Текст книги "Поиск-90: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Сергей Щеглов

Соавторы: Андрей Мешавкин,Леонид Бекетов,Евгений Филенко,Юрий Уральский,Юрий Попов,Владимир Киршин,Лев Докторов,Евгений Тамарченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

– Прилично…

– Сколько точно?

– Мы не в аптеке, – усмехнулся Локтев. – Взвешивать было некогда. Сам должен догадываться.

– Покажи, – потребовал «Доха», и по его движению было видно, что Локтев ему что-то передал. – Ого?! Крупный улов! Какой прииск?

– Каменский…

– Идет! Содержание высокое… Но учти, у меня плата прежняя.

– Скряга!. – зло сказал Локтев. – Деньги принес?

– Теперь ты торопишься, Гаврилыч. Вот сейчас все взвесим… И уж тогда поговорим…

– А ведь ты меня боишься, Сыч, – недобро усмехнулся Локтев. – Не дрожи. Я не мокрушник. Мне твоя задрипанная жизнь не нужна. Сам сдохнешь. Жадность тебя сгубит. Сучья твоя порода…

– Не сучись, – обиделся «Доха». – Ну что ты, право… Я ведь и уйти могу…

– Тогда какого хрена тянешь? – вышел из себя Локтев.

– Что у тебя еще есть? – спросил «Доха».

– Камни… – несколько помедлив, ответил Локтев.

– Много?

– На твой век хватит…

– Почему бы тебе не приехать ко мне? – предложил «Доха».

– На железку для меня дорога заказана. Теперь мне надо осесть на дно. Месяца на четыре. Дашь деньги, разбежимся в разные стороны. Я пять-шесть дней по тайге и… на юг, а ты обратно в норку.

– Теперь ясно, – вымученно засмеялся «Доха», – почему ты меня в такую глушь… Я уж думал, что не доберусь сюда. Столько лет прошло…

– Но ведь добрался…

– У меня память, как у фотоаппарата. Деньги я тебе дам. Не обижу. Мы с тобой старые друзья. Грех таких терять. Где у тебя камни?

– В свое время, – ответил Локтев. – Вначале с этим закончим.

– Желательно, – согласился «Доха». – И побыстрее…

– А ты все-таки трусишь, – скептически произнес Локтев.

– Мне туда неохота, – ответил «Доха». – Я не из той породы. Я волю люблю. А лагерная баланда… Уволь. Пусть другие хлебают.

– Ладно, давай к делу, – сказал Локтев. – По ходу дела обсудим. Ты бы дверь прикрыл. Дует…

И, прежде чем «Доха» успел что-либо сообразить, Локтем сам появился возле двери. Но вместо того, чтобы сразу захлопнуть ее, распахнул дверь настежь, подозрительно вглядываясь в темноту.

Спрятаться в пристрое было некуда, и мы сразу же оказались с Локтевым лицом к лицу. Глаза Локтева округлились. Челюсть отвисла.

Но только мгновение длилась эта растерянность. Отпрянув от двери, Локтев судорожным движением попытался выхватить из-за пояса револьвер.

Медлить было нельзя. Одним прыжком преодолев пространство, отделявшее нас от Локтева, я схватил его за руку и повалил на пол. Сверху навалился Ханов.

Колесов, метнувшись к «Дохе», прижал его к печке. Оглушительно грохнул ружейный выстрел. Пискунов, перепрыгнув через нас, бросился помогать Колесову.

Через минуту все было кончено.

Вездеход лихо подкатил к самому срубу и так напоследок рявкнул мотором, что эхо долго гоняло этот звук между вершин сосен, дробя его на части.

Из кабины высунулся радист.

– Товарищ Антонов! – закричал он. – Вам телеграмма из Горноуральска! Два часа, как принял…

Я подошел к вездеходу.

– Вот, – протянул мне лист бумаги радист. – Я тут накарябал… Разберетесь?

– Разберусь… – Я бегло при свете фар прочел радиограмму и сунул ее в карман.

Из сруба вывели «Доху» и усадили в вездеходе. Я вернулся в дом.

Локтев сидел на скамье около грубо сколоченного стола.

– Ну, что, гражданин Локтев, поговорим? – предложил Пискунов.

– Поговорим, – усталым, тусклым голосом сказал Локтев. – Поговорим…

– Какое отношение вы имеете к Мигалевой? – спросил я.

– Самое прямое, – криво усмехнулся Локтев и, кивнув на мешочек с изъятым у него золотом, добавил: – Это итог нашего общения.

– А подробнее можно? – попросил Ханов.

– Когда человека берут с поличным, все остальное не имеет значения.

– Но что-то все-таки имеет хоть какое-то значение? – спросил я.

Локтев пристально посмотрел на меня.

– Что именно?..

– Например, ваше нежелание делиться с Мигалевой и остальными частью украденного…

– Я же говорю, теперь это не имеет значения, – повторил Локтев.

– А камни? Мне помнится, вы буквально пять минут назад упоминали о каких-то камнях. Я думаю, это не простые булыжники с мостовой?

– Вот это не ваше дело! – зло выкрикнул Локтев.

– Допустим, – согласился я. – А фамилия Круглов Ефим Гаврилович вам о чем-нибудь говорит?

Лицо Локтева покрылось бледностью.

– Отвечайте… Ефим Гаврилович.

Локтев, опустив голову, молчал.

– Камни у вас? – наконец спросил он.

– К сожалению… – пожал я плечами.

– А Зинаида?.. Как она там? – встрепенулся Круглов.

Теперь настала моя очередь молчать. Я не знал, как сказать Круглову о смерти его жены. То, что передо мной сидел именно Круглов, я был уверен на все сто. Во-первых, совпадало отчество, которым величал его «Доха». И во-вторых, телеграмма из Горноуральска подтверждала, что Круглова Зинаида была некогда замужем за Кругловым Ефимом Гавриловичем, впоследствии неоднократно судимым за хищения золота и драгоценных камней. Среди множества фамилий, которые он иногда носил, фамилии Локтева не было, но зато имелась в телеграмме довольно характерная примета: у Круглова отсутствовали два пальца на левой руке. Безымянный и мизинец. Теперь все эти приметы уже не имели существенного значения. Своим вопросом: «А Зинаида?.. Как она там?..» он сам развеял все наши сомнения. Теперь мы даже догадывались о причине убийства Кругловой. Неясным оставалось лишь одно: каким образом Епифанову стало известно, что у Локтева-Круглова в Горноуральске живет жена и что у нее могут находиться на хранении драгоценные камни, ведь о наличии мужа у Кругловой не знали даже ее самые близкие друзья и знакомые, и его существование ей удавалось скрывать на протяжении почти двух десятков лет. Опытные преступники, а Круглов был именно таким, всегда имеют заначки на черный день. Обычно это золото и драгоценности. И хранят их, как правило, в надежном месте. Чаще всего у человека, которому беспредельно доверяют и который ради этого доверия готов пойти на отшельничество и самопожертвование. Круглова так и поступала. Сорвалась она лишь в последние два года, очевидно, утратив всякую надежду на возвращение мужа. О причине столь резкой перемены в поведении Кругловой мы не знали. Догадываться можно было лишь об одном – главном. Она до конца выполнила данное ею когда-то слово – хранить порученное мужем, пожертвовав при этом своей жизнью.

Круглов выжидательно смотрел на меня.

– К сожалению, Ефим Гаврилович, я должен сообщить вам тяжелую весть, – сказал я. – Вашей жены… уже нет в живых…

– Нет в живых?.. – свистящим шепотом переспросил Круглов. – Она умерла…

– Ее убили, – сказал Ханов.

– Убили?.. – вновь переспросил Круглов. – Убили?..

Ему вдруг стало плохо. Он схватился рукой за горло. На лбу выступила испарина.

Колесов сгреб со стола флягу с водой и протянул Круглову.

– Пейте…

Круглов резко оттолкнул руку, глаза его налились гневом.

– Кто?! – закричал он, вскакивая со скамьи. – Кто?!

– Надо полагать, Епифанов, – ответил Пискунов.

Круглова била лихорадка.

– Епифанов? – с трудом выдавил он. – Я… я такого не знаю…

– Гребнев Арнольд Полиектович, – сказал я, заглянув в текст радиограммы. – Этот человек вам более знаком, не так ли?

Круглов устало опустился на скамью. Изогнулся вопросительным знаком и затих.

– Соберитесь с мыслями и внесите ясность во все наши вопросы, – сказал Пискунов. – Время терпит…

Молчание длилось минут тридцать. За это время мы по очереди выходили на улицу подышать свежим воздухом и прогнать неожиданно навалившуюся дремоту.

– В общем, так, – наконец сказал он. – О Каменском прииске я узнал в колонии. Отбывать к тому времени мне осталось несколько месяцев. Подумалось, возьму в последний раз крупный куш и завяжу. В мои годы пришла пора становиться в тихую гавань. Но тут возник второй неразрешимый вопрос. Куда и кому сбыть золото? По старым связям идти не хотелось. Они почти все были засвечены. А это – верная гибель. Вот тут и подвернулся Гребнев. С его слов выходило, что есть у него сеструха, которая могла бы дать немалую сумму за приличную партию золота. Но только за партию. На мелочи, мол, она не разменивается. Меня такой оборот вполне устраивал. Ударили по рукам, побожились. Перед самым освобождением Гребнев дал мне адрес своей сеструхи. Она, оказывается, жила на станции Гора.

– Приехала сюда одиннадцать месяцев назад, – подсказал Пискунов.

– Я тогда об этом не знал, – кивнул Круглов. – Ясность наступила гораздо позже. А тогда, в апреле… Заехал я к Зинаиде в Горноуральск. Ночью, как вор. И застал у нее полный разврат. Бабы, мужики… Пьянки, драки… Поговорили мы тогда трудно. Провел я у нее всего несколько часов, а утром уехал на станцию Гора к Мигалевой. Документы у меня были на имя Локтева. Паспорт, трудовая… Короче, тут полный порядок.

– Вас не удивило, что жена ваша так опустилась? – спросил Ханов.

– Удивило, – согласился Круглов. – Но… виноват в этом я сам. Два года назад замаячил «довесок». Лет на пять… Нервы у Зинаиды не выдержали. Столько лет я портил ей кровь… Думал, размахнусь в последний раз, заберу Зинаиду и…

– Но у вас же были драгоценные камни, – напомнил Колесов. – Зачем еще лезть на прииск? Рисковать. Продали бы их.

– Воровская честь, пропади она пропадом! Дал слово… И потом, камням нужен хороший покупатель. Не чета Мигалевой. Это уже совсем другой товар. На два порядка выше. Он не каждому по зубам. В нем надо понимать толк.

– На станцию Гора вы приехали один? – спросил я.

– Да.

– А Кривой?

– Его дала мне для связи Мигалева.

– Итак, приехали вы на станцию Гора… – словно бы возвращая Круглова к начатому разговору, сказал Пискунов.

– Прожил у нее два дня и поехал на прииск. Устроился электриком, стал присматриваться… Кругом леса, болота… Одна дорога. До железки семь верст киселя хлебать. Развернуться можно только зимой. Болота перемерзнут. Простор. Иди в любую сторону, хошь на Северный полюс. Наметили конец декабря. Под самый Новый год. К сейфику я пригляделся. Хороший сейф. Старинной работы. Танк да и только. Как говорится, приближался час «Ч». Но тут Мигалева стала вести себя довольно странно. Не знаю, чем это объяснить, но нюх у меня на такие штучки будь здоров. Где-то в начале декабря поехал я к ней разбираться. Приехал неожиданно, без вызова. И совершенно случайно увидел в церкви Гребнева. Он меня, слава богу, не заметил. Я знал, что ему оставалось сидеть еще шесть лет. А тут вдруг появился. Значит – побег! Такой оборот дела меня не устраивал. Сивый мог притащить за собой хвост, а я привык работать втихую. Вот обо всем этом я и сказал Мигалевой.

Через два дня ко мне приехал Кривой. Я к нему все время присматривался. И он показался мне мужиком надежным. Как-то вечером мы поговорили по душам. Я попросил Кривого съездить в Горноуральск, отвезти Зинаиде деньги. За услугу ему было обещано взять его в долю. Тогда я уже со всей очевидностью убедился, что с Мигалевой и ее братцем лучше дел не иметь. Как было условлено заранее, накануне кражи Кривой приедет ко мне в Каменку, я ломану сейф, и мы нырнем в тайгу. Пришлось тряхнуть старые связи. Здесь, – Круглов описал рукой круг, – когда-то была зона. И лесоучасток находился почти в самом ее центре. Мой финансист, которого вы имели честь сегодня повязать, много лет назад вкалывал тут на лесоповале. Я кинул ему весточку.

Но в указанный день Кривой не явился. Утром приперлась какая-то старуха и привезла записку от Мигалевой, вроде той, что привез ваш опер. Двадцать девятого я приехал на станцию Гора. Мигалева сказала мне, что Кривого замела милиция за кражу из универмага. Об этой краже знали даже у нас в Каменке. Для таких мест дело довольно громкое. Известие, сообщенное Мигалевой, повергло меня в шок. Во-первых: срывался мой план. В тайгу, да еще зимой, один не пойдешь. Может случиться всякое. Подвихнешь ногу и… Сдохнешь, как собака. Я даже не то чтобы растерялся, вообще хотел все бросить. Отказаться от задуманного. Так и надо было сделать. Но, как всегда, мы находимся в плену обстоятельств. Во-вторых: работать приходилось в экстремальных условиях. Если бы Кривой раскололся насчет меня… Я думаю, вы не замедлили бы появиться на прииске. Было бы очень жаль, ведь я готовился к своему «звездному» часу столько месяцев.

Конечно, ничего этого я Мигалевой не сказал. Ей о моих сомнениях знать совсем не обязательно.

Но она старуха ушлая. «Я тебе, – говорит, – Арнольда в помощь пришлю. Он с тобой сразу и рассчитается». Меня как по сердцу резануло! Недобрым ветерком от ее слов подуло. Ох, недобрым! Но виду не показываю. «Ладно, – говорю, – присылай». «Денечка через два-три жди», – отвечает.

Вернулся в Каменку. И решил брать сейф в ту же ночь. Но сорвалось. В штрек хлынула вода. Сгорели электромоторы. Провозился до самого утра. Работать пришлось чуть не по колено в воде. Простудился. Два дня провалялся с температурой. А время встречи с Сычом на лесоучастке неумолимо приближалось. Я знал, что, явившись сюда и не застав меня, Сыч ждать не будет. Он человек осторожный. Остальное вам известно.

– Все? – спросил Пискунов.

– Все, – подтвердил Круглов. – Насколько я понимаю, Кривой меня заложил?

– Кривой был убит в ночь с двадцать девятого на тридцатое декабря у себя дома в поселке Лесном, – сказал Пискунов. – Буквально через несколько часов после вашей встречи с Мигалевой.

– Так вы его не задерживали? – вскинул голову Круглов.

– Нет.

– Сука! – выругался Круглов. – А когда они… Зинаиду?

– Двадцать шестого декабря, – ответил Ханов.

– И все-таки вложил меня Кривой, – повторил Круглов. – На его совести смерть Зинаиды! Никто, кроме него, не знал, где она живет. Никто!

Он обхватил голову руками и затих.

– Большое количество драгоценных камней вы хранили у своей жены? – спросил Колесов.

– Достаточное, – не подымая головы, ответил Круглов.

– Что они из себя представляли?

– Изумруды, сапфиры, алмазы…

– Обработанные?

– Выходит, вы их не нашли, – усмехнулся Круглов.

– Так огранены они или нет? – повторил вопрос Колесов.

– Да! Да! Да! – выкрикнул Круглов. Его душил смех, клокочущий, истерический…

На станцию Гора вернулись под утро.

Прямо во дворе отдела нас встретил Патрушев.

– Как там Мигалева? – спросил я.

– Сидит тихо, словно мышь.

– Съездим, – предложил я Ханову.

Мы пересели в машину и уже через десять минут были у дома Мигалевой.

Стучаться пришлось довольно долго. Наконец Мигалева открыла ворота.

Мы прошли в дом.

– Что так рано? – хриплым со сна голосом спросила Мигалева. – Поспать не дадут… Случилось что-нибудь?

– Случилось, Авдотья Полиектовна, – ответил Ханов.

– Поликарповна… – поправила Мигалева.

– Пусть будет Поликарповна, – не стал спорить Ханов.

– Так мне что, одеваться? – спросила Мигалева.

– А вы как думаете?..

– За меня Господь Бог думает, – неопределенно ответила Мигалева. – А о моих мыслях печься не ваше дело!

– Тогда одевайтесь…

Ворча что-то себе под нос, Мигалева пошла в соседнюю комнату.

– Припрутся ни свет ни заря, – ворчала она из-за перегородки. – Поспать не дадут… Добрые-то люди еще сладкие сны видят…

– Вам привет от Круглова, – сказал я, прислушиваясь. Тяжело скрипнули пружины сетки кровати, что-то упало и покатилось по полу.

– Я арестована? – спросила Мигалева, появляясь в двери.

– Да. Вот санкция на ваш арест, – сказал Ханов.

Медленной, величавой походкой Мигалева прошла в угол, где висели иконы и теплилась лампада. Долго и сосредоточенно смотрела на чуть чадящий огонек.

– Блудника и разбойника кающася приял еси, Спасе: аз же един леностию греховною отягчихся и злым делом поработихся, – наконец произнесла она. – Душе моя грешная, сего ли восхотела еси?..

Даже не перекрестившись, Мигалева смачно плюнула на пальцы и придавила огонек лампады.

– Пошли! – резко сказала она. – Как говорится: хомо хомини люпус эст… Человек человеку волк…

Командировка закончилась. Но последняя страница дела так и осталась не перевернутой. Бриллианты, изумруды и сапфиры, отданные Кругловым своей жене на хранение, исчезли бесследно. Не мог внести ясности в этот вопрос и сам Круглов.

Многие утверждали, что это треп, бравада Локтева-Круглова, и драгоценных камней попросту не существует. Но мы были склонны думать иначе. Тогда мы не знали, насколько были правы, и уж совсем не подозревали о том, что пройдет не так много времени, и нам вновь придется столкнуться с этим делом, которое было условно названо нами «Бриллианты Кругловой».

Но это уже другая история…

ФАНТАСТИКА

Л. Бекетов
ГОРОД СКРЕЩЕНИЯ ПУТЕЙ
Рассказ

Каждый божий вечер, кроме Субботы и Воскресенья, нерабочих дней, путь Анатолия Васильевича Баранова с работы домой лежал через Город Скрещения Путей, и в ходе долгих лет Баранов притерпелся к необычному облику этого места и к необычности людей, в нем обитавших. Давно прошли те времена, когда он едва перебарывал желание зайти в красивую, авангардистски выстроенную синагогу, или в строгую мечеть, или в благолепную белокаменную церкву. Со спокойствием относился он и к желтым буддистам, и к наглухо закупоренным в капюшон людям секты дзэн, и даже без страха и холода в душе проходил мимо сатанистских храмов, окруженных страшными типами в заляпанных кровью плащах и с холодным оружием в руках. Только в последние годы службы, правда, он научился смело ходить мимо самого жуткого места Города Скрещения Путей: большого черного куба без всяких украшений – страшной резиденции секты АА – секты Агрессивных Атеистов. Он был одним из немногих, кто осмеливался проходить мимо здания АА (ибо ее избегали даже бесстрастные дзэн-буддисты и агрессивные мусульманские фанатики). И этой своей смелостью Баранов втайне гордился. Гордиться было чем, потому что именно она и послужила началу нашей истории.

В пятницу вечером Баранов, как обычно, потряхивая портфельчиком и почти не глядя по сторонам, шел по улицам Города Скрещения Путей. На краешке размалеванного по-всегдашнему лозунгами и символами тротуара сидели служители сект, давших обет нищенства. Баранов подал двадцать копеек знакомому йогу. Йог, улыбаясь, потряс нечесаной головой, радуясь привычному лицу. Поблагодарить словами Баранова он, к обоюдному их сожалению, не мог, потому что рот у него был зашит, – йог дал еще и обет молчания. Баранов тоже покивал ему головой и пошел дальше. Вдруг с гортанными воплями из подворотни выскочил субъект в деревянных башмаках, линялых джинсах и в хламиде, подскочил к Баранову и стал, подпрыгивая, совать ему в руки некие листки, отпечатанные на ксероксе. Баранов из вежливости взял. Тогда тип звонко, по-братски, расцеловал его в щеки и с уханьем пустился дальше по улице. «Новая секта», – подумал Баранов, выпуская из пальцев листки, содержащие очередное изложение некоей вселенской мудрости, и блаженно вздохнул этой привычной черте быта Города Скрещения Путей. Он любил Город именно за эту праздничную, радостную безалаберность, за то, что в толпе прохожих были самые разные и экзотические люди, но ни у одного не было угасших, серых глаз – все они светились пламенем веры во что-то, за то, что жизнь Города так не походила на одинаковые серые будни самого Баранова. Хоть он и не был искренне верующим (формально Баранов считался православным, но в церкви не бывал уже лет двадцать, со дня венчания) – проходя через Город Скрещения Путей каждый вечер, он заряжался энергией, благодушием и оптимизмом.

Баранов вступил в квартал западных церквей, строгий, красивый и чистый, – здесь не было грязных нищих, йогов, и вместо круглой, мягкой и бесформенной восточной архитектуры встали резкие, вытянутые вверх готические линии костелов и соборов. Не было больше мусора на тротуарах, и надписи на них стали все больше по-латыни и нравоучительного характера. И в душу Баранова вступила эта строгость линий и устремленность к небу, он благостно улыбнулся просветлению и вдруг нахмурился, ощутив во всеобщей чистоте и порядке некую диссонансную черту. Асфальт перед ним был забросан редко лежащими бумажками. Их шевелил и бросал ветер, а между ними ползали люди и пытались их собрать. В руках у них уже были изрядные пачки бумаги, и они подбирали все новые листы, но стоило ветру пошевелить и унести один из тех, что еще лежали, как они чуть ли не с плачем бросались за ним и гнались на коленях, пока ветер не поднимал его и не уносил совсем высоко, в небо. Один из листов ветер пригнал в руки Баранова. Тотчас же за ним на коленях приполз один из собирателей и со слезами на глазах стал молить:

– Человек! Умоляю тебя… во имя Христа, во имя кого тебе угодно – отдай мне этот листок! Мир тебя не забудет!

– Да зачем они вам? – спросил Баранов, ошеломленный такой силой чувства. – Берите, берите, пожалуйста!

Искатель листков блаженно вздохнул, погладил листок, отданный Барановым, поцеловал, перекрестил – на случай, если Баранов еретик, – и тут же пустился за другими. Баранов, заинтересовавшись, последовал за ним по пятам, нашел еще один листок и поднес ему, словно розу в подарок. Собиратель опять обрадовался до слез.

– Что это за листки? – спросил Баранов.

– Знаешь ли, сын мой, – отвечал ему собиратель, ползая на коленях. – Сегодня на заре свершилось большое несчастье! С небес спустился ангел и принес с собой – вот в этих листиках – всю мудрость Вселенной! Как бы стали мы могучи, боже мой! – если бы все это нам досталось. Но, к несчастью, человек, которому ангел вручил это сокровище, принял его за странствующего торговца в нелепых рекламных одеждах…

– Коммивояжера, – понимающе сказал Баранов.

– Да, коммивояжера. А эти листки – за рекламки его фирмы. И он выпустил их из рук, даже не заглянув туда. И теперь почти половина их рассеялась по ветру – сейчас, наверное, нам их никогда не собрать! О Иисус Мария! Неужели человек недостоин мудрости Вселенной? Какое горе… – собиратель поднял голову и посмотрел на Баранова светлыми, слезящимися от горя и тоски глазами.

Баранов смутился от такого пафоса и, не отвечая, пошел вперед, а собиратель – наверно, какой-нибудь старый ксендз или просто доброволец-прохожий – снова принялся за свой труд, вздыхая и призывая Деву Марию. Эта странная встреча пробудила в душе Баранова воспоминание о том, как он сам выпустил из рук листки, отпечатанные на ксероксе и врученные ему хиппи – несколькими минутами раньше. Может быть, в них была тоже некая мудрость? Баранов усмехнулся воспоминанию и забыл о нем, углубляясь в Город Скрещения Путей – все дальше и дальше.

Спокойная радость в душе Баранова примолкла, и улицы начали понемногу пустеть. Прохожие выглядели испуганными, и даже неистовые тантрические буддисты шли скромно и жались к стенкам. Баранов приближался к храму АА. Сердце его, конечно, уже не колотилось, как в тот раз, когда он впервые осмелился пойти к дому этим путем (для него более кратким), но в душу Баранова все-таки каждый раз закрадывался неприятный холодок. Улицы совсем опустели, и Баранов увидел одну из черных граней храма. Надписей на тротуаре здесь уже не было, а какие встречались, были весьма специфичны. Баранов прочитал написанное большими красными буквами: «Прохожий! Ты умрешь, и от тебя ничего не останется», и с наслаждением плюнул на эту надпись и попрал ее ногами. Попутно он попрал ногами надписи: «E = MC², и все!» и «Совесть – это абстрактный гуманизм». Совершив это богоугодное деяние, Баранов вздохнул свободнее и посмелее взглянул на черный куб храма АА.

Тут Баранов заметил, что у дальнего конца куба творится что-то неладное. Четверо детин в черных комбинезонах АА возились с двумя в зеленом, пытаясь затащить их в свой храм, причем те, кто в зеленом, явно не хотели туда заходить. Однако Агрессивные Атеисты одерживали верх и медленно, но верно подтаскивали сопротивляющихся зеленых к ступеням своего храма. Баранов понял, что здесь происходит, и рысцой побежал к борющимся. Добежав до них, он заорал:

– Вы чего?! А ну, бросьте их! Прекратите это насилие!

Агрессивные Атеисты не отвечали и только угрюмо сопели. Один из людей в зеленом прорыдал:

– Помогите, ради вашего бога! Они принесут нас в жертву своим идолам, замучают, убьют! Ну, какой у вас бог?

– Христос, – машинально ответил Баранов, вспомнив о своем формальном православии. И душа его отозвалась на этот зов.

Долго не раздумывая, он подошел к Агрессивным Атеистам и ударил одного из них кулаком по спине. Никакого результата, однако, не последовало – Атеист только поморщился и продолжал тащить зеленых к храму. Тогда Баранов завопил дурным голосом:

– Уходите отсюда, пока живы! У меня Черный Пояс ведь! Щас душу выну!

И принял каратистскую стойку. Естественно, никакого Черного Пояса у него не было и не могло быть, и Атеисты были не настолько наивны, чтобы этого не понять. Не помогли и устрашающие пассы руками, и ненатуральные крики «Ки-йа!». Зеленых уже подтащили к ступеням, причем одного из них тянули за ноги. Лбом он бороздил асфальт.

Увидев это возмутительное зрелище, Баранов прекратил пугать Атеистов, изображая носителя Черного Пояса, подскочил к одному из них и схватил за грудки.

– Ты чего делаешь, сволочь? – завопил он.

– Отстань, – прошипел Атеист. – Сам туда захотел?

– Да, захотел! Да что же это делается, зараза! Люди добрые, помогите! – закричал Баранов, потому что ему завернули руку за спину и тоже поволокли в храм. Мимо проходил прохожий – человек весьма солидный, в плаще и с папкой в руках. Баранов апеллировал к нему.

– Эй! Друг, помоги, ради Христа! Ты видишь – прямо на улицах хватают, и никакого спасения! Управы на них нет! Помоги, может быть, вчетвером мы с ними справимся!

Прохожий неспешно подошел к борющимся и посмотрел на них, склонив голову набок.

– Тяните, тяните их, ребята. Я вам не враг. Звать же меня – Олег Борисович Уколов, Будды Майтрейи, двенадцать. Второй этаж.

– Иуда, – зеленея, сказал Баранов. – Ты во Христа веруешь ли?

– Верую, – обратился к нему прохожий. – Я лояльный христианин, у меня нет нетерпимости к другим религиям. Я уважаю чужую веру, в том числе их (он показал на атеистов). Вера – это священное. Вера неприкосновенна. Вера дороже жизни. Никогда не посмею я поднять руку на самую безумную из чужих вер, ибо, чтобы убивать и умирать во имя безумия, надо веровать очень сильно, а я завидую людям, которые верят сильнее меня. В конечном счете получится, что я поднял руку на них из зависти, и я буду великим грешником и ничтожным человеком. Нет уж, люди, которым я завидую, для меня – святые, я смиряюсь перед ними и молюсь на них. И становлюсь лучше.

– Тебе это зачтется, – пробормотал один из Атеистов. – Только ты бы и нам помог. Глядишь, еще больше зачлось бы.

Прохожий вдруг суетливо пошел от них, виновато улыбаясь.

– Нет. Нет, – говорил он на ходу. – До свидания. Я спешу. Забудьте мое имя.

– О Господи! – возопил Баранов, завидя черную дверь храма. – Иисусе Христе! Дал бы ты мне такую силу, чтобы всех этих… убийц поганых перебить! Как Самсону!

И был услышан.

Кристальная ясность и четкость пришла вдруг в мутную от отчаяния голову Баранова. Слегка шевельнув руками, он сбросил с себя Агрессивных Атеистов, и они, словно чурки, покатились вниз по ступеням. Спутники его в зеленом недоуменно вытаращились на него, потом друг на друга, а потом тоже ринулись вниз по ступеням к безопасности.

– Сейчас, – сказал он, немного подумав. – Погожу тебя разрушать. Сначала бы надо этого Иуду… привести к общему знаменателю. Ах, негодяй! Ну, ничего, сейчас ты у меня получишь, Сальери долбаный… – И он погнался за удаляющимся прохожим и догнал того в несколько секунд.

