Текст книги "Кровь Рима (ЛП)"
Автор книги: Саймон Скэрроу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
Теперь, сразу после полудня, Катон и Макрон ехали на небольшом расстоянии позади Радамиста и его компании, когда царевич остановился и сел в седло, изменив свою осанку, держа поводья в правой руке, а левой опираясь на бедро, с властно выставленным локтем. Двое римлян догнали и подождали, пока новоприбывшие приблизятся. Вблизи Катон разглядел, что на них золотые цепи и кольца с драгоценными камнями, а их одежды имеют шелковистый блеск.
Судя по их нервным выражениям лиц, это были люди, несомненно, с достоинством, но и боявшиеся Радамиста. Они соскочили с седел и низко поклонились, после чего их предводитель вышел вперед и обратился к царевичу на родном языке. Он говорил смиренным тоном и часто жестикулировал в сторону своих коллег и дальше, в направлении Лигеи, все еще скрытой от основной колонны невысоким хребтом. Радамист слушал молча, а когда тот наконец иссяк и стоял, опустив голову, ожидая ответа, он повернулся к Катону.
– Наши друзья здесь – лидеры правящего городского совета. Они пришли сказать мне, что в городе, помимо их ополчения, есть небольшой отряд парфянских солдат. Эти люди утверждают, что организовали открытие ворот для нас, и что совет проголосовал за то, чтобы принять мою сторону и поклясться быть верным моему делу. – Он тонко улыбнулся. – Жаль, что их лояльность не была предложена, когда я больше всего в ней нуждался. Итак, трибун, похоже, что нам, в конце концов, не придется штурмом пробиваться в Лигею. Тем не менее, нужно будет показать им пример, чтобы они поняли, чего стоит неповиновение мне. Что ты предлагаешь? Уничтожить совет? В этом есть что-то римское, и это понравится императору Нерону, я думаю. Но децимация – это игра случая, и я хочу, чтобы те, кто отдал приказ закрыть ворота против меня в прошлый раз, заплатили за это своими жизнями. А именно, большинство из тех, кто заседает в правящем совете Лигеи, скрываясь сейчас за стенами города. Ну что, трибун? Что скажешь?
Катон холодно посмотрел на людей из Лигеи, прежде чем заговорить: – Ваше Величество, мне нужны головы тех, кто несет ответственность за захват и пытки центуриона Петиллия и его людей. Спросите их, кто убил моих преторианцев.
Радамист обратился к членам совета, и Катон заметил испуганные взгляды, которыми они обменялись, прежде чем их лидер ответил. Радамист выслушал, а затем низким голосом перевел Катону.
– Он утверждает, что это были парфяне. Их патрули следили за нами последние три дня. Как только они увидели, что ваши солдаты вошли в лес, они решили дождаться, пока те займутся рубкой деревьев, и тем самым они попали в ловушку. Парфянский офицер пытал их, прежде чем убить и выставить перед фортом как предупреждение Риму не вмешиваться в армянские дела. Этот человек клянется, что горожане тут ни при чем. Они миролюбивы, говорит он.
– Тогда я хочу, чтобы парфянского офицера выдали, – сказал Катон. И всех людей из этого отряда.
– Это может оказаться непросто. Говорят, что парфяне настроены сражаться, а ополчение – нет, и поскольку ополченцы держат городские ворота, их командир сказал, что они готовы открыть их для нас, когда мы достигнем города. После этого мы сможем свободно обращаться с парфянами. Ты можешь наказать их по своему усмотрению, трибун. Эти люди говорят, что лигийцы всегда были друзьями Рима и верны мне. Люди, ответственные за то, что отвергли меня, были смещены со своих постов народом. Они говорят, что правящий совет относится к присутствию парфян в их городе враждебно.
Катон посмотрел на лигийцев со слабой усмешкой на губах, затем повернулся к Радамисту.
– Я хотел бы поговорить с вами, Ваше Величество, наедине без членов совета.
Они отошли на небольшое расстояние, после чего Катон спокойно продолжил. – И вы верите им, Ваше Величество?
