Текст книги "Повести и рассказы"

Автор книги: Семен Самсонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)

Конечно, тогда не было такой техники, как теперь. Тем не менее и нам тяжело было брать этот город.

…Танки подошли вплотную к Турецкому мосту. Гул моторов насторожил неприятеля. Враг открыл сильный артиллерийский и миномётный огонь. Трудно было устоять на открытом месте от взрывных воздушных волн. Ночь тёмная, точно все мы погрузились в вечную тьму, но город брать надо. На то и война. Тогда наш командир батальона приказал:

– Штурмовать с зажжёнными фарами!

Пятьдесят боевых машин засветили фары. Первых три танка уже ворвались на мост, давя своей тяжестью вражеские пушки. Справа от нас задымил, потом, как свеча, загорелся один наш танк, затем другой, третий… Товарищи, попавшие в беду, не бросили свои машины. На полной скорости два горящих танка первыми ворвались на улицу города. Танки и люди погибли, но открыли нам ворота в город.

За нашим танком в город вошло ещё несколько машин. Бои шли за каждый переулок, за каждый перекрёсток, за каждый дом, сотни немецких автомашин запрудили главную улицу. Ничего не оставалось, как итти на таран, чтобы открыть путь к центру города. И тогда наш танк вместе с другими врезался в машины противника. Треск дерева, звон и скрежет металла, разрывы снарядов и мин оглушили город, наполнили его страшным громом, будто на острове, на котором стоит Каменец-Подольск, началось сильное вулканическое извержение. Фашисты начали отступать, бросая оружие, машины, раненых. Бой длился до утра, а на рассвете, когда Каменец-Подольск, зажжённый отступающими фашистами, погрузился в серую дымку, уральцы начали штурм крепости, в которой ещё держались фашистские отряды СС, вооружённые пулемётами, пушками, фаустпатронами.

Город был взят. Вечером радио из Москвы принесло радостную весть – благодарность товарища Сталина за освобождение древнего города Каменец-Подольска танкистами Уральского добровольческого соединения. Однако бои только начинались. Фашисты опомнились и к вечеру попытались осадить наши войска. Они стянули вокруг города много танков, пушек, с воздуха бомбили тяжёлыми фугасными бомбами. Город снова наполнился страшным громом.

Мы сумели выбить фашистов из нашего украинского города, но фашистам, как они ни старались, не удалось вновь захватить старинный город-крепость. Несколько суток шли тяжёлые бои, но враг не только не вошёл в Каменец-Подольск, а был отброшен к границе Румынии. Наши танкисты пошли в новое наступление, освобождая города и сёла Украины от ненавистных оккупантов.

…Ваня появился в конце встречи, с опозданием. Он вошёл чем-то встревоженный, стараясь не показываться на глаза Серёже, сразу же около дверей сел. Но тотчас он обо всём забыл, захваченный рассказом гвардии лейтенанта Мягкова. Когда Мягков закончил говорить, ребята окружили командира танка «Пионер». Серёжа, Юра, Женя, Леночка и другие наперебой расспрашивали о боевых эпизодах, о подвигах уральцев-добровольцев и экипажа танка «Пионер». Ваня с достоинством сказал, что название танка принадлежит ему, что он и сам хотел бежать на фронт, да только его задержали…

– У вас в батальоне есть ребята? – спросил он Мягкова.

– Какие ребята?

– Ну вот, как я?

– Таких нет.

– А почему?

– Нельзя маленьким на фронт. Кто же в школе учиться будет? – с улыбкой ответил Василий Мягков.

– А мы потом бы доучились…

Вдруг Юра набрался смелости и перебил Ваню:

– Подведёшь танкистов так же, как и нас подвёл в огороде…

Ваня стиснул зубы, но увидел подходившего Серёжу и спрятался за спины других ребят.

Леночка протиснулась поближе и, глядя снизу вверх на добродушное и весёлое лицо Василия Мягкова, просто спросила:

– Скажите, наш «Пионер» до Берлина дойдёт? Вы нам писать будете?

– Может быть, и дойдёт, – приподнимая Леночку за локти, ответил лейтенант. – А писать обязательно будем. Мы вам и боевой дневник будем присылать. Договорились?

– Договорились, – хором ответили ребята.

После перерыва начались выступления школьной самодеятельности. Серёжа сыграл «Землянку», сам подпевая себе. Ребята танцевали, декламировали стихи, пели хором и в одиночку, словом, показали всё, чем они могли повеселить гостя.

– Весело у вас, ребята. Я очень рад, что побывал у вас. Приеду на фронт, расскажу о вас своим товарищам, – сказал на прощанье гвардии лейтенант.

Он спешил на завод, где ждали его новые танки – пополнение батальона. Гурьбой провожали ребята своего дорогого гостя, полные новых мыслей и сил. Только на обратном пути Серёжа подошёл к Ване и необычайно строго спросил:

– Где бумага, в которой я тебе писал о нашем секретном плане?

– Не знаю, я её потерял, – виновато сознался тот.

– Растяпа ты…

ПОРТРЕТ СТАЛИНА

С тех пор, как Ян и Зденек встретились с паном Краузе, прошло много времени, но дядя Вацлав помнил об этом постоянно. Из разговора с Яном он узнал, что Краузе очень интересовался школой. Это не могло не вызвать подозрений у дяди Вацлава. Он понимал, гестаповец может и впредь при случае приставать к Яну, а заодно, пожалуй, проявит интерес и к нему, поскольку мальчик живёт у него.

Это стало ещё очевиднее, когда Ян однажды рассказал дяде Вацлаву о встрече с подозрительным субъектом. Ян, Зденек и Франтишек ходили в кино. Это было в один из воскресных дней, под вечер. Мальчики вышли из театра и остановились у новой афиши. К ним подошёл жиденький, невысокий, с рыжими усиками человек, в шляпе с узкими полями, в модном костюме и спросил:

– Вы, ребята, кажется, из школы № 3 на Градчанах?

– Да, – ответил за всех Зденек.

– Вы, случайно, не знаете сына доктора Шпачека?

Франтишек с подозрением посмотрел на человека с рыжими усиками и хотел уже сказать, что сын его здесь, рядом с ним. Только Ян сразу понял, что этот вопрос задан неспроста, и поспешно заговорил сам:

– А что вам от него нужно?

– Мне бы надо его повидать. Он, говорят, осиротел, бедный мальчик.

Подозрительный субъект посмотрел на Яна таким пронизывающим взглядом, что тому стало ясно: это не добрый человек, и, наверное, знает, что перед ним сын доктора Шпачека. Но тут вперёд выступил Зденек.

– Это я, – сказал он, – я и есть сын доктора Шпачека.

– О, неужели? Это очень приятно, – притворно улыбаясь, сказали рыжие усики.

– Ну, нам пора, – вмешался Ян, увлекая Франтишка и Зденека за собой.

Но человек не отставал от них.

– А скажи-ка, дорогой, как ты живёшь без отца, плохо? Ах, эти паршивые гестаповцы! – тихо, как бы опасаясь, произнёс он.

– А вам-то что за дело до моего отца? – огрызнулся Зденек уже с сердцем.

– Видишь ли, мы с твоим отцом когда-то вместе служили. Я зубной техник.

Ян Шпачек был зол на этого субъекта. Ему хотелось нагрубить. Но он сдерживал себя, так как понимал, просто от этого субъекта не отделаешься. Человек с рыжими усиками начал говорить о школе, спрашивал, как живётся сыну доктора Шпачека, не нуждается ли он в помощи. Зденек как ни в чём не бывало отвечал на вопросы за товарища и вдруг сказал, что они хотели бы сходить ещё на одну картину, но у него нет денег. Субъект быстро сунул руку в карман, и, неприятно улыбаясь, подал Зденеку бумажку в несколько крон.

Зденек растерялся и нерешительно взял деньги. Потом опомнился, сказал:

– Спасибо. Теперь, ребята, пошли в кино.

Такого оборота дела не ожидал ни субъект с усиками, ни Ян Шпачек, ни тем более Франтишек, молчавший всё время, пока шёл непонятный для него разговор. Однако Франтишек подумал, что им неожиданно свалилось счастье. Нашёлся щедрый человек, выдавший деньги на кино. Ян сразу сообразил, что это единственный способ отделаться от навязчивого субъекта и потому не возразил, когда Зденек принимал деньги. Ребята остановились, чтобы вернуться обратно. Субъект неожиданно спросил у Зденека:

– Ты где живёшь?

– Нерудова улица, дом пять, – не задумываясь, ответил тот.

Он сознательно солгал. Друзья только ухмыльнулись про себя. Франтишек подумал: «Правильно, а то ещё зайдёт за долгом».

– С кем ты живёшь?

– У чужих людей.

– Я тебя как-нибудь навещу, хорошо?

Разговор мог бы ещё продолжаться, но снова выручил Ян. Он почтительно поклонился субъекту с рыжими усиками и торопливо сказал:

– Будьте здоровы, а то мы опоздаем в кино…

Ян чувствовал в этой неожиданной встрече что-то неладное, что-то гадкое, но в то же время колебался: а может, и в самом деле это был какой-нибудь знакомый отца.

Вернувшись из кино, Ян рассказал дяде Вацлаву об этой встрече. Старик безошибочно угадал в субъекте с рыжими усиками шпика.

С этого вечера Яну Шпачеку уже не давалось поручений, даже самых ничтожных. Дядя Вацлав принял и другие меры предосторожности.

Каждый раз, когда происходили случайные встречи с подозрительными людьми, подпольщики всегда докладывали в национальный комитет. Даже за самым пустяковым случаем могла таиться большая опасность, провал важных дел. Подпольщики знали историю ареста не только Иосифа Шпачека, но и таких опытных и умных конспираторов, как Юлиус Фучик. Поэтому рассказ Яна Шпачека послужил предупреждением не только ему, не только дяде Вацлаву, но и всем, кто работал в подпольной типографии.

Как раз перед Первым мая было решено перенести типографию на новое место. Это делалось периодически. У подпольщиков не было сомнения в том, что гестаповцы, сломя голову, рыскают по всем закоулкам Праги, особенно в рабочих кварталах, чтобы разыскать типографию, в которой печатаются листовки, коммунистическая подпольная газета и брошюры. Гестаповцы, разумеется, не знали, что существует не одна такая типография, но подпольщики понимали: любой, даже незначительный провал лишит определённую группу борцов за свободу родины связи с другими такими же группами. Как-то вечером (это было, кажется, в субботу) дядя Вацлав вернулся домой мрачный. Ян сразу заметил это.

– Дядя Вацлав, почему вы сегодня такой грустный?

– Я просто устал.

– У вас что-нибудь случилось?

– Ничего особенного.

– А вы скажите, что всё-таки? – не отставал Ян.

Ему последнее время было немножко обидно, что дядя Вацлав стал с ним говорить сдержаннее. Мальчику казалось, что ему не доверяют, что ему ставят в вину встречу со шпиком, что на него смотрят, как на неосторожного мальчишку, но он-то себя знает, и уж если случится что-нибудь, он скорее умрёт, чем скажет хотя бы одно слово, которое может повредить делу. Так думал Ян Шпачек, глядя на дядю Вацлава, который сидел за столом, опустив голову. Его узловатые руки лежали на столе, глядел он куда-то вниз, будто действительно случилось что-то непоправимое.

Яну очень хотелось утешить как-нибудь дядю Вацлава. Он вышел из-за стола, подошёл к столику неслышно, обнял седую голову и сказал так нежно, как может сказать только очень любящий человек:

– Ну, скажите же, дядя Вацлав!

Тот поднял голову, посмотрел в голубые глаза Яна и, улыбнувшись, ответил:

– Хороший ты мальчик, но помочь мне не сможешь.

– Вот возьму и помогу! – оживился Ян. – Скажите только…

– Понимаешь, Янек, нужен портрет одного большого человека. Был у меня портрет, но…

И вдруг Ян сам догадался, какой портрет нужен дяде Вацлаву. Он это понял потому, что был канун Первого мая. С этими мыслями он вспомнил портрет, подаренный Серёжей Серовым, тот самый портрет-открытку от далёкого друга с Урала. Вспомнил Ян всё. Свой дом, тот день, когда прятал портрет и письма на чердаке, разговор с отцом. Ему стало радостно от того, что он может помочь. Однако Ян ничего не сказал. Теперь ему хотелось удивить, удивить так, чтобы дядя Вацлав снова стал ему доверять, давать поручения.

– Когда вам нужно? – тихо спросил Ян.

Дядя Вацлав снова улыбнулся и ничего не ответил. Вопрос Яна показался ему наивным. Он подумал: «Хорошо быть мальчиком, которому кажется всё просто…»

– Когда? – повторил Ян.

– Завтра к вечеру, – в шутку сказал дядя Вацлав. Он встал и начал прохаживаться по комнате.

Ян незаметно вышел на улицу. Сначала он решил бежать к Зденеку, а потом, если застанет его дома, они зайдут за Франтишеком и все вместе ещё сегодня, быть может, сумеют сделать важное и нужное дело. По дороге к товарищу Ян составил план действий. «Разумеется, ничего сложного нет, – думал он. – Нужно только пробраться на чердак своего дома и взять пакетик». Ян хорошо помнит, куда его положил. Но сложность заключалась не в этом. В их доме теперь живут какие-то люди. Кто они, Ян не знал. Вдруг кто-нибудь заметит, как он лезет по наружной пожарной лестнице к слуховому окну и пробирается на чердак. «А если лестницы уже нет? – снова подумал он. – Как тогда заберёшься на чердак? Одному, конечно, сделать это невозможно. Обязательно нужно двоим, лучше даже троим».

Один должен встать у решетчатой калитки дома и дежурить, другой – быть во дворе… Второму задача сложнее. Он обязан наблюдать из-за какого-нибудь укрытия, маскируясь, чтобы из дома кто-нибудь не вышел. А если выйдут, предупредить Яна. Да и первому поручение важное. Если он увидит гестаповцев или полицейских, тоже должен предупредить.

– Я не понимаю тебя, Янек. Почему тебе надо ночью лезть на свой чердак.

– Да ты пойми, Зденек, в другое время я не могу. Ты же знаешь, что там живут чужие люди. Вот и посуди сам, кто меня пустит на чердак.

– А ты скажешь, что у тебя там? – флегматично спросил Франтишек.

– Потом скажу, а сейчас нет – секрет.

– Не валяй дурака, говори, – Зденеку не терпелось. – Пистолет?

– Что ты, я с такими вещами не вожусь.

– А может, бомба? – не унимался Зденек. Его увлекала эта таинственная ночная «экспедиция» на чердак дома Шпачеков.

– Ты потише, Зденек, а то и на самом деле кто-нибудь подумает, что мы идём за бомбой, – предупредил Ян, волнуясь за успех дела.

У дома Шпачеков тускло мигала лампочка. Вечер был тёмный, отчего ребятам казалось, что за каждым углом их стерегут. Они осторожно подошли к дому и остановились. Прислушались, потом подошли к калитке. Она оказалась закрытой. Ян попробовал открыть, думал, на задвижке, но нет, – на замке. Придётся лезть через забор из соседнего двора.

Франтишек с точной «инструкцией» остался у калитки. Он присел на выступ фундамента, спокойно, как у своего дома. Он точно знал дело. Если его спросят, что он здесь делает, Франтишек должен ответить: «Поджидаю товарища». Если же появятся чернорубашечники[45]45
  Чернорубашечники – полицейские Чехословакии.


[Закрыть] или жабы[46]46
  Жабы – эсэсовцы, в серозелёных мундирах, за что дети называли их жабами.


[Закрыть], он должен запеть какую-нибудь песню. Всё равно любую, только петь.

