Текст книги "Виктория - значит Победа. Каждому по делам его (СИ)"

Автор книги: Салма Кальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

45. Полуночная рефлексия

Совсем поздним вечером того же дня, можно сказать – ночью я укладываюсь спать в доме Саважей. Ну как спать – ложусь, конечно, и выпроваживаю весь персонал, и жду Эмиля, он обещал прийти. Сначала-то, как приличный, распрощался со всеми гостями и хозяевами и отбыл, но перед тем шепнул, что заглянет. И хорошо, потому что я поняла далёко не всё из свалившихся на меня откровений знатока личных историй предыдущего царствования.

Я в душе не ведала, кто такова эта Агнесс, принцесса какая-то там. Но её бабушка Антуанетта, видимо, та самая крутая дама, о которой рассказал когда-то наш господин граф, которая в солидном возрасте вышла замуж за короля по дружбе и сердечной склонности, а ещё преподавала в Академии. И которой принадлежали те самые украшения, что хранятся сейчас у меня. Кого спросить? Да так, чтобы не подставиться?

И что, выходит, Фрейсине выделывался и шантажировал на пустом месте? А если господин Антуан о том знал, то потому и оставался спокойным и не поддавался на тот шантаж? Но всё равно спрятал дочь и прикрыл от магического поиска? Кто же наложил на Фрейсине тот суровый запрет, снять который смог только король? Король, надо полагать, мощный менталист. Впрочем, ему положено таким быть. Король-менталист – это привычнее, чем король-некромант. Видит всех насквозь и пользуется этим по праву.

Сегодня, когда господин Гиацинт сообщил имя дамы мне на ухо, я не сказала остальным ничего. Все они смотрели на меня и посмеивались. Или поняли, о ком речь, или решили, что всё тайное рано или поздно станет явным. Но не стали расспрашивать, что за имя мне назвали.

Что делать-то? Как правильно? Кого спросить? Только Эмиля, пускай приходит поскорее.

Он и пришёл, и обнял, и сел рядом.

– Как ты, Виктория? Остались ли у тебя хоть какие-то силы? Тебе сегодня выпало много, и рана ещё не зажила до конца, и представление королю, и все эти дознания, – лучший в этом мире мужчина взял мою раненую руку и осторожно держал.

– Я странно, честно скажу. Я совершенно запуталась. Я понимаю, что делать, когда занимаешься хозяйством или стоишь за своих людей. Здесь же я очень боюсь сделать что-то не то, что повредит тем самым моим людям. Король… такой король, он выглядит человеком, не прощающим ошибок и оплошностей. Ну и вся эта старая история… я не знаю, что с ней делать, а не делать ничего уже не выйдет. Фрейсине ведь придётся всё рассказать королю, да?

– Да, придётся, тут вариантов нет. Но возможно, что он догадается сказать – речь идёт о чести ещё живущих людей, и об этом не нужно говорить громко. Король понимает такие материи. И не будет настаивать на громких разоблачениях – наверное.

Я понимаю, что сама бы расспросила этого Фрейсине. О нет, тут не нужно публичное мероприятие, и не только потому, что дело касается меня, то есть Викторьенн. А потому, что это будет разговор с человеком злобным, завистливым и возможно – сломанным сегодняшним происшествием. Это не будет ни красиво, ни познавательно, а только лишь голое грязное бельё. Не самый мой любимый жанр, хоть я и умею в него тоже. Я примерно понимаю, какие вопросы я хочу задать ему… ладно, Вика, выключай журналиста, включай местную мелкую дворянку, ненароком затесавшуюся в жернова придворных интересов и заговоров против магов.

– И что король сделает с ним? Надеюсь, не посадит в Бастион и не казнит?

– Тут всё зависит от того, что он знал о заговоре против магов. Если знал – то там будет жестко и неумолимо. А если нет – то иначе, конечно.

– Мне кажется, этот человек – не заговорщик.

– Мне тоже кажется, что его просто использовали. Воспользовались его спесью и нетерпимостью, сыграли на них, и все мы получили то, что получили. Узнаем завтра.

– Завтра, да. А сегодня – скажи, ты понял, о ком говорил господин Гиацинт? О какой даме? Мне показалось, все всё поняли, одна я не вполне.