– Куда, Иуда? – грозно крикнул он, поравнявшись с Олегом Борисовичем Уколовым. – Думал уйти от возмездия?!

– Не надо! – вскричал прохожий. – Я ничего не сделал! Ведь я не стал им помогать!

Но Баранов без лишних слов с недоброй улыбкой схватил прохожего за шею и поверг на асфальт ниц, готовясь поставить ему ногу на спину.

И внезапно Баранов сам кубарем полетел на асфальт. Ощущение было такое, будто ему дали некий огромный щелчок, от которого мир завертелся вокруг Баранова, как вокруг оси. И громовой голос раздался в его ушах: «Ты не смог снизойти к слабости другого! Как же Я снизойду к безграничной твоей слабости?!»

Опомнился Баранов не скоро. Прохожего нигде не было. Баранов с трудом поднялся на ноги и почувствовал, что от его небесной силы не осталось и следа, – он снова был обычным человеком.

От храма приближались двое в зеленом. За ними гналась толпа Агрессивных Атеистов. Когда зеленые поравнялись с Барановым, он протянул им руки. Они схватились за руки и побежали уже втроем – прочь отсюда, к населенным кварталам Города Скрещения Путей.

Так, втроем, держась за руки, Баранов и двое спасенных добежали до людных мест, влетели в ближайшую мусульманскую мечеть (предварительно сбросив у порога башмаки) и заорали во весь голос:

– Правоверные! Помогите, ради Аллаха! За нами гонятся! Они из АА! Хотели нас принести в жертву своим гнусным идолам!

Толпа мусульман смешалась. Из нее вышел огромный чернобородый детина (должно быть, скрытый экстремист: складки халата явственно обрисовывали кинжал у него за поясом) и завращал глазами.

– Где эти вонючие шакалы? – деловито спросил он.

– Там! Там! – кричали Баранов и его спутники. – Они преследуют нас, ибо мы во имя Аллаха сразили четырех из них.

Тут в арке входа в мечеть появились Агрессивные Атеисты, естественно, не снявшие обуви. При виде такого кощунства толпа мусульман зарычала.

– А-а, отродья Иблиса! – завопил чернобородый. – Вперед, правоверные, во имя Аллаха и пророка его! Абдулла, сбегай за угол – там сикхская молельня! Они хоть и неверные шакалы, но боевые ребята. Они нас поймут… Алла-а бисмилла-а!!!

И с этим воплем чернобородый первым кинулся на проклятых шакалов.

* * *

Через боковой вход выбравшись из мечети, Баранов и его спутники в зеленом вышли в проулок между ритуальными хижинами шаманствующих сект и даосским храмом и впервые оглядели друг друга.

– Кто вы такие? – спросил Баранов.

– Мы – члены секты Святодрева, – с некоторой гордостью ответил один из них, одергивая свои зеленые одежды. – А имя мое – Хмель, а брата моего – Тополь. От мирских же имен мы отреклись.

– Хм… – неуверенно сказал Баранов. – Новая секта?

– О нет, не новая! Она существует уже три месяца.

– Ну ладно. Я пойду.

– Нет! – вскричал Тополь. – Куда это ты, христианин? Мы тебя еще не отблагодарили за наше спасение. Сейчас мы пойдем к нашему Пророку. И он тебя чем-нибудь одарит. Он ведь чудотворец.

«Много тут этого добра, чудотворцев-то, – подумал Баранов. – И сект этаких тоже много». Однако в душе его проснулось любопытство. Он никогда не видел живого Пророка.

– Мне домой надо, – уже сдаваясь, просительно сказал Баранов. – Меня дети ждут, жена ждет.

– Нет, нет! – сказал Хмель, твердо беря Баранова за руку. – Сначала – к нам. Потом – куда угодно.

Тополь взял Баранова за другую руку, и они торжественно и чинно пошли по улицам Города Скрещения Путей; Они миновали квартал пагод и Подземные Храмы Землепоклонников и вошли в небольшой переулок, где располагались маленькие европейские секты. В конце переулка Баранов увидел дом, невзрачный и потемневший от времени, но до такой степени увитый растительностью, что за пышной листвой нельзя было разглядеть старого, выщербленного кирпича. Баранов понял, что это – резиденция Святодрева.