Текст книги "Повести и рассказы"

Автор книги: Семен Самсонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

ПАМЯТНИК

Розовые лучи летнего солнца легко падают на взлетевшие ввысь шпили и башни златоглавой Праги. Утро только начинается. Лёгкой испариной дышит Влтава, и в её голубой зеркальной воде отражаются чудесные мосты из гранита и металла, увенчанные скульптурами. Город просыпается спокойно, величественно, с песней, несущейся из репродукторов.

Заботливые дворники подметают тротуары, поливают цветы и зелёные деревца в скверах и на набережной. Раньше других проснулись первые труженики Праги – рабочие. Звенят трамваи, гудят сирены ранних машин.

Ян Шпачек и Зденек Кворжик тоже проснулись рано. У них своя забота. Ещё вчера они приготовили свои костюмы, отгладили шёлковые галстуки пионеров. Сейчас два друга только что миновали Манесов мост и остановились у здания Парламента, у могил павших за освобождение Праги. У пражцев стало традицией, проходя мимо этих священных могил, поклониться им, положить живые цветы или зажечь светильники. Эти светильники горят днём и ночью.

Проходя мимо памятников-обелисков, Ян, обращаясь к другу, сказал:

– Здесь похоронен Василий Мягков с Урала. Его танк назывался «Пионер».

– И вовсе не «Пионер», а «Богдан Хмельницкий».

– А я говорю: «Пионер», – упрямо повторил Ян.

– Ну, пусть будет по-твоему.

– Он, говорили повстанцы, первым вошёл на Градчаны.

– Их сразу много вошло, – возразил Зденек, размахивая длинными руками.

От этого он, казалось, становился ещё длиннее. Недаром же, когда они немного вздорили, Ян называл его журавлём. Но Зденек не обижался на это и в долгу не оставался. Он в таких случаях называл Яна белым телёнком за его светлые волосы и голубые глаза, хотя таких глаз он никогда не видел ни у одного телёнка.

Сегодня особенный день. В одном промышленном районе Праги, в небольшом парке, – открытие памятника в честь освобождения Праги Советской Армией в майские дни 1945 года. Этот памятник – танк. Никто не знал, тот ли это танк, что носил в боях имя Богдана Хмельницкого или имя «Пионер». Однако сами танкисты, уже после боёв установили, что это танк № 23, которым командовал Василий Мягков. Это он провёл его с далёких боевых полей Орловщины до стен Берлина и в Прагу.

Случилось так, что два танкиста поспорили, какой танк первым ворвался в Прагу. Долго не могли решить этого вопроса, пока не пришёл комбат. Но и он точно не знал этого, однако вспомнил, что с того танка, который ворвался первым в Прагу, во время боя повстанцы города передали ему пурпурную книжечку. Её он ни разу не читал: в бою не было времени, а потом, занятый военными делами, он забыл о ней. И вот теперь вспомнил. Легко было бы установить по ведомости, какое имя носил танк № 23, но ведомость сгорела вместе со штабной машиной на подступах к Праге.

Капитан разыскал пурпурную книжечку. И тут все стало ясно: в наказе пионерской дружины, которая вручала танк гвардейцам, говорилось, что пионеры передают свой танк № 23 экипажу Павла Бучковского. Здесь же лежала фотография, на которой снялись пионеры вместе с боевым экипажем.

В полдень к маленькому уютному парку собирались празднично одетые пражцы. Тысячи людей пришли сюда, чтобы принять участие в открытии необычного памятника. Да, это необычный памятник. Он не похож на бронзу прекрасного изваяния Яна Гуса, что возвышается на Староместском Намести. Он не похож и на памятник Святому Виту на Вацлавской площади. И тот и другой любят и чтут пражцы. Творцами нового памятника в Праге не были искусные мастера скульптуры. Его сделали рабочие руки уральских мастеров из уральской стали в неурочное время, а пионеры на свои сбережения приобрели эту грозную боевую машину и вручили её добровольцам-танкистам.

На сером граните с высокоподнятым пушечным жерлом, с натруженными гусеницами, с глубокими вмятинами на броне, стоит он под кумачовым шёлковым полотном – обычный боевой танк. Его привели сюда уральские мастера боя, принёсшие освобождение Праге.

…Еще не снято полотнище с танка-памятника, но к его подножью жители чешской столицы с любовью кладут цветы. Густые толпы заполнили парк и прилегающий к нему район. Людей так много и они так плотно стоят друг возле друга, что иногда кажется, что негде упасть песчинке.

Ян Шпачек и Зденек Кворжик с пионерскими галстуками, с огромными букетами роз. У Яна – красные, у Зденека – белые. Седовласый старик смотрит на ребят, на их цветы и на нашивки на груди – знаки повстанцев Праги. Он говорит:

– Пропустите этих ребят.

В толпе начинается лёгкое движение. Она раздвигается, образуя узкий проход. Два юных повстанца не спеша идут к серому граниту танка-памятника. На граните высечены слова на чешском и русском языках:

«Вечная слава героям гвардейцам-танкистам

армии генерала Лелюшенко, павшим в боях за

свободу и независимость нашей великой

Советской Родины».

Ян Шпачек предлагает положить букеты к гусеницам танка, но ему туда не дотянуться: высок пьедестал памятника. Зденек, улыбаясь, говорит:

– Вот тут попросишь журавля.

Зденек выше Янека, и хотя с трудом и с помощью взрослых, он всё же дотягивается до верха пьедестала и осторожно кладёт букеты роз. Из толпы цветы видны как два огонька, как два светильника красный и белый – символы пролитой крови и светлой памяти о героях…

На трибуне генерал. Пражцы тепло приветствуют полководца. Генерал долго не может начать говорить от нахлынувшего волнения. У него есть на это свои причины. Это его боевые спутники, его солдаты и офицеры привели танки в Прагу, привели и этот танк, что стоит сейчас на граните пьедестала.

У памятника появляются всё новые и новые букеты живых цветов и венков из зелени, любовно обвитых шёлком.

– Вам, жители Праги, – говорит генерал, – вам, воины чехословацкой армии, передаю этот памятник героям-танкистам, павшим в боях за свободу и независимость нашей великой Родины, за счастье и мир на земле!..

Пражцы бурными возгласами одобрения покрывают последние слова генерала. И когда с танка-памятника медленно сползает кумачовый шёлк, в толпе на секунду наступает тишина. Грозный, величественный танк будто отрывается от земли, вскидывая в голубое небо жерло пушки… И снова зашумела площадь. Перекатное эхо разносит слова на всю Прагу:

– Слава русским воинам-богатырям!

– Да здравствует вечная дружба наших народов!

Памятник открыт. Давно закончились речи, давно отзвучали гимны Советского Союза и Чехословакии, но люди не покидают цветущего парка с памятником-танком. Старики, женщины, юноши, девушки, дети до позднего вечера идут и идут к памятнику, что стоит теперь на вечные времена в Змихове, в самом старинном рабочем районе златоглавой Праги. Не ушли ещё и Янек со Зденеком. Они подходят к советским воинам и спрашивают то у одного, то у другого, то у третьего, – какое имя носил этот танк: «Пионер» или «Богдан Хмельницкий»?

Сами они считают, что это танк «Пионер», тот, что первым ворвался в Градчаны.

Не будем с ними спорить.

ЭПИЛОГ

Прошло немногим более двух лет. Люди постепенно стали забывать о войне, о страданиях, которые она принесла им. Только те, что сами не раз видели смерть в лицо, да те, что потеряли близких, всё ещё переживали трагедию войны. Переживал эту трагедию и Ян Шпачек. Он всё ещё ждал возвращения отца, до сих пор не зная о его судьбе. Но одно обстоятельство кое-что прояснило… В бумагах дяди Вацлава Янек нашёл записку какого-то Макса. Печальная записка. Ян всё же не хотел верить и решил разыскать Макса…

Серёжа Серов тоже надеялся… Мало ли бывает чудес на войне. Кое у кого вот также погибли отцы, а потом, после войны, вдруг возвратились. Но мёртвые не возвращаются. Серёжа это понимал и всё же надеялся…

Подросла Леночка Громова, но осталась прежней всезнающей непоседой. Она встретила Юру у своего дома и восторженно сказала:

– Серёжа Серов едет на Международный фестиваль (молодёжи в Прагу!

