355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Саймон Скэрроу » Кровь Рима (ЛП) » Текст книги (страница 14)
Кровь Рима (ЛП)
  • Текст добавлен: 28 декабря 2021, 14:30

Текст книги "Кровь Рима (ЛП)"


Автор книги: Саймон Скэрроу



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Берниша сидела рядом с ним, время от времени освежая компресс и осторожно прикладывая его ко лбу и глазам. Когда он шевелился, ерзал и тревожно бормотал, она брала его за руку и держала ее до тех пор, пока не проходил момент, а затем гладила его темные кудри. Казалось, это успокаивало его разум. Она пробормотала по-гречески: – Отдыхай, трибун. Отдыхай ....

***

Следующие четыре дня колонна шла двумя отрядами. Макрон с облегчением обнаружил, что иберийцы перестали продвигаться слишком далеко так, чтобы римляне не могли за ними угнаться.

Каждую ночь он отдавал приказ разбивать лагерь в таком масштабе, который позволил бы их отколовшимся союзникам присоединиться к римлянам, если они того захотят. Но они оставались на расстоянии, по крайней мере, в полтора километра, и ставили свои палатки под открытым небом, к профессиональному неодобрению Макрона. Если враг воспользуется возможностью напасть на них сейчас, то они вызовут опустошение среди иберийцев. Как ни хотелось ему поехать в их лагерь и попытаться убедить Радамиста объединить колонны, Макрон не мог вынести мысли о том, что такой подход будет восприниматься как признак слабости. И поэтому эти две силы каждую ночь проводили врозь, их костры образовывали две лужи света среди темных масс окружающих гор.

Дополнительные обязанности, выпавшие на долю Макрона, стали проверкой его выносливости, и он начал понимать, какое напряжение испытывал его друг с начала кампании. Каждый вечер он приходил в палатку Катона, чтобы сообщить о дневном переходе, состоянии людей и местонахождении иберийцев. Он с облегчением обнаружил, что трибун неуклонно восстанавливается, и к четвертому вечеру Катон объявил, что готов возобновить командование на следующий день.

– Ты уверен, господин?

Катон помедлил секунду, прежде чем кивнул. – Уверен.

Макрон внимательно наблюдал за ним и отметил про себя слабую дрожь в его конечностях, когда Катон встал, подошел к раскрытым створкам палатки и посмотрел на лагерь.

– Похоже, тебе еще нужно немного отдохнуть, господин.

– Я сказал, что готов, – твердо ответил Катон. – Достаточно хорошо, чтобы ехать верхом, и моя голова теперь ясна.

– Если ты так говоришь. И если тебе нужно, чтобы я продолжал выполнять некоторые из твоих обязанностей, просто дай мне знать.

Катон оглянулся через плечо и улыбнулся. – Спасибо, мой друг. Я благодарен тебе.

– Тьфу! В последние несколько дней было весело быть старшим офицером.

– Я в этом искренне сомневаюсь. – Опытные глаза Катона внимательно осмотрели ряды палаток, раскинувшихся вокруг него. Приятные звуки пения и смеха доходили до его слуха. Хорошо, что настроение у людей все еще было приподнятым, несмотря на то, что иберийцы бросили их. Тихий лагерь означал бы недовольство и падение морального духа. Вдоль вала он мог разглядеть только фигуры часовых, медленно двигавшихся в обычном ритме. Все было хорошо. По крайней мере, здесь, в римском лагере. Сияние далеких костров было видно с востока, и Катон задумался о настроении иберийцев. Сожалел ли Радамист о своем высокомерии? Были ли его его люди обеспокоены из-за того, что вынуждены были оставить безопасность римского походного лагеря, чтобы спать под открытым небом? Или они просто ждали, что римляне придут к ним и согласятся принять Радамиста своим командиром? В любом случае, заключил он, было бы все более опасно допускать сохранение нынешней ситуации. Он повернулся, вернулся к своей раскладной кровати и тяжело сел.

Снаружи послышался грохот котелков, и мгновение спустя в палатку вошла Берниша с котелком для Катона. Она поставила его на столик рядом с койкой и посмотрела на Макрона, изображая еду.

Он кивнул и улыбнулся ей. Когда девушка вышла из комнаты, он приподнял бровь, глядя на Катона. – Хорошенькая, вот эта, а?

– Полагаю, она такая. – Катон сделал глоток кашицы, но она была слишком горячей, поэтому он поставил обратно котелок и ложку. – Что с того?

– О, ничего.

– Во имя фурий, Макрон, я выгляжу так, будто готов к этому? Серьезно?

– Думаю, что нет. Но… – Макрон прищелкнул языком, – …стыдно позволить ей пропасть зря. Просто говорю, если бы я был в твоих калигах…

– Ну, это не так. Она заботится о моих нуждах и держит мое снаряжение в чистоте, вот и все. Так будет оставаться столько, сколько я захочу, и на этом все.

– Да, господин.

Берниша вернулась с запасным котелком и протянула его Макрону.

– Ты тоже должен поесть. – Катон указал на нее, поднял свой котелок и кивнул в сторону откидных створок палатки. Она быстро улыбнулась ему и поспешила прочь. Макрон оценивающе посмотрел на ее уходящую фигуру.

– Ни слова, Макрон, – предупредил его Катон. – Просто ешь, а? Мы могли бы какое-то время обойтись немного тишиной и покоем.

***

Едва полуночный сигнал прозвучал по всему лагерю, как Макрон раздвинул откидные створки палатки Катона и бросился к его постели. Краем глаза он увидел, как девушка с испуганным вздохом поднялась с земли в сторону.

– Господин! Просыпайся!

Трибун не спешил с ответом, и Макрон грубо потряс его за плечо. – Просыпайся.

Глаза Катона резко открылись, и он приподнялся на локте. – В чем дело?

– Иберийский лагерь, господин. Он горит.

Выдернув ноги из-под одеяла, Катон надел легкие сандалии и встал. Он уже был в тунике из-за ночной прохлады в гористой местности, по которой они шли. Он поспешил из палатки, и вместе с Макроном они побежали к башне над воротами, ближайшей к Радамисту и его людям. Катон запыхался, когда они подбежали к лестнице, и первым послал Макрона наверх, прежде чем собрался с силами для подъема. Его сердце быстро билось, и его конечности дрожали, когда он взобрался на платформу и встал рядом с Макроном и часовым, задыхаясь, чтобы ослабить огонь в легких.

Иберийский лагерь располагался на чуть более низком месте немногим более чем в полутора километрах от них, рядом с излучиной реки, вдоль которой дорога шла как можно более прямо. С их точки обзора Катон мог видеть, что горят десятки палаток, и в свете огня он различил сотни людей и лошадей, мчащихся во всех направлениях. На небольшом расстоянии от огня он мог только видеть темные очертания всадников на низкорослых быстрых лошадях, мчащихся вокруг лагеря, выпуская стрелы. Дальше горела горстка небольших костров, а рядом с ними стрелы прорезали огненные дуги в ночи, прежде чем упасть среди иберийских палаток.

– Парфяне, – воскликнул Макрон. – Они, должно быть, отслеживали колонну. Учитывая высокомерие этого дурака, это должно было случиться. Каковы твои приказы, господин? Сказать парням, чтобы они поднимались?

Катон на мгновение задумался и покачал головой. – Нет. Пусть дежурная центурия выдвинется к валу вместе с пятьюдесятью пращниками. Я сомневаюсь, что парфяне попытаются напасть на нас, но лучше быть в безопасности.

– А как насчет иберов, господин? Должны ли мы послать людей на помощь?

– Теперь мы ничего не можем сделать.

Пока Макрон спускался на землю, чтобы отдать приказы, Катон наблюдал, как налетчики уже подожгли большую часть лагеря. Но Радамист уже отреагировал на набег. Несколько отрядов конных лучников и катафрактов уже сели верхом и теперь галопом выехали из лагеря, чтобы преследовать врага. Шквал огненных стрел внезапно прекратился, и темные фигуры конных парфян исчезли в ночи. Оставшиеся в лагере иберы приложили все усилия, чтобы тушить пожары водой, взятой из реки. Очаги один за другим гасили, а лошадей, рассеянных налетчиками, сгоняли обратно. Только когда Катон был уверен, что атака окончена, он покинул башню и устало направился обратно в свою палатку.

Он решил, что наступит утро, он поедет к иберийцам, встретится с Радамистом и положит конец этому глупому разделению их сил.

*************

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Когда Катон и его эскорт въехали в лагерь, стало ясно, что иберийцы сильно пострадали во время налета предыдущей ночью. Десятки палаток были сожжены дотла, и все, что осталось, – это обугленные скелеты их каркасов и клочки почерневшей кожи палаток на выжженной земле. Там, где стояли обширные личные палатки Радамиста, мало что осталось, и его рабы и слуги копались в руинах, чтобы спасти то, что осталось от подушек, ковров, мебели, запасов вина и других предметов роскоши. Иберийский царевич стоял со своей маленькой свитой из придворных, наблюдая за сценой разрушения, когда Катон остановился и спешился. Десять человек, которых он привел с собой на единственных лошадях в римской колонне, остались в седле.

Радамист повернулся, чтобы поприветствовать его с кислым выражением лица. Его лицо и одежда были испещрены следами ожогов и грязи, а предплечье было перевязано окровавленной повязкой. Приближенные, стоявшие за ним, также были отмечены последствиями набега.

– Трибун Катон, я рад, что ты поправился. Полагаю, ты пришел позлорадствовать над моим несчастьем.

– Я бы не стал так поступать, Ваше Величество. Вы союзник Рима. Я чувствую ваши потери так же остро, как и вы. Я просто пришел посмотреть, какую помощь мы можем предложить.

Радамист вздохнул. – Если только в твоих силах воссоздать новые палатки и припасы, а также воскресить мертвых, в противном случае ты мало что сможешь для нас сделать.

– Сколько человек вы потеряли, Ваше Величество?

Ибериец повернулся к своим последователям, и перед ответом последовал короткий обмен мнениями. – Более пятидесяти погибли. Еще многие были ранены. Мы потеряли более сотни скакунов. А также есть те, что сбежали в ночь и все еще возвращаются. В дополнение к этому еще палатки... – Он махнул рукой над окружающей сценой и медленно покачал головой. – Почти треть из них уничтожена или повреждена без возможности восстановления. Взамен парфяне потеряли горстку людей. Я сомневаюсь, что их было больше пятидесяти в той группе, которая напала на нас, – его лицо потемнело, когда он продолжил. – Они бы не застали нас врасплох, если бы мои часовые были начеку. Они заплатят цену за то, что подвели меня. – Он указал на группу мужчин, сидящих на земле недалеко от них со связанными руками и лодыжками. – Эти проклятые останутся гореть заживо, когда мы продолжим наш марш сегодня. Это достойное наказание, не так ли?

Даже на таком расстоянии Катон видел их испуганные лица и догадывался, что они уже узнали свою судьбу.

– Ваше Величество, вы потеряли достаточно людей. Людей, которые понадобятся для завоевания вашего престола. Зачем тратить больше жизней? Накажите их, да. Если бы они были моими людьми, я бы их высек на глазах у товарищей. Это будет урок о последствиях плохого несения вахты, который нелегко будет забыть.

– Возможно, но сжечь их заживо, я думаю, запомнилось бы еще больше, – холодно предположил Радамист. – Я не терплю ошибок от тех, кто следует за мной.

Он на мгновение внимательно посмотрел на Катона. – Ты думаешь, я жесток, трибун?

Катон спокойно ответил: – Я думаю, что вы расточительны, Ваше Величество. Я считаю, что в основе любой армии есть место для дисциплины и наказания, но это должно быть сбалансировано с тем эффектом, которое они оказывают на способность армии сражаться.

– У вас, римлян, есть наказание, называемое децимацией, не так ли? Я читал, что когда вашим полководцам плохо служили из-за трусости или некомпетентности, они приказывали, чтобы каждый десятый человек был забит до смерти своими товарищами.

