Текст книги "Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2"

Автор книги: Семен Бабаевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 41 страниц)

Глава XVI
Утро вечера мудренее

– Да, Олег, слов нет, ты отчаюга, – заключил Ленька, когда его промокший до нитки друг снова забрался под лодку. – Ты будто из речки вылез! Так и простудиться можно.

– Не бойся, Лень, меня простуда не берет.

– Ох и любишь прихвастнуть!

– А я тебе категорически говорю – не берет!

– Ну ладно, берет или не берет, а снимай свои мокрые трусы и бери эти, сухие! И рубашку надень.

– Обсохну… Какой ливень, а? Ты знаешь, как больно хлещет!

Ленька все же уговорил Олега сменить трусики и надеть сухую рубашку.

– Теперь давай спокойно обсудим наше положение, – предложил Ленька. – Одно дело – выскочить на дождь, погеройствовать перед молнией, а другое – как действовать дальше?

– Опять удивляюсь, Лень, твоей рассудительности! – Олег был польщен похвалой друга и поэтому говорил громко. – Что еще обдумывать и обсуждать? Сейчас мы уснем под этот красивый шум и будем спокойно спать до утра. Знаешь, как старые люди говорят? Утро вечера мудренее. Понятно? Так что будем спать до утра. Ну, я уже сплю!

И Олег, свернувшись калачиком, умолк. Ленька только тяжело вздохнул и тоже лежал молча. Дождь же, как назло, бил о дно лодки еще сильнее, а синий, режущий глаза свет молний все чаще разрывал тьму, гром точно катился по земле, и лодка вздрагивала. Как же тут можно спать? Ленька съежился, чувствуя, как по спине у него пробегает дрожь. Олег, видимо, нарочно шумно посапывал – или он и в самом деле уснул, или только делал вид, что спал. Кто его поймет?

Далеко за полночь утихла гроза и перестал дождь. На берегу стало тихо-тихо. Ленька тоже уснул. Сквозь сон услышал стук. Чудилось, что он спал у себя дома, а в дверь стучал Олег. «Входи, входи!» – бурчал Ленька, не в силах проснуться. Стук повторился.

Когда же Ленька с трудом раскрыл липкие тяжелые ресницы, он увидел, как лодка вдруг сама приподнялась и перевернулась на дно. Огромное, слепящее солнце лежало на воде. Протирая глаза, Ленька увидел человека с засученными штанинами. В руке у него был кнут. Он смотрел на ребят и усмехался в усы.

Ленька толкнул Олега. Тот вскочил. Спросонья он непонимающе замигал глазами, затем вправил в трусики рубашку, потянулся и охрипшим голосом спросил:

– В чем дело, дядя?

– Что, племяннички? Пришел дядя и сон потревожил?

– А я, дядя, без шуток! – сказал Олег. – Или у вас есть к нам какое дело?

– Никакого дела. – Мужчина с кнутом неприятно усмехнулся. – Вот гляжу на вас и радуюсь. Ишь какие молодцы! Забрались под лодку. – И вдруг строго: – Кто такие? Откуда?

– Грушовские… А что?

– Беглецы? – Мужчина хлестнул кнутом, Ленька зажмурился и отвернулся. – В путешествие кинулись? Красивой жизни захотелось? Отцы и матери там убиваются, всю милицию на ноги подняли, ищут вас, пропавших, а вы тут под лодкой отсыпаетесь?!

– Мы, дядя, не пропавшие.

– Знаем вашего брата! Вот я наберу в бочонок воды и переправлю вас в милицию. Там разберутся с вами быстро: пропавшие вы или еще какие.

И ушел, сердито хлеща кнутом по мокрому песку. Тут только ребята увидели быков, бричку, на которой лежал пузатый бочонок. Мужчина взял налыгач и повел быков в море. Затем забрался на бричку и ведром, привязанным к веревке, черпал воду и выливал ее в квадратное горло бочонка.

– Ну что, Олег? – зашептал Ленька. – Утро мудренее вчера или нет? Молчишь?

– Опять паникуешь! Бери себя в руки, Лень!

– Брось, Олег, храбриться! Быть нам в милиции – это точно. Какой стыд! Олег, надо бежать! Пока он будет воду наливать, мы улетим.

– Куда?

– В степь. К вечеру как-нибудь доберемся до Грушовки.

