Текст книги "Поиск-90: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Сергей Щеглов

Соавторы: Андрей Мешавкин,Леонид Бекетов,Евгений Филенко,Юрий Уральский,Юрий Попов,Владимир Киршин,Лев Докторов,Евгений Тамарченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– Билеты? – спросил Ханов и удивленно обвел всех взглядом.

– Да, – закивал Сидоров. – Для отчета, наверное…

– А как фамилия того парня? – спросил я.

– Терехин… Терещенко…

– Терентьев, – подсказал Ханов.

– Точно! – вспомнил Сидоров. – Терентьев Колька!

– Красноперов брал себе что-либо с кражи?

– Только золото и деньги. Тысяч семь… Точно не знаю. Все остальное я увез в лагерь.

– «Монашка» имела какое-либо отношение к этой краже?

– Нет. Витька страшно боялся, что она узнает.

– Вот кое-что и проясняется, – констатировал Пискунов, как только Сидорова увели.

– Не будем спешить, – предостерег я.

– А что, собственно, ждать? – возмутился Ханов. – По всему видать, здесь затевается грандиозное дело. Вот кто этот в полушубке? С какой целью встречалась с ним Мигалева?

– Случайная встреча… Да мало ли что, – пожал плечами Пискунов, но в голосе его послышалась плохо скрываемая озабоченность.

– Давайте побеседуем с Епифановым, – предложил я. – Может, тогда все выяснится.

Пискунов снял трубку.

– Епифанова ко мне…

Через некоторое время двое милиционеров привели в кабинет Епифанова.

– Садитесь, – предложил Пискунов.

– Благодарю, – резко и зло ответил Епифанов.

– Не за что, – в тон ему откликнулся Ханов. – Садитесь, садитесь…

Епифанов сел на стул, закашлялся. Кашлял долго, с надрывом, все время хватаясь рукой за сердце. В груди у него что-то клокотало. На глазах выступили слезы.

– Бронхит? – спросил я.

– Эмфизема, будь она неладна! – прохрипел. Епифанов. – Щас пройдет… Ну, вот отпускает, кажись. Щас…

Он снова закашлялся. Наконец, смахнув ладонью слёзы, сказал:

– Пишите. Фамилия моя – Епифанов. Звать – Митрофан Игнатьевич!

– Это мы уже знаем, – усмехнулся Пискунов. – Когда вы приехали на станцию Гора?

– Недавно, – Епифанов испытующе посмотрел на Пискунова. – А разве свобода передвижения карается законом?

– Не надо утрировать, – предупредил Ханов. – Зачем вы сюда приехали?

– На работу…

– В церковь?

– Нет, – криво усмехнулся Епифанов. – Документы я потерял. А может, сперли… Куда я без документов? Пошел бродить по городу. Смотрю, храм божий! Дай, думаю, зайду… Зашел… Тепло. Тихо. А тут эта… Мигалева. Ну и излил ей душу. Пожалела. Работенку нашла. Жилье…

– Много берет? – спросил Пискунов.

– За что? – вскинул брови Епифанов.

– За квартиру…

– Четвертак в месяц, плюс за еду.

– Что вас связывало с гражданином Красноперовым по кличке Кривой? – спросил я.

– А, Витька! – немного растерялся Епифанов, и эта растерянность гримасой неудовлетворенности отразилась на его лице. Вопрос попал в точку.

– Да, да. Витьку, – подтвердил Ханов.

– Познакомились с ним случайно, – нехотя ответил Епифанов. – Забрел как-то в пивную. Вот там и встретились.

– И часто вы встречались?

– Раза три… Не помню…

– При обыске у вас нашли драгоценности и деньги. Имеют ли они какое-либо отношение к вашей связи с Красноперовым? – Я умышленно подводил Епифанова к этому вопросу. Теперь-то, после допроса Сидорова, нам было абсолютно ясно, откуда у Епифанова золотые кольца, перстни и деньги, найденные в собачьей будке. Если он начнет все отрицать, то неминуемо поставит себя в безвыходное положение. Если признает свою причастность, то в какой мере и что послужит поводом для столь трудного выхода из сложившейся ситуации?

Епифанов откинулся на спинку стула.

– Эти побрякушки Витька сам спрятал. Буквально на днях, – наконец сказал он.

«Первый неверный шаг, – отметил я для себя. – Если тайник строил Красноперов, то как туда попала финка? Слабое звено в версии Епифанова».

– Когда это было? – спросил Ханов.

– Числа двадцать третьего…

Этот ответ Епифанова мне понравился больше. Он умышленно отодвигал время сооружения тайника, почти вплотную приближая его к дню кражи из универмага. Дальше ехать было некуда, ибо мешала вилка: убийство – кража. О дне совершения кражи Епифанов был информирован точно.

– Тайник строился с вашего согласия? – спросил Пискунов.

– А что было делать, – скорчил неопределенную гримасу Епифанов. – Я ведь должник Витькин. Он мне тогда денег в долг дал. Выручил, стало быть… Но я его сразу предупредил, что все барахло спрячу ненадолго. Самое большее на неделю.

– И что же произошло потом? – настаивал Пискунов.

– Прошла неделя, а Витька вещи не забирал. Тогда я и решил разобраться с ним. Поехал вечером к Витьке…

– Почему вы вдруг забеспокоились? – спросил я, а про себя подумал: «Куда это ты заторопился, Митрофан Игнатьевич? Не терпится сбросить груз с души? Вряд ли. Нашу реакцию хочешь проверить? Ба! Да ты строишь целую версию! Вот это уже интересно».

– Кому охота сидеть? – Епифанов пристально посмотрел на меня.

«Верно, – мысленно согласился я. – За убийство, во всяком случае. А за что же? Ведь все равно придется».

– Значит, поехали вы к Витьке… – напомнил Пискунов.

– Вот, вот, – кивнул Епифанов. – Витьку заметут, а я… Об этой краже из универмага только и разговору… Нет, я честный человек.

– Что-то у нас поезд никак не может тронуться, – усмехнулся Ханов. – Едете вы, значит, к Витьке… И на ходу сочиняете версию его неосторожного убийства…

– Так оно и было, – буркнул Епифанов.

– Как, кстати, место-то называется, где Красноперов жил? – наседал Ханов.

– Ты меня, начальник, на слове-то не лови! – не на шутку обиделся Епифанов. – Лесное называется! Приехал я к нему часиков в восемь вечера. Витька был поддатый… Орать на меня стал, что я трус и на легавых, то есть на вас, извините, работаю. Я, как мог, пытался убедить его забрать вещи от греха подальше. Тогда он кинулся на меня драться. Он ведь парень здоровый… Так мне врезал, что искры из глаз… А потом стал финкой у меня перед носом махать. Кричал, что зарежет. Я от страху не помню, как толкнул его, и Витька упал на кровать. А нож-то у него в руке был… Вот он на него и… Когда я к нему подбежал, то Витька был уже… – Епифанов глубоко и тяжело вздохнул.

– Интересная история, – согласился Ханов. – Неплохо, неплохо….

– А что мне врать. Я не щелкопер какой-то. Каждый защищается, как может.

– С дробовиком в руках? – спросил Пискунов. – Нервишки сдали?

– Я… это… думал, дружки Витькины… – пробормотал Епифанов, искоса глядя на Пискунова.

– И много их у него? – словно бы не заметив испытующего взгляда Епифанова, спросил Пискунов.

– Не считал…

– А Сидоров? Зачем Мигалева ходила в универмаг?

– На эти вопросы я отвечать не буду, – решительно ответил Епифанов.

– А вот и шмотки из универмага, – Пискунов кивнул на кучу вещей, сваленных в углу.

– Чепуха, – отмахнулся Епифанов. – Мелочи жизни.

– А золото? – спросил я. – Золотой песок? Это как?

– Шлих, что ли? – переспросил Епифанов.

– Предположим…

– Я его никогда в глаза не видел. Прошу мне нового дела не шить.

– А женщину по фамилии Круглова вам тоже не приходилось видеть?

– Круглова? – снова переспросил Епифанов. – Круглова…

– Да. Проживает, вернее, проживала в Горноуральске, на улице Нагорная, девять…

– Не знаю я никакой Кругловой! – неожиданно заорал Епифанов. – Не знаю!

– Но вы же были у нее в гостях двадцать шестого декабря, – сказал Ханов. – Или запамятовали? Водку пили… Портвейн… А потом от женщины стали защищаться… Она вам врезала, аж искры из глаз… Вы ее толкнули…

Епифанов молчал. Только руки слегка дрожали да на скулах перекатывались желваки.

– Отведите его в камеру, – приказал Пискунов. – Теряем понапрасну время…

Епифанова увели.

– Он ничего не скажет, – невесело подытожил Пискунов.

– Всяк бы на его месте так себя вел, – не согласился я. – Доказательства его вины мы найдем. Вернее, их у нас и так вполне достаточно. Наша задача в другом: что это за золотой песок, о котором говорил Сидорову Красноперов? «Мигалева приехала сюда за песком…» Епифановым и доказательством его вины займется прокуратура. Мы – уголовный розыск. Для нас важна скорость. И точно выверенное направление поиска.

– Хорошо, – кивнул Ханов. – Давайте начнем плясать с того, где обосновалась Мигалева. Значит, церковь. Сидит она там в киосочке, продает иконки и свечечки. Очень хорошее место для встреч. Народ туда-сюда ходит. Подошел к киоску, словно бы за свечкой и… вместо этого золотишко! Купля-продажа произошла. К примеру, этот мужик в белом полушубке?..

– Откуда может утекать золото? – спросил я у Пискунова.

– С приисков. Откуда же еще. У нас их тут до чертовой матери, а порядка… Не было печали… – Пискунов в отчаянии грохнул кулаком по столу.

– Ты никак в обиде на нас? А, Григорий Иванович? – спросил я. – Думаешь, вот, мол, появились эти хмыри из Горноуральска и беду с собой принесли. Жили без них тихо-мирно… Золотишко утекает – это мы и без областных «варягов» знаем. Но под нас не течет, а над нами не каплет… А тут, вишь, как все обернулось!

– Да, – нехотя согласился Пискунов. – Меня не может не тревожить ваше предположение насчет утечки золота с приисков. Но упреков не принимаю. Работать будем, как работали. Лавры меня не интересуют.

– Разве в лаврах дело, – ответил я. – Просто следует основательно перетрясти твою глубинку.

– Это с какой стати? – усмехнулся Пискунов.

– А с той, что большинство темных делишек берут свое начало именно из глубинки. И только потом вскипают пеной наверху. Взятки, подношения, подлоги… Да мало ли что!.. В столицах, как известно, золото и драгоценные камни не добывают, а потребляют. И желательно подешевле, а лучше всего даром.

– Никита Демидов за взятки в Петербурге пол-Урала скупил, – подсказал Ханов.

– Эти не скупят, – засмеялся Пискунов.

– Как знать… Как знать… – задумчиво произнес Ханов и, неожиданно сменив тему, спросил: – Мигалеву допрашивать будем?

– Но с условием не нажимать на нее, – предупредил я. – Лишних вопросов не задавать и пустить допрос на самотек. Пусть он выглядит безобидной беседой. А потом отпустить ее подобру-поздорову. Пусть идет домой. Пусть выспится, успокоится… Но глаз с нее не спускать.

Мигалева решительно вошла в кабинет. Обвела взглядом присутствовавших.

– Посадите старуху! – не попросила, а скорее потребовала она.

Ханов подставил стул. Мигалева села.

Мы ни минуты не сомневались в том, что она не скажет нам правды, но этого от нее и не требовалось. Главное сейчас – узнать, о чем она догадывается, а о чем не имеет ни малейшего представления. В одном только мы были уверены, что со своей стороны Мигалева преследует ту же цель.

– А я ничегошеньки не знаю, – поудобнее устроившись на стуле, сообщила Мигалева.

– А мы вас еще ни о чем и не спрашивали, – в тон ей ответил Ханов.

– Так и спрашивать-то меня, сынки, не об чем… Истинная правда.

– Но мы все же попробуем, – улыбнулся Пискунов. – С вашего разрешения…

– Деваться некуда, – тяжело вздохнула Мигалева.

– Когда вы приехали на станцию Гора? – спросил Ханов.

– В начале прошлого года…

– Цель?

– Подружка у меня здесь живет. Списались. Вот я и… А чо век одной коротать? Ни родных, ни близких… Я вам адресочек дам, сами у ей и спросите.:.

– Спросим, – заверил Пискунов. – А Епифанова давно знаете?

– Митрофана-то? Да, почитай, с конца ноября. Недавно… Месяц с небольшим…

– Каким образом познакомились? – спросил я.

– В церкви встретила. Пожалился он мне. Горе у него… Обокрали. Документишки какие-то там… Книжку трудовую. А без их куда? Пропадешь нонче без бумаг. Ну, я и… Господь милостив… Да далеко он. А мы по земле ходим. Кто пожалеет?

– И чем же занимался Епифанов все это время?

– Устроила его в церковь. Истопником. Работал… Я ведь без родителев росла… Настрадалась. Мне любую божью душу жалко. Кто человека наставит? Кто душу его мятущуюся успокоит? Кабы не возопил после человече ко Господу Богу нашему: «На спасение стези настави мя, студными бо окалях душу грехми и во личности все житие мое иждих: но твоими молитвами избави мя от всякия нечистоты…»

– С кем встречался ваш квартирант? – дослушав до конца монолог Мигалевой, спросил Пискунов.

– Да ни с кем. Может, на работе?.. Дома ни с кем. Я насчет ентого строгая. Ко мне люди ходят. С богом поговорить… Совета спросить. Да грехи замолить, что за долгую жизнь накоплены были…

– Грехи не замаливать – искупать надо, – усмехнулся Ханов. – Что в молитвах-то толку?

– Не скажи, мил человек, – пристально посмотрела на него Мигалева. – Безумне, окаянне человече, в лености время губиши: помысли житие свое, и обратися ко Господу Богу, и плачися о делах твоих горько… Вот так!

Ханов растерянно пожал плечами. Ответить тем же он не мог. Мешал пробел в богословии.

– А фамилия Красноперов вам что-нибудь говорит? – видя замешательство Ханова, спросил Пискунов.

– У Господа нашего много детей. Кто их считал? – подняв вверх глаза, распевно произнесла Мигалева. – Но… врать не буду. Витьку знаю. Приходил он к нам. Только неизвестно мне, какими греховными делами они с жильцом моим связаны были. Не посвящена. Да и не вникала. Своих забот…

– А вы знаете, что Красноперов убит? – спросил я.

По лицу Мигалевой пробежала тень. Она опустила голову, словно бы собиралась с мыслями. Но я заметил, что в глазах ее сверкнул какой-то огонек. Будто искорка пробежала.

– И… кто же его, грешного? – наконец спросила она.

– Думаем, что ваш жилец Епифанов…

– По скользкой дорожке пошел, – огорченно покачала головой Мигалева. – Студными бо окалях душу грехми…

– Разве это грех? Это называется несколько по-иному. Преступление.

– Вам лучше знать, сынки, – Мигалева послушно склонила голову.

– А вы разве ничего не подозревали? – спросил Пискунов. – Женщина вы, по всему видать, наблюдательная…

– Ничего не могу сказать. Не в курсе, – скороговоркой ответила Мигалева.

– Ну, а тайник? – спросил Ханов.

– Видела… – потупилась Мигалева. И снова в ее глазах сверкнул огонек. – Но… думала, что будку собачью ремонтировал…

– Кто? – резко спросил я.

– Э-э… Этот… Э-э…

– Кто? – вновь спросил я.

– Этот… – Мигалева явно была в замешательстве. – Этот… Жилец мой… – наконец произнесла она, по выражению наших лиц понимая, что сказала что-то не то и не так. Ей вдруг стало нехорошо. Схватившись рукой за сердце, Мигалева тяжело, с надрывом вздохнула. Лицо ее исказилось от боли.

– Вам плохо? – взволнованно спросил Пискунов, хватаясь за горлышко графина.

– Нет, нет, нет, – жестом остановила его Мигалева, и снова, уже в который раз, вспыхнула в ее взгляде загадочная искорка.

– Значит, Епифанов ремонтировал собачью будку, – подвел итог Пискунов, все еще держа под рукой графин. – Так?

– Да разве я знала, что он там тайник мастрячил! – с нескрываемой злостью выкрикнула Мигалева. – И за что же он его?.. – как бы рассуждая сама с собой, спросила она.

– Кого? Кто? – поинтересовался Ханов. Но Мигалева не удостоила его даже взглядом.

«Спросить или нет у Мигалевой о мужчине в белом полушубке? – сверлила меня мысль. – Нет, пожалуй, не стоит. Надо бы подкинуть ей эту информацию… через Епифанова!»

– Скажите, Авдотья Поликарповна, – я решил сменить тему, – а галоши вам Епифанов когда отдал?

– Тридцать первого декабря, вечером, – устало ответила Мигалева.

– И велел сжечь?

– Велел…

– Так почему же не сожгли?

– Так новые же почти, – Мигалева недоуменно посмотрела на меня. – Жалко…

– Пожалуй, все. – Я поднялся из-за стола. – Если у нас появятся вопросы, мы вас вызовем. Сейчас можете идти… домой.

– И все таки надо было спросить ее в лоб, – подождав, пока за Мигалевой закроется дверь, сказал Пискунов. – Не люблю я этих… – Он покрутил растопыренной ладонью в воздухе.

– Признание подозреваемого не есть доказательство его вины, – наставительно произнес Ханов.

– Но на этом, тем не менее, и чаще всего следствие строит свое обвинение, – возразил Пискунов.

– Именно поэтому усилия уголовного розыска и сводятся зачастую на нет, – упирался Ханов. – Я не сторонник силового давления. Факты, факты и еще раз факты! Когда они у тебя в руках – ты чувствуешь себя уверенно.

– А разве их у нас нет? – горячился Пискунов.

– Есть, – согласился Ханов. – Но… недостаточно. Мы даже толком не знаем, кто такой Епифанов. Решиться на два убийства, это, знаешь ли… А что за человек Мигалева? Старушка – божий одуванчик?.. Вряд ли.

– Но возиться с ними я тоже не намерен, – возмутился Пискунов.

– Тогда предлагай, – вмешался я в разговор. – Зачем столько грому?

– Что предлагать? – не понял Пискунов. – Епифанов в камере. Мигалеву я могу задержать хоть сегодня…

– А дальше?

– Будем работать, – решительно ответил Пискунов.

– Значит, предложений нет, – усмехнулся я. – Мне лично казалось, что мы можем взять их с поличным…

– С поличным? – скептически спросил Пискунов. – Каким же образом?

– Необходимо создать вокруг Мигалевой вакуум. Надо заставить ее метаться в поисках выхода. Если она действительно скупщица, то обязательно должна каким-то образом предупредить своих продавцов. Машина крутится. Но их появление в церкви, а тем более дома, для Мигалевой нежелательно. Но в то же время она прекрасно понимает, что сейчас мы ее без внимания не оставим.

– Интересная ситуация. – Пискунов энергично терзал свою огненно-рыжую шевелюру. – Оч-чень интересная… А ты уверен, что Мигалева ничего не заподозрила?

– Судя по ее поведению, нет, – уверенно ответил я. – И дай бог, чтобы я не ошибся. Она наверняка думает, что, кроме убийства Красноперова, нам ничего не известно. И нам следует ее поторопить. Именно сейчас, немедленно. Помните, Колесов говорил о билетах?

– А может, стоило ей намекнуть о мужчине в белом полушубке? – спросил Ханов. – Проверить реакцию…

– Через… Епифанова, – согласился я. – Вот ты это и проделаешь.

– Каким образом?

– Не знаю. Думай сам. На то ты и оперативный работник. И еще… Еще следует поговорить с Колесовым.

– На предмет? – спросил Ханов.

– На предмет его возвращения к Мигалевой…

Колесова я застал за ремонтом телевизора. Оторвавшись от работы, он нетерпеливо посмотрел на меня.

– Выйдем, – предложил я.

Мы вышли во двор.

– Как ты смотришь на то, чтобы вернуться к Мигалевой? – без всяких предисловий спросил я.

– А что я ей скажу? – удивился Колесов. – Как оправдать, что отсутствовал столько времени?

– Вот в этом и заключается вся трудность.

– Авантюра! – возразил Колесов.

– Согласен. Спорить не буду. Но у нас нет иного выхода. Думаю, что у Мигалевой тоже. Если у нее есть поставщики золота, она просто обязана их предупредить. Не могу же я сам к ней пойти.

– Это было бы оригинально, – засмеялся Колесов. – И все равно авантюра.

– Но ты же сам говорил, что она хотела уехать, – настаивал я. – Значит, еще до ареста Епифанова почувствовала неладное. Сейчас, правда, она не решится на такой шаг. Не потянет за собой хвоста. Будет отсиживаться до последней возможности. А представь, уедет. Что тогда? Наладит новые связи. И потечет золотишко в другое место. Может, хоть за тебя она ухватится, как за последнюю надежду. А если пошлет ко всем чертям, значит, мы того стоим.

– И что ты предлагаешь?

– Скажешь Мигалевой, что тебе удалось уйти. Когда ты приехал в лагерь и начал шуровать в колодце, внезапно появилась милиция. Ну… ты и рванул в лес. Местность незнакомая. Заблудился. Плутал. А к кому тебе еще идти? Ты же не знаешь, что Епифанова задержали. И, кроме того, у тебя на руках часть золотых побрякушек, которые ты все же успел ухватить до приезда милиции. И тебе не мешало бы получить за них наличными. Ведь тебе что-то обещали? Хрустящие купюры во много раз надежнее, чем ворованные золотые вещи в кармане. Их еще надо сбыть. А раз обещали расплатиться, пусть держат слово.

– Идти прямо в дом? – спросил Колесов.

– Нет. Пойдешь в церковь. Епифанов работал там истопником. В церкви и встретишь Мигалеву. Если спросит, почему приперся сюда, скажешь, что заметил у дома что-то подозрительное, и… Этот запасной вариант дал тебе Епифанов. Кроме того, Мигалева, если она не дура, сразу поймет всю выгоду того, что ты появился именно в церкви, а не у нее дома. И, не исключено, сделает из этого соответствующие выводы.

– Пожалуй, убедительно, – согласился Колесов. – Рискнуть можно. Детали обсуждать будем?

– Нет. Сориентируешься на месте. Всякая уточниловка лишает инициативы и может повредить делу. А это тебе для пущей убедительности, – я вытащил из кармана и протянул Колесову сверток. – Здесь золотые вещи, действительно найденные в колодце на территории лагеря. Покажешь их Мигалевой. Из дома выйдешь по нашему звонку. Ты правильно сделал, что не брился. Видок у тебя что надо!

Ханов озабоченно ходил по кабинету.

– Что мечешься? – спросил я. – Оса укусила?

– Забегаешь тут! – зло сказал Ханов. – Мигалева-то что отчебучила! Каким-то непонятным образом собрала к себе в дом целую кучу старух…

– Все верно, – кивнул я. – Мигалева пошла в атаку…

– Вот сунет какой-нибудь бабуленции письмецо и… ищи-свищи! Забегаем тогда все вместе.

– И много их там собралось?

– Человек двадцать…

– Плохо дело, – согласился я. – Но в данном конкретном случае мы ничего предпринять не можем. Надо ждать. Набраться терпения и ждать.

– Ждать да догонять… – невесело усмехнулся Ханов. – А может, мы вообще не у того подъезда сидим?

– В каком смысле? – не понял я.

– Лет семь назад, – вновь усмехнулся Ханов, – когда я только-только пришел работать в уголовный розыск, приключилась со мной такая история. Вызывает меня однажды начальник уголовного розыска и говорит: «Пойдешь на задержание очень опасного преступника». «Один?» – спрашиваю. «Нет, – отвечает, – будешь помогать старшему инспектору капитану Петрову. И чтобы не зевать!» «Есть, – отвечаю, – не зевать!» Приехали. Сориентировались на месте. «Вот этот подъезд, – указал Петров. – Садись на скамеечку и гляди в оба! Я неподалеку». Сел. Сижу. Гляжу, как было приказано, в оба. Приметы этого парня я преотлично знал. Проходит минут сорок. Упорно жду. Еще час проходит. Никого. Уже ночь на дворе. «Вот, – думаю, – теперь самая пора ему и появиться!» Так до утра и проторчал возле этого проклятого подъезда. А утром… Что было утром, вспомнить смешно – оказывается, Петров перепутал не только подъезд, что было бы еще полбеды, но и дом! Вот так! Нагоняй мы получили будь здоров! Ну ладно, Петрову за дело, а мне-то за что? Для профилактики, говорят.

– История забавная, – согласился я. – Но все равно надо ждать.

Ровно в половине двенадцатого позвонил инспектор Патрушев и сообщил, что богомольные старушки стали потихоньку расходиться. Последними из ворот дома вместе с Мигалевой вышли сразу четыре женщины. Немного потолкавшись в переулке, они разошлись в разные стороны. Мигалева направилась в церковь.

– Будьте внимательны! – кричал в трубку Ханов. – Упустите хоть одну бабку, голову оторву!

Он бросил трубку на аппарат.

Я молча наблюдал за ним и прекрасно понимал его состояние. По натуре очень деятельный, Ханов не мог сидеть вот так и ждать. Он всегда любил быть на острие дел, в самой их круговерти. Но в деле наступил кризис, и сейчас главное – выдержать, не спасовать. Не метаться, а выждать, пережить его.

Ханов по-прежнему метался по кабинету.

– Да сядь ты! – взмолился я. – Болтаешься, как маятник… Нервный человек опасен для окружающих.

Ханов искоса посмотрел на меня и, подойдя к креслу, со всего размаху опустился в него. Пружины жалобно заскрипели.

– Ну, сел… – произнес он. – Что дальше?

– Успокойся и не гоношись. Оттого, что ты носишься по кабинету, ничего не изменится. Все идет своим чередом.

Ханов опустил взгляд в пол и стал внимательно и демонстративно изучать носки своих ботинок. Говорить было не о чем. Я, склонив голову на руки, задремал и готов был уже уснуть, как в кабинет вошел дежурный по отделу.

– К Епифанову пришла какая-то старушка, – сообщил он.

Сон моментально слетел.

– Мигалева? – нервно выкрикнул Ханов.

– Нет, – ответил дежурный. – Мигалеву я знаю.

– Зачем она пришла? – спросил я.

– Принесла теплые вещи и… кое-что пожевать.

– Мигалева пошла ва-банк! – констатировал Ханов. – Ей явно не терпится узнать, о чем мы спрашивали Епифанова. Но почему не сама?

– Это было бы слишком заметно, – предположил я. – А так… пришла старушка… Принесла вещи. Ведь ее могут и не допустить к Епифанову. Разведка боем.

– А могут и допустить, – улыбнулся Ханов. К нему вновь возвращалось хорошее настроение. – По недосмотру…

– Так что?.. – напомнил о себе дежурный.

– Дай ему переодеться в присутствии старушки, – разрешил я. – И прояви… халатность. Оставь их секунд на десять без присмотра.

– Есть! – понимающе кивнул дежурный.

– Действуй! – напутствовал Ханов.

Дежурный вышел.

Еще минут через пятнадцать мы знали, что, выйдя из отдела, старушка прямехонько направилась в церковь.

– Ну вот, – сказал Ханов. – Машина, кажись, завертелась. Теперь неплохо бы устроить Мигалевой встречу с Колесовым…

– Звони, – я снял с аппарата телефонную трубку и протянул ее Ханову.

Город еще спал, когда мы с Хановым вышли из дома. Стоял легкий морозец. Снег весело поскрипывал под ногами.

Прошедшая ночь была почти бессонной. Я поспал не более часа. Ханов тоже долго возился на диване. Вставал, курил, сосредоточенно глядя в покрытое изморозью окно.

Мы оба чувствовали, что происшедшее на Нагорной двадцать шестого декабря закручивается в тугой и крепкий узел.

В отдел пришли затемно. В здании тишина.

Переговорив с дежурным, мы узнали, что Пискунов находится в своем кабинете.

– Тоже не спится, – сказал Ханов.

Пискунов сидел за столом. Перед ним была разостлана карта района, и он сосредоточенно водил по ней остро отточенным карандашом.

Увидев нас, Пискунов оторвался от карты.

– Ну… как? Выспались?..

– Мы-то выспались, – в тон ему ответил я. – А вот что ты так рано поднялся?

– Разворошили муравейник, а еще спрашивают, – усмехнулся Пискунов.

– Разве так уж плохо? – спросил Ханов, присаживаясь к столу.

– Да нет, все идет, как надо. Это я так, брюзжу. Отвыкли мы от таких дел. Явление редкое, что и говорить.

– Радоваться надо, что редкое, – засмеялся Ханов.

– Я и радуюсь. – Пискунов ткнул карандашом в карту. – Вот, к примеру: какие у вас предположения в отношении связи Мигалевой с приисками?

– Конкретно никаких…

– Вот так! – скептически усмехнулся Пискунов. – А вы говорите – радуйся. Закатят что-нибудь этакое… Мне же по шее навешают. Вы ведь здесь гости. Что обо мне люди подумают? Зажрался, скажут, Пискунов! Зажирел… Сменить пора такого начальника…

– И снимут, – уверенно заключил Ханов, подмигивая мне.

– Ладно, – отмахнулся Пискунов. – Не впервой нагоняи получать. Переживем и это. Колесов-то как?..

– Спит в церкви, – ответил Ханов. – Мигалева его там оставила ночевать.

– А дальше?

– Это ты у нее спроси, – подсказал я.

– Спасибо за подсказку, – огрызнулся Пискунов. – Неужели так и будем сидеть сложа руки?

– Да, – кивнул я. – Будем ждать. Другого выхода у нас нет. Во всяком случае, я его не вижу.

– Ждать… Ждать… – в отчаянии произнес Пискунов и швырнул карандаш на карту. – Мигалева… Вот она, рядом… Бери ее и…

– Ты знаешь, Григорий Иванович, чем оценивается профессионализм работника уголовного розыска? – спросил я.

– И чем же? – без всякого интереса посмотрел на меня Пискунов.

– Умением выждать и потом уже брать наверняка. Вокруг нас живые люди, и мы не имеем права наносить им оскорбление своим недоверием. А если окажется, что Мигалева непричастна? Она нам всем не только в матери, в бабки годится.

– Но ты же прекрасно понимаешь, что Мигалева… Да о чем тут говорить?..

– Мои и твои предположения не стоят выеденного яйца, когда речь идет о человеке.

– О человеке?! – Огненная шевелюра Пискунова угрожающе взметнулась. – Они убили Круглову, Красноперова!.. Распоряжаются человеческими жизнями, как заблагорассудится! Они же звери! Звери они! Звери! И ты это прекрасно понимаешь. В благотворительность поиграть захотелось? Позерство!

– Единственным мерилом моих действий, Григорий Иванович, может быть только закон, а не чувства. Мало ли что мне померещится. Может быть, я не высплюсь или в дурном настроении на работу приду… Смешно, право… Азбучные истины… Даже спорить об этом не имеет смысла.

– Поступай, как знаешь, – изобразив на лице доброжелательность, язвительно разрешил Пискунов.

– А ты не злись, – усмехнулся я. – Обижаться тут не на что. Мы ведь с Хановым не предлагаем их выпустить. Нам просто хочется закончить дело с неопровержимыми доказательствами в руках.

В кабинет вошел дежурный по отделу.

– Товарищ майор, – обратился он к Пискунову. – Опять эта старуха пришла…

– Зачем? – встрепенулся Пискунов.

– Передачу принесла… В узелке…

– Ну, Авдотья! – Ханов хлопнул себя по колену. – Это она проверяет брехню Колесова. Ясно как божий день. Совсем обнаглела. Она нас что, за идиотов считает?

– Мигалева не настолько глупа, чтобы подставляться, – не согласился я. – Тут все гораздо сложнее. Она прет напролом, ибо другого выхода у нее нет. И правильно делает. Пусть у нее один шанс из тысячи, но все же шанс. Мигалева – достойный противник. Она борется до конца.

– Так что делать? – спросил дежурный. – Пускать?

– Нет! – тряхнул своей огненной шевелюрой Пискунов. – Еще не хватало…

– Пускай, – сказал я. – И немедленно!

– Но… это уже… – Пискунов пристально посмотрел на меня.

– Пускай, пускай, – засмеялся я, видя растерянное лицо дежурного. – Но смотри на этот раз в оба! Проверь узелок и все, что в нем находится. Или вон лучше возьми Ханова. Он в таких делах дока. Не проведешь.

Еще минут через пятьдесят мы уже знали, что старушка прямо из отдела милиции пришла в дом Мигалевой. А через некоторое время Мигалева вышла из дому и пошла в церковь.

Колесов позвонил неожиданно быстро. На часах было двадцать минут девятого, когда я снял трубку в кабинете Пискунова.

Слышимость была отвратительной, и мне приходилось орать в трубку, плотно прижимая ее к уху. Проклянув в душе всех связистов, мы в конце концов договорились встретиться через пятнадцать минут неподалеку от автовокзала.

Я вышел на улицу. Погода явно испортилась. Дул сильный ветер, подымая снежную пыль и гоня ее вдоль домов. По всей вероятности, начиналась метель. Пошел снег. Крупные липкие снежинки, подхватываемые ветром, кружились в вихре, и вскоре видимость стала равна нулю. Буквально за десять минут все вокруг изменилось.

Миновав небольшой переулок и едва не валясь с ног от порывов ветра, я, наконец, добрался до места, где меня ждал Колесов.

Он стоял, прислонившись спиной к забору, прячась от снега и ветра за находящейся рядом поленницей дров. В укрытии было сравнительно тихо.

– Я уезжаю, – без предисловий сообщил Колесов. – И знаешь куда? В какую-то Каменку. Везу привет от Мигалевой.

– Нет уж, давай по порядку, – остановил я Колесова. – И не спеша.

– По порядку, так по порядку, – усмехнулся Колесов и, стараясь прикурить, прикрыл спичку сложенными лодочкой руками.

Прикурив, он глубоко затянулся, пряча сигарету в кулаке.

– Значит, так… Когда я вчера появился у Мигалевой, она от растерянности не могла даже слова вымолвить. Хватает ртом воздух и потихоньку становится серой. Коленочки подкашиваются, того и гляди, упадет в обморок. Ты бы видел ее физиономию! Наблюдать подобные сцены свыше моих сил. Но… она оказалась на редкость выносливой старушкой. Ну, в общем, стала меня обо всем расспрашивать. Не привел ли хвоста и так далее… Но я держался нашей версии. А она – стерва! Допрашивала меня, как заправский следователь! Знаешь, чуть не «расколола». В этом деле у нее чувствуется большой профессионализм. Можешь мне поверить. Тогда я показал ей золотишко и сказал, что если она мне за него не заплатит, плюну и уйду. И вообще, в «енти» дела я больше не играю. Срок мне мотать неохота. И так едва ноги унес. Чуть не сутки, как волк, по лесу бродил. Думал, сандалии отброшу. Короче, попер на нее… А что? Надо было как-то на нее повлиять… И ты знаешь, тон сбавила. На полоктавы. Ночевать меня оставила в церкви. В какой-то келье. Ничего. Жить можно. Тепло… иконки там разные, лампадка теплится… «Ты, – говорит, – мил человек, на старуху не серчай. Всяко бывает. Отдохни, поспи здесь до утра. А утресь все и прояснится. Может, господь и не зря привел тебя, грешного, ко мне. Может, сгодишься на какое святое дело…» Закрыла меня на ключ и ушла. «Утресь» принеслась как угорелая. «Золотишко твое, – говорит, – я куплю. Не обижу грешную душу. Но… потом. Окажи маленькую услугу. Съезди в деревушку одну – Каменка называется. Отвези письмецо». «Нет, – отвечаю, – так дело не пойдет! Документишек у меня, окромя справки, никаких нет. Да и прибарахлиться не грех. Ты уж денежки мне сразу давай». «Дам, дам, – кивает. – Нету их у меня щас. Вот возвернешься, тогда и…» «Ладно, – соглашаюсь. – Поверю тебе на слово. Но если надуешь… Пеняй на себя! Весь песок из тебя вытрясу!» Смотрю, а она с лица линяет. «Какой песочек?» – спрашивает. Ни черта, думаю, у меня каламбурчик получился! Но виду не подаю. «Да тот, – отвечаю, – который из тебя давно сыплется, старая перешница!» Хихикнула. Вроде бы ни в чем не заподозрила. Настрочила тут же в келье бумаженцию, адресочек дала. Торопит: «Иди давай скорехонько на автобус. Он через час с небольшим отправляется. А тебе ишшо билеты покупать». Я уже уходить стал, а она меня за рукав придержала. «Золотишко-то оставь, – говорит. – Потеряешь, не приведи господи…»