Текст книги "Виктория - значит Победа. Каждому по делам его (СИ)"

Автор книги: Салма Кальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

23. Как сыр в масле

Что же, все трое получили своё «не ждали».

Господин Фабиан просиял и поклонился.

– Госпожа Викторьенн, я рад видеть вас живой и здоровой. Кого благодарить за ваше спасение?

– Виконта Гвискара, – улыбаюсь я ему. – Он спас меня.

– Викторьенн! – Тереза выбралась из дальнего угла, в котором сидела за столом, и подбежала обниматься. – Как хорошо, что ты в порядке! Мы тут уже столько всего передумали! Кто, кто осмелился, скажи?

Я посмотрела на неё… нет, не найду я в себе сил обнимать её и что-то ей говорить.

– Кое-что мы узнали, кое-что узнаем сегодня, – и смотрю на неё так, что ей ничего не остаётся – только вернуться в то кресло, откуда она выбралась мне навстречу.

А я обернулась к Эдмонде. И просто посмотрела на неё, не говоря ничего.

– Откуда это ты явилась? – прошипела госпожа баронесса.

– Не ваше дело, – качаю головой. – И я вас не приглашала, а если вас пригласил кто-то из этого дома – к этому человеку и отправляйтесь.

Я с усмешкой глянула на Терезу, но та только отрицательно мотала головой – мол, нет, не я – и смотрела на меня расширенными глазами.

– Мне сказали, что ты провалилась в преисподнюю! И мы с Симоном прибыли сюда, чтобы вступить во владение наследством! – с изрядным пафосом заявила она.

– Если так случится, что моё имущество останется без наследника, то его судьбу будет решать король, – качаю головой, и вижу, что господин Фабиан согласно кивает. – Думаю, вам ничего не перепадёт. Его величество и его ближние заинтересованы в поставках серебра с рудника, в поставках продовольствия для экспедиций и в податях с остальных частей имущества, а никак не в том, чтобы одеть и прокормить вашего сына. Он ведь так и не поступил ни на какую службу, я верно понимаю? – усмехаюсь.

– Симон? На службу? Рехнулась, совсем рехнулась, – качает головой Эдмонда.

– Между прочим, госпожа Эдмонда, вам могли сообщить, что в этом доме не так давно был в гостях герцог Саваж. И рассказывал о том, что все приличные люди служат королю и королевству. И если Саважам не зазорно, то отчего же барон Клион-сюр-Экс не может пойти послужить? – ядовито поинтересовался господин Фабиан.

– Что? Герцог Саваж в гостях в этом доме? – нахмурилась Эдмонда. – Да быть такого не может! Врёте вы всё, все врёте! Оба врёте, – она сверкает глазами и на господина Фабиана, который посмеивается, и на Терезу, которая сжалась в углу. – Потому что она, вот она, – показывает на меня пальцем, прелесть какая, – завалила вас деньгами моего несчастного брата! Которые по праву принадлежат Симону! И немножечко мне!

– Госпожа Викторьенн заработала за прошлый год поболее, чем зарабатывал господин Гаспар, мир его праху, – замечает господин Фабиан.

– Не может такого быть, потому что не может быть никогда!

– Прекратили немедленно, – говорю я и добавляю в свои слова совсем чуть-чуть убеждения, но этого достаточно – оба замолкают.

Господин Фабиан довольно улыбается, Эдмонда поджимает губы. Но тут же открывает рот снова.

– Ты должна предоставить нам кров, раз уж мы здесь. Это и мой дом тоже. И всегда был, пока ты нас отсюда не выгнала.

– Не должна, – качаю головой. – Но как-то раз я уже говорила вам, Эдмонда, что готова делиться и помогать. Однако, вы не согласились, а после ещё и предприняли против меня ряд недружественных действий. И сейчас я совершенно не готова ни помогать, ни делиться. Кто привёз вас? Где ваш экипаж? Где ваш кучер? Мой пострадал от нападения разбойников и не сможет вам помочь.

– Нас привезли соседи, – бурчит она себе под нос. – Выгрузили и уехали.

– Что ж, я помню, у вас оставались приятельницы в этом городе, полагаю, они проникнутся вашим тяжёлым положением и примут вас под крышу. Я же сообщу капитану Пьерси, что вы нарушили приказ его высочества Монтадора относительно себя и барона Клион-сюр-Экс. Он регулярно связывается с его высочеством и сообщает ему новости, полагаю, сообщит и эту.

Вижу, моё замечание относительно Монтадора достигает цели – Эдмонда хмурится и подживает губы. Поверила наконец-то?

– Хорошо, – неожиданно покладисто говорит она. – Могу я послать записку к госпоже де Конти? Возможно, она не останется равнодушной к моей беде и приютит нас.

– Конечно, – пожимаю плечами. – Но сначала вы скажете, как в вашей голове поселилась мысль явиться сюда.

– Я… я подумала, что нужно поехать, – она задрала подбородок.

– Отчего это вы подумали? – вздыхаю. – В общем, так, Эдмонда, слушайте меня внимательно. Сейчас вы расскажете правду, всю правду, ясно вам? Расскажете сами, добровольно, и без магического принуждения. Потому что если вы этого не сделаете, я заставлю вас говорить, я умею. А потом покинете этот дом, и более никогда не будете докучать мне своими бедами и своими неуёмными желаниями. Доступно?

– Я давно не была в Массилии! А вы тут как сыр в масле катаетесь! И я считаю, вы должны поделиться! – продолжала неуёмная баба.

Значит, как сыр в масле, да? В общем, мне было, что ей сказать, и Терезе это была бы наука – может быть, а господин Фабиан был бы свидетелем. Но в дверь постучались.

– Госпожа Викторьенн, обед-то подавать? И на сколько персон? – раздалось из-за двери.

Меня порадовало, что до всех дошло – хозяйка вернулась.

– Подавать, – киваю. – Можете накрыть с учётом баронессы с сыном – поедят и отправятся. И ещё у меня будет гость, – который, я это чувствую, стоит в тенях за моей спиной.

– Да, госпожа Викторьенн, обязательно, госпожа Викторьенн, – закивали там.

А потом дверь отворилась и внесли свечи.

Я не сразу поняла – что это и зачем, потому что самоё тёмное время зимы мы отлично пересидели с магическими огнями. А потом дошло – меня ж неделю не было, некому было зажигать. Молодёжь мою, наверное, и не просили, к слову, где они все? Ничего, к обеду сейчас выйдут, расспрошу. А пока…

– Эдмонда, или вы сейчас всё рассказываете, обедаете и отправляетесь восвояси, или же я уже сказала, что сделаю. Будете вы говорить сами или же нет?

Для наглядной демонстрации я протянула ладонь в её сторону и вызвала немного огня. Огонь вызвался, но странноватый – не яркий оранжевый, а такой… с серебром. Это потом, а пока я сунула всё это противной бабе под нос.

– Это Жироль мне сообщал всё-всё! И что ты тут прикормила толпу беспризорников, и что каждый божий день принимаешь мужчин и даже не стесняешься нисколько, и что тратишь кучу денег на золото и бриллианты!

Жироль? Камердинер Гаспара? Он до сих пор сожалеет о старых добрых временах? И как он смог известить Эдмонду о моем исчезновении?

– Как вы держали с ним связь? – спрашиваю строго, добавляю импульс – не врать!

– Он посылал мне письма, мы договорились, ещё до нашего с Симоном отъезда договорились, – быстро отвечает Эдмонда. – Письмо принесли в прошлую пятницу, соседский слуга принёс! Там и было сказано, что ты куда-то подевалась и никто не знает, где тебя искать!

Лихо! В прошлую пятницу как раз всё и случилось. У Жироля есть возможность отправлять письма магическими способами? Расспрошу, обязательно расспрошу.

Отчего-то у меня запершило в горле, я прокашлялась и продолжила.

– Жироля сюда, немедленно!

В целом дверь была закрыта, но я уже нормально понимаю, как перемещать предметы, не касаясь их, вот и дверь приоткрыть смогла. Эдмонда вздрогнула. Снаружи затопали и побежали куда-то – мол, госпожа Викторьенн требует Жироля, срочно найдите, где он там есть. Значит, приведут. А пока – Эдмонда.

– Где письмо?

– Вот, – Эдмонда порылась в висевшей на поясе сумке, достала свёрнутый в несколько раз лист и сунула мне.

Я развернула.

Госпожа Эдмонда, извещаю вас, что госпожа Викторьенн куда-то запропала, и никто не знает, где её искать. По слухам, на неё напали разбойники, и наверное, куда-то утащили, ну да туда ей и дорога. Поторопитесь прибыть в Массилию и воспользоваться суматохой, если вы приедете и займёте дом на Морской улице, вас не так-то легко будет из него изгнать. Преданный вам Жак Жироль.

Ах ты, преданный Жак Жироль, скотина. Пил-ел, значит, в моём доме, и на меня же стучал. Что ж, значит – скатертью дорога. Но сначала узнать, как именно он доставлял письма Эдмонде, как часто и вообще.

– О чём ещё извещал Жироль? – спрашиваю.

– О том, что здесь происходит. О том, куда ты тратишь деньги Гаспара.

– Господин Жироль стал моим управляющим? Он в курсе моих дел? – интересуюсь, не сводя с неё глаз.

Снова першит в горле, я прокашливаюсь… и продолжаю.

– Он видит, что происходит в доме! Кто приходит и зачем, кто садится за стол за обедом и ужином! Сколько платьев в гардеробной! В чём ты ходишь на всякие балы и прочие развлечения!

– Как часто приходили письма?

– По-разному. Когда каждую неделю, когда редко. Ты уезжала куда-то там, он и не писал почитай три недели, потому как не о чем было!

Вот так, не о чем было. Правда, не о Терезе же писать?

Кстати, о Терезе. Глянула на неё – сидит, голубушка, помалкивает. Вот и правильно, пускай помалкивает. До неё тоже доберёмся.

Появляется Жироль, заходит с таким видом, будто пришёл на казнь.

– Госпожа Викторьенн, это я известил госпожу Эдмонду о том, что вы изволили пропасть.

Изволили пропасть, надо же.

– Отлично, значит, вместе с госпожой Эдмондой и отправитесь из этого дома восвояси. Но сначала расскажете, как именно вы переправляли ей письма.

– Как это – восвояси? – он совершенно искренне изумляется.

– Полагаю, ногами, потому что у госпожи Эдмонды нет экипажа. А может быть, она его где-нибудь найдёт, и вас тоже подхватит, тут уже – как договоритесь. Пока же – извольте ответить, какая магическая сила помогала вам доставлять ей письма быстро!

Я снова добавляю немного магической силы в словесное повеление, и он начинает говорить. Сначала неуверенно и тихо, а потом всё громче.

– Как же, это Жак Кошак, он говорил – при господине Гаспаре было лучше, и если вернётся госпожа Эдмонда, то тоже будет хорошо. У него есть какие-то знакомцы, кто владеет магическими силами, эти знакомцы и доставляли письма, а я не знаю и знать не желаю, как именно они это делали, меня это не касается никак!

– Но вы пользовались этими силами? – спрашиваю вкрадчиво.

Горло снова скребёт, как будто чад от печки, или что-то очень похожее. Пытаюсь продышаться, помогает.

– Воды госпоже Викторьенн принесите, дармоеды,– командует господин Фабиан, и я смотрю на него с благодарностью.

– Я просто оставлял письмо, где мне было сказано, и его доставляли, – буркнул Жироль, и я видела – говорит правду.

– Адрес? Где вы оставляли письмо?

– На Портовой улице в таверне «Угорь и креветка», там есть человек, Тома, он принимает письма. Мгновенная доставка за один золотой. Помедленнее – за другие деньги, попроще.

– Кто платил?

– Кошак дал мне денег для этого дела, двадцать золотых монет. Еще семь осталось.

Богатый человек этот Кошак, платит золотом за то, чтобы Эдмонде исправно сообщали о том, что происходит в этом доме! Нужно будет непременно изловить его, желательно – за хвост, и спросить – какого дьявола. И Франсин о нём тоже упоминала, значит – не последний человек в этой шайке-лейке.

Сухость в горле становится нестерпимой, я вновь закашливаюсь… и тут несут тот самый стакан воды. Его передают Эдмонде, Эдмонда передаёт его Жиролю, Жироль суёт мне.

Я глотаю, на мгновение мне кажется, что стало легче. Глотаю ещё… а потом понимаю, что вовсе не могу вдохнуть, и проваливаюсь во мрак.

24. Нигде и никогда

Я открываю глаза незнамо где.

Свет, слепящий свет. Он мешает рассмотреть, где я нахожусь, и есть ли здесь кто-нибудь ещё. Правда, после я или привыкаю, или он становится не таким слепящим.

Сколько проходит времени? Не знаю. Нет здесь времени. Кажется.

Когда глаза мои привыкают, я чуть оглядываюсь… и вижу комнату, неожиданно знакомую. Но не сразу соображаю, что это за комната, а уж как я сюда попала – я и вовсе не понимаю, потому что это же кабинет господина Антуана, отца Викторьенн, в Ор-Сен-Мишель!

И за столом господина Антуана кто-то сидит. Очертания этого человека расплывчаты, а потом… а потом я разглядела. В зеркале я в последние месяцы вижу именно это лицо.

Хочу спросить, но голос не подчиняется мне. Хриплю, сиплю и кашляю, потом выдавливаю из себя:

– Викторьенн? Викторьенн де Сен-Мишель, это вы?

Она мгновенно поднимает взгляд от какого-то листа на столе.

– Да, это я. А вы… та, что теперь вместо меня.

Я смотрю на себя и вижу, что это я, Вика Мирошникова. Мои руки с маникюром и гель-лаком, мои кольца на пальцах. Мой клетчатый костюм, я любила надевать его на эфир. Кажется, в кармане жакета и телефон лежит, но я не могу пошевелить рукой и проверить. И тогда я просто смотрю, смотрю на неё.

Я пытаюсь запомнить – взгляд, движения, как она поднимает голову, как поправляет кружево на манжете. Хочу подойти ближе, но не могу – что-то мешает.

– Да, я не желала этого, но кто-то решил, что так будет лучше.

– И вправду лучше, – кивает она. – Я вижу. Я рада, что вы не поддаётесь Эдмонде, мне никогда не хватало на это смелости. Что договорились с господином Фабианом. Что живёте так, как считаете верным. Что разобрались во всех этих невероятных премудростях, с которыми, я думала, не справится никто, кроме Гаспара.

– Вы о бизнесе? Не скажу, что ничего особенного, но не хуже любой другой работы. Думаю, вы бы тоже справились – если бы очень захотели.

– Гаспар никогда не позволил бы мне.

Так, мы долго тут можем говорить, да? А вдруг время ограничено?

– Вы не знаете, я тут надолго? Это же, ну, Ор-Сен-Мишель?

– Да, но… не вполне он. Мне случается заглядывать домой, в мой единственный дом. Но это… иное место.

Ну всё, Вика, допрыгалась.

– Тот свет, да?

Она смотрит с улыбкой.

– Да.

– И что со мной случилось? Меня отравили? В собственном доме? Какая скотина посмела? Но может быть, они там догадаются промыть мне желудок? Господин Валеран в целом очень компетентный целитель, он должен догадаться!

– Да, он и меня пытался спасти.

– И не смог.

– Я не захотела. Он звал, он очень сильно звал, сопротивляться было сложно.

Вот как, значит.

– Но… почему? Без Гаспара было бы проще!

– Гаспар умер, всё верно. Но остался Жермен. Он бы не оставил меня в покое.

Вроде я и знаю это имя, вроде и нет.

– Жермен… это кто? Знаю Жермона де Фрейсине, вы его знаете, кстати? Он имеет на вас виды, то есть на меня, и размахивает поддельной запиской от господина Антуана, вашего отца.

– Нет, я не знаю, кто это, – качает головой Викторьенн. – Луи Жермен – это секретарь Гаспара. Многие пытались, говорят, удержаться на этом месте после смерти предыдущего, старого, я его не застала, и только Жермену удалось. Он понимал, как управлять, как получать доход и как увеличить его – ничуть не хуже Гаспара, за то и задержался, – лицо кривится в усмешке.

– А ещё что? Явно ж не только помощь в делах?

– Он был мерзавцем.

– Неудивительно, вряд ли с Гаспаром сработался бы приличный человек.

– О нет, Гаспар, он… просто человек своих лет, своего воспитания, своих представлений о жизни.

Тьфу ты, она ж его ещё и защищает! Вот ведь!

– Прости, но я слушала о нём довольно много и долго, и не могу сказать об этом человеке ничего особенно хорошего. Ну, умел вести дела – чем отличался от большинства подобных мелких нетитулованных дворян. Но господин Фабиан говорит, что мне удавалось лучше, и я верю ему. А как человек – скотина скотиной. Вот зачем он взял тебя в жёны, если не был готов любить и заботиться?

– Почему же, заботился.

– Куда там, ага. Книг в доме нет, выйти некуда. Платьев три, из них два дырявые, это что, забота?

– Он даже вывел нас с Терезой на бал, – вздыхает, не смотрит на меня.

– На тот, где ты увидела Гвискара?

Вздыхает.

– Да. Но такому кавалеру не до такой мелкой сошки, как я.

– Ошибаешься, – пожимаю плечами. – Посмотрела бы ты на него – он бы и поддался. Он же сначала за мной просто волочился, как за всеми, понимаешь? А о женитьбе заговорил, только когда понял, что я тоже чутка некромант. Так что и тебе бы перепало.

– Нет. Жермен караулил. Если бы он узнал – непременно рассказал бы Гаспару, и Гаспар убил бы меня.

– Так уж и убил.

– Он убил Ортанс. Бил так, что она не поднялась уже, а всего-то было – заподозрил, что она изменила ему, потому что с кем-то там танцевала на балу дважды. Больше он не вывозил её ни на какие балы, и она довольно скоро умерла, Мари говорила, ей рассказала госпожа Сандрин, а той Люси, служанка Ортанс – что на ней места живого не было.

– Видишь, тебя всё равно убили. Кстати! Кто убил Гаспара?

– Не знаю. Я не видела, кто стрелял.

– А кто стрелял в тебя?

– Тоже не видела.

– Что ж ты вообще видела-то? – спрашиваю в сердцах.

– Потом в экипаж вошёл Жермен, увидел, что я жива, и сказал, что теперь мы должны быть вместе. Но я ненавидела его, о чём и сказала. И тогда он толкнул меня, я ударилась головой… и больше не знаю о том дне ничего.

– А почему Жермен караулил тебя? Потому что… хотел себе?

– Хотел, – отвечает она, не глядя на меня. – Так хотел, что не сдерживался.

– Постой, что значит – не сдерживался? – у меня в голове всё равно что шестерёнки вращаются.

– Не сдерживался. Но если бы я пожаловалась – Гаспар бы убил меня, у него всегда женщины виноваты, даже если не могут отбиться.

– И значит, тот ребёнок, который не родился… – вот и разгадка, да?

– Это был ребёнок Жермена. Гаспар бесплоден. Ему множество раз об этом говорили целители, он не верил.

– Кто знал о ребёнке?

– Никто. Я надеюсь, Жермен никому не рассказал. Он… ловил меня в таких местах, где было невозможно убежать. И всегда держал только поверх синяков, оставленных Гаспаром.

– И Тереза не знает?

– Тереза болтушка, она не сохранила бы тайну, – улыбнулась она. – Если Жермен никому не рассказал, то никто и не узнал. А если бы он рассказал Гаспару, тот бы и его убил.

И Жермен жив-здоров. И очевидно, опасен.

– Постой, но ты ведь маг! Ты ж могла его к ногтю прижать!

– Нет, у меня никогда не было магической силы. Я не могла. Меня пытались и научить, и заставить, и пробудить силу… но я не могла. Наверное, я просто привыкла держать все важное в себе. И не показывать никому, не выпускать наружу ни при каких обстоятельствах. Вот и сила… не выходила.

Ну да, строгие правила монастыря, потом это кошмарное замужество – станешь тут держать всё в себе и не показывать ни при каких обстоятельствах! Мне захотелось просто обнять её, эту Викторьенн, и жизни-то не видевшую. Я шагнула к ней…

– Послушай, а ты знаешь, кто твоя мать? – вспомнила я ещё один животрепещущий вопрос.

– Моя мать? – нахмурилась она. – Что значит – кто? Госпожа Аделин, супруга моего отца. Как иначе-то?

Я видела – в самом деле не знает. Смотрит с изумлением.

– Просто есть сведения, что твоя мать – вовсе не она. И это важный вопрос, потому что Фрейсине, как мы подумали, зацепился за меня именно из-за него. Ещё за тебя, потому что впервые он пришёл, когда тебе было пять лет, и тебя скоро отправили в монастырь и там укрыли от поиска.

Она смотрела и качала головой – не верит, я вижу. Её жизнь была совершенно понятной и очень цельной, никаких этих вам тайн, интриг, загадок и всего такого. Короткой и несчастной. И я, конечно, попыталась хотя бы имя её поднять на знамя, но…

Мне всё же удаётся приблизиться к ней. Обхватить за плечи, погладить по голове. Подержать за руку. Её уже не утешить, конечно, не сделать счастливой и не переписать её короткую жизнь, но – вдруг? Чем-то это напомнило домашние сеансы у психолога – скажи маленькой или там юной Вике, что она ок, что с ней всё хорошо, что эти проблемы не от того, что она плохая, а по совсем другим причинам, с ней не связанным. Она поднимается из-за стола, тоже обнимает меня… и мы стоим так, обнявшись. Две Виктории.

Моё горло словно сжалось, и я поняла, что не могу издать ни звука. А ведь мне ещё о многом нужно было её расспросить! Что такое-то, что за несправедливость! Неужели – всё?

– Ты справишься, я верю, – прошептала она.

И в этот момент ко мне вернулась способность дышать, а вместе с нею – боль и свет, и обычный нормальный свет. Меня крепко держали в руках, а вокруг толпились люди.

– А-а-а-а, – сообщаю им я.

– Жива, слава господу, – выдыхает кто-то за моей спиной.

25. Смертной силой

Эмиль был уверен, что всё знает, поэтому и согласился на визит в дом Виктории. Конечно, ему было бы спокойнее, останься она дома, но это, кажется, невозможно – так её задело известие о возвращении в город баронессы, сестры Гаспара де ла Шуэтта и Терезы де Тье. Кажется, они вместе с Монтадором выставили эту особу из города, но что-то помогло ей вернуться. Интересно, что?

Он дал даме выпустить пар – пускай разберётся с недругом сама, а он, если что, на подхвате. Поглядывал за ней из теней, и за домом в целом тоже поглядывал. И когда ей принесли стакан воды, совершенно не сообразил, что это может означать.

Виктория закашлялась и начала падать, и единственное, что он смог сделать в тот момент – шагнуть и подхватить, и держать крепко, и позвать – детей, а им уже сказать, чтобы извещали Саважа от его имени, звали сюда и запирали дом, чтобы ни одна мышь наружу из этого гадюшника не выскользнула.

А потом уже он насмелился взглянуть на Викторию. Она обмякла и висела в его руках, но дышала, правда – с каждым вздохом всё тише и тише, бледнела и холодела. И пахло в кабинете какой-то дрянью, он сам не слишком хорошо дышал, но – что ж теперь?

У кого-то хватило разуменья позвать господина Валерана, тот прибежал и первым делом принюхался. Велел потушить все свечи, а вместо них осветил кабинет магически, и дышать сразу же стало легче. И принялся что-то выщупывать в ладони Виктории.

– Господин виконт, положите её. Хоть бы на диван, что ли.

Отчего-то Эмилю казалось, что нельзя отпускать Викторию. Что пока он держит её – она дышит. И тогда он просто опустился с ней в кресло у стола, в то самое, где она сама всегда сидела. И держал. И звал.

Потому что… потому что он не может потерять её. Потерять её тоже. И значит, будет держать и звать, сколько нужно.

Валеран что-то делал с кончиками её пальцев, но кажется, это не помогало, нисколько не помогало. Он говорил по зеркалу с кем-то, ему доставляли воду и какие-то снадобья, и он пытался смочить губы Виктории, но все его действия никак на ней не сказывались. Вокруг собрались люди – из портала шагнул Саваж и сказал, что дом заперт магически, никто не выйдет, потом господин граф Ренар просто пришёл тем же порталом и встал у стены, и Ренель, и кто-то ещё. И даже ещё одного целителя привели – кажется, от Сегюров, и тоже порталом.

Но ничего не помогало. Виктория продолжала бледнеть и холодеть… но пока ещё дышала.

– Эмиль, а если опереться на ненормальные отношения Викторьенн со смертной силой? – спросил граф Ренар. – Сделайте что-нибудь… такого толка. Думаю, хуже не будет.

Эмиль задумался – что сделать-то?

Он первым делом касается щеки Виктории концом щупальца – и нет, ничего не происходит. Два, три щупальца – и ему кажется, что щека её в том месте, где он коснулся, стала чуть ярче, самую чуточку. Ещё больше? А как? Тут же людей, как рыб в бочке, и добрая половина их них – простецы, они ж концы отбросят, и поминай потом, как звали!

Единственное пришедшее ему на ум решение было странным. Ну да… хуже ведь не будет?

Он освободил одну руку и нашарил под одеждой свой амулет. Вытянул его наружу. Прикинул, что длины цепочки должно хватить. И, не снимая со своей шеи, надел на неё, прижав к себе ещё сильнее.

И оказался вознаграждён – потому что сначала Виктория задышала глубже, потом раскрыла рот и задышала ртом, а потом и глаза тоже распахнулись. Кожа показалась чуть менее бледной, так, будто света мало, а его и мало.

Она застонала, кажется, попыталась что-то сказать…

– Жива, слава господу, – выдохнул управляющий.

– Жива, хорошо-то как, – проговорила Тереза де Тье и заплакала, вот правда заплакала.

– Виктория, – позвал Эмиль.

– А… что… я вообще где? Что меня держит? Что за… – она пыталась пошевелиться, но цепь держала их обоих крепко.

И Эмиль не знал, что будет, если он снимет с неё эту цепь.

– Эмиль… что это?

– Это, госпожа моя прекрасная, мой амулет. Кажется, он помог вам. Или та сила, которую он сдерживает, но которая оказалась целительной для вас, – при всей этой толпе, наверное, не стоит быть с ней фамильярным.

– И что теперь? Как дальше-то?

Вот ведь, едва глаза открыла, и туда же – что дальше.

– Если честно, я не знаю, что дальше. Но мы должны будем попробовать.

Эмиль вздыхает, берётся за цепь и снимает с неё. Она выдыхает. Шевелится, по-прежнему – у него на коленях.

– Мне… как-то странно, – говорит.

– А мне страшно, – пискнула служанка, стоявшая рядом.

– Отойди, раз страшно, – шикнул на неё управляющий. – Но и впрямь как-то… страшновато. Будто мы все на кладбище каком.

Эмиль подумал, решил, что хуже не будет, и взялся за зеркало. И велел Луиз найти дома какой-нибудь запасной амулет и принести ему немедленно. Что ж, детка не задержалась – появилась довольно скоро, они все успели только обменяться ощущениями – что и впрямь что-то неладно.

Луиз вышла из теней – приличная дева из знатного семейства, сделала изящный реверанс и приветствовала всех тихим вежливым голосом. И протянула Эмилю подвеску на цепочке.

– Вот, это для кого?

– Это для Викторьенн, – усмехнулся Эмиль и надел подвеску на шею.

Виктория снова распахнула глаза широко и глубоко вздохнула.

– Так лучше, спасибо. Всё равно что не могла дышать, как человек, а теперь могу.

– Вот и славно, – улыбается Эмиль. – Господин Валеран, можем мы теперь уложить госпожу Викторьенн? И важно, чтобы её никто не беспокоил, и вообще посторожить.

– Я могу посидеть с ней, – сверкнула глазами Луиз.

– Хорошо, но начнём с камеристок.

Он поднялся, шагнул с ней на руках в её спальню, и там уже передал камеристкам. Обе камеристки вне подозрений, так что – пускай заботятся о госпоже. Луиз осторожно заглянула – можно ли? Эмиль кивнул – можно.

– Так, Луиз. Никого сюда не пускать, кроме меня и господина Валерана. Ясно?

– Ясно, – подтверждает она.

И теперь можно выбраться наружу и выяснить уже, кто возомнил себя бессмертным.