355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Саймон Скэрроу » Кровь Рима (ЛП) » Текст книги (страница 9)
Кровь Рима (ЛП)
  • Текст добавлен: 28 декабря 2021, 14:30

Текст книги "Кровь Рима (ЛП)"


Автор книги: Саймон Скэрроу



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Прошло два дня с тех пор, как они взяли форт, охранявший переправу, и тревожное настроение поселилось в колонне, когда они вступили на территорию Армении. Преторианцы и ауксилларии держались отдельно от иберов. До расправы над пленными между союзниками были достаточно дружеские отношения, они обменивались пайками и безделушками, с юмором пытались выучить языки друг друга. Теперь они маршировали порознь, ели порознь, а по ночам в лагере не пытались смешаться.

Радамист не казался обеспокоенным напряжением, когда Катон каждый вечер обсуждал с ним продвижение на следующий день. Каждый вечер иберийский царевич проводил в своем удобном шатре, пил и пировал в кругу знати. Когда выпивка заканчивалась, Радамист удалялся в свой спальный шатер вместе с одной из женщин из его свиты. «Нет так,– размышлял Катон, – поступал бы он сам, будучи царем, вернувшимся, чтобы занять свой трон. Гораздо лучше было бы завоевать сердца людей, а не вести себя как обычный бандит, грабя их скудные запасы еды и вина и издеваясь над их женами и дочерьми».

– Спровоцировать его?– повторил Макрон. – Я ничего такого не делал. Этот ублюдок набросился на моих людей и разоружил их, а потом начал отрубать головы пленным. Пленникам, добавлю, за которых можно было бы выручить неплохую цену на невольничьих рынках. Я бы сказал, что он сделал больше для того, чтобы спровоцировать меня.

– И ты поступил правильно, сохраняя холодную голову.

– Я должен был положить этому конец, – продолжал Макрон кислым тоном.

Катон оперся на луку седла, наполовину повернувшись к своему другу.

– И что бы тогда произошло? Что бы ты мог сделать по-другому, что не закончилось бы дракой между тобой и его людьми?

– Мы бы справились с ними.

– Возможно. Но какой ценой? Ты бы потерял большую часть своей центурии, а Рим потерял бы шанс посадить нашего человека на армянский трон. Нам пришлось бы оставить Армению парфянам. Положи все это на весы против небольшой потери лица, и я думаю, ты можешь догадаться, как император и его советники могли бы посмотреть на вещи. Даже если бы ты выжил в бою в форте, я сомневаюсь, что Нерон позволил бы тебе прожить еще один день, узнав о случившемся.

Макрон задумался и почесал голову. – Наверное, ты прав.

– Кроме того, – сказал Катон, – я бы потерял хорошего друга.

Они коротко рассмеялись, и Катон был рад, что разбавил мрачное настроение своего собеседника. Он чувствовал, как бремя командования все сильнее давит на него, чем дальше они продвигались за границу Империи. Хотя Армения номинально была союзником Рима, ее жители имели гораздо более тесные кровные связи с парфянами. Враждебный настрой местных жителей и властное поведение Радамиста и его последователей подтачивали уверенность Катона в том, что он сможет успешно завершить эту миссию. В любом случае, это был просчитанный риск. Корбулон поставил на то, что сможет перехватить инициативу у врага быстрым ударом в Армении. И он послал Катона с достаточным количеством людей, чтобы оправдать риск, но не настолько много, чтобы командующий не мог позволить себе потерять их. Теперь уже не имело значения, был ли это просчитанный риск или простая авантюра, заключил Катон. Они были обязаны выполнить задачу. Это означало, что их судьба была связана с судьбой Радамиста. Что бы Катон или Макрон ни говорили о ненадежности или жестокости своего союзника, они должны были сделать так, чтобы он добрался до Артаксаты живым и одержал победу над своим парфянским соперником. Армения была призом, напомнил он себе. Его начальство считало это царство стратегически важным для влияния Рима на востоке. И это было все, что имело значение.

***

Колонна продолжала продвигаться вперед, и с каждым днем холмы становились все больше, пока горизонт не уперся в горы во всех направлениях, а река, протекая через предгорья, вынуждена была приспосабливаться ко все более пересеченной местности. Скорость продвижения диктовалась тяжелыми повозками осадного обоза, которые ползли и буксовали на каменистом пути. Малейший уклон замедлял продвижение, и колонна была вынуждена останавливаться, чтобы дать возможность повозкам нагнать ее. Несмотря на то, что было начало лета, деревья зеленели свежей листвой, а травянистые холмы пестрели яркими цветами, ночи были холодными, и Катон был вынужден посылать фуражиров за дровами и едой. Но нападений на фуражиров не было, и с наступлением темноты лагерь освещался румяными лучами костров, которые купали греющихся людей в ярком сиянии.

С каждым пройденным километром Катон чувствовал, что он и его люди подвергаются все большей опасности, ведь они брели по совершенно незнакомому ему ландшафту, о котором он читал лишь самые скудные сведения до отъезда из Рима. Он испытывал острый дискомфорт от необходимости полагаться на проводников Радамиста, который уводил колонну все дальше и дальше в гористую местность. Трудно было сдержать свои подозрения, тем более что он знал, что ложные проводники стали причиной гибели предыдущих римских экспедиций против Парфии.

Вечером десятого дня они разбили лагерь на опушке густого соснового леса, который давал обильный запас дров для костров. Рядом с валом протекала река, и мужчины могли воспользоваться возможностью постирать одежду и искупаться, когда сумерки опустились на армянскую сельскую местность и воздух наполнился ароматом хвои. Это была достаточно мирная сцена, и как только Катон убедился, что лагерь надежно защищен на ночь, он спустился к реке, чтобы искупаться. Сняв кожаную кирасу, которую он носил на марше, пояс с гладием, тунику и калиги и, наконец, набедренную повязку, он ступил на мелководье и задохнулся от холода воды. На небольшом расстоянии вверх по течению группа преторианцев перестала веселиться и с любопытством наблюдала за ним, забавляясь видом старшего офицера, лишенного всех атрибутов звания и такого же голого, как они.

Чувствуя себя незащищенным и слегка нелепым, Катон прошел вброд еще несколько шагов и погрузился в воду. Ощущение холодной воды по коже на мгновение показался ему огнем, и он с вожделением отплыл на пятьдесят шагов, пытаясь привыкнуть к температуре. Затем он повернулся, проплыл еще немного и увидел, что мужчины вернулись к своим развлечениям, и он больше не представляет для них никакого интереса. Река в этом месте текла медленно, и Катон смог рассмотреть лагерь опытным глазом и порадовался аккуратности валов, частоколу и сторожевым башням на каждом углу и линиям лошадей за внешним рвом. Дым лениво поднимался в вечернем воздухе и вычерчивал на фоне фиолетового неба ряд слабых линий. Тусклый блеск дозорных, вышагивающих вдоль стены и наблюдающих за происходящим на башнях, служил надежным доказательством того, что его люди бдительны и готовы к любой чрезвычайной ситуации.

Течение отнесло его на небольшое расстояние за пределы форта, и Катон начал плыть прямо к берегу, вместо того чтобы бороться с течением по прямой линии к своему снаряжению, лежащему на берегу. Как только его ноги коснулись дна, он вынырнул на мелководье и, капая водой и чувствуя себя свежим и голодным, поплыл вверх по течению. После речной прохлады воздух был комфортным, и он натянул тунику, завязал калиги и взял под мышку все остальное снаряжение, а затем направился вниз к людям, плескавшимся на мелководье.

– Пора уходить, ребята. Скоро стемнеет, и я хочу, чтобы до этого времени все были в безопасности за валами.

Мужчины вернулись на берег, когда он направился к ближайшим воротам и обменялся приветствием с дозорными, стоявшими на страже у входа в лагерь. Внутри большинство солдат были заняты приготовлением вечерней еды на кострах, а справа от Катона, за аккуратными линиями палаток преторианцев и пращников, он увидел палатки иберов, расположенные без видимого порядка, кроме того, что они были установлены вокруг гораздо большей палатки Радамиста. Между двумя войсками был участок открытой местности, что подчеркивало остатки недоверия, которое все еще сохранялось.

Когда Катон подошел к своей палатке, он обнаружил, что Нарсес ждет его снаружи.

– Мой царь просит, чтобы ты присоединился к нему за ужином.

– Просит?– Катон слегка улыбнулся. – Полагаю, первоначальная формулировка была такой: «Он приказывает мне присоединиться к нему».

Нарсес улыбнулся в ответ.

– Действительно, трибун. Я просто хотел сформулировать приглашение в более дипломатических терминах из уважения к твоим чувствам.

– Я ценю твой такт и буду присутствовать непосредственно на приеме у Его Величества.

– Как можно быстрее, господин, я был бы очень признателен, – озабоченно сказал Нарсес.

– Я сделаю все возможное. – Катон сделал небольшую паузу. Радамист не имел привычки приглашать его на свои вечерние пиры. – Какой повод?

Нарсес вздохнул.

– Перспектива неизбежных скорых действий, я думаю. Я знаю его так же хорошо, как и он меня.

– Грядущих действий? – Катон выгнул бровь.

– Скоро вы сами все узнаете, господин. – Нарсес поклонился и поспешил прочь. Прежде чем Катон успел окликнуть его и потребовать более подробного ответа, ибериец проскочил между палатками и исчез.

***

Радамист и его окружение уже ели, когда появился Катон. Иберийский царевич горячо приветствовал его и пригласил присесть на низкий диван справа от себя, на почетное место. Несколько рабов принесли ему тарелки с приправленной специями бараниной, хлеб и кувшин с вином. Когда Катон уселся, Радамист перекатился на бок, чтобы оказаться лицом к лицу с ним.

– Хорошо попируй, друг мой. Завтра мы достигнем города Лигеи, и моя месть тем, кто меня предал, начнется.

Катон уже собирался съесть полоску баранины, но теперь положил ее на блюдо, глядя на иберийского царевича. – Я впервые слышу о каком-то городе поблизости, Ваше Величество.

– Это потому, что ты и твои люди маршируете, как улитки, и у вас нет кавалерии. Мои передовые дозоры впервые заметили город два дня назад.

– И вы не сочли нужным сообщить мне, что мы приближаемся к этому городу, Лигея?

– А разве это что-то изменило, если бы я сообщил? Мы уже здесь, а Лигея находится в нескольких минутах ходьбы за лесом. Завтра ты увидишь его своими глазами, и враги наверняка сдадутся, когда ты продемонстрируешь силу своих осадных машин.

– Враги? В Лигее есть парфяне?

– Я сомневаюсь в этом. Если в Армении и есть парфянские войска, то они, скорее всего, защищают труса Тиридата, скрывающегося в моей столице.

– Понятно, значит, люди в Лигее – армяне, а не наши враги.

Радамист нахмурился.

– Они – мои враги, трибун. Лигея закрыла передо мной свои ворота, когда я был вынужден бежать. Они выступили на стороне узурпатора и отказали моим последователям и мне самому в убежище или помощи. И за это они заплатят своими жизнями. Как и все те, кто предал своего царя. Я хочу преподать народу Армении урок о цене предательства.

Катон слушал его слова с замиранием сердца. Он легко мог представить себе обстоятельства, при которых незадачливые жители Лигеи оказались перед лицом беглого царя, требующего их помощи, и знали, что если они откликнутся на призыв, то неизбежно навлекут на себя гнев нового правителя, восседающего на троне в Артаксате. В тот момент они выбрали самый безопасный путь. Катон сам поступил бы так же. А теперь они будут жить в ужасе, когда поймут, что человек, которого они отвергли, когда он был беглецом, вернулся во главе небольшой армии. Но здесь была возможность, понял Катон.

– Ваше Величество, не будет ли мудрее проявить милосердие к лигейцам? Возможно, они действовали из страха перед Тиридатом, а не из вражды к вам. Помилуй их, и их благодарность многократно вознаградит тебя, когда они разнесут весть о твоем великодушии. Накажи их, и они станут твоими непримиримыми врагами, а судьба их города послужит маяком, чтобы объединить против тебя другие города.

Радамист покачал головой.

– Страх – вот ключ. Ты же сам только что говорил об этом. Они боялись Тиридата и поэтому обратились против меня. Значит, я должен заставить их бояться меня еще больше, чтобы они обратились против моего соперника. В этом секрет силы власти. Я научился этому у одного из ваших императоров, Калигулы.

– «Пусть ненавидят, лишь бы подчинялись мне». Мудрые слова.

Катон промолчал. Он помнил годы террора при Калигуле и не был склонен считать этого императора кем-то иным, кроме как опасным безумцем.

– Мудрые слова, – с ударением повторил Радамист. – Разве ты не согласен?

– Я не уверен, Ваше Величество, поскольку автор афоризма был убит своими собственными телохранителями, а вместе с ним и большая часть его семьи. Я бы не хотел, чтобы то же самое случилось с вами, если ваши действия настроят ваш народ против вас же.

Радамист рассмеялся.

– Они будут делать то, что я хочу, или столкнутся с последствиями. Пусть Лигея станет для них наглядным уроком.

Катон напрягся, прежде чем заговорить снова. – Я не думаю, что это разумно – идти на ненужный риск. Лигея – небольшой город. Его можно легко взять, но это будет стоить жизней и времени, а ни то, ни другое нам не стоит терять, если мы хотим иметь наилучшие шансы захватить Артаксату. Я предлагаю обойти город и продолжить наш путь, Ваше Величество. По крайней мере, если мы должны остановиться перед городскими воротами, то предложите им руку дружбы. Кто знает? Возможно, вы привлечете новых рекрутов в наши войска. Нам не помешают новые люди.

Радамист на мгновение задумался, а затем кивнул. – Хорошо, в твоих словах есть немного мудрости. Я подумаю над этим вопросом. Действительно, нам нужно быстро добраться до Артаксаты. Кроме того, я хочу побыть со своей женой, Зенобией... – Он потянулся к своему кубку и сделал задумчивый глоток, прежде чем продолжить говорить, но не встречаясь взглядом с Катоном. – Моя Зенобия. Она прекраснейшая из женщин, трибун. Партнерша в моих трудах. Нет ничего, что она не сделала бы для меня. Она достойна, быть царицей, как ни одна женщина в этом мире. Все мужчины желают ее, но она моя. И только моя. – Выражение его лица потемнело. – И она вынуждена скрываться. Ждет, пока не станет безопасным ее возвращение.

Катон не мог не выразить своего удивления. – Вы ее оставили?

– Агенты Тиридата убили бы ее с таким же нетерпением, как и меня. Лучше, чтобы она оставалась в безопасности до моего возвращения. Там, где ее не найдут. – Он бросил проницательный взгляд на Катона, прежде чем продолжить. – Ты знаешь, какой эффект может произвести такая женщина? Иногда это все равно, что смотреть на солнце. Вот почему мне время от времени нужна компания менее значительных женщин.

Он хлопнул в ладоши и громко крикнул на армянском языке. Сразу же в задней части шатра подняли пологи, и один из его телохранителей ввел трех молодых женщин. Катон смутно различил звук буцины, раздавшийся над шумом разговора, но его внимание привлекли женщины, каждая из которых была прекрасна. Они были одеты в простые хрупкие льняные туники и прошли сквозь шатер, пока не предстали перед Радамистом, опустив глаза от страха. Он окинул их взглядом, а затем указал на женщину в центре.

– Я возьму ее. – Он говорил по-гречески. – Ты можешь взять одну из них, чтобы насладиться, мой друг. Мои люди забрали их из местного поселения буквально на днях. Я отдал приказ, чтобы простые солдаты их не трогали. Поэтому я предлагаю тебе подарок. Какую из них выбираешь?

Катон покачал головой.

– Римский офицер всегда на службе, Ваше Величество. У меня нет времени на такие удовольствия. Я должен покинуть тебя и пройтись по своим дозорным.

Это была наглая ложь, но Катон устал и провел в обществе иберийского царевича столько времени, сколько мог вынести.

– Так скоро? Жаль. Тогда, возможно, я отдам их своим телохранителям для их удовольствия.

В этот момент женщина справа подняла голову, поймав взгляд Катона, и он увидел в нем глубокий испуг. Он мог представить ее ужас, будучи вырванной иберийцами из отчего дома. Их глаза встретились лишь на мгновение, но в ее выражении было что-то похожее на мольбу, и Катон решил сделать все возможное, чтобы спасти ее от жестокого обращения со стороны телохранителей Радамиста.

– Вы правы, Ваше Величество. Солдату нужны такие развлечения. Я возьму эту. – Он указал.

– Берниша? Хороший выбор. Я пришлю ее к тебе. С чашей вина. Наслаждайся ими обеими, мой друг.

Катон склонил голову и поднялся с ложа, как раз в тот момент, когда через главный вход в палатку проскочил охранник. Он опустил голову, обращаясь к Радамисту, который затем повернулся к Катону.

– Кажется, твой центурион Макрон снаружи. Он хочет срочно поговорить с тобой.

Катон поспешил к выходу из шатра, откинул полог и вышел на прохладный воздух. Наступила ночь, и над зубчатыми линиями окружающих гор пробивались звезды. Макрон стоял в стороне, на его плечах лежал витис. В свете костра, горевшего неподалеку, Катон отчетливо видел беспокойство на его лице.

– Что случилось?

– Это связано с одним из фуражных отрядов. Центурион Петиллий и двадцать человек. Они не вернулись в лагерь. Они должны были вернуться задолго до темноты, но их не видно. Я приказал человеку подавать сигнал тревоги через определенные промежутки времени, но ни отклика, ни следов Петиллия и его парней нет.

Последствия выпитого вина и перспектива женской компании на ночь были вытеснены из головы Катона, пока он все это осмысливал. Возможно, но маловероятно, чтобы центурион и его люди зашли слишком далеко и заблудились. Петиллий был слишком опытен, чтобы совершить такую ошибку. В сознание Катона закрадывался страх: он все больше убеждался, что у невозвращения фуражиров есть какая-то зловещая причина.

– Мне распорядиться, что бы Игнаций созвал своих людей на их поиски, господин?

– Нет, – мгновенно ответил Катон. Не было смысла посылать еще больше людей в темноту, чтобы они плутали и, возможно, попали в ту же ловушку, в которую мог попасться Петиллий. Пусть центурия Игнация будет наготове, чтобы занять укрепления, если возникнут проблемы.

– Ты думаешь, они будут?

Катон задумался на мгновение.

– Надеюсь, что нет. Я надеюсь, что эти дураки просто шатаются по лесу, но если это не так, то мы должны быть готовы ко всему. Передай Игнацию приказ. Я буду у ворот, выходящих на лес. Найди меня там.

– Да, господин.

Они обменялись салютами, и Макрон повернулся, чтобы бегом вернуться к римским палаткам, а Катон направился к воротам. Его раздирало желание поторопиться, но он не хотел, чтобы его люди видели в нем что-то кроме спокойного и невозмутимого командира. К тому времени, когда он поднялся на вал, он услышал, как Игнаций отдает приказы своим людям, и тихий звон оружия, пока люди занимали свои позиции.

Мгновение спустя его центурия подошла к воротам и остановилась, когда Макрон присоединился к Катону.

– Что-нибудь еще, господин?

– Ничего. – Катон обследовал тенистую линию деревьев, но не смог обнаружить никакого движения, никаких признаков пропавших людей. Буцинатор трижды подал сигнал тревоги и замолчал. Тишина вокруг лагеря была жутковатой, и Катон почувствовал, что его кожа дрожит от ожидания в холодном ночном воздухе. Что-то случилось с Петиллием и его людьми, теперь он был в этом уверен. Время тянулось, как гусеница, прокладывающая себе путь по камню, и наконец, он заметил, что сзади приближаются какие-то люди, и повернулся, чтобы заглянуть в форт, где увидел Радамиста и четырех его телохранителей. Иберийский царевич взобрался к нему.

– Нарсес сказал мне, что среди твоих людей что-то происходит. Что случилось, трибун?

Катон коротко пересказал ситуацию, а затем они втроем продолжили всматриваться в темноту, напрягая уши в поисках хоть какого-нибудь звука движения. Кроме заунывного крика птиц у реки и время от времени продирающегося сквозь заросли шума животного, который сам по себе был достаточно пугающим, других звуков не было. Ни голосов, ни признаков людей, бредущих в кромешной тьме леса. В конце концов, Радамист тихо прорычал.

– Это глупость. Если твои люди там, мы должны их найти. Я возьму несколько своих людей и факелы и поищу их.

– Нет, Ваше Величество. Мы подождем, пока они вернутся, или пока не рассветет. Тогда мы начнем поиски. Не раньше, – твердо заключил Катон.

Радамист уже собирался протестовать, когда часовой на небольшом расстоянии вдоль вала окликнул его. – Что-то движется! Вон там! – Он вытянул руку в ту сторону, где тропинка входила в лес, и Катон сузил глаза, глядя туда. Затем он увидел их, едва различимые темные фигуры, двигающиеся на фоне еще более темных теней.

Макрон поднес руки ко рту и прокричал. – Петиллий!

Ответа не последовало, а мгновение спустя не было и следа движения, как будто тот, кого или что бы ни заметил часовой, растворился в ночи. Макрон снова позвал.

– Кто там идет? Петиллий?

Его вызов был встречен тишиной и неподвижностью, и казалось, что все в лагере затаили дыхание в ожидании какого-то страшного события. Все, что можно было услышать в том направлении, это слабый шелест легкого ветерка, обдувающего верхушки деревьев.

– Каков ваш приказ, господин?– тихо спросил Макрон.

Катон колебался. Часть его рассуждала, что правильнее всего было бы избежать любого риска и дождаться рассвета, прежде чем отправлять людей на поиски Петиллия. Вполне возможно, что враги находились там, готовясь к нападению на лагерь, и ждали приказа броситься на них с деревьев. Но если это так, то они должны знать, что их заметили, а значит, элемент внезапности был утерян. В таком случае не было необходимости скрывать свое присутствие. Даже если это был не враг, кто-то или что-то наблюдало за ними, и, возможно, они все еще были там, затаившись в ожидании. Другая часть его сознания жаждала узнать судьбу Петиллия и его людей. Инстинкт Катона требовал знать ответ. В конце концов, инстинкт, подкрепленный расчетом, что если там находится большое количество вражеских солдат, то они наверняка уже обнаружили бы свое присутствие, победил, и он прочистил горло.

– Макрон, мне нужны факелы для Игнация и его людей. Остальная часть когорты должна остаться. И пращники тоже. Ты примешь командование здесь.

– Да, господин, – неохотно согласился Макрон и поспешил спуститься со стены, чтобы выполнить приказ. Вскоре после этого прозвучал сигнал, пронзительные ноты буцины разнеслись по лагерю, и мгновенно тишина ночи уступила место выкрикиваемым командам: офицеры подняли людей, и фигуры, освещенные угасающими кострами, бросились строиться по своим подразделениям. Макрон вернулся с отрядом, держа в каждой руке по мерцающему факелу. Они были переданы преторианцам, ожидавшим у ворот, когда Макрон подошел к Катону.

– Я могу вывести их, господин.

– Нет. – Катон решительно отверг это предложение. Затем он смягчился. – Не в этот раз, друг мой. В прошлом ты уже не раз рисковал. Присмотри за лагерем. Если со мной что-нибудь случится, ты возьмешь на себя командование колонной и продолжишь миссию. Если что-то случится с Радамистом, как можно быстрее переправь наших людей через границу обратно.

Катон спустился к Игнацию и взял щит у одного из дозорных, охранявших ворота. Когда он поднял щит, к нему присоединился Радамист. Ибериец взял у того же часового копье и встал рядом с Катоном.

– Ваше Величество, вам следует остаться здесь.

– Я пойду с тобой, трибун. Темнота не внушает мне страха. Если там враги, то я с удовольствием с ними расправлюсь. – Он похлопал по рукояти своего меча.

– Ваше Величество...

– Больше никаких протестов, трибун. Если будет бой, я хочу быть на твоей стороне. Дай нам пойти.

Катон неохотно кивнул и отдал приказ.

– Открыть ворота!

Дозорные сняли засов и оттащили тесаные бревна в сторону на веревочных петлях. Катон поднял щит и достал свой гладий.

– Вперед!

Расстояние от форта до леса было не больше выстрела из лука, и они преодолевали его в размеренном темпе, напрягая глаза и уши в поисках малейшего намека на опасность. Факелоносцы держали факелы наготове, и колеблющееся пламя освещало преторианцев и заливало светом землю вокруг них. Это делало их легкой мишенью, знал Катон, но если нужно было обыскать лесную опушку, то это можно было сделать только при свете факелов. Они вышли на тропу и пошли по ней к тому месту, где она входила в лес. Именно там, как теперь казалось, было какое-то препятствие, расположенное поперек тропы.

– Спокойно, парни, – произнес Игнаций. – Держите щиты поднятыми, а глаза открытыми.

«Это было лишнее замечание», осознал Катон, «и оно выдавало нервозность центуриона».

В передней части строя зоркие глаза Катона первыми увидели то, что он принял за препятствие. Когда в свете факелов показались тела, он приказал остановиться и осторожно двинулся вперед вместе с Радамистом. Петиллий и его люди были привязаны к деревянным рамам, установленным поперек дороги. Каждого из них грубо распотрошили, и полоски плоти все еще цеплялись за красную мышечную ткань под ними. Что еще хуже, их гениталии были отрезаны и подвешены на ремешках к шеям. Нанеся увечья, враги положили конец их жизни, отрубив им головы, которые были насажены на шипы на верхней части каждой рамы. Всех, кроме одного. Петиллий был поставлен на небольшом расстоянии впереди остальных, и теперь его голова слегка приподнялась, и он издал пронзительный крик.

Катон опустил щит, поспешил к мужчине и осторожно приподнял его подбородок, не сводя глаз с окровавленной плоти и маленького мешочка, висевшего на его груди.

– Петиллий...

Глаза центуриона открылись, и он слабо моргнул, пытаясь ответить. Его рот открылся, но из губ вырвался лишь гортанный крик, и Катон увидел, что его язык обгорел, превратившись в почерневший обрубок. Он сделал полшага назад в ужасе и отвращении. Выражение лица Петиллия исказилось от мучительного разочарования, когда он попытался снова заговорить, но все, что ему удалось, это несколько звериных стонов. Катон понял, что для него уже ничего нельзя сделать. Центурион был живым трупом, истерзанный и измученный муками, которые он перенес от рук врага. Смерть теперь была лишь избавлением от страданий. Катон поднял меч и посмотрел в глаза Петиллию.

– Прости меня, мой друг...

Центурион смотрел в ответ, медленно покачивая головой, когда жуткие звуки из его горла становились все громче. Катон колебался, не в силах заставить себя прекратить агонию этого человека.

Радамист шагнул вперед и мягко произнес.

– Позволь мне сделать это, трибун. Все будет сделано быстро. Он не будет больше страдать.

– Нет. – Катон покачал головой. – Нет. Я должен. Он был одним из моих людей.

Ибериец отошел в сторону, Катон поднял меч вертикально и упер острие в мягкие ткани сразу за ключицей Петиллия. Затем, крепко взяв рукоять в обе руки, он глубоко вонзил ее в грудь центуриона, разрывая его сердце. Петиллий забился в конвульсиях, сильно содрогаясь, а затем снова ослабел, его голова откинулась назад, челюсти открылись и закрылись, а затем повисли безвольно. Катон освободил клинок, и горячая кровь хлынула из раны. Он быстро вытер лезвие о траву, а затем вернул меч в ножны. Прошло мгновение, прежде чем он вновь обрел способность владеть собой и воскликнул.

– Снимайте тела и отнесите их в форт.

Пока Игнаций инструктировал своих людей по выполнению ими мрачного задания, Катон смотрел на происходящее, и в его сердце нарастала холодная ярость. Казалось, что весть о том, что случилось с парфянами в форте, дошла до врага. Это была их месть. Он потерял одного из своих офицеров и двадцать хороших людей, которых зарезали, как овец. Они будут отомщены, поклялся он себе. Никто не мог совершить подобное зверство над римскими солдатами и остаться безнаказанным. Никто.

– Трибун, – тихо проговорил Радамист. – Это дело рук моих врагов в Армении. Теперь ты видишь, на что способны эти жалкие дикари.

– Да, – оцепенело ответил Катон.

– Не может быть и речи о том, чтобы проявить к ним милосердие. Не после этого. Ты согласен?

– Да.

– Они должны быть преданы мечу, все до единого. Как еще мы можем научить этих собак уважать Рим? Лигея должна быть сожжена дотла, а ее жители вырезаны. Пусть их тела пойдут на корм воронам. Пусть это послужит предупреждением всем, кто бросит нам вызов.

Катон чувствовал, как его оцепеневшее негодование неуклонно превращается в темный, непримиримый гнев, наблюдая, как Игнаций и его люди собирают тела и снимают головы с пик. Последним закончили с Петиллием, и когда веревки вокруг него были перерезаны, его тело безвольно упало на землю у ног Катона. Он горько сглотнул и прочистил горло.

– Завтра Лигея будет уничтожена.

*************

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

– А кто эти парни? – спросил Макрон, когда небольшая группа всадников в прекрасных одеждах была сопровождена к основной колонне отрядом иберийских конных лучников.

Катон ничего не сказал, наблюдая за приближением незнакомцев. Он все еще был глубоко поглощен похоронами, которые состоялись этим утром. Тела Петиллия и его людей положили на длинный помост из бревен, а костер зажег сам Катон. Вторая когорта стояла в молчании, выстроившись с трех сторон вокруг костра, и смотрела, как пламя разгорается и распространяется, пока деревянные бревна и тела не были охвачены клубящимся адом. Дым поднимался в небо, а воздух наполнился едким запахом жареного мяса и горелой сосновой смолы. В какой-то момент, когда трупы начали корчиться в пламени, одно из тел медленно поднялось в сидячее положение и, казалось, смотрело прямо на Катона, стоявшего перед другими офицерами и штандартами когорты. Это на мгновение встревожило его, ему показалось, что фигура чего-то от него требует. Требует мести. Медленно, слишком медленно, пламя поглотило тело, и останки рухнули среди обугленных поленьев, а костер устоялся и неуклонно догорал, оставляя после себя груду раскаленных углей и тонкие клубы дыма.

– Помяните наших товарищей! – воскликнул Катон. – Никогда не забывайте, что им было отказано в солдатской смерти, и они ушли в тень с сердцами, полными жажды мести. Преторианцы, они были убиты нашими врагами, как животные. Они подвергались пыткам и унижениям, которые выходили далеко за рамки допустимого на войне. Их духи взывают к нам из могилы, требуя отмщения! Требуют, чтобы мы обрушили на врага огонь, ярость и свирепость! Мы не успокоимся, пока парфяне, ответственные за это злодеяние, не будут выслежены и убиты без пощады. Только тогда наши братья, центурион Петиллий и его люди, познают мир.

Катон поднял руки и лицо к затянутым дымом небесам.

– Клянусь в этом перед Юпитером Наилучшим Величайшим! Братья, поклянитесь вместе со мной!

Преторианцы подхватили клятву гневным ревом.

– Мы клянемся перед Юпитером Наилучшим Величайшим!

Когда когорта формировалась для марша, Катон видел горькую решимость на их лицах и чувствовал холодное удовлетворение от предвкушения ярости, которую они обрушат на врага, когда представится возможность. Смерть их товарищей будет многократно отомщена, прежде чем их жажда крови будет утолена. Все утро колонна продвигалась в молчании, без обычных разговоров и маршевых песен, которые обычно сопровождали ее.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю