Текст книги "История евреев в Европе от начала их поселения до конца XVIII века. Том III. Новое время (XVI-XVII век): рассеяние сефардов и гегемония ашкеназов"
Автор книги: С. Дубнов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
Характерная для того исторического периода тяга на Восток выразилась в том, что и в самой Польше среди евреев усилилось переселенческое движение в соседние области Московской Руси. Торговые сношения Польши и Литвы с Московским государством должны были проложить путь еврейским купцам в эту страну, которая больше всего нуждалась в притоке сил для своего экономического оживления. Но на этом пути стояла преграда: китайская стена, отделявшая Московию от всей культурной Европы. Московские люди XVI века боялись иноземцев и иноверцев вообще, но сугубо боялись евреев. На Руси еще памятна была «ересь жидовствующих», наведшая страх на православных людей в конце XV и начале XVI века (см. том II, § 65). На еврея смотрели как на странствующего антихриста, его считали «чернокнижником», колдуном, совратителем, перед ним испытывали суеверный страх. Посол московского великого князя Василия III, отправленный в 1526 году к римскому папе, сказал итальянскому ученому Павлу Иовию следующее: «Мы, русские люди, больше всего боимся людей иудейского племени и не пускаем их в пределы своей страны: ведь они недавно научили турок владеть огнестрельным оружием». Модное тогда обвинение евреев (испанских изгнанников) в союзе с врагами христианского мира, турками, вероятно, порождало много нелепых толков и в Москве. Все эти предрассудки делали невозможным постоянное жительство евреев в Московском государстве, но не могли препятствовать временному приезду туда еврейских купцов по торговым делам из соседней Литвы и Польши. Купцы «ходили с товарами» в Москву через Новгород или через Смоленск, который до 1514 года входил в состав Великого Княжества Литовского. Путь был не безопасен, пограничные жители нередко грабили проезжих купцов, а в самой Москве власти притесняли их или отбирали их товары в моменты столкновений между Русью и Польшей. Неоднократно польским королям приходилось заступаться за своих еврейских подданных, приезжавших по делам в Москву, и просить великих князей не давать их в обиду. Короли ссылались на «перемирные грамоты» (мирные договоры), обеспечивавшие свободный приезд польско-литовских купцов в Москву.
До середины XVI века эти договоры кое-как соблюдались, и евреям приходилось терпеть только те неудобства временного пребывания в полуварварской стране, какие испытывали и христианские гости из Польши и Литвы. Но при Иване Грозном положение изменилось. Царь питал суеверную ненависть к евреям и решил вовсе не пускать их в Москву. Когда группа еврейских купцов из Литвы прибыла в Москву, их арестовали и товары отобрали. Евреи пожаловались Сигизмунду-Августу, и либеральный король написал царю горячее письмо в защиту попранных прав своих подданных (1550): «Многократно чинят нам докуку (докучают жалобами) подданные наши евреи, купцы нашего великого княжества Литовского, говоря, что ты не пускаешь наших купцов-евреев с товарами в твое государство, а некоторых велел задержать и товары их забрать. Вследствие этого они перестали ездить в твое государство, что ведет к великой обиде и ущербу для них и немалым убыткам по части взимания пошлин для нашей казны. А между тем в наших перемирных грамотах написано, что наши купцы могут ездить с товарами в твою Московскую землю, а твои в наши земли, – что мы с нашей стороны твердо соблюдаем. Поэтому, брат наш, прикажи, чтобы нашим евреям-купцам не запрещали так же свободно ходить в твое государство с товарами своими, как другие купцы наши и твои ходят по нашему и твоему государствам». На это убедительное письмо царь Иван Грозный ответил окриком деспота: «А что ты нам писал, чтобы мы жидам твоим позволили ездить в наши государства по старине, то мы тебе неоднократно писали о том раньше, извещая тебя о лихих делах от жидов, как они наших людей от христианства отводили, отравные зелья (лекарственные травы) в наше государство привозили и многие пакости людям нашим делали. И тебе, брату нашему, непригоже много писать о них, слыша про такие их злые дела. Ведь и в других государствах, где бы ни жили жиды, много зла от них делалось, и за такие дела они из тех стран высланы, а иные и смерти преданы. Мы никак не можем велеть жидам ездить в наши государства, ибо не хотим здесь видеть никакого лиха, а хотим, чтобы Бог дал моим людям в моем государстве жить в тишине без всякого смущения. А тебе, брат наш, не следовало впредь писать нам о жидах».
