Текст книги "Пари с будущим (СИ)"
Автор книги: Сергей Гомонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)
Пробуждение
– Агни! Да просыпайся уже, Агни, сколько можно дрыхнуть!
Быстрая, едва понятная мне из-за скорости речь мужчины дополнилась не менее быстрой речью женщины:
– Он всегда любил поспать! Как это у них там говорится – сдать на пожарного, – и она хмыкнула.
Счастливое просветление наступило. Я с трудом, но продрал глаза и почти одновременно с этим сел.
Передо мной стоял Степуха. Вполне себе живой. Вскочив было, я почувствовал, как слабеют ноги, и тут он вдруг ухватил меня за плечи… черт возьми!.. четырьмя руками! Две дополнительные выскочили откуда-то из-за его спины.
Кажется, я издал писк дохнущего упсника[5]5
Так на компьютерном сленге называется устройство – блок бесперебойного питания, сокращенно – UPS.
[Закрыть] и что было сил рванулся прочь от чудовища с внешностью Степки.
– Да стой же ты, провалиться тебе на месте с этими вашими затеями! – выпалил он тираду мне вслед, и я налетел на запертую дверь абсолютно не знакомого мне помещения. А в первую-то секунду мне показалось, что я проснулся в нашей родной дежурке! – Агни, стой, идиот, пока тут все не переломал! Савитри, скажи ему что-нибудь, он невменяем!
– Агни, успокойся!
Это прозвучало сверху и, резко задрав голову, я медленно сполз по двери на пол. Под самым потолком раззявленной пастью светился круглый экран – прореха в какое-то другое место. И на этом экране виднелось лицо молодой темноволосой женщины с экзотической внешностью и не менее экзотической прической.
Я ничего не мог понять. Кто они? Почему они оба так быстро говорят? Где мы находимся? Что вообще случилось со мной, и как я тут оказался? Пространственным переносом, что ли?
В голове моей бушевала буря. Наверное, та самая – предсказанная бабушкиным сломанным барометром.
Этот чертов Громозека[6]6
Громозека – персонаж из книг Кира Булычева и из мультфильма «Тайна Третьей планеты» (созданного по мотивам серии об Алисе Селезневой, девочке из будущего), многорукий друг профессора Селезнева, археолог с планеты Чумароза, озвученный в мультике Василием Ливановым.
[Закрыть] снова приблизился ко мне и подбоченился той парой рук, которая росла, как положено, – из плеч. Вторая сложилась за спиной крыльями падшего ангела. На притворяющемся Степкой мутанте был дымчато-серебристый комбинезон, подогнанный по фигуре и усеянный различными карманами, цепочками, петлями и прочими неведомыми приспособлениями, а довольно длинные светлые волосы перехватывал серебристый же обруч с круглым дымчато-синим камнем посреди лба. Все остальное – насмешливый взгляд ярко-голубых глаз, чуть удлиненное, но приятное на вид лицо, статная фигура – было Еремеевским.
– Вы кто? – спросил я и почему-то догадался, что говорим мы все трое не по-русски, однако на вполне мне понятном языке.
Степуха, прищурившись, посмотрел наверх:
– Савитри, я тоже так тормозил, когда вернулся? – выдал он пулеметной очередью.
– А то! – отозвалась экзотическая красотка из-под потолка. – При том, что мне хватило ума снять манипуляторы, когда я встречала тебя.
Несмотря на бешеную скорость речи, голос ее звучал приятно, с сексуальной хрипотцой. Знакомый, кстати, голос…
Степуха хлопнул себя ладонью по лбу над дымчато-синим «глазком» и засмеялся:
– Прости, вайшва, я забыл о них, – он снова растопырил свои мутантские конечности, вызывая у меня бурное сердцебиение и состояние легкой паники. – Но теперь уже ничего не поделаешь. Ты их увидел, и с этим нужно смириться!
Постепенно я начал привыкать к скорости его речи. Словно заметив это, Степка начал говорить еще быстрее прежнего:
– Я не тороплю тебя, Агни, адаптируйся на здоровье. Ты значительно растерял частички себя, когда затеял эту глупость, и я понимаю, что на восстановление у тебя уйдет больше времени, чем у единожды воплощенного.
– Непривычно, – произнесла Савитри, явно разглядывая меня. – Прошло меньше недели, а он ведет себя так, как будто это совсем другой человек…
– Если понимать под ним его сознание, то да, он почти другой человек. Но его мозг должен разогнаться и вспомнить то, что в нем было заложено до циклизации.
Я слушал их, как прибитый угольным мешком. Мне становилось все жутче. Наконец я прервал их беседу, а то, кажется, им понравилось поминать меня в третьем лице.
– Степуха, это что, тот свет?
– А похоже? – он слегка вскинул бровь.
– Не знаю, я там не был.
– Врешь. Документально зафиксировано: четыре раза.
– Что… зафиксировано?
– Твои смерти. Четыре.
Эти четыре он показал всеми четырьмя руками, выпростав из кулака на каждой по одному пальцу.
А, я понял. Это не тот свет. Это психушка. Угу, Гаврилова Поляна, она самая. Меня сюда из Чертова сарая свезли: я, похоже, во время землетрясения прямо там умом и подвинулся… или по башке чем-то прилетело при обвале. Вот и псих-напарник мне, чтоб не скучно. Не Наполеон, но что-то такое, с явными отклонениями… А та, под потолком, – дежурная санитарка… Чудненько, как говорит наша диспетчер Таня. Видимо, сильно меня чем-то стукнуло по темечку…
– Почему он похож на Степку? – уяснив все это, спросил я экзотическую санитарку и указал на второго пациента. – Или это вы меня чем-то накачали, и у меня теперь глюки?
Они переглянулись и начали смеяться. Неудержимо и весело.
– Вот уроды вы, – сказал я им. – Нашли, над чем поржать. Степуха мне лучшим другом был, а вы, твари бездушные, зубы скалите. Ну и хрен с вами, я вас больше слушать не хочу. Чем вы меня накачали, фашисты? Опять какой-нибудь калипсол, да?
Поднявшись с пола, я поплелся к тому, что было, кажется, моей койкой. Ну неслабо же меня проняло! Таких галлюцинаций в стиле «жесткий хай-тек» мне еще не доводилось видеть. Вся палата – один большой глюк из голливудских студий, где снимаются фильмы о далеких-далеких галактиках в далеком-далеком будущем. Это вам не «эльфийский стульчик»…
Наверное, действие наркотика заканчивалось, и теперь я ощущал только безмерную апатию и усталость. А эти двое о чем-то совещались на своем тараторящем языке, причем теперь уже на такой скорости, что все звуки слились для меня в единый неразборчивый лепет. И все же интересно – что за дрянь дает такой эффект и как быстро на нее подсаживаются? Превращусь я в овощ или сяду «на иглу», вот в чем вопрос.
– Агни, – позвал меня глючный Громозека, когда я улегся, отвернувшись от них в сторону несуществующей стены с несуществующими светящимися панелями. – Подожди. В какой-то степени я действительно этот твой Степка, понимаешь? Это не розыгрыш, поверь. Мы знали, что тебя будет сложно вернуть к нормальному функционированию, но не думали, что ты окажешься таким непрошибаемым. Твое сознание вместо того, чтобы раскрыться, создает кучу «левых» объяснений и постоянно ставит преграды, не позволяя тебе сориентироваться и понять. Вот что, оказывается, бывает после пяти воплощений в той дурной эпохе! Вы там все настоящие бараны перед воротами бойни.
Я вздохнул и взгромоздил поверх головы, на ухо, то, что отдаленно походило на подушку. Надеюсь, когда этот наркотик отпустит, оно действительно окажется подушкой…
– Хорошо. Это я говорил с Умой. Это был не сон. Это был гипноз, понимаешь? Она видела нас с нею возле заброшенной усадьбы как бы во сне, но я действительно говорил с нею… с Леной. Говорил, обставив все так, будто это сон. Иначе она сошла бы с ума. И заблудился я в том общежитии неспроста. Я все расскажу тебе, но только ты не препятствуй нам, Агни. И тогда ты все вспомнишь сам. Ну, может быть, не все сразу, но…
– Иди к черту, – почти нараспев ответил я, пытаясь тем самым убаюкать себя и прекратить этот бред.
– Бесполезно, Шива, – заключила санитарка под потолком. – Он сейчас неспособен адекватно воспринимать информацию. Говоря простым языком, сейчас он как нельзя ближе к помешательству.
Да-а-а-а?! С какой стороны от рубежа, интересно? По-моему, я уже давно – того. То есть – там…
– Савитри, у нас нет времени. Я не знаю, что предпринять и как к нему пробиться. Я никогда не ставил перед собой подобных задач и не умею их решать. Попробуй ты. Ты женщина, ты интуитив…
Ого, кажется, я уже понимаю даже то, что они говорят со сверхзвуковой скоростью! Это, интересно, прогресс или деградация?
– Есть одна мысль. Перейди в приват.
Они стихли. Ну вот, даст бог – сейчас наваждение рассеется, и я увижу свою палату, примотанного к койке Громозеку в смирительной рубашке, да и себя примерно в таком же образе.
Я, может, и уснул бы от неимоверной навалившейся на меня усталости, если бы меня не трясло от перевозбуждения, а сердце не прыгало так от страха или побочных эффектов неведомого препарата.
– Бедный мой! – вдруг проговорил женский голос прямо над моей подушкой. – Агни, Агни…
Меня сдернули с постели. С одной стороны я был пленен мутантом-Громозекой и всеми его четырьмя руками, с другой – той самой санитаркой, которая как-то успела материализоваться в нашей палате и оказалась физически сильной девушкой, крепко ухватившей меня под локоть.
Они куда-то меня тащили, я упирался, как мог, не переставая удивляться разнообразию собственных галлюцинаций и их логичности. Наконец мы прибыли в небольшую комнату, уставленную какими-то приборами непонятного предназначения. Мутант и санитарка с силой усадили меня в глубокое кресло, сделанное так, будто его специально подгоняли под мою анатомию.
– Маркер в четырнадцатом, – бросил четырехрукий, словно невзначай. – Курс 4-30, отклонения 2 градуса. Контролируй!
Я не понял ни слова, но руки мои в какой-то миг дернулись к матовой темной панели, и от этого движения она ответно замерцала, словно включаясь.
– Контролируй, я сказал! – рявкнул Шива. – Ее жизнь под твою ответственность.
Сознание вспыхнуло, на мгновение померкло, а потом я ощутил, что с немыслимой скоростью надеваю на голову такой же обруч, как у многорукого, и тот подключается к моему сознанию, вскидываю ладони над сенсорами… Панель полыхала. В воздухе над нами развернулось призрачное видение – космос, тысячи каких-то струн, звездные образования, и я знал, что это такое, и одновременно не знал…
– Да! – закричала санитар… Савитри. – Да!
– Ты гений! – признался ей многору… Шива.
Я их… вспомнил. Оставив в покое панель, я повернулся вместе с креслом в их сторону:
– Вы? Ребята, я ничего не… А Ума?
Я вспомнил ее последние слова, и меня обдало холодом. Из-за этого я, как подброшенный, вскочил на ноги:
– Я же не вернул ее!
Кроме этого, в память мне не приходило больше ничего. Просто знал, что тут я – дома. Но что здесь и как – ничего не вспоминалось. Мысли мешались, события двоились. Но это меня уже не пугало сумасшествием. Я точно знал: за всем этим кроется что-то иное.
– Твое тело все вспомнило, Агни, – Савитри подошла ко мне привычно скользящей походкой, обняла и со вздохом облегчения прижалась щекой к моей груди. – Я уже почти отчаялась.
Я гладил ее по черноволосой голове и смотрел на заулыбавшегося Шиву:
– Но мне все равно все еще хочется набить тебе морду, – предупредил я его.
– За что? – удивилась Савитри, заглядывая мне в глаза.
– Ленка там из-за него чуть не…
– Это не Ленка, Агни, – сказал Шива. – Это Ума. Не дошло до тебя еще? Ты разыскал ее, Агни. В пятой своей жизни ты ее разыскал.
– Я промахнулся тогда? – снова скользнуло какое-то воспоминание: я подхожу к голограмме и разглядываю черную дыру в пространстве, а потом пробел, вспышка и пустота…
– Более чем. Мы с Савитри с ног сбились. Потратили на розыск четыре дня. Вообрази себе – четыре дня! При учете (если, конечно, ты это помнишь), сколько у нас текущих незавершенных дел, а все это время селекционеры подкидывали нам головоломку за головоломкой.
– А, наши дражайшие «старшие братья»! – снова что-то такое мелькнуло в голове, выдавая сразу результат и явно опуская за ненадобностью промежуточные звенья логической цепочки.
– Да, они самые! Савитри, между прочим, загнала три Гаруты в этой беспрерывной и беспримерной гонке.
– О, да! – засмеялась она. – Загнала их насмерть, если так можно высказаться о Гаруте.
Я вспомнил распростертые в небесах крылья последнего орлана. Значит, до него было еще два, и их я не помню.
– Нам уже намекали сверху, что мы ставим миссию под угрозу. Буквально позавчера. Но я послал их подальше. Если не вытянуть оттуда Уму и тебя, то какой вообще смысл в «Прометеусе» и всей этой возне? Гори оно синим пламенем, когда прошлому приходится приносить такие жертвы!
– Да, да, у меня тоже не раз возникала ассоциация с защитниками диких животных, которые попали к этим самым животным прямо в джунгли, – добавила Савитри, не отпуская моей руки. – Шива действительно наорал на них, представляешь? Наверное, в правительстве объявлено чрезвычайное положение.
Шива снисходительно махнул настоящей своей правой рукой:
– Не преувеличивай. Все не так плохо. И, как выясняется, все это обязано было произойти – иначе не было бы никого из нас и ничего, что мы имеем вокруг нас. Вот такой, Агни, парадокс организовался, пока вы с Умой прогуливались по старому недоброму прошлому. И вот тут-то как раз все шатко. Именно в этом отрезке таится наибольшая опасность для нашей цивилизации.
Я решительно ничего не понял из его слов.
– Ладно, – догадался он о моем замешательстве. – Все своим чередом. Сначала восстановим в памяти то, что ты уже и так знаешь, а потом подгрузим то, что выяснилось в твое отсутствие.
– Согласен.
И в знак окончательного примирения мы пожали друг другу руки. Две. Правые. Собственные. Манипуляторы сложились у него за спиной в замок и перебирали сплетенными пальцами в режиме ожидания. Я вспомнил, до чего сам не любил этот гаджет и с каким трудом мне удавалось с ним справляться при необходимости. А Шива его обожал и за многие годы работы привык, как к родным рукам. Недаром он забыл их снять перед встречей со мной.
– Но что случилось, когда ты был Степкой? Как ты погиб? И почему?
– Это уже другая история, как я сказал. Она связана с ятта.
«Побочный эффект создания сур», – молнией мелькнула в голове подсказка-определение для этих тварей.
– Ты хочешь сказать, что эти выкидыши творения могут представлять для нас какую-то опасность?
– Более чем, Агни. Еще неделю назад мы об этом даже не догадывались, уж слишком привыкли к тому, что ятта – это синоним дебилизма в крайней его стадии. А в их среде выявился Стяжатель.
– Это как?
– Это аккумулятор их общей энергии. Мы зовем его Стяжателем. Ты там называл его, насколько мне известно, Колдуном и даже пользовался портретиком, в точности отображавшим его внешность. И он не только далек от дебильности… Я сказал бы, что на шкале измерения возможностей интеллекта он занимает строго противоположную ей позицию.
– Порази меня молния, если я понимаю хоть что-то из того, что ты говоришь! – и я не преувеличил; в ответ на это Савитри только вздохнула, а Шива удрученно кивнул:
– Да, да, я знаю… По возвращении вчера мне тоже было несладко, но с тобой не сравнить: у меня не было за плечами четырех насильственных смертей. Поверь, приятель, я очень тебе сочувствую и готов помочь во всем. И Савитри, разумеется, тоже. Давай проделаем все, вернувшись к самому началу, если не возражаешь…
Беседа с профессором Аури
Последний тест меня доконал. После тридцати позиций с математическими вычислениями, каждое из которых для чего-то подытоживалось демонстрацией верного ответа, на ум ничего больше, кроме ручного огнетушителя ярко-красного цвета, не приходило. А что еще я мог вообразить в ответ на финальное предложение сходу назвать первый попавшийся инструмент и его окраску? Хоть огнетушитель с трудом можно отнести к инструментам, мне в мысли пришел именно он. И после тридцати бесцельных операций по сложению, вычитанию, умножению и делению мне, честно говоря, этим огнетушителем хотелось кого-нибудь… Впрочем, я спокоен, я спокоен!
Кому мы, пять несчастных технарей, ожидающих распределения, так не угодили, что нас уже который по счету день в течение десяти-двенадцати часов гоняют по совершенно невозможным вопросам, мало связанным с нашей профессией?! Предлагаемые тесты пригодились бы, как мне кажется, психологам или соцработникам…
Только нам, пятерым, выпала эта горькая участь. Я узнавал: остальные «молодые специалисты» вуза давно уже заполнили анкеты и разъехались, получив первую в своей жизни работу. Надо сказать, среди них были такие зубры, что мне, середнячку, и не снилось…
Впрочем, и наша пятерка весьма разнообразна по своим способностям, иначе я начал бы опасаться, не является ли это тестирование последним шансом устроиться хоть где-то. Вон тот, не помню его настоящего имени, только прозвище – Глашатай, – не просто зубр, а зубр в кубе: эрудит, с макушки до пяток нафаршированный энциклопедическими знаниями. А Энгер, мой приятель, наоборот – еще слабее меня во всех дисциплинах профиля. Галианна же при всей ее прилежности и остроумии слишком эмоциональна и вполне может от волнения запороть решение, особенно когда решать нужно на время. И, наконец, Рашель – такой же середнячок, как я, с мужским складом личности, даже одевается так, что с первого взгляда можно перепутать с парнем. Но с чувством юмора у нее большие проблемы. Оно есть. Но лучше бы не было вообще.
Словом, мы, все пятеро, абсолютно несхожи. Так по какому принципу?..
Наконец нас попросили покинуть аудиторию. Испытывая муки голода, мы ринулись в нашу столовую.
– Ой, не знаю, что я там наотвечала! – всю дорогу переживала Галианна. – Интересно, я верно выбрала синюю флейту в последнем вопросе?
Только-только усевшись за стол, мы переглянулись.
– Я представил красный молоток, – признался Глашатай.
– Я тоже, – кивнул мой приятель, и Галианна, закрыв рот ладонью, охнула:
– Значит, я ошиблась! Вот так и знала! Кажется, я, ко всему прочему, еще и сбилась при счете…
Рашель дернула бровью и свысока воззрилась на нее:
– Сбилась при счете? Там же были элементарные вычисления, и никто не устанавливал таймер!
– Я переволновалась! – Галианна сделала страшные глаза, как будто хотела загипнотизировать Рашель, чтобы заставить ее замолкнуть.
– Тебе, деточка, надо бы принимать успокоительное.
– Ну, раз ты такая умная, то что выбрала ты? – коварно сощурившись и поджав губы, спросила Галианна.
– Я вовсе не утверждаю, что я «такая умная». А выбрала я… – она по очереди окинула всех нас лукавым взглядом, – красный молоток – а-ха-ха-ха-ха! Красный молоток!
Рашель громко хохотала, небрежно шлепая руками по плечу то меня, то Глашатая, поскольку мы имели несчастье сесть по обе стороны от нее. И ей было совершенно безразлично, как нам пришлась ее очередная шуточка. Да, да, это была шутка от Рашель. Если еще кто-то не понял. Я же говорю: с чувством юмора у нее проблемы – он весь именно такой.
Оглушенные Рашелью, Энгер, Глашатай и Галианна забыли спросить мой итоговый ответ, и я порадовался, что не пришлось позориться. Теперь было совершенно очевидно, что верный ответ – красный молоток.
– Я умру, пока дождусь результатов! – повторяла Галианна даже за едой. – Вдруг меня отбракуют?
– Чтобы переживать по этому поводу, надо хотя бы знать, куда отбракуют, – выдвинул дельную мысль Энгер, и я с ним мысленно согласился, а он почувствовал волну: – Согласен, Агни?
– Угу, – я кивнул.
У нас с ним было отличное взаимопонимание с самого детства, а когда в старших классах мы начали пользоваться сенсорными обручами, то иногда и вовсе без слов читали мысли друг у друга.
– Вот-вот! – подхватила Рашель. – Может, это еще мы отбракуем их предложение! С чего это они взяли, что мы бросимся на него, как собаки на кость?
Галианна мечтательно вздохнула и закатила глаза к потолку столовой:
– А я хотела бы работать в министерстве, в их техотделе!.. У моей подруги там брат, он надышаться не может на свое местечко! Так, говорит, шикарно, и платят хорошо.
А мне было все равно. Я любил возиться с техникой, мне легко давалась химия. Дома меня в шутку даже называли заклинателем железок и стихий. Куда распределят, туда распределят. Откажут из-за неверно пройденного последнего теста – ни на миг не огорчусь. Я не гений, но устроиться где-нибудь на стажировку смогу без трудностей. А потом уже сам смогу выбирать, куда обратить свой взор – на министерство ли или еще куда. Смущало меня что-то нынешнее «распределение вслепую».
– Вы это… поменьше болтайте, – пробурчал вдруг Глашатай, как будто нарочно говоря неразборчиво, себе в воротник.
– А что такое? – прошептала впечатлительная Галианна.
– Есть у меня мысль, что подслушивают нас с вами все двадцать четыре часа. Не знаю, как именно.
– Сейчас всё возможно, – пожал плечами Энгер, неуклюже стараясь казаться по-прежнему беззаботным и после опасений Глашатая. – Ну так а что же теперь – молчать все время, что ли? Может, они хотят выяснить, какие мы вне аудитории? Не только профессиональные качества узнать, но и какие мы личности…
– Настоящий триллер! – хохотнула Рашель, а Галианна впервые за все те годы, что я их знаю, выразила с ней согласие и подхватила мысль:
– Может, они на последнем этапе запрут нас в темной комнате и будут ждать, пока мы не подеремся? Проверяют на психологическую стойкость?
– И кого отбракуют, по этой версии? – криво усмехнулся эрудит-Глашатай, основывавшийся на оголенной логике.
– Ну… проигравшего, например, – замялась Галианна. – Или, наоборот, того, кто первым полезет в драку. Тест на стрессоустойчивость.
– Первый вариант исключен, иначе они априори не отбирали бы в кандидаты женщин, – махнул рукою он.
Тут уже нахмурилась Рашель:
– Это еще с какой стати?
Глашатай и ухом не повел:
– С такой, что в этом случае женщина заведомо проиграла: мужчина всегда физически сильнее.
– Че-е-его?! А ну, давай, давай-ка проверим! – поднялась с места Рашель, подворачивая рукава туники.
Я знал, что девушка она очень тренированная, и обнажившиеся мускулы на ее руках были тому подтверждением. Тощий и сутуловатый Глашатай против нее выглядел сущим хлюпиком. Да что там кривить душой, таким он и был. Физически. Да и в спортзале я его не видел ни разу, не знаю, как он сдал нормативы…
– Еще чего! – презрительно бросил он в ответ на вызов Рашель. – Я еще не развил мысль, а ты лезешь в бутылку.
– Ну-ну, развивай свою мысль, – разрешила она и нависла над ним, притопывая ногой.
– С вашего позволения, я пересяду, – он подвинул ее и спокойно пересел на свободный стул возле Энгера. – Второй вариант также исключен: ни один нормальный мужчина не полезет в драку с женщиной. Даже если женщина полезет в нее первой. Таким образом, женщина проиграет и во втором случае: она первой полезет в драку и проявит «стрессонеустойчивость», если им важен именно этот пункт. Здесь очевидно что-то иное.
Внезапно на всю столовую прозвучал голос нашего декана:
– Дипломникам Галианне и Агни срочно явиться в экзаменационный сектор. Повторяю…
– Всё, – побелела Галианна и сжала кулачки на коленях. – Отбраковали!..
Я тоже так подумал, но особенного сожаления не испытал и без всякого трепета поднялся из-за стола.
– Оптимистка ты наша! – снисходительно похлопав сокурсницу по плечу, сказал Глашатай. – Иди уже. Может, не все так плохо.
Энгер знаком показал мне держаться и мысленно, взглядом, прибавил заверения в солидарности. Но было видно, что эти трое считают нас выбывшими из игры и в душе довольны.
– Я боюсь, – шепнула мне Галианна в лифте. – Жутко боюсь!
– Ну перестань, не убьют же нас, – я засмеялся и пожал ее ледяную руку.
– Я сама себя… уважать перестану, – сквозь стиснутые зубы парировала она, никак не желая принимать утешения.
– Да брось, Галия. Над нами ставят какой-то эксперимент, как над лабораторными крысами, и никто не удосужился сказать, ради какого куска сыра мы все это делаем…
– Да, странно… Наверное, во мне слишком много честолюбия…
– Эмоций в тебе слишком много.
– Ну да. И эмоций… А ты всегда такой спокойный…
– Просто нет повода волноваться.
– Откуда ты это знаешь?
– Гм… Чувствую… и логически понимаю.
– А я логически понимаю, но внутри все переворачивается.
Лифт раскрылся, и мы увидели перед собой декана собственной персоной. Вот это уже был сюрприз так сюрприз: чтобы ради нас он покинул свой кабинет и лично прибежал встречать?!
– Идемте, молодые люди. Следуйте за мной.
Он повернулся, даже не удостоверившись, тронулись мы с места или нет. В его тоне не было ни капли сомнения. Галианна уже открыла рот спросить, отчисляют нас или нет, но я вовремя приложил палец к губам. Она выдохнула, прикрыла глаза и обреченно кивнула.
Мы остановились возле аудитории, где проходили последний тест. Декан указал на ее двери и на двери помещения напротив:
– Молодые люди, с вами обоими хотят пообщаться лично. Вы, Агни, пройдите сюда, а вы, Галианна, – сюда.
Мне досталась вторая комната, где я еще не был. Впрочем, она ничем не отличалась ото всех остальных экзаменационных аудиторий.
За столом преподавателя сидела худющая женщина лет пятидесяти с колючим взглядом темных глаз и острым подбородком. У нее было интересное лицо, в котором словно бы смешались черты всех некогда существовавших особняком рас, но при этом не доминировала ни одна из них. Ее предки в незапамятные времена совершенно очевидно были и негроидами, и монголоидами, и европеоидами – все просматривалось в этом по-своему замечательном лице.
– Дэджи Аури, – представилась она коротко и показала мне сесть по другую сторону стола. – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов в частном порядке.
Я так и не смог вспомнить, попадало ли мне когда-нибудь на слух это имя. Довольно необычное, как и она сама, я запомнил бы наверняка…
– Простите, можно уточнить: а как я должен к вам обращаться?
Она улыбнулась, проявив несколько тонких, словно сеточки, морщин на смугловатом лице:
– Если вас интересует ученая степень, то я профессор…
Что-то в ней было не так. Она сидела, отстранившись от стола, хотя педагоги, как принято у нас во время собеседований, всегда слегка склонялись в сторону визави. И еще я хорошо видел каждую черточку ее внешности, но никак не мог почувствовать присутствия. И это настораживало.
– Как вы относитесь к истории, Агни?
Этого вопроса я ожидал меньше всего.
– К истории? Никак. Я занимаюсь немного другими вещами, профессор.
Наверное, фраза прозвучала слишком дерзко в устах вчерашнего студента, если Аури и в самом деле была профессором и привыкла к почтению. Но еще свеж был в моей памяти красный огнетушитель…
– Я задаю вам этот вопрос не как студенту, – терпеливо покачала она головой и заговорила чуть медленнее. – Как обычный человек – что вы испытываете при звуке слова «история»? Навскидку, без обдумывания!
Снова тест? Надеюсь, этому когда-нибудь придет конец…
– Войны, куча разных дат, фамилии, имена… Мрачное что-то, тяжелое… Отрицательное…
– И?.. Ну скажите же уже, скажите это!
– И красный огнетушитель! – выпалил я, и после этого мы с профессором Аури рассмеялись.
– Теперь выпустили пар?
– Пожалуй. Но это неправильный ответ… Я сожалею…
– Кто вам сказал, что неправильный? – изумилась она.
– Я так понял, что правильный – красный молоток? Разве нет?
Профессор хмыкнула, но развивать тему последнего теста не стала:
– И что же, история вам не мила?
– Почему же? Я слишком плохо ее знаю, чтобы не любить или наоборот. Мне скорее не милы историки, профессор. Извините, если вы историк, но вы хотели моего мнения.
– Я… ну да, отчасти я историк. Только отчасти. С настоящим историком сейчас говорит ваша сокурсница, а у вас, думаю, все впереди. И почему же вам так не милы историки, Агни?
– Потому что пытаются подогнать любые исторические события под свои представления, политические взгляды и под свое время.
– Как вы сказали? – развеселилась она. – Подогнать исторические события под свое время?! Надо же! Сами того не ведая, вы отрекомендовали их именно так, как они того заслуживают!
Не знаю, что хорошего она усмотрела в звании конъюнктурщика, но мои слова явно пришлись ей по душе. Аури снова впилась в меня колючим взглядом:
– Я наблюдала за вами все это время, Агни. Да, да, именно за вами. Подсказывает мне интуиция, что именно вы-то нам и необходимы… Вы прекрасно держитесь в экстренных ситуациях, не рассеянны, не впадаете в панику, шум вас не отвлекает, но при этом вы не проваливаетесь с головой в свое занятие, способны реагировать адекватно обстоятельствам. Я сказала бы, что вы нам идеально подходите, но вот профессор Виллар все же настаивает на том, что нужно послушать и девочку. Он готов даже переформировать группы «наджо», если девочка подойдет нам больше, чем вы… В последнем я сомневаюсь, но…
– Профессор Аури, – заговорил я, когда она смолкла, – я, конечно, польщен доверием вашего… учреждения… Но, мне кажется, Галианна нуждается в этом месте сильнее меня. В ней больше рвения, и поэтому она может оказаться куда полезнее…
– Вы готовы уступить, не зная даже, от чего отказываетесь? Или… тут замешано что-то из области романтики? Простите, что вмешиваюсь, но нас это касается напрямую… в данном случае.
– Нет, нет. Никакой романтики! – заверил я ее. – В том-то и дело, что я не имею ни малейшего представления о том, для чего нас так тщательно отбирают. Знаете, мои родители живут у моря…
Аури кивнула. Ну конечно – наверняка они выяснили о кандидатах все, вплоть до названия фирмы подгузников, которые мы носили в младенчестве.
– Я с детства привык прыгать в воду со скал и камней: в наших краях берега не радуют песочком. Так вот, у нас было правило: сначала проверять дно, куда собираешься прыгать. Все поморы следовали и следуют этому неукоснительному правилу. А вот сейчас я не знаю, что за дно в том море, куда меня пытаются столкнуть. И мне это не нравится. Я хотел бы хоть немного контролировать собственную жизнь.
– Поэтому вы готовы уступить Галианне? – с ехидцей уточнила профессор. – Пусть измерит глубину вместо вас?
– Во всяком случае, она к этому рвется. А я нет.
– И вам совсем не любопытно?
– Почему же, любопытно.
– Но вы готовы отказаться и никогда так и не узнать, в чем суть? И это все в пользу девчонки, к которой даже не испытываете особых чувств?
– При чем же тут чувства, профессор?
– Это ребячество хоть как-то оправдало бы вашу оплошность. До сих пор у вас все шло гладко – и вдруг вы выдаете мне такой пассаж. Сказать, что я удивлена, это все равно, что назвать звезду класса Антареса «желтым карликом».
– Сожалею.
– Да боже мой. Не сожалейте, не то я расплачусь.
Ее тон звучал все более насмешливо. Она явно потешалась надо мной.
В какой-то миг глаза Аури вспыхнули темным пламенем:
– Вы способны на жертву, Агни?
– Это уже было в тесте номер…
– Я в курсе. Ответьте мне в лицо – способны ли вы на жертву?
Кажется, я понял, что именно с нею не так.
– Я не знаю, профессор. Скорее всего, что нет. Я слишком привязан к своей жизни.
– А на риск?
– То же самое.
– Вы умеете держать язык за зубами?
– Пожалуй, что да. Но не уверен, что смогу сохранить доверенную мне тайну, если – умозрительно – подвергнусь пыткам при допросе. Мне трудно переносить боль.
– Способны ли вы дружить?
– Думаю, да. Но слишком хорошо вижу свои и чужие недостатки, чтобы чересчур обольщаться дружбой. Я дружу с некоторой оглядкой.
