прилип Лисица, и без умолку болтал о великих подвигах всех остальных дружинников. Когда Серик спросил его:

– Чего ты все о других, да о других; расскажи и о себе чего-нибудь? Не зря ж ты попал в такой рискованный поход…

Лисица смутился, промямлил:

– Да я так… Случайно попал… – и опять завелся о ком-то.

Серик решил про себя, что не простой человек, этот Лисица; все обо всех знает, значит, и бывал частенько в сечах. В пол-уха, слушая болтовню Лисицы, Серик подремывал под походную песню полозьев. Лениво подумал про себя, что как только полозья перестают петь, вот тогда и жди буйного таяния снегов. Что ж, таяние снегов пересидим в казанской крепостце на Самарке…

В Казани решили не задерживаться. Как только со сторожевой башни завидели такой большой обоз, нисколько не похожий на купеческий, в посаде началась форменная паника; люди бежали к городским воротам, но их уже закрыли. В крепости заполошно ревели рога. В единственной церквушке заполошно били набат в невеликий колокол. Посадские жители, сообразив, что их оставили на растерзание неведомому врагу, похватали дубье да оглобли, и, загнав баб с детишками себе за спины, сгрудились у ворот.

Горчак с Сериком слезли с саней, пошли вверх по пустынному взвозу. Усмехаясь, Горчак проговорил:

– Ну, щас они нас точно отколотят…

– А может, и вообще убьют… – откликнулся Серик. – Эт, с чего они так всполошились?

Они остановились шагах в десяти от настороженно притихшей толпы. Горчак спросил:

– Эй, вы чего так всполошились?

Огромный, черный, в фартуке из воловьей кожи, кузнец, выговорил насмешливо:

– А рязанцы, поди, следом идут?

– Какие рязанцы?! – изумился Горчак. – Купцы мы…

– Аль мы купцов не видали?.. – проговорил кузнец, и перекинул с руки на руку пудовый молот.

С воротной башни крикнули:

– А вон князь едет с дружиной! Щас мы этих купцов пощупаем…

Кузнец повернулся к башне, погрозил молотом, прорычал:

– Только слезь со своей голубятни, я тебя мигом молотом поглажу!.. Пошто ворота запер?

Вскоре ворота со скрипом растворились, и появилась княжья дружина, кто в чем, но все при мечах. Скакавший впереди Великий князь Казанский, проскакав сквозь раздавшуюся в стороны толпу, резко осадил коня, спросил грозно:

– Кто такие?!

Горчак поклонился, не особенно низко, проговорил спокойно:

– Да мы только с Хромым Казарином повидаться хотели. А так, просто, мимо едем…

Князь в сердцах плюнул, проговорил:

– Так ты и есть тот самый Горчак?

– Ага, тот самый… – поддакнул Горчак.

Князь откинулся в седле, задрал голову и погрозил караульному плетью:

– Ты чего сполох поднимаешь, не разобравшись?! Я тебя лично плетью попотчую! – и, повернувшись к посадским, добавил спокойнее: – Идите по избам, ложный сполох вышел…

Переглядываясь и пересмеиваясь, посадские начали разбредаться. Князь повернулся к дружине, сказал:

– Пошлите кого-нибудь за Казарином… – один из отроков младшей дружины, поскакал в ворота. Князь повернулся к Горчаку, спросил: – А не маловато вас для такого похода? Чай сотни полторы всего?

– Хватит, княже… – протянул Горчак. – В твоей крепостце на Самарке нас еще четыре десятка казанцев должны дожидаться, если Казарин выполнил уговор.

– Ох, и громадное дело купцы затеяли, не спросив князей…

– Княже, прости за правду, но как же вас спрашивать, коли вы тут же свару затеете из-за шкуры неубитого медведя, то есть из-за не взятой Сибири?

Князь проворчал:

– И то верно… А как поживает князь Роман? Здоров ли?

– Чего ему сделается? К ляхам ушел воевать, против ордена.

– Сидел бы лучше на Киеве… – проговорил хмуро князь. – Чую я, попахивает чем-то нехорошим с низовьев. С прошлой весны там воду мутит Рюрик Ростиславович… А что за отрок с тобой? – кивнул князь на Серика. – Не молод ли для такого похода?

Горчак усмехнулся, проговорил медленно:

– А это не отрок, это военный вождь похода…

– Да ну?! – изумился князь. – Как зовут тебя, отрок, и чем ты заслужил такое доверие купцов?

Серик ступил вперед, сказал с достоинством:

– Сериком меня зовут, а доверие я заслужил тем, что с князем Романом ходил прошлой зимой на печенегов и заслужил кошель золота от князя, потому как еще и знамя взял.

– Надо же, с первой же сечи – и кошель золота… – пробормотал князь. – Мне б таких отроков с полусотню…

За воротами послышался топот копыт, князь проговорил:

– А вот и Казарин едет. Ну, возвращайтесь с удачей… – и, развернув коня, он слегка толкнул его шпорой. Кося шальным глазом, конь боком пошел в ворота.

Казарин тяжело соскочил с коня, слегка покривился, припав на покалеченную ногу, сказал:

– Вы маленько раньше приехали, чем договаривались…

– Ничего, лишь бы в распутицу не попасть… – проговорил Горчак.

– Ну, я уговор выполнил, – проговорил Казарин, – сорок моих людей дожидаются вас на Самарке, при них семьдесят телег, да и доля товару от казанских купцов, – оглядев обоз, он спросил: – Может, отдохнете денек?

– Да не-е… – Горчак с сомнением посмотрел в проем ворот. – Казань – город большой, тут наверняка полно половецких лазутчиков… Ну, бывай здоров, Казарин.

– И тебе того же… Возвращайтесь с удачей, – Казарин широко перекрестил Горчака, потом поглядел через крыши посада на длинную вереницу саней, на белой глади реки, перекрестил и их.

Горчак с Сериком спустились по взвозу до самого берега, а купец все стоял в воротах с непокрытой головой, и глядел им вслед.