Текст книги "Поиск-90: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Сергей Щеглов

Соавторы: Андрей Мешавкин,Леонид Бекетов,Евгений Филенко,Юрий Уральский,Юрий Попов,Владимир Киршин,Лев Докторов,Евгений Тамарченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

– Эй, мужики, помогите!

Мужчина и Колесов остановились. Колесов что-то сказал мужчине, и тот, утвердительно кивнув, достал сигарету и стал чиркать спичкой. Колесов направился в нашу сторону.

Патрушев сел за руль и дал газу. Мы с Колесовым налегли на багажник.

– Кто это? – спросил я.

– Назвался Дмитрием Петровичем. Сказал, что есть дело и что якобы Кривой за меня просил.

– Что он еще говорил?

– Сказал, что жить теперь я буду в другом месте.

– Будь осторожен. Мы все время рядом. Связь по телефону Пискунова.

– Постараюсь, – Колесов улыбнулся. – Ну, взяли…

Мы подналегли, и машина выскочила на дорогу.

Мужчина стоял и курил.

– Вас подвезти? – спросил я. – В знак благодарности…

– Ехай, ехай, – Дмитрий Петрович махнул рукой. – Ездоки…

Я сел в машину, и вскоре мы были уже на центральной улице города. Но там, на окраине, остался Ханов с ребятами, и они должны были довести Колесова и «Дмитрия Петровича» до места.

В отделе, прямо в дежурке, меня встретил Пискунов.

– Ну, что?

– Все в порядке.

– Кто же это такой?

– Поживем – увидим. Но похоже, что карась крупный.

– Не сорвалось бы, – озабоченно сказал Пискунов.

– Теперь не сорвется. – Я рухнул на стул и устало вытянул ноги. Все тело била нервная дрожь.

Раздался телефонный звонок. Пискунов сдернул трубку. Разговор длился недолго.

– Этот мужчина привел Колесова в дом номер шесть по переулку Сивенскому.

Еще через пятнадцать минут мы знали, что по указанному адресу живет Мигалева Авдотья Поликарповна, 1910 года рождения. Проживает здесь около года. Купила этот дом одиннадцать месяцев назад. Приехала на станцию Гора из Куйбышевской области. Причина приезда неизвестна.

Наконец пришел Ханов. Вид у него был усталый.

– Ну, братцы, завертелось, – сказал он. – Теперь только поворачивайся.

– Мы задержали Сидорова, – сообщил Пискунов.

– А у тебя нераскрытых краж нет, Григорий Иванович? – словно бы не реагируя на сообщение Пискунова, спросил Ханов.

– Краж? – как-то странно посмотрел на него Пискунов.

– Ну да, – кивнул Ханов. – Крупных краж.

– Одна висит, – признался Пискунов. – А ты откуда знаешь? Ребята мои рассказали?

– В универмаге? Да?

– А ты что тут допросы устраиваешь? – деланно возмутился Пискунов. – Если и в универмаге, то какое это имеет отношение к Сидорову?

– Мне кажется, самое прямое, – без всякого смущения ответил Ханов. – Мы тут с твоими оперативниками прикинули… Кривой-то – вор!

– Постой, постой, – прервал его Пискунов. – Ты… Ты имеешь в виду… Когда Терентьев ездил в Горноуральск?

– Двадцать первого декабря, – подсказал я.

– Кривой ходил в гараж к Терентьеву двадцатого… – как бы сам с собой размышлял Пискунов. – А в ночь с двадцатого на двадцать первое… Утренних и ночных поездов в сторону Горноуральска у нас нет. Рейсовых автобусов… Значит, пришлось бы ехать на вечернем… Интересно?..

– Помолился? – усмехнулся я, глядя на взволнованное лицо Пискунова.

– А ведь Ханов прав, – наконец сказал Пискунов. – Кража-то из универмага была у нас в ночь с двадцатого на двадцать первое. Утром, часов в семь, обнаружили. Всего на сумму более пятнадцати тысяч рублей. И что самое интересное – кража была явно по наводке. В эту ночь работала только автономная сигнализация. Но звонок не прозвенел. Как потом выяснилось, его просто-напросто отключили.

– Сидоров! – не то подсказал, не то спросил Ханов.

– Вот мы его и спросим. – Пискунов снял телефонную трубку. – Приведите ко мне Сидорова, – попросил он, и вдруг лицо его побагровело. – Что?! – закричал он в трубку. – Ну и дела! Скорую вызвали? Хорошо. Я сейчас спущусь.