– Конечно, нет. Они подлые лжецы, пытающиеся спасти свои шкуры. Но это их не спасет. Как только мы войдем в Лигею, они будут одними из первых, кого предадут мечу.
Катон кивнул.
– Тем временем мы должны использовать их с пользой. Мы должны согласиться пощадить их и принять их заверения в верности, чтобы они предали парфян и открыли ворота. Когда мы уничтожим врага, мы сможем наказать тех, кто предал вас, Ваше Величество, и тех, кого я посчитаю в равной степени ответственными за гибель моих людей. Пусть судьба Лигеи послужит примером для всех, кто нарушит верность вам, своему царю, и Риму, своему союзнику.
Последние слова прозвучали со свинцовой иронией, и Радамист поднял бровь.
– Очень хорошо, трибун. Я поговорю с ними. Я скажу им, что мы рады, что нас приняли как друзей, и в ответ мы обещаем избавить их город от нашего общего врага.
Катон уже обдумывал следующий шаг. Хотя он был уверен, что лигейские посланники искренне предлагают предать парфян, не исключалось, что они могут подстроить ловушку. Он не хотел допустить, чтобы две его когорты пострадали от последствий двойной сделки лигейцев.
– Нам нужно подойти к городу так, как будто мы готовимся к осаде. Когда ополченцы выступят, нам придется действовать быстро, пока парфяне не осознали опасности. Ваши конные лучники имеют наилучшие шансы взять и удерживать ворота до того, как парфяне контратакуют, Ваше Величество. Я приведу преторианцев так быстро, как только смогу, чтобы поддержать Вас. Если повезет, мы застанем парфян врасплох. Конечно, когда они поймут, что их предали, они попытаются бежать. В таком случае будет разумно расположить моих пращников и ваших катафрактов на дальней стороне города, чтобы преградить им путь к отступлению.
Радамист внимательно слушал и кивнул с одобрением. – Мудрый план, трибун. Воистину, мне повезло, что твой командующий выбрал тебя для службы мне.
Катон скромно склонил голову.
Ибериец посмотрел в сторону ожидающих лигийцев.
– Теперь мы должны сказать этим проклятым то, что они хотят услышать, и отправить их обратно к их сообщникам.
– Нет. Нам нужно послать только одного человека, их лидера. Остальные могут остаться с нами. Если командир ополчения не сдержит свое слово, мы сможем показать им пример. Покажем лигейцам, что бывает с теми, кто пытается обмануть своего царя.
***
Был поздний вечер, когда колонна возобновила движение и подошла к городу. Катафракты и пращники уже отправились окольным путем за холмы на юге, чтобы перекрыть дорогу по другую сторону Лигеи. Обозы с осадными машинами и припасами перемежались с преторианцами, а пыль, поднятая мулами и тяжелыми колесами, помогала скрыть размер колонны, так что враг не понял, что силы, приближающиеся непосредственно к городу, были меньше, чем те, что наблюдались несколькими днями ранее. Для пехоты пыль доставляла сильный дискомфорт, и люди ворчали сквозь шерстяные платки на шее, который большинство натягивали, чтобы закрыть нос и рот. Во главе колонны и на обоих флангах ехали конные лучники. Самая большая группа всадников находилась в центре, ее возглавляли Радамист и Катон, а лигийские посланники ехали позади, под охраной.
В полутора километрах от города они встретили небольшой отряд парфянских разведчиков, которые наблюдали за колонной до тех пор, пока не повернули своих лошадей и не ускакали галопом в безопасное место. Ворота Лигеи закрылись за ними, и вдоль стен Катон мог видеть редкие вспышки солнечного света, отражающиеся от шлемов и наконечников копий. Колонна продвигалась неторопливо, и Катон отдал приказ остановиться, пока они еще не вышли на расстояние выстрела из лука. Позади себя он услышал, как Макрон прокричал приказ, чтобы люди опустили свои походные фурки, чтобы они не были обременены, когда наступит момент броситься на городскую сторожку. Катон подозвал буцинатора и Нарсеса, чтобы они ехали рядом, а затем повернулся к Радамисту и Макрону.