– Знаешь, у помянутого принца Франсуа было четыре дочери. И все они вышли замуж за мелких владетелей из германских и имперских земель. А ту историю, что он нам рассказал, я раньше не слышал. Только вот принцессы Кристианы уже нет в живых, принцесса Мари-Терез после замужества приезжала в Паризию раза два, если я не ошибаюсь, принцесса Мари-Луиз перестала приезжать после смерти того самого принца Франсуа, а принцесса Агнесс наоборот – долго не приезжала, а в последние три-четыре года зачастила.

– Так вот, господин Гиацинт говорил о принцессе Агнесс.

Я была вознаграждена – брови Эмиля так и взлетели.

– Принцесса Агнесс? Вот как, – я не могла прочитать, что у него сейчас на сердце, но что-то определённо было. – Значит, я думаю, это она наложила запрет на Фрейсине, она весьма мощный маг.

– И… что ты знаешь о принцессе Агнесс?

– Кое-что знаю, да, – кивает Эмиль. – Она умна и весьма одарена магически. Она младшая из четырёх сестёр, и наиболее деятельная. И верно, она из тех, кого супружество не ограничивает никак. Супружество отдельно, любовь отдельно, или не любовь, но увлечения. Впрочем, так живёт большая часть высшего дворянства, истории взаимной супружеской любви редки.

– Как у Саважей?

– Да, как у Саважей, как у Бенедикта Вьевилля, как у героев древности. Поэтому… думаю, не нужно осуждать Агнесс.

– Понимаешь, с одной стороны я не готова никого осуждать, потому что сама видела разное, и много. А с другой – я тупо не знаю, что делать, понимаешь? Потому что, судя по всему, эта чёртова принцесса – мать Викторьенн.

О нет, я не смогла выговорить «моя мать», наверное, я ещё недостаточно прониклась, недостаточно в контексте моей новой жизни и ещё чёрт знает, что. Но если с господином Антуаном я немного сроднилась за то время, что разбиралась с делами и бумагами в Ор-Сен-Мишель, то обе дамы, и официальная мать Викторьенн, и, гм, биологическая – оставались мне далёкими и чуждыми, как планета Нептун. И такими же холодными. А чувства господина Антуана были такими… очень человеческими. Я жалела, что незнакома с ним. И что он умер так рано, потому что если бы не – то никакого бы замужества за Гаспаром, он бы устроил судьбу любимой дочери как-то прилично. Может, тот брак был бы без большой супружеской любви, но с уважением и заботой.

Конечно, я понимаю, что в таком случае мне бы не быть на её месте, потому что не случилось бы всего того трэша, который мы тут уж который месяц раскапываем. Но… что случилось, то случилось, судьба такая и на всё господня воля. Живём дальше.

Вынырнув из своих раздумий, я посмотрела на немного ошарашенного Эмиля. Отчего-то новость его тоже впечатлила, не только меня.

– Это возможно, да, – кивает он, и он очень бледен. – И честно, я не знаю, как лучше – говорить с ней или же нет. Если говорить, то… ты сможешь?

– Смогу, чего не смогу-то. Я с кем тут уже только не говорила.

С принцами, королями, разбойниками, конкурентами, наглецами, попрошайками, беспризорниками, светскими дамами, да в конце концов – с призраком Гаспара и тенью Викторьенн. Поговорю и с той принцессой.

– Ты с ней близко знаком, – спрашиваю, – сможешь представить меня ей?

– Смогу, – кивает он, и я не могу расшифровать его улыбку.

– Вот и славно. И что же, наутро нужно просить её об аудиенции? Или сначала ждать, что там расскажет Фрейсине?

– Думаю, если нас не призовёт король, то просить принцессу об аудиенции, – твёрдо сказал Эмиль.

– И что, я вправду похожа на неё? – смотрю испытующе.

Эмиль смеётся.

– Знаешь, вот сейчас, когда мы об этом заговорили, я понимаю – да, похожа. У принцессы серые Рогановские глаза, и я слышал, её лицо сильно изменилось после перенесённой оспы. Но она как-то правила себе внешность магически, не иллюзией, а прямо с целителями, есть там у неё какие-то доверенные. Возможно, если бы не это – то ваше сходство было бы более заметным.

Не было печали, да?

– Мне говорили, что господин Антуан умер, получив некое известие, предположительно как раз о его возлюбленной. Может быть она как раз болела и полагала, что смерть на пороге? И решила, не знаю, попрощаться, попросить прощения, и что там ещё бывает. А он не вынес.

– Очень может быть, – кивает Эмиль, обнимает меня, прижимает к себе. – Знаешь, ну их всех, и их дела – тоже. Все дела подождут до завтра, веришь?

– Верю, Эмиль.

– Вот, славно. Посмотри на меня, пожалуйста. Ты – это ты. И лучше тебя в этом мире нет. Глаза твои – что маяк в ночи. Губы – что алые лепестки роз в Гвискаре, что скоро раскроются нам на радость. Волосы твои – как живое золото, текучее и прекрасное. А тело твоё совершенно, им хочется любоваться и любоваться. Прекрасная и смертоносная Виктория.

Я слышу, и я вижу, что он совершенно искренен, вот ведь – непросто же магу с магом, ничего не скрыть, а если и скрыть… непросто, да.

Но сейчас я вижу в его глазах лишь восхищение, лишь радость от того, что смотрит и видит, и не может наглядеться. И бережно касается губами моей затянувшейся наконец-то ладони, и второй, не пострадавшей, и подушечки каждого из пальцев. Сам он всё ещё одет, я же только в сорочке, но кому это мешало? Расстегнём пуговицы, снимем шёлковый шарф, и вытащим из него застёжку, и…

Он неожиданно для меня высвобождается из моих рук, внимательно осматривает дверь в комнату и бросает на неё, а затем и на весь периметр особенно сложное охранное заклятье.

– Чтобы не помешали? – смеюсь.

– Чтобы мы не помешали. Его величество сегодня перекосило только лишь от твоих охранных чар, видела? Конечно же, так не нужно поступать в его кабинете, но всё равно.

– Постараюсь держать себя в руках, – соглашаюсь. – Но кого и чем ты хочешь пугать сейчас?

– Не пугать, нет, – улыбается он.

Возвращается ко мне и стаскивает с меня сначала сорочку, а затем и охранный амулет, что я ношу, не снимая, с тех пор, как оказалось, что я ещё и некромант.

– Зачем, Эмиль? – нет, я не понимаю.

Но сначала ощущаю, а после и вижу, как сгусток силы просачивается сквозь телесные покровы наружу – сначала небольшим серебристым облачком, а после и теми самыми щупальцами, сверкающими и неодолимыми.

– Увидишь, – улыбается он, снимает свою сорочку и тоже расстаётся с амулетом.

Сила тут же плещется наружу, и это не мои неуверенные тоненькие нити, это мощно и уверенно, и она охватывает меня – я ощущаю, я понимаю, что это совершенно безопасно для меня и это… это прекрасно. Чувствительность моя обострена невероятно, вся – и человеческая и магическая, моё тело жаждет этого мужчину, здесь и сейчас, немедленно, а сила моя приветствует его и торжествует – вот, наконец, это тот, кто нам нужен, тот, вместе с кем не страшны ни бури, ни беды.

– Виктория, ты тот человек, кто может принять меня всего, такого, какой я есть, без остатка и без исключения. И я точно так же готов принять тебя – со всей той силой, какая в тебе есть. И поэтому ни я не собираюсь отпускать тебя никуда и ни к кому, и ты не отпускай меня, да я и сам не уйду теперь уже ни за что.

– Куда ты пойдёшь, – смеюсь, – правда, кто ещё не испугается тебя такого?

Думаю, что много кто испугался бы, а я – нет, я не боюсь. Я восхищаюсь. И он восхищается. И сейчас нет важнее ничего, а все другие дела подождут. И другие люди подождут, и даже король.

А с тем, что там наворотят без нас, мы потом придём и разберёмся.

46. Странное родство

Наутро меня будит стуком в дверь камеристка Клодина и говорит, что снова ожидают, нужно собираться. Что ж, поспим когда-нибудь потом. Открываю глаза, понимаю, что Эмиль сбежал, пока я спала, снимаю все запоры и приветствую появившуюся хозяйку дома.

Пока меня умывают, кормят и одевают, я слушаю последние новости. Оказывается, Фрейсине ещё не пришёл в себя, короля занимает его высочество Анри и его дипломатическая миссия, а меня ожидают в гостиной. Мне очень любопытно, кто там, но госпожа Жанна только посмеивается и молчит.

Я в задумчивости – какое платье выбрать. Вроде бы надевать одно и то же два раза подряд нехорошо, может быть, я сегодня буду обычной здешней вдовушкой? Госпожа Жанна подключается, рассматривает содержимое моего сундука…

– Вот это, Викторьенн. Строго, скромно, и при том совершенно невозможно не обратить внимание.