– Ни шагу от лодки! – мрачно проговорил Олег. – Какой капитан бросает свой корабль? Сейчас я начну действовать. Лень, где наш документ?

– В мешке. Лучше давай удерем!

Опечаленный Ленька опустился на песок, обхватил руками колени. Возле него терся Черныш. Олег порылся в мешке, достал завернутую в тряпочку бумагу. Не подымая головы, Ленька краешком глаза наблюдал, как его друг нацепил поверх трусиков широкий ремень с матерчатым чехольчиком и смело побрел в воду.

По дышлу Олег взобрался на бричку, и пока водовоз то бросал ведро, то поднимал его, обливая брызгами свои ноги, Олег показывал ему бумагу и что-то с жаром говорил.

«Напрасно, Олег, стараешься, – подумал Ленька. – Говори или не говори, показывай бумажку или не показывай, а милиции не миновать». И Ленька думал о том, как этот усатый водовоз приведет их в милицию и как под охраной они будут отправлены в Грушовку. Пока Ленька так сидел и видел себя и Олега понуро идущими впереди милиционера по Грушовке, а вокруг с криками и со свистом бегущих ребятишек, бричка, тяжело стуча мокрыми колесами, выкатилась на берег. И тут произошло что-то похожее на чудо и чего Ленька никак не ожидал: усатый водовоз поглаживал чуприну Олега и они, как давние друзья, шли к лодке. Ленька протирал кулаками глаза – думал, привиделось. Нет, точно, идут и мирно беседуют. Что могло случиться? У водовоза лицо веселое, приветливое, и он, помахивая кнутом и обнимая Олега, говорил:

– Молодец, Олег! И почему раньше не сказал, что Гришка Корчнов – твой родной дядя? А мы с ним давние друзьяки! Ну, что и говорить, чабан он наипервейший! И как же вы, хлопчики, порадовали меня своим таким решением! Сам я чабаную с малых лет – с отцом ушел в отару. Так что желание ваше душевно одобряю.

Ленька от удивления даже привстал, а водовоз продолжал:

– И ежели вы плывете в Сухую Буйволу к моему другу Гришке Корчнову, то тут и разговор у нас пойдет совсем другой. Привет ему от меня! Скажите: кланяется Елизар Однокозов… Да, ребятки, просто не верится, что вы изъявили желание стать чабанами! Ить это же нынче редкость, чтобы такие хлопчики потянулись в чабанскую жизнь. Оттого-то я и хвалю вас. Правильный вы сделали выбор! Чабанское дело дюже интересное. И вы думаете, куда я повезу эту водичку? Э!.. Не угадали? Да на кошару, овцам! Мы стоим тут, за бугром недалеко. Поедемте со мной хоть на час! Поглядите мою отару! А какие у меня собаки! Шесть штук. Не собаки, а гроза для волков!

– Не можем, дядя Елизар, – сказал Олег. – Мы торопимся в Сухую Буйволу. И вот такое у нас случилось горе.

– Да, да, в Сухую Буйволу! Надо торопиться, ребята, а то и стрижку не захватите. Но вот как вас вызволить из беды и как переправить на ту сторону? Надо это дело обмозговать. Быки, Олег, верно, у меня сильные, они вашу лодчонку потянут, как щепочку. А чем мы ее привяжем? Нужна цепь или веревка. А где ее взять?

– Дядя Елизар, а дышло? – спросил Олег. – Если снять дышло… а кусок веревки найдется. Как по-вашему, дядя Елизар, ежели дышло приспособить?

– А что? Идея! – И Елизар Однокозов обнял Олега. – Ты парень смышленый – это хорошо! Верно, ребята, дышло подойдет как раз. И веревку мы найдем. А ну, складывайте в лодку свое барахлишко! Начнем переправу.

Ленька только мигал глазами и ничего не мог понять. Переправа началась. Не успел Ленька как следует уложить вещички, а быки уже, шумно посапывая, задом подступались к лодке, толкая дышло. На конце его оказалось кольцо, которое Олег набросил на нос «Нырка», привязав для прочности веревкой. Быки пошли легко, ярмо даже не скрипнуло. Оставляя на влажном песке широкий след, «Нырок» пополз в гору, затем перебрался через шоссе и совсем легко заскользил по траве в низину. Возле отлогого глинистого берега дышло отцепили, втроем подтолкнули «Нырок», и он лег своим плоским животом на воду и закачался.

Когда ребята попрощались с Елизаром Однокозовым, а «Нырок» как ни в чем не бывало снова мчался по извилистому Егорлыку, Олег привстал, поправил ремень и, глядя на оставшуюся позади плотину, на белое здание электростанции, спросил:

– Ну, Лень, что ты скажешь?

– Удивляюсь и молчу.

– Красиво я поговорил с этим дядькой Елизаром?

– Знаешь что, Олег, все это хорошо, а только я проголодался.

– Нет, ты не увиливай, а говори: здорово у меня получилось?

– Конечно, здорово! – согласился Ленька. – Тебе, Олег, я частенько завидую.

– Еще не то увидишь там, в Сухой Буйволе! – хвастал Олег. – Ну, а теперь доставай мешок с харчами. У меня тоже есть аппетит.

Глава XVII
Впереди лежала степь

Нескончаемо тянулись и тянулись извилистые, скучно-однообразные берега. То попадались мосты, то встречались водокачки, то лодка подходила к хутору.

Проплывали мимо сел Тищенковое, Суходольное. Часто вблизи лодки, наискось Егорлыка, проносились молодые выводки гусей, а Журавки все не было и не было. Наконец в полдень Олег и Ленька увидели большое село и обрадовались: ну, кажется, приплыли! Это непременно Журавка! В том месте, где Егорлык описал восьмерку и подступил к селу, стояла по колено в воде женщина и полоскала белье.

Олег подчалил к берегу, Ленька придержал Черныша.

– Тетя! Это и есть Журавка?

– Не-е-ет, – нараспев ответила женщина. – Это Птичье! А вы откуда и чьи такие, чертенята, смелые?

Олег зло толкнул лопатой о берег, и Егорлык снова погнал «Нырок» то вправо, то влево. Кружилась голова. И вот снова вдали зарябило село. Может, хоть это Журавка? Возле воды, на рыжем ноздреватом камне, сидел старик, опершись на палку. Олег приподнялся и крикнул:

– Дедусь! Как называется ваше село? Журавкой?

– Кынкызы это… Кынкызы. А до Журавки, сынки, течение может к ночи вас и донести, а может и не донести.

Ну что ж, надобно плыть. Так и еще один день постепенно угасал. Солнце легло на холм, и в том месте, где возвышенность спускалась к Егорлыку, заиграли отблески лучей в окнах хат-мазанок. Улочки убегали к берегу; на них ни кустика, ни деревца, одни красные, опаленные хаты да горячий блеск оконного стекла. И опять – в который уже раз! – «Нырок» прошмыгнул под мостом.

Вблизи моста парень на гнедом коне заехал в воду. Конь пил, а парень опустил поводья и с любопытством смотрел на плывущих в лодке ребят. Олег помахал ему картузом и крикнул:

– Эй, товарищ! До Журавки еще далеко?

– Вот чудаки-лодочники! – Парень рассмеялся. – Да ведь это же и есть Журавка! А вы откуда и к кому приплыли?

Ленька, поглаживая Черныша, улыбнулся: все же приятно было сознавать, что путешествию конец. Глядя на село, Олег от радости чуть не вскрикнул. Удержался и ответил спокойно, даже нехотя:

– Да мы так… Собственно, ни к кому. Для интереса спросили.

Вода уносила лодку вдоль журавских берегов. Ну, вот и все! Была прохладная, без пыли, дорога, и нет ее. Дальше плыть некуда, пора причаливать. На сердце у ребят и радостно и тоскливо. Что-то ждет их там, за хатами Журавки! Они лишь знали, что впереди лежала степь, и не было ей ни конца, ни начала, и где-то там, в степи, затерялась Сухая Буйвола.

Вечерело быстро. Надо было подумать о ночлеге и о завтрашнем дне. Когда «Нырок» проплыл на край села, вползая в камышовые заросли, на реку навалились сумерки, и серый тракт на пригорке был чуть приметен. И все же ребята не отрывали от него глаз.

Может быть, завтра отсюда и начнется их сухопутное путешествие.

Они подплыли к низкому, в камышовых зарослях берегу суровые, приунывшие. В этом месте они оставят «Нырок» – пусть дожидает в камышах их возвращения. В путь они решили двинуться завтра на заре.

Спали тревожно, прижавшись друг к другу. В ногах примостился Черныш. Он тоже был неспокойным, ворочался, скулил.

Только-только за Егорлыком зарумянился горизонт, ребята были уже на ногах. Лодку втянули в камыши, опрокинули вверх дном, прикрыли травой. Под нее подсунули те вещи, которые не могли взять с собой: весло, лопату, ведро, сковородку. Затем взяли мешок с харчами, постояли, молча простились с «Нырком» и, понуря головы и не оглядываясь, пошли за село, на тракт. Следом семенил Черныш. Ленька изредка поглядывал на него – не отстал бы. Олег не смотрел – злился.

– Теперь ты понял, какое неудобство с этим твоим песиком? – буркнул он. – Скажи, Лень, какой шофер захочет брать собаку в машину? Ну, отвечай! Найдется такой шофер?

Ленька промолчал. Что сказать, если это правда. Шоферы, как правило, собак не любят. Теперь и Ленька не смотрел на Черныша.

В чистом, посветлевшем небе гасли звезды. Журавка лежала в низине, опоясанная Егорлыком, точно блестящим кушаком. Курились дымари, и сонное мычание телят, долетавшее до ребят, звон ведер, глухой, идущий из земли стук мотора на водокачке – все говорило, что день вступал в свои права..

Наши путники поднялись на бугор, остановились посреди пыльной, укатанной резиной дороги и осмотрелись. Черныш терся у Ленькиных ног. Он же не знал, что о нем думали Олег и Ленька.

И вот в этот ранний час случилось нечто странное: грушовские мальчуганы вдруг исчезли, точнее сказать, потерялись в степи, как теряется в море крохотный парусник. Были ребята, был Черныш – и нет ни ребят, ни Черныша. Что с ними произошло, какова их судьба, толком никто сказать не мог.

На заре Олега и Леньку видел житель Журавки Никита Игнатенок.

Затем в середине дня они мчались на грузовике в Кугульту. Машина выскочила за село и скрылась.

Потом ребята ехали на скрипучей арбе по хутору Малая Джалга, направляясь по дороге, которая лежала на Маныч.

И снова надолго потерялся след Олега и Леньки. И это не мудрено. Тот, кто хоть один раз побывал в ставропольской степи, запомнит ее на всю жизнь. Перед глазами так и стоят то седые поляны ковыля, то миражи – безбрежными морями разливаются они до самого горизонта, – то стелются во все стороны проселочные дороги. Их в степи много. Они сплелись и перепутались, как распущенные с клубка нитки, и заблудиться здесь нетрудно.

Вот эти-то дороги и закружили наших грушовцев так, что только вечером жители села Янкули заметили их. И где бы вы думали? На верблюде! Трудно было поверить, что Олег и Ленька, да еще и с Чернышом, рискнули взобраться на верблюда. Кто их туда посадил? Да и ехать на нем страшно: он так раскачивается, что только держись за горб.

Как говорят: невероятно, а факт. На закате мимо Янкулей проходили два верблюда. На переднем ехал хозяин-калмык, а на заднем между горбами примостились, как птенцы в гнезде, двое мальцов. Правда, по свидетельству янкульчан, собачонки на верблюде не было, и поэтому нельзя было твердо сказать, что это были именно Олег и Ленька.

Григорий Корчнов собирал эти отрывочные сведения, птицей летая на мотоцикле. Дело в том, что в Грушовке в тот же день, когда от берега отчалил «Нырок», поднялась невероятная паника. Больше всех убивалась мать Олега. Бледная, со слезами на лице, она побежала к участковому милиционеру и с его помощью дозвонилась в Сухую Буйволу. Ни у кого не было сомнений, что ребята отплыли в Сухую Буйволу. Анастасия Гребенкова плакала и слезно просила брата разыскать Олега.

Совершенно убитая горем, Анастасия пришла к Ярошенке.

– И зачем я поторопился выдать им документы? – сокрушался Ярошенко. – Вот стервецы, уплыли! Как мне не хотелось связываться с детворой, а Григорий упросил! Ну, не плачь, не убивайся, Настенька, – уговаривал он. – Ничего худого с Олегом не стрясется. Отыщется!

Кое-как успокоив Анастасию и проводив ее домой, Ярошенко сам позвонил в Сухую Буйволу.

– Слушай, Гриша, – сказал он, – ты заварил эту кашу, ты ее и расхлебывай! Сестра твоя умрет от горя. Ты не рассуждай, а седлай своего стального конька и мигом скачи в Журавку. Ты их там перехватишь как миленьких, Дальше Журавки они не поплывут.

– Кузьма, – отвечал Григорий, – ты лучше скажи, как они на лодке перелезут через Ново-Троицкую плотину? Хотя это же такой сорвиголова, что для него не существует никакой преграды. Они и не через такую гору переберутся.

И Григорий поехал встречать Олега и Леньку. Он был уверен, что подкараулит беглецов именно в Журавке, как раз в тот момент, когда они высадятся на берег. Правда, Григорий побаивался, что путешественники до Журавки не доплывут: помешает плотина. Он съездил и к своему другу Елизару Однокозову. Тот и рассказал ему, как выручил ребят из беды.

Утром Григорий был в Журавке. Колеса мотоцикла прошуршали по прибрежному камышу в том месте, где был запрятан «Нырок», слишком поздно. Олега и Леньку, как об этом сообщил Игнатенок, «корова языком слизнула».

Еще Григорию удалось узнать, что два мальчика ночевали на кошаре у чабана Заливаднего. Григорий приехал к Заливаднему. Тот сообщил, что действительно два мальчика были у него. Приехали они на кошару на верблюде. Их привез калмык Залимхан. Верблюды повернули на восток, в сторону Элисты, а ребята переночевали на сене в кошаре и утром на попутной машине уехали.

– Куда? – спросил Григорий.

– Да бес же их знает!

– И ты не поинтересовался?

– Спрашивал. Не говорят. Они, бедняги, так умаялись и пригорюнились, что из них слова не вытянешь. Надулись и сидят как сычи. И ели плохо, а вижу – голодные.

Делать было нечего, и Григорий поехал домой. Усталый, покрытый толстым слоем пыли, он переступил порог и сказал:

– Даша, принеси напиться. Запалился!

– Так и не отыскал?

– Как видишь! Разве в нашей степи отыщешь! Подожду сегодня. Ежели сами не заявятся, тогда уж и не знаю, где их искать. А может, их кто увез за Маныч?

– Гриша! – воскликнула Даша. – Да погляди, кто идет к нам! Твои беглецы! И Марфутка с ними. И где она их разыскала?

– Ну и герои, ну и ребята! – обрадовался Григорий. – Да на них страшно смотреть! Загрязнились, обносились!

По широкой и пустынной сухобуйволинской улице шагали Олег, Ленька и Марфутка. Следом за ними плелся, еле-еле передвигая коротенькие ножки, Черныш.

Остановились на пороге. Ленька потупил глаза, а Олег смущенно улыбался. Он первым подошел к Григорию и сказал:

– Здравствуйте, дядя Гриша, здравствуйте, тетя Даша! Вот и мы с Ленькой. Чего вы так удивлены? Дядя Гриша, рапортовать или не надо?

– Была бы тут твоя мать, она бы тебе отрапортовала!

– Значит, не рапортовать, дядя Гриша?

– Обойдемся и без рапорта!

– Батя, это я их заметила возле пруда, – сказала Марфутка. – Смотрю, сидят грязные-грязные! Мы сразу узнали друг друга. Я только говорю: искупайтесь, смойте с себя грязь. А Олег, такой смешной, отвечает: «Искупаться еще успеем, сперва отрапортуем твоему отцу о благополучном прибытии». Смешно, правда?

– И ничего тут смешного нету! – сказал Ленька. – Не могли же мы так явиться… несерьезно. С нами, дядя Гриша, и Черныш. Неотвязчивым оказался.

– Вижу, вижу! Возьмем и его в отару. – Дядя Гриша обнял ребят. – Ну, ходоки, есть хотите?

– Да, с харчами у нас получилось туговато, – сознался Олег. – Не рассчитали. Тут и Черныш повинен; он тоже был на общем довольствии.

– Накорми их, Даша, – сказал Григорий, – я пойду и позвоню в Грушовку. Пусть там обрадуются – нашлись беглецы!

Глава XVIII
Что такое сакман!

Молодой рог месяца чуть приметно бледнел на высоком и чистом небе. Его было видно в оконце из чуланчика, где лежали Олег и Ленька. И может быть, потому, что перед глазами было это оконце, рассеченное серпом месяца, или от новизны впечатлений, только Ленька не спал, без причины ворочался на жесткой, из сухих овчин, постели. Хорошо Олегу! Имеет выдержку, да и характер у него спокойный. Лег и в ту же минуту засопел и даже начал что-то бормотать во сне. Олег действительно что-то бубнил, раскинув руки, а Ленька тоскливо смотрел на оконце. «Так вот какая ты нерадостная, Сухая Буйвола! – думал он. – И ничего нет в тебе ни красивого, ни привлекательного. Голая степь, и лежит село как село. И чего мы сюда так торопились?..»

Леньке никак не верилось, что они уже в Сухой Буйволе. Может, это только сон? Эх, хорошо бы проснуться дома, у Олега под навесом! Нет, это не сон. И как же, оказывается, не похожа эта, настоящая Сухая Буйвола, на ту, какой они ее себе представляли! Земля здесь серая, цветом похожая на кизяковую золу. Лежит одна улица, и та серая и такая широченная, что по ней свободно пройдет огромное стадо коров… Хатенки приземистые, тоже серые, крыши плоские, будто их срезало ветром. Изгороди земляные, точно сложенные из золы. Всюду растет бурьян, ходят свиньи, куры. Ни возле дворов, ни во дворах нет ни кустика, ни деревца.

Олегу тоже не понравилась Сухая Буйвола. Увидев вчера разбросанные в степи хатенки, он остановился, поправил трусики и сказал:

– Да, Лень! Картина не та! Получилось в мечтах одно, а на глазах другое. Ну ничего, обживемся, привыкнем.

Легко сказать «обживемся, привыкнем»! В первую же ночь Ленька не мог спокойно спать, а что будет дальше! Затоскует и сбежит в Грушовку. Но бежать же стыдно. А как тут жить? Садов нету, речки нету. Есть пруд – мелкий, грязный. В нем водятся одни головастики.

Думая обо всем этом, Ленька понял, что ему не уснуть. Лежать тоже не хотелось. Он встал и вышел за ворота. Следом за ним в дверь прошмыгнул Черныш.

– Ну, как, Чина, дела? – ласково спросил Ленька. – И тебе, дружище, не спится? Видишь, как оно получилось нехорошо. Думали, мечтали, что тут такое село и такая степь, а вышло…

И не досказал. Уселся на завалинке и, лаская Черныша, смотрел на Сухую Буйволу. Ночь была не темная, а серая, как и все село, и разливалась повсюду такая тишь, что звенело в ушах. Сухая Буйвола спала. Не лаяли собаки, не пели петухи: до рассвета было еще далеко.

Опершись спиной о колкий земляной забор, Ленька поднял голову и смотрел на крохотную луну, похожую на запятую. Мысленно он то бродил по Грушовке, то плыл по Егорлыку, то сидел возле сухобуйволинского пруда. Там он впервые увидел двоюродную сестренку Олега. Она подбежала, запыхавшись. На ней было коротенькое старенькое платье; оно выгорело на солнце и из розового стало почти белым. Ноги босые, упругие и быстрые. «Наверно, хорошо танцует», – подумал Ленька. За спиной болтались две косички, и были они такие светлые, точно сплетены из льна. Лицо у Марфутки веселое, и в глазах теплилась смешинка. Леньке она понравилась. Солнце так опалило щеки, нос, что они шелушились. Эта тонконогая сестренка Олега была худенькая и не то чтобы шустрая, а вертлявая. Подумать только, прилетела и ни с того ни с сего обняла Олега, поцеловала его, а потом обняла и поцеловала Леньку так, точно и он доводился ей родственником. Ленька покраснел, на глазах у него выступили слезы. А Марфутка подпрыгивала и кричала:

– Ага! Заявились! – и закатилась смехом. – Батя всю степь изъездил! Что вы так смотрите? Кто вы, я сразу узнала: ты Олежка, а ты… Ленька…

– Ты погляди на нее, угадала! – сказал Олег. – Ну, а ты есть Марфутка Корчнова? Ох и вытянулась!..

– Узнал, братушка?

– Приблизительно, – ответил Олег. – Давненько мы, сестренка, с тобой видались. Даже и не припомню, в каком году.

– Еще детьми!

И Марфутка залилась таким заразительным смехом, что даже Ленька, напустивший на себя суровость, чтобы показать двоюродной сестре Олега, что друг у него – человек серьезный, и то не утерпел и улыбнулся. И до чего же у нее звонкий смех! И когда она смеялась, то показывала подковки мелких и острых зубов, похожих на пилочку. Всякий, видя эти зубы, скажет: ох и умеет же она кусаться!

«И острозубая, и легкомысленная, – заключил Ленька тут, на завалинке. – Хохочет, а по какой причине, не знает. Да ей-то что, можно смеяться, она дома…»

Ленька закрыл глаза, обнял руками голову и повалился на завалинку. Так он пролежал до рассвета. Спал или не спал, а только слышал, как со двора выбежала Марфутка. Она наклонилась к Леньке и крикнула:

– Леша! Вот где примостился, чудак!

И захохотала так, что ее смех был слышен на краю села. Ленька поднялся, протер глаза. Был день. Сухая Буйвола жила своей обыденной жизнью. Быки лениво тянули бричку с бочкой; из дворов хозяйки выгоняли коров в стадо; на все голоса горланили петухи… Только теперь Ленька понял, что уснул, и уснул крепко. Ему стыдно было взглянуть на Марфутку.

– Чего ты смеешься? – буркнул он, не поднимая глаз. – Какая веселая!

– Как же не смеяться? Нашел где зоревать! Леша, ты скорее просыпайся да беги к Олегу, а то вот-вот батя заявится.

– А ты куда собралась?

– Быков запрягать.

– Умеешь? – удивился Ленька.

– А то! Батя сказал, что сегодня мы отправимся в отару. Да беги к Олегу!

И Марфутка помчалась по улице, только пыль вспыхивала из-под ее босых ног. Ленька не успел уйти к Олегу. За ворота вышел Григорий. Он стоял, покручивал ус и усмехался.

– Чего вы, дядя Гриша?

– Проснулся?

– Я не спал. Так, вышел посмотреть село.

– И как? Нравится Сухая Буйвола?

– Ничего… Приличная.

– Алексей, а ты, случаем, не лунатик? – спросил Григорий, подойдя к Леньке. – Есть такие, что во время полнолуния не лежат на одном месте: засыпают, к примеру, в чулане, а просыпаются на завалинке. Но зараз не полнолуние.

Ленька молчал: нечего было сказать.

– Перед утром я вышел, – продолжал Григорий, – смотрю, кто-то спит. Кто ж это, думаю? Подошел, а ты так сладко спал, что будить тебя стало жаль. Ты что, или тоскуешь по дому, или не выспался?

– Я, дядя Гриша, врать не буду, не умею, – сказал Ленька, пряча пылавшее лицо, – но мне тут, у вас тоскливо. Может, это с непривычки.

– И я так думаю, – согласился Григорий. – Ты вот что, Завьялов Алексей, бери себя в руки. Жить вам тут будет труднее, чем в Грушовке: не будет той вольницы, и вообще вы не на гулянки приехали, а к труду приобщаться. Так что надо сразу же внушить себе ту мысль, что с сегодняшнего дня вы чабаны. – Григорий улыбнулся, покрутил ус. – Нет, конечно, не сразу станете чабанами, сперва так поживете в отаре, ознакомитесь, потом побегаете за сакманами.

– Дядя Гриша, а что такое сакманы?

– Нерусское слово, а у чабанов прижилось. Это, Леша, небольшая кучка овец с малыми ягнятами. Вот эту кучку и называют сакманом. Все это вы на практике увидите.

– А когда отправимся в отару?

– Сегодня. Марфутка побежала быков запрягать. Поедете на арбе, с дедом Евсеем Егорычем, а я проскочу вперед на мотоцикле. Ну, ну, бодрись, парень!

Григорий сказал, чтобы Ленька разбудил Олега, и ушел на хозяйственный двор.

Ленька вбежал в чулан. Олег спал, лежа на животе.

– Спокойный, – сказал Ленька и толкнул Олега ногой. – Эй, вставай, сонуля!

– Едем! – Олег вскочил, ничего не видя. – Едем!

– Погоди ехать, сперва проснись!

– Ты откуда, Лень?

– С хозяйственного двора! – прихвастнул Ленька. – Ты спишь, а я ходил с Марфуткой и дядей Гришей запрягать быков. Так что вставай быстрее, да двинемся в дорогу. Сперва мы будем присматриваться к чабанам, потом походим за сакманами… Да проспись же!