Текст книги "Цветы на камнях"

Автор книги: Сергей Байбара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

Катера, один за одним, стали приставать к берегу, – пройти дальше не было никакой возможности. Из них на берег выпрыгивали новые бойцы, включаясь в битву на земле. Послышались хлопки ручных гранат.

Американцы развернулись, залегли на землю, дабы не получить пулю в спину от новых противников. На берег высадилось около пятнадцати «турок». Еще три катера, огрызаясь пулеметными очередями, искали место, где бы приткнуться.

Высадившиеся «турки» попали под плотный огонь американцев. Шестеро упали на месте, остальные залегли, открыли ответный огонь. Упал, захлебываясь кровью один из американских бойцов. «Турки» понимая, что враг здесь невелик числом, поднялись в атаку, разбегаясь веером. Американцы, напротив, сжались на небольшом пространстве, ограниченном несколькими подбитыми танками. Но американцам на выручку подошел небольшой отряд во главе с вездесущим Иоселиани. Десантников опять оттеснили к берегу.

Вдруг один из «турецких» катеров взорвался на ходу. Остальные «речники» тотчас отвернули от берега, лавируя между обломками техники в реке.

По дороге, грохоча траками гусениц, мчался горящий «Т-34». Это его орудие только что отправило неприятельский катер на дно. «Тридцатьчетверка» неслась на полном ходу, стреляя из орудия навстречу «турецким» танкам. Снаряды разорвались между ними, отправив на тот свет еще несколько вражеских пехотинцев.

«Меркаве» появление музейной рухляди совсем не понравилось. Угловатый корпус «турецкого» монстра наполовину укрылся за почерневшим корпусом развороченной бронетехники. Два танковых орудия грянули в ответ. «Т-34» чудом уклонился от попадания и выстрелил в ответ. Снаряд ударил в броню «Меркавы», не причинив особого вреда.

Опешившие американцы смотрели, как мимо них на полной скорости проносится стальное чудовище. Люди в «тридцатьчетверке» не надеялись на силу своего орудия и нашли единственное средство борьбы – таран. Танк промчался через траншеи, через бывшую минную площадку, ставшую братской могилой, наматывая на гусеницы кровавые куски человеческого мяса. Крастик успел заметить, что на броне «Т-34» укреплены какие-то плоские ящики, к которым были присоединены провода…

«Тридцатьчетверка» мчалась вплотную к краю дороги. М-60 стрелять по ней не мог – мешал корпус «Меркавы». Танк-«дедушка» выстрелил из своего орудия еще раз, шуганув «турецкую» пехоту.

Одного выстрела «Меркавы» хватило, чтобы остановить «Т-34». Но сейчас на вражеских танкистов то ли напал столбняк, то ли они просто испугались. Еще выстрел… Еще попадание в броню «Меркавы»… Расстояние между железными монстрами стремительно сокращалось. Пятнадцать метров… Десять… На башне «Меркавы» открылись люки, из которых в темпе начали выбираться танкисты. Они все поняли…

Когда «тридцатьчетверка» врезалась в «Меркаву», люди непроизвольно вздрогнули от ужасного грохота. Мощный взрыв, казалось, разорвал «Т-34» на части. Над местом столкновения танков вырос огненный купол, обратившийся в черный полукруглый колпак дыма. В огне были видны только очертания корпуса героического танка. «Меркава» замер… Уцелевшие «турки» попятились к своему единственному уцелевшему танку. Кажется, им уже не нужна была победа, они были согласны и на ничью…

…Тенгиз, сконцентрировавшись на проклятом вертолете, нажал гашетку. Вырвавшаяся на свободу ракета подняла в воздух клубы пыли вокруг него, руки заныли. Огненно-белая стрела в мгновение ока достигла вражеского вертолета и впилась ему в борт.

От взрыва ракеты А-129 загорелся, завертелся на месте волчком. Спустя секунду для воздушного хищника все было кончено.

Отбросив ненужный тубус «Стрелы», Тенгиз поспешил в ячейку. Там окончательно измученный Шалва Аронович продолжал теснить «турок» на безопасном расстоянии.

– Слава Богу, вы живы! Вы молодец! – Шалва криво улыбнулся. – А у меня последний рожок остался. Сейчас он закончится и все…

– Ничего. Сейчас я вам помогу…

Внезапно за горой раздался мощный взрыв. Настолько мощный, что, казалось, земля содрогнулась. Черные клубы дыма потянулись в небо, застилая солнце.

– Что-то взорвалось… Вы слышали?! – спросил Шалва Аронович.

– Не знаю… Близко же вы «турок» подпустили, Шалва Аронович! – засмеялся Тенгиз. – Даже голоса слышны!

– Ну, знаете! Я старался, как мог! Вы знаете, несколько человек все-таки прошли выше…

У вершины также шел бой. Прорвавшихся турок оттеснили к пропасти шесть автоматчиков. Один из "воинов Аллаха", схлопотав пулю, покатился мешком вниз по склону. С разной периодичностью за ним последовали четверо его товарищей. Один оставшийся в живых поднял руки, сдаваясь на милость победителям, но милости этой не получил. Грузинский боец подошел к нему, забрал оружие, и, не говоря худого слова, засадил несчастному «турку» длинный охотничий нож в печень. После зверств «турок» с мирными жителями, Бека отдал приказ – в плен никого не брать.

А оставшийся турецкий вертолет вдруг резко развернулся и начал спешно сваливать на юг. В тот же момент рядом с ним раздались хлопки, закружился спиралью белый дым. Над полем битвы снова слышался гул винтов. Но это была уже другая машина.

Пару мгновений спустя из-за горных вершин показался грузный МИ-24. Он не петлял, не пытался уклоняться от возможных атак. Ми-24, с синей восьмиконечной звездой на борту, летел по прямой, с явным желанием располовинить на лету машину противника. С пилонов тяжелого винтокрылого монстра сорвалась ракета. Попав в тщедушный корпус А-129, она разнесла его ко всем чертям.

Радости грузин не было предела. С восторгом и возгласами радости они смотрели, как МИ-24 принялся разделывать под орех наземных врагов. На несколько уцелевших катеров его пилоты внимания не обратили, зато вплотную занялись застрявшим «турецким» танком, который вскорости задымился. К земле понеслись огненные стрелы, разрывая зазевавшихся «турок» на мясо.

А из-за горного отрога по разбитой дороге уже спешили на помощь товарищам два «Т-72» и одна «восьмидесятка». Впереди, – тот самый танк, с иконой. На броне – вооруженные люди, резерв, который приберег Иоселиани. Головной танк выстрелил из орудия по катерам, покачивающимся на волнах. Шедшие за ним машины открыли огонь по туркам на дорог, обращая их в бегство.

С первым выстрелом танкового орудия ополченцы спрыгнули с брони на землю, пошли в атаку. Кто-то спешил к посту на трассе, где продолжалась ожесточенная перестрелка с десантом, кто-то карабкался на гору сбрасывать ретивых «турок». Свежие, разозленные бойцы, голодные до боя, как коса с размаху, резали огнем ненавистного врага. У некоторых к стволам автоматов были примкнуты штык-ножи.

– Вперед, воины! За Грузию! За Боржоми! Гоните этих ***ных псов с нашей земли!

– В плен никого не брать!

– Сейчас вы за все ответите!

– Бегите или умрите, нечистые!

Тяжелые потери, разрывы снарядов, рев мощного вертолета над головой, воодушевление грузин, – все это добило врага окончательно. «Турецкие» бойцы не выдержали и побежали. Кто-то еще держал в руках оружие и отстреливался от наседавших «гюрджи», кто-то в панике бежал. Вражеские катера горели, их обломки погружались на дно. Остатки десанта, брошенные своими, были окончательно прижаты к реке. Сейчас грузины расстреливали их чуть ли не в упор, со всех сторон. Некоторые «турки» не выдерживали напора и прыгали в реку, где их либо находила пуля, либо они захлебывались в ядовитой воде.

На другом берегу бойцы Союза также перешли в контратаку. Немалую помощь им в этом оказал грузинский Ми-24, который, развернувшись на обратную дорогу, прошел смертоносным ливнем по южному "турецкому" отряду. В Двири поднимались к небу столбы черного дыма. Вертолетчики решили не отказывать себе в удовольствии "пощкотать" вражеский опорный пункт…

…Битва стихала. Звучали еще редкие автоматные очереди, но было ясно, – «турки» потерпели сокрушительное поражение. И теперь они еще нескоро решатся на подобную акцию. Выжившие враги спешили укрыться в своем логове.

В небо поднимались столбы дыма. Догорали обломки вертолетов, продолжали полыхать сожженные танки, горела на реке солярка, вылившаяся из лопнувших баков. А люди радовались. Грузинские бойцы ликовали, смеялись как дети, обнимались, кричали. Кто-то даже пустился в пляс.

Из дыма вышел грязный, оборванный Бека в окружении верных бойцов. По его щеке стекала струйка крови, теряясь в черной бороде. Седая полоска на подбородке, казалось, стала шире. По правую руку от него стоял Крастик. Американцы, раненные, ошарашенные, казалось, побывавшие в аду испуганно озирались. По левую руку от Беки – Бахва, Нугзари, Кикола, Магомед, Паата, Кахабер, его «гвардия», старые, опытные воины. У них не было сил радоваться.

Старые бойцы снисходительно глядели на молодых товарищей, а потом оглядывались на распростертые тела своих убитых друзей. На землю, изрытую воронками, засыпанную гильзами, политую кровью. Туда, где лежали изодранные в клочья, измятые танковыми гусеницами, тела невинных жертв, вперемешку с трупами своих мучителей, старались не смотреть. Кто-то опустился на колени и перекрестился.

Бека посмотрел на своих воинов, потом повернулся к американцам, на которых жалко было смотреть. Он протянул свою жилистую ладонь Крастику, пожал ее, затем обнял его, сжал в объятиях:

– Молодец, Дэвид. Хороших бойцов привел… Извини, если неласково вас встретил. Молодцы… И вы все молодцы, ребята! Простите, если виноват перед вами!

Он медленно побрёл к вершине горы. Всюду он встречал бойцов, раненных, усталых, благодарил их, пожимал руку. Где-то благодарить было уже некого.

Он подошел к тому месту, где делал выговор бойцам, игравшим в нарды. Увы, новая партия не состоится! Везучий Гурген лежал бездыханный, с пробитым сердцем. Над телом склонился его извечный соперник и старый приятель Вано. Он вздыхал, утирая слезы:

– Ах, Гурген, Гурген, прости меня Гурген! Прости, что я тебя жуликом называл. Да хоть бы ты всю жизнь меня обыгрывал, лишь бы был живой!

Бека ничего не сказал. Он лишь присел рядом со стариком, достал сигарету, закурил. В выбоине увидел обломки старой игральной доски, разбитой пулями. В углублении лежали присыпанные землей игральные костяшки. Последний раз на них выпало «6» и «5»…

А вот и тот самый тбилисец, бывший таксист. Тенгиз, кажется… Это он сбил в критический момент один из вертолетов. Тоже хороший боец. Только скромный. И хорошо… А кто рядом с ним? Тот нелепый старик, вдовец из Гори. С ними еще третий был… Роин. Да, вот и он, рядом с укрытием, спит вечным сном.

… Тенгиз не сразу увидел приближающегося Беку. Он встал, отряхивая пыль с колен. Тенгиз испытывал сейчас к суровому командиру глубочайшее уважение и, одновременно, отвращение.

– Роин погиб. Участок удержали, – доложил он Беке.

– Знаю… – ответил тот. – Спасибо вам за все…

Тенгиз не знал, что еще говорить. Хотелось что-то спросить у Беки и одновременно, избавиться от его присутствия. Шалва Аронович тряпочкой протирал свой автомат, изредка поглядывая в сторону Беки, будто ждал от командира какого-то подвоха.

– Видел, как ты «вертушку» завалил, – сказал Бека. – Хорошо стреляешь, парень!

– Спасибо, – ответил Тенгиз. – Этот ПЗРК принес с собой Роин.

Бека ничего не ответил. Он по-отечески похлопал Тенгиза по плечу и зашагал дальше к вершине. Ноги у него гудели, как провода под напряжением. Да и склон достаточно крутой.

– Эй, Бека! – окликнул его Тенгиз. – Хочешь, возьми табаку про запас.

– Потом, – махнул рукой Бека. – Спасибо…

– Страшный человек, – сказал вдруг Шалва Аронович. – Хотя и безумно смелый…

…Из последних сил Бека дошел до вершины. Здесь хозяйничал Александр Стеценко, бывший украинский военспец, приехавший в Боржоми перед самой войной. Он и его ребята сносили в кучу трупы убитых грузинских воинов. Некоторые были накрыты брезентом. Трупы врагов брезгливо сбрасывали с горы вниз. Пусть «турки» приходят и вытаскивают своих мертвецов сами.

Площадка на вершине была усыпана гильзами, осколками, пустыми поломанными деревянными ящиками. У редутов лежали на камнях автоматы и винтовки. Ствол автоматического гранатомета с почти израсходованной лентой смотрел на юг. Колесный станок пулемета Владимирова был разбит, а сам пулемет приведен в негодность.

Посреди площадки хлопотал на ветру потрепанный крестовый грузинский флаг. Новый флаг. Старый был сбит взрывом и сгорел. Бека поблагодарил своих бойцов, потом подошел к флагу, взялся правой рукой за древко. На миг грозные, давящие сердце мысли скрылись, улетучились вместе с сизой пеленой табачного едкого дыма в распростертом синем небе. А трепещущее полотнище билось на свежем ветру, будто белая птица отгоняла крылом тоску.

Бека затянулся, бросил взгляд на горящий Двири. Он поймал себя на мысли, что все же он был здесь не напрасно.

«Пока я здесь, будете биться своей башкой об наши горы, как бараны!» – послал Бека мысленное проклятие «туркам». Затем тяжелые думы вновь камнем рухнули на сердце, и он с яростью отшвырнул окурок прочь.

Сегодня они победили, но впереди еще много дел…

Глава 13. Бека Иоселиани

…В старом заброшенном доме гулял ветер. Небо в окне было цвета крови, ветер гулял по долине, швыряя в дверной проем тучи пыли и сухих листьев. Во дворе – семь надгробий со сбитыми фотографиями и покореженный крест.

В высоких облаках песчаного цвета сверкали молнии. Скоро начнется буря.

Бека, глядя угрюмо на это запустение, прошел в дом. Он был в белой рубахе, расстегнутой на груди, из-под ворота был виден большой деревянный крест. На поясе – портупея, на ней кобура с тяжелым «Вальтером» П-38 времен Второй мировой войны. С другой стороны – армейский нож американского производства. В руках он нес канистру с бензином.

Бека прошел по гулкому, темному коридору к лестнице, по ней поднялся на верхний этаж. Там, в одной из комнат его ждали.

Он ударом ноги открыл дверь. В серой пустой комнате на стульях сидели четыре связанных пленника. Трое мужчин и одна женщина. Рты у них были заткнуты тряпками, пленники мычали, пытались что-то сказать, но получалось только глупое мычание. А ведь когда-то они распоряжались судьбами миллионов людей…

Бека поставил у двери канистру, закрыл дверь, чтобы не слышать жутких стонов бешенного ветра:

– Вы меня заждались?! Ну, ничего, уже начинаем…

На пленников несомненно произвели впечатление и внешний вид Беки, и его оружие, и канистра со страшным резким запахом. Сван оглядел их и усмехнулся. Твари… Трусливые, жалкие черви…

– Я долго ждал встречи с вами, – просипел Бека. – Рад, что мы наконец свиделись! Вы производите жалкое зрелище, так что долго я с вами возиться не буду. Но сегодня вы ответите за все!

На первом стуле сидел пузатый, лысый старик в российской военной форме, с генеральскими погонами, с многочисленными орденами и звездами на груди. Бека решил начать с него. Он подошел к нему вплотную, достал «Вальтер», снял с предохранителя:

– Ты обвиняешься в том, что своими ракетами и бомбами ты испепелил мою родную землю, превратил ее в пустыню. Ты сжигал в адских кострах тысячи людей. Женщин, мужчин, стариков, младенцев в колыбелях. Сегодня настал твой час!

Бека навел ствол генералу в голову. Тот замычал, заревел, как бык, выпучив глаза. Бека нажал на спусковой крючок, и выстрел выбил генералу мозги. Его безжизненная туша, повинуясь импульсу, рухнула на грязный дощатый пол.

Рядом томился другой приговоренный – тоже генерал, но уже американский. Другой цвет мундира, другие ордена, и то же выражение смертельного ужаса в глазах:

– Ты обвиняешься в том, что начал убийственную войну, охватившую весь мир. Ты и твои подельники позарились на чужое добро, и в результате вся планета заполыхала в адском костре, – услышал американец приговор Беки. – Какой у тебя испуганный, больной вид… И не страшно тебе было с такими глазами подписывать приказы о бомбежках миллионных городов? Тебе надо отдохнуть, выспаться! Вот и отдохнешь сейчас…

Бека достал нож. Зашел американцу за спину. Ввел американскому вояке два пальца в ноздри, запрокинул его голову и медленно перерезал ему горло. Оставшиеся двое потенциальных смертников от ужаса чуть не сошли с ума. А, может, и сошли уже…

Остались двое… Третий и четвертый президенты Грузии. Темноволосый мужчина с мясистым лицом в мятом костюме и алом галстуке. И худощавая женщина лет пятидесяти, с короткой стрижкой, тоже при параде.

– Ну что же, остались вы… – продолжал свой суд Бека. Он ткнул кулаком мужчине в подбородок. – Ты, ослиный понос, обвиняешься в том, что бросил мою землю к ногам ее смертельных врагов. Ты начал малую войну, за которой последовала война большая. Ты привел на мою землю чужих солдат. Ты призывал воинов сражаться и умирать, а сам бежал, как трусливый заяц, от вражеских самолетов. Ты разорил Грузию и обобрал ее до нитки. Плевать мне на то, что ты присоединил Аджарию! Где сейчас Аджария?! Где другие наши земли, села и города? Где их жители? В могилах! Все это началось с тебя… Извини, я засунул тебе в рот грязную тряпку… Ты, наверное, предпочитаешь дорогие галстуки?

Оставив третьего президента, Бека обратился к четвертому:

– А ты, сука, завершила то, что начал он. Ты втащила Грузию в эту проклятую войну. Ты ездила на поклон к бандитам и выродкам, отдав им на откуп мою землю и моих братьев! Пусть свершится возмездие! Сейчас я отправлю вас к вашему хозяину, а то он вас заждался!

Бека взял канистру и принялся выливать ее содержимое на своих «высоких гостей», которые визжали, как свиньи на бойне. Когда он закончил, женщина все-таки вытолкнула кляп изо рта и заголосила:

– Ты не имеешь права! Я законно избранный президент Грузии! Меня избрал народ…

Бека ударил ее по щеке. Ударил в полную силу так, что она заревела как девчонка. Сван схватил ее за волосы и прошипел, глядя в испуганные глаза:

– Народ, – это я! А я тебя не выбирал! Если бы я мог вернуться в прошлое, я бы вырезал весь твой поганый род до последнего человека! Может, тогда в Грузии уцелело бы больше народу!

Он с брезгливым видом вытер руки, затем направился к двери. Достал спичку, зажег… И тут последний президент Грузии заверещала так, что у Беки уши заложило:

– Я же женщина! Я ни в чем не виновата! Пощади меня!

Но это не вызвало у Беки ни малейшей положительной эмоции:

– Женщины дома сидят, суп варят и за детьми смотрят! Все, мне пора… Передай привет своим боссам!

Он бросил спичку на облитые бензином извивающиеся тела. В то же мгновение президенты вспыхнули, как сухие снопы соломы. Стоны и крики Бека слышал уже краем уха, убегая вниз по лестнице. Дом ведь деревянный. Через пару минут заполыхает полностью…

Он выскочил в дверь. И обмер от ужаса… Перед ним до самого горизонта, где кровавое небо сходилось с бурой землей, тянулись нескончаемые ряды надгробий и могильных крестов. А под песчаными облаками пыли слышались, как эхо, голоса людей… Как будто они переговаривались о чем-то смеялись, шутили. Детский смех… И тут же все голоса слились в единый вопль ужаса, который заполнил весь мир…

…Бека, проваливаясь во тьму, еще пытался вытащить пистолет. Однако удалось ему это, когда он обнаружил, что сидит на старой скрипучей раскладушке, а в окно пробивается мягкий дневной свет.

Минуты две до него доходило, что он спал и видел сон. Потом Бека автоматически убрал в кобуру пистолет (не П-38, как во сне, а «Иерихон»). Потом собрал в кучу мысли, тяжеленные, как мельничные жернова. Так иногда бывает, – спросонья теряешь ориентацию во времени.

На часах было 10:45. Иоселиани прикинул, что спал он всего-то минут тридцать. Вчера был очень тяжелый день. После атаки «турок» на участке бывшей Военно-Грузинской дороги он ездил на юг, к Мансуру. Там вчера было не легче. Звиадисты силами четырех танков и двух БТРов при поддержке сотни человек попытались в очередной раз прорвать оборону Союза, и в очередной раз были отброшены. Там Бека тоже немного повоевал, потом часа два спал, как убитый, потом снова вернулся в Читахеви. Боевую смену отправили отдыхать, их сменили новые, опытные бойцы. Потом прощались с убитыми товарищами и погибшими гражданскими из Двири. Потом Бека забежал домой, взял кое-какие вещи, сказал жене, что остается ночевать в штабе, где пил жалкое подобие чачи со своими заместителями до трех ночи.

Сегодня Бека проснулся в шесть утра, уладил кое-какие дела со вчерашнего дня. Потом прискакал гонец, предал ему извещение о том, что к восемнадцати часам дня ему необходимо прибыть в Цихиджвари. Отправитель – сам глава Совета Боржомской области, бывший танковый генерал. Его так и звали за глаза – Генерал. Ему не откажешь. Он собирал всех своих командующих для решения вопроса о переговорах со звиадистами. Короче, очередная говорильня, которую так не любил Иоселиани.

Бека встал со своей раскладушки, зевнул. Выпил воды из графина. Чуть не споткнулся о валявшуюся на полу пустую бутылку. Сел за стол, где уже час дожидались его недописанные заявления и накладные на дополнительные поставки горючего.

Час назад у Беки сдохла последняя шариковая ручка. Порывшись в столах, замены ей он не обнаружил, а карандашом заявления не пишутся.

– Проклятая бюрократия, – проворчал Иоселиани. – Конец света прошел, мир сгорел, а надобность писать чертовы бумажки осталась!

Он еще раз осмотрел все ящики. Женская рука кабинета Беки никогда не касалась, поэтому беспорядок здесь царил жуткий. За четверть часа копошения он обнаружил в столе кипу желтой писчей бумаги, две нераспакованные липучки для мух, четыре пыльных пластиковых стакана, запал от гранаты, выгреб четыре патрона калибра 9 миллиметров, пустой магазин от «Калашникова», довоенные деньги – около сотни лари, завалявшиеся здесь неизвестно с каких времен. Все что угодно, только не ручка!

Ругаясь и шипя про себя, Бека натянул свою майку и побрел на улицу. «Побираться придется», – подумал Бека.

Как и всегда, люди в Читахеви без дела не сидели. Бека даже устыдился своей слабости, склонившей его ко сну. Мимо проезжали патрульные и гонцы, проехал БТР. Хозяйственная команда занималась заготовкой дров для кухни. Прошагал строй бойцов. Все с удивлением поглядывали на Беку, помятого, не выспавшегося, в резиновых шлепанцах на босу ногу. Бека подошел к колодцу, нацедил воды и с наслаждением напился. Потом подошел к будке бессменного дежурного с длинной седой бородой:

– Дедушка Сесе. Что нового с утра?

– Все в порядке, Бека, – отвечал старик, поглаживая свою бороду. – В Читахеви все спокойно, как в Багдаде. Если что-то случится, услышишь об этом первый.

– Дедушка Сесе. Скажи пожалуйста, у тебя ручки нет?

– Бека, да ты ими питаешься что ли?! Была у меня с утра ручка, только ее Кахабер одолжил. Мне-то она сегодня не нужна, мне и карандаша хватает.

– А где Кахабер?

– Уехал…

Бека закряхтел:

– Ах, Сесе, мне так нужна ручка, а ты ее Кахаберу отдал!

Дедушка Сесе усмехнулся:

– Бека, месяц назад всем по одной ручке раздали, сказали, что последние. Тебе, как командиру выдали две. И где они?

– Закончились уже! Ты знаешь, сколько у меня писанины? Думаешь я сижу, на обоях чертиков рисую?!

– А у меня больше нет, – ответил дедушка Сесе. Такой ответ ни как не устроил Иоселиани:

– Что, во всем селе ни одной ручки не осталось что ли?!

– Про все село не знаю. А у меня нет.

– А чем мне накладные писать?! Пальцем?!

– Пиши чернилами.

– Чем?!

– Пером и чернилами, как писали наши деды и прадеды. Обходились же они как-то без ручек…

Иоселиани начал закипать:

– Ты что издеваешься?!

– Зачем злишься? – спокойно отвечал дедушка Сесе. – Многие на перья переходят. Пока кто-нибудь в каком-нибудь заброшенном поселке канцелярский магазин не взломает, ручек не будет. У меня у самого осталось полтора карандаша. А вот чернилами могу поделиться!

Дедушка Сесе достал с нижней полки стеклянную водочную рюмку с подозрительной сине-черной жидкостью и торжественно вручил ее командиру. Бека недоверчиво повертел рюмку, посмотрел на свет, даже понюхал:

– И как этим писать?

– Пером гусиным или заостренной палочкой. Макаешь в чернила и пишешь. Перьев пока я не успел приготовить. Только тут привыкнуть надо.

Бека поставил емкость на стол будки, сказал задумчиво:

– Ладно, я потом заберу, если понадобится… А старой перьевой ручки у тебя нет?

Дедушка Сесе посмотрел на него, как на больного:

– Бека, я разве похож на хозяина антикварной лавки? Их и до войны нелегко было достать, а сейчас..? Разве что с неба упадет!

Несолоно хлебавши, Бека направился на поиски канцелярских принадлежностей. Про себя он ворчал: «Отлично! Накладные на горючее для танков я буду писать гусиным пером! Танки есть, электричество есть, а простой шариковой ручки нет!» Бека беспокойно поглядывал на часы. Скоро ехать… И кто же его просил ложиться кемарить?!

Бродя как волк в поисках добычи, Бека дошел до склада ГСМ. Там его внимание привлек грохочущий танк, который пытался проехать через боковые ворота. Танкист, видимо, был неопытный, поэтому, разворачиваясь, он чуть не снес боковую створку.

– Стой, дурная голова!!! – заорал во всю свою прокуренную глотку Иоселиани. Он подбежал к воротам, встал перед урчащим стальным монстром, выхватил пистолет.

Открылся люк, из башни появилась перемазанная физиономия танкиста. На него Бека и обрушился со всей мощью:

– Ты глаза дома забыл, янычар недоделанный?! Куда ты прешь на своем железе?! Ты эти ворота ставил?!

– Бека, нам на заправку надо. Горючего нет почти. А у этих ****** бензовоз неисправен. Приходится сюда ехать! Какой дурак здесь такие узкие ворота сделал, чтобы ему корова двухголового теленка принесла?!

– Они не для твоей коробки сделаны и не для твоей пустой башки! Через большие ворота въехать не дано?!

– Так там и так две машины встали, солярки хотят!

– У тебя у самого солярка вместо мозгов! – облаял Бека на прощание танкиста. – Если ворота поломаешь, сам будешь исправлять!

Затем Бека направился к начальнику склада, где высказал ему все, что он думает о нем и его бензовозах. Говорил много и по делу, используя резкие жесты лыжника, съезжающего с горы, и многочисленные сванские ругательства. На душе стало легче, хотя писать все равно было нечем.

– Пропади все пропадом! – прохрипел Бека. – Два года жизни отдаю за службу заказа по Интернету!

Проклиная накладные, бюрократию и боржомского Генерала, Бека дошел до продовольственного магазина. Тут его внимание привлекла стайка гусей, ковыляющих от хозяйственного двора.

Один важный, белый как снег гусь-красавец заинтересовал внимание Беки. Вспоминая слова Сесе, Бека посмотрел на часы и решил-таки покориться судьбе. Он махнул рукой, стараясь привлечь внимание пернатого, и сделал вид, будто крошит что-то на землю:

– Иди, иди сюда, красавец! Птичка, птичка, птичка…

Заинтересованный гусь вразвалочку приблизился к Беке, заинтересованно поглядывая на его руки. Гусь был молодой и привык получать из человеческих рук только ласку и пищу. Бека же разрушил его иллюзии по поводу человеческой доброты, прихватив за основание шеи одной рукой. Другой Бека бесцеремонно выдернул длинное перо из хвоста птицы.

Гусь загоготал от боли и человеческого вероломства. Он замахал крыльями, подлетел, убегая от двуногого нахала, пустился наутек. Убегая, он-таки ухитрился ущипнуть Беку за палец.

– Ай, кыш отсюда, сатана! – Бека сапогом оттолкнул несчастную птицу, которая продолжала громко возмущаться. – Перо пожалел для командира!

Тут же откуда ни возьмись появилась хозяйка гусиной стайки – тетка Майя. Будучи на пять лет старше Беки, она тут же кинулась на защиту своего питомца:

– Иоселиани, чертов ты сын, сванский волк, да что же ты над божьей тварью издеваешься?! Как же тебе не стыдно!

– Ох, Майя, тебя еще здесь не хватало! – огрызнулся Бека. – У меня дела военные, а ты тут еще кричишь!

– Так ты с кем воюешь, вояка! С гусями или врагами?! Меня, бедную вдову не жалеешь, так хоть бы птицу пожалел, коршун!

– Извини, не знал я, что это твои птицы, – сказал Бека. – Мне перо нужно. Для письма. Срочно! Не обеднеет твой гусь от одного пера!

– Одному перо, другому перо! – не унималась возмущенная хозяйка. – Тебе зачем это перо?! Куда ты его себе вставишь?! Или ты на старости лет полетать захотел?! Так пойди вон спрыгни с горы головой вниз!

– Говорю же, для письма перо! – терял терпение Бека. – Что ты на меня раскричалась, глупая женщина. Не знал, что твои гуси! Ты о них как о детях печешься! Для командира гусиное перо пожалела, скряга!

Солдаты, заправщики, рабочие оборачивались на них. Люди с интересом наблюдали за ними, переговаривались.

– Это я скряга?! – закричала Майя на всю улицу. – Ты вон там в горах для солдат командир! А не для меня! Изверг! Барс дикий!

– Да помолчи ты, ради бога! – захрипел Бека. – Я твоим гусям к празднику кормушку новую сделаю, обещаю.

– Сделает он! Дождешься от вас! Домой, домой, мои хорошие, мои бедненькие, – запричитала Майя. Бека, не дожидаясь продолжения, поспешил назад, к штабу, покручивая в пальцах мягкое, будто шелковое, трофейное перо. Настроение у него упало ниже плинтуса. Он крикнул собравшимся зевакам:

– Что собрались?! В зоопарке что ли?! Если нечем заняться, я в момент найду!

«Наблюдатели» тут же поспешили раствориться в пространстве, вспомнив про свои многочисленные дела.

Признаться, Беке хотелось наградить истеричную Майю парой крепких выражений и отправить ее с богом куда подальше. Но Бека сдержался. Во-первых, вдова, память мужа, погибшего в горах пятнадцать лет назад, чтит честно. Во-вторых, добрая и справедливая женщина, отдаст последнюю лепешку, сама голодать будет. Но если ее разозлить, тут уж держись! Хоть в землю зарывайся от острого женского языка! Да и, в-третьих, Бека понимал, что именно он был неправ. А уж если ты неправ, так молчи в тряпочку!

Он был бы рад сорвать свою злость на ком-нибудь, но не будешь же обижать людей только потому, что у тебя плохое настроение! Вот если бы было за что…

У самого штаба Иоселиани углядел строй новобранцев, наскоро мобилизованных работяг, шагавших к полигону, – площадке рядом с заколоченным клубом, которая до войны служила местом тусовок для местной «продвинутой» молодежи. Командир, сам еще молодой парень, лет семнадцати, как и положено шагал слева от строя, приглядывая за своими подчиненными.

В последней шеренге выделялся молодой мужчина заметно старше остальных, который был крепче и выше своих товарищей. Наскоро мобилизованный из разнорабочих, он чувствовал свое превосходство над другими солдатами, еще совсем зелеными юнцами. Да и приказы командира он исполнял с великим одолжением.

Мимо проходила девушка в длинном темно-синем платье, везла на тележке здоровенные пластиковые бидоны с водой. Иоселиани знал ее – Мария Турашвили, пятнадцати лет, приемная дочь инженера-электротехника Джабы Турашвили, погибшего семь месяцев назад при обстреле села «турками». У девушки жизнь была не сахар, – Джаба ведь был вторым мужем ее матери, к тому же они долгое время жили невенчанные. До войны на такие вещи прикрывали глаза, но после конца света многие ударились в религию и стали нетерпимы к смертным грехам, из-за которых Господь и наказал людей. Много, очень много пришлось выслушать несчастной Марии усмешек и колких словечек в спину!