Это чёрное платье Амедео сшил мне по мотивам того, первого. Но ткань существенно дороже, и её мягкий блеск просто завораживает. И кружево цвета слоновой кости тоже дорогое и затейливое, и немного расшито мелким золотистым бисером, это уже я сама придумала. В зеркале отразилось что-то мягкое и тёплое, хоть и чёрное.

Дальше просто – камею на лиф, жемчуг в уши и декольте, кружевную косынку сверху, макияж минимален, можно отправляться.

В гостиной меня поджидал Эмиль – тоже весь строгий и торжественный. Мог бы предупредить, нет? Я так на него смотрю, что он смеётся.

– Виктория, мне удалось договориться о ранней аудиенции у человека, который обычно утром не принимает никого и никогда. Поэтому я не тратил время на то, что можно обсудить в процессе или позже. Скажи, у тебя ведь близко те невероятные украшения, которые ты привезла из дома своего отца и насчёт которых тебя остерегал господин граф?

– Да, конечно, – киваю, ничего не понимаю.

– Там ведь было кольцо? Такое, с цветочком?

– Было, верно.

– Надень.

– Но… – нет, я не понимаю.

– Повернёшь цветком внутрь. И будешь прятать руку, но она у тебя ещё не зажила до конца, поэтому никто не удивится.

Я взглянула на ладонь и с удивлением обнаружила, что порез затянулся совсем. И ночью ладонь не беспокоила меня совершенно. Регенерация? Ещё что-то? В любом случае, спасибо всем местным высшим силам, собираемся, идём.

Эмиль провёл меня куда-то тенями – незнакомый, но снова весьма пафосный коридор.

– Это дворец? – спросила я шёпотом.

– Именно, – кивнул Эмиль. – Мы идём к той принцессе, имя которой тебе вчера назвал господин Гиацинт.

– Та самая принцесса Агнесс? – я даже затормозила посреди коридора.

– Ты же сказала, что готова беседовать с ней.

– Верно, да. Я должна.

Это оказалось всё равно неожиданно и как-то волнующе, хоть чем там меня вообще можно взволновать? Я совсем не понимала, как я буду с ней говорить, но наверное, смогу? Придумаю, о чём?

Мы подошли к неким высоким двустворчатым дверям – видимо, здесь таких много. Двери открылись, Эмиля явно узнали, и какая-то девушка, по виду камеристка, поклонилась ему.

– Господин виконт, доброе утро.

– Здравствуйте, Люси. Встала ли её высочество?

– Да, она ожидает вас, ступайте.

Эмиль кивнул, взял меня за руку и решительно повёл внутрь. Мы прошли через пару весьма изящно и элегантно обставленных гостиных и зашли в третью. Навстречу нам с банкетки поднялась дама… элегантная и изящная дама, хоть она сейчас и была всё равно что в домашнем платье и с минимальной причёской, и почти без косметики. Я затруднилась сказать, сколько даме лет, она явно была старше Викторьенн и старше Эмиля тоже, хоть и хорошо сохранилась, явный маг. Моя ровесница?

Мы с Эмилем синхронно поклонились.

– Рада видеть вас, виконт, – сказала дама хорошо поставленным мелодичным голосом. – Это и есть то самое знакомство, о котором вы говорили вчера в ночи?

– Да, ваше высочество. Я представляю вам мою невесту, госпожу Викторьенн де ла Шуэтт, урождённую де Сен-Мишель.

Я украдкой смотрела на даму из-под ресниц – и увидела, какое впечатление произвело на неё имя господина Антуана. Словно у неё под ногами что-то взорвалось, словно она в последний миг затормозила перед пропастью. Она смотрела… растерянно смотрела. Но собралась и взяла себя в руки.

– Я рада видеть вас обоих, прошу, – и показала нам на кресла вокруг небольшого столика, на крышке которого был набран геометрический орнамент.

Мы располагаемся, а принцесса, как мне кажется, не вполне понимает, о чём говорить и как вообще вести себя с нами. Впрочем, минутные колебания проходят.

– Госпожа де ла Шуэтт, вы прибыли из Массилии, так ведь? – начинает она светскую беседу. – Я слышала, вы поразили кузена Луи своим смелым нарядом и смелыми высказываниями.

Поразила кузена Луи, да? То есть его богоданное величество? И об этом уже говорят, хоть встреча наша состоялась за закрытыми дверями и магическими запорами?

– Ваше высочество… если вы слышали о вчерашнем разговоре, то вам должно быть известно, что герцог Фрейсине утратил свой ментальный блок, – начала я. – Точнее, его величество тот блок снял. Господин герцог пережил этот момент тяжело, но граф де ла Мотт сказал, что сегодня он непременно очнётся, – это уже мои домыслы, но в целом же как-то так? – И вам, наверное, известно, о чём его вчера спрашивал король. Теперь же у него нет возможности не ответить королю, он расскажет всё. И о том, чем он шантажировал моего отца, и возможно, о чём-то ещё. И раз во дворце все новости расходятся быстро, то все его слова перескажут и может даже переврут ещё до заката.

Принцесса взглянула на меня… в глазах мелькнуло что-то нечитаемое.

– Господин виконт, можете вы оставить нас с госпожой де Сен-Мишель наедине? – спросила она.

– Безусловно, – тот поднялся и поклонился. – Виктория, вам нужно будет позвать меня, когда вы завершите вашу беседу.

– Конечно, – улыбнулась я ему.

Он провалился на ровном месте, а мы с принцессой остались вдвоём.

Если я что-то понимаю, мы будем говорить о таких вещах, о которых лучше никому не рассказывать. Поэтому… Я смотрю на неё в упор.

– Дозволит ли ваше высочество укрепить здешнюю защиту от подслушивания?

– А вы можете? – изумляется она. – Делайте.

Я делаю, и она понимает, что в плетение добавилась смертная сила.

– Некромантия? Но как? Ведь вы видитесь универсалом?

– Сложная история, ваше высочество.

– Я готова выслушать. Я… готова выслушать любую вашу историю, госпожа де Сен-Мишель.

– Сейчас – де ла Шуэтт.

– Как так вышло? Откуда в вашей жизни взялся де ла Шуэтт? – она хмурится и искренне недоумевает.

– Цепь случайностей, ваше высочество. Вся моя жизнь, очевидно – цепь случайностей.

– Да, это так. Ваш отец умер без вас?

– Да, верно. Я была в монастырском пансионе.

– Он говорил, что вынужден отослать вас туда.

– Видимо, да, был вынужден, – позволяю себе усмешку, очень лёгкую. – Его преследовал Фрейсине, требовал моей руки, как только я достигну подходящего возраста, и угрожал раскрытием тайны.

– Он бы не раскрыл тайну никогда, не смог, – покачала головой Агнесс. – И Антуан знал это.

– Но мог пакостить, – пожала я плечами. – И отец был вынужден не просто отослать меня, но ещё и с помощью маркиза де Риньи скрыть от поиска.

– И хорошо. Не только от Фрейсине, на самом деле. Были и другие… враги.

– Были или есть до нынешнего дня?

– О нет, я думаю, что уже нет. На самом деле хорошо, что Викторьенн де Сен-Мишель рано сменила имя, и что никогда не была в девичестве при дворе, тоже хорошо. Сейчас вы вдова, а скоро выйдете замуж снова, а супруга Гвискара мало кого заинтересует – она ведь некромант. А среди Роганов некромантов не водилось никогда, хоть мы и отличаемся разнообразным магическим наследием, – вздохнула она. – Что вы знаете, Викторьенн? Если бы я знала, что кузен Луи снимет с Фрейсине мой запрет, я бы сама ему что-нибудь сказала, только чтобы удовлетворить его любопытство.

– Фрейсине оказался замешан в заговоре простецов против магов. Его допрашивали по этому поводу, и в процессе его величество вспомнил, что герцог извещал о намерении взять меня в жёны, но ему сообщили, что я отказалась. И он взялся выяснять – отчего так.

– И отчего так? Он просто вам не понравился, или… вы подозревали более серьёзную причину? – смотрит внимательно.

– Он просто мне не понравился. Понимаете, я уже один раз побывала замужем, и это не то замужество, какого я бы пожелала своей дочери, будь она у меня. А Фрейсине показал себя с такой стороны, что за него вовсе не следует отдавать никого. Тем более, у него есть сын.

– Жермон не желает признавать Арно наследником. Он долго надеялся, что родится другой сын, но другого сына не случилось. А потом его жена отдала богу душу, и он долго вдовел, и не стремился жениться. Что случилось потом?

– Он увидел меня нынешней зимой в Массилии, и ему сказали, что я вдова де ла Шуэтта. Он прямо вздрогнул, переспросил – неужели вдова? И получив подтверждение, пошёл напролом. На следующий день явился ко мне с поддельной бумагой, которую якобы написал мой отец и тем самым обещал выдать меня за него.

– А вы?

– А я прямо спросила – почему? И он не ответил. И его величеству не ответил.

– Он сказал, что если я бросила его, то он добьётся моей дочери – потом, когда она вырастет. И дочь не сможет отвергнуть его, – она смотрела прямо на меня.

– А дочь, как я понимаю, именно что отвергла, – улыбаюсь легко.

– Я понимаю вас, Викторьенн, он очень изменился, и вовсе не в лучшую сторону. Двадцать четыре года назад он был молод, горяч и красив, и я потеряла голову. Да, я не была образцом добродетели, но честно сказать – и не собиралась. Мой супруг тоже не хранил мне верность, вся разница между нами только в том, что он держал свои увлечения под боком и о них говорили все в Дармштейне, а я свои – здесь, и их пересказывали друг другу здешние сплетники. Но в Паризии к супружеской неверности относятся легко, тогда как в добродетельном Дармштейне – с осуждением, вот и вся разница. И когда мой супруг узнал, что не только у него есть бастарды, но и я в тягости совершенно точно не от него – он едва меня не убил. Я сбежала из его дома, мне помогли порталом мои здешние родственники. И моя бабушка, мать отца. Ей не понравилось, что я жду ребёнка не от мужа, потому что, говорила она, магу на то и даны силы, чтоб ими пользоваться и не попадать в подобные ситуации, но раз уж случилось – нужно справляться. Без неё я бы точно не сохранила ни ребёнка, ни жизнь, ни остатки доброго имени. Она тайно прибыла на ваши крестины, вам говорили? И если бы она сейчас видела вас, то была бы рада. Вы прекрасны, и я слышала, что отлично справляетесь с доставшимся вам богатством.

– Доставшимся, как же, – фыркаю я. – Отбитым у конкурентов!

– Что? У конкурентов? – сверкает глазами она. – Расскажите же, пожалуйста, я должна это знать! Я не могла помочь вам тогда, но возможно, смогу теперь?

Я не знаю, отчего вдруг, но я рассказываю. Вообще она мне нравится, эта Агнесс, и ощущаю некое родство… не как с матерью, конечно же, но – с сестрой. С ней легко, будто мы сто лет друг друга знаем, я рассказываю об Эдмонде и её сыне, о Терезе, о том, как Эдмонда плевалась жабами, а принц на корню пресёк её претензии. Мы смеёмся истории о моём первом званом обеде – когда молодёжь потушила магический свет. Она с восхищением слушает об интервью с Саважем, говорит – и впрямь, никто так не делает, должно иметь успех.

О двух вещах я молчу – о жизни Викторьенн между свадьбой с Гаспаром и смертью, и об Эмиле.

О Викторьенн спросит – расскажу, она пока не спрашивает. А об Эмиле…

Что-то мне подсказывает, что не будь они знакомы близко, он бы в жизни не договорился об этой встрече. А я уверена, что поступаю сейчас правильно. Принцессу Агнесс лучше иметь в союзниках, чем во врагах. Лично я, конечно, только умозрительно могу предъявлять ей за то, что она не интересовалась жизнью дочери, нет у меня личной заинтересованности, и это, наверное, хорошо. Потому что… вмешайся она, не было бы у Викторьенн никакого брака с де ла Шуэттом. Правда, тогда не было бы и моего второго шанса, ну да и что теперь?

– А что де ла Шуэтт? – всё же спрашивает она. – Вы говорите, не пожелали бы своей дочери такого брака. Это потому, что у вас не было детей? Или потому, что он был не лучшим человеком?

– Скотиной он был, – я почти не стесняюсь в выражениях. – Причём такой скотиной, которая уверена в своей непогрешимости и в том, что видит всех насквозь. Но если в бизнесе он что-то понимал, то в людях – ничего. Его убил собственный сын, не своими руками, но участвовал в заговоре против него. А он не верил, что это сын, думал – так, просто, оттолкнул от себя и его мать, и его самого. За то и поплатился.

– И он не боялся быть скотиной с некромантом? – не верит она.

– Не боялся, потому что я ощутила себя магом только оставшись вдовой.

Она берёт меня за руку, осторожно, будто опасается, что я отниму, но я этого не делаю. Реально не знаю, что там у неё в голове, но хочется её пожалеть. У меня больше свободы и больше возможностей, потому что я – мелкая сошка, а она – принцесса. К ней больше внимания, к каждому её шагу. И у меня больший жизненный опыт – почти во всём. Когда она вышла замуж, я ещё в школе доучивалась, а потом в универ поступала. А когда она встретилась с господином Антуаном, я была студенткой-оторвой и не стеснялась экспериментировать и с друзьями, и со случайными знакомыми, и никто мне был не указ. Поэтому…

– Я не могу просить вашего прощения, Викторьенн, и пойму, если вы не пожелаете меня более видеть. Но…

– Как всё случилось? – я тоже беру её за руку.

Она молчит, потом начинает говорить.

– Я гостила у дядюшки Луи, и это было как глоток свежего воздуха после Дармштейна. Танцы, прогулки, кавалеры. О нет, не только Фрейсине, были и другие, просто он задел меня достаточно сильно. А потом я зашла к отцу в кабинет и увидела вашего отца. И утонула в его глазах, у вас его глаза, вы знаете?

Ну да, у принцессы серые.

– Знаю, – улыбаюсь, пожимаю ей руку.

– Сейчас я вспоминаю ту историю как лучшее, что случилось со мной в жизни.

– Как же, а дети, другие дети? – кто-то мне сказал, что у принцессы четыре сына.

– Они растут без меня. Сразу же после рождения их отдают кормилицам и нянькам. Потому что при дворе моего супруга так заведено и иначе быть не может. И после вашего рождения я немного надеялась, что мне удастся иногда навещать вас, но супруг пообещал убить вас, если только сумеет найти. И хорошо, что не сумел, я благодарна за помощь маркизу де Риньи. А сейчас уже не важно, кто вы. Но скажите, откуда некромантия? Я понимаю всё остальное, это частью от Антуана, частью от Роганов. Но некромантия?

– От смерти, Агнесс, – я отчего-то называю её просто по имени, и она не возражает. – Граф Ренар и маркиз де Риньи сказали, что такое возможно.

– Вы… едва не умерли? – хмурится она.

– Трижды.

– Кто посмел? – спрашивает она так, что я верю – доберётся и задушит.

– Их уже нет в живых, почти всех, – Эдмонда жива, и господин Руссо, но что-то мне подсказывает, что об одной мы больше не услышим, а второму недолго осталось.

– Это хорошо, что нет в живых, – говорит она. – А Фрейсине не бойтесь, он слаб и не способен сопротивляться, спеси в нём намного больше, чем силы, и мне жаль, что я не разглядела этих его черт тогда, много лет назад.

Сказать ей, что в юности все мы совершаем ошибки? О нет, не нужно. Или… как раз нужно? Я видела – она не играет, не давит на жалость, не пытается показаться лучшей, чем есть и не оправдывает себя. Это оказалось… неожиданно.

И я уже готова говорить дальше – о заговоре против меня и о попытках убить, и о всяком другом, с этим связанном, но в запертые двери настойчиво стучат.

– Ваше высочество! Ваше высочество! Его величество велел срочно доставить к нему вашу гостью! – это какая-то ближняя дама принцессы.

– Скажите, что мы обе вскоре будем, – произносит принцесса громко и неумолимо.

– Наверное, Фрейсине пришёл в себя, – говорю.

– Видимо, да. Ничего он не скажет, лишнего, я имею в виду. Не дадим.

– Я хочу сама расспросить его, – усмехаюсь жёстко.

– Извольте, я не буду мешать, – она тоже усмехается.

В конце концов, кто не увлекался странными мужчинами в юности, да и не только в юности? На них же не написано, что они странные? Не самый большой грех в жизни.

Мы поднимаемся, я уже почти открыла дверь, и тут она со вздохом берёт меня за руку. Смотрю – а кольцо-цветок повернулось, и сверкает камнями в луче солнца из окошка.

– Бабушкино кольцо, – улыбается принцесса. – Она передала парюру вашему отцу, когда прибыла на ваши крестины. Он был против, говорил, что украшения приметные, но она настояла – потому что ценность велика и можно продать по частям, если вдруг что. Вижу, что не продали. Это приятно.

– О нет, не продали, – улыбаюсь тоже.

– Вот и хорошо, – кивает она. – Идёмте же.

И мы идём говорить с Фрейсине.