Текст книги "Том 6. Письма"
Автор книги: Сергей Есенин
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 53 страниц)
Сахарову А. М., июль 1920
А. М. САХАРОВУ *
Июль 1920 г. Ростов-на-Дону
Милый, милый Сакша * ! Сидим на яйцах в Ростове и все никак ничего не можем вывести. * Вдалеке Сочи, Екатеринодар, Туапсе, а здесь почти то же, что и у нас….В краю родном Пахнет сеном и гавном. * Очень и очень маленькая разница, особливо ежели насчет выпить, одно утешенье, что на Кавказе, говорят, куда лучше! Все время жалеем, что ты не с нами, но успокаиваем себя тем, что осенью облобызаемся и напихаем твой рот мукой и сладостями. Это обязательство у нас даже вывешено в вагоне:
« Помним Сакшу!» Милый Сакша, просим тебя до самого пупа, сделай, голубчик, все, что возможно, с книгами. * С деньгами попроси устроить Шершеневича, он парень ходовойв этом отношении. *
Да, еще есть к тебе особливая просьба. Ежели на горизонте появится моя жена Зинаида Николаевна, то устрой ей как-нибудь через себя или Кожебаткина тыс<яч> 30 или 40. * Она, вероятно, очень нуждается, а я не знаю ее адреса. С Кавказа она, кажется, уже уехала, и встретить я ее уже не смогу. Ну, живи, милый, лопай, толстей мордой и жопой. Мы полны тобой с утра до вечера. Будь же и ты к нам таким, каким был при нашем присутствии. Если можно, черкни что-нибудь о себе, о магазине и о прочем нам близком. *
Адрес: Сочи, высший совет народн<ого> хозяйства. Трамот. * Окружн<ому> уполн<омоченному> Колобову для Есенина.
Лившиц Е. И., 11 августа 1920
Е. И. ЛИВШИЦ *
11 августа 1920 г. Минеральные Воды
Милая, милая Женя! Ради Бога не подумайте, что мне что-нибудь от Вас нужно, я сам не знаю, почему это я стал вдруг Вам учащенно напоминать о себе, конечно, разные бывают болезни, но все они проходят. Думаю, что пройдет и это.
Сегодня утром мы из Кисловодска выехали в Баку, и, глядя из окна вагона на эти кавказские пейзажи, внутри сделалось как-то тесно и неловко. Я здесь второй раз в этих местах * и абсолютно не понимаю, чем поразили они тех, которые создали в нас образы Терека, Казбека, Дарьяла * и вс<его> проч<его>. Признаться, в Рязанской губ. я Кавказом был больше богат, чем здесь. Сейчас у меня зародилась мысль о вредности путешествий для меня. Я не знаю, что было бы со мной, если б случайно мне пришлось объездить весь земной шар? Конечно, если не пистолет юнкера Шмидта, * то, во всяком случае, что-нибудь разрушающее чувство земного диапазона. Уж до того на этой планете тесно и скучно. Конечно, есть прыжки для живого, вроде перехода от коня к поезду, но все это только ускорение или выпукление. По намекам это известно все гораздо раньше и богаче. Трогает меня в этом только грусть за уходящее милое родное звериное и незыблемая сила мертвого механического.
Вот Вам наглядный случай из этого. Ехали мы от Тихорецкой на Пятигорск, вдруг слышим крики, выглядываем в окно, и что же? Видим, за паровозом что есть силы скачет маленький жеребенок. Так скачет, что нам сразу стало ясно, что он почему-то вздумал обогнать его. Бежал он очень долго, но под конец стал уставать, и на какой-то станции его поймали. Эпизод для кого-нибудь незначительный, а для меня он говорит очень много. Конь стальной победил коня живого. * И этот маленький жеребенок был для меня наглядным дорогим вымирающим образом деревни * и ликом Махно. * Она и он в революции нашей страшно походят на этого жеребенка, тягательством живой силы с железной.
Простите, милая, еще раз за то, что беспокою Вас. Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжелую эпоху умерщвления личности как живого. Ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал, а определенный и нарочитый, * как какой-нибудь остров Елены, без славы и без мечтаний. * Тесно в нем живому, тесно строящему мост в мир невидимый, ибо рубят и взрывают эти мосты из-под ног грядущих поколений. Конечно, кому откроется, тот увидит тогдаэти покрытые уже плесенью мосты, но всегда ведь бывает жаль, что если выстроен дом, а в нем не живут, челнок выдолблен, а в нем не плавают.
Вы плавающая и идущая, * Женя! Поэтому-то меня и тянет с словами к Вам.
Растите такой, какой я Вас видел и слышал, слушайтесь Фриду, и благо Вам будет, ибо в Фриде доброе живет сознательно, поэтому она такая милая и такая хорошая будет даже в чем-нибудь дурном.
Люб<ящий> Вас С. Есенин.
Иванову-Разумнику, 4 декабря 1920
ИВАНОВУ-РАЗУМНИКУ *
4 декабря 1920 г. Москва
Декабря 4. 1920.
Дорогой Разумник Васильевич!
Простите, ради Бога, за то, что не смог Вам ответить на Ваше письмо и открытку. * Так все неожиданно и глупо вышло.
Я уже собирался к 25 окт. выехать, * и вдруг пришлось вместо Петербурга очутиться в тюрьме ВЧК. *
Это меня как-то огорошило, оскорбило, и мне долго пришлось выветриваться.
Мне очень и очень хотелось бы Вас увидеть, услышать и самому сказать о себе. Уж очень многое накопилось за эти 2 ½ г., в которые мы с Вами не виделись. Я очень много раз порывался писать Вам, но наше безалаберное российское житие, похожее на постоялый двор, каждый раз выбивало перо из рук. Я удивляюсь, как еще я мог написать столько стихов и поэм за это время.
Конечно, переструение внутреннее было велико. Я благодарен всему, что вытянуло мое нутро, положило в формы и дало ему язык. Но я потерял зато все то, что радовало меня раньше от моего здоровья. Я стал гнилее. Вероятно, кой-что по этому поводу Вы уже слышали. *
Ну, а что с Клюевым?
Он с год тому назад прислал мне весьма хитрое письмо, думая, что мне, как и было, 18 лет, я на него ему не ответил, * и с тех пор о нем ничего не слышу. Стихи его за это время * на меня впечатление производили довольно неприятное. Уж очень он, Разумник Васильевич, слаб в форме и как-то расти не хочет. А то, что ему кажется формой, ни больше ни меньше как манера, и порой довольно утомительная.
Но все же я хотел бы увидеть его. Мне глубоко интересно, какой ощупью вот теперь он пойдет?
Всего Вам, Разумник Васильевич, всего хорошего. Я очень и очень часто вспоминаю Вас. Жаль только, что не видимся, но авось как-нибудь вырвусь.
Привет Варваре Николаевне, Вашим детям * и Ремизовым.
Жму Вашу руку.
С. Есенин.
Если урвете минутку, то черкните, * а я Вам постараюсь выслать «Сорокоуст» и «Исповедь хулигана». *
На конверте: Детское село
Колпинская 20
Разумнику Васильевичу
Иванову С. А. Есенин
Ивневу Р., 1920-1925
Р. ИВНЕВУ *
Конец 1920 г. – 1925 г. Москва
Милый Рюрик. Сидит у меня тут один хер– увимчик совершенно в твоем вкусе. * Приезжай побалакать.
Твой С. Есенин.
Балухатому С. Д., 22 января 1921
С. Д. БАЛУХАТОМУ *
22 января 1921 г. Москва
Уважаемый Сергей Дмитриевич! В ответ на Ваше письмо * спешу сообщить Вам, что мы готовы издать все Ваши работы, * касающиеся образной поэтики.
Условия оплаты и срок издания мы сообщим Вам, как только Вы пришлете матерьал, но приблизительно оплата в нашем Изд<ательст>ве равняется в три раза увеличенной советск<ой> ставке. Причем половина выплачивается, как только книга сдается в набор, а остальное после выхода.
С приветом к Вам Сергей Есенин.