Пискунов швырнул трубку на аппарат.

– Что там? – спросил я.

– Да ничего особенного, – уже более спокойно ответил Пискунов. – У Сидорова глубокий обморок. Вызвали скорую. Отводятся…

– Отводятся, – кивнул Ханов. – Молодой… Это у него на нервной почве. Такое иногда бывает. Не смертельно.

– Спасибо. Успокоил. – Пискунов вышел из кабинета.

В половине девятого вечера позвонил старший группы наблюдения и сообщил, что из дома Мигалевой вышел Колесов.

– Что делать? – спросил он.

– Подстрахуйте его, – приказал я.

– Куда это он направился? – заволновался Ханов.

– Должен позвонить, – я почувствовал, что волнение Ханова передается и мне.

Воцарилось напряженное молчание. Ждали звонка. Колесов позвонил через двадцать две минуты.

– Жду вас у кинотеатра. В моем распоряжении не более получаса.

– Едем, – кивнул я Ханову. Колесов топтался у кинотеатра.

– Привет, – нагнулся он к дверце машины. – Подвезете?

– Давай, садись, – усмехнулся Ханов.

Колесов влез в машину.

– В общем, так, – начал он. – Еду… в пионерский лагерь. Приказ «Дмитрия Петровича». Кстати, кличка у него Сивый. Я слышал, как хозяйка его называла. Авдотьей зовут.

– Дальше, – поторопил я.

– Пионерский лагерь называется «Металлург». Там работает сторожем некий Сидоров. Вернее, работал. Сивый знает, что его сегодня задержали и увезли в милицию. Авдотья ходила в универмаг на разведку. Сам Сивый нетранспортабелен. Едва ходит. Не то подвихнул, не то растянул ногу. Распухла. Кровоподтек на опухоли свеженький. Значит, повредил ногу не раньше, чем сегодня ночью. Я сам накладывал ему водочный компресс, так что хорошо разглядел.

– На кой черт ты едешь в лагерь, если Сидорова там уже нет? – спросил Ханов.

– А он и не нужен. В колодце, рядом со сторожкой, спрятаны кое-какие вещи. Мне велено их достать и привезти сюда. Все это я должен обтяпать в течение ночи. Туда на автобусе до соседнего города, там восемь километров пешком до лагеря. В сторожке возьму лыжи и обратно по речке до самой станции Гора. Ждут они меня к четырем-пяти утра. Похоже, собираются менять место жительства. Как я понял, Авдотья еще утром сходила на вокзал за билетами.

– Но как ты изымешь вещи, если в лагере находится сторож? – спросил Ханов.

– В «Металлурге» сторожа нет. Отчим Сидорова лежит в больнице.

– Вот черти! – хлопнул себя по колену Ханов. – И это знают!

– Они даже знают, что в соседнем лагере дежурит алкаш. Поливанов его фамилия. Так он всегда пьян. Опасности от него никакой. Ну, а если возникнут непредвиденные обстоятельства, велено трахнуть его по чердаку. И всего делов.

– Значит, делаем так, – сказал я. – В лагерь ты не едешь. Туда поедет опергруппа и изымет все барахло. Тебя же отвезем в дом моего родственника. Пока там отсидишься. А этого «Дмитрия Петровича» задержим сегодня же вечером.

– А повод? – спросил Колесов.

– А разве не он был сегодня ночью в поселке Лесное у Красноперова? – вопросом на вопрос ответил я. – Не там ли он повредил ногу, прыгая с поезда? Он ведь не на станции садился. Собака нас вывела в лес. Значит, и сходил с поезда не на станции Гора, а где-то на перегоне. В его возрасте прыгать на ходу занятие не безопасное.

– А кроме всего, – галоши, – подсказал Ханов. – Сдается мне, что лаковые туфли, которые видела Смолина в Горноуральске, и отпечатки, обнаруженные нами в Лесном, на месте убийства Красноперова, – обувь одного покроя.

– Кстати, что курит твой «Дмитрий Петрович»? – спросил я.

– Сигареты «Памир».

Отправив Пискунова к прокурору района, мы с Хановым решили прикинуть план задержания Сивого. К самому нашему возвращению в отдел опергруппа уже закончила проверку Мигалевой и ее жильца «Дмитрия Петровича». Выяснилось, что фамилия у него Епифанов, зовут Митрофан Игнатьевич. Работает истопником в местном приходе. Мигалева тоже устроилась в церкви. Продает свечи и крестики.