В душе Ивана Грозного, очевидно, сочетались оба элемента юдофобии: страх и ненависть, московский страх перед воплощением антихриста и ненависть к еврею, внушенная фанатиками из православного духовенства, оправдываемая слухами о преследованиях евреев на Западе. Этим можно объяснить ту жестокость, которую царь, по словам летописцев, проявил после взятия пограничного польского города Полоцка московскими войсками (февраль 1563). Он приказал утопить в реке Двине всех оставшихся в городе евреев. Приказ был исполнен: прорубили лед и бросили евреев с женами и детьми в воду. Спаслись лишь немногие, согласившиеся принять крещение по православному обряду. Из поляков были обезглавлены только священники, а миряне были забраны в плен. Однако Полоцк был впоследствии (1579) возвращен Польше храбростью Стефана Батория, покровителя евреев, и разрушенная община была восстановлена[37]37
Иван Грозный, как известно, был одним из кандидатов на польский престол во время бескоролевья 1572-1576 годов. После избрания Стефана Батория евреи в Бресте выразили свою радость по случаю избавления от злого деспота, истребившего их братьев в Полоцке, в своеобразной политической демонстрации: в праздник Пурим 1577 года еврейские юноши устроили «комедию», где один из актеров представлял московского царя в роли Гамана. Это было за два года до возвращения Полоцка под власть Польши, которое сильно обрадовало литовских и белорусских евреев.
[Закрыть].
В последней четверти XVI века едва заметны следы евреев в Московском государстве[38]38
Тогдашний посол германского императора Максимилиана II в Москве, Даниил Принц, в своем сочинении «Начало и возвышение Московии» (1577) пишет: «От иудеев и их религии они (русские) до того отвращаются, что никому из них не позволяют жить в своих владениях».
[Закрыть]. В столицу страны они не смели приезжать, а ездили иногда в пограничный город Смоленск, куда доступ литовским купцам был вообще легче. Приезд евреев в Московию усилился только в Смутное время, при обоих Лжедимитриях (1605-1608), которые привели в Москву многих поляков. Когда же поляки открыто вмешались в русские дела и Сигизмунд III предпринял свой поход на Смоленск и Москву (1609), среди нахлынувших туда польских солдат и купцов оказалось немало евреев. В самой польской армии были еврейские маркитанты, торговавшие водкой и разными товарами, и многие из этих искателей наживы платились жизнью, когда попадали в руки московитов. Исключительным явлением был еврейский «рыцарь» (доброволец) Бераха из Тишовца, который служил в конном казачьем отряде польской армии и погиб геройской смертью в сражении под Москвой (1610). Такие встречи не могли, конечно, способствовать улучшению отношений к пришлым евреям в Москве. Когда русские бояре вели с польским королем Сигизмундом III переговоры об избрании его сына Владислава на московский престол, одним из условий с русской стороны было запрещение евреям въезда в Москву. Это условие было включено в тот пункт договора, где будущий правитель обязывался охранять неприкосновенность греческой веры и не допускать, чтобы «люторские и римские учители» (протестанты и католики) сеяли раскол в церкви. Избрание Владислава, как известно, не состоялось. Патриотическое движение привело к освобождению Московии от поляков и к господству династии Романовых. От России к Польше отошел только Смоленск, где уже в 1614 году образовалась еврейская община из 80 членов. Здесь и в пограничных местах происходил торговый обмен между Польшей и Россией, ибо после недавних войн даже поляков-христиан неохотно допускали внутрь Московского государства.
Группа евреев попала позже в эту запретную страну не по своей воле. Когда после новой русско-польской войны (1632-1634) среди военнопленных оказались и некоторые еврейские жители занятых русскими городов Литвы и Белоруссии, их отправили в восточные области Руси, в Уральскую область, но вскоре по мирному договору они были отпущены на родину, кроме лиц, женившихся на русских «девках и женках» (указ Михаила Романова от 1635 г.). При царе Михаиле повторился конфликт с Польшей из-за евреев. Король Владислав IV просил царя о дозволении приехать в Россию королевскому фактору Арону Марковичу из Вильны, для ввоза и закупки товаров. Царь ответил, что готов разрешить приезд любому польскому купцу, но не евреям, «коих в России не бывало и с коими никакого сообщения христиане иметь не могут» (1638). Таким образом, Московское государство осталось закрытым для евреев и в первой половине XVII века. Традиция Ивана Грозного была еще крепка в закрытом русском Китае. Не пуская евреев к себе, русские вскоре придут к ним как союзники восставшей Украины, которая через реки еврейской крови перекинется на сторону Москвы, «под высокую руку» царя Алексея Михайловича (1654).
Более «культурное» гнездо юдофобии утвердилось на северо-западной границе Польши, в прибалтийской Ливонии (Лифляндии) с главным городом Ригой. Управляемая «великими магистрами» немецкого ордена меченосцев, Ливония в 1561 г. присоединилась к Польше как вассальная провинция, чтобы избавиться от притязаний Московии и Швеции. Для немецких купцов в Риге, боровшихся со всякой конкуренцией со стороны голландцев и других иноземцев, ожидаемый наплыв евреев из Польши был нежелателен. Еще во время войны, когда польские войска были призваны в страну, ливонские купцы просили короля Сигизмунда-Августа не допускать к поставке продовольствия для армии людей из «злостного еврейского народа» («das bosshaftige jüdische Volk»). В договоре между Сигизмундом-Августом II ливонским магистром (впоследствии герцогом) Кетлером был помещен пункт о запрещении евреям торговать и брать в откуп пошлины в Ливонии. Однако из позднейших многочисленных обращений туземного купечества к королю Сигизмунду III и польскому сейму о недопущении евреев в Лифляндию видно, что бумажные запреты оказались бессильными против требований хозяйственной жизни. В конце XVI и начале XVII века евреи из пограничных мест Белоруссии, издавна проникавшие со своими товарами в земли ливонского ордена, стали чаще приезжать в Ригу и другие города. Им покровительствовали немецкие землевладельцы или рыцари, которым они доставляли товары из Польши и Московии в обмен на продукты сельского хозяйства. Белорусский город Полоцк и некоторые другие города на Западной Двине вели оживленную торговлю с Ригой главным образом через евреев. Нарушалась торговая монополия туземных немецких купцов, и к прежним конкурентам, голландцам и шотландцам, прибавились сыны «богохульного, зловредного, нечестного народа, нетерпимого во многих странах христианского мира, обособленного известными отличительными знаками и ограниченного в нравах по закону». Эта характеристика еврейства дана была рижскими бюргерами своим делегатам, отправлявшимся на варшавский сейм в 1611 году, с поручением ходатайствовать о выселении из страны еврейских и шотландских странствующих торговцев, которые занимаются продажей товаров и разменом монет «в настоящее тревожное время войны» (польско-московской). Король Сигизмунд III старался охранять «привилегии нетерпимости» лифляндского купечества. В начале Тридцатилетней войны, когда Рига была занята шведским королем Густавом-Адольфом, местное купечество добилось от него подтверждения своей привилегии, «чтобы евреи и иностранцы не были терпимы в стране во вред бюргерам» (1621). Из дальнейших официальных актов, однако, видно, что у евреев не оспаривалось право временного приезда в Ливонию для торга на ярмарках и для расчетов с местными купцами. Часто, однако, временное пребывание продолжалось довольно долго, превращаясь в постоянную оседлость. Вообще, в Прибалтике господствовала немецкая система: здесь не было слепой московской юдофобии, исполненной суеверного страха перед евреями, а была трезвая расчетливая юдофобия купцов, которая против еврейских конкурентов защищалась вывеской христианства, а против голландцев или шотландцев – доводами патриотизма.
Если в Москве и Риге евреи не были желанными гостями, то в черноморской Каффе (Феодосия) их встречали радушно как деятельных агентов торговли, издавна связывавшей татарский Крым с Польшей и Литвой. С конца XV века, после ухода генуэзцев из округа Каффы, Крым стал «Татарией» на всей своей территории, ибо всецело находился под властью татарских ханов, вассалов Турции. Набеги крымских татар на территорию Польши и Руси заставляли польских королей искать союза с могущественными ханами из династии Гиреев. С ними заключались и торговые договоры, в силу которых польско-литовские купцы возили товары в главные города Крыма: столицу ханов Бакче-Серай (Бахчисарай), Каффу, Гозлов (Евпатория), Перекоп, Карасубазар, Керчь и Балаклаву. Для приезжих еврейских купцов не было установлено никаких стеснений. Они еще имели то преимущество, что на местах находились общины соплеменников, раббанитов и караимов, исторически связанных с Литвой и Волынью.
Караимские колонии в городах Троки и Луцк, некогда основанные литовским князем Витовтом, поддерживали постоянные сношения с единоверными общинами в Чуфут-Кале (Еврейская Скала) близ Бахчисарая, в Каффе и других городах Крыма. Уже в начале XVI века в Крыму усилился раббанитский элемент. Из Турции туда направлялись странствующие сефарды, а из Польши и Литвы – ашкеназы. Временное изгнание из Литвы и, в частности, из Киева в 1495 г. (см. том. II, § 65) двинуло в Крым значительные группы переселенцев, и еще долго спустя «Киевская диаспора» (galut Kiow) упоминалась в письменности крымских евреев. Это только усилило посредническую деятельность евреев в киево-крымской торговле. В XVI веке сухопутное товарное движение между Польшей и Крымом много страдало от разбойничьих набегов татар и вольных казаков, кочевавших в степях Южного Днепра, но это не удерживало смелых купцов от рискованных путешествий.
В самом Крыму евреям под властью ханов из рода Гиреев жилось спокойно, и тут, по обыкновению, отсутствие «истории» свидетельствовало об отсутствии чрезвычайных бедствий. Конечно, евреи испытывали все тягости пребывания в патриархальном деспотическом государстве. Наравне с прочими податными сословиями из мусульман и христиан они несли бремя многочисленных податей, которые взимались ханами в размерах близких к экспроприации; кроме ханов население обирали высшие чиновники или беки и феодалы, бравшие пошлины с товаров, провозимых через их владения. От этих мелких хищников спасали евреев охранные грамоты или «ярлыки», полученные от хана. Сохранившиеся ханские ярлыки первой половины XVII века, выданные разным группам евреев, обыкновенно гласят, что такие-то милостью хана освобождаются от платежа дани бекам и сановникам, а иногда и от некоторых ханских налогов. Другие акты обеспечивают за евреями право владения пахотной и пастбищной землей в окрестностях населенных ими городов. В некоторых актах запрещается всякое вмешательство во внутренние дела еврейских общин[39]39
Вот образец одного из ханских ярлыков, выданного в 1608 году евреям города Кирк-Ере, или Кале (в сокращенном переводе с татарского языка): «Я, отец победы, воитель Селамет Герай-хан, говорю: «Всем сборщикам податей, муфтиям, судьям, шейхам... да будет ведомо, что великие наши отцы и старшие братья, обитающие в раю (перечислены имена прежних ханов), жаловали всемилостивейше ярлыки свои отцам и дедам иудеев, получающих настоящий ярлык и обитающих в верхней крепости Кирк-Ере... В тех милостивых грамотах значится, что всех живущих в крепости иудеев делают «тарханами» (привилегированными), свободными от взимания нового налога и таможенной пошлины, от выходового налога и рабочей повинности, помещения людей к ним на постой, отбирания коней и скота для подвод... Ныне же иудеи крепости пришли к моим Счастливым Воротам с жалобами на притеснения со стороны беков крепости. Поэтому объявляем, что мы в заседании нашего Дивана сделали внушение беку города Ахмед-Паше, чтобы он в течение определенного времени не требовал от иудеев означенных налогов и повинностей. Когда же Ахмед-Паша и последующие беки (снова) будут взимать выходовые деньги, то не должны требовать уплаты золотом, а брать чеканенными на нашем монетном дворе деньгами... А когда будет у иудеев свадьба, трапеза или собрание, то придворные слуги и вообще мусульмане пусть не ходят туда и не требуют ни денег, ни еды, ни питья: в их дома, общества и собрания пусть не ходят, ибо это запрещено священным законом». Из текста других ярлыков видно, что ханские слуги: ага, беки и мурзы – нередко отнимали у евреев их поля, огороды и пастбища и что хан должен был заступаться за обиженных.
[Закрыть].
В описываемую эпоху еврейское население Крыма слагалось из трех элементов: сефардов и романиотов из Турции и Италии, ашкеназов из Польши и Литвы и караимов. Караимы сосредоточивались преимущественно в Чуфут-Кале, близ Бахчисарая, и владели большими усадьбами в окрестностях города; сефарды и ашкеназы образовали значительную общину в Карасубазаре. Смесь разнородных элементов замечается в торговой Каффе. В окрестностях Каффы путешественники XVI века встречали евреев, которые наравне с мусульманами и христианами возделывали сады и виноградники. Старое еврейское поселение сохранилось еще в начале XVII века в городе Мангупе. Татарский язык, по-видимому, уже тогда был обиходным языком крымских евреев; однако в надписях на могильных памятниках и в религиозной письменности употреблялся только древнееврейский язык. Эта общность языков обиходного и литературного сближала караимов с «крымчаками» – раббанитской группой смешанного сефардо-ашкеназского происхождения, хотя старый религиозный раскол вырыл пропасть между этими группами. По крайней мере, мы не слышим в это время о столкновениях между караимскими и раббанитскими общинами.
§ 47. Кагальное самоуправление и еврейские сеймыВ те времена не было еще представления об автономии национальных меньшинств: автономия признавалась только за сословиями. А так как тогдашний социальный строй выделил евреев в особое сословие, то они получили национальную автономию под видом сословной. Будучи в главной своей массе составной частью городского населения, евреи, однако, не причислялись к мещанству, дела которого ведались магистратом, купеческими гильдиями и ремесленными цехами. Они составляли совершенно самостоятельный класс горожан, который имел свои органы самоуправления и суда. То был еврейский город внутри христианского. Обыкновенно эти два города были разграничены и территориально: еврейский квартал находился либо на окраине города, либо в районе рынка в самом городе. В сословном государстве пришлось узаконить самоуправляющуюся на основах «еврейского права» общину, как некогда узаконили «немецкое (магдебургское) право» для пришедших из Германии бюргеров. Так как для евреев была установлена и особая налоговая система, то королевский фиск был прямо заинтересован в твердой организации еврейских общин, ответственной за правильное поступление податей.
Сначала в Польше короли, как некогда в Испании, пытались связать еврейские общины с фиском путем совмещения в одном лице должностей генерального сборщика податей и начальника всех общин или официального раввина. Сигизмунд I, как указано выше, сделал такую попытку, назначив своих сборщиков, или «экзакторов», Авраама Богемского и Франчека «префектами» еврейских общин Великой и Малой Польши, а своего откупщика Михеля Иезофовича – старшиной литовских евреев (1512-1514). Но общины неохотно подчинялись этим чиновникам, лишенным духовного авторитета, хотя к ним были приставлены ученые раввины. Вынужденный отказаться от этой системы фискализации раввината, король пытался иным способом воздействовать на еврейское самоуправление: он вмешивался в выборы окружных раввинов и в некоторых больших городах назначал «докторов жидовских». Так были назначены в Кракове врач Моисей Фишель, сын упомянутого откупщика Франчека, а в Бресте-Литовском – Мендель Франк (ок. 1530-1540). Но и тут общины не проявили доверия к несвободно избранным пастырям. Мендель Франк жаловался Сигизмунду I на нежелание многих евреев подчиниться его судебным решениям, и королю пришлось внушить литовским евреям, что они обязаны подчиняться решениям своих «докторов», которые судят по еврейским законам. С течением времени выяснилось, что и в интересах фиска лучше предоставить общинам полную свободу выбора своих представителей, ответственных за взнос податей. Это стало очевидным после введения особого поголовного налога для евреев, который подлежал раскладке сначала в каждой общине, а потом в целом общинном округе. Через два года после введения «жидовского поголовного» последовал декрет Сигизмунда-Августа (1551) о предоставлении еврейским общинам в области великопольской (Познань) права свободно выбирать своих раввинов и судей, которые вместе со старшинами (seniores) управляют и судят по «закону Моисееву», карают ослушников херемом и другими наказаниями, при содействии королевской администрации в исполнении приговоров. Скоро эта королевская привилегия была распространена и на еврейские общины Малой Польши (Краков, Люблин), на Червонную Русь (Львов) и на Литву. Акт 1551 года стал «великой хартией» еврейской автономии.
Со второй половины XVI века прочно установилась власть Кагала. В этом названии слились два понятия: община («кегила») и ее орган власти, общинная управа, но обыкновенно термин «кагал» употреблялся во втором смысле. Кагальная управа находилась во всех городах, где существовали общины с синагогой и прочими учреждениями. Каждому городскому кагалу были подчинены мелкие еврейские поселения («ишувим») в окрестных местечках и деревнях, как «прикагалки». Состав кагального управления соответствовал численности общины: в главных общинах (Краков, Познань, Львов) число членов кагала доходило до 40, в средних и малых общинах оно колебалось между 20 и 7. Эти члены избирались ежегодно, в промежуточные дни Пасхи, через выборщиков, которые назначались по жребию. Краковский устав 1595 года установил трехстепенные выборы в следующем порядке. В урну кладутся записки с именами видных членов общины, и вынутые первые девять имен определяют состав первой коллегии выборщиков. Эти девять человек, под присягой в беспристрастии, называют имена пяти почетных членов общины в качестве действительных выборщиков. Последние, в свою очередь, номинируют всех членов кагала на следующий год, а именно: 4 «рошим» или старшин, 5 «тувим» или подстаршин, до 14 «кагальников» или ординарных членов кагала, три коллегии «даяним» или судей, по три человека в каждой; тут же назначаются комиссии для заведования синагогами, школами и благотворительными учреждениями, базарные смотрители и вообще блюстители порядка в еврейском квартале, ревизоры по отчетности, оценщики состояния при раскладке налогов («шамай»). Старшины и подстаршины вместе («рошим ве’тувим») составляют исполнительный комитете кагала. Из четырех старшин каждый поочередно в течение месяца исполняет обязанности распорядителя делами общины и называется «месячным Парнасом» (parnas chodes). Он приводит в исполнение решения кагала, заботится о поступлении налогов и производит нужные расходы, сносится с королевскими чиновниками и городским магистратом, – вообще в течение данного месяца является полновластным хозяином общины. Рядом с ним стоит раввин, занимающий свою должность по особому соглашению с кагалом. Кроме своих духовных функций, раввин исполняет обязанности верховного судьи: он подписывает решения судебных коллегий и осуществляет главную судебную кару: херем. Работа трех коллегий «даяним» распределена так: низшая коллегия разбирает денежные иски в сумме до 10 злотых, средняя – до 100, а высшая – свыше 100 злотых. Кроме того, кагал посылал своих заседателей («асессоров») для участия в «королевском» суде при разборе гражданских и уголовных дел между евреями и христианами. Такие дела, как известно, подлежали суду королевского воеводы, но последний обыкновенно поручал их своему помощнику, подвоеводе, который носил звание «судьи для евреев» (judex judaeorum).
К кагалу примыкали многочисленные общества, или «братства» (chewrot), организованные для духовных, благотворительных или хозяйственных целей. Были братства для ухода за больными, погребения умерших, выкупа «пленных» или арестованных, для надзора за школами, для изучения Торы. Возникали и ремесленные цехи, члены которых местами имели свои синагоги и особых раввинов. Все эти организации были связаны с кагалом, как христианские цехи и общества – с магистратом. Кроме административных и судебных функций, кагал имел в известных пределах и законодательную власть: он издавал обязательные постановления («таканот»), регулировавшие семейную, хозяйственную и религиозную жизнь членов общины. Краковский кагальный устав 1595 года содержит подробный регламент о способах раскладки налогов, об оплате труда духовного персонала, учителей и домашней прислуги, об охране добрых нравов, о борьбе с роскошью в пище, одежде, на свадьбах и прочих семейных торжествах и т.п. По мере усиления центральных органов самоуправления, в форме съездов представителей областных кагальных союзов, эти законодательные функции отходили к ним, и отдельные кагалы руководствовались общими perламентами, исходившими из центра.
И внешние, и внутренние причины вызывали необходимость централизации кагального самоуправления. Внешний мотив вытекал из тех же фискальных соображений, которые заставляли польское правительство поддерживать автономию отдельных общин и власть кагалов. Правительство, которое дорожило кагалом, избавлявшим его от необходимости иметь дело с каждым плательщиком налогов в отдельности, хотело избавиться и от трудностей сношений с каждой общиной в отдельности, тем более что число общин в Польше и Литве в XVI веке сильно разрослось. Правильность бюджета требовала, чтобы налоги распределялись в крупных огульных суммах по податным округам, обнимавшим целые группы общин, и чтобы в каждой из групп существовал окружной центр. Так образовались податные округа, совпадавшие в общем с историческими областями: Великая Польша (центр Познань), Малая Польша (Краков и Люблин), Червонная Русь с Подолией (Львов), Волынь (Владимир-Волынск, Кременец), Литва (Брест, Гродно, позже Вильно). По этому типу должны были группироваться и кагальные округа. Ответственные за взнос податей кагалы каждой группы устраивали периодические съезды своих делегатов для раскладки огульных податных сумм по отдельным общинам. Система огульного взимания поголовного налога с евреев была введена во второй половине XVI века после того, как правительство убедилось в неудобстве непосредственного сбора налога по отдельным общинам. Податная роспись (Universal poborowy), составленная на варшавском сейме 1581 года, определила общую сумму поголовного налога с евреев Польши и Литвы вместе, а роспись сейма 1590 года установила уже эту сумму с разделением ее между Короной и Литвой; эта последняя система практиковалась в течение всего следующего периода (см. выше, § 45). Таким образом правительство и парламент узаконили для фискальных целей объединение кагалов в союзы по областям, а тем самым были легализованы органы этих союзов: периодические конгрессы или сеймы делегатов, которые обсуждали наряду с податными вопросами и все другие вопросы общественной жизни.
В первичной форме эти объединения и съезды сложились еще задолго до легализации их правительством, в силу внутренних потребностей автономных общин. Периодические совещания делегатов от различных общин были необходимы прежде всего для обсуждения дел, касающихся целой области или всего еврейства Польши, для одновременного возбуждения ходатайств перед королем о подтверждении прежних привилегий или о защите против притеснений со стороны городских властей и католического духовенства. Необходимо было также вырабатывать общие нормы управления в общинах, в виде нормальных уставов для кагалов, регулировать взаимоотношения больших и малых общин, кагалов и «прикагалков». Широкая автономия еврейского суда вызывала необходимость обмена мнений между раввинами о применении тех или других норм библейско-талмудического права. Была еще потребность в высшей инстанции, куда могли бы апеллировать стороны, недовольные решением местного раввинского суда, а также для разбора споров между частным лицом и кагалом или между одним кагалом, и другим.
Самые обыкновенные денежные иски в случаях, когда истец и ответчик жили в разных городах, удобно было разбирать в нейтральном суде, в сборных пунктах, куда по делам приезжали обе стороны. Такими пунктами были города с большими годовыми ярмарками, привлекавшими торговый люд из многих мест. В XVI веке больше всего славилась ежегодная ярмарка в Люблине, городе на границе Польши и Литвы, привлекавшем народ из обеих частей государства. Здесь во время двухнедельной февральской ярмарки (Gromnice) был главный сборный пункт раввинов и кагальных деятелей. Еще при Сигизмунде I сюда съезжались, как гласит официальный документ 1533 года, «докторы жидовские» и творили суд «согласно своему закону». В 1540 г. король санкционировал этот ярмарочный суд для еврейских купцов в составе семи членов: по двое судей из Познани, Кракова и Львова под председательством люблинского раввина. С течением времени ярмарочные съезды в Люблине привели к устройству регулярных конгрессов представителей главных общин Польши и Литвы. В последние десятилетия XVI века, когда государственный сейм установил сбор податей с евреев через кагальные союзы, эти конгрессы получили официальную санкцию.
Так сформировался около 1580 г. центральный орган еврейского самоуправления в Польше: «Ваад областей» (Waad ha’arazot). В этом еврейском сейме участвовали делегаты названных пяти областей: Великой и Малой Польши, Руси, Волыни, Литвы. На первых порах Ваад менял свое имя: