Текст книги "Кровь Рима (ЛП)"
Автор книги: Саймон Скэрроу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)
Макрон поджал губы и согласился. – Я предполагаю, это так. А пока нам придется довольствоваться сушеным мясом, черствым хлебом и сыром, из которых можно построить сраный акведук. – Он взглянул на Бернишу, вошедшую в палатку. – Еще вина, девочка.
Она тупо посмотрела на него, а затем Катон поднял свою чашу и произнес несколько прерывистых слов по-армянски. Она кивнула и вышла из палатки, а через мгновение вернулась с закрытым кувшином, чтобы пополнить чашу Макрона.
– Так, значит, ты немного усвоил местный жаргон?
Катон кивнул. – Я учу девушку нескольким словам на латыни, и она дает уроки мне.
Когда она повернулась и направилась к углу палатки, Макрон бросил взгляд на ее стройное тело. – Держу пари, что дает. И я готов поспорить, что ты готов поучиться, а? А почему бы нет? Я мог бы.
– Это не так как ты себе это представляешь, – возразил Катон.
– Ну, может, так и должно быть. Такая красивая девушка пропадает даром. Ты мог бы воспользоваться небольшой женской компанией. Прошло много времени.
– Это мое дело, Макрон. Был бы благодарен тебе, если ты не будешь указывать на то, что мне нужно, а что не нужно.
Макрон обмакнул в вино еще немного хлеба и сунул его в рот, пробормотав: – Тебе виднее.
Катон злился на себя за то, что был так резок со своим другом. Он устал, но это не было оправданием тому, как он еще недавно вел себя с Макроном.
– Послушай, я знаю, что со времен того дела в Лигее я был не самым приятным другом…
– Действительно? Не могу сказать, что я что-то вообще заметил, – Макрон коротко усмехнулся. Он был просто счастлив, что Катон выбрался из черной ямы, в которую он упал. – Это ничто. Что сделано, то сделано.
Катон решил перевести разговор на менее тревожную тему. – Как парни держатся?
– Они в порядке. Как обычно, ворчуны там и здесь сочиняют песни и пляски, но никто не обращает на них особого внимания. Несколько дней на жестком пайке под открытым небом напомнят им, что такое настоящая армия. Эти преторианцы хорошие парни, но они склонны ныть о том, чего им не хватает из их службы в Риме.
– Можем ли мы их винить? Вот почему назначение в гвардию стоит на первом месте в списке желаний каждого солдата.
– Как бы то ни было, но я не могу избавиться от ощущения, что нам было бы лучше с легионерами. Не с теми засранцами, которые размякли, сидя в сирийских гарнизонах. Я говорю о настоящих легионерах, таких как парни из Второго легиона. – Он благостно улыбнулся воспоминаниям, которые он разделял с Катоном об их бывшем подразделении, затем поднял чашу. – За Второй Августов. Лучший на долбанный километр легион в армии.
Катон поднял свой стакан и стукнул по сосуду Макрона. – За Второй Августов.
Каждый сделал глоток и на мгновение повспоминал прошлое в тишине, прежде чем Макрон схлопотал кусок хлеба поперек своего горла, закашлялся и вновь закашлялся, пытаясь его вытолкнуть. – Если серьезно, как только эта работа будет закончена, нам следует подумать о возвращении в легионы. Как бы мне не нравились привилегии преторианца, я предпочел бы сохранять хорошую дистанцию между собой и Римом. Мне кажется, это место слишком опасно.
– Легче сказать, чем сделать, – сказал Катон. – Во всяком случае, тебе проще. Любой легион был бы горд, если бы у него была твоя мощь, но для такого трибуна, как я, нет места. Лучшее, что я мог получить, – это командование другой вспомогательной когортой. Если только я не понижусь до центурионата.
– Это возможно так, – размышлял Макрон. – Или ты пройдешь всю дистанцию и попробуешь попасть в префекты Египта. Вот это было бы кое-что.
– Это было бы действительно так. – Катон соблазнял себя подобными амбициями в моменты более глубоких размышлений, но не хотел говорить о них из-за опасений, что такое высокомерие может быть использовано против него. Народ Рима, особенно сенаторы, были скованы традициями и считали неприятным для человека низкого происхождения слишком резкое социальное возвышение. Для человека его всаднического ранга высшей должностью, которую он мог достичь, был префект Египта. Эта провинция – житница Рима – стояла особняком и считалась настолько важной для интересов Рима, что ни один император никогда не вручил бы ее одному из членов Сената, который мог бы в этой связи соблазниться еще более высокими амбициями. С другой стороны, как насмешливо размышлял Катон, императоры имели обыкновение создавать свои собственные традиции и нарушать другие по своей прихоти. Если Калигула смог постановить, что его любимая лошадь, Инцитат, была возведена в звание сенатора, тогда все может быть возможным.
Затем его мысли вернулись к его непосредственным заботам, и легкомыслие исчезло, как поле ярких цветов, погрузившееся во мрак, когда темная туча пролетала над ним, скрывая солнце. Он цинично улыбнулся придуманному им поэтическому образу. Он определенно чувствовал себя окутанным черными угрожающими облаками.
– Что смешного? – спросил Макрон.
– Смешного? Немного. Совсем немного, – угрюмо ответил Катон. Он снова задумался, не лучше ли поделиться своими знаниями со своим лучшим другом. Затем он отклонил эту идею. Это только подвергнет Макрона такой же опасности, как и его самого. Лучше подождать, пока миссия закончится. Поэтому он вынул полоску вяленой говядины из своего котелка и начал жевать, чтобы на время предотвратить дальнейшие разговоры.
Макрон добил остатки своей еды, осушил чашу, прижал кулак к груди и громко рыгнул. Услышав звук, Катон и Берниша посмотрели на него, и Макрон поднял руки. – Что? Лучше снаружи, чем внутри, а? В любом случае, мне лучше пойти сделать обход, господин. Парни устали и замерзли, и если кто-нибудь из часовых решит немного вздремнуть, самое время их накрыть. Если я поймаю кого-нибудь из них, они познают мой витис на своих плечах.
Катон мысленно вздрогнул от такой перспективы. Он вспомнил свое время в качестве новобранца и то, как часто он навлекал на себя гнев центуриона Бестии и много дней после этого носил синяки от его командирского жезла. – Хорошо, но как только закончишь, поспи немного.
– И посмотрите, кто это говорит, – усмехнулся Макрон. – Ты выглядишь вполне дерьмово, господин.
– Благодарю за это, – пробормотал Катон.
Выражение лица Макрона стало более серьезным. – Я думаю, уже видел причину этого настроения. В чем дело?
– Ничего такого.
Они молча посмотрели друг на друга, прежде чем Макрон поднял брови.
– Если ты так говоришь. Но…
– Думаю, тебе лучше идти, – перебил Катон.
Макрон пожал плечами. – Наслаждайся. Увидимся утром.
Центурион встал из-за стола и понимающе подмигнул Бернише, прежде чем покинуть палатку, и створки за его спиной соскользнули. Она подождала мгновение, прежде чем заговорить вполголоса. – Похоже, твой друг охотно бы увидел меня в своей постели. Почему ты не хочешь?
– Потому что я не доверяю тебе, моя дорогая. К тому же у Макрона уже есть женщина. Кто-то намного лучше тебя, так что не стоит и думать о его соблазнении.
Она нахмурилась. – Я не женщина легких нравов.
Катон сухо засмеялся. – Как я обнаружил, ты женщина не такой уж и высокой морали.
– Но главное не вовред тебе.
– Нет? – повернулся к ней Катон. – Если бы ты сказала мне то, что знала раньше, то люди Лигеи были бы спасены. Наши парни, которые умерли, беря его штурмом, остались бы живы. Мальчик … Он остановился и перевел дух. – И с самого начала ты могла это предотвратить. Я бы сказал, что любой человек, не чуждый морали, будет жить с этим тяжким грузом на своей совести. Но ты? Сложно сказать. Интересно, сожалеешь ли ты об этом вообще.
Она отвернулась и заговорила тихим голосом. – Я знаю, что сделала, и уже сказала тебе, почему. Больше мне нечего сказать. Если я тебе больше не понадоблюсь, я буду спать на улице.
Не дожидаясь ответа, Берниша встала, взяла меховое покрывало с постели Катона и вышла из палатки, не оглядываясь. Он посмотрел на створки, когда они встали на свои места, и молча продолжил трапезу.
*******
Прошло еще три дня, прежде чем колонна достигла дальнего края горного хребта и спустилась к последней переправе через реку перед столицей Армении. Два фургона были потеряны накануне. У первого из них сломалась ось, и от него отказались по пути. Второй находился в задней части обозного поезда, когда часть дороги провалилась, и повозка, ее возница, несколько раненых и вся упряжка мулов обрушились в ущелье. Если не считать также смерти некоторых из раненых под Лигеей, остальная часть колонны вышла из гор без потерь, но истощенной и голодной, поскольку последние два дня они получали половину пайка.
Впереди река, длинной шелковой лентой, протекала по равнине с богатыми сельхозугодьями. Небольшие усадьбы и поселения простирались к другому горному хребту, туманно-серому вдали.
– Богатая добыча, – ухмыльнулся Макрон, стоя рядом с Катоном, который спешился на минуту, чтобы облегчиться, на обочине дороги.
– Не в этот раз, – возразил Катон. – Мы всего в нескольких днях пути от Артаксаты. Лучше всего, чтобы мы хорошо относились к местным и платили за припасы, если не хотим оказаться в окружении врагов. Я позабочусь о том, чтобы наши иберийские друзья поступили так же.
– Ты сменил мелодию.
– Что?
– Не так давно ты был также счастлив убивать и разрушать, как наш друг там внизу. – Макрон указал далеко вниз по дороге туда, где Радамист и его кавалерия поили своих лошадей на ближнем берегу реки. Он взглянул на Катона. – Изменения во взглядах?
– Что-то в этом роде, – признал Катон, рассматривая раскинувшийся перед ними пейзаж.
Макрон какое-то время наблюдал за ним, удивляясь изменениям, которые он увидел в своем друге в ходе кампании: спад в темное настроение во время атаки и после Лигеи, медленное выздоровление и теперь это сдержанное поведение последних нескольких дней. Он задавался вопросом, не произошла ли какая-то ссора с рабыней? Она казалась Катону достаточно преданной сиделкой, когда он нуждался в уходе. Со своей стороны, Катон, казалось, был доволен ее вниманием и ее компанией, и Макрон предположил, что их отношения зашли гораздо дальше, чем терпение и забота. Или, по крайней мере, так было до последних нескольких дней, когда Катон проявил холодное пренебрежение к Бернише. Макрон решил, что это потеря прекрасной возможности. Его другу срочно нужно было насладиться объятиями красивой женщины. Не требовалось особой степени проницательности, чтобы понять, что Катон все еще смирялся с потерей Юлии. Не то чтобы это было именно горе, скорее противное ощущение предательства всего, в чем он был так уверен в своей жене. Но если получается, что Юлия была хитрой и амбициозной. И Макрон задумался, а не сожалела ли она о своем выборе низкородного мужа. Пока Катон сражался далеко, в Британии, Юлия была погружена в высшее общество Рима со всей его изощренностью, искушениями и интригами.
Макрон молча поблагодарил Фортуну за то, что он сам не столкнется с такой озабоченностью по поводу Петронеллы. У нее была гораздо более простая жизнь, и Макрон безоговорочно верил в ее верность и твердость характера. Ее сильный голос и громкий, искренний смех согрели его сердце, и он внезапно осознал, как сильно он скучает по ней и жаждет вернуться в ее объятия, и того, что неизбежно последует на обязательно прочной постели. Он весело покачал головой, глядя на эту сторону своего характера, о которой раньше не догадывался. Ему действительно была нужна Петронелла.
– Что, во имя фурий, со мной стало? – пробормотал он себе под нос, нахмурившись. Если бы он не был осторожен, то такими темпами он в конце концов кончил бы каким-нибудь пишущим стишки поэтом, а боги знали, что за кучка бесполезных нарциссов были эти проклятые каракуле-писцы.
Он поспешно отбросил свои чувства и снова обратил внимание на друга.
– Не хочешь ли объяснить, как именно изменились твои взгляды?
Катон на мгновение проницательно взглянул на него, прежде чем он ответил: – Нет, центурион, не думаю.
Он взял поводья у преторианца, присматривавшего за его лошадью, и вскочил в седло. – Я еду вперед. Спускайся к реке с остальной частью колонны как можно быстрее. К тому времени уже стемнеет, но нам еще нужно укрепить лагерь. Я попробую купить коз для парней, чтобы они приготовили сегодня вечером знатный ужин. Должно поднять им настроение.
– Я скажу им. – Глаза Макрона загорелись от образов жареной козлятины.
– Выполняй, центурион Макрон, – официально заключил Катон, и они обменялись приветствием, прежде чем он прищелкнул языком и пустил пятками лошадь рысью, пока он скакал по тропе к видневшимся вдалеке иберийцам.
*******
Когда новая луна поднялась над горами и окутала армянский пейзаж призрачной серебряной пеленой, ночь пронзили костры римлян и их иберийских союзников. Несмотря на тяжелый дневной труд, в этот раз мужчины двух когорт были в веселом настроении, когда они были вне горных холода и ветра, и у них было много дров, чтобы согреть их, а еще жареного мяса, чтобы набить им животы. Было также много чего выпить, благодаря фургону, наполненному флягами с вином, которые Катон купил в соседнем поселеньице вместе с десятком коз. За все это он заплатил серебром из своего личного сейфа. Местные жители нервничали, когда он приближался с Нарсесом и отрядом конных лучников Радамиста. Как только римский офицер объявил о своих намерениях, они быстро оправились и начали торговаться с ним в короткой словесной стычке. Катон почти не сомневался, что он переплатил, но был доволен тем, что его щедрость будет щедро же вознаграждена благодарностью его людей.
Так воздух наполнился ароматом жареного мяса, веселыми разговорами и песнями мужчин, греющихся у костров. Прогуливаясь по лагерю в компании Макрона, Катон был рад видеть, что некоторые преторианцы и иберийцы дружат, а некоторые из первых даже знакомили своих союзников с радостями игры в кости.
– Наши мальчики снимут шкуру с иберийцев, если у них будет возможность, – улыбнулся Макрон. – Ты знаешь, какими они могут быть, когда напускают на себя невинное лицо.
– Тогда, возможно, тебе стоит поговорить с офицерами. Если парни собираются играть в кости, то они сделают это честно или пожалеют об этом.
– Я прослежу, чтобы они узнали об этом, господин.
Когда они миновали конец линии палаток центурии Макрона и повернули к штабной палатке, один из солдат встал и отсалютовал им.
– Простите, господин.
– В чем дело? – В этот момент имя человека пришло к Катону. – Терций…
– Да, господин. – Преторианец с удовольствием улыбнулся своему командиру в ответ на то, что тот вспомнил его имя. – Ну… Господин, ребята слышали, что вы заплатили за мясо из собственного кошелька. Нам было интересно, не хотите ли вы перекусить у нашего костра? – Он отошел в сторону и жестом поднял товарищей на ноги. Мужчины выжидающе посмотрели на Катона. По правде говоря, он очень хотел вернуться в свой шатер и отдохнуть, но знал, что поступит глупо, если не удовлетворит желание его людей в этом случае. Было время, когда нужно было быть суровым, настаивать на жесткой дисциплине и командовать людьми, а в другое время необходимо было относиться к ним как к товарищам. Некоторые офицеры ловко переключались между этими двумя ролями, но Катон не хотел быть слишком фамильярным со своими людьми. Он знал других командиров подразделений, которые пытались относиться к ним скорее как к друзьям, чем как к товарищам, и в результате только заработали в свой адрес презрение и насмешки солдат.
– Очень хорошо. Мы с центурионом Макроном можем уделить немного времени.
– Спасибо, господин. Не могли бы вы? – Терций указал на импровизированную скамейку из бревен, сложенную рядом с огнем, и Катон осторожно сел, убедившись, что скамья устойчива и вряд ли соскользнет и не станет причиной его позорного падения на задницу.
Макрон сел рядом с ним. – Дайте-ка я угадаю, что в меню, мальчики. – Он устроил сложное шоу, понюхав воздух. – Может быть, это козлятина?
Мужчины у костра заулыбались, а некоторые засмеялись.
– Не просто козлятина, господин. Мы приготовили ее по-особенному. Гирций, вон там, был поваром у сенатора Сенеки в Байях, прежде чем он присоединился к гвардии. Он кое-что знает о приготовлении приличной еды, господин. Расскажи трибуну и центуриону, что ты приготовил.
Круглолицый преторианец пухловатой комплекции подобрал у огня два котелка и подошел. Он сделал паузу, чтобы попытаться отдать честь, но в замешательстве нахмурился, когда поднял два котелка. Катон не мог удержаться от смеха над его дискомфортом и сжалился над ним.
– Вот, давай вон тот. – Он наклонил котелок к огню, чтобы осветить его содержимое, и увидел куски мяса, плавающие в темном клейком соусе. – Что это?
– Козлятина, которую вы нам раздобыли, господин. Я потушил все это в вине и приготовил глазурь из гарума и меда.
– Гарум и мед? – Катон приподнял бровь. Идея смешать острую соленую приправу со сладким медом показалась ему невероятной комбинацией.
– Какого хрена ты это сделал? – потребовал ответа Макрон.
Гирций стоял на своем и протянул Макрону второй котелок. – Просто попробуйте, господин. Это одно из любимых блюд сенатора.
Макрон вытащил кинжал и проткнул кусок мяса. – Просто потому, что какой-то занюханный высокомерный аристократ тешит себя всякими кулинарными пристрастиями…
Он сунул капающее мясо себе в рот и стал жевать. Затем его челюсть замедлилась, а глаза расширились. Он сглотнул и с трепетом посмотрел на Гирция. – Это самое нахрен вкусное блюдо, которое я когда-либо ел. Катон, парень просто великолепен! Попробуй.
Катон достал карманный столовый прибор, развернул ложку-насадку и выбрал небольшой кусок нежирного мяса для пробы. Как только соус коснулся его языка, он понял, что Макрон не преувеличивал. Насыщенный вкус был ошеломляющим, и он с жадностью принялся обрабатывать оставшееся содержимое котелка, в то время как Гирций, положив руки на свои широкие бедра, сиял от гордости.
Макрон финишировал первым и протянул свой котелок. – Есть шансы на добавку?
Прежде чем Гирций смог ответить, со стороны иберийской части лагеря раздался взрыв гневных криков. Все повернулись на звук, и на мгновение никто не двинулся с места. Затем, когда крики стали громче, Катон поставил котелок и встал.
– Макрон, за мной.
Сначала Катон сдерживался, чтобы просто идти через ряды палаток, но когда крики усилились, он бросился бежать. Уже ближе к промежутку между римскими палатками и палатками иберов они наткнулись на небольшую толпу. Из ближайших палаток все выходили люди, чтобы посмотреть, что происходит.
– Дорогу тут! – проревел Макрон. – Идет командир!
Солдаты в задней части толпы оглянулись и отошли в сторону, пропуская двух офицеров. Катон шел впереди, проталкивался сквозь тех, кто оказался слишком медлителен, чтобы подчиниться приказу Макрона. Затем они прошли сквозь давку тел и вышли на открытое пространство. Перед ними горел костер. Два человека стояли лицом друг к другу с обнаженными кинжалами: пращник и один из иберийских копейщиков. Последний прижимал к боку свободную руку, и кровь сочилась между его пальцами, пока он покачивался на ногах. Пращник сидел на корточках, не сводя глаз с противника, и медленно водил своим клинком из стороны в сторону, провоцируя иберийца на атаку. Ни один из них не обратил внимания на прибытие двух офицеров. Пращник метнулся вперед и сделал ложный выпад, и иберийец отчаянно рубанул, схватил другого мужчину за предплечье и невольно открыл рану чуть ниже локтя. Пращник издал сердитый рев и приготовился прыгнуть вперед и нанести последний смертельный удар.
– Хватит! – крикнул Катон. – Стоять!
Толпа, кричавшая в поддержку двух мужчин, замолчала, когда пращник остановился и взглянул на трибуна, затем отступил на безопасное расстояние, прежде чем поднялся во весь рост и потянул раненую руку с кинжалом.
– Что, во имя Юпитера, здесь происходит? – спросил Катон.
Пращник напрягся, все еще держась за рану. – Ссора между мной и этим ублюдком-варваром, господин.
Макрон повернулся и встал между двумя мужчинами.
– Ссора? По поводу? – продолжил Катон.
– Он обвинил меня в обмане, господин. Я и несколько ребят играли в кости, и некоторые иберийцы хотели также поиграть. Только они теряли деньги. Когда я попытался забрать свой выигрыш, он вскочил, начал кричать свою чушь и спихнул мои руки с монет, – он указал на землю возле костра, где в свете пламени блестела небольшая россыпь серебра.
– Откуда ты знаешь, что он обвинил тебя в обмане?
Пращник открыл рот, заколебался, затем покачал головой. – Это то, что я предположил, господин.
– А потом?
– Он вытащил свой нож, я схватил свой, и он попытался меня проткнуть. Только я его первым достал, господин.
Катон оглянулся на толпу. – Это правда? Кто-нибудь видел, что произошло?
Опцион выступил вперед. – Я также был в игре, господин. Это было так, как говорит Глабий. Ибериец начал это.
Прежде чем Катон успел попросить дополнительных подтверждений, иберийец упал на колени, тяжело дыша, продолжая поднимать изогнутый кинжал дрожащей рукой. Двое его товарищей поспешили вперед и преклонили колени рядом с ним. Один осторожно взял оружие из его руки, а другой поднял тунику раненого, отвел руку в сторону и обнажил рану. Кровь пульсировала по обнаженной плоти, и товарищ иберийца прижал руку к ране, пытаясь остановить обильное кровотечение.
Катон указал на опциона. – Беги и найди хирурга. Немедленно!
Когда мужчина повернулся и пробился сквозь давку, Катон оглянулся на выражающие одновременно любопытство и враждебность лица. Иберийцы уже отходили в сторону, прислонившись спиной к палаткам, и настроения в толпе становились опасными.
– Макрон, – сказал он спокойно. – Уведи наших людей отсюда. Кроме него –
Глабия. Ему нужно кое-что еще прояснить.
– Да, господин. – Макрон кивнул, затем резко набрав воздуха, обратился к римским солдатам. – Назад в свои палатки! Центурионы! Oпционы! Приведите наших людей в движение! Быстрее нахрен!
Напряженная тишина минутной давности была нарушена, как только офицеры стали выкрикивать приказы своим людям и отталкивать их от места происшествия.
Катон повернулся к Глабию. – И ты обманывал?
– Нет, господин! Это была честная игра. Спросите кого угодно. Все скажут, что Глабий ведет честную игру.
– О, я обязательно спрошу. Во всяком случае, ты знаешь правила и какой штраф за то, что ты напал с оружием на товарища. Если он умрет, умрёшь и ты.
Пращник покачал головой. – Он не римлянин, господин. Он мне не товарищ. Просто какой-то гребаный варвар, вот и все! – он сплюнул в сторону иберийца.
– Закрой свой рот! – яростно рявкнул Катон. – Ни слова, слышишь?
Толпа быстро расходилась, и тут появился опцион с хирургом, шедшим за ним с боковой сумкой, набитой повязками и инструментами, необходимыми для его ремесла. Он увидел раненую руку пращника и поспешил к нему.
– Не он. Он переживет. – Катон вместо этого кивнул на иберийца, который изо всех сил пытался оставаться в вертикальном положении, и его поддерживали его же товарищи. – Этому ты нужнее в первую очередь. Позаботься о нем.
Хирург кивнул, поставил сумку рядом с раненым и вытер кровь, чтобы ненадолго осмотреть рану, прежде чем снова наложить импровизированную повязку.
– У него сильное кровотечение, господин.
– Делай для него все, что в твоих силах, – приказал Катон и оглянулся на иберийцев, которые все еще стояли полукругом, их лица ожесточились, когда они посмотрели на своего раненного товарища. Хирург опустил раненого на землю, когда тот начал дрожать. Еще несколько фигур вышли из палаток позади них, и Катон почувствовал, как его сердце упало, когда он увидел, как Радамист и несколько человек из его свиты шагали к ним.
– О, фурии, потрясающе, – пробормотал Макрон. – Именно то, что нам нужно.
Радамист отдал приказ, и иберы поспешили прочь с его пути. Он остановился и быстро осмотрел раненого на земле и пращника, а затем устремил свои темные глаза на Катона. – Что здесь произошло, трибун?
Катон коротко объяснил, и Радамист кивнул на Глабия. – Он тот, кто зарезал моего человека?
– Да, Ваше Величество. Но он говорит, что драку начал ваш человек.
Радамист повернулся к небольшой группе иберийских солдат и резко их допросил, а затем снова повернулся к Катону. – Говорят, что виноват твой солдат. Он пытался обмануть этого человека и отнять его серебро.
Одно противостояние приводило к другому, гораздо более серьезному, и Катон заставил себя справиться с ситуацией спокойно, хотя он чувствовал учащенное сердцебиение и напряжение мышц плеч, как будто он собирался вступить в драку.
– Мы можем обвинить в этом позже. Прямо сейчас обоим мужчинам нужно обработать свои раны. Глабий, иди в палатку хирурга. Пусть один из санитаров позаботится о твоей руке.
Прежде чем пращник успел выполнить приказ, его противник издал глубокий стон и на мгновение выгнул спину, прежде чем впасть в сильные судороги. Хирург сделал все возможное, чтобы удержать человека, повязка соскользнула, и свежий поток крови хлынул из сморщенной плоти вокруг раны и пролился на землю.
– Держите его! – крикнул хирург. Соратники иберийца не нуждались в переводе и схватились за его конечности, пытаясь удержать его, пока хирург нащупывал свежую повязку в своей сумке. Раненый ибер задыхался, издавая ужасный хрипящий звук, его глаза широко открылись и закатились в смертельном ужасе. Произошла последняя судорога, и его челюсть отвисла, а затем с медленным спадом напряжения его тело обмякло, когда последний выдох сошел с его губ, он уже лежал неподвижно, глядя на звезды.
Некоторое время никто не двигался и не говорил, затем хирург наклонился вперед, чтобы закрыть иберийцу глаза, и поднялся на ноги.
– Он ушел, господин. Я ничего не мог сделать, чтобы спасти его, – добавил он, тревожно взглянув на Радамиста.
Катон указал большим пальцем на Глабия. – Отведи этого в больничную палатку и позаботься о его ране.
– Да, господин. – Хирург запахнул крышку своей сумки и подошел к раненому преторианцу.
– Стой! – Радамист подошел к мертвому иберийцу и ткнул пальцем в труп, глядя на римского офицера. – Мой человек мертв. Его убийца должен ответить за это.
– Подождите-ка минутку, – вмешался Макрон. – Он обвинил Глабия в жульничестве и наставил на него нож. Он начал это. Бой был честным, и он проиграл. В этом нет ничего хорошего, но Глабий не убийца.
Радамист бросил на него взгляд, прежде чем снова обратиться к Катону. – Скажи своему слуге, чтобы он прикусил свой язык, прежде чем я прикажу своим людям отрезать его.
– Слуге? – глаза Макрона выпучились.
– Центурион, – вмешался Катон. – Я разберусь с этим, пожалуйста. А пока я хочу, чтобы ты арестовал Глабия и держал его под стражей. Понятно?
– Да, господин, – проворчал Макрон, а затем добавил проклятие себе под нос. Он подошел к Глабию, как и было приказано.
Катон повернулся к Радамисту. – Как сказал центурион Макрон, Ваше Величество, похоже, что некоторые из ваших людей предпочли сыграть в кости с Глабием. Когда умерший проиграл, он обвинил Глабия в мошенничестве и напал на него. Глабий действовал в порядке самообороны.
Радамист выслушал, а затем спросил копейщиков, стоявших у тела. Удовлетворенный их ответами, он снова повернулся к Катону.
– Говорят, твой солдат первым вытащил свой нож и ударил моего человека прежде, чем он смог защитить себя. – Ибериец указал на Глабия. – Этот человек – убийца и трус. Я требую удовлетворения справедливости и мести. И поэтому он должен умереть.
**************
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
– Трахни их всех Марс! – запротестовал Макрон. – Эти ублюдки лгут. Ты слышал, что сказал Глабий, и его опцион подтвердил его рассказ.
Они стояли на небольшом расстоянии от Радамиста и его людей, пока совещались. Двое мужчин уносили тело в сторону иберийских палаток, в то время как иберийский царевич и горстка его знати стояли, ожидая ответа Катона на требование казни Глабия. Раненый пращник стоял в стороне, пока хирург зашивал ему рану при свете огня. Глабий вздрагивал время от времени, когда игла входила и проходила через его плоть, но его взгляд с тревогой переключался между двумя римскими офицерами, обсуждающими его судьбу, и иберийцами, смотрящими на него с враждебными взглядами.
– Опцион, конечно, его поддержит, – возразил Катон. – Так же, как он поддержал бы слово любого римлянина, противопоставленное слову варвара, как он их видимо рассматривает.
– Я не думаю, что есть много сомнений в том, что они варвары. Ты видел, что они сделали в форте. Собираешься ли ты поверить им прежде, чем поверишь кому-то из наших?
– Конечно, нет. Но это его слово против их. Это было сделано сгоряча, и могло случиться все, что угодно.
– Тогда ты должен оказаться на стороне нашего человека, – настаивал Макрон. – Это то, что я делал бы каждый раз. Если бы я был командиром, я бы сказал этой кучке песчаных обезьян, чтобы они сразу проваливали.
– Но ты не командуешь, центурион, – твердо ответил Катон. – Да, и я обязан следить за тем, чтобы каждый, кто нарушает правила, был наказан. На самом деле не имеет значения, кто нанес первый удар или почему они это сделали. Правила достаточно ясны. Если солдат вытаскивает клинок и ранит товарища, его избивают люди его же центурии. Если он использует лезвие, чтобы убить другого солдата, наказание – смерть. Ты это достаточно хорошо знаешь.
– Смерть в случае, если человек убьет товарища, но эти иберы не римляне. Да ведь они даже не в одной с нами армии.
– Ты не прав. Они наши союзники и подчиняются тем же правилам, что и любые другие солдаты в римской армии. Если бы все было наоборот, я бы настоял на том, чтобы иберийец был наказан таким же образом.
– Ты мог бы настаивать, но веришь ли ты хоть на миг, что Радамист согласился бы на это? Я нахрен сомневаюсь в этом.
Катон уже чувствовал себя усталым, и теперь он почувствовал изнуряющую яму отчаяния, из которой он только недавно вышел, снова подкрадывающуюся к нему.
– Послушай, Макрон, как ты думаешь, какой у меня выбор? Обе стороны здесь нуждаются друг в друге, если есть хоть какая-то надежда на то, что Радамист вернет свой трон, а Рим – свое влияние в регионе. С тех пор, как мы покинули Сирию, между нашими людьми и его людьми не было особой любви. Однажды мы испытали на себе последствия разъединения. Если я откажусь от наказания Глабия, мы рискуем тем, что это повторится вновь. Прямо на пороге подготовки к решающему моменту кампании, – он указал на дальний берег реки. – Артаксата – всего в четырех днях пути в этом направлении. Если иберийцы увидят, что Глабий идет на свободе, то это было бы все равно, как если бы я воткнул огромный кинжал посреди колонны.
– А если ты казнишь Глабия, как ты думаешь, как это отразится на моральном духе наших парней? Они с радостью последуют за тобой в бой! Но если ты встанешь на сторону иберийцев и убьешь одного из наших людей, это будет стоить тебе лояльности преторианцев и пращников.