Б<ольшая> Никитская, 15, Магаз<ин> худ<ожников> слова. *
Головачеву С. Д., март 1921
С. Д. ГОЛОВАЧЕВУ *
Март 1921 г. Москва
Милый Сережа! Я совсем расхворался и потому в магазине * быть не могу.
Мне очень и очень нужны деньги, будьте добры подательнице сей записки * дать 150 000 р. (сто пятьдесят тыс. р.).
Привет Дав<иду> Сам<ойловичу>.
Ваш С. Есенин.
1921, март.
Сахарову А. М., апрель 1921
А. М. САХАРОВУ *
Апрель 1921 г. Москва
Милый Сакша! Привет тебе и целование. Друг мой любезный, сделай все, что возможно, с моей книгой, только по другому плану. Издай только стихи, а поэмы выкинь. Потому что они выходят на днях здесь. Озаглавь «Ржан<ые> кони», книга первая. * Я еду в Ташкент, в мае вернусь, * что тебе нужно, накажи. Я привезу. Любящий тебя С. Есенин.
На обороте: Александру Михайловичу
Сахарову
Астория
Мариенгофу А. Б., апрель-май 1921
А. Б. МАРИЕНГОФУ *
Конец апреля – начало мая 1921 г. Самара
Милый Толя! Привет тебе и целование. Сейчас сижу в вагоне и ровно третий день смотрю из окна на проклятую Самару и не пойму никак, действительно ли я ощущаю все это или читаю «Мертвые души» с «Ревизором». Гришка пьян и уверяет своего знакомого, что он написал «Юрия Милославского», что все политические тузы – его приятели, что у него всё курьеры, курьеры и курьеры. * Лёва * сидит хмурый и спрашивает меня чуть ли не по пяти раз в день о том, съел ли бы я сейчас тарелку борща малороссийского? Мне вспоминается сейчас твоя кислая морда, когда ты говорил о селедках. Если хочешь представить меня, то съешь кусочек и посмотри на себя в зеркало.
Еду я, конечно, ничего, не без настроения все-таки, даже рад, что плюнул на эту проклятую Москву. Я сейчас собираю себя и гляжу внутрь. Последнее происшествие * меня таки сильно ошеломило. Больше, конечно, так пить я уже не буду, а сегодня, например, даже совсем отказался, чтоб посмотреть на пьяного Гришку. Боже мой, какая это гадость, а я, вероятно, еще хуже бывал.
Климат здесь почему-то в этот год холоднее, чем у нас. Кой-где даже есть еще снег! – Так что голым я пока не хожу и сплю, покрываясь шубой. Провизии здесь, конечно, до того много, что я невольно спрашиваю в свою очередь Лёву:
– А ты, Лёва, ел бы сейчас колбасу?
Вот так сутки, другие, третьи, четвертые, пятые, шестые едем, едем, а оглянешься в окно, как заколдованное место – проклятая Самара.
Вагон, конечно, хороший, но все-таки жаль, что это не ровное и стоячее место. Бурливой голове трудно думается в такой тряске. За поездом у нас опять бежала лошадь (не жеребенок), но я теперь говорю: «Природа, ты подражаешь Есенину». *
Итак, мой друг, часто вспоминаем тебя, нашу милую Эмилию * и опять, ОПмТЬ, * возвращаемся к тому же:
– Как ты думаешь, Сережа, а что теперь кушает наш Ваня? *
В общем, поездка очень славная! Я и всегда говорил себе, что проехаться не мешает, особенно в такое время, когда масло в Москве 16–17, а здесь 25–30.
Это, во-первых, экономно, а во-вторых, но во-вторых, Ваня (слышу, Лёва за стеной посылает Гришку к священной матери), это на второе у нас полагается.
Итак, ты видишь, все это довольно весело и занимательно, так что мне без труда приходится ставить точку, чтоб поскорей отделаться от письма. О, я недаром говорил себе, что с Гришкой ездить очень весело.
Твой Сергун.
Привет Конёнкову, Сереже и Дав<иду> Самойл<овичу>.
P. S. Прошло еще 4 дня с тех пор, как я написал тебе письмо, а мы еще в Самаре.
Сегодня с тоски, то есть с радости, вышел на платформу, подхожу к стенной газете и зрю, как самарское лито кроет имажинистов. * Я даже не думал, что мы здесь в такой моде. От неожиданности у меня в руках даже палка выросла, но за это, мой друг, тебя надо бить по морде.
Еще через день * .
Был Балухатый, * рассказал очень много интересного. Он собирается в Петербург. Я просил его зайти к тебе. Приюти его, возьми рукописи и дай денег. *
С. Е.
Иванову-Разумнику, май 1921
ИВАНОВУ-РАЗУМНИКУ *
Май 1921 г. Ташкент
Дорогой Разумник Васильевич! Я послал Вам письмо, книги, еще письмо, * ждал от Вас хоть какого-нибудь ответа и не получил его, и мне кажется, что Вы, по-видимому, обиделись на что-то. Уж не за Клюева ли и мое мнение о нем? Не за Блока ли? *
Я очень много думал, Разумник Васильевич, за эти годы, очень много работал над собой, и то, что я говорю, у меня достаточно выстрадано. * Я даже Вам в том письме не все сказал, по-моему, Клюев совсем стал плохой поэт, так же как и Блок. Я не хочу этим Вам сказать, что они очень малы по своему внутреннему содержанию. Как раз нет. Блок, конечно, не гениальная фигура, а Клюев, как некогда пришибленный им, * не сумел отойти от его голландского романтизма. * Но все-таки они, конечно, значат много. Пусть Блок по недоразумению русский, * а Клюев поет Россию по книжным летописям и ложной ее зарисовки * всех приходимцев, * в этом они, конечно, кое-что сделали. Сделали до некоторой степени даже оригинально. Я не люблю их главным образом как мастеров в нашем языке.
Блок – поэт бесформенный, Клюев тоже. * У них нет почти никакой фигуральности нашего языка. У Клюева они очень мелкие («черница-темь сядет с пяльцами под окошко шить златны воздухи», * «Зой ку-ку загозье, гомон с гремью шыргунцами вешает на сучья», * «туча – ель, а солнце – белка с раззолоченным хвостом» * и т. д.). А Блок исключительно чувствует только простое слово по Гоголю, что «слово есть знак, которым человек человеку передает то, что им поймано в явлении внутреннем или внешнем». *
Дорогой Разумник Васильевич, 500, 600 корней – хозяйство очень бедное, а ответвления словесных образов – дело довольно скучное. Чтобы быть стихотворным мастером, * их нужно знать дьявольски. Ни Блок, ни Клюев этого не знают, так же как и вся братия многочисленных поэтов. *
Я очень много болел за эти годы, очень много изучал язык * и к ужасу своему увидел, что ни Пушкин, ни все мы, в том числе и я, не умели писать стихов.
Ведь стихи есть определенный вид словесной формы, где при лирическом, эпическом или изобретательном выявлении себя художник делает некоторое звуковое притяжение одного слова к другому, т<о> е<сть> слова входят в одну и ту же произносительную орбиту или более или менее близкую.
Но такие рифмы, какими переполнено все наше творчество: Достать – стать Пути – идти Голубица – скрыться Чайница – молчальница и т. д. и т. д. – ведь это же дикари только могут делать такие штуки. Положим, язык наш звучащих имеет всего 29 букв, а если разделить их на однородные типы, то и того меньше будет, но все же это не годится. Нужно, если не буквенно, то хоть по смысловому понятию, уметь отделять слова от одинаковости их значения.
Поэтическое ухо должно быть тем магнитом, котор<ый> соединяет в звуковой одноудар по звучанию слова разных образных смыслов. Только тогда это и имеет значение. Но ведь «пошла – нашла», «ножка – дорожка», «снится – синится» – это не рифмы.
Это грубейшая неграмотность, по которой сами же поэты не рифмуют «улетела – отлетела». Глагол с глаголом нельзя рифмовать уже по одному тому, что все глагольные окончания есть вид одинаковости словесного действия. * Но ведь и все почти существительные в языке есть глаголы. Что такое синица и откуда это слово взялось, как не от глагола синеется, голубица – голубеется и т. д.
Я не хочу этим развивать или доказывать перед Вами мою теорию поэтических напечатлений. Нет! Я единственно Вам хочу указать на то, что я на поэта, помимо его внутренних импульсов, имею особый взгляд, по которому отказался от всяких четких рифм и рифмую теперь слова только обрывочно, коряво, легкокасательно, но разносмысленно. Вроде: почва – ворочается, * куда – дал * и т. д. Так написан был отчасти «Октоих» и полностью «Кобыльи корабли».
Вот с этой, единственно только с этой точки зрения я писал Вам о Блоке и Клюеве во втором своем письме. Я, Разумник Васильевич, не особенный любитель в поэзии типов, которые нужны только беллетристам. Поэту нужно всегда раздвигать зрение над словом. Ведь если мы пишем на русском языке, то мы должны знать, что до наших образов двойного зрения * : «Головы моей желтый лист» «Солнце мерзнет, как лужа» * – были образы двойного чувствования. * «Мария зажги снега» и «заиграй овражки», «Авдотья подмочи порог» – * это образы календарного стиля, которые создал наш Великоросс из той двойной жизни, когда он переживал свои дни двояко, церковно и бытом.
Мария – это церковный день святой Марии, а «зажги снега» и «заиграй овражки» – бытовой день, день таянья снега, когда журчат ручьи в овраге. Но это понимают только немногие в России. Это близко только Андрею Белому. * Посмотрите, что пишет об этом Евг. Замятин в своей воробьиной скороговорке «Я боюсь» * № 1 «Дома искусств».
Вероятно, по внушению Алексея Михайловича он вместе с носом Чуковского, который ходит, заложив * ноздри в карман, * хвалит там Маяковского, лишенного всяческого чутья слова. У него ведь почти ни одной нет рифмы с русским лицом, * это помесь негра с малоросской (гипербола – теперь была, * лилась струя – Австрия * ).
Передайте Евгению Ивановичу, что он не поэта, а «Барыбу увидеть изволили-с». *
Думаю, что во всем виноват тут Ремизов.
О, он хитрая бестия, этот Ремизов! Недаром у него, как у алжирского бея, под носом Вячеслав Шишка * !
Простите еще раз, Разумник Васильевич, если как-нибудь приношу Вам огорчение. Не люблю я скифов, не умеющих владеть луком и загадками их языка. Когда они посылали своим врагам птиц, мышей, лягушек и стрелы, Дарию нужен был целый синедрион толкователей. * Искусство должно быть в некоторой степени тоже таким. Я его хорошо изучил, обломал и потому так спокойно и радостно называю себя и моих товарищей «имажинистами». Помните, я Вам кой-что об этом говорил еще на Галерной, 40 * ? И даже в поэме «Сельский часослов» назвал это мое брожение «Израмистил». * Тогда мне казалось, что это мистическое изографство. Теперь я просто говорю, что это эпоха двойного зрения, оправданная двойным слухом моих отцов, создавших «Слово о полку Игореве» и такие строчки, как * : На оболони телегы скрыпать, Рцы лебеди распужени. *
Дело не в имажинизме, которое притянула к нам З. Венгерова в сборнике «Стрелец» 1915 г., а мы взяли да немного его изменили. * Дело в моем осознании, преображении мира посредством этих образов. Вспомните: Как яйцо, нам сбросит слово С проклевавшимся птенцом… *
Тогда это была тоска «Господи, отелись», * желание той зари, которая задирает хвост коровой, * а теперь… *
Бениславской Г. А., 5 октября 1921
Г. А. БЕНИСЛАВСКОЙ *
5 октября 1921 г. Москва
Милая Галя!
Я очень и очень бы хотел, чтоб Вы пришли сегодня * ко мне на Богословский к 11 часам.
Буду ждатьВас!
За д… Спасибо. *
Без *
С. Есенин.
1921. 5 окт.
На обороте или на конверте: Шереметьевский
д. 3, кв. X
Галине Артуровне
Бениславской
Мариенгофу А. Б. и др., 19 ноября 1921
А. Б. МАРИЕНГОФУ и Г. Р. КОЛОБОВУ *
19 ноября 1921 г. Москва
Ура! Варшава наша! *
Сегодня 19 ноября, пришло письмо от Лившица, три тысчи герм<анских> марок, 10 ф. сахару, 4 коробки * консервов и оттиск наших переведенных стихов на еврейский язык * с «Испов<едью> хулиг<ана>» и «Разочарованием». * Америка делает нам предложение через Ригу, Вена выпускает к пасхе сборник на немецком, * а Берлин в лице Верфеля бьет челом нашей гениальности. *
Ну что, сволочи?! Сукины дети?! Что, прохвосты?!
Я теперь после всего этого завожу себе пару кобелей и здороваться буду со всеми только хвостами или лапами моих приближенных.
Что там Персия? Какая Персия? * Это придумывают только молодожены такое сантиментальное путешествие. Это Вам не кондукторы из Батума, а Вагоновожатые Мира!!! *
Ах, Клопиков, * Клопиков, как же это ты так обмазался своей кондукторшей? Что это? Как это? Неужели шведская кровь * настолько горячая, что ты даже без толкача напролет просиживаешь и пролеживаешь с ней ночи? Где ж девалась твоя былая ретивость? Поймали конягу! Обидно даже. Добро бы вервием каким, а то так, недоуздком паршивым. Ну да ладно! Все это простится тебе, если я скоро получу от тебя не менее ведра вина. Живу, Ваня, отвратно * . Дым все глаза сожрал, Дункан меня заездила до того, что я стал походить на изнасилованного. * А книгу всё печатают и печатают. * Особенного, конечно, кроме этих немного обманывающих вестей от Лившица, ничего нет. Итак, жду вина. С поцелуями Сергей и Кузя. *
Клюеву Н. А., декабрь 1921
Н. А. КЛЮЕВУ *
Декабрь 1921 г. Москва
1921. Декабрь.
Мир тебе, друг мой! * Прости, что не писал тебе эти годы, и то, что пишу так мало и сейчас. Душа моя устала и смущена от самого себя и происходящего. Нет тех знаков, которыми бы можно было передать все, чем мыслю и отчего болею. А о тебе я всегда помню, всегда во мне ты присутствуешь. Когда увидимся, будет легче и приятней выразить все это без письма.
Целую тебя и жму твою руку. *
Сергей Есенин.
Ройзману М. Д., 1921
М. Д. РОЙЗМАНУ *
1921 г. Москва
Милый Мотя!
Нам нужны были деньги. Мы забрали твой миллиард триста, а ты получи завтра. * На журнале сочтемся. * С. Есенин. Целуюкрепко.
Мариенгофу А. Б., февраль 1922
А. Б. МАРИЕНГОФУ *
Февраль 1922 г. Ростов-на-Дону
Милый Толя! Черт бы тебя побрал за то, что ты вляпал меня во всю эту историю. *
Во-первых, я в Ростове. Сижу у Нины и ругаюсь * на чем свет стоит. Вагон ваш, конечно, улетел. * Лёва достал купѐ, но в таких купѐ ездить все равно, что у турок на колу висеть, да притом я совершенно разуверился во всех ваших возможностях. Это всё за счет твоей молодости и его глупости. В четверг еду в Тифлис * и буду рад, если встречусь с Гришей, тогда конец этим мукам.
Ростов – дрянь невероятная, грязь, слякоть и этот «Сегёжа * », который торгуется со всеми из-за 2-х коп. С ним всюду со стыда горишь.
Привет Изадоре, Ирме и Илье Ильичу.
Я думаю, что у них воздух проветрился теперь, и они, вероятно, уже забыли нас. Ну, да с глаз долой и из сердца вон, плакать, конечно, не будем.
Передай Ваньке, чтоб он выкупил мое ружье * тут же, как получишь это письмо, а то оно может пропасть.
И дурак же ты, рыжий!
Да и я не умен, что послушался.
Проклятая Персия!
Сергей.