Катон когда-то был младшим офицером в когорте, участвовавшей во вторжении в Британию, которая подверглась самому драконовскому наказанию, применявшемуся в римской армии. Он кивнул. – Наказание такое есть, но применяется редко. А выжившие солдаты после этого надолго деморализованы. Я бы не советовал прибегать к такой мере, Ваше Величество. Это роскошь, которую вы сейчас не можете себе позволить. Накажите этих людей, выпорите их, но пощадите их жизни. Я убежден, что они вам понадобятся до того, как эта кампания закончится.

– Я приму твой совет, трибун, – заключил Радамист. – В том, что ты говоришь, есть определенная ценность. Я приму решение об их наказании позже, так как у меня есть более насущные проблемы. Прежде чем возобновить наступление, мы должны спасти все, что в наших силах, и позаботиться о наших убитых и раненых.

Катон заметил возможность начать восстановление прежнего альянса. -Ваше Величество, я был бы счастлив, если бы наш хирург мог подлечить ваших раненых. И их можно перевозить вместе с нашими больными и ранеными в повозках.

Радамист молчал, и Катон почувствовал гордость, борющуюся с прагматизмом в сердце своего союзника. В конце концов он просто кивнул и заговорил, словно давая команду: – Тогда займись этим, трибун.

– Оставьте их у дороги, и мои люди погрузят их в фургоны.

Иберийец кивнул.

– Есть еще другое дело, Ваше Величество.

Радамист настороженно посмотрел на него. – Другое дело?

– После вчерашней ночи стало ясно, что нашим людям будет лучше вместе маршировать и вместе разбивать лагерь.

Губы другого мужчины сжались в тонкую линию, и Катон понял, что должен надавить на кончик. Он решил подсластить свое предложение. – Мы можем избавить вас от проблем с палатками, чтобы восполнить ваши потери. Думаю, вы и ваши люди оценят это убежище, потому что ночи холодные.

– Как пожелаешь, – тихо сказал Радамист. – И, несомненно, ты будешь настаивать на том, чтобы командовать моими войсками, а также твоими в обмен на такую щедрость?

– Я не должен настаивать. Опасность разделения нашей колонны продемонстрирована достаточно ясно. – Катон указал на тлеющие останки, окружавшие их. – С этого момента мы должны идти вместе и вместе сражаться, и лучший способ добиться этого – иметь одного командира. Полководец Корбулон отдал мне приказ командовать колонной. Он также сказал мне, что было бы лучше осуществлять командование с максимальной дипломатичностью. Я сделал все, что мог, чтобы выполнить его приказ. Но время дипломатии прошло. Ситуация для этого слишком опасна. Итак, я скажу вам сейчас: примите мою команду без вопросов, пока вы не вернете свой трон.

Иберийский царевич вздрогнул и скрестил руки на груди, глядя в ответ. Затем он с шипением выдохнул и посмотрел себе под ноги. – Хорошо, я согласен.

Катон скрыл свое облегчение, продолжая тем же твердым тоном. – Бдагодарю, Ваше Величество.

– Я отдаю себя под твое командование, трибун. Но я предупреждаю тебя: если в результате твоих приказов мне не удастся вернуть свой трон, то твоя голова будет у меня.

– Ваше Величество, если я проиграю, это так или иначе будет стоить мне головы. У меня нет иллюзий по этому поводу. У Вас будет ваш трон, либо вы, я и каждый человек в нашей колонне погибнем в попытке.

Радамист посмотрел в ответ и улыбнулся. – Я не мог и желать большего.

Он протянул руку, и они ненадолго схватились за предплечья, прежде чем ибериец склонил голову. – Трибун Катон. Готов к твоим приказам.

Катон кивнул, но гадал, как долго Радамист будет сдерживать свое слово на этот раз.

***

Через час римская колонна достигла остатков иберийского лагеря, и авангард оглядел разрушенные палатки и стоявший в стороне курган. Раненые иберийцы лежали на обочине дороги, и сначала они и римляне смотрели друг на друга с холодным подозрением, пока один преторианец не вышел из строя, чтобы передать часть своего сушеного мяса одному из раненых. Еще больше людей последовало его примеру, и иберийцы ответили на их доброту улыбками и благодарностями. Макрон собирался закричать, чтобы люди вернулись в строй, но Катон остановил его.

– Время от времени небольшая терпимость более эффективна, чем железная дисциплина.

– Если ты так говоришь. Но если бы я все еще был у власти... – начал Макрон, затем зажмурился и постучал концом своего витиса о бок калиги.

– И вот ты доказываешь мою точку зрения о терпимости, – засмеялся Катон впервые за много дней.

– Терпимость? – пробормотал Макрон. – Кому это, нахрен, нужно? Если ты спросишь меня, быстрый пинок под зад работает лучше каждый раз.

– Я обязательно спрошу тебя, мой друг. Но пока что, мне это не нужно. А теперь пусть парни продолжают марш.

Макрон заставил себя сохранять нейтральный тон и приказал преторианцам вернуться в строй колонны. Когда он поравнялся с концом шеренги раненых иберийцев, ближайший к нему человек поймал его взгляд и протянул руку.

– Если ты, долбанный ублюдок, думаешь ... – начал было Макрон, но потом горько пробормотал. – К фуриям терпимость, а?

Он полез в сумку, выудил сухую корку хлеба и бросил ее иберийцу.

– Вот так. Не подавись, друг. – Он выдавил улыбку и зашагал, чтобы занять свое место во главе когорты.

Катафракты и конные лучники уже выехали вперед к объединенным силам, а копейщики пристроились на дороге впереди преторианцев. Катон остановился, чтобы дождаться обоза и проследить за погрузкой раненых. Он махнул рукой впереди идущей повозке, где на скамейке рядом с возницей сидел хирург.

– Загружайте иберийцев. Сделай для них все, что в твоих силах, так же, как и для наших людей.

– Да, господин.

Помощники хирурга при поддержке возниц и погонщиков мулов начали поднимать раненых на повозки и подводы, некоторые сели рядом с ранеными римлянами, которые приветствовали их легкомысленным ворчанием, характерным для ветеранов. Вскоре были загружены последние люди, и обоз снова двинулся вперед.

Катон обернулся на стук копыт и увидел, что небольшая группа иберийцев выезжает из развалин лагеря. Далекий треск пламени достиг его ушей, когда поднялся свежий столб дыма.

– Что это? – нервно спросил хирург. – Еще парфяне?

– Не парфяне, – ответил Катон с острым осознанием ужаса.

Затем они услышали первые крики ужаса и агонии, и все сомнения исчезли из разума Катона. Он подумал о том, чтобы помчаться, чтобы попытаться спасти людей, но по густому дыму и пламени, поднимающемуся в утренний воздух, он знал, что было уже слишком поздно.

Хирург привстал на своей скамейке. – Клянусь богами, что происходит?

Катон сел в седло своей лошади и поднял поводья, обратившись к хирургу. – То, что ты слышишь, – это цена неудачи. Запомни это хорошо.

Он ткнул пятками, направил своего скакуна в галоп и направился к голове преторианской когорты, стремясь уйти как можно дальше от шума людей, горящих заживо, пока их крики следовали за ним по дороге.

***

В последующие дни колонна продолжала движение по течению реки Мурад Су без дальнейших атак противника, хотя парфяне держали их под наблюдением на каждом этапе пути. Небольшие отряды кавалерии следовали за ними от безопасных холмов справа от них вдоль дальнего берега реки. Иберийцы и римляне в первый день настороженно наблюдали за ними, но вскоре пришли к выводу, что далекий враг – часть пейзажа, и обычная болтовня между товарищами, а также периодические всплески маршевых песен возобновились. Время от времени парфяне отваживались подойти достаточно близко, чтобы Радамист высылал отряд своих конных лучников, дабы попытаться вступить в бой со своими противниками, но они мгновенно разворачивались и устремлялись прочь, пока иберийцы не прекращали преследование. Не было также никаких попыток и дальнейших набегов теперь, когда вся колонна каждую ночь уходила за лагерные ров и вал.

Катон приказал, чтобы все фуражные отряды выступали с прикрытием из равного числа иберийских конных лучников, которых было более чем достаточно, чтобы сдержать самый большой отряд парфян, который они видели. По прошествии нескольких дней он записывал численность врагов и подсчитал, что за колонной следят не более двухсот человек. Если противник не скрывал гораздо большие силы, то для колонны не было непосредственной опасности, и между ними и Артаксатой ничего не стояло. Пока что.

Силы Катона возвращались с каждым днем, и каждую ночь Берниша готовила ему большой обед и умоляла его взглядами и комментариями на своем языке съесть каждую ложку. В ответ Катон научил ее нескольким словам на латыни, чтобы облегчить минимальное общение между ними, и был рад, когда она, казалось, быстро училась. Дважды Радамист посещал штаб Катона, который теперь сократился лишь до одной палатки, поскольку он сдал все имеющиеся в наличии иберийскому царевичу. И Катон был не единственной жертвой такого рода. Макрон и другие центурионы теперь делили одну палатку, а все запасные палатки из козьих шкур на повозках были переданы их союзникам.

Каждый раз, когда Радамист навещал его, чтобы обсудить их успехи, Берниша убегала, как только узнавала о приближении иберийского царевича. Катон мог только догадываться о причине ее очевидного страха, но, не имея возможности попросить у нее объяснений, он ничего не мог сделать, чтобы понять или убедить ее, что она в безопасности под его защитой.

Во время второго визита, когда они разделили кувшин горячего вина с Макроном, Радамист сообщил ему, что колонна скоро достигнет места, где дорога разделяется; одна развилка продолжалась вдоль реки на юг через легко переходимый вброд участок реки, другая же дорога вела в горы к последней переправе через реку, прежде чем они должны были достигнуть столицы Армении.

– Сколько еще дней до прибытия в Артаксату, Ваше Величество? – спросил Макрон.

– Два дня до брода, а потом мы должны перейти через горы. Моим людям потребовалось бы еще два дня, но с вашим обозом и осадным поездом, думаю, как минимум вдвое дольше. После этого нужно пересечь еще одну реку, а затем три дня до города.

– А этот горный маршрут, – сказал Катон. – Что вы о нем знаете?

– Я путешествовал по нему много раз. Он хорошо используется торговцами и открыт большую часть года. Только в самые суровые зимы снег и лед делают его непроходимым для повозок.

– А как насчет узких мест? Может ли враг преградить нам путь или устроить нам засаду?

Радамист на мгновение вспоминал маршрут, прежде чем ответить: – Есть несколько мест, где дорога проходит под скалами или проходит вдоль ущелья, но мои люди могут расчистить высоту перед вашими когортами и фургонами. Я не вижу опасности, с которой мы не сможем справиться. – Иберийец осушил свою чашку и налил себе другую. – Величайший вызов бросит не враг, а холод и голод. Даже в это время года ночи будут горькими, и нашим людям будет мало еды для добычи.

Катон кивнул, а затем спросил: – А как насчет других маршрутов, избегающих гор?

Радамист покачал головой. – Мы могли бы обогнуть их и подойти к Артаксате с юга, но это добавило бы как минимум двадцать дней пути.

Катон быстро обдумал все это и принял решение. С каждым днем ​​в дороге инициатива все полнее переходила к противнику.

– Мы пойдем по горной дороге.

– Я согласен, трибун. Это было бы лучше.

Катон подавил улыбку, когда другой мужчина попытался разделить это решение. С тех пор, как две силы были воссоединены, Радамист ни разу не бросил прямой вызов его командирским полномочиям, и поэтому Катон был доволен тем, что время от времени позволял ему сохранять лицо. Он начал обдумывать меры, которые потребуются в ближайшие дни, разочарованный медлительностью своих мыслей из-за продолжающейся усталости. Его выздоровление шло не так хорошо, как ему хотелось бы, или как оно было необходимо.

– Центурион, мне понадобится инвентарь запасов всего рациона, который мы несем с собой. Завтра нам нужно будет сделать остановку у реки, а затем провести следующий день в поисках пищи, достаточной для того, чтобы провести нас через горы. И нам нужен корм для лошадей и растопка для костров.

Когда Макрон вынул свою вощеную дощечку и делал записи, Катон поднял чашу перед Радамистом. – Ваше Величество, все хорошо, на этот раз через десять дней наши солдаты будут в лагере недалеко от Артаксаты. И тогда мы решим это дело в последней битве с вашими врагами. За победу!

*************

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Катон в последний раз осмотрел людей, лошадей и повозки в бледном свете зари. Солнце еще не взошло над гребнями гор на востоке, и все было в тени, а воздух был залит синим оттенком, от которого, казалось, стало холоднее. Они переправились через реку за несколько часов до рассвета, Радамист и его конные лучники шли впереди, чтобы очистить дальнюю сторону от любых банд парфян, которые могли бы соблазниться вмешаться в процесс, пока пехота и повозки пробивались сквозь ледяное течение, быстро протекавшее через отмель горного потока. Люди выбирались на дальний берег, мокрые и дрожащие, прежде чем их офицеры выстраивали их в линию движения.

Помимо раненых, каждый фургон был тяжело нагружен мешками с зерном, колбасами, хлебом и сыром из поселений и ферм, разграбленных накануне фуражирами. Сети с кормом свисали с седел иберийской кавалерии, а их копейщики несли еще больше припасов, как и преторианцы и пращники. Катон остановился, чтобы проверить последние упряжки мулов, тащивших осадные механизмы. У погонщиков мулов не могло быть и намека на небрежные приготовления ввиду того, что колонна поднималась по дороге, петляющей высоко в горах. Глядя на неровную тропу, ведущую к ближайшему склону, он задавался вопросом, как можно назвать ее дорогой. И все же Радамист заверил его, что этот маршрут часто используется для обозов с верблюдами и торговых караванов. Если это было правдой, и они встретили бы кого-нибудь, то Катон намеревался попутно избавить их от еды и полезных припасов.

Как и прежде, Радамист и его люди должны были пойти в качестве разведки перед основной колонной, расчищая препятствия и находясь наготове иметь дело с любым противником, который мог попытаться воспрепятствовать движению. Повозки с запасами и осадными механизмами были распределены между каждой преторианской центурией, которым предстояло добавлять свои силы к упряжкам мулов всякий раз, когда дорога преодолевала крутой уклон. Вернувшись к фургону с его личным снаряжением, Катон показал Бернише свой отороченный мехом плащ и обратился к ней по-гречески.

– Дай мне это.

Она протянула к нему руку, затем резко остановилась и указала на плащ, затем на Катона и приподняла бровь. Он кивнул, и она передала плащ, прежде чем свернуться в углу повозки и накрыть себя одной из запасных туник Катона.

Накинув плащ на плечи и застегнув застежку, он почувствовал себя немного лучше защищенным от непогоды, и быстро потер руки, прежде чем подуть в них, чтобы предотвратить некоторое онемение, проникающее в его пальцы.

– Достаточно холодно, чтобы отморозить тебе яйца, не так ли? – Макрон ухмыльнулся, стоя рядом со штабной группой во главе когорты. – Тем не менее, мы все разогреемся достаточно скоро, как только ты отдашь приказ выдвигаться.

Катон оглянулся на ближайших солдат, которые, как и он, пытались согреть руки. Некоторые использовали полоски ткани, обвязанные вокруг рук, как импровизированные рукавицы, и Катон пожалел, что не приобрел предусмотрительно стоящую вещь, прежде чем покинуть Антиохию. Тонкая дымка выдыхаемого воздуха кружилась вокруг людей, упряжек мулов и лошадей, и впервые за много дней Катон почувствовал искру радости. Да, было холодно, и его калиги хлюпали, но было что-то волнующее в зрелище солдат, построившихся и готовых выступить на рассвете нового дня. Более того, было чувство привязанности и принадлежности к этим людям, в основном к закаленным ветеранам, которые видели столько же боевых действий, сколько и он. В некоторых случаях даже больше. Было также чувство привилегии командовать преторианцами, пращниками и погонщиками мулов, всего более тысячи человек. Катон чувствовал, что это сила, с которой нужно считаться, если ему представится шанс доказать это.

– Будем надеяться, – ответил он Макрону, глядя в небо. Было в основном ясно, обещая ясный день, но облака собирались над горами на дороге впереди. Если здесь, на берегу реки, было холодно, то была большая вероятность, что снег все еще будет лежать выше, даже в это время года под конец весны. Он молился, чтобы дорога не была завалена сугробами.

– Просто жду последнего из иберийцев, – продолжил Катон. – А, вот и они.

Оба офицера повернулись и оглянулись через брод, когда катафракты и копейщики прошли по берегу и нырнули в холодные воды Мурад Су. Лошади сначала пытались интенсивно вышагивать, поднимая мелкие брызги, но затем сдались, когда река достигла их боков, а затем их груди поднялись в потоке, направляемом сидевшими на них людьми в доспехах. Копейщики перебрались вброд на небольшое расстояние вниз по течению, используя боевых коней в качестве волнолома, чтобы облегчить себе переход. Когда они присоединились к ожидающим римлянам на дальнем берегу, всадники прошли вдоль колонны и двинулись вслед за отрядом конных лучников, уже хорошо продвинулись по дороге. Копейщики заняли места в тылу колонны, и когда последний из них вышел из реки, Катон сел на коня и отдал приказ выступать.

Сначала дорога вилась через предгорья с легким уклоном, что позволяло повозкам грохотать без посторонней помощи, и Катон был доволен скоростью продвижения. Четко обозначенные колеи доказали, что Радамист говорил правду о частом использовании дороги, и было немного камней, которые нужно было бы выкорчевать и отбросить в сторону, чтобы они не привели к резкой остановке колес транспортных средств. Последние весенние полевые цветы расцветали на склонах холмов желтыми и пурпурными гроздьями среди валунов и выступов скал. Стрижи порхали над головами и наполняли воздух своим щебетанием, а утреннее солнце показывалось над горами и заливало пейзаж своим румяным сиянием. Хотя они продвигались с тяжелыми грузами, люди были в прекрасном располодении духа, счастливые покинуть пыльную равнину и дышать чистым воздухом, пропитанным запахом вереска и сосен с обеих сторон.

Макрон шел на небольшом расстоянии позади лошади Катона, счастливо насвистывая, предаваясь непристойным воспоминаниям о Петронелле и время от времени сметая головки цветов своим витисом. Он был рад видеть Катона, выходящего из темного мрака, накрывшего его в Лигее. Это была сторона его давнего друга, которую он никогда раньше не видел, и это потрясло Макрона, так как он не мог понять, через что прошел Катон. Изнурение тела, с которым он был знаком, и сопровождающая его мимолетное отупление. Физический и умственный крах Катона был гораздо более серьезным и сопровождался мраком души, который нашел свое выражение в разрушении города и резне его жителей. Когда он вспомнил подробности разграбления Лигеи, свист изчез из уст Макрона, и он глубоко вздохнул.

– Нельзя было этого делать, – пробормотал он про себя. По его мнению, было достаточно справедливо разграбить город, поскольку, если бы у людей было немного времени, люди оправились бы от потери и вернули бы его к жизни, восполнив эту неудачу. Но разрушение города было расточительным. Лигея никогда не воскреснет из пепла. Ее улицы никогда больше не узнают шума людей, занимающихся своими делами, не услышат ни пронзительные крики играющих детей, ни песнопения местных священников. Теперь Лигея превратилась в обугленный памятник, почерневшие руины, медленно заростут сорняками, а дикие собаки и вороны разбросают кости мертвецов. Такие мысли тяготили Макрона. Он не мог отделаться от мысли, что каким бы богам ни поклонялись лигейцы, такое злодейство наверняка возмутило бы их. Кто знал, какие несчастья они уготовили осквернителям их храмов?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю