Текст книги "Повести и рассказы"

Автор книги: Семен Самсонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

10. «ПРОЩАЙ, ЮРА!»

С трепетным волнением ждали ребята день великого праздника 7 ноября. Они знали и помнили этот день как самый светлый и радостный в их жизни. И теперь, далеко от Родины, оторванные от неё насильно и увезённые в фашистское рабство, Вова и его товарищи, несмотря на голод, усталость и бесправие, готовились встретить праздник не так, как встречали и провожали обычные дни и недели в неволе.

Накануне, когда они тайно собрались на голубятне, Вова поздравил товарищей с наступлением великого праздника и заявил, что седьмого ноября каждый из них должен вспомнить Родину, дом, свою школу, близких друзей и родных.

– Пусть мы далеко от них, от родной страны, но мы мысленно должны быть с ними, с нашим народом, который борется против фашистских извергов и обязательно победит. Да здравствует наша любимая и далёкая Родина! – закончил своё приветствие Вова.

Сбор был коротким, без речей, но даже небольшое выступление Вовы вселило в сердца ребят уверенность, что наступит тот день, когда они будут свободны и вернутся на Родину.

Ещё задолго до праздника Вова ночами, когда все засыпали, садился к окну и готовил поздравления каждому товарищу отдельно. Девочки достали ему хорошей белой бумаги и три цветных карандаша. Бумага была нарезана ровными частями величиной в половину листа школьной тетради. На каждом листке Вова написал печатными буквами, старательно выведенными красным карандашом:

«Поздравляю с праздником Великого Октября и желаю сил, здоровья и уверенности в победе нашей Родины».

Внизу чёрным карандашом в яркой рамочке было написано:

«Прочти и уничтожь»…

На обратной стороне поздравления был нарисован товарищ Сталин и картинки, изображающее героическую борьбу Красной Армии. На одном поздравлении нарисован танк, на другом – пушка, на третьем – красноармеец с винтовкой. Рисунки были неумелы, но выразительны, – они отображали борьбу защитников Родины.

Утром Вова лично вручил каждому поздравление. Это было неожиданным для ребят и очень обрадовало каждого. Только Юра был безразличен.

Собираясь на работу, ребята увидели, что Юра уже не может встать. Он окончательно ослаб и был очень болен.

За последнюю неделю Юра очень похудел и начал кашлять кровью. Жора приносил ему молоко, Люся и Шура ухитрялись припрятать что-нибудь вкусное, но ничто не помогало. Юру то бил озноб, то поднималась такая температура, что он метался, как в огне. Дни Юры были сочтены он таял день ото дня, и это хорошо понимали все, но помочь никто не мог.

Обозлённая Эльза Карловна набрасывалась на ребят обзывала их мерзавцами и ворами и требовала работать за семерых. Лунатик усилил слежку по ночам, стал сам проверять приготовление пищи для ребят, и без того скудной и противной.

Убедившись, что пятеро истощённых ребят не могут справиться со всей работой, как их ни истязай, фрау Эйзен решила отвезти Юру обратно в лагерь и, вместо него и погибшей Ани, получить от Штейнера новых подростков.

Если бы она могла, как раньше, бесплатно или по дешёвой цене получить здоровых ребят, она давно бы заменила всех, но достать новых рабов становилось всё труднее. Германия нуждалась в рабочей силе, так как война с каждым днём пожирала всё больше и больше немецких солдат.

Ребята были подавлены известием, что Юру увозят в лагерь. Сопровождать его должен был Жора. Юра не мог уже влезть в кузов машины. Теперь не только Вова, но каждый знал, что Юру везут на верную смерть. Сам Юра, когда его посадили в машину, так разрыдался, что не выдержали и остальные ребята.

Костя ходил просить Эльзу Карловну оставить Юру, обещал работать за себя и за него, но рассерженная фрау Эйзен затопала ногами, бросила мальчику в лицо платяную щетку и вытолкнула за дверь.

Судьба Юры была решена.

Когда Эльза Карловна села в кабину, Вова незаметно бросил в кузов старый половик и охапку соломы. На прощание Юра слабо помахал друзьям рукой и даже попробовал улыбнуться. Ему тяжело было расставаться с друзьями.

– Юрка, ах ты, Юрка… – опустив голову, повторял Вова, думая о гибели ещё одного друга и товарища.

Старый немец-хозяин, стоя позади ребят, невозмутимо сопел трубкой. Как только машина выехала со двора, он приказал закрыть ворота и пошёл к дому. Вова с ненавистью бросил какие-то слова старику и решительно зашагал к голубятне. Старик остановился, проводил ребят злым взглядом и вернулся, чтобы самому закрыть ворота.

Машина подошла к лагерю. На Жору и Юру пахнуло знакомым тошнотворным запахом болотной гнили и торфяным дымом. На широкой площадке лагеря было шумно. Исхудавшие, полураздетые ребята топтались на месте, стуча тяжёлыми деревянными подошвами по обледеневшей земле. Видно, их собирали после обеда для отправки на работу. Вот одна группа с лопатами и пилами, подгоняемая вооружённой охраной, вышла из ворот по направлению к лесу. Следом шла другая – с небольшими санями, в которые были впряжены по три-четыре подростка, потом третья, четвёртая… Жора смотрел ни невольников и думал: вот бы увидеть Андрея и сказать ему, чтобы присматривал за Юрой, помог, не оставлял одного.

Эльза Карловна, пройдя через калитку возле будки часового, направилась к Штейнеру. Комендант стоял на подмостках, наблюдая, как группы ребят расходятся на работу. Жоре показалось, что Штейнер так никогда и не покидал этого места. Только теперь он был в чёрной шинели и в меховой шапке.

Увидев фрау Эйзен, комендант спустился вниз и, улыбаясь, пошёл ей навстречу. Они оживлённо заговорили.

Ребята закоченели от холода, особенно Юра. Он совсем не чувствовал ног, пальцы рук не гнулись. Жора заметил это.

– Ты топчись, Юра, топчись! Вот так. – Жора начал подпрыгивать.

Юра медленно, с трудом поднимал едва гнущиеся в коленях ноги, а Жора растирал ему руки, приговаривая:

– Ты, Юра, обязательно разыщи Андрея, с ним тебе легче будет.

Эльза Карловна вернулась мрачная. Она была зла на Штейнера, который отказал ей в просьбе дать двух подростков. Комендант объяснил, что много этих «дикарей» умерло от тифа и других болезней, что сейчас Германия очень нуждается в рабочей силе.

Эльза Карловна пыталась, как и в первый раз, дать Штейнеру взятку, предлагала заплатить за ребят втрое больше, но Штейнер оставался неумолим. Он посоветовал обратиться к высшему начальству, но предупредил, что нужно спешить, так как лагерь могут скоро перевести за Эльбу.

Охранник повёл Юру в барак для больных, который на языке начальства назывался лазаретом, и позволил Жоре проводить товарища. На ребят пахнуло карболкой и торфяной гарью. Тяжелобольные лежали на голых нарах, бредили и стонали. Дым и вонючая испарина висели в воздухе, как туман. По грязным стенам стекали рыжеватые струйки, а в углах виднелся иней. «Это гроб, гроб для Юрки!» – с ужасом подумал Жора. Он понял, что отсюда вряд ли кто-нибудь возвращался к жизни.

Пока Юру записывали, Жора прислушивался к разговорам больных. Один мальчик говорил другому:

– Когда у меня взяли кровь, голова закружилась. А назавтра я и заболел…

В другом углу говорили о том, что вчера десятерых умирающих от тифа выбросили в болото.

– Они были ещё живые, а их выбросили, – сказал кто-то.

– И не выбросили совсем, а отвезли на санках, и закопали в яму. Сами ребята, которые рыли яму, рассказывали. Они видели, что тифозные были ещё живые, шевелились…

Юра не мог не слышать этих голосов, но они будто его не трогали. Он стоял, растопырив руки, у печки, грелся и, задыхаясь, кашлял.

Прощаясь с Юрой, Жора неумело поцеловал его в холодные, посиневшие губы, обнял, похлопал по худой спине, как старшие детей, и сказал дрожащим голосом:

– Ты, Юра, не горюй. Может, всё будет хорошо, может, скоро наши придут…

Юра проводил товарища тоскливым взглядом до дверей и беспомощно опустился на холодные, жёсткие нары.

11. НА ПОМОЩЬ ПАВЛОВУ

С наступлением весны 1942 года изменилась жизнь в имении Эльзы Карловны. Работать стало труднее, жить ещё хуже, а ребят осталось меньше. Костя гонял скот на подножный корм в поле и возвращался только под вечер. Жоре часто приходилось одному убирать навоз, следить за чистотой двора, выполнять многие другие работы, изнурявшие его до крайности.

Люся и Шура по-прежнему работали не покладая рук, за троих. С приходом весны на них была возложена новая обязанность – уход за садом. Получалось так, что ни днём, ни вечером ребята не могли собраться вместе, чтобы посоветоваться, обменяться мнениями, поговорить о своих делах.

Однажды Вова привёз от Павлова письмо, которое требовало от ребят решительных и опасных действий. В тот же вечер с большими трудностями все собрались на голубятне. Павлов сообщал, что Красная Армия разбила фашистов под Москвой и продолжает наступать. Он просил помочь в организации побега, который должен произойти в ближайшее время, так как гитлеровцы готовят массовое убийство коммунистов, выданных провокатором.

Изложенный Павловым план побега заключался в том, чтобы выбрать тёмную и ветреную ночь, тайно проделать проход в проволочном заграждении, опоясывающем лагерь, и выпустить заранее подготовленную группу людей. Сделать это чрезвычайно трудно. У пленных не было никаких инструментов, кроме ножниц, ребята всё-таки их достали. Трудность заключалась и в другом: на ночь в лагере усиливали караул, а в колючую проволоку включали электрический ток.

Обсудив всё это, ребята выработали свой план: в ночь, намеченную для побега, Вова и Жора с пилой пробираются в лес, через который проходит электролиния, питающая лагерь, и подпиливают несколько столбов. Падение столбов должно привести к обрыву провода и на время лишить лагерь света. Пока фашисты ищут обрыв и восстанавливают линию, Павлов и его товарищи делают проход в заграждении и уходят из лагеря… Что будет дальше, ребята не знали, но приняли решение действовать немедленно.

В очередную поездку Вове удалось передать Павлову письмо, а через несколько дней получить ответ. Павлов принял предложение ребят и наметил обязанности каждого.

Всё должно было произойти быстро и слаженно. В тот момент, когда в лагере погаснет свет, после обрыва линии, Павлов и его товарищи разрезают колючую проволоку и поодиночке выходят, направляясь к условленному месту. Вова и Жора, подпилив столбы, сразу же уходят от места обрыва электролинии, так как немцы могут направить солдат по линии – искать обрыв. Костя и Шура встречают пленных и выводят их в поле, к заранее намеченному месту, где беглецы могут переждать до следующей ночи, получить продукты, заготовленные ребятами, и продолжать свой путь на восток. На случай, если гитлеровцы сразу обнаружат побег и поднимут стрельбу или с Костей что-нибудь случится, Шура должна выполнить роль запасного проводника, ожидая пленных в другом, более отдалённом от лагеря месте.

Кроме того, ребята придумали, как обезопасить себя в ту ночь, когда была назначена операция, от возможного появления в голубятне Лунатика или Эльзы Карловны. С этой целью было решено каждый день перед сном закрываться на крючок и не пускать старика, чтобы приучить его к тому, что дверь на голубятне бывает закрыта, когда ребята кончают работу. В ночь побега пленных ребята решили закрыть дверь изнутри с помощью веревки. «Пусть, если Лунатик сунется, подумает, что мы на месте и спим крепким сном», – решили они.

Последняя и не менее важная часть плана заключалась в заготовке продуктов. Ребятам удалось достать несколько килограммов фасоли, немного отрубей и кукурузы, мешочек соли и немного печёного хлеба. Но этого было слишком мало для семнадцати человек, подготовленных Павловым к побегу. Ребята понимали, что пленные не смогут добыть никакой пищи, пока не доберутся до Польши.

Ребята тщательно готовились к большому и опасному предприятию. Приезжая на строительство, Вова уточнял с Павловым подробности плана. Шура и Люся продолжали понемногу добывать продукты. Жора по ночам относил продукты в поле и прятал в скирды соломы, где должны были собраться пленные после побега из лагеря.

Однажды внимание Жоры привлёк шестимесячный поросёнок, который расхаживал по двору важно хрюкая и вскапывая пятачком навозную кучу. У Жоры блеснула мысль: «Вот это был бы запас на дорогу!»

Не посоветовавшись с Вовой, он решил сделать всё сам. Натолок стекла, смешал с отрубями и картофелем и вывалил поросёнку в корыто. Жора рассчитывал так: поросёнок подохнет, и Эльза Карловна велит выбросить его на свалку, как падаль. Тогда ребята распотрошат поросёнка, засолят и спрячут для пленных.

Но дело обернулось совсем по-другому. Поросёнок съел приготовленный Жорой корм и через некоторое время начал оглушительно визжать. В доме, кроме вздремнувшего старика и Макса, чинившего мебель, никого не было. Услышав крик, старик всполошился, выбежал и заставил Жору резать поросенка. Когда Макс опалил поросёнка, Лунатик сам принялся потрошить его.

Жора чувствовал себя как на иголках. Но, к счастью, старик плохо видел и не разобрал, что случилось с поросёнком, но Макс как видно, всё понял. Жора умоляюще смотрел на Макса и думал: выдаст или не выдаст? Макс молча повернулся и вышел из кухни. Жора, опустив голову, плёлся за ним.

– Если бы ты не смог поросёнка зарезать, он бы сам издох, и тогда можно было бы мясом поживиться, – как бы невзначай бросил Макс.

– Хозяин заставил. – Жора покраснел.

– А ты бы отказался. Сказал бы, что боишься резать. – Макс остановился и вдруг похлопал Жору по плечу.

Максу нравился этот смышлёный, смелый мальчик. В этот день, уходя после работы домой, Макс впервые по-настоящему попробовал представить себе ту далёкую страну, где вырастают такие отважные дети. От этой мысли он перешёл к горестному раздумью о себе. В сущности, он так же несчастен, как и они, только он, взрослый, покорно выносит все оскорбления от хозяйки, а они, эти маленькие русские, голодные и избитые, борются за свою жизнь, как умеют… «Вот почему, – заключил Макс, – русские начали по-настоящему громить армию Гитлера».

12. НЕ УСТУПАТЬ НИ В ЧЁМ!

Письма от Фрица Эйзена с Восточного фронта по-прежнему приходили часто, хотя уже не были такими восторженными, как раньше. В Германии знали о разгроме немецкой армии под Москвой, но фашистские пропагандисты в газетах и по радио продолжали утверждать, что гитлеровская армия в летнем наступлении добьёт Россию и поставит её на колени.

Однако не всех немцев убеждали речи Гитлера и Геббельса, статьи в газетах и трескотня по радио. Даже фрау Эйзен, получая письма от мужа, читала их уже без прежнего умиления. А посылки от него поступали всё реже и реже, и это очень огорчало Эльзу Карловну. Если осенью 1941 года Фриц каждое письмо начинал словами «Хайль Гитлер!» и расписывал подвиги своих солдат, то теперь в его письмах появились нотки усталости, даже жалобы на опасности войны. В одном из писем он жаловался на «проклятую суровую Россию», на «дикий злой народ» и даже на вшей, беспокоящих «победоносную» армию фюрера.

Но жизнь в усадьбе не изменилась. Эльза Карловна исправно вела хозяйство, изнуряя ребят непосильной работой, голодом и жестокими побоями, накапливала богатство на торговле продуктами и на даровом труде батраков.

Дочь ее, Гильда, занималась по субботам уроками музыки. После обеда в имение Эйзен приходила пожилая коротконогая пианистка в очках, и девочка садилась за рояль, разучивая несложные музыкальные вещички.

Люся до войны училась музыке. Она иногда прислушивалась, как неуверенно барабанила Гильда гаммы и сбивалась, играя самые простенькие упражнения. «Тупа, как пробка! – говорила Люся ребятам. – Тоже мне, «чистая раса»!..

Гильда всячески старалась блеснуть перед русскими девочками. К ней приходили её друзья из «Гитлерюгенда»[13]13
  Гиглерюгенд – организация гитлеровской молодёжи.


[Закрыть], горланили военные песни, декламировали стихи, важничали и наперебой ухаживали за Гильдой. Это доставляло ей необычайное удовольствие.

Однажды Вова, вернувшись из поездки, увидел в беседке сада Гильду и двух юношей. Рыжеволосый мальчуган, заметив Вову, встал в позу и, задрав голову, как петух перед пением, начал декламировать.

Это рассмешило Вову. Он остановился у калитки сада, с любопытством рассматривая Гильдиных друзей. Те решили, что русский завидует им, смотрит на них, думая, что они действительно «особые люди». Когда рыжий кончил декламировать, Гильда и второй её гость, белобрысый мальчик, нарочито громко зааплодировали чтецу. Всё это было смешно и глупо.

Вова хорошо помнил стихотворение Генриха Гейне «Я хочу подняться в горы». Слушая рыжего, он понял, что тот читал стихи о любви к фюреру. «А знает ли этот рыжий балбес Гейне?» – подумал Вова. И, приняв независимый вид, с жаром прочитал на немецком языке:

 
Я хочу подняться в горы,
Где живут простые люди,
Где привольно веет ветер,
Где дышать свободно будет.
Я хочу подняться в горы,
Где маячат только ели,
Где журчат ключи и птицы
Вьются в облачной купели.
 

Гильда и её кавалеры смолкли от удивления. Они не знали стихов Генриха Гейне, но их поразило умение Вовы хорошо читать по-немецки, а ещё больше – его дерзость.

– Вас ист денн дас?[14]14
  Что это значит? (нем.)


[Закрыть] – выкрикнул рыжий.

– Фон Хайнрих Хайне, ферштейст?[15]15
  Генрих Гейне, понимаешь? (нем.)


[Закрыть] – с достоинством ответил Вова.

– Раус мит дер банде да![16]16
  Вон этого бандита! (нем.)


[Закрыть] – заорал рыжий и бросился к Вове.

– Цурюк![17]17
  Назад! (нем.)


[Закрыть] – грозно предупредил Вова.

– Ва-ас![18]18
  Что-о! (нем.)


[Закрыть] – взвизгнул опешивший рыжий, сжимая кулаки.

Гильда невольно расхохоталась, заметив нерешительность рыжего. Взбешенный белобрысый мальчик кинулся на выручку рыжему, пытаясь ударить дерзкого противника. Но ему никак не удавалось это сделать. Вова умело подставлял то правую, то левую руку, отражая удары, и только повторяя с ненавистью уже по-русски:

– Эх, если бы ты попался мне не здесь, фашистский выкормыш, я бы тебе расквасил рожу!

Гильду просто забавляло, что оба её кавалера не могут справиться с одним.

– Бросьте с ним возиться, ещё убьёте нашего работника, – сказала она.

Вова вышел за ворота и столкнулся с Максом.

– Ты откуда знаешь Гейне? – спросил Макс так просто и мягко, что тот не мог не ответить:

– В школе учил, дома ещё.

– Но в Германии Гейне читать опасно, запрещено, знаешь?

– Как не знать! Да я бы не то ещё прочитал им! – ответил Вова, но тут же подумал, что слишком откровенничать с Максом всё-таки не следует.

– Они – хозяева Германии, – продолжал Макс, – ты будь поосторожнее.

Вова решил, что разговор становится слишком опасным, и ответил:

– Мне идти надо: работы много.

Макс посмотрел ему вслед и в который раз задал себе вопрос: откуда у русских ребят столько жизненной силы, уверенности и стойкости?

Сам Макс, выходец из бедной крестьянской семьи, всю свою жизнь прожил в батраках у помещиков. Много он видел на свете несправедливости и знал две Германии, бедную – для рабочих и крестьян и богатую – для капиталистов и помещиков; властную – для гитлеровцев и бесправную – для честных людей; сытую – для эксплуататоров и голодную – для тружеников. Но свободной Германии он не знал и уже переставал верить, что где-нибудь существуют свободные страны.

Теперь, сталкиваясь с русскими подростками, Макс часто думал о России. Ещё до гитлеровского режима он слышал, что в России не стало помещиков и капиталистов, что там свобода и равенство. Но Макс помнил другую Россию. Ему пришлось быть у русских в плену в 1915 году. Он тоже видел там богатых и бедных и сам, как пленный, работал у помещиков. Приходилось ему встречать и крестьянских ребятишек, разутых, раздетых, чумазых и забитых.

Но те дети совсем не походили на этих, с которыми ему теперь довелось познакомиться. «В чём дело? Что это за новая Россия?» – спрашивал себя Макс. Гитлеровская Германия покорила Европу, сильную, культурную Европу, хорошо вооружённую, и притом так быстро покорила. Даже Францию, великую державу Францию, войска Германии покорили в короткий срок. А вот Россию не могут. Солдаты гибнут, офицеры тоже. Значит, есть что-то такое в этой загадочной стране… Много думал Макс о русских и втайне думал, что, раз русские бьют армию Гитлера, значит там действительно народу есть за что драться.

Эти маленькие русские – какие-то особые люди. Они не похожи на многих других рабов, пригнанных из различных стран. Эти русские постоянно проявляют непокорность, силу и веру во что-то такое, что ему, Максу, еще трудно понять.

Макс многое начал припоминать: и дерзкий поступок с поросёнком и поведение ребят на допросе. Сколько таких примеров, на первый взгляд незначительных, резко отличало русских подростков от других!

День ото дня Макс всё больше и больше сочувствовал русским ребятам, начинал уважать их жизненную стойкость, настоящую, большую дружбу и веру в свои силы. Он видел, что они умеют сопротивляться лучше, чем другие.

Смерть девочки, которая покончила с собой только оттого, что услышала ложные вести о падении Москвы, тоже была одним из тех толчков, которые заставили Макса подумать серьёзно об этих ребятах. И он стал ещё пристальнее наблюдать за ними. Но не для того, чтобы мешать им, нет, а для того, чтобы понять до конца, что это за люди русские, которых Эльза Карловна, да и многие другие называют дикарями.

Вова понимал, что Макс им сочувствует, но всё-таки, опасаясь его, призывал друзей к осторожности. И ребята были настороже с Максом, может быть, даже больше, чем нужно…

После стычки в саду Вова одумался: «За каким чортом я ввязался в болтовню с этими шалопаями и с Максом! Ещё донесут, и снова начнутся дела…» Но, с другой стороны, он чувствовал какое-то удовлетворение.

Ребята радостно переживали победу Вовы: хоть маленьким, хоть опасная, а всё-таки ещё одна победа! Заканчивая свой рассказ, Вова заключил:

– Честное слово, у них сплошной сквозняк в голове. Подумать только, Гейне не знают.

Под впечатлением рассказа Вовы Люся с детским задором думала: «Только бы раз, только бы раз сыграть на пианино и показать этой заносчивой девчонке, какая она бездарь».

Вскоре Люсе пришлось убирать комнату, где стояло пианино. Она вошла в тот момент, когда Гильда сидела на высоком стуле и, тыча пальцами в клавиши, что-то напевала себе под нос. Старик спал, учительница сидела в саду с каким-то вязаньем в руках, а Эльза Карловна была в городе.

Люся подошла к пианино и робко взяла аккорд. «Не разучилась ли играть!..» Потом быстро пробежала по клавиатуре и тут же вспыхнула, руки её задрожали, и она отдёрнула их, точно обожглась. Но Гильда вдруг молча встала и, с любопытством глядя на Люсю, указала ей на стул, видимо, интересуясь, что же она может сыграть.

Соблазн был непреодолим. Больше года Люся не имела возможности прикоснуться к любимому инструменту, а тут вот оно, чудесное пианино… И она не выдержала, присела, на мгновение задумалась и ударила по клавишам. Она заиграла свою любимую песню:

 
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек…
 

Так радостно и так горько было слышать здесь, в фашистском гнезде, эту хорошую, свободную песню, что у Люси слезы хлынули из глаз. Она беспомощно опустила голову на руки. Гильда, поражённая красотой звуков и игрой Люси, стояла рядом, разинув рот от удивления и зависти. Но это продолжилось недолго. Люся не могла видеть, что совсем рядом, опершись на косяк двери, не замеченная никем, уже несколько минут стояла Эльза Карловна. Она всё видела и слышала. Чувство обиды за свою дочь, зависть и отчаянная злоба против этой русской дикарки, дерзнувшей показать себя, распирали грудь Эльзы Карловны.

В этот день, придравшись к тому, что стаканы плохо вытерты, она жестоко избила Люсю.