Теперь следовало тщательнейшим образом изучить дом Мигалевой. Он стоял в переулке и своими огородами выходил на межу следующего участка, таким образом был как бы зажат между огородами домов, находившихся на параллельных улицах и противоположного переулка. Весь приусадебный участок был равен примерно девятнадцати-двадцати соткам, и, если заходить к дому со стороны огорода, необходимо было преодолеть расстояние не менее семидесяти-восьмидесяти метров голого, как ладонь, пространства.

Сам дом представлял собой крытую наглухо усадьбу. В двадцати метрах от дома притулилась к забору соседнего огорода небольшая банька с предбанником и поленницей дров.

– Прямо рыцарский замок! – произнес Ханов. – Да еще собачка… Поднимет лай, вой…

Вернулся Пискунов.

– Ну, как? – чуть ли не в голос спросили мы.

– Получено разрешение на задержание и производство обыска, – сообщил он. – Прокурор сам обещал туда подъехать.

– Тогда присоединяйся, – предложил я. – Мы тут маракуем, с какого боку подступиться. Колесов говорит, что видел у Сивого в доме ружье. Тут, сам понимаешь… Кто его знает, как все может обернуться. Жертвы нам ни к чему.

– Давайте сделаем так, – Пискунов склонился над схемой. – Двое моих ребят пойдут вот сюда, – он показал на сарай соседнего дома. – Здесь живет Лебедев. Я его хорошо знаю. Вот через его двор и пройдем. Отсюда самый короткий и незаметный путь на зады усадьбы Мигалевой. Значит, со стороны огорода мы ему путь отрежем. Да и вряд ли он решится с больной ногой…

– Нет уж, нет уж! – запротестовал Ханов. – Авось да как-нибудь… Уволь, Григорий Иванович! Мы привыкли ходить наверняка. Если брать – то накрепко. А всякие там фифти-фифти – это, извини, для дураков.

– Уговорил, – засмеялся Пискунов. – Разве ж я против?

– Теперь надо решить, как пойдем, – сказал я. – В открытую или…

– Вопрос не простой, – согласился Пискунов. – Выламывать ворота дело неблагодарное. И, право, даже как-то нелепо.

– Может, попросить того же Лебедева? – предложил Ханов. – Огороды у них рядом, друг друга знают…

– Ты на часы посмотри, – я постучал по циферблату. – Ну с какой стати он попрется в десять вечера к Мигалевой?

– И все-таки стоит с ним поговорить, – поддержал Ханова Пискунов. – Нам бы только во двор войти, а там…

– Хорошо, – я тоже согласился с доводами Пискунова. – Возьмешь Лебедева на себя.

Ровно в двадцать два тридцать мы выехали из отдела. Группа задержания состояла из семи человек, включая нас троих. В машине находилось пятеро. Двое из группы наблюдения должны были присоединиться непосредственно возле дома.

Ехали молча. В такие минуты трепаться не о чем.

За квартал от дома Мигалевой остановились. Здесь нас встретил участковый Анохин.

– Ну, как? – спросил Пискунов.

– Тихо. Кажись, спят…

– Тогда пошли, – я махнул рукой.

От нашей группы отделились участковый Анохин и молоденький оперативник. Они должны были проникнуть на зады усадьбы со стороны соседнего дома. Сам хозяин, Лебедев, стоял рядом.

– Значит, как договорились, Андрей Сергеевич? – спросил у него Пискунов.

– Да, – кивнул Лебедев.

– Твоя задача ограничивается лишь тем, чтобы Мигалева открыла ворота. Никакой самодеятельности!

Пройдя по улице, мы свернули в Сивенский переулок. Дом Мигалевой черной громадиной возвышался среди снежной белизны, ярко освещенной луной. В окнах света не было. Осторожно, стараясь не скрипеть снегом и прячась в тени забора, мы подошли к воротам и, встав по обеим их сторонам, перевели дыхание.

– Ваша очередь, – я взял Лебедева за локоть и кивком головы показал на окна.

Помедлив мгновение, Лебедев направился к палисаднику. Перегнувшись через штакетник, постучал в наличник окна. Во дворе сразу же надрывно залаяла собака.

Почти одновременно в одном из окон вспыхнул свет. Ровный желтый квадрат лег на сугроб снега, и хотя с нашей стороны не было видно окна, но по колыханию тени на освещенном участке можно было догадаться, что отодвинули занавеску.

– Авдотья Поликарповна! Это я, Лебедев! Сосед твой! Выдь на минутку! – громко, чтобы его услышали за двойными рамами, крикнул Лебедев и сразу же направился к воротам.

Собака гремела цепью и хрипло лаяла. Лебедев нарочито громко сморкался и откашливался.

Наконец во дворе послышались шаги и женский голос прикрикнул на собаку. Шаги приближались и вскоре слышны были у самых ворот.

– Тебе чего, Андрей Сергеич? – спросила Мигалева, не открывая ворот.

– Рубанок твой жилец брал на днях. Так это…

– Позднее не мог? – раздраженно спросила Мигалева.

– Так я это… – промямлил Лебедев. – Сама ведь знаешь, до скольки работаю. Ты уж извиняй…

– Шляются… шляются… – пробурчала Мигалева. – Щас вынесу. Погоди…

Шаркающие шаги удалились.

Прошло минут пять, прежде чем Мигалева вновь вернулась к воротам.

– Шляются… шляются… – ворчала она. – Ни днем, ни ночью покоя нет… Полуночники… Рубанок ему подавай… До утра подождать не мог…

– Так утресь он мне и нужон, – оправдывался из-за ворот Лебедев.

– Ладно, щас отопру, – немного смягчилась Мигалева.

– Я уж и сам думал… Неудобно в такую познь… – бубнил Лебедев. – Извиняй уж… Куда денешься… Приспичило…

– Ох-хо-хо… – вздохнула из-за ворот Мигалева. – Отпираю… Отпираю…

Загремели запоры. Звякнул цепью и глухо стукнулся о доски ворот металлический баут. Скрипнув петлями, ворота приоткрылись, и в узкой щели показался вначале краешек рубанка, а затем и рука Мигалевой, державшая его.

Пискунов, стоявший ближе всех, резко схватил Мигалеву за руку и мгновенно вытащил ее на улицу.

– Где Сивый? – тихо, почти шепотом спросил я. Мигалева все еще не могла прийти в себя от неожиданности и только рукой показывала в черную пустоту ворот.

Я кинулся во двор, на ходу доставая фонарик. Собака кубарем бросилась в мою сторону, заливаясь злобным лаем. Ханов, следуя за мной по пятам, скинул с себя пальто и рывком бросил его на пса. Собака рычала, но не могла освободиться из сильных рук Ханова. Схватив замотанную в пальто собаку, тот затолкнул ее в конуру и захлопнул дверцу.

Какая-то тень метнулась за моей спиной в сторону ворот, ведущих в огород. Почти мгновенно они распахнулись, и в проеме, освещенном луной, я увидел мужскую фигуру. Она сейчас же исчезла, и одновременно раздался ружейный выстрел. Кто-то вскрикнул.

– Сивый! – крикнул я на ходу Ханову и бросился к воротам.

Раздался пистолетный выстрел. Потом еще…

Выскочив в огород, я увидел стоявшего возле сарая участкового Анохина. Он держал пистолет, а левой свободной рукой поддерживал молоденького инспектора уголовного розыска.

– Где он?..

– В бане, – мотнул головой Анохин.

Инспектор скрипел зубами.

– Что с ним? – подбежал к нам Пискунов.

– В руку он меня зацепил, – сквозь стиснутые зубы сказал инспектор. По его ладони стекали крупные струйки черной при лунном свете крови и капали в снег.

– В машину и в больницу! – приказал Пискунов.

Мы стояли за сараем и были в полной безопасности. Но так бездействовать было нельзя. Необходимо что-то предпринимать, а для этого следует занять исходные позиции. Мы знали, что в глубине огорода, у самой межи, находился Патрушев с напарником. Туда путь Епифанову мы отрезали. Вырваться он не мог. Да Епифанов и сам, очевидно, понимал всю безвыходность своего положения.

Я медленно вышел из-за сарая и сейчас же скорее почувствовал, чем увидел, как в двери предбанника блеснул освещенный луной ствол ружья. Сделав два быстрых шага, я бросился на землю между сугробом и стеной двора. Одновременно грохнули два выстрела дуплетом. Снег брызнул в глаза. Дробь россыпью ударила по металлическим листам голой от снега крыши.

«Пронесло… – облегченно вздохнул я и тут же подумал о Ханове и Пискунове. – Что же они медлят? Пока Сивый перезаряжает-ружье…».

Но они уже были рядом.

– Кажись, целы… – усмехнулся Ханов. – Что будем делать?

Когда стреляют из дробового ружья – это всегда опасно, если расстояние небольшое, вот как сейчас – тридцать пять-сорок метров. Дробь уже рассеялась и потеряла кучность, но убойная сила еще высока. Тут одной дробины хватит с лихвой. И тогда все… А сколько их в патроне…

– Слушай, – повернулся я к Ханову. – Слетай к Мигалевой. Узнай, сколько у него патронов.

Ханов молча перевернулся на живот и пополз к воротам. Вскоре он встал в полный рост и исчез во дворе.

Вернулся он тем же способом.

– Она говорит, что полный патронташ. И еще в карманах…

– Если полный, то двадцать четыре, – подвел итог Пискунов. – Плюс карманы…

– Так он сутки может оборону держать, – невесело заметил Ханов.

– Сутки мы ждать не можем.

– Тогда давайте шевелить мозгой, – торопил Ханов.

Но торопиться было нельзя. По горькому опыту подобных случаев я это знал.

– Может, предложить ему почетную сдачу? – спросил Пискунов.

– Это как? – не совсем понял Ханов. – Почетную?..

– Прекратить сопротивление, – пояснил Пискунов.

– Предложение не лишено смысла, – согласился я. – Можно попробовать…

Ханов лег на спину и, набрав полные легкие воздуха, крикнул:

– Епифанов, мы предлагаем вам прекратить сопротивление!

Он не успел договорить. Из бани блеснули две вспышки и грянуло два выстрела. Дробь с визгом прошла над нами.

– Договорились… – усмехнулся Пискунов.

– В одной из стен бани, как раз напротив входа, имеется отдушина для выпуска излишков пара, – вспомнил Ханов. – Надо, чтобы Патрушев…

– А вон он. Уже там, – сказал Пискунов. – Рукой машет… Разбирают изгородь… Взяли жердь… – комментировал Пискунов. – Засовывают в отдушину… Молодцы. Они дают понять Епифанову, что в бане ему делать нечего. Если сунется, сразу попадет под обстрел.

– Епифанов! – донесся до нас приглушенный голос Патрушева. Очевидно, он кричал в отдушину. – Вы окружены! В ваших интересах прекратить сопротивление!

Наступила тишина. Мы прислушивались. Сивый зло выругался. Упало и покатилось ведро.

– В вашем распоряжении тридцать секунд! – крикнул Ханов.

И снова тишина. Ханов, включив подсветку, глядел на табло электронных часов.

– Все! – наконец крикнул он.

– Больно быстро у вас время тикает! – огрызнулся из предбанника Епифанов.

– Персонально для вас, уважаемый Митрофан Игнатьевич! – крикнул весело Ханов. – Дополнительно пятнадцать секунд! – Он вытянул руку с часами и стал громко считать: – Двадцать один… двадцать два… Время тикает… Двадцать четыре…

Мы прислушивались.

– …двадцать четыре… – кричит Ханов, доставая из кармана пистолет – И… тридцать… – Он громко щелкнул затвором, досылая патрон в патронник.

Словно эхо, в морозной тишине ночи, вслед за щелчком хановского пистолета, раздалось характерное клацанье автоматного затвора. Это уже Патрушев.

– Уговорили! – крикнул из предбанника Епифанов. – Аргументы убеждают…

– Выбросьте ружье и выходите, – сказал Пискунов. – И без шуток!

Дверь предбанника медленно отворилась. Ружье упало в сугроб. Через мгновение показался и сам Епифанов. К нему тут же подбежали Патрушев и находившийся с ним инспектор уголовного розыска. Подошли и мы. Сняли с Епифанова патронташ, выгребли из карманов патроны.

– Давайте в дом. Будем начинать обыск, – поторопил я. – И так провозились…

Дом Мигалевой состоял из четырех комнат и кухни. Это были добротные, но как-то уж очень скромно, словно бы наспех, ненадолго, обставленные хоромы. Стены большой комнаты сплошь увешаны иконами. В углу, под образами, горела лампада. Пахло ладаном, расплавленным воском и еще чем-то, вызывавшим неосознанную тревогу. Странный дом.

Мигалева стояла возле жарко натопленной русской печи, прислонившись к ней спиной и сложив на груди руки. Взгляд ее, тяжелый и злой, выражал растерянность и смятение. Резко подняв глаза, она мельком взглянула на вошедшего Епифанова, и лицо ее стало бледным, губы плотно сжались в полоску, едва различимую на лице.

Голова Мигалевой была покрыта черным платком с черной же бахромой, который свисал с ее худых и острых плеч чуть ли не до самого пола.

За столом сидел незнакомый мне мужчина пожилого возраста с почти лысой головой.

Заметив нас, он встал.

– А, Григорий Иванович, – обратился он к Пискунову. – Все закончилось успешно?

– Почти, – кивнул Пискунов. – Вот только Скрябин…

– Да, я знаю, – ответил мужчина. – Но у него ничего страшного. Так, царапина. Дробью слегка задело. Я узнавал в больнице.

– Знакомьтесь, – Пискунов повернулся в нашу сторону. – Прокурор района Ивашов Николай Игнатьевич.

– Очень приятно, – протянул нам по очереди руку Ивашов. И, глянув на свои карманные часы, добавил: – Давайте начинать обыск. Время, правда, позднее, но, учитывая серьезность дела, я разрешаю вам провести обыск ночью. Товарищ Пискунов, предъявите Мигалевой и Епифанову постановление.

Пискунов раскрыл папку и, достав оттуда два листа бумаги, протянул один из них Епифанову. Это, к нашему удивлению, оказалась санкция на его арест. Очевидно, прямо здесь, в доме Мигалевой, Ивашов изменил свое первоначальное решение о предварительном задержании Епифанова.

Взяв дрожащими руками бумагу, близоруко щурясь и шевеля губами, Епифанов стал читать постановление. По мере чтения лицо его становилось пунцовым, на скулах запрыгали желваки. Он с трудом переводил дыхание, делая судорожные движения всем своим нескладным телом. Но испуга в нем не было.

– Я это… не подпишу, – твердо сказал Епифанов и вернул бумагу Пискунову.

Пискунов вспыхнул, но, перехватив предостерегающий взгляд Ивашова, взял себя в руки.

– Кроме прочего, гражданин Епифанов, мы обязаны произвести у вас в доме обыск. Это и вас касается, – повернулся Пискунов к Мигалевой. – Поэтому прошу слушать внимательно.

Он медленно, чеканя каждое слово, прочел постановление на производство обыска. Выждав некоторое время, как и подобает в подобных случаях, Пискунов предложил Мигалевой и Епифанову добровольно выдать предметы и вещи, которые имели отношение к интересующему нас делу. Но ответом было молчание.

Перед обыском мы решили, что будем искать галоши, лакированные туфли, окурки и сигареты, а также все, что могло попасть к Епифанову в период его «тесного» общения с Красноперовым-Кривым.

Ивашов встал.

– Приступайте к обыску. Понятых прошу быть внимательными…

Разбившись на пары, мы приступили к долгой и кропотливой работе.

Кто никогда не участвовал в подобном, не может представить, насколько это изнуряющий труд. Любая мелочь, даже, на первый взгляд, незаметная и, казалось, не имеющая отношения к делу, может все поставить с ног на голову, дать новый импульс в расследовании дела, навести на след и, в конечном итоге, привести к благополучному и скорому его завершению.

Обыск требует полной самоотдачи и безусловной добросовестности каждого работника милиции, принимающего участие в нем, потому что халатность одного может свести на нет усилия всего коллектива, а порой и загубить дело.

Уже три часа работала группа. Я все это время внимательно наблюдал за Епифановым и Мигалевой. Они ничем не выдавали своего волнения. Вели себя внешне спокойно.

– Или у них железная выдержка, или все это время мы проводим напрасно, – шепнул я Ивашову.

– Надо искать… – Ивашов неопределенно кивнул головой.

Еще час прошел в бесплодных поисках. Проверили все. Заглянули в каждый уголок дома и двора. Перевернули все сено на сеновале, весь картофель в погребе. Простучали каждую половицу, перегородку и икону. Обследовали печь и чердак. Пусто.

Тревога наша росла. А тут еще Мигалева, черт ее дери, подлила масла в огонь. Медленной, величавой походкой подошла к иконе, висевшей в углу, и, поправив прогоревший фитиль в лампаде, троекратно перекрестилась, давая тем самым понять, что бог видит, кто кого обидит.

– Нет на нас греха! – Мигалева склонила голову. – Господь да покарает всех обидящих и ненавидящих нас. О распенших Тя моливыйся любодушне Господи и рабом твоим о вразех молитися повелевый, ненавидящих и обидящих нас прости и от всякого зла и лукавства ко братолюдному и добродетельному настави жительству, смиренно мольбу приносим: да в согласием единомыслии славим Тя единого человеколюбца… – Упав на колени перед образами, Мигалева неистово перекрестилась, закинув назад в исступлении голову и еще, и еще раз осеняя себя крестным знамением.

– Перестаньте! – не выдержал Ханов.

Мигалева замерла в согбенной позе. Лицо Епифанова оставалось спокойным, застывшая полуулыбка скривила губы.

Обыск ничего не дал. Даже галош и окурков, которые служили неопровержимой косвенной уликой, найти не удалось. Продолжать обыск не имело смысла, все выглядели совершенно усталыми и удрученными. Надо было возвращаться в отдел.

Оставив в доме Мигалевой милиционера, мы сели в машины. Захлопнулись дверцы, и водители нажали на стартеры.

Медленно, переваливаясь с боку на бок, с трудом преодолевая сугробы, машины прошли метров триста по темной, кое-где освещаемой редкими фонарями улице.

Неожиданно идущая впереди машина остановилась. Из нее выскочил Ханов и бегом направился в нашу сторону.

Я приоткрыл дверку. Ханов, переводя от быстрого бега дыхание, выдохнул:

– Давай… назад… Мы не все осмотрели…

– Как не все?

– Будка!.. Собачья будка!..

– Включите свет! – приказал я и сразу же посмотрел на Епифанова. На этот раз лицо его было бледным, а руки, лежавшие на коленях, судорожно скребли штанины брюк.

– Сдавай обратно, – Пискунов хлопнул шофера по плечу.

Машина, не разворачиваясь, стала сдавать задом. Ханов побежал к своей, а она последовала за нами. Мы вошли во двор. Собака ворчала в будке.

– Мигалева, уберите пса, – попросил Ивашов.

Осветив внутренности будки фонариком, мы убрали подстилку и разгребли солому. Под ними находились свежеструганные доски.

– Двойное дно, – констатировал Патрушев.

– Понятых просим подойти, – Ивашов махнул рукой. – Вскрывайте…

Доски со скрипом отлетели в сторону. На дне собачьей будки лежало несколько свертков.

Пискунов достал один из них и осторожно развернул. При свете карманных фонарей желтым цветом блеснуло золото.

– Откуда у вас эти вещи, Епифанов? – спросил Пискунов. – Если можете, объясните…

– Я после… Не здесь…

Тем временем из конуры извлекли остальные свертки. В некоторых из них находились плотные пачки денег. Всего около шести тысяч рублей.

В самом углу конуры, завернутая в цветастую тряпку, лежала финка с черно-белой пластмассовой ручкой и бронзовым кольцом.

Ханов осторожно упаковал ее.

– Авдотья Поликарповна, – подошел к Мигалевой Пискунов, – может, вы нам скажете, где остальные вещи? Ведь все равно найдем…

– Не трогайте ее. Я все велел сжечь, – произнес Епифанов.

Мигалева, не слушая его, оттолкнулась спиной от стены и молча пошла к воротам, ведущим в огород.

Пройдя метров пятнадцать по тропке в сторону бани, она остановилась и стала разгребать ногой снег.

– Здесь… – Мигалева отошла в сторону.

Разбросав снег, Патрушев достал из сугроба сверток. Осветили его фонариком и развернули. В свертке находились две почти новые рубахи и… галоши!

Епифанов с укоризной, но без злобы посмотрел на Мигалеву.

– Эх, дура ты, дура… – только и сказал он.

В отдел приехали, когда уже брезжил рассвет.

Еще в машине я мысленно прикинул возможные варианты допроса Епифанова и его «боевой подруги», но ни один из них, на мой взгляд, не подходил.

Доказать убийство Красноперова мы еще, с некоторой натяжкой, могли. А вот Кругловой… Здесь было все довольно шатко. Во всяком случае, требовалось провести экспертизу по отпечаткам пальцев и окуркам, найденным в Горноуральске, но на это требовалось определенное время. Его-то у нас как раз и не было. Епифанов волк стреляный, и его за просто так не возьмешь. Безусловно, он мог признаться, что двадцать шестого декабря ездил в Горноуральск, но о причине своей поездки мог нагородить что угодно. Попробуй проверь… Красноперов мертв… В общем, этим Епифанова в угол не загнать. Не хватает фактов. Лучше начинать с убийства Красноперова. Легонько потянуть за ниточку. Осторожненько потянуть. Но уж потом не выпускать ее из рук, держать крепко, разматывая весь клубок.

Хотели допрашивать сразу по приезде, но непредвиденные обстоятельства заставили на некоторое время отложить допросы Епифанова и Мигалевой.

Войдя в кабинет Пискунова, мы увидели огромную кучу вещей, сваленных прямо на полу.

– Что это? – не скрывая удивления, спросил Пискунов у дежурного по отделу.

– Так вы же сам, товарищ майор… приказали…

– Да ведь это же с пионерского лагеря! – воскликнул Ханов. – Заначка Сидорова!

– Так точно, – подтвердил дежурный. – Нашли в колодце. Вот и ярлык…

На ярлыке было написано: «Шуба женская. Размер 48-2. Артикул 2007(1) ГОСТ—79». Сбоку синей пастой, по всей видимости шариковой ручкой, выведено: «Цена 2359 руб.».

Я протянул ярлык Пискунову.

– Да это же… – глянул на ярлык Пискунов. – Это же… из универмага! Где Сидоров?

– Отдыхает, – ответил дежурный. – Привести?

– И немедленно! – поторопил Пискунов.

Привели Сидорова.

– Подумал? – спросил Пискунов.

– Да… – кивнул Сидоров.

– В обморок падать не будешь?

– Постараюсь, – Сидоров вымученно улыбнулся.

– Эти вещи тебе знакомы? – Пискунов махнул рукой в угол.

– Н-нет… – Сидоров замотал головой.

– В колодце… возле сторожки… – исподлобья глянул на Сидорова Пискунов.

– Да, – неожиданно признался Сидоров, и лицо его пошло пятнами.

– А теперь давай по порядку, – Пискунов сел за стол и достал из ящика протокол допроса.

– Вам известна кличка Сивый? – спросил я.

Сидоров молчал. Молчание длилось несколько мгновений. Наконец он не выдержал.

– Когда это случилось?

– Что вы имеете в виду? – не понял я.

– Убийство Кри… Красноперова…

– В ночь с двадцать девятого на тридцатое декабря.

– Я так и знал. – Сидоров тяжело вздохнул. – Предупреждал Витьку – с монашкой шутки плохи.

– Какая такая монашка? – спросил Ханов.

– Ну… эта… Авдотья. Мне ее Витька в церкви показывал. Она мне сразу не понравилась.

– Так, интересно. Выходит, вы видели Авдотью в церкви. А кличка Сивый вам известна? – напомнил я.

– Нет.

– Зачем Красноперов ходил в церковь?

– У него там была назначена встреча…

– Какая? С кем?

– Я не знаю.

– А что объединяло Красноперова с «Монашкой»?

– Один раз по пьянке Витька сказал мне, что Авдотья приехала сюда за песком…

– Каким песком? – встрепенулся Пискунов. – Золотым? Поконкретнее можете?

– Нет. Все…

– Вам приходилось видеть «Монашку» с кем-либо еще, кроме Красноперова?

– Да. Двадцать девятого. Вечером. Возле базара…

– Во сколько?

– Часов в семь… Я в лагерь поехал. Дежурить… А она с мужиком.

– Вы можете описать приметы мужчины? – спросил Ханов.

– Высокого роста. Лет пятьдесят… Белый полушубок… Унты… Все…

– Раньше этого мужчину вам не приходилось видеть? – спросил я.

– Нет.

– А с Красноперовым когда в последний раз встречались?

– Ну… это, – Сидоров кивнул на гору вещей. – В этот самый день.

– Двадцать первого? – уточнил Пискунов. – В день кражи?

– Выходит, так, – согласился Сидоров.

– Он звонил вам в лагерь?

– Да. Каждый день.

– И двадцать девятого?

– И двадцать девятого, – подтвердил Сидоров. – Я тогда Витьке сказал, что к нему приехали из Горноуральска.

– Ну, а кража, – напомнил Пискунов. – К кем вы были в магазине?

– Вдвоем с Витькой, – не подымая головы, ответил Сидоров. – Я знал, что сигнализация испортилась. Тогда мы и решили… В ночь с двадцатого на двадцать первое… Но двадцатого «Монашка» отправила Витьку в Горноуральск к какой-то бабе. Все дело срывалось. А был верняк! Тогда мы стали прикидывать, что делать. И тут Витька вспомнил, что на станции Гора у него живет кореш, с которым он когда-то вместе сидел. Навели справки… И пошли в гараж. Витька договорился с ним и попросил съездить в Горноуральск на денек. Дали ему мой телефон, чтобы, как приедет, позвонил и отдал Витьке билеты до Горноуральска и обратно.