– Куда? – спросил Юра.

– В Прагу, тебе говорят. В столицу Чехословакии.

– А ты-то откуда знаешь? Или сорока на хвосте принесла?

– Володя Серов рассказывал Ване Спицыну и Жене Шлагину, он письмо получил.

– Вот это я понимаю! А ты, Ленка, не придумала эту штучку?

– Я-то ничего не придумываю…

Леночка хотела сказать, что это он, Юрка, всё придумывает разные штучки, да только без толку… Решил построить в своей мастерской радиоприёмник, а получился ящик для котят… В его заброшенном «приёмнике» сейчас действительно лежали ещё слепые котята… Но Леночка только улыбнулась про себя и промолчала. Признаться, ей было не до Юры, она спешила на реку купаться.

Юра побежал к Ване, новому школьному другу. После того, как Серёжа уехал учиться в ремесленное училище, Ваня стал вожаком. Он подрос, даже щёки перестали «пухнуть». Да и понятно. Если захочешь быть отличником, если будешь хорошо учиться, да к тому же заниматься спортом, не потолстеешь.

Володя, Женя и Ваня писали письмо Серёже:

«Узнай там, Серёжа, о нашем танке «Пионер»… Мы ведь тебе сообщали, что получили последнее письмо от гвардии лейтенанта Мягкова, когда они уходили из Берлина на Прагу…»

– Серёжка-то, знаешь, едет на фестиваль в Прагу, вот какой наш Серёжка! – сказал Ваня, как только Юра появился у них.

– Значит, это правда?

– Конечно, вот читай, – Володя с довольным видом подал письмо от брата.

– Ну и молодец, Серёжка!

– Ещё какой! – согласился Женя. – Зря туда не пошлют…

* * *

На вокзале Вильсона в Праге было празднично и шумно. Советскую делегацию на Международный фестиваль молодёжи встречали юноши и девушки Чехословакии. Торжественно звучали гимны Чехословакии и Советского Союза, бурно шумел вокзал голосами молодых друзей. Весёлый говор, цветы, разноцветные флаги, множество плакатов, транспарантов, звуки музыки – всё это захватило Серёжу, приехавшего в страну, где жил и учился его друг, Ян Шпачек.

Ещё в пути Серёжа рассказывал товарищам об Артеке и о маленьком друге из Чехословакии, о своей надежде на встречу с ним, но когда он вместе со всеми вышел из вагона и увидел много людей, невольно подумал: вряд ли возможно тут разыскать человека, с которым так давно не виделся.

По-особому жила в эти дни столица Чехословакии. Эта бьющая энергией, молодостью и весельем жизнь, встречи с молодёжью различных стран, концерты, спортивные игры, экскурсии по древнему городу захлестнули Серёжу Серова. Он буквально терялся в незнакомом, хотя и приветливом городе среди многих и многих людей, говоривших на разных языках и всё время спешивших куда-то, занятых своими делами и заботами…

Ян Шпачек совершенно не надеялся на встречу с Серёжей, но вместе с тем жадно следил за программой выступлений советской делегации. Там, где выступали советские молодые артисты, спортсмены, самодеятельные коллективы, Ян Шпачек и Зденек Кворжик были непременными зрителями. Яну хотелось переслать с ними письмо Серёже, которое он давно приготовил.

На празднике «Песни и пляски» в одном из красивейших парков Праги собрались тысячи представителей молодёжи разных стран. Здесь должен был выступать самодеятельный коллектив с Урала. Ян получил билеты для себя и своего друга Зденека за несколько дней до праздника. А ещё раньше концерт советских артистов и самодеятельных коллективов проходил в Виноградском театре. Но Ян так и не мог попасть на него.

Когда объявили о выступлении уральцев и назвали имя Серёжи Серова, который аккомпанировал на баяне, Ян не сразу поверил. Потом, убедившись, ему захотелось сорваться с места, закричать, побежать на сцену, броситься к Серёже и обнять его, как родного брата, как самого дорогого гостя в Праге, но он не мог этого сделать. Желанием Яна зажёгся и Зденек, но они сидели так далеко, что пробраться через тысячную толпу, заполнявшую парк, было почти невозможно.

Ян смотрел на сцену, смотрел на трёх баянистов и, честно говоря, не мог понять, который из них Серёжа. Он помнил его маленьким, таким же, каким был сам. Но теперь Ян был уже юношей. Он представлял себе, что Серёжа никогда бы, наверное, не узнал его, если бы им пришлось случайно встретиться где-нибудь на улице. Точно так же и Яну трудно было узнать Серёжу. А всё-таки на одного из трёх баянистов он смотрел больше всех. Коренастый, невысокий, в тёмном костюме, Серёжа не подозревал, что его друг уже пробирается к нему.

У Яна так бурно работал мозг, что одна мысль обгоняла другую с необычайной быстротой. Вспомнилось всё пережитое за эти годы со времени возвращения из Советского Союза, где начиналось его настоящее счастливое детство, и до последних событий в Праге. Сколько он расскажет Серёже, сколько он может услышать интересного от него, если только тот узнает Яна и вспомнит их дружбу, начавшуюся в Артеке, в 1940 году.

Хоровой уральский коллектив самодеятельности, тепло встреченный зрителями, трижды вызывали на бис. Пробираясь к сцене, Ян боялся, как бы Серёжа не ушёл раньше, чем он сумеет добраться до него.

Но в это время хор начал вторично исполнять «Марш молодёжи», и Ян убедился, что теперь он успеет добраться.

Серёжа стоял, чувствуя некоторую усталость. Он сошёл со сцены вместе с товарищами, которые собирались итти на отдых, но задержались, поджидая кого-то. Молодой человек в светлом костюме, голубоглазый, стройный, в чёрном берете, шёл прямо к Серёже. Ян тотчас узнал его, узнал по его глазам, по его простому, симпатичному лицу и улыбке.

– Прошу извинить, – проговорил Ян по-русски, немного сбиваясь от волнения. – Вы Серёжа Серов?

– Да. Я Серов, – ответил Серёжа.

Яну хотелось броситься к другу, прижать его к своей груди, в которой взволнованно бьётся сердце, но он растерялся и, протягивая руку, робко сказал:

– Я – Шпачек…

Серёжа на секунду застыл в радостном изумлении, потом схватил Яна сильными руками, поцеловал его в щёку и, неизвестно почему, почувствовал, что сейчас расплачется.

Долго друзья не могли заговорить, хотя им было что сказать друг другу. Как всё сразу скажешь, когда на вас смотрит много посторонних глаз, не знающих ничего о вашей дружбе и судьбе! Серёже и Яну хотелось сейчас остаться одним, только одним.

Оставим их, читатель, и мы до новой встречи.

Прага – Свердловск.

РАССКАЗЫ

Художник В. Челинцова.

ПОЕДИНОК

Военная карьера Кости Верховых поначалу сложилась неудачно. И всё из-за того, что он имел маленький рост, щупленькую фигуру и совсем детское веснущатое лицо. До призыва в армию ему оставалось ждать не больше года, но Костя решил итти на фронт немедленно. Председатель колхоза не хотел отпускать его и только отшучивался:

– Подрастёшь, тогда и с богом, сами проводим.

Но Костя настойчиво твердил:

– Всё равно уйду!

А тут Костю назначили везти добровольцев в район, и он как уехал с ними, так и не вернулся.

В учебном батальоне тоже началось неладное. Костю не захотели принимать. Командир спросил его:

– С какого года?

Костя ответил не сразу.

– Уже давно пора служить, – сказал он и покраснел.

– Ну, какой же из тебя солдат, ты и винтовки-то не унесёшь, – усмехнулся командир.

– Я, товарищ капитан, трактор водил. Понимаете, трактор? – Костя поднял сухие, тонкие руки, словно хотел показать, как управляют трактором.

– Убедил! – с улыбкой согласился командир. – Оставайся, посмотрим, что из тебя получится.

Костя был любознательным малым, но вопросы его, особенно о борьбе с фашистскими танками «Тиграми», вызывали у солдат добродушную усмешку.

– Гранатой «Тигра» уничтожить можно?

– Можно, только осторожно, – отвечал ему кто-нибудь из бойцов, намекая на Костин неказистый вид.

Но Костя всерьёз задумал стать истребителем вражеских танков.

И, может, всё было бы хорошо, если бы не случай с шинелью, который, прямо скажем, окончательно испортил Костину репутацию. А произошло это уже в прифронтовой полосе.

Однажды Костю послали с донесением в штаб. Тут-то и случилось несчастье. Костя и сам точно не знает, как всё это произошло, но получился форменный конфуз. Костя не любит вспоминать об этом случае. Только бойцы нет-нет да и спросят:

– А где твоя шинель, Костя?

Костя пробовал отмалчиваться, но тогда кто-нибудь из солдат такое начинал рассказывать, что уж и совсем конфузно получалось. Вот почему он старается рассказать всё сам, подробно, чтобы другие ради смеха не перевирали фактов.

– Она была замаскирована в соломе…

– Кто она? Шинель?

– Собака… Я прохожу мимо и ни о чём не думаю. Вдруг сзади кто-то бросается на спину – и хрясь меня на землю, рычит и кусает. Ну, думаю, пропала новая шинель. А отбиваться не могу, рукава длинноваты, да и сама шинель не по мне, запутался.

Все покатываются от смеха.

– Ну, хорошо, шинель пропала, а зачем ты плакал?

Костя снова объясняет:

– Вот вы смеётесь, зубки моете, а шинель была новая, мне жаль её, да и обидно, что какой-то пёс до воротника разодрал её…

После этого товарищи безнадёжно заключали:

– Какой ты, Костя, истребитель «Тигров», когда с собакой не совладал.

Так и пошло всё к одному.

…Раз ночью их отделение встретилось лицом к лицу с врагом. На щупленького Костю навалился сзади огромный солдат. Схватил его за плечи, словно железными тисками, и, казалось, пришёл конец Косте, да не тут-то было. Костя повернул ствол автомата назад, под левую руку, и нажал спусковой крючок. Вражеский солдат так и осел, как куль с мукой.

– Хорошо действуешь, – крикнул командир, бежавший на выручку.

С этих пор за Костей утвердилась добрая слава храброго и ловкого человека, но всё же сослуживцы говорили:

– Фашистский солдат – не «Тигр», Костюха, берегись!

Костя молчал. Он, конечно, думал, что и с «Тигром» справится, но сказать пока не решался, чтобы не давать повода к пустым разговорам. Дело покажет.

Теперь Костя уже видал «Тигров» своими глазами, но встретиться один на один не приходилось. Поединок, о котором идёт речь, произошёл неожиданно. Когда взвод был в обороне, залёг в окопах, Костя принёс с собой связку гранат, два диска с патронами для автомата и мешочек табаку с запасом на месяц. Друзья шутили: «Табачку-то на взвод запас». Но потом, когда не стало табаку, многие просили у Кости на цыгарочку.

Стрельба шла с обеих сторон. Неожиданно появились три «Тигра». Два вылезли на пригорок и бьют. А третий подошёл совсем близко к нашим окопам и остановился. Затаив дыхание, Костя лежал в окопе.

Когда «Тигр» подошёл ещё поближе и опять остановился, Костя решил действовать. Вылез из окопчика и ползком к танку. Бросил связку гранат под гусеницы и рванулся обратно в окоп. И не успел нырнуть в яму. Услышал взрыв – и больше ничего не помнит.

Три дня Костя, контуженный, пролежал в медсанбате, а на четвёртый пришёл к своим. Ребята говорят:

– Ты, Костя, «Тигра» подбил, а мы вражеских танкистов, что из него вылезли, поймали.

– Спасибо, – отвечает Костя, – спасибо, ребята. – А сам думает: «смеются»…

А они ему:

– Нет, это тебе, Костя, спасибо. Ты настоящий гвардеец-истребитель.

С тех пор Костю всерьёз стали называть истребителем «Тигров», а командир части, вручая ему орден Красной Звезды, назвал его не Костей и не просто Верховых, а Константином Николаевичем Верховых.

СОРОКА ПОМОГЛА

Историю эту рассказал мне пожилой снайпер. До войны он был лесником, охотником, хорошо изучил повадки птиц и зверей.

– Дело зимой было, – начал он, – в это время мы оборону держали. Место лесистое, тихое, кругом снег, сосны, изредка берёзки голые да осины. В лесу хорошо, и казалось мне, будто я не в Брянских лесах, а у себя на Урале.

Рассказчик закурил и продолжал:

– Только одна неприятность – враг близко. Стоишь в лесу, в секрете, и смотришь в оба. Фашистские молодчики ходили в разведку или рано утром, или под вечер, а ночами не решались. Зато мы делали вылазки больше ночами. Ходим по лесу свободно, умеючи, да и птица в ночное время спит – не мешает.

Вот, значит, стою я раз в секрете. Вернее сказать, не стою, а полусидя укрываюсь в траншее. А траншея прикрыта хворостом и снегом занесена, точно медвежья берлога. Только «окна» оставлены. Через них всё кругом видно.

Стою, а сам думаю, скоро ли смена будет. Дело перед утром было. Уж сквозь сосны зорька зарделась, морозец крепчать начал, ветерок повеял. Ну, думаю, в такую пору, чего доброго, враг полезет. Раз ветерок, значит шумно в лесу станет, легче пробираться. И только подумал так, слышу, где-то застрекотала сорока. А, матушка, проголодалась, стрекочешь, думаю я, и сразу веселее стало. Как-никак живое существо голос подаёт. И так мне захотелось закурить, размяться… да нельзя.

А сорока-плутовка всё ближе и ближе голос подаёт. Да так настойчиво тарахтит. Я только тут понял, что кто-то её беспокоит. Дело в том, что по крику сороки обычно птицы и звери узнают об опасности. Всматриваюсь в ту сторону, где она тарахтит.

Так прошло несколько минут. Наконец вижу, сорока пролетела и скрылась где-то на дереве, а сама выводит: «Тра-та-та-та-та!» Ну, думаю, будешь ты, зверюга, сегодня в большом горе: сорока и позавтракать тебе не даст. И вдруг, совсем недалеко от меня в стороне мелькнула лисица. Ах, это ты, голубушка, думаю, ну, так тебе и надо. Опять, поди, охотилась за глухарём или зайчишкой. А самого так и подмывает прицелиться и выстрелить. Преотличный бы воротник вышел. Да только не имею права – служба. А сорока перепрыгивает с дерева на дерево, смотрит вниз и все продолжает «тра-та-та-та-та, тра-та-та-та-та». Лисица посмотрит на неё, остановится, залезет в мягкий снег, один хвост торчит и лежит. Тоже хитрющая. Думает отделаться от сороки.

Вдруг где-то треснула ветка, послышался неясный шорох. Тут моя лисица как прыгнет!.. Только её и видели. Но сорока осталась и перелетает с дерева на дерево, стрекочет, волнуется. Ну, думаю, тут что-то совсем не то, кто-то ещё есть. Мне даже весело стало, дремота прошла. И только хотел я вылезть из своей «норы», проверить, кто беспокоит сороку, как послышался отдалённый хруст снега.

Притаился я, слежу из щели, а хруст всё ближе и яснее. Вижу, у молодой поросли сосняка стоят три гитлеровца с огромной собакой. Вот оно что! – думаю. Сорока не зря тарахтела. Один солдат поднял бинокль в мою сторону. Пора, Иван Петрович, – говорю я себе. Осторожно поднимаю винтовку и целюсь. А у самого руки почему-то трясутся. То ли от того, что враг так близко, то ли действительно немного замёрз. Только бы не промазать, не оскандалиться. Прицелился – и трр-ррах! Фашист, что с биноклем был, сунулся вперёд, другие хотели подхватить его, но я снова выстрелил и ещё одного свалил. Третий кинулся наутёк вместе с собакой… Тут я ещё два раза выстрелил вдогонку.

– Вот какие штуки бывают, – закончил Иван Петрович и показал на ложе винтовки, где среди многих зарубок стояли три свежие.