– Как только ворота будут открыты, Ваше Величество, отправьте своих конных лучников вперед, чтобы взять сторожку. Макрон, ты идешь, нет, бежишь с преторианцами за ними. Остальная часть когорты последует вслед за тобой.
– Мои ребята готовы и хотят идти, господин. После того, что случилось с Петиллием и остальными, мы не позволим ничему встать у нас на пути.
– Хорошо. – Катон в последний раз оглядел людей когорты, выстроившихся и ожидающих приказа к атаке. Затем он глубоко вздохнул и пустил свою лошадь легкой рысью, жестом приказав буцинатору и Нарсесу следовать за ним. Впереди был небольшой уклон, дорога приближалась к невысокой насыпи, на которой был построен город. Слева от города вдоль берега реки простиралась полоса орошаемых земель, а справа земля уступала место крутым холмам, поросшим редкими деревьями. Катон выпрямился и направил коня к сторожке.
– Сигнал буцины! – приказал он.
Буцинатор сплюнул в одну сторону, затем поднял мундштук и выдул три резкие ноты, сделал паузу и еще три ноты, как это было принято у тех, кто хотел провести переговоры. В пятидесяти шагах от закрытых ворот Катон остановился и приказал буцинатору опустить инструмент. На башне над сторожкой он увидел скопление лиц, смотревших на него сверху вниз. Затем один человек наклонился вперед, уперся руками о зубец башенки и обратился к ним.
– Он хочет знать, почему Рим нарушил границу царства Армении, – перевел Нарсес.
– Он парфянин?– спросил Катон.
– Судя по его акценту, я бы сказал, что да, трибун.
– Тогда скажи ему, что Рим требует знать, какое дело имеет парфянин в земле союзника Рима? Почему Парфия нарушила давнее соглашение между нашими империями о признании Армении римским протекторатом?
Ответ последовал мгновение спустя.
– Народ Армении потребовал помощи Парфии, чтобы избавиться от тирана Радамиста, – сказал он. – Армения больше не смотрит в сторону Рима. Он приказывает нам развернуть нашу колонну и маршировать обратно через границу.
Взгляд Катона метался между человеком на башне и воротами, которые оставались закрытыми. Его сердцебиение участилось. В любой момент ополченцы должны были распахнуть ворота... Но никаких признаков движения не было.
– Вы сдадите нам Лигею, – приказал он, пытаясь побудить ополченцев к действию. – Сдавайтесь немедленно. Если нам придется брать город силой, то никто не будет пощажен.
Пока Нарсес переводил, среди людей на башне возникло какое-то движение, а затем на стену вскочил человек и которого сильно толкнули в спину. Взмахнув руками, он пролетел небольшое расстояние, после чего веревка на его шее натянулась, и его тело забилось в судорогах, а затем повисло, раскачиваясь из стороны в сторону. Прошло мгновение, и Катон узнал лидера городского совета. Еще одна фигура оказалась на стене, перевалилась через парапет, упала и остановилась, ударившись о другое тело. На этом человеке был кожаный жилет и поножи, и Катон догадался, что это, должно быть, командир ополчения. Было ясно, что предательство лигейских посланников по отношению к парфянам было раскрыто каким-то пропарфянским элементом в городе, и предатели поплатились жизнью.
Парфянский офицер снова позвал.
– Он приказывает нам уходить, пока нас не постигла та же участь.
Катон на мгновение уставился на колышущиеся тела, затем ответил: – Я буду осаждать Лигею. У вас есть время, пока таран не коснется стены, чтобы сдаться. После этого ни одна жизнь не будет пощажена. Рим сказал свое слово.
Как только Нарсес перевел, Катон развернул своего коня, и трое мужчин галопом поскакали обратно к колонне. На лице Катона появилось выражение холодной решимости, и он стал строить свои планы по штурму города и сожжению его дотла, вместе с его жителями, до последнего живого существа. Начиная с оставшихся посланников.
– Я так понимаю, враг не в восторге от идеи сдачи?– Макрон поприветствовал своего командира.
– Нет. Но они будут. – Катон взглянул на лигейцев, стоявших под охраной неподалеку. Они следили за короткой беседой у ворот и были охвачены страхом.
– Ваше Величество, если вы не возражаете, я хотел бы использовать их, чтобы показать лигийцам, что бывает с теми, кто бросает вызов своему законному царю и Риму.
Радамист усмехнулся. – Конечно, трибун. Я буду рад увидеть, как их используют. Один из группы шагнул вперед, обхватив руками ноги Радамиста, и быстро заговорил. Царь с усмешкой отпихнул его. Катон с презрением посмотрел на пленников, прежде чем повернуться к Радамисту.
– Как вам будет угодно с ними расправиться, Ваше Величество?
Радамист подогнал свою лошадь к лигейцу и наклонился вперед, чтобы погладить его по голове, как будто выражал привязанность к верной гончей. Лигеец с надеждой поднял голову и неуверенно улыбнулся. Затем Радамист выпрямился.
– Мы должны вернуть их друзьям и семьям в городе. Как только вы установите своих онагры, вы сможете возвращать их по одной части за раз. Начнем с их голов.
*************
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Командный пункт находился на склоне холма, простиравшегося в сторону Лигеи, и с него открывался хороший вид на землю, окружавшую город. Через чахлую траву, прижавшуюся к склону, уже была проложена тропинка, и Макрон остановился чуть ниже гребня, чтобы перевести дух после крутого подъема в полном доспехе. Он снял шлем и вытер пот со лба, после чего повернулся, выпятив грудь, и уперся руками в бедра, оглядываясь назад. До рассвета оставалось около часа, и пейзаж был омыт теплым сиянием заходящего солнца. По земле протянулись длинные тени, и дневная жара, к облегчению Макрона, начала спадать.
Слева от него располагался лагерь с аккуратными линиями палаток римских войск и менее упорядоченным расположением иберийцев. Ров и вал были глубже и выше, чем это водилось в обычном походном лагере, поскольку у людей было больше времени на подготовку обороны. Еще один ров и вал тянулись от лагеря вниз к берегу реки, а справа от города аналогичное укрепление проходило по ровной местности до скального выступа под холмом. Все эти укрепления были построены в течение одного дня после прибытия колонны за пределы Лигеи. Те, кто находился внутри города, теперь были отрезаны от внешнего мира. У них не было доступа к воде из реки, так как канал, по которому она поступала в город, был запружен. Жажда станет для них самой большой опасностью в ближайшие дни, размышлял Макрон. А для осаждающих самой большой опасностью будет приближение любой помощи из вне. Но с учетом того, что иберийские патрули будут вести наблюдение с высоких точек, вероятность того, что осаждающих застанут врасплох, будет невелика.
Слабый треск одного из онагров, выпустившего очередной камень, привлек внимание Макрона к осадным машинам, укрытым за земляными укреплениями, расположенными за стенами. Гарнизон состоял из целой центурии пращников, а также из расчетов обслуги онагров и баллист. По указанию Макрона механизмы были собраны незадолго до этого, и он поднялся на командный пункт, чтобы доложить Катону. Перед тем, как метательные машины прицелились в сторожку, нужно было отправить головы и части тел лигейских посланников за городские стены, чтобы они упали среди горожан. Макрон покачал головой при этой мысли. Убить врага в бою – это одно, а уничтожить кучку безоружных трусов было унизительно для всех, и он чувствовал себя опозоренным. Он лишь надеялся, что короткая бомбардировка окровавленными частями тела подорвет желание врага сопротивляться. Если нет, то постоянный обстрел сторожки должен ослабить их волю. Вопрос заключался в том, будут ли защитники добиваться условий до того, как поднимут таран?
Макрон посмотрел вниз, где люди центуриона Игнация собирали таран и деревянную раму, которая должна была защитить людей. Люди уже крепили к каркасу деревянные брусья, вырезанные из ближайшего леса, и покрывали их шкурами. Когда таран будет подвешен под навесом, тогда можно будет его тащить вперед, чтобы завершить работу по проникновению в город. Согласно обычаям войны, это был последний шанс защитников сдаться. Если они вынудят нападавших предпринять штурм с риском потерь, то считалось, что защитники должны винить только себя за последствия, когда нападавшие будут мстить за гибель своих товарищей. Пощады ждать не приходилось.
Сунув свою войлочную шапочку в шлем и держа его под мышкой, Макрон проследовал по последнему отрезку пути и приблизился к командному пункту. Отряды иберийских копейщиков охраняли палатки и навесы, под которыми расположились Радамист и его ближайшие последователи. Копейщики пропустили Макрона через периметр, и он прошел к месту, где Катон сидел на табурете, наблюдая за происходящим внизу и делая записи на восковой дощечке. Он поднял голову, услышав, как калиги Макрона хрустят по зернистой почве. Его друг выглядел изможденным, подумал Макрон, его глаза были безучастны, а лицо покрыто пылью, осевшей в мельчайших складках кожи и шрамах.
– Господин, докладываю, что осадные механизмы готовы и нацелены на сторожку и стены по обе стороны, как ты приказал.
– А тела пленных?
– Разделали и вернули в город, как ты и хотел.
Катон почувствовал, как ожесточился тон его друга, и ровно спросил: – Ты не одобряешь?
– Не мне комментировать приказы, отданные мне моим командиром, господин.
Катон устало улыбнулся.
– Когда ты говоришь со мной так формально, я знаю, что ты не одобряешь.
– Ну, если не считать беспорядка, который они устроили на метательных ложах онагров, не говоря уже о необходимости избавляться от отходов, я не совсем уверен, что это принесло пользу. В конце концов, они пришли к нам, чтобы предложить помощь. Не их вина, что все пошло не так, как они планировали. Убив посланников и отправив их по частям к их семьям, я не думаю, что мы завоюем там большую поддержку. – Макрон ткнул большим пальцем в сторону Лигеи. – Горожане и раньше не очень-то жаловали своих парфянских гостей, а теперь мы дали им повод объединиться. Мне кажется, нам следует больше практиковать «разделяй и властвуй», если мы хотим, чтобы все закончилось как можно быстрее.
Катон молча выслушал его, а затем задумался на мгновение, прежде чем предложить ответ: – Уже слишком поздно для этого. Мы должны взять город сейчас. Мы не можем позволить себе оставить врагов на наших линиях коммуникаций.
– Какие линии коммуникаций? Мы здесь, господин, живем за счет земли. Наша лучшая надежда на успех – как можно скорее посадить иберийского парня на его трон. Эта осада приведет к потере времени и жизней. Каждый день, проведенный здесь, дает парфянам время подготовить оборону в Артаксате.
Катон задумчиво кивнул.
– Это один из аргументов. Но есть и другой. Когда знание о судьбе Лигеи распространится по Армении, я сомневаюсь, что у нас будут проблемы с другими городами, через которые мы пройдем.
– Это не то, что ты говорил мне вчера вечером, после разговора с Радамистом.
– Тогда я изменил свое мнение. Возможно, он все-таки прав.
Макрон заскрипел зубами. – Это не похоже на тебя, парень. Совсем не похоже. Это связано с тем, что случилось с Петиллием и его парнями, не так ли? Кровь за кровь?
Катон уставился в ответ.
– Разве есть что-то плохое в желании отомстить за своих товарищей?
– Многое, если это означает подвергнуть остальную часть колонны большему риску, чем уже был. – Макрон поднял руку и провел ею по волосам. – Слушай, я вижу, что это потрясло тебя, и, без сомнения, ты чертовски измотан. Как и все мы. Но ты должен сохранять голову и мыслить ясно. Ты, как никто другой.
Катон внезапно встал и посмотрел на Макрона, его голос напрягся.
– Ты забываешься, центурион Макрон. Здесь командую я. Я отдаю приказы. Я не обязан объяснять эти приказы никому, и уж тем более тем, кто служит под моим началом. Ты больше не будешь меня спрашивать, понял? Просто выполняй свой долг.
Макрон глубоко вздохнул, прежде чем заговорить.
– Катон… Господин, я знаю свой долг. Он состоит в том, чтобы служить Риму, служить офицерам, которых Рим ставит выше меня, и служить моим братьям по оружию. Я всегда был верен Риму... и самым близким моим товарищам и друзьям. Вот почему я говорю так, как нахожу правильным.
– Тогда, возможно, тебе следует говорить меньше, центурион, – резко предложил Катон.
Челюсть Макрона отвисла от удивления. Затем он встал во весь рост. – Это все, господин?
– Да.
– Тогда я вернусь в лагерь и назначу вечернюю стражу.
– Да, займись этим. Свободен.
Они обменялись формальным приветствием, затем Макрон развернулся и пошел прочь, к тропинке, ведущей вниз по склону холма. Его лицо раскраснелось от подавляемого гнева и обиды, что его взгляды были так грубо отвергнуты и осмеяны. В то же время он видел, что Катона снедает усталость, усугубленная потерей Петиллия и остальных. Катон был не в себе, решил Макрон, но он ничем не мог помочь своему трибуну, если тот отказывался от его советов и, что еще более показательно, от его дружбы.
***
Катон смотрел, как его друг зашагал. Было жаль, что их краткий обмен мнениями был таким резким, но чистая правда была в том, что Катон не был готов к тому, чтобы подчиненные критиковали его приказы. Даже Макрон. Что касается изменения его взглядов на лучший способ склонить народ Армении на сторону Радамиста... Он остановился, чтобы поразмыслить над спорным ходом мыслей, мучившим его разум последние два дня. Хотя ранее он настаивал на милосердии как на наиболее убедительном способе заручиться поддержкой, вполне возможно, что Радамист был прав с самого начала, а страх и ужас были лучшими гарантиями верности или, что более важно, повиновения. Если так, то судьба Лигеи будет тому доказательством. К тому же было слишком поздно пробовать какую-либо альтернативу. Они уже были обязаны довершить начатое, и было бы неразумно оставлять на их пути отряд парфян. «Осада должна быть доведена до конца, – сказал он себе. «И тогда парфяне и их союзники-лигейцы, были ли последние добровольными соучастниками или нет, заплатят цену за свою резню ветерана-центуриона и двадцати лучших людей Рима.
Катон просмотрел свои записи, чтобы узнать о расстановке сил и своем плане нападения после прорыва города. Несмотря на то, что он сказал своему другу, время было насущной проблемой. Чем раньше будет снята осада, тем лучше. Этому уравновешивалась необходимость сохранить как можно больше своих людей и людей Радамиста для заключительного этапа кампании: захвата Артаксаты. Лучший способ добиться победы – это атаковать оборону врага днем и ночью, подавляя его волю к сопротивлению, прежде чем собранный таран будет выдвинут вперед, чтобы пробить путь сквозь ворота. Это потребует огромного количества камней для онагров и истощит запас тяжелых дротиков для метательных машин. Он уже отдал приказ использовать баллисты только тогда, когда на городских стенах появится реальная цель. Между тем центурии Порцина было поручено найти снаряды для онагров – изнурительная задача – рыскать по холмам в поисках обнаженных скальных пород, откалывать от них куски и загружать пригодные для использования камни на мулов, прежде чем везти их к осадной батарее для разгрузки.
Мягкий хруст шагов позади него прервал его мысли, он повернулся и увидел приближающегося Радамиста. На иберийце была зеленая шелковая туника, длинная и свободная, так что воздух обтекал его тело. В одной руке он держал закрытый кувшин, а в другой – два серебряных кубка.
– Выпьешь со мной, трибун?
Катон почтительно встал.
– Я был бы признателен за выпивку, Ваше Величество.
Радамист поставил кубки, вынул пробку, наполнил первый кубок и передал его римлянину, и продолжил теплым тоном.
– Тебе не нужно обращаться к моему титулу, когда мы одни, трибун. Возможно, мы встретились как союзники поневоле, но я чувствую, что теперь мы гораздо лучше понимаем друг друга. Ты не находишь?
Он наполнил свою чашу и поднял ее, произнеся тост.
– За союзников, товарищей и друзей.
Катон кивнул и сделал глоток. Он подумал, что должно было быть вином, но это был сок какого-то фрукта или фруктов, сладость и горечь соединились в освежающей смеси. Он осушил половину кубка и почувствовал себя намного лучше.
– Как продвигается наша осада? – продолжил Радамист.
– Достаточно хорошо. Онагры будут вести постоянный обстрел. Однако Лигея не похожа на форт, который мы взяли ранее. Это был всего лишь форпост, и он никогда не был предназначен для противостояния осадным орудиям. Лигея же защищена каменной стеной. Нижние ярусы – цельные блоки. Выше первых трех метров или около того, каменная кладка неровная и закреплена в известковом растворе. В какой-то момент должно было быть решено, что стена недостаточно высока и лигейцам нужно было завершить новое строительство быстро или дешево. На расстоянии их укрепления выглядят впечатляюще, но не могут сравниться с нашими осадными машинами. Онагры легко разрушат верхние конструкции.
Они наблюдали, как два из батареи онагров почти одновременно взмахнули метательными рычагами, ложи вылетели вперед и выпустили камни. Крошечные черные точки образовали плавную дугу к стене и упали вниз, одна ударила по верху сторожки облаком пыли и выбила небольшой дождь обломков, в то время как второй камень врезался в твердое основание с меньшим облаком пыли и осколков, но никакого другого видимого эффекта.
– Как скоро твои люди создадут реальную брешь?
Катон задумался на мгновение, прежде чем ответить.
– Это зависит от многих вещей. Нам нужен готовый запас камней для онагров, также будет иметь место износ и поломки. Метательные рычаги могут расколоться и потребовать замены. То же самое и с рамами механизмов. Торсионные канаты будут испытывать большие нагрузки, и их, возможно, потребуется заменить. Еще, конечно, нужно учитывать оборону города и его защитников. Если я прав насчет конструкции стены, то мы сможем смести верхнюю часть стены в течение двух или трех дней. Но чтобы создать брешь в нижнем ярусе, потребуется гораздо больше времени. Возможно, нам придется взобраться на них, если противник попытается расчистить склон обломков перед стеной. Я прикажу построить лестницы завтра. Продолжая обстрел всю ночь, мы лишим защитников возможности ремонтировать, но на их месте я бы усердно возводил внутреннюю стену за сторожкой и секциями, которые мы атакуем, по обе стороны. Если они это сделают, то нам придется атаковать и внутреннюю стену, – резюмировал он свои мысли. – Итак, если все пойдет хорошо, я думаю, мы сможем вывести таран через три или четыре дня. Ворота будут взломаны самое большее через несколько часов, затем мои когорты и ваши копейщики начнут штурм через ворота и бреши с обеих сторон. Если есть внутренняя стена, вы можете прибавить день или около того, чтобы снести ее. По моим оценкам, еще семь дней снаружи.
– Семь дней ... – задумчиво повторил Радамист. – Это приемлемая задержка. Конечно, когда наши люди нападут, им будет дана инструкция никого не щадить.
– Да, если вы все еще хотите этого?
– Хочу. Не будет никакой пощады.
Повисло короткое молчание, пока двое мужчин рассматривали город под собой. Они могли видеть фигуры на стенах по обе стороны атакуемой области, а за стенами Катон мог различить женщин на крышах, раскладывающих белье, пока дети играли у их ног.
– Почему ты передумал, трибун? – спросил Радамист. – Это из-за убийства твоих людей?
– Отчасти, – признал Катон. – Отчасти потому, что я пришел к выводу, что быстрее завоевать послушание людей страхом, чем завоевать их преданность благодарностью. Хотя считаю, что последнее более вдохновляющее и стойкое. Но у нас мало времени, и мы должны укоротить нашу ткань соответственно. Это рассчитанный риск.