Ян и Зденек легко забрались в соседний двор. Здесь жили знакомые, и если Ян встретится с ними, то ему будет легко ответить на любой вопрос. Через каменный невысокий забор они перемахнули во двор Шпачеков. Здесь Ян знал каждый уголок, каждый кустик сирени, под которыми он не раз валялся с книгой в руках. Грустно было от сознания, что он в собственном дворе, а приходится пробираться, как вору. У домика с черепичной крышей стояла лестница. Зденек засел в кустах сирени, не сводя взгляда с входных дверей в дом. Ян уже ступил одной ногой на узкую металлическую перекладину лестницы. Она тихо и жалобно скрипнула, отчего он немного растерялся, но тут же ловко полез вверх, перебирая руками перекладины. Они были грязные, это Ян чувствовал, так как к ладоням рук прилипали не то мелкие песчинки, не то отлетавшая ржавчина.

Дверца слухового окна оказалась довольно крепко прикручена проволокой. «Хорошо, что проволока медная», – подумал Ян, торопливо раскручивая в темноте проволочный узел.

Наконец Ян на чердаке. Паутина неприятно липла к лицу, пахло сухой пылью и известью, которой не раз они с отцом белили чердак. И как бы хорошо Ян ни помнил место, куда он запрятал свои сокровища, сейчас, в темноте, он не сразу нашёл пакет. Что-то хрустнуло под ногами, потом Ян нащупал свой пакет и с радостью извлёк его, засовывая под рубашку.

Возвращаясь к слуховому окну, он решил, что скажет товарищам, будто в темноте ничего не нашёл. Но в это время с улицы донеслась песня Франтишека. Чувствовалось, что поёт он её неестественно, не своим голосом, видать, растерялся. По телу Яна пробежала холодная дрожь, ему хотелось сейчас не слезть, а спрыгнуть и бежать скорее, но рассудок взял верх. Он высунул голову в окно и оставался в таком положении, пока песня не прекратилась: опасность миновала…

Когда товарищи возвращались домой, Ян ещё раз повторил с напускной горечью, что его «хозяйство» кто-то «ликвидировал».

– Но теперь ты можешь сказать, что там было? – спросил Зденек. Франтишек был, как всегда молчалив.

– Какая теперь разница, раз нет того, за чем шли, – недовольно ответил Ян.

– Ты нам шарики не закручивай, – возразил Зденек. Он почему-то не верил, что Ян зря лазил на чердак. Не такой он парень.

– Хорошо. Скажу, – начал Ян, – у меня там были стальные гвозди.

– Зачем они тебе? – опросил Франтишек.

– Затем, что их можно набить на доски, а доски эти подбрасывать незаметно на дороге, где ходят машины оккупантов, – сочинил Ян.

– Вот это дело! – восторженно согласился Зденек.

– Да, только жаль, что их не оказалось, – поддержал Зденека Франтишек.

Остаток дороги шли молча, каждый думал, что с гвоздями действительно кое-что можно сделать.

– До встречи, ребята, – сказал Ян, когда дошли до переулка, где нужно было разойтись.

– До завтра, – ответил Франтишек, не очень довольный результатом похода.

– А гвозди я достану, – сказал Зденек.

Ян чувствовал, что товарищи поверили ему, но было как-то неловко перед ними за неправду.

Дядя Вацлав спал, когда Ян вернулся. Мальчик тихонько прошёл переднюю, очень осторожно открыл дверь своей маленькой комнаты и ещё тише прикрыл её за собой, включил свет. Ему не терпелось скорее развернуть дорогой пакет. И вот в его руках цветная открытка с портретом Иосифа Виссарионовича Сталина. На обороте он с трудом прочитал давно написанные детским, но красивым почерком русские слова:

«Дорогому Яну Шпачеку от Серёжи Серова. Артек, 1940 год».

Ян ясно сознавал, что этому портрету суждено было попасть в руки, может быть, не одной сотни людей Праги, да и не только Праги. Портрет был нужен для праздничной листовки, посвященной Первому мая.

«МИНАРХОС ШАН ХЕЦ!»

Иван Кузьмич за время своей болезни помог ребятам так много, что они бы даже не поверили этому, если бы не были участниками и свидетелями того, что сделано. В школе нашёлся угол подвала, куда провели электричество, сделали перегородку, установили несколько маленьких верстачков, и мастерская загудела. Самое замечательное было то, что инструктор-столяр (так они назвали столяра дядю Сашу) сам почти ничего не делал, он учил ребят, показывал, что и как следует делать. Даже лозунг они придумали сами и протянули его через всю стену: «Труд – дело чести каждого пионера и школьника!»

Да, они создали мастерскую. С завода привезли огромный ящик с инструментами. И каких только инструментов тут не было: ножовки, фуганки, свёрла, молотки, плоскогубцы, щипцы, да разве всё перечислишь! А ещё у них появился небольшой переносный токарный станок по дереву. Эта машина особенно увлекла ребят.

Всем, даже Ване, который вначале холодно отнёсся к организации мастерской, нравился «Наш цех», как они называли мастерскую.

Правда, ребята думали совсем по-иному, чем директор школы. Директор считал мастерскую необходимым, но временным явлением. Пусть ребята сделают недостающие скамейки и столы и хватит с них. Ребята же думали иначе. Они надеялись, что у них будет такая мастерская, где они смогут постоянно работать, учиться, и уже мечтали о том, как превратят мастерскую в настоящий цех.

Вначале дирекция думала, что вряд ли наберётся много школьников, которые полюбят столярное дело. Но, когда в мастерской стало появляться всё больше и больше ребят, директор растерялся. А тут ещё кто-то написал в гороно, что в средней школе вместо учёбы заставляют учеников работать, вместо того, чтобы преподавать основы наук, обучают столярному ремеслу.

Когда ребята уже сделали скамейки, столы, отремонтировали парты, а мастерская продолжала работать, пришло грозное письмо из гороно – «прекратить безобразие, закрыть мастерскую». Только Фёдор Тимофеевич поддерживал начинание братьев Серовых, Громова, Шлагина, Спицына и других. Он говорил, что не видит никакого греха в том, что ребята полюбили труд в мастерской. Но указание свыше разрушило все планы ребят.

Тут-то и родилась у пионеров идея, обозначенная столь секретными и непонятными словами:

«Минархос шан хец!»

Как только Юра принёс весть о том, что мастерская закрывается, они тут же решили собраться у той самой сосны, где решались их большие и малые дела.

Прежде всего было решено, что ребята пойдут к директору школы, а если надо, то и в гороно, но отстоят свой цех. Если же этого сделать не удастся, то они тайно, без ведома директора школы, перенесут свой цех в другое место, но работу не бросят. Так родился план «Минархос шан хец». Это слова – «сохраним наш цех», написанные в обратном порядке для того, чтобы, ребята знали, о чём идёт речь, а другим было непонятно.

Пионерский сбор «Поговорим о дружбе», действительно, помог рождению хорошей и прочной дружбы между ребятами. И эту дружбу помогла закрепить мастерская, в которой всё свободное от учёбы время проводили пионеры. Работа увлекла их, сдружила, они стали чувствовать себя взрослее и серьёзнее. Ваня Спицын, названный бригадиром по сборке скамеек, отнёсся к этому с таким увлечением и так преуспел в новой роли, что достаточно было ему надуть и без того пухлые щёки, поморщиться, как занятым на той или иной работе ребятам становилось ясно: делают плохо, не так. Достаточно Серёже Серову, начальнику цеха, перед концом работы пройтись по мастерской и бросить замечание, что, мол, всюду валяются инструменты, как тут же находились «хозяева» этих инструментов, и всё убиралось на место. Словом, к тому моменту, когда пришло решение «закрыть мастерскую», у мальчиков сложилась своя дисциплина, свои порядки, своё отношение и к труду, и к своему цеху. И вот теперь всё это перечёркивалось. Но ребята решили не сдаваться.

– Как же мы перенесём наш цех? – спрашивал Юра.

– Куда, где найдём место? – приставал Женя.

А Володя, побаиваясь за дерзкую идею брата, говорил Серёже:

– Ну, помогли школе и довольно, раз нельзя иметь мастерскую.

Только Ваня вдруг проявил небывалую настойчивость и поддержал Серёжу. Может быть, потому, что инициатива организации мастерской принадлежала его отцу. Он заявил:

– Было бы место, а цех перенесём. Каждый из нас сходит в мастерскую два-три раза, захватит с собой по нескольку инструментов, и от мастерской останутся одни стружки да наш лозунг на стене…

– А станок по дереву? – спросил Юра.

– И это унесём, как устроимся на новом месте.

– Но ведь это же получается, что мы украдём всё? – возразил Женя.

– А вот и нет. Мы же всё сохраним, и если надо, потом сдадим заводу. Правда, Ваня? – спросил Серёжа.

– Точно. Я папке потом так и скажу: унесли, так как хотели работать!

В тот же вечер «цех» начал «перекочёвывать» в дровяник Серёжи, помещавшийся в подвале трёхэтажного кирпичного дома. В один вечер там появился электрический свет и порядочное количество различных инструментов, аккуратно переписанных в тетрадь для учёта и сохранности.

И вот вскоре перепуганный сторож прибежал к директору школы и доложил, что с мастерской беда, все инструменты исчезли. Директор не поверил, но когда зашёл в подвал, то, действительно, увидел только стружки да токарный станочек по дереву. Даже лозунг, написанный на ватмане, и тот исчез.

Отсутствие лозунга, собственно, и привело директора к мысли, что мастерскую разорили ребята.

Директор, многозначительно хмыкнув, ушёл, а сторож принялся за уборку помещения. Вот здесь он и обнаружил важную улику против Серёжи и Вани.

В день, когда предстояло осуществить «великое переселение» мастерской в подвал Серовского дровяника, Серёжа написал следующую записку:

«Янав! План «Минархос шан хец» будем проводить в действие сегодня. Надо собраться всем у сосны в 20.00. Захвати с собой какую-нибудь сумку, она необходима.

Ажерес».

Если бы в другое время сторожу школы попала в руки такая записка, он бы с лёгким сердцем искурил её, так как она была написана на тонкой бумаге. Однако сейчас, подбирая стружку в бывшей мастерской, сторож, словно Шерлок Холмс, принюхивался, присматривался, что называется, старался изучить и обследовать все уголки, чтобы понять, кто утащил инструменты. Он развернул листок и начал читать, но так ничего и не понял. Всё же забавную бумагу он сунул в карман и принялся за своё дело по уборке подвала.

Озадаченный случившимся, директор поднялся к себе в кабинет и решил позвонить на завод Ивану Кузьмичу, чтобы узнать, не увезли ли инструменты обратно на завод. Однако он тут же одумался: такого произвола никто из заводских людей учинить не мог, да и кто мог забрать обратно, коль инструменты официально подарены пионерам.

Больше того, такой разговор Ивану Кузьмичу мог показаться странным, и он мог бы сказать: «Как же так, пионерам школы подарили инструмент, а вы, директор, допустили, чтобы их растащили». Обозвав про себя сторожа «шляпой», рассерженный директор решил лично заняться розысками инструментов. Первая мысль была о том, чтобы завтра же вызвать Серёжу Серова и Ваню Спицына. Директор был уверен, что это их рук дело, но доказательств никаких не было и публично «позорить» Серова, организатора сбора средств на танк «Пионер», отличника, – не совсем педагогично. Начинать со Спицына также неудобно. Тот, чего доброго, расскажет отцу, и кто знает, что подумает Иван Кузьмич о порядках в школе.

Между тем мастерская, или, как теперь ребята звали её, «Наш цех», действовала вовсю, но для малого круга ребят. Там были оборудованы верстаки, подготовлено рабочее место.

Ничего не зная о событиях в школе, Иван Кузьмич как-то заговорил с Серёжей и сыном:

– Ну как, ребята, мастерская?

– Ух, мы и поработали! – живо отозвался Ваня.

– Сколько скамеек, столов сделали и все парты починили! – добавил Серёжа.

– А теперь что делаете?

Ребята замялись. Они не знали, что сказать.

– Нет работы? – спросил Иван Кузьмич.

– Угу! – неопределённо буркнул Ваня.

– А у нас, ребята, так много работы. Были бы вы постарше, небось помогли бы нам!..

Ребята словно того и ждали. Оба сразу оживились, готовые на всё, чтобы как-нибудь оправдать свой поступок.

– Мы и сейчас поможем, Иван Кузьмич, у нас же каникулы! – подхватил эту мысль Серёжа.

– А что надо сделать, папа?

– Да дело-то пустяковое, ребята, только вряд ли что выйдет.

Цех, в котором работал Иван Кузьмич, очень нуждался в рабочих. Простые ящики для снарядов некому было делать, вернее, их не успевали делать. Ящиков надо было так много, что как ни старались, а тары всё нехватало. Ставить на эту работу квалифицированных рабочих никто не разрешит, а подростки из школы ФЗО не справлялись. «Конечно, – подумал Иван Кузьмич, – ребята могли бы, помочь, но вряд ли на это пойдут в школе». Он высказывал свои сомнения так, как если бы говорил со взрослыми, но Ваня и Серёжа пристали к нему с просьбой дать им изготовить хотя бы сотню ящиков для пробы. Собственно, нужны только размеры, доски и гвозди, а всё остальное они, ребята, сами сообразят, что к чему.

– Ну, что же, попробуем, – вдруг согласился Иван Кузьмич, и ребята в тот же вечер организовали бригаду в двенадцать человек.

Было решено, что Ваня с группой ребят завтра поедет на завод и привезёт в свою мастерскую машину досок и ящик гвоздей. Машину даст Иван Кузьмич, а об остальном можно не беспокоиться, – заверили организаторы нового дела. Но когда старший Спицын пообещал им ещё и дядю Сашу в качестве старшего, у ребят не было предела радости.

Нравились эти задорные, работоохотливые мальчишки Ивану Кузьмичу, но в то же время он был уже не рад, что затеял это дело. «А вдруг покалечат себя, наделают какой-нибудь беды», – думал он. Но тут же думал и о том, что совсем недавно ребята выполняли куда более сложную работу. Он решил посоветоваться завтра в райкоме, но Серёже и Ване сказал:

– Добре, ребята, если всё будет у вас хорошо, мы вас тоже не оставим без внимания.

В новой мастерской, которую ребята решили оберегать любой правдой и неправдой, закипела работа.

Иван Кузьмич не знал, что мастерская теперь не в школе, а в дровянике дома Серовых. Ребята же, в свою очередь, совершенно открыто говорили во дворе, что они помогают фронту, делают заказ заводу, гордились этим и целыми днями суетились в мастерской. Только дядя. Саша, приехавший с первой машиной, удивился:

– Это когда же вы успели сюда перебраться?

– В каникулы! – ответили ребята. – В школе у нас опять ремонт…

Между тем директор школы на время каникул отложил «расследование» дела. Теперь у него не было сомнения в том, что всё это сделали ребята. Записка, найденная сторожем, убедила его в этом окончательно. Одновременно эта же записка и несколько запутывала дело. Опять же повинен сторож. Свёрнутую вдвое записку он случайно оборвал так, что на листочке получилось следующее:

«Минархос шан…

приводить в действие сего…

захвати с собой каку…

сумку она необход…

Аже…»

В таком виде он вручил её директору, заявляя, что записка эта «подозрительна». Директор, разумеется, понял в чём дело. Записка – документ, уличающий ребят в краже. Но кто автор её – он не знал.

Он расценил этот поступок как обычную кражу, как мщение за то, что мастерскую ликвидировали, и собирался примерно наказать виновников.

В то время, когда над ребятами и, в частности, над Серёжей и Ваней нависла серьёзная опасность, они, ничего не подозревая, с увлечением делали ящики для снарядов.

Мастерская по изготовлению ящиков превзошла себя. За время каникул ребята сдали для завода более тысячи ящиков. Заводу это стоило всего одну рабочую единицу (инструктор), а помощь была значительная, ребята помогли выполнить план по отгрузке боеприпасов на фронт.

Лозунг: «Труд – дело чести пионеров и школьников!» – стал боевым знаменем мальчиков, с полной энергией и страстью отдававшихся работе.

Но вот каникулы кончились, начались уроки, и вместе с этим началось так называемое «расследование».