Текст книги "Новые безделки: Сборник к 60-летию В. Э. Вацуро"

Автор книги: Сергей Фомичев

Соавторы: Вячеслав Иванов,Ольга Муравьева,Юрий Левин,Михаил Строганов,Андрей Зорин,Александр Лавров,Алексей Песков,Илья Серман,Ирина Чистова,Л. Лейтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

В конце декабря 1834 г., т. е. в период работы над «Замечаниями о бунте», чета Пушкиных навестила графиню Веру Григорьевну Пален – замужнюю сестру Надежды Григорьевны Чернышевой, за которую в 1833 г. неудачно сватался Д. Н. Гончаров (см.: XV. 74). Беседа, в ходе которой Н. Н. Пушкина рассчитывала (не питая, впрочем, иллюзий) возобновить тему сватовства своего брата[591]591
  См. письмо Н. Н. Пушкиной Д. Н. Гончарову от конца декабря 1834 г. (Ободовская И., Дементьев М. Вокруг Пушкина: Неизвестные письма Н. Н. Пушкиной и ее сестер, Е. Н. и А. Н. Гончаровых. М., 1975. С.165).


[Закрыть], по естественной ассоциации вполне могла коснуться недавней женитьбы Захара Григорьевича Чернышева (уже получившего первый офицерский чин) на Е. А. Тепловой, а также обстоятельства, сообщившего самому венчанию отчасти символическое значение: оно происходило в том самом родовом имении Ярополец[592]592
  См.: Дружинин Н. М. Указ. соч. С.351.


[Закрыть], на которое безуспешно претендовал военный министр.

По-видимому, именно из круга Чернышевых-аристократов (потомков денщика Петра I) ведет свое распространение легенда о происхождении Александра Ивановича от одного из камер-лакеев Екатерины[593]593
  Если не принимать во внимание темные слухи, смущающие биографов И. Л. Чернышева (см. примеч. 23 /в файле – комментарий № 587 – прим. верст./), то А. И. Чернышева надо считать внуком Льва Степановича, который являлся пятиюродным братом Андрея Гавриловича Чернышева (см.: Петров П. Н. История родов русского дворянства. СПб., 1886. Т.2. С.55).


[Закрыть], и, как представляется, проецируя в шестом замечании фигуру екатерининского фаворита на фигуру нынешнего военного министра, Пушкин предполагал знакомство своего единственного читателя с этой легендой.

Такая гипотеза могла бы показаться надуманной, если бы мы не располагали очень надежным свидетельством, хотя и относящимся к более позднему времени. 25 июня 1845 г. А. И. Тургенев писал брату, Н. И. Тургеневу, из Карлсбада: «Вчера гулял я долго с Пален.<ом> и Кисел.<евым>. Разговаривали о записках Екатер.<ины> и смерти Павла. Государь все читал и говаривал с Кисел.<евым>. Он знает, что Чернышев истопник был ее любовником: кажется, это отец князя, который, как уверяет Пален, жен.<атый> на Черныш.<евой>, взял герб их, когда его сделали графом; хотел и все взять, да не дали»[594]594
  РО ИРЛИ. Ф. 309. № 950. Л. 313 об.


[Закрыть].

Рассмотрим это сообщение, идя от его конца к началу. Граф Федор Петрович Пален (1780–1863), в эту пору член Государственного совета (в прошлом дипломат, служивший в обеих Америках и Европе), был мужем графини Веры Григорьевны – сестры Надежды и Захара Чернышевых, – бывшей собеседницей Пушкиных в исходе 1834 г. Он доподлинно знал, какие средства пускал в ход Александр Иванович для того, чтобы «взять» герб подлинных графов Чернышевых[595]595
  Описание этого герба см.: Петров П. Н. Указ. соч. Т.2. С.55.


[Закрыть] и «все» остальное – т. е. фамильный майорат. От Палена, очевидно, идет презрительно-ироничное именование военного министра – князем (титул, напомним, полученный им в 1841 г.), и он, конечно, охотно поддерживал версию о кровном родстве военного министра с Чернышевым-«истопником».

Нас не должно удивлять то, что камер-лакей Екатерины назван здесь таким образом: обыгрывая старинное значений термина истопничий – «придворный чин комнатного надзирателя»[596]596
  Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. СПб.; М., 1881. Т.2. С.58 (с пометой – стар.).


[Закрыть], собеседники несомненно учитывали как пейоративный оттенок русской лексемы, еще более понижавший и без того скромный ранг данного лица, так и особый ореол, сложившийся в екатерининскую эпоху вокруг самой этой должности (ср. у Радищева описание стремительной карьеры с явным намеком на попадание в случай: «Начал службу свою при дворе истопником; произведен лакеем, камер-лакеем, потом мундшенком; какие достоинства надобны для прехождения сих степеней придворныя службы, мне неизвестно»[597]597
  Радищев А. Н. Путешествие из Петербурга в Москву. Спб., 1992. С.38. Аналогичный намек можно усмотреть и в том фрагменте из «Капитанской дочки», где появляется Анна Власьевна – «племянница придворного истопника», посвятившая Машу Миронову «во все таинства придворной жизни» (VIII/1. 371).


[Закрыть]).

В нашем случае «истопник» – это, конечно, Андрей Гаврилович Чернышев, старший и самый красивый из трех братьев; в отличие от кузена Петра Матвеевича, чья жизнь в екатерининскую эпоху прошла в провинциальных гарнизонах (да и пресеклась за несколько лет до рождения будущего военного министра), он долгие годы (1773–1796) служил санкт-петербургским обер-комендантом и был, что называется, на виду. Информацию же о том, что у Екатерины была связь с Андреем Чернышевым (не тем самым, но из тех самых), Николай I действительно мог извлечь только из «Записок» императрицы: все доступные государю французские источники[598]598
  Обзор этих работ см.: Сомов В. А. Французская «Россика» эпохи Просвещения и русский читатель. – Французская книга в России: Очерки истории. Л., 1986. С. 173–245.


[Закрыть] ее любовниками до переворота 1762 г. называют двух аристократов – графа Салтыкова и князя Понятовского, а немногочисленные указания (у Рюльера и герцогини д’Абрантес) на интерес великой княгини к персонам низкого звания лишены какой-либо конкретности[599]599
  См.: Rulière С.С. de. Histoire, ou Anecdotes sur la Russie en l’année 1762. P., 1797. P. 11–12; Abrantès, duchesse de. Catherine II. P., 1834. P. 34.


[Закрыть]. (Ср. также свидетельство А. О. Смирновой-Россет, которая, впрочем, примешивает к читательским впечатлениям измышленные подробности: «Чернышев нам достался после кончины государыни Екатерины; этот самый Чернышев у нее был истопником. Если вам случится когда-нибудь прочесть неизданные мемуары Като <Екатерины II>, вы увидите, что он был ее любовником, и настолько, что неизвестно, – он или Салтыков был отцом несчастного Павла. Есть всего 8 рукописей этих мемуаров, я читала рукопись Александра Тургенева»[600]600
  Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. М., 1989. С.436.


[Закрыть].)

Беседу о секретных мемуарах императрицы Николай I вел с министром государственных имуществ графом Павлом Дмитриевичем Киселевым (1788–1872), к которому испытывал не только приязнь и уважение, но также глубокое доверие. И саму эту беседу (разумеется, отнюдь не сводившуюся к обсуждению любовников ненавистной императору бабки) можно интерпретировать как отдаленный рефлекс темы, подсказанной Пушкиным в шестом замечании, а намеченной едва ли не в том его разговоре с Николаем I, который мы условно относим к зиме 1834 г. Дело идет о переходящем из поколения в поколение противостоянии двух ветвей одного рода – настоящих и тех самых Чернышевых, двух типов русского дворянства – наследников фамильной чести и не помнящих родства выскочек.

Мильчина В.А. – Москва

Осповат А.Л. – Москва / Лос-Анджелес

ВОКРУГ ТЕКСТОВ А. С. ПУШКИНА

В. Д. Рак
Наблюдения над употреблением в текстах Пушкина окончаний «и» и «ѣ»

Среди разнообразных функций, принятых на себя В. Э. Вацуро по подготовке нового академического «Полного собрания сочинений» А. С. Пушкина, одной из самых сложных и ответственных является руководство текстологической комиссией, которая должна, в частности, выработать орфографический и пунктуационный режим издания. Общие принципы сформулированы юбиляром в недавно вышедшем так называемом «пробном» томе[601]601
  Пушкин А. С. Стихотворения лицейских лет, 1813–1817 / Тексты проверили и примеч. сост. В. Э. Вацуро, М. Н. Виролайнен, Ю. Д. Левин и др.; Ред. тома В. Э. Вацуро. СПб.: Наука, 1994. С. 512–513. Все цитаты из стихотворений лицейского периода, включая поздние редакции, приводятся по этому изданию; ссылки – в тексте с указанием сокращения СЛЛ и страницы.


[Закрыть], однако в сжатом, по вполне естественным и общепонятным причинам, до двух страниц изложении не могли получить освещения множество частных вопросов, которые встают при подготовке текстов А. С. Пушкина к печати. Большинство этих «мелочей» достались нынешнему поколению текстологов в наследство от подгонявшегося волевыми решениями «партии и правительства» и лишенного ими же научного аппарата существующего академического «Полного собрания сочинений»[602]602
  Пушкин [А. С.] Полн. собр. соч.[М.; Л.:] Изд-во АН СССР, 1937–1959. Т. 1-[17]. Цитаты, приводимые по этому изданию, сверены с автографами или прижизненными изданиями и в нужных словах восстановлены окончания «-и» и «-ѣ» везде, где они изменены. Ссылки в тексте с указанием тома римской цифрой и страницы арабской цифрой.


[Закрыть], где отсутствие подробной инструкции, открыв поле для субъективных редакторских толкований и решений, привело к часто не оправданному разнобою не только между томами, но даже и внутри томов.

К числу орфографических явлений, нуждающихся в систематизации материала, его осмыслении и выработке правил их отражения в академическом издании, принадлежит неустойчивое употребление Пушкиным окончаний «-и» и «-ѣ» существительных.

Рассмотрим некоторое количество примеров.

В письме А. Н. Вульфу в конце августа 1825 г.: «об коляскѣ» (XIII, 219); но ему же 10 октября 1825 г.: «о коляски моей» (XIII, 237). С. А. Соболевскому 9 ноября 1826 г.: «из коляски» (XIII, 302); так же дважды в письме жене от 2 сентября 1833 г. (XV, 77). Однако в одиннадцатой главе «Дубровского» зачеркнутый вариант: «вышел из коляскѣ» (VIII, 803 вар. к с. 199.37, окончание исправлено редактором), при том, что в девятой главе родительный падеж этого слова написан правильно: «к козлам коляски» (VIII, 194).

Форма «в перепискѣ» употреблена в 1824 г. в наброске «Причинами, замедлившими ход нашей словесности…» (XI, 21), в 1825 г. перенесена в статью «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова» (XI, 34), позднее встречается в письмах П. А. Вяземскому от 10 июля 1826 г. (XIII, 286) и М. П. Погодину от конца (27–30) июня 1831 г. (XIV, 185). Но в письме П. А. Вяземскому из Одессы 20 декабря 1823 г.: «в переписки нашей» (XIII, 82), и так же в письме Л. С. Пушкину от 1 апреля 1824 г.: «в дружеской переписки» (XIII, 90, окончание исправлено редактором).

В «Table-Talk» пословица: «По одежкѣ дери ножки» (XII, 176), но ранее она же в письме С. А. Соболевскому 15 июля 1827 г.: «по одежки тяни ножки» (XIII, 332).

В дневнике 7 января 1834 г.: «он бросился к своей запискѣ» (XII, 319). Однако в письме Н. И. Гончаровой от 16 мая 1835 г.: «по записки она могла бы заключить» (XVI, 25); так же в записке от 29 декабря 1836 г. в книжную лавку А. Ф. Смирдина: «выдать по сей записки» (XVI, 206).

В адресах писем к П. А. Осиповой: Прасковьѣ Александровнѣ (XIV, 201; XVI, 24, 68) и Прасковьи Александровнѣ (XIII, 330; XIV, 222; XV, 63; XVI, 58); Прасковiи Александровнѣ (XIV, 185; XVI, 207) и Прасковиѣ Александровнѣ (XIV, 124).

В адресах писем к невесте и жене: Натальѣ Николаевнѣ (XIV, 104, 105, 115, 116, 119, 120, 246 дважды, 248, 249; XV, 82); Натальи Николаевнѣ (XIV, 125, 130, 244; XV, 30, 32, 35, 73, 76, 79, 86, 87, 88, 94, 128, 135, 137, 146, 149, 150, 154, 157, 162, 167, 170, 180, 181, 183, 184, 193; XVI, 25, 48, 49, 52, 53, 111, 118); Наталiи Николаевнѣ (XIV, 131; XV, 32, 34, 72, 129).

В «Дубровском»: «секут на обе коркѣ» (VIII, 821 вар. к с. 217.26 с редакторской пометой о том, что это описка); но на обороте того же листа рукописи (ПД № 1021, л. 5): «отодрать тебя на обе корки» (VIII, 822 вар. к с. 217.31–33).

В «Истории села Горюхина» было первоначально написано: «Бирки в пазухи несет» – и сразу исправлено: «в пазухѣ» (ПД № 1000/2, л. 4; ср. VIII, 137).

В набросках «<Опровержение на критики>» – обратное исправление: первоначальное «Кстатѣ о грамматике» изменено на «кстати» (XI, 391, 147). Это написание было у Пушкина привычным и устойчивым[603]603
  Словарь языка Пушкина. М., 1957. Т. 2. С. 424–425. В дальнейшем ссылки на это издание – в тексте, сокращенно «Словарь», с указанием тома римской цифрой и страницы арабской.


[Закрыть], однако в двух случаях на конце поставлено «ѣ» (письмо А. И. Тургеневу от 9 июля 1819 – XIII, 10; «Евгений Онегин», гл. V, XXXVI.9).

В «Истории села Горюхина» в фразе «…во всем доме кроме Азбуки, купленной для меня, календарей и новейшего письмовника, никаких книг не находилось» (VIII, 127) первоначально было «никакой книгѣ», но ошибка была сразу замечена, «гѣ» зачеркнуто и надписано «ги», так что последние слова стали читаться «никакой книги не находилось» (VIII, 697 вар. к с. 127.18)[604]604
  Ср. выше написание в «Дубровском» «из коляскѣ». Любопытно отметить, что Б. В. Томашевский, подготовивший в академическом издании тексты как «Истории села Горюхина», так и «Дубровского», по-разному отразил эти «неправильные» формы в разделе вариантов. В первом случае отдельно показано написание «никакой книгѣ» (с заменой «ѣ» на «е» – VIII, 697), во втором «ошибка» исправлена и напечатано «из коляски» (VIII, 803).


[Закрыть].

Предложный падеж существительного «лагерь» написан Пушкиным 13 раз с конечным «ѣ» и 7 раз с конечным «и» (см.: Словарь II, 446–447). Употреблял Пушкин эти формы вперемежку, иногда в непосредственном соседстве одной с другой, например в «Записках Моро де-Бразе»: «в лагерѣ» (X, 316.27), «в лагери» (316.33), «в лагерѣ» (317.15); «в лагери» (337. 14, 23) и «в лагерѣ» (337. 36, 49).

В «<Арапе Петра Великого>» первоначальное «по-латынѣ» исправлено на «по-латыни» (ПД № 837, л. 39; ср.: VIII, 29). Это наречие употреблено Пушкиным еще 9 раз (Словарь III, 496), из которых в семи случаях с конечным «и», а дважды – с «ѣ», что явно вызвано рифмовкою: «Латынь из моды вышла нынѣ: / Так, если правду вам сказать, / Он знал довольно по-латынѣ, / Чтоб эпиграфы разбирать…» («Евгений Онегин», гл. I, VI, 1–4; см.: VI, 7, 219); «Граф точно так, как по-латынѣ, / Знал по-арабски. Он не раз / Спасался тем от злых проказ, / Но от беды не спасся нынѣ» («<Из Ариостова „Orlando Furioso“>», 110. 90–94; см.: III, 17).

По тем же соображениям, т. е. ради точной рифмы, вместо правильного «ѣ» употреблено «и» в следующих стихах: «Одежда неги заменит / Железные доспехи брани. / Но прежде юношу ведут / К великолепной русской бани» («Руслан и Людмила», гл. IV, 109–112; см.: IV, 53); «Татьяна, по совету няни / Сбираясь ночью ворожить, / Тихонько приказала в бани / На два прибора стол накрыть…» («Евгений Онегин», гл. V, X. 1–4; см.: VI, 101); «Но я плоды моих мечтаний / И гармонических затей / Читаю только старой няни, / Подругѣ[605]605
  Так в автографах (ПД № 835, л. 76; ПД № 935, Л. 20 об.) и первом издании (СПб., 1828). В академическом издании (VI, 88) допущена опечатка («подруги»). Форма «подругѣ» в обеих рукописях свидетельствует о том, что отступление от правильного окончания дательного падежа в слове «няни» было намеренным.


[Закрыть] юности моей…» («Евгений Онегин», гл. IV, XXXV. 1–4; см.: VI, 88).

На основании совокупности приведенных примеров можно сделать следующие выводы:

1. В заударном конечном открытом слоге гласный, обозначавшийся буквой ѣ, после мягкого согласного в произношении Пушкина совпадал с [и] или был близок этому звуку. Это подтверждается также рифмами: «халатѣ: кровати» («Руслан и Людмила», III, 34–35), «встречѣ: плечи» (там же, IV, 334–335), «Эсфири: порфирѣ» («<На Колосову>», 1–3), «сени: на бекренѣ» («Тень Фонвизина», 53–54), «одежкѣ: ножки» (см. выше). По наблюдению М. В. Панова, «в предл. падеже существительных <Пушкиным> произносился во всех склонениях гласный и-образный»[606]606
  Панов М. В. История русского литературного произношения, XVIII–XX вв. М., 1990. С. 272.


[Закрыть].

2. Смешение Пушкиным в этой позиции букв и – ѣ было явлением не грамматическим, а фонетическим; его причиною не было просторечное, сбивчивое употребление падежных форм. Правильные падежные формы Пушкин хорошо знал, они у него на письме преобладали, что согласуется с заключением М. В. Панова, согласно которому «употребление грамматических форм, их смысловое размежевание было у Пушкина строго нормативным; ненормативным было употребление букв и – ѣ ввиду звукового совпадения заударных гласных»[607]607
  Там же. С. 271. Вместе с тем почти все отклонения Пушкина от правильной орфографии находят параллели и объяснения в диалектных формах падежей (см.: Обнорский С. П. Именное склонение в современном русском языке. Л., 1927. Вып. 1. С. 87–97, 250–263) и нуждаются во внимательном анализе лингвистов, которые до сих пор не уделили должного внимания этой стороне языка национального поэта.


[Закрыть].

3. Появление буквы ѣ в род. падеже ед. ч. ж. р. («из коляскѣ», «никакой книгѣ») объясняется, видимо, тем, что на конце существительных она могла восприниматься графическим дублетом буквы и, каковым она, по мнению М. В. Панова, выступала, например, в написаниях типа «в сраженьѣ – в сраженьи», свободно варьировавшихся в пушкинское время у одного и того же автора[608]608
  Там же. С. 240.


[Закрыть]. Вместе с тем существовала, просторечная форма род. падежа ед. ч. ж. р. с окончанием «-ѣ», о чем будет идти речь ниже.

4. В стихах Пушкин взаимозаменял конечные и – ѣ для графического оформления точной рифмы.

Эти выводы могут стать основою для решения в каждом конкретном случае вопроса о сохранении либо изменении неправильных окончаний «-и» и «-ѣ».

Окончание «-и» дательного и предложного падежей существительных ж. р. ед. ч., вместо грамматически правильного «-ѣ», встречается в XVIII в. и у современников Пушкина[609]609
  Например: «Надпись к статуи Императора Петра I» (заглавие стихотворения А. П. Сумарокова; см.: Ежемесячные сочинения. 1756. Июль. С. 65); «сродники ево живут в ближайшей деревни» ([Феныон Ф.] Алибей, восточная повесть. – Санкт-петербургский вестник. 1778. Ч. 1. Июнь. С. 449; То же. – [Арндт Б. Ф.] Треязычная книга… СПб., 1779. С. 63); «пошел он к обедни» ([Леноблъ Э.] Новые забавные сказки, выбранные из книги, называемой выручаемые фанты. 2-е изд. М., 1782. Т. 2. С. 5); «жалею о потери жизни» (Из писем князя П. А. Вяземского к А. Я. Булгакову. – Русский архив. 1879. № 6. С. 244). О диалектном употреблении этих форм см.: Обнорский С. П. Указ. соч. С. 250.


[Закрыть]. В. И. Чернышев придерживался мнения, согласно которому, «если в рифмах Пушкина предложные падежи на и от слов женского рода на а, я следует считать оправданными, то вне рифмы они должны допускаться лишь после тщательной проверки источников»[610]610
  Чернышев В. И. Замечания о языке и правописании А. С. Пушкина: (По поводу академического издания). – Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1941. Т. 6. С. 442.


[Закрыть]. Очевидно, это положение должно распространяться и на дательные падежи; а согласившись с ним, следует «узаконить» в «Борисе Годунове» написание «к заутрени» («Ночь. Келья в Чудовом монастыре», 195; см.: VII, 23). В беловом автографе первоначальная грамматически правильная форма «к заутрень» была Пушкиным переправлена на «к заутрени» (ПД № 891, л. 10), в этом виде слово перешло в писарскую копию и оставлено автором при ее просмотре без изменения (ПД № 892, л. 10)[611]611
  В новейшем издании этой редакции трагедии напечатано: «к заутрене» (Пушкин А. С. Комедия о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве, 1825 / Подгот. текста и ст. С. Фомичева. Париж; Петербург, 1993. С. 48).


[Закрыть], так же было оно напечатано в первой публикации сцены[612]612
  Моск. вестник. 1827. Ч. 1. № 1. С. 10.


[Закрыть]; в первом издании трагедии снова появилось «к заутренѣ»[613]613
  Борис Годунов. Соч. А. Пушкина. СПб., 1831. С. 24.


[Закрыть], однако считать это возвращением Пушкина к исходному, правильному написанию нет основания, поскольку рукопись, по которой печатался текст не сохранилась, а корректуру Пушкин не читал[614]614
  Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Л.: Изд-во АН СССР, 1935. Т. 7. С. 430.


[Закрыть].

Признание формы «к заутрени» намеренной и, следовательно, несущей определенную стилистическую нагрузку, закономерно ставит вопрос, не выполняют ли подобной функции в той же сцене два других написания с конечным и на месте ѣ: «Он говорил игумену и братьи» (стих 112) и «в темной кельи» (стих 200)[615]615
  В обоих автографах и первой публикации: «Он говорил Игумену и братьи» (ПД № 891, л. 8 об.; ПД № 892, л. 8 об.; Моск. вестник. 1827. Ч. 1. № 1. С. 7); в первом издании трагедии, исправляя указанную ему ошибку в склонении слова «игумен» (см.: XI, 147), Пушкин изменил стих: «Он говорил и гумну и всей братьѣ» (СПб., 1831. С. 19), однако нет уверенности в том, что окончание рассматриваемого слова он тоже изменил сам. В новейшем издании редакции 1825 г.: «братье» (Пушкин А. С. Комедия о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве. С. 45).
  В обоих автографах и первой публикации: «кельи» (ПД № 891, л. 10; № 892, л. 10; Моск. вестник. 1827. Ч. 1. № 1. С. 10); в первом издании трагедии исправлено на «кельѣ» (СПб., 1831. С. 24); в новейшем издании редакции 1825 г.: «келье» (Пушкин А. С. Комедия о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве. С. 48).


[Закрыть]. В следующей же сцене «Бориса Годунова»: «пришел к моей чудовской братии» («Палаты патриарха», 6–7), а во всех других случаях Пушкин различал стилистически и орфографически дательный падеж существительного «братия» и его формы «братья»[616]616
  «Не написал я ничего братии московской» (письмо А. А. Краевскому 18 июня 1835 – XVI, 36); «Поклон братьям и братьѣ» (А. И. Тургеневу 1 декабря 1823 – XIII, 80); «И нашей братьѣ рифмачам / Кричит» («Евгений Онегин», гл. IV, XXXII.4–5; см.: VI, 87); «Ужели так трудно нашей братьѣ критикам сохранить хладнокровие?» (XI, 124).


[Закрыть]. В речи Пимена форме «братьи» уместно, видимо, быть производной от «братии», редуцированной по соображениям ритма (хотя произносилась она так же, как и «братьѣ», и могла поэтому – во всяком случае, теоретически – представлять собой неправильный письменный вариант последней). Нельзя сделать бесспорного вывода и относительно формы «в темной кельи». Ранее в той же сцене, в монологе Пимена, написано (и напечатано): «вот в этой самой кельѣ» (стих 103). Поскольку «в кельѣ» и «в кельи» произносились одинаково, то вряд ли разные окончания на письме могли служить стилистическому различению речи Пимена и речи Григория. Написание «в кельи» встречается у Пушкина еще только дважды: «Все тихо в мрачной кельи» («К сестре», 65, рифма: веселий)[617]617
  Автограф не сохранился, и стихотворение печатается по записи, сделанной по памяти О. С. Павлищевой. Наличие рифмы свидетельствует о подлинности написания «в кельи». Вне рифмы, в строке 79, написано: «И в кельѣ я блажен» (ПД, ф. 244, оп. 4, № 3, л. 1 об.). В академическом издании воспроизведены оба написания (см.: I, 42, строка 64 и 78), однако в СЛЛ (с. 32) они безосновательно унифицированы: «в кельи».


[Закрыть] и «Весь божий день он в кельи провождал» («Монах», I, 50). Форма «в кельѣ» встречается у Пушкина еще четыре раза: «в кельѣ молчаливой» («К Юдину», 99), «в моей пустынной кельѣ» («Роняет лес багряный свой убор…», 5), «в кельѣ модной» («Евгений Онегин», гл. VII, XX. 1), «в безмолвной кельѣ» («Моцарт и Сальери», I, 26)[618]618
  Еще два употребления содержатся в стихотворениях, автографы которых не сохранились и текст известен по прижизненным публикациям («К Г<аличу>», 47; «Послание к Г<аличу>», 36).


[Закрыть].

Во всех других случаях окончание «-и» на месте полагавшегося «-ѣ» не несло у Пушкина никаких стилевых функций и может быть безболезненно заменено, как это неизменно делалось в прижизненных изданиях, а иногда и в академическом «Полном собрании сочинений»[619]619
  «…часто думал он о графини D.» (VIII, 13); «на прошедшей ассамблеи» (VIII, 27; но «на прошедшей ассамблей» – VIII, 22, по прижизненной публикации, автографа нет); «Дуня собиралась к обедни» (VIII, 101), «пошел сам к обедни» (VIII, 102), «зовут нас к обедни» (XII, 175) (в пяти случаях «к обеднѣ» – см.: Словарь III, 13); «явиться к** земскому судьи» (VIII, 167); «учил ее музыки» (VIII, 208); «объяснял Марьи <Кириловне>» (VIII, 209, в автографе последняя буква – росчерк, который ближе к и, чем к ѣ), «возбуждавшей в Марьи <Кириловне>» (VIII, 209), «донести о том Марьи Кириловнѣ» (VIII, 215), «о Марьи Кириловнѣ» (VIII, 218); «женился на девицѣ Авдотьи Васильевна Ю.» (VIII, 279); «к Марьи Ш.<онинг>» (VIII, 393); «на будущей недели» (VIII, 396; в шести других случаях «на неделѣ» – см.: Словарь II, 780); «о саратовской деревни» (VIII, 408); «в русской бани» (VIII, 457); «об Черкешенки Истоминой» (XIII, 56), «о Черкешенки» (XIII, 58); «Песни о Стеньки» (XIII, 342; ср.: «О Стенькѣ Разинѣ» – VI, 480; «известие о Сенькѣ Разинѣ» – XIII, 121); «кланяюсь сердечно Софьи Михайлович» (XIV, 193); «на Остоженки» (XV, 37; ср.: «На Остоженкѣ» – XV, 51, 99).
  Неясный случай: «отдал ее на руки француженки» (VIII, 39). Считается, что здесь употреблен родительный падеж слова «француженка» (Словарь IV, 795), однако не имел ли Пушкин в виду дательный?
  Исправление пушкинских написаний в академическом издании: «В приятной неге, на постеле» («Тень Фон-Визина», 282; см.: I, 163; так же в СЛЛ, 125; в авторизованной копии (ПД № 10, л. 5 об.): «В приятной неги, на постель» – см.: Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1936. Т. 1. С. 10); «к корзинке» (VIII, 133; в автографе: «к корзинки» – см.: ПД № 1000, л. 8); «в глухой деревне» (VIII, 173; в автографе: «деревни» – см.: ПД № 1008, л. 3 об.); «в истерическом припадке» (VIII, 206; в автографе: «припадки» – см.: ПД № 1017, л. 7).
  В печатных текстах окончание «-и» вместо «-ѣ» появлялось как опечатка. Так, в первой публикации «Метели» было напечатано: «таза его <…> останавливались на Марьѣ Гавриловна» (Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А. П. СПб., 1831. С. 65; см.: VIII, 84); при перепечатке появилось «-и»: «на Марьи Гавриловнѣ» (Повести, изданные Александром Пушкиным. СПб., 1834. С. 64). В автографе (ПД № 996, л. 27 об.) окончаний нет, т. к. имя и отчество героини обозначены инициалами: «останавливались на М. Г.»


[Закрыть].

Обратным только что рассмотренному явлением было употребление на письме окончания «-ѣ» вместо грамматически правильного «-и» в дательном и предложном падежах ед. ч. существительных ж. р. третьего склонения. В. И. Чернышев считал, что «формы предложного падежа на е <имеется в виду, конечно, ѣ – В.Р.> от слов женского рода на ь, не закрепленные в рифмах поэта, нужно признать следами слабой организации или следствием корректурного недосмотра»[620]620
  Чернышев В. И. Ук. соч. С. 442. Подобный «корректурный недосмотр» проскальзывая иногда в печатных текстах XVIII в., например: «будучи раскален любовию к Мариѣ», но «пришед к Марии» (Детская книга, или Собрание нравоучительных повесией… М., 1796. С. 29, 33).


[Закрыть].

В трех словах (постель, церковь, шинель) замена «-и» на «-ѣ» имела у Пушкина устойчивый характер.

В языке Пушкина сосуществовали в именительном и винительном падежах ед. ч. формы «постель» (имен. – 1 употребление, вин. – 11) и «постеля» (3) – «постелю» (13) (см.: Словарь III, 590). Равновесие двух склонений в винительном падеже резко нарушается в дательном и предложном. Из 39 их употреблений лишь один раз (последний в жизни, в начале января 1837 г.) Пушкин написал «в постели» (XII, 154), а до этого, на протяжении всей жизни, он писал «в (к, на) постелѣ». Вряд ли, однако, эту разительную диспропорцию можно интерпретировать как полное преобладание в грамматическом сознании Пушкина формы «постеля». Коль скоро в открытой конечной заударной позиции после мягкой согласной ѣ обозначало [и]-образный звук[621]621
  Подтверждением для анализируемого слова служит у Пушкина рифма «узрели: на постелѣ» («Тень Фон-Визина», 281:282).


[Закрыть] и, таким образом, произношение в этих падежах по обоим склонениям совпадало, то различия в написании теряли значение и достаточной оказалась одна форма («постелѣ»), по которой становится невозможно определить именительный падеж и, следовательно, тип склонения. Отсюда возникает необходимость сохранять написание с конечным «ѣ», тем более, что оно прочно закреплено рифмою, выступив 8 раз в паре с одним и тем же словом «делѣ» («Орлов с Истоминой в постелѣ…», 1–3; «Сказки. Noël», 25–27; «Руслан и Людмила», гл. II, 420–422; «Евгений Онегин», гл. I, XV. 1–3; LII. 1–3; гл. VI, XXXVIII. 9–12; «Воевода», 4–5; «Клеветникам России», 31–32). Этот вывод не противоречит рекомендации «различать формы „в постеле“ от „постеля“ и „в постели“ от „постель“, которые необходимо сохранять»[622]622
  Основы текстологии / Под ред. В. С. Нечаевой. М., 1962. С. 355.


[Закрыть].

Формы «к (в) церквѣ» употреблены 10 раз, правильные (с окончанием «-и») – 17 раз. В рифме ни то ни другое у Пушкина не встречается. В прижизненных изданиях пушкинское написание «в церквѣ» исправлялось на грамматически правильное[623]623
  В первой публикации стихотворения «К другу стихотворцу» в строке 81: «в церкви» («Вестник Европы». 1814. № 13. С. 12; отсюда в академическом издании – I, 27 и СЛЛ 19); в автографе (ПД № 864, л. 4 об.): «в церквѣ» (строка 93). В автографе «Истории Пугачева» дважды «в церквѣ» (ПД № 1207, л. 58–58 об.), в академическом издании одно написание сохранено (IX, 26.13), одно изменено (IX, 26.4). В Словаре (IV, 871) учтены варианты, напечатанные в академическом издании, и поэтому численное соотношение написаний (8:19) отличается от указанного в данной статье.
  Один случай написания «в церквѣ» в Словаре не учтен, так как оно употреблено в черновом автографе предисловия «От издателя» к «Повестям Белкина»: «погребен в церквѣ села Гор<юхина>» (ПД № 994, л. 6 об.; см.: VIII, 590). Любопытно, что в первом издании «Повестей» в соответствующей (измененный) фразе было напечатано «в церквы» (Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А. П. СПб., 1831. С. XVII; существуют подобные диалектные формы: Обнорский С. П. Указ. соч. С. 88, 93–94); в последующих прижизненных изданиях это исправлено.
  Примеры употребления формы «в церквѣ» в конце XVII в. см.: Записки Михаила Гарновского // Рус. старина. 1876. Т. 16. Кн. 7. С. 411; Виноградский И. Н. Картина нравов… М., 1789. Ч. 2. С. 42; [Беранже Л.-П., Гибо Э.]. Нравоучение, представленное на самом деле. М., 1790. Ч. 2. С. 234; Каржавин Ф. В. Вожак, показывающий путь к лучшему выговору букв и речений французских, СПб., 1794. С. 189. О диалектных формах «в (к) церквѣ» см.: Обнорский С. П. Указ. соч. С. 253, 263.


[Закрыть].

Предложный падеж от слова «шинель» Пушкин употребил 5 раз – только в прозе и только в написании «в шинелѣ» (см.: Словарь IV, 975). В прижизненных изданиях отражен только один случай («Станционный смотритель» – VIII, 101) в исправленном виде.

Форму «в кровать» текстологи рекомендуют «исправлять как ошибку, так как слова „кроватя“ в русском языке не было»[624]624
  Основы текстологии. С. 355.


[Закрыть]. У Пушкина в дательном и предложном падежах преобладает окончание «-и» (Словарь II, 410), в том числе и в рифме «халатѣ: кровати» («Руслан и Людмила», гл. III, 34–35). Однако на шесть этих написаний приходится три с конечным ѣ. В «<Арапе Петра Великого>» обе формы находятся на близких страницах одной и той же главы: «Служанка <…> подошла к кроватѣ» (VIII, 29) и «старая крошка <…>подкатилась к ее кровати» (VIII, 31); еще более тесное соседство наблюдается в начальных строках пятой главы «Капитанской дочки»: «Я лежал на кроватѣ» (VIII, 307; в прижизненной публикации исправлено: «на кровати») и «Марья Ивановна подошла к моей кровати» (там же). Эти примеры говорят о том, что формы на «-ѣ» не несли, видимо, никакой стилистической или иной значимой функции, а были графическими вариантами грамматически правильных написаний.

Двадцать один раз написал Пушкин «в памяти» (Словарь III, 272–273), в том числе в «Евгении Онегине»: «Хранила в памяти» (гл. III, XVII.6; см.: VI, 58); однако в одном случае, в «Евгении Онегине» (гл. I, VI. 14): «Хранил он в памятѣ своей» (VI, 8; во всех прижизненных изданиях исправлено: в памяти).

Пушкинское написание «в Рязанѣ» (VIII, 21) во всех трех прижизненных публикациях отрывка из четвертой главы «<Арапа Петра Великого>» было исправлено на «в Рязани». Возможно, форма на К отражала явление, отмеченное в свое время А. А. Барсовым: «Астраханѣ, Казанѣ, Сибирѣ едва ли не более употребительны правильных Астрахани, Казани, Сибири»[625]625
  Барсов А. А. Российская грамматика / Подгот. текста и текстолог, коммент. М. П. Таболовой; Под ред. и с предисл. Б. А. Успенского. М., 1981. С. 144, 464. В диалектном употреблении «в Казанѣ», «во Астраханѣ» см.: Обнорский С. П. Указ. соч. С. 254–256, 263.


[Закрыть]. У Пушкина в пропущенной главе «Капитанской дочки», «Истории Пугачева» и «Истории Петра» – «в (к, о) Астрахани» (VIII, 383; IX, 87; X, 242 трижды, 252); но в материалах к «Истории Пугачева» и к «Истории Петра» дважды «в Астраханѣ» (IX, 631; X, 86). В записи народных песен: «В городе то было во Астраханѣ»[626]626
  Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Изд. 2. М.: Изд-во АН СССР, 1957. Т. 3. С. 409. Там же: «из Астрахани», «с Астрахани».


[Закрыть]. Это написание вряд ли допустимо исправлять, поскольку название «Астрахань» могло выступать в мужском роде (в черновиках «Путешествия Онегина»: «Торговый Астрахань открылся» – см.: VI, 480, 499) и, следовательно, в предложном падеже ед. ч. получать форму «Астраханѣ». Правда, в рукописях Пушкина это слово не встречается в других косвенных падежах мужского рода, но грамматически подобное ему «Тамань» колеблется в родительном падеже между мужским и женским родом[627]627
  «С полуострова Таманя открылись мне берега Крыма» (письмо брату 24 сентября 1820 г. – XIII, 18); «Из Туманя приехал я в Керчь» (черновик письма А. А. Дельвигу от середины декабря 1824 – первой половины декабря 1825 г. – VIII, 998); «Из Тамани в Керчь» (само предыдущее письмо и прижизненные публикации его литературной части (XIII, 250; VIII, 437; IV, 175); «Он прибыл из Тамани в Керчь» (черновик «Путешествия Онегина» – VI, 501, 486).


[Закрыть].

Наблюдаются у Пушкина колебания и в употреблении форм «в (к) Казани» и «в (к) Казанѣ». В «Борисе Годунове»: «Как во городе было во Казани» («Корчма на литовской границе», см.: VII, 29, 293). В «Истории Пугачева» многократно только правильное написание (IX, 14, 34, 62, 64, 65, 178, 209 дважды, 308, 319, 349 дважды, 360, 361, 362 дважды, 365, 366, 424 вар. к с. 38.26), а в материалах к ней дважды фигурирует собственноручно написанное «в Казанѣ» (IX, 667, 718), наряду, впрочем, с несколькими также собственноручными «в Казани» (IX, 623, 629, 661, 717, 772, 783). В черновой рукописи «Замечаний о бунте» также «в Казани» (IX, 478). В материалах к «Истории Петра» один раз правильно (X, 242) и один раз с конечным ѣ (X, 261). Вариативность форм слова «Казань» и подобных ему географических названий (Кубань, Сызрань) в материалах к «Истории Пугачева» и к «Истории Петра» нельзя безоговорочно объяснить проявлением орфографических привычек Пушкина, поскольку она могла определяться орфографией исторических документов, представленных в материалах конспектами, выписками и копиями, сделанными рукою Пушкина[628]628
  В писарских копиях материалов к «Истории Пугачева» преобладает форма «в (к, при) Казанѣ» (IX, 599, 703 дважды, 705 дважды, 706 дважды, 724, 726, 747, 753, 754, 756, 757); дважды в документах написано «по городу Казани» (IX, 733, 737), один раз «в Казани» (IX, 757). В октябре 1774 г. Казанская духовная консистория адресовала письмо «в учрежденную в Казани <…> Секретную комиссию» (IX, 757), а в декабре – «в учрежденную в Казанѣ <…> Секретную комиссию» (там же).
  В «Истории Пугачева»: «на Кубани» (IX, 381, 384), в «Истории Петра»: «на Кубанѣ» (X, 198).
  Формы слова «Сызрань» в материалах к «Истории Пугачева»: «к Сызрань» (IX, 657, 668, 717), «к Сызраню» (IX, 432 вар. к с. 69.12), «к Сызрану» (IX, 513, 619), «в Сызран» (IX, 701), «с Сызрана» (IX, 711), «от Сызрани» (IX, 710); в прижизненном печатном тексте «Истории Пугачева» только «к Сызрани» (IX, 69, 202, 210).


[Закрыть].

Таким образом, кроме формы «в Рязанѣ», подлинным пушкинским написанием из числа подобных можно неоспоримо признать только употребленное во фразе из письма жене от 26 августа 1833 г.: «В Казанѣ буду я около третьего» (XV, 75)[629]629
  Однако месяцем ранее, 30 июля, Пушкин извещал А. Н. Мордвинова о своем намерении «дописать в деревне <…> роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и Казани» (XV, 70), а 8 сентября писал жене: «Я в Казани» (XV, 78).


[Закрыть]. Лишь в этих двух случаях можно ставить вопрос об исправлении окончаний. Все другие написания «в Астраханѣ», «в Казанѣ» и т. п. следует воспроизводить как при их соответствии подлинникам документов, которыми пользовался Пушкин, так и тогда, когда сверка пушкинских копий, выписок и конспектов с оригиналами невозможна.

Не подлежат изменению «на виолончелѣ» в «Египетских ночах» (VIII, 265) и «на дуэлѣ» в стихотворении «Счастлив ты в прелестных дурах…» (III, 171) и планах «<Романа на Кавказских водах>» (VIII, 915): в пушкинское время оба эти слова могли быть мужского рода[630]630
  Булаховский Л. А. Русский литературный язык первой половины XIX века. М., 1954. С. 85.


[Закрыть].

Особый случай представляет употребление Пушкиным окончания «-ѣ» вместо «-и» в родительном падеже единственного числа.

В первом издании третьей главы «Евгения Онегина» (строфа V.9) было: «Как у Вандиковой Мадонѣ», рифмовавшееся с «небосклонѣ». Все варианты этой строки в черновых и беловых рукописях грамматически правильны: «Как у Мадоны Рафаеля» (VI, 307), «Как в Рафаелевой мадонѣ» и «Как у Рафаеля в мадонѣ» (VI, 575). Начиная с черновой стадии работы над строкою и, по-видимому, почти до самой передачи рукописи в печать Пушкин колебался, с кем из персонажей мировой живописи сравнить Ольгу Ларину. Сначала это были «девы Рафаеля», затем мысль поэта переключилась мимолетно, кажется, на Рубенса, но вернулась к Рафаэлю и остановилась на Мадонне (VI, 307, 575). Однако сомнения остались, и на стадии стиха «Как в Рафаелевой мадонѣ» появился вариант «Как в Перуджиновой Мад<онѣ>» (VI, 575). Уже написав в беловой рукописи окончательную редакцию стиха: «Как у Рафаеля в Мадонѣ», Пушкин продолжал поиск, в результате чего заменою фамилии художника получился печатный вариант: «Как у Вандиковой Мадонѣ». Допустимо видеть здесь «диалектический (т. е. диалектный – В.P.) lapsus»[631]631
  Обнорский С. П. Указ. соч. С. 96.


[Закрыть], бездумно допущенную ошибку, проистекшую из того, что, изменив середину стиха, Пушкин забыл привести в грамматическое соответствие другие его элементы. Подобное не раз встречается в рукописях прозаических текстов, но, когда речь идет о стихе с его строгой ритмической организацией и рифмовкой, подобная невнимательность мало вероятна, хотя и не может быть полностью исключена. Поэтому прежде чем принять это объяснение, следует проверить, не было ли у Пушкина основания сознательно оставить неизмененным последнее слово в стихе.

Замена предложного падежа «Мадонѣ» родительным «Мадоны», возможно, не нарушила бы рифмы («небосклонѣ»), а лишь сказалась бы на ее точности. Действительно, коль скоро допускалась рифма ы: и не только мужская (стороны: одни – «Воспоминания в Царском селе», 122–124, сохранена в поздней редакции 114–116; подойти: воды – «Козак», 38–40; живым: воздадим – «Роняет лес багряный свой убор», 126–128), но и женская (Панкратий: косматый, Панкратий: проклятый «Монах», 39–40, 119–121; отчизны: жизни – «Воспоминания в Царском селе», 117–119, сохранена в поздней редакции 109–111)[632]632
  Вопреки мнению Б. В. Томашевского о невозможности таких рифм (Томашевский Б. В. Стилистика и стихосложение. Л., 1959. С. 413).


[Закрыть], а ѣ в заударном конечном открытом слоге обозначало [и]-образный звук, становились возможными рифмы ѣ:ы, ѣ:ый, (нынѣ: именины – «Князю А. М. Горчакову» («Пускай, не знаясь с Аполлоном…»), 18–19; нынѣ: единый – «К Наташе», 9–11). Может быть, именно такую рифму имела в виду поправка Пушкина в экземпляре отдельного издания третьей главы, где «Мадонѣ» исправлено на «Мадоны» (VI, 537).

Формы родительного падежа на ѣ вместо ы встречаются у Пушкина в письмах П. А. Вяземскому от 14 марта 1830 г. («помяни меня на вечере у Катеринѣ Андреевнѣ» – XIV, 69) и Н. М. Языкову от 14 апреля 1836 г. («Поклон Вам <…> от Евпраксии Николаевнѣ» – XVI, 104). Отмечена подобная форма и у С. Н. Марина (Явясь пред ним в туманѣ, / Со вздохом говорит: «Именье у Татьянѣ»)[633]633
  Марин С. Н. Полн. собр. соч. М., 1948. С. 146. Ср.: в «Горе от ума» (д. II, явл. 1, стих 29) по Музейному автографу: «Я должен у вдовѣ, у докторѣ крестить» Грибоедов А. С. Полн. собр. соч. / Под ред. и с примеч. Н. К. Пиксанова. СПб., 1913. Т. 2. С. 127; Грибоедов А. С. Полн. собр. соч.: В 3 т. СПб., 1995. т. 1. С. 149), так же в Жандровском списке (Грибоедов А. С. Полн. собр. соч. … 1995. Т. 1. С. 36, 249), в Булгаринском списке: «у вдовы, у докторшѣ» (Там же. С. 36); в письме О. С. Павлищевой мужу от 8 июня 1832: «у матушкѣ» (ИРЛИ, ф. 244, об. 20, № 95, л. 111 об.; опубл.: Письма Ольги Сергеевны Павлищевой к мужу и отцу, 1831–1837. СПб., 1994. С. 86); в дневниковой записи Л. Н. Толстого от 8 июля 1854 г.: «Потом он спросил у женѣ» (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. М., 1937. Т. 47. С. 10).


[Закрыть], в чьей речи, в основном литературной, присутствовало много диалектных черт произношения[634]634
  Панов М. В. Ук. соч. С. 253–265. Отсюда (с. 255) заимствован пример.


[Закрыть]. В свете этих фактов нельзя исключать вероятности того, что, внося правку в разбираемую строку, Пушкин счел возможным не трогать форму «Мадонѣ», поскольку она совпадала с просторечной формой родительного падежа и с нею сохранялась точная рифма.

В рецензии «Северной пчелы» эта строка была приведена в качестве одного из примеров «легких промахов против грамматики и стихосложения»[635]635
  Сев. пчела. 1827. 15 окт. № 124.


[Закрыть]; на эту же ошибку обратил внимание и П. И. Шаликов[636]636
  Дамский журнал. 1827. Ч. 20. № 21. С. 121.


[Закрыть]. Пушкин счел замечания критиков справедливыми и в списке опечаток, приложенном к первому изданию шестой главы, внес исправление: «Точь в точь в Вандиковой Мадонѣ» (VI, 646, 640). Но с аналогичным упреком относительно строки «С семинаристом в желтой шаль» («Евгений Онегин», гл. III, XXVIII.3, рифма: балѣ; см.: VI, 64) он не согласился, т. к. здесь дело шло о допустимом, по его понятиям, оформлении рифмы не только для слуха, но и для глаза[637]637
  См. об этом эпизоде: Строганов М. В. Из комментариев к «Евгению Онегину» и «Капитанской дочке». – А. С. Пушкин и русская литература: Сб. науч. тр. Калинин, 1983. С. 125.


[Закрыть].

Проведенный анализ нарушений Пушкиным принятых в его время правил употребления окончаний «-и» и «-ѣ» у существительных ж. р. поможет, будем надеяться, решать, в каких случаях эти отступления от орфографии должны воспроизводиться буквально в академическом «Полном собрании сочинений», а в каких «неверные» окончания могут быть изменены без всякого искажения стилистического или какого-либо иного значимого аспекта пушкинского текста.

С.-Петербург