Радамист засмеялся.
– Теперь я узнаю в тебе римлянина. Знаешь, здесь, на востоке, есть такая поговорка. В мирное время римляне тренируют своих людей, как будто они ведут бескровную битву. На войне они сражаются так, как будто проводят кровавую тренировку.
– Я слышал ее. И это правда. Вот почему нет никого, кто мог бы соперничать с властью Рима.
– Кроме Парфии.
Катон ненадолго задумался. – Даже Парфия. При правильной стратегии.
– Ты так думаешь? – ненадолго задумался Радамист, прежде чем продолжить. – Похоже, вы, римляне, пока не смогли найти правильную стратегию. Интересно, когда вы ее найдете? В моих же интересах, я надеюсь, что это произойдет скорее раньше, чем позже.
*************
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Таран и защитный навес были готовы к следующему полудню и стояли без дела, пока онагры продолжали свою непрекращающуюся рутину – метание камней в сторожку и стену с обеих сторон. Время от времени одна из баллист вздрагивала на своем помосте, когда какой-нибудь защитник неразумно оказывался в зоне поражения. В большинстве случаев выстрел либо врезался в крепостные стены, либо проходил слишком высоко и пропадал из виду в самом центре города. Как и предполагал Катон, последствия обстрела ощущались в основном над укрепленными блоками, где оборонительные сооружения неуклонно разрушались. Нижние уровни стен остались целы, и римляне подготовили запас штурмовых лестниц. Поскольку обстрел не ослабевал, а камни все продолжали падать с неба, попытки защитников восстановить разрушения под покровом темноты продолжались всего две ночи, прежде чем они потеряли достаточно людей, чтобы прекратить все дальнейшие попытки.
Тусклый свет факелов за воротами свидетельствовал о других попытках защитников подготовиться к предстоящему штурму, но холм, на котором располагался командный пункт, был недостаточно высок, чтобы можно было видеть происходящее за воротами. Парфяне пытались отправить гонцов из Лигеи ночью, но они были схвачены или убиты римлянами, патрулировавшими осадные линии. Тех, кого удалось взять живыми, допрашивали, но они рассказали только, что их послали с просьбой о помощи. Даже под пытками они умалчивали о ситуации в городе, и, в конце концов, их привязали к кольям, установленным вокруг города, и оставили умирать от ран или жажды. Их жалобные крики доносились через стену, чтобы подорвать дух тех, кто находился внутри. Когда их силы иссякали, их голоса угасали до сиплых стонов, пока наконец они молча не повисали на веревках, когда их жизнь окончательно угасала.
На третий день, когда Катон стоял вместе с Макроном возле осадных механизмов, и наблюдали за очередным полетом камня, который упал в двухстах шагах от стены, раздался треск и громкий крик предупреждения. Повернувшись, он увидел, как метательный рычаг одного из онагров раскололся, и камень полетел вниз, а не в сторону города. Один из пращников был отброшен к внутренней стороне земляной насыпи, и камень ударил его между лопаток, сломав позвоночник так, что только руки отвечали его воле, когда он пытался подняться на ноги и каждый раз терпел неудачу, прежде чем рухнуть лицом вниз.
– Отведите этого человека на перевязочный пункт в лагере! – Макрон огрызнулся на ближайшего из товарищей пращника, хотя было очевидно, что с этим раненым покончено. Если он выживет и переживет обратный путь в Сирию, то он проведет остаток своих дней в качестве жалкого уличного попрошайки. Они поспешили к онагру, чтобы осмотреть повреждения. Метательный рычаг был разрушен, и его нужно было заменить из ограниченных объемов запасной выдержанной древесины, перевозимой на обозных подводах. Для этого нужно было аккуратно вытащить штифты, фиксирующие торсионные канаты на месте, и ослабить их, чтобы обрубок не раскачивался и не причинял новых травм, – щекотливое занятие, с которым лучше всего справится небольшой отряд людей, прикрытых щитами. Это также означало, что расчетам онагров с обеих сторон пришлось бы отступить на безопасное расстояние, пока шла работа.
