355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Семен Самсонов » Повести и рассказы » Текст книги (страница 16)
Повести и рассказы
  • Текст добавлен: 30 апреля 2017, 11:41

Текст книги "Повести и рассказы"


Автор книги: Семен Самсонов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)

14. ЗДРАВСТВУЙ, РОДИНА!

Наступил 1946 год. Приближалась годовщина победы над фашистской Германией. Жора ехал на родину вместе с демобилизованными бойцами Советской Армии, прошедшими славный боевой путь от Москвы до Берлина. Его направили учиться в танковое училище.

Майор Павлов, провожая Жору, сказал:

– Смотри, с честью оправдай наше доверие! Не посрами звание танкиста.

– Есть! – по-военному ответил Жора.

– А Вову и Люсю я непременно разыщу. О них не забыли…

Павлов и Жора расцеловались.

Жора стоял у открытого окна вагона, радостный и взволнованный. Невысокого роста, коренастый и крепкий, в новеньком военном костюме, он выглядел настоящим воином-победителем.

Поезд тронулся к границе милой, дорогой Отчизны. Мелькали станционные здания, проносились мимо пригородные поля и перелески, а Жора всё стоял у открытого окна и мечтал. Скоро он вернётся на родину, встретится с друзьями и снова сядет за учебную парту. Он будет танкистом.

* * *

По баракам лагеря разнеслась долгожданная весть: приехал советский офицер! Его прибытие оказалось неожиданным для администрации лагеря, давно получившей инструкцию тщательно скрывать местопребывание советских детей.

Штейнер и американцы забегали, засуетились.

Всех русских юношей и девушек выстроили на лагерной площадке и объявили, что с ними будет говорить офицер из Советской зоны оккупации Германии.

Наступила напряжённая тишина. Все взгляды были устремлены туда, откуда должно было, наконец, прийти спасение. Минуты казались вечностью.

«Чего же это его нет так долго?» – думал Вова, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Он перебирал в памяти самые заветные слова, которые он сейчас скажет, пусть незнакомому, но уже близкому человеку – советскому офицеру. Вова ещё не знал, как он выразит всё, что накипело на сердце за годы фашистской неволи и за эти последние тревожные месяцы, когда за ними снова вдруг захлопнулась дверь ловушки, на этот раз американской.

К площадке приближалась группа военных. Впереди уверенным, размашистым шагом шёл подтянутый советский офицер. Казалось, что он спешил раньше других пройти оставшиеся сто-двести шагов и внимательно искал кого-то в толпе подростков.

Вова вздрогнул. Что-то очень уж знакомое было в этой коренастой фигуре. «Неужели Павлов?» – подумал он, но отогнал эту мысль. Ему сразу представился Павлов, худой, бледный, заросший бородой, с котомкой за плечами. Так уходил от них Павлов, опираясь на палку, прихрамывая. Как давно это было!..

– Здравствуйте, товарищи! – услышал Вова знакомый голос.

Да, это был Павлов. Тёплый, ласковый взгляд его остановился на Вове. Вова весь просиял. Он хотел броситься к Павлову, но тот остановил его мягким движением руки.

– Ну, кто хочет говорить? – спросил Павлов, медленно идя вдоль шеренги выстроенных ребят.

Тогда Вова, волнуясь, сделал шаг вперёд и громко с дрожью в голосе произнёс:

– Разрешите? Целый год мы томимся у наших «друзей». Всё осталось так, как при фашистах. Даже комендант лагеря старый. Нас агитировали не ехать в Советский Союз…

– А вы что ответили? – спросил Павлов.

– А мы ответили вот ему, – Вова указал на американского офицера, – мы ответили ему: «Вы лжёте, клевещете на Советский Союз! Мы хотим на родину, только на родину!..»

Американец недовольно поморщился. Он понимал русский язык, и речь Вовы была для него неприятна.

– Давно вас одели так? – поинтересовался Павлов.

– Нет, недавно. Перед тем как предложили ехать в «лучшую страну мира», нам и выдали эти костюмы, – ответил Вова.

– Что же это за «лучшая страна»? – как бы не понимая, спросил Павлов, поглядывая на собравшихся американцев.

– Америка. Они так называют свою страну, – Вова кивнул в сторону американцев.

Стихийно возник митинг. Ребята говорили горячо, возбуждённо, радостно. Все знали, что теперь уже наверное их мучениям пришёл конец.

Вова снова выступил:

– Мы с радостью покидаем Германию, где так много наших товарищей погибло от голода, побоев, болезней и пыток. И мы никогда не забудем этого! – Вова посмотрел на Павлова, одобрительно кивнувшего ему, и продолжал: – Мы не обрадовались американским костюмам, их соевой похлёбке и кофе с сахаром. Мы не поверили их сказкам о «лучшей стране мира» и клевете на нашу Родину. Мы много дней и ночей мечтали и рвались домой, в нашу страну…

Вова замолчал. Его слова взволновали всех до слёз. Вова закрыл глаза рукой и виновато закончил:

– Не могу больше говорить…

– Ничего, ничего… успокойся… А я-то думал, ты самый крепкий, – шутил Павлов, подбадривая Вову, а у самого дрожал голос от волнения.

– Он и есть у нас самый сильный, – проговорила Люся и покраснела.

Она тоже узнала Павлова, но он до сих пор не замечал её. Люся подошла к Вове, растерянная и счастливая. Наконец-то пришёл за ними такой хороший, настоящий советский человек, каких они так давно уже не видели.

Вова вытянулся по-военному и сказал:

– Друг мой Андрей и ещё несколько наших активистов недавно вывезены из этого лагеря. Как бы, товарищ Павлов, найти их?

– Найдём, обязательно найдём и поможем вернуться на Родину, – успокоил его Павлов.

Сборы были недолгими. У ребят не было ни чемоданов, ни узлов. Все они, одинаково одетые, исхудавшие и радостные, ждали лишь команды. Каждому хотелось скорее покинуть лагерь.

Павлов с американским офицером оформляли документы. На лагерном дворе было шумно. Это волновались и кричали подростки из Чехословакии, Польши, Болгарии и других стран, с завистью провожая своих советских товарищей.

– Ну, дайте-ка я ещё на вас погляжу. И узнать нельзя, как выросли! – говорил Павлов, усаживая Вову и Люсю в свою машину.

Старший сержант, сидевший за рулём, обернулся:

– Наверно, те самые, товарищ майор?

– Вот видите, он вас знает, а вы его нет. Знакомьтесь. Он вашего дружка Жору нашёл. Это товарищ Зорин, мой боевой друг. Вместе до Берлина дошли и вместе здесь пока остались. – Павлов вздохнул.

Вова и Люся радостно пожали крепкую руку Зорина.

Машина плавно понеслась по шоссе. «Жорка жив, жив!» – думал Вова. Он не мог ещё прийти в себя от всех этих чудесных перемен.

– Ну, как вы здесь очутились? Будто действительно за нами приехали? – говорила Люся. – Так в жизни не бывает, так только в сказках рассказывается.

– Почему же? Обещал – и приехал. Вот пусть Зорин скажет, я всегда слово держу, – пошутил Павлов. А потом рассказал, каких трудов стоило обнаружить их лагерь.

Вова и Люся, как заворожённые, глядели на дорогу. Они словно впервые видели зелёные луга, маленькие домики с черепичными крышами, просторное голубое небо. Павлов искоса поглядывал на них повлажневшими глазами. Он вспомнил, как в день Победы во время праздничного ужина полковник подошёл к нему и спросил:

– Что дальше делать собираетесь?

Павлов тогда изъявил желание работать в комиссии по репатриации. Полковник кивнул:

– Понятно! Всё ребятишек тех забыть не можете? Добре!

И вот они рядом, выжили! Теперь у них впереди большая, счастливая жизнь.

* * *

Поезд шёл быстро. Смех, говор и песни сливались с шумом колёс.

В вагон к Вове пришла Люся. Высунувшись в окно, они глядели на мелькавшие телеграфные столбы, быстро бегущие непрерывной лентой зелёные поля, на тёмные, немного мрачноватые сосны.

– Весна! Пятая весна, – почти шопотом проговорил Вова, – с тех пор, как мы не были на родине.

– Но мне почему-то кажется, – подхватила Люся, – что это первая и самая красивая весна в моей жизни.

– Знаешь, Люся, что я думаю? Вот приедем домой и в честь нашего возвращения посадим где-нибудь на хорошем месте молодые деревья. Будем за ними ухаживать, беречь. И вырастут они высокими, стройными…

– Домой! Подумать только – домой! – повторила Люся.

Глухо постукивали колёса, вздрагивал уютный пассажирский вагон, шумно дышал на подъёмах паровоз.

Кто-то затянул песню «Дороги». Ребята впервые услышали её во время посадки и выпросили у советских воинов листовку с текстом задушевной песни. Других новых песен они ещё пока не знали и потому второй день пели эту.

Хор звонких юношеских голосов подхватил:

 
Эх, дороги…
          Пыль да туман,
                    Холода, тревоги
                               Да степной бурьян.
 

Вова вслушивался в слова песни о дружке, который лежит неживой в бурьяне, о том, как у «крыльца родного мать сыночка ждёт», о том, что «нам дороги эти позабыть нельзя».

– Да, нам дороги эти позабыть нельзя, – сказал он.

– Будто про нас эта песня сложена, – отозвалась Люся.

– Да, про нас. Мы тоже оставили дружков в бурьяне, в чужой, холодной земле, и многих из нас ждут матери и отцы, только не все дождутся.

На глазах Люси задрожали слёзы, и она отвернулась.

Вова прижался к её плечу.

– Нам теперь о другом надо думать. Вот приедем домой и начнём учиться, работать. Широкие перед нами дороги…

Давно уже все спали крепким сном, только Вове не спалось. Ему всё ещё не верилось, что через несколько часов он выйдет из вагона и ступит на родную землю, встретится с мамой, с родными и близкими.

Он подошёл к окну и осторожно, чтобы не разбудить товарищей, опустил раму. Свежая струя ночного воздуха хлынула ему в лицо. Вова высунул голову в окно и посмотрел вперёд. Паровоз, разрывая мрак ночи, мчался на восток. А там, впереди, на темно-голубом небе, ширилась розовая полоска зари, предвещая восход солнца.

Вову охватили невыразимая радость и гордость за великую Родину, не оставившую своих детей в беде, вернувшую им юность, свободу и счастье.

ЭПИЛОГ

Прошло три года.

За время учёбы Жора не раз думал о том, что надо разыскать Вову, Андрея, Люсю, но всё как-то складывалось неудачно. Он был очень занят учёбой, которая ему давалась нелегко, и не имел времени заняться по-настоящему розысками друзей. Но ни на минуту не терял он надежды на встречу с ними.

Наступил долгожданный отпуск. Май был хмурым: вдалеке дымились горы, временами шёл весенний дождь, а дни, как нарочно, были длинные и скучные, и хотя давно буйно зазеленели леса и поля, по утрам весело щебетали птицы, звавшие в лес, в поле, но Жора отсиживался целыми днями в читальном зале училища за книгами, газетами или сражался с товарищами в шахматы. Не очень весело проходил отпуск, но поехать ему было некуда.

Как-то утром, после завтрака, он пошёл в читальный зал посмотреть свежие газеты. В «Красной звезде», в корреспонденции из Лондона, сообщалось, что в столице Великобритании состоялась конференция Общества англо-советской дружбы. Кроме других решений, участники конференции приняли резолюцию, выражающую беспокойство по поводу отказа английских властей вернуть родителям сотни советских детей, похищенных нацистами и содержащихся в лагерях для «перемещённых лиц».

Это короткое сообщение как-то по-особенному встревожило Жору. А что, если Вова, Андрей, Люся и сотни других его товарищей не возвратились на родину? Нет, он так не думал, он был уверен, что они давно, как и он, учатся, растут, работают, строят коммунизм. И если он упрекал себя, то только за то, что не проявил настойчивости и упорства в их розысках.

Уткнувшись в газету, Жора уже не читал её, а держал в руках и думал-думал, перебирая в памяти имена и фамилии мальчиков и девочек, близких друзей и товарищей по лагерю. И вдруг он вспомнил, что в одной из газет, совсем недавно, он встречал знакомую фамилию.

Давно кончился обед, но Жора забыл о нём. Он с трепетным волнением искал газету, в которой, как ему казалось теперь, была упомянута эта фамилия. Жора перебрал десятка три различных газет, читая заголовки, пока, наконец, не нашёл нужный номер.

В небольшой корреспонденции сообщалось.

Недалеко от Сталинграда, на небольшом расстоянии друг от друга строятся пять шлюзов Волго-Донского судоходного канала. Грунтовая вода внезапно хлынула в котлован одного шлюза, и строителям пришлось проявить немало упорства, умения и труда для откачки её. Экскаваторщик-комсомолец Горлов одним из первых вынул из верхней части шлюза последние кубометры грунта и обеспечил широкий фронт работы для укладчиков бетона. На собрании молодых строителей-комсомольцев ему была вручена Почётная грамота ЦК ВЛКСМ за одержанную победу в соревновании экскаваторщиков на стройке Волго-Донского судоходного канала.

Дважды Жора перечитал газетное сообщение. «Неужели это Вовка, тот самый Вовка, с которым мы были вместе там, в Германии?» – подумал он и решил немедленно послать телеграмму. Тут же он написал:

«Сталинград, строительство Волго-Донского канала, экскаваторщику комсомольцу Горлову. Сердечно поздравляю трудовым успехом великой стройке. Ты ли это или другой Горлов? Волнуюсь, телеграфируй.

Твой друг Жора».

До поздней ночи Жора не мог уснуть. Мысленно он спорил сам с собою, то убеждал себя, что это тот самый Вова, то, напротив, думал, что таких фамилий много и вообще смешно посылать телеграмму без точного адреса, «на деревню дедушке», и снова приходил к мысли: «А вдруг это всё-таки он? Пусть там тысячи комсомольцев, десятки участков, но моя телеграмма попадёт какому-то Горлову. Только бы он ответил», – думал Жора.

Спал он плохо. Сосед по койке проснулся от крика. Это кричал сонный Жора. Ему снилось, будто он снова в лагере смерти стоит перед Штейнером, который вот-вот изобьёт его. Страх охватил Жору, и он решился на последнее: с криком бросился на коменданта, чтобы задушить его…

– Что с тобой? – громко спросил сосед.

– Кажется, ничего, – виновато ответил проснувшийся Жора.

До утра он пролежал, не сомкнув глаз, думая обо всём, что пережил за годы, проведённые в Германии.

Телеграмму Жора получил удивительную, для посторонних странную, но для него дорогую и беспредельно радостную. Горлов телеграфировал:

«Приезжай нам стройку, мой дорогой чертёнок Жора.

Вова».
* * *

На строительную площадку Волго-Донского канала Жора приехал утром, а в полдень уже разыскал друга.

Вова, как и Жора, вырос, изменился, возмужал; но друзья называли друг друга по-прежнему уменьшительно. Жора коренастый, широкий в плечах, среднего роста с военной выправкой, а Вова, напротив, сильно вытянулся, стал энергичнее, сильнее. Если бы Жора встретил его где-нибудь случайно, наверное, они бы не узнали друг друга. Так сильно изменились они, вернувшись на родину.

– Всё-таки ты стал танкистом! – глядя на друга, произнёс восхищённо Вова.

– Буду танкистом, ещё всё впереди, – ответил Жора, – А ты?..

– Я? – как бы не понял и переспросил Вова. – Работаю, учусь. Знаешь, Жора, я твёрдо решил дружить с машиной… Учусь в вечернем машиностроительном техникуме. Но если бы ты знал, каким я был, когда приехал сюда!.. Трудно было. Чернорабочему тут делать нечего, всё выполняет машина, а ею надо уметь управлять. Вот я и ходил: один вечер в вечернюю школу, другой – на курсы экскаваторщиков. И вот, наконец, стал экскаваторщиком, строю канал. Ох, и захватил он меня!

Они собирались поехать в Сталинград, но автобус где-то задержался. Беседа затянулась.

Поднимаясь из котлована, где полным ходом шли бетонные работы, друзья остановились. В широкой, безбрежной степи, где небо соединяется с землёй, «задымило». Это шла буря, несущая песчаную пыль.

– Пыль у нас особенная. Она состоит из мельчайших песчинок. Их ветром гонит откуда-то из среднеазиатских пустынь, – сказал Вова, обращая внимание друга на задымившуюся степь. – Вот эта пыль и врывается к нам, в Центрально-Чернозёмную область, на Украину. В старину здесь говорили, как вот увидят такую пыльную бурю: «Пришёл крестьянину конец, урожая не будет».

Вова говорил с увлечением, вдохновенно. Жора молчал и внимательно слушал. Он многое знал из газет о плане преобразования природы, но то, что рассказывал Вова, было очень интересным. «Он по-настоящему вырос, – думал Жора о друге. – А руками он «дирижирует» всё так же, как и раньше».

– И вот большевики, – продолжал Вова, – по намеченному плану преобразуют природу. Наш канал Волго-Дон строится не только для соединения двух великих рек, чтобы по ним ходили большие корабли, но и для того, чтобы сделать прилегающие к каналу степи плодородными, цветущими. Вот о чём мечтали люди века, и чего мы добьёмся, шагая в коммунизм.

– Знаешь, Вова, – перебил его Жора. – Смотрю сейчас на тебя, и мне вспоминается, как ещё в Германии мы поклялись, что будем бороться за коммунизм. Я завидую тебе, что ты непосредственно строишь его, выполняешь нашу клятву.

– А ты, Жора, будешь оберегать мир, мой труд, труд моих товарищей. Верно я говорю?

– Правильно, Вова!

– А знаешь что, Жора, давай поклянёмся вот здесь, на этом канале, что мы одинаково будем бороться за мир, за победу коммунизма. Ты там – на границе нашей Родины, а я здесь – на великой стройке. Чтобы не повторилось то, что мы пережили, нам нужны и танкисты, и экскаваторщики.

Друзья крепким рукопожатием скрепили свою клятву.

По дороге в город в автобусе они вспоминали о прошлом, о товарищах.

– Костя агрономом стал. Я от него получил письмо, – рассказывал Вова.

– А где Андрей и Люся? – спросил Жора.

– Андрей заканчивает десятый класс.

– А Люся? – спросил Жора.

– Она молодец!.. Осенью в железнодорожный институт поступает. Упорная: дала слово – сдержит.

Сказав о Люсе, Вова немного смутился. Ему, действительно, было неловко. Вот уже месяц, как он не писал ей ни строчки.

– Давай напишем Люсе письмо, – сказал Жора, будто угадав мысли друга.

– Не только ей, – обрадовался Вова. – Напишем всем друзьям: товарищу Павлову, Зорину, Люсе, Андрею, Косте. Расскажем о нашей встрече, о планах, о клятве. Пусть и они дадут своё крепкое слово защищать мир и быть активными строителями коммунизма.

– Вот это идея! Обязательно напишем, – восторженно согласился Жора.

Друзья ехали по Сталинграду. Всюду виднелись корпуса новых прекрасных зданий – плоды созидательного труда советских людей. Вова и Жора смотрели на город, поднимающийся из руин, и чувствовали, что и они вносят свою долю в огромный радостный труд на благо своей любимой Родины.

ТАНК «ПИОНЕР»
Повесть

Дружбе советских и чехословацких пионеров и школьников посвящается эта повесть


Художник В. Челинцова.

Часть первая
МАЛЬЧИК ИЗ ГРАДЧАН

Ян Шпачек сидел у книжного шкафа и перебирал запылившиеся старые бумаги, привезённые из Советского Союза. Здесь были пожелтевшие листки из тетради по русскому языку, альбом рисунков, разрозненные листы русской книги и небольшая стопка писем, перевязанная шёлковым шнуром. Это всё, что Ян сохранил украдкой от отца.

Утром, уходя из дому, отец сказал:

– Янек, я вернусь к обеду. Ты сегодня никуда не ходи, сиди дома.

– Почему, папа? – удивился Ян.

– Так надо, сынок.

– А мне так хотелось сбегать к Зденеку!

– Этого тем более нельзя, сынок. К Зденеку итти далеко, а в городе тревожно, танки на улицах… – Он так посмотрел Яну в глаза, что без лишних слов стало понятно: надо сидеть дома. Отец ушёл.

Ян долго стоял у окна и смотрел на улицу. Сегодня улица была полупустой. Редкие прохожие шли торопливо, хмуро глядя под ноги. Перед подъездом соседнего дома остановилась машина, из неё вывалилась группа гестаповцев и ринулась в двери. Настороженность отца, необычный вид улицы внушили чувство тревоги и Янеку. Он осторожно достал из книжного шкафа маленькую папку, перевязанную шпагатом, и начал её разбирать. Чем больше он рассматривал листки тетради и чем больше перелистывал альбом с рисунками и разглядывал марки на конвертах, тем ярче вспоминались Советский Союз, Артек, русские друзья.

Осенью 1940 года Ян и его отец вернулись из Советского Союза, где прожили почти два года. По возвращении они сначала жили в городе Кладно. Отец поступил на работу в больницу. Ян начал учиться в школе. Потом почему-то вдруг переехали в Прагу – столицу Чехословакии – и поселились в Градчанах[32]32
  Градчаны – район Праги.


[Закрыть]
в маленьком особнячке. Ян продолжал учиться в школе, а его отец Иосиф Шпачек, открыл частный зубоврачебный кабинет и работал дома. Всё шло хорошо, только одно глубоко огорчало Яна: ему категорически запрещалось кому бы то ни было говорить о том, что он жил в Советском Союзе… Ещё в Кладно он привык к этой мысли, но как только они приехали в Прагу, отец снова часто напоминал ему, что теперь тяжёлое время и что неосторожность может повредить не только Яну, но и отцу, его товарищам и знакомым. А однажды отец вернулся из города тревожный, усталый, пригласил к себе Яна и вдруг спросил:

– Янек, где твои тетради?

– Какие, папа?

– Те, что ты привёз из Советского Союза.

– В книжном шкафу.

– Собери их, сынок, все до единой – собери, и утром надо их сжечь.

– Это почему, папа?

– Так надо…

Долго тогда Ян и отец говорили. Впервые Ян узнал, почему опасно говорить о том, что они жили в Советском Союзе, и почему нужно Яну уничтожить свои бумаги.

В тот памятный вечер, перебирая свой «архив», Ян с горечью думал: «Зачем выбрасывать альбом: в нём так много хорошего!» Вот Кремль, нарисованный Яном, хотя и плохо, но с натуры. И зубчатые красные стены, и большие башни с рубиновыми звёздами, и мавзолей Ленина, в котором они были с отцом… На другой странице открытка – портрет Сталина. Открытку подарил Яну его друг по Артеку – Серёжа Серов с далёкого Урала. Жаль сжигать подарок настоящего друга, которого Ян никогда не забудет.

Ян решил, что альбом с портретом запрячет куда-нибудь подальше. Он знает, куда запрятать!

Ян многое бы сохранил, но, что поделаешь, отец велит, – значит, так надо. И всё-таки Ян кое-что припрятал, и отец не знал об этом. И вот сегодня Ян вернулся к своей маленькой «тайной» папке, складывая «лишнее» в печку.

Когда очередь дошла до писем, Ян начал отдирать марки с конвертов, потом незаметно увлёкся перечитыванием писем. Серёжа Серов писал об Урале, приглашал Яна в гости и обещал сводить его на охоту в горы. Это письмо Янек получил в Москве перед отъездом в Чехословакию, и тогда отец сказал: «Ничего, сынок, вырастешь, побываешь и на Урале. Надеюсь, к тому времени это будет вполне возможно».

А вот фотокарточка, на которой Ян и Серёжа стоят у скалы на берегу моря. Они стоят в обнимку, весёлые и улыбающиеся. Это было в тот самый день, когда Яна приняли в пионеры и он впервые надел красный галстук. В тот день они с Серёжей купались в море, потом загорали на пляже, катались на лодке, читали книгу «Школа» Гайдара. Потом играли, пели песни… Тогда Серёжа подарил ему цветную открытку с портретом товарища Сталина и красиво написал по-русски:

«На память дорогому другу Янеку Шпачеку от Серёжи Серова. Артек, 1940 год».

Вот сейчас так явственно встал перед глазами Артек. Голубые вершины недалёких гор, тихое, огромное море, с тёплой и светлой водой, парки с кипарисами, тенистые кривые тропинки и широкие аллеи, зелёные, веселящие глаз виноградники, ребята-друзья. Да, друзья… И один особенный, самый большой друг, Серёжа Серов… Прошло уже немало времени, но Ян помнил всё, всё до мелочей… Он и Серёжа в один из незабываемых крымских дней поклялись в вечной дружбе…

Случилось это так. Как-то после обеда Ян и Серёжа решили в час сна убежать на море, взять лодку, которую они утром видели недалеко от их пляжа, и покататься. Договорились вылезти через окно, когда будут все спать. Окно их комнаты выходило в сад, садом можно было незаметно пройти к морю, а там – бегом к лодке… Первым, как условились, вылез в окно Янек и скрылся в саду. Только Серёжа встал с кровати, как вдруг в комнату вошёл старший пионервожатый. Он спросил:

– Ты почему, Серов, не спишь?

– Голова болит, – пожаловался тот.

Старший пионервожатый положил руку на голову Серёжи, внимательно посмотрел ему в глаза и сказал:

– Давай-ка, Серов, иди к врачу.

За одной ошибкой следует другая. Как думал Серёжа потом, ему не следовало говорить неправду, что у него болит голова, а он ещё сказал, что не знает, где помещается доктор. Старшему пионервожатому было по пути, и он проводил Серёжу.

Пока Серёжа ходил к врачу, пока ему мерили температуру, Янек Шпачек, уставший ждать товарища, решил покататься на лодке один. Тут-то и приключилась беда. Собственно, беды бы никакой не было, если бы Янек умел хорошо плавать. Он оттолкнулся от берега, и лодку понесло волной. Янек гребёт к берегу, а лодка всё удаляется в море. И только тут он заметил, что в лодку тоненькой струйкой вливается вода. Мальчик испугался и давай вычерпывать воду руками. Но как он ни старался, а воды набиралось всё больше, и лодку всё дальше относило от берега. Перепуганного Шпачека спасли подоспевшие рыбак и Серёжа. Они подплыли к нему в тот момент, когда лодка уже перевернулась и Ян неуклюже барахтался в воде. Серёжа и Ян поблагодарили рыбака и скрылись в сторону лагеря, не назвав себя. Но рыбак, конечно, догадался, что они из Артека. Товарищи решили, что он пойдёт в лагерь и расскажет о случившемся. Это, собственно, и заставило друзей принять необычную клятву. Первым заговорил Ян, как только они присели в тени деревьев за большим камнем.

– Серёжа, меня теперь домой отправят?

– Не знаю, но если тебя отправят, так и меня турнут…

– Что значит «турнут»? – спросил Янек, не понимая этого слова.

– Это, Янек, всё равно, что прогонят.

– Значит турнут и меня и тебя?

– Я тебя не выдам и не скажу, что ты был в море.

– Не скажешь, а если спросят? – проговорил Ян, с надеждой заглядывая в глаза Серёжи.

– Пусть как угодно спрашивают, а друга я не выдам. Вот тебе моя верная клятва.

Серёжа Серов вынул из кармана перочинный нож, слегка ковырнул кончиком кисть правой руки, и когда показалась капля крови, добавил:

– Клянусь своей кровью!

Янек посмотрел на него с уважением, даже с завистью. Серёжа вдруг показался ему героем, отважным и верным другом.

Янек попросил нож у Серёжи, ковырнул себе руку кончиком лезвия, и как только показалась кровь, сказал:

– Я, Серёжа, тоже клянусь!

Помнит Ян и сейчас, как они сидели у камня, пока звуки горна не известили сбор на купанье. Ян и Серёжа бросились бежать, чтобы во-время успеть к пляжу, а там незаметно примкнуть к ребятам. В этот день вечером и подарил Серёжа Серов памятную открытку…

Всё, буквально, всё воскресло в памяти Яна. И вот теперь всё, что было так дорого, всё, что вызывало самые волнующие воспоминания, надо сжигать.

В печке уже догорели листы книги, альбом и некоторые письма. Ян сидел на низеньком стульчике и пристально смотрел и смотрел на фотографию с Серёжей и особенно на портрет Сталина, такого близкого, знакомого и любимого. Ян не видел Сталина, но он был в Москве, на Красной площади…

Кто знает, сколько бы мальчик просидел так, перебирая в памяти дни, прожитые в Москве и в Артеке, но в передней раздался звонок. Ян вскочил. Немного растерявшись, он подошёл к столу, что стоял посреди комнаты, быстро положил оставшиеся бумаги под скатерть и побежал открывать дверь.

На пороге стоял незнакомый человек в форме гестапо. Он спросил на ломаном чешском языке:

– Пан доктор дома?

– Его нет, – испуганно ответил Ян и подумал: «А вдруг гестаповец пришёл с обыском?»

– Когда он будет?

– Он ушёл по делу и вернётся к обеду…

Хотя Яну часто доводилось видеть немецких офицеров, которые приходили к отцу вставлять или лечить зубы, но никогда он так не боялся их, как сегодня. Хорошо, что гестаповец в ту же минуту ушёл.

Ещё до прихода отца Ян сложил в большой конверт несколько писем Серёжи, портрет Сталина и спрятал на чердаке так, чтобы не могла попасть сырость. Не спрятал только фотографию и торжественное пионерское обещание, переписанное Яном на русском и чешском языках. Это Ян обязательно хотел показать отцу, как только он придёт домой.

Когда отец вернулся и они сели обедать, Ян протянул ему свою фотографию. Отец очень удивился и сказал:

– Вот бы не подумал, что у тебя это уцелело… Да, просто завидно смотреть… – Отец так произнёс эти слова, что Ян не понял: не то хорошо, что он сохранил фотографию, не то плохо.

– Это из моих бумаг…

– А разве ты их не сжёг?

– Сжёг, но не всё… Вот фотографию оставил…

– Эх, Янек, Янек! – укоризненно произнёс отец. – Тебе бы уж кое-что надо понимать.

Отец протянул Яну вырезку из газеты и указал пальцем на заметку, в которой сообщалось, что 27 мая 1942 года в Праге был убит Гейдрих.

– А он кто? – спросил Ян.

– Гейдрих – наместник Гиммлера в Чехословакии, гестаповец.

– Так туда ему и дорога, – воскликнул мальчик.

– А ты почитай вот это. Читай вслух.

Отец подал газету, в которой жирным шрифтом был напечатан приказ Гитлера. Ян начал медленно читать:

«Чтобы преподать устрашающий пример, признать поголовно всех жителей Лидице ответственными за вину чешского народа – за покушение на Гейдриха. Всех жителей деревни – мужчин старше 14 лет казнить; женщин заключить в концлагерь пожизненно; детей направить в воспитательные учреждения с особым режимом. Дома в деревне сровнять с землёй и самое название «Лидице» изъять из всех списков».

Всё время, пока Ян читал газету, отец пристально наблюдал за ним. Мальчик читал внимательно, с заметным волнением. Постепенно лицо его краснело, большие глаза стали ещё больше, и даже детский гладкий лоб сморщился, когда Ян дочитал приказ Гитлера и опустил руки с газетой на стол. Отец подумал: «Да, и детям должно быть ясно, кто их враг» и сказал, указывая на газету:

– Вот, сынок, почему твоя фотография, на которой ты с красным галстуком, представляет опасность не только для тебя… Я, конечно, понимаю, что она дорога тебе, но ты, надеюсь, понял, как нам, чехам, сейчас тяжело.

– Я понял, папа…

– Ты ещё что-нибудь сохранил, Янек?

Вместо ответа сын протянул отцу листок с торжественным обещанием пионера и твёрдо сказал:

– Фотографию и это я не сожгу, папа, никогда не сожгу, но спрячу так, что никто не найдёт!

Он произнёс эти слова с большим чувством, и на глазах у него заблестели слёзы. Отец прочёл вслух:

«Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю, что буду твёрдо стоять за дело Ленина – Сталина, за победу коммунизма. Обещаю жить и учиться так, чтобы стать достойным гражданином своей Социалистической Родины».

Иосиф Шпачек медленно встал, подошёл к сыну, нагнулся и крепко поцеловал его в лоб. Отец и гордился Яном, и боялся за его судьбу. Он хорошо понимал, что годы, прожитые в Советском Союзе, не прошли даром для мальчика. В своём сыне Иосиф Шпачек вдруг увидел нового человека, за которого борется Иосиф Шпачек и его партия. В то же время отец понимал, как трудно Яну в столь тяжёлое время жить в новых условиях.

– Это очень, очень хорошо, сынок. Будет и у нас социалистическая родина. Но только одно тебе скажу: жизнь – самая мудрая и самая суровая школа. Бороться за идеи, о которых говорится в пионерской клятве, в наших условиях надо очень осторожно, обдуманно, иначе просто сложишь голову и ничего не успеешь сделать. Наша родина оккупирована врагами, фашистами… Будь умным, будь настороже каждую минуту. А пионерское обещание надо знать наизусть. Выучи, а листок и фотографию уничтожь. Понял, сынок?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache