Текст книги "Пари с будущим (СИ)"
Автор книги: Сергей Гомонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)
Отпуск в Трийпуре
Моя тысячная циклизация была отмечена в жетоне-накопителе спустя год с лишним работы в должности координатора тринадцатой группы «наджо». На счету у старожилов восьмого ангара было чуть больше, но они единогласно решили дождаться меня и уйти в отпуск все вместе. Хотя какой там отпуск – четырнадцати дней разве хватит, чтобы отвлечься от всей этой круговерти?
В своих прогнозах Варуна оказался прав: постепенно мы сдружились с Танцорами. Особенно с Шивой. Савитри отрекомендовала мне его однажды как «психованного перфекциониста[17]17
Перфекционизм (от фр. perfection) – убежденность в том, что совершенствование, как собственное, так и других людей, является той целью, к которой должен стремиться человек. На бытовом уровне перфекционизмом называется чрезмерное стремление к совершенству, склонность предъявлять самому себе и окружающим людям чересчур высокие требования.
[Закрыть], с которым невозможно разговаривать и не разругаться и который способен довести до белого каления даже бытового робота». Она пошла в отца уже хотя бы в том, что тоже не ошибалась при характеристике коллег. Шива был педантичен сам и требовал такой же тщательности от других. Если что-то шло вразрез с его представлением о том, как должна быть выполнена работа, он устраивал грандиозный скандал.
Поначалу не проходило ни цикла, чтобы мы в результате не наорали с ним друг на друга. Хотя я старался изо всех сил и не халтурил, да и огрехи по большей части происходили не по моей вине. Однако для Шивы во всем всегда был виноват техник. Подозреваю, что он с удовольствием приписал бы мне ответственность и за пятна на Солнце. Примерно через месяц такой работы я подал ходатайство Дэджи Аури, чтобы она перевела меня обратно в ассисты «Беты». Поскольку после ухода Варуны главным у нас был назначен Шива, профессор его и вызвала к себе, чтобы обсудить ситуацию. Танцор вернулся от нее хмурым и вломился в мою каморку. Мне показалось, что сейчас он начнет все крушить и биться в припадке, однако Шива только наклонил голову и с неожиданной для него покорностью выдал:
– Агни… ты извини, если я что не так делаю. Эти все привыкли ко мне, не берут близко к сердцу, ну вот я и… Короче, давай мир? – он подал руку.
– Я не привыкну.
– Я понял. Буду стараться держать себя в рамках.
– На Уму и Савитри тоже не ори.
– А я разве на них ору?
– Орешь, и еще как.
– Ладно, не буду. Но как тебя угораздило написать эту чушь? «Перевести в ассистенты сектора «Бета»! – он снова завелся, но тут же сам себя и окоротил. – Да они же там все недоумки, Агни! Иначе мы не искали бы специалиста твоего уровня и с твоими способностями.
– Это ты мне леща подкидываешь? Все-то у тебя недоумки…
– Так оно и есть. Ну так остаешься?
– Я подумаю.
Тотчас на сенсорнике в центре лба у него вспыхнул синий огонек:
– Профессор, он остается.
От возмущения я даже потерял дар речи, а Шива как ни в чем не бывало покинул техкомнату. И ему было до той же синей лампочки, что руки я ему так и не пожал, а значит, могу передумать.
После этого случая он все же перестал корчить из себя властелина всея Галактики и выступал на порядок реже, да и то если были особо веские причины. За что Ума тайком вручила мне виртуальный орден освободителя от рабства. Который, между прочим, они состряпали вместе с доком в графической программе, но выглядел он почти как настоящий.
С Умой я часто устраивал заплывы в самом большом бассейне станции. Пловчихой она оказалась отменной и не раз обставляла меня по части кроля. Брасс, правда, давался ей хуже. Но соревноваться с нею было одно удовольствие. И вообще она мне нравилась как девушка, однако, глядя на их общение с Шивой, я догадался, что они друг к другу неравнодушны, а потому всякие мысли о поползновениях в ее сторону отбросил. Она же относилась ко мне очень дружелюбно и не раз со смехом вспоминала подробности нашего первого знакомства, когда в один и тот же день поссорилась с Шивой, получила распоряжение встретить меня и присмотреться к будущему сотруднику, а потом еще по неосторожности вляпалась в заросли кактусов и была из-за этого очень зла на весь белый свет.
А вот с кем я так и не смог однозначно определить отношения даже на исходе года, так это с Савитри. Они могли все вместе прийти ко мне в каюту и болтать допоздна, а она – засидеться и подольше. Мы с нею гоняли чаи, я занимался починкой чего-нибудь, а она до глубокой ночи что-нибудь рассказывала. И мне это очень нравилось, особенно слушать звучание чуть хрипловатого чувственного голоса. Иногда я досадовал: ну почему такие голоса даются женщинам, во всем остальном избегающим сексуальности? Савитри всех держала на расстоянии. Страха и зажатости в ней не было. Она просто вела себя очень странно, и к ней не решались подойти. Наверное, и я не решался. Просто не видел такой необходимости. Но болтать с ней по ночам и выходным мне нравилось.
Но иногда она вдруг обижалась на какую-нибудь незначительную, с моей точки зрения, фразу и переставала со мной общаться. Мой недоуменный вопрос «а что я такого сказал?» вызывал у Умы бурный приступ смеха. Ей он напоминал растерянность сломавшей что-нибудь Савитри: «Я ничего не нажимала, вообще не прикасалась!» По мнению Танцовщицы, мы с дочерью Варуны были в этом похожи.
– С нами она ведет себя так же, – успокаивала меня Ума. – Я знаю ее уже не один год, но так и не разобралась, что происходит в ее голове. Но сейчас она превзошла саму себя.
Всё прояснилось незадолго до отпуска, в одну из традиционных ночных посиделок у меня в каюте. Шива, зевая, ушел спать, а Ума осталась с нами. Болтать приходилось ей: я сопел над запасной приблудой от установки управления центрифугой, Савитри же мрачно молчала.
– Как же я хочу домой! – потянувшись, простонала Танцовщица. – Ужасно по всем моим соскучилась!
– А я – нет, – вдруг буркнула док, уставив невидящий взор куда-то в пол.
– Чего это еще?!
Я тоже поднял голову в недоумении. Она так страдала из-за отлета отца, а теперь – такое. Может, это она просто из вредности? Эта же мысль пришла и Уме:
– Да ладно тебе! Кого ты пытаешься обмануть? – и она подмигнула мне. – Варуна по тебе соскучился не меньше!
– Некогда ему там скучать. Он обо мне, наверное, и не вспоминает!
– Это еще почему?! – вырвалось у меня.
– Потому что у меня там теперь есть брат.
– В каком смысле?! – опешила Ума.
– В новорожденном. А чего бы, вы думали, папа туда так рвался…
Танцовщица восхитилась:
– Вот это да! Слушай, у вас же с ним такая разница в возрасте, что он запросто мог бы быть твоим сыном, а Варуне – внуком!
Савитри нахмурилась еще сильнее и пробурчала что-то о престарелых безумцах, не наигравшихся в куклы. В отличие от зрячих, привыкших хотя бы иногда заглядывать в зеркало, док за мимикой не следила, и из-за этого ее странное, часто меняющееся лицо смотрелось презабавно. Все эмоции читались на нем, как будто их выписывали крупными пиктограммами на чистом листе бумаги. И мне стало ее жалко. В том смысле, что Савитри была так сильно привязана к отцу и даже столько времени не решалась вслух заговорить о своем гипотетическом сопернике – младшем братишке. Нам на курсе психологии как-то объясняли, что похожий кризис случается в семьях, где заводят второго ребенка тогда, когда первому меньше шести. Но ведь не двадцати шести!
– Ладно, перестань ее дразнить, – оставив детали на полу, попросил я Уму, которая раззадорилась и начала поддразнивать закипавшую подругу, а потом поднялся на ноги.
– Вот поэтому я и не хотела вам говорить! – холодно высказала ей Савитри, после чего, поджав губы, умолкла.
Я подошел к доку и положил ей ладони на плечи. Она слегка вздрогнула, но высвобождаться не стала. Я состроил Танцовщице внушительную гримасу и только потом понял, что Савитри все равно заметит. Но док сделала вид, что не заметила, а молодчина-Ума сразу же изящно сменила тему.
Когда они уходили каждая к себе, Савитри чуть задержалась на пороге.
– Спасибо тебе, огонек! – скороговоркой пробормотала она, неуклюже ткнулась губами мне в щеку и почти побежала вслед за подругой.
Огонек! Ну надо же, выдумала…
* * *
И вот наконец-то мы отчаливаем на Землю!
Два года мечтал, грезил об этом событии – и вот ничего особенного не чувствую.
Когда отправлялся, думал, что семи дней на общение с родней и старыми друзьями будет мало, хотел изобрести повод, чтобы не ехать потом в Трийпуру в гости к Варуне и Савитри, как мы договорились с коллегами. Но на месте все оказалось иначе.
Домашние устроили мне грандиозную встречу на острове Солнца: еще бы, ведь два года они ничего обо мне не слышали. И если родители понимали причину секретности и не доискивались правды, то дедушкам, бабушкам, дядьям, теткам и кузенам с кузинами объяснить, что расспросы неуместны, было трудно. Хорошо, что вмешался отец и отбил меня у любопытных.
– У тебя все хорошо? – спросила мама, ласково, как в детстве, обведя ладонью мое лицо от виска, через подбородок и до другого виска.
– Да, все…
– Взгляд у тебя стал… настороженный, что ли?
– Ма, не выдумывай.
– Ну, точно все хорошо?
– Да говорю же! – огрызнулся совсем по-пацански: с мамой я почему-то всегда начинал чувствовать себя мальчишкой, а сейчас еще изрядно от нее отвык. Вот-вот, а еще над Савитри потешался!
– Ладно, ладно, я не пристаю. Тебя, между прочим, давно уже хотели увидеть однокурсники. Энгер, Галианна… Просили связаться с ними при первой же возможности.
Я покивал. Интересно, какими они стали? Хм… А я вот на станции о них даже не вспоминал… И что я им скажу? Они ведь тоже начнут вытягивать, что я, где да как…
На исходе второго дня, после встречи с друзьями детства, я уже понял, что отчаянно соскучился по своим с «Трийпуры». Здесь мне не о чем было говорить: общих тем и интересов не осталась, а трепаться о пустом было лень. Тоску по родителям я быстро восполнил, поболтав с ними накануне до рассвета. Но при этом и рабочей круговерти мне тоже не хотелось. Просто стало понятно, что меня тянет к новым друзьям, с которыми связала жизнь, с которыми я мог быть самим собой и не таиться, боясь сказать лишнее про работу.
Однако Энгер и Галианна настояли на встрече, и третий день отдыха я провел в их компании у моря.
Галианна трудилась в Министерстве и страшно хвастала своими привилегиями. Энгер предложил свои услуги Академии: теперь он читал лекции по преобразованию первокурсникам. Мне это казалось классным – уж куда лучше, чем спасать от справедливого возмездия всякую историческую мразь! – а вот бывшая сокурсница посматривала на него свысока. Она и в самом деле стала несколько заносчива и меркантильна.
– Зря ты отказался от такого места, Агни, – говорила она. – Конечно, спасибо, что уступил его мне, но, возможно, и тебе нашли бы занятие у нас.
– Ладно, я уж как-нибудь перебьюсь, – не открывая глаз и подставляя физиономию открытому яростному солнцу, лениво отозвался я.
Век бы так сидеть под шелест ракушечника в легких волнах! И ни о чем не думать, только дремать!
– Но все-таки, Агни, кем ты работаешь и где?
В отсутствии упорства ее не упрекнешь…
– Чиню орбитальные станции и спутники, – и я ведь почти не соврал, во всяком случае, насчет дислокации.
– Да ну ты брось! С высшим техническим?!
Мне захотелось ее подразнить.
– Ну да. Сидим так, бывало, с бытовыми роботами, комбинезоны все в масле, пьем текилу…
– Чего вы с ними пьете?
– Ну, когда текилу, а когда и техспирт, если перебои с поставками кактусов…
Энгер тихо повизгивал в своем шезлонге, но от удивления Галианна его не замечала. Ее глаза становились уже больше и круглее очков:
– Где сидите-то?!
– Ну как… в машинном отделении, понятно. Ноги так свесил, а там, внизу, в цеху, цистерны…
– Какие цистерны?
– Ну как «какие»! Там еще пиктограмма такая нарисована, – я соорудил из пальцев что-то напоминающее трехлопастный винт, и Галианна приступила к незаметному отодвиганию своего шезлонга от моего. – Мы ж потому текилу и пьем, чтобы страшно не было.
– Там еще и страшно?
– Дак еще бы – кактусы на каждом шагу растут! Вот мы их выжимаем на текилу и пьем ее, родную!
Энгер там, кажется, умер. Его шезлонг уже даже не шевелился. А Галианна успела отъехать на приличное расстояние, когда до нее наконец дошло:
– Ах ты… Ах вы!..
И мы с приятелем захохотали в полный голос. Энгер, весь потный от жары и смеха, скатился в песок и стал похож на песочного человека. Галианна швырнула в меня скомканным полотенцем и убежала плавать, Энгер погнался за нею. А я снова заскучал по своим. В смысле – по своим коллегам.
Вечером не выдержал и связался с Шивой:
– Как насчет того, чтобы нам съехаться пораньше?
– Да ты мои мысли читаешь! – вскричал Танцор. – А я только сегодня говорил Уме, что надо бы тебя спросить о планах, вдруг изменились! Когда приедешь?
– Да хоть завтра.
– Отлично! Встречаемся, где условились!
Настроение сразу подскочило. Меня там ждут! Немного, конечно, поскребла совесть от укоризненных взглядов родителей, после чего я встретил с ними и второй рассвет, хотя на этот раз говорить особенно было не о чем. Выручила нас мама, любительница рассказывать всякие забавные истории. Мне же хватило бы и просто смотреть на них с отцом всю ночь.
А утром, подремав часа полтора, я кинулся в аэропорт. Озноба, прохватившего меня вчера от сквозняка неприкаянности, как не бывало! Трийпура, готовься, к тебе едет еще один маньяк, помешавшийся на твоей тезке высоко в небесах!
* * *
Эту троицу я разглядел еще при заходе флайера на посадку. Все встречающие – люди как люди, стоят себе в павильончике, попивают прохладительные напитки.
Мои – рисовали на небе всякие идиотские приветствия, не смущаясь, что это зона для полетов. В воздухе висели уродливые улыбающиеся рожицы величиной со стадион, переливалась всеми цветами радуги пиктограмма с моим именем, звукоусилители разносили приветственные вопли далеко вокруг. Соседи по флайеру начали с подозрением коситься на меня, а когда пришло время выходить, сразу пропустили вперед.
Все трое были одеты в белое, и такими я их не видел еще ни разу. А они – меня. Видимо, тот сквозняк донес до меня корпоративные настроения, и я тоже вырядился перед отлетом в белоснежные брюки и рубашку. Поэтому, увидев друг друга вблизи, мы все согнулись пополам и стали хохотать. Ну просто стая альбиносов!
Солнце уже клонилось к закату, и в предместьях Трийпуры, где располагался местный аэропорт, стало не так жарко, как бывает днем в наших средиземноморских краях. Но я знал, что это впечатление обманчиво: к примеру, Шива успел тяпнуть здесь солнечной радиации так, что плечи и руки его были красными, а нос шелушился, как у подростка. Это вам не обезвреженные лучи на станции, настоящее светило спалит и жетона не попросит!
– Ну что, сейчас ты нас видишь? – спросил я Савитри и невольно уставился на тоненькую цепочку-браслет, охватившую ее правую лодыжку. Очень уж красиво смотрелись загорелые стройные ножки нашего бессменного дока! В своих одеждах-разлетайках они с Умой походили на статуи из периода Античности, которые спрыгнули со своих постаментов и решили побегать на воле. Представляю, если бы они в таком же виде носились по станции среди кактусовых насаждений…
– А почему я не должна вас видеть?
– Ты же говорила, что не видишь белого и черного!
– Белая у нас одежда, а не мы сами. А вижу я не одежду, а нас самих.
Я оглянулся на Шиву с Умой. Они стояли, обнявшись: он охватил ее рукой за плечи, она его – за талию.
– А вы давно приехали?
– Куда? – уточнил Шива.
– В Трийпуру.
Он сдвинул темные очки на кончик носа, смерил меня взглядом, покосился на Уму, хмыкнул и слегка встряхнул ее:
– Вообще-то мы здесь живем, только в центре города.
Я немного растерялся. На станции не принято особо распространяться о личной жизни, но тут, на свободе, кажется, стало понятно, что…
– Ну да, – улыбнулась Ума. – Мы с… этим вот… женаты, и давно. Всё жду удобного момента заслать его во времена рабовладельческого строя и поселить его там навеки. Для него это был бы рай! Не щекочи меня, феодал несчастный!
– Ты сначала определись – рабовладелец я или феодал.
– Ты счастливо сочетаешь в себе оба эти принципа.
– Вы намерены препираться тут до ночи или все же ехать ко мне? – подала голос Савитри.
Ну вот, сейчас мы приедем, она тоже представит мне своего парня, а то и мужа, и – привет, мой старый друг, сквозняк неприкаянности, даже словом перемолвиться мне будет толком не с кем: все заняты! Хотя нет, мы будем трепаться ни о чем и обо всем с Варуной! Я пожалуюсь моему мудрому учителю на кубинские страсти, а он, как всегда, станет меня утешать давно известными аргументами: что в каждый из месяцев года какая-нибудь из групп «наджо» уходит в отпуск и перебрасывает это дело из рук в руки соседям; переходящая красная Куба поэтому не засчитывается как проделанная работа, и вообще ее словно бы и нет. А возни там на миллион, уж очень сильно всем злоумышленникам (иди доброхотам, теперь и не знаю, как вернее) хотелось достать гаванского бородатого лидера эпохи войн, катаклизмов и переворотов. Поэтому покушения на него, отражаемые нами, проводились одной серьезной организацией с удивительной регулярностью и настойчивостью. В целом смотрелось это как поединок между двумя госструктурами, разнесенными во времени на тысячелетия. Потом мы, может, даже напьемся с учителем какой-нибудь местной спиртсодержащей жидкости, погорланим и разойдемся спать. Хотя что это я размечтался? У Варуны ведь тоже есть кому призвать его к порядку. Эх, старый мой друг, сквозняк неприкаянности, один ты меня понимаешь…
– Садись, что встал? – выдернул меня из невеселых размышлений Шива, указывая на приземистый белоснежный гравилет с эмблемой по борту в виде скачущего быка и пиктограммой «Нанди». Хорошая, кстати, марка, уважаемая моим отцом, сколько себя помню.
Мы уселись, и Шива погнал с места в карьер, иногда поднимая гравилет в воздух на приличную высоту. Тогда я успевал оглядеть окрестности – вполне, признаться, живописные и малолюдные.
– Сколько занял перелет от вас до Трийпуры? – поинтересовалась Ума.
Я поспешно оторвался от созерцания браслетика на ноге Савитри, которая сидела напротив меня, и ответил, что почти пять часов.
– Так быстро?! Я думала, это дольше…
– Ничего себе – быстро! Я уже не знал, куда деваться от скуки…
Не отвлекаясь от дороги, Шива хохотнул:
– Эге, привык на станции вот так вот – хоп!.. – он хлопнул в ладоши.
– …и на тебе маркер-маяк, а ты уже на месте! – подхватила Ума.
Я закивал:
– И сура – благостно так: «Чего изволишь, почтенный?» А я ему: «Во владения Варуны, ади!» Сура в мгновение ока переносит маркер – и вот мы уже жмем руки Варуне!
Тут же я почувствовал пристальное, даже напряженное внимание со стороны Савитри, хотя она по своему обычаю на меня не смотрела и молчала. Может, я что-то сказал не так? Сложно ее понять…
Дом Варуны оказался целым замком, выточенным в скале прямо на берегу у бухты. Широкие низкие ступеньки, также вытесанные в камне, лентой спускались от жилища к самой полосе прибоя, а сбоку от них, вдоль стены, проходил огороженный лепными перилами пандус. В закатных лучах дом был просто сказочен!
Шива бросил «Нанди» посреди пляжа, и мы пошли в замок.
– А-а-а, ну как же я тебе рад! – вскричал Варуна, увидев нас с площадки одного из верхних ярусов, и поспешил нам навстречу, а через минуту мы уже обнимались с ним и шутливо тыкали друг друга кулаком под дых. – Чего это вы все сегодня как привидения? Сговорились на маскарад?
Мы снова засмеялись, а Савитри заскользила вперед.
– Сейчас я познакомлю тебя с молодым человеком, – сказала она мне и скрылась в доме за легкими, колеблющимися на слабом ветру драпировками.
В груди нехорошо кольнуло. Ну вот, я так и знал…
А Варуна тем временем усадил нас вокруг низенького столика на веранде, представляющей собой одну из площадок, вырубленных на очередном этаже постройки. Драпировки заколыхались сильнее, за ними проступили сначала силуэты двух женских фигур, затем появились и сами женщины. У Савитри на руках сидел большеглазый ребенок, а следом за нею шла незнакомка, на которую этот ребенок очень сильно походил. Вторая женщина была значительно старше Савитри, но это никак не сказывалось на ее телосложении и походке.
– Моя жена Бхадра, – представил ее Варуна и, за руку подведя к нам, выдвинул свободное плетеное кресло. – Это Агни, а остальных ты знаешь.
Хозяйка дома кивнула мужу и приветливо мне улыбнулась. Вот какой будет Савитри лет через… много. Красивая! Только у Бхадры глаза черные, как созревшие маслины, а у дочери, как у Варуны, – светлые.
– Мой брат Апава, – добавила Савитри, легко подбрасывая мальчишку, звонко чмокая в лоб, а потом передала его матери.
– А что, разве новорожденные всегда выглядят так? – на всякий случай уточнил я, поскольку новорожденных мне видеть не доводилось, но все же здравый смысл подсказывал, что они не могут быть такими крупными.
– С чего ты взял, что он новорожденный? – удивился Варуна. – Ему уже полтора года. Я сам его новорожденным не успел увидеть! Ну, рассказывайте!
И Шива принялся рассказывать о делах на станции.
Они что, с ума все сошли? При посторонней?!
Наверное, я так красноречиво таращился на Бхадру, которая Шиву особенно и не слушала, что Варуна рассмеялся:
– Успокойся! Бхадра – свой человек. Мы и познакомились с ней, будучи ассистами. Правда, потом по моей вине ей пришлось покинуть станцию еще до начала карьеры…
– Ну, скорее уж тогда – по моей, – вмешалась Савитри.
– Ну, принципиально рассуждая – да, – согласился учитель. – Поэтому при ней обсуждать можно всё.
– Зато мама теперь – лучший врач на свете, – сообщила наша док, присаживаясь на корточки возле матери и по-девчоночьи нежась, когда та начала гладить ее по волосам.
Никогда не видел Савитри такой! Она меня удивляет все больше. И братец ей, кажется, уже не соперник, и не дуется она ни на кого. Вот что делают с людьми отпуск, солнце, море и родной дом!
– Но кое-что меня настораживает, – кратко изложив основную информацию, заявил Шива, и лицо его стало очень серьезным. – Косвенные признаки заставляют меня подозревать если не саботаж, то, во всяком случае, далеко не дружественное вмешательство в нашу работу.
А мне он ничего не говорил о своих подозрениях по этому поводу! Я обратился во внимание. Варуна тоже.
– Факты? – уточнил он.
Шива распрямился в своем кресле, а потом и вовсе пригнулся к столу, чтобы быть поближе к нам и говорить не слишком громко:
– Сначала я все списывал на неквалифицированную работу Агни. Накладки, подобные той, с Шумером, случались едва ли не через раз. Вроде бы и ничего непоправимого, но… Вот тут, в накопителе, я на свой страх и риск потихоньку увел некоторые записи – посмотри на досуге. Конечно же, я отправил рапорт Аури, и она добилась аудиенции с Вилларом и его селекционерами. Все они убеждали, что просчетов на их этапе не было. Значит, все переменилось уже в процессе, у нас? Может ли такое быть?
– Хм… – Варуна озадаченно потер подбородок и дернул головой вбок.
– Из-за излишне напряженной эксплуатации техника в нашем ангаре стала чаще выходить из строя. Агни, конечно, молоток, вовремя все устраняет, но это может случиться внезапно посреди цикла. А новой нам пока не обещают…
– У меня тоже недоброе предчувствие, – почти шепотом вмешалась Ума. – Мы обговаривали все это с Шивой, но решили не паниковать раньше времени и посоветоваться сначала с тобой. Что скажешь?
Учитель вздохнул:
– Да, не в добрый час я вас покинул… Надо думать, пока не знаю. Давай накопитель.
Савитри тем временем наливала нам какой-то прохладительный напиток и в разговор не вмешивалась. Бхадра тоже посерьезнела, хмуря черные брови.
Стемнело быстро. Договорившись встретиться с нами назавтра прямо с утра и покататься ради осмотра трийпурийских достопримечательностей, Шива и Ума уехали домой. Варуна отправился просматривать нелегально вывезенные Шивой материалы, Бхадра – укладывать спать сына, и в итоге мы остались на веранде вдвоем с Савитри.
– Умеешь водить летучку? – спросила она.
– Немного.
Я умел, но не слишком любил водить непослушный гравицикл, тем более в непроглядной темноте, которой славились местные летние ночи. Несмотря даже на почти полную луну, темно было, как в угольной шахте. Однако Савитри пообещала показать мне одно интересное местечко, которое не считалось достопримечательностью, но ей нравилось с детства. И мы поехали.
– Я вообще-то тоже умею водить, но родители переживают, – крикнула она мне через плечо, охватив меня обеими руками поперек туловища. – Они у меня ретрограды. Столько со мной живут – и все не верят до конца, что видеть можно не только глазами! Мы вот сейчас проезжали громадное старое дерево размером с виллу – ты его увидел?
– Да нет, конечно!
Куда уж мне – я придирчиво всматривался в дорогу, освещаемую системой гравицикла, мощности которой не хватало на окрестности.
– А я увидела, – с удовлетворением похвасталась моя спутница.
– Молодец! Ты, главное, говори заранее, куда поворачивать.
– Тут теперь всё прямо!.. А еще папа вбил себе в голову, что я могу слишком сильно «разогнать» свой мозг и погибнуть. Наверное, это он меня приравнивает к одной из своих штуковин, которые ломаются от перегрева…
– Он переживает за тебя, если ты не в курсе.
– Я в курсе. Но иногда он перегибает палку.
– А ты что думаешь?
– О чем?
– О накладках, на которые ему жалуется Шива!
– Не знаю, Агни. Они со мной не делились до сегодняшнего дня. Может быть, какой-то сбой в работе оборудования?
– Нет сбоя! – заверил я.
– Тогда не знаю. Я ведь не техник и не Танцор, у меня другие обязанности…
То, что Савитри именовала древними развалинами, мне в темноте представилось небольшой скалой с множеством раскиданных вокруг нее камней. Будучи много тысяч лет под водой, эта скала заросла поколениями кораллов, которые умирали и затвердевали, а следующие прикреплялись поверх и тоже со временем гибли. Поэтому угадать под наростами очертания постройки было для меня невозможной задачей. А вот док утверждала, что это именно постройка, причем развалившаяся, еще будучи новой. Возможно, из-за землетрясения или из-за критической ошибки самих строителей. Теперь и не узнать: в такие глубины времени нас на «Трийпуре» погружаться не заставляли.
Мы забрались повыше, нашли уступ и уселись на нем, свесив ноги в черный провал под нами. На лодыжке Савитри нет-нет да взблескивала при луне цепочка-браслет.
– У вас тут другой воздух. У нас море пахнет не так…
– Это потому что у нас не море, а океан, и растения другие. Сейчас всё цветет.
Я успел заметить, как по небу чиркнул, сгорая в атмосфере, метеорит. Захотелось словить момент, когда упадет следующий, и я, задрав голову, начал пристально вглядываться в звезды, пока не затекла шея. Пришлось поменять позу, опершись на локоть, и потереть позвонок.
– Когда-то давно, – сказал я Савитри, – у людей была примета: загадай желание, пока сгорает метеорит, и оно сбудется. Только успеть невозможно, это происходит мгновенно…
– Я знаю.
До меня дошло, что и она исследует небо. Но док снова была в гораздо более выгодном положении: для этого ей не нужно было запрокидывать голову. Я решил испытать судьбу и посоревноваться с Савитри, откинулся на спину, лег поудобнее и сцепил под затылком руки. Вот это другое дело, всё видно и ничего не затекает!
– Агни!
– М?
– А ты пошутил, или суры на самом деле обращаются к тебе «почтенный»?
– Нет, не шутил, правда. А что в этом удивительного?
– Один обращался или все?
– Ну, практически все, с кем удавалось говорить.
– Говорить? Они с тобой еще и общаются?
– Почему только со мной? Разве они не со всеми координаторами общаются?
Савитри повернулась ко мне:
– Они вообще не общаются как личность с личностью, в том-то и дело!
Для меня это было неожиданным открытием:
– Не знал. Они еще предпочитают, чтобы к ним обращались «ади».
– Ади?
– Да. Не знаю, что для них это обозначает, но им нравится.
– Нравится?! Суры разве проявляют эмоции?
– Это нельзя назвать эмоциями в человеческом понимании. Я просто чувствую это и телом, и разумом, и сердцем. От них всегда становится светло и тепло.
– Представляю, что тогда в противоположность им источают асуры… – проворчала Савитри. – Но я спрашивала отца – он не припомнит случая, чтобы сура допускал личностный контакт с собой…
– И что это может означать?
– Мне кажется, тебе есть что скрывать, огонек, – сказала она и вдруг вскрикнула: – Падающий метеор! Кажется, я успела!
– Загадать желание?!
Вот это скорость! Я и увидеть-то не успел…
– Да. Я успела!
– Ты, наверное, первый человек, которому это удалось!
– А что в этом сложного?
– Так ведь реакция мозга всегда на доли секунды запаздывает, расшифровывая зритель… А-а-а! Точно!
– Вот-вот! – обрадовалась Савитри. – Я же говорю: бедные вы и убогие! Я видела его еще до вхождения в атмосферу, в момент вхождения, раскаливания, распада на песчинки. За это время можно загадать не одно, а двадцать одно желание!
– И что загадала ты?
Тут она заупрямилась:
– Не скажу. Иначе не сбудется.
– Да брось ты! Еще признайся, будто веришь в эту чепуху!
– Я первый человек, которому удалось успеть. Вот на моем примере и проверим – чепуха или нет!
– Вот для чистоты эксперимента и скажи, что загадала. А то еще подтасуешь результат!
– Не подтасую. Мне и самой интересно.
Она вскочила и, легко перепрыгивая с камня на камень, стала убегать вниз. Я включил освещение в браслете, но за ней не поспевал, слишком тусклым был свет и крутыми – склоны. И поэтому нагнал ее только тогда, когда она остановилась. Что-то сверкнуло в ее руке. Она размахнулась и швырнула нечто блестящее в каменные осыпи внизу. Я догадался, что это цепочка с ее щиколотки.
– Зачем?
Она с таинственной улыбкой повернулась ко мне, хотя в лицо взглядом не попала, смотрела повыше головы:
– Жертвоприношение.
– Какое же это жертвоприношение? Я найду!
– Не надо, он все равно мне надоел.
– А мне нравился. Это не обсуждается. Жди здесь!
Мне до дрожи захотелось отыскать эту цепочку, чтобы появилась возможность надеть ее обратно, беспрепятственно прикасаясь к точеной ножке Савитри и не выглядя при этом наглецом.
Когда я понял, что иду уже не по тропинке среди камней, поросших кустиками, а по спускающемуся под землю тоннелю, прошло немало времени. Я направил свет вверх и различил над собой своды пещеры-коридора. Сначала была мысль вернуться, но…
Есть для меня что-то притягательное в пещерах и лабиринтах. Не так чтобы уж очень часто сталкивала меня с ними жизнь, однако если случалось побродить среди нерукотворных галерей, сердце мое начинало стучать быстрее. Вот и тут, вместо того чтобы предупредить свою спутницу или вообще вернуться – понятно ведь, что сюда не долетела бы никакая цепочка! – я пошел вперед. Решил для себя: как только пещера начнет сужаться, поверну обратно.
Сужаться она не собиралась. Коридор был один, но очень извилистый, и сначала я с затаенной тревогой ждал очередного поворота. Вскоре привык и расслабился. Вот тут-то меня и подкараулила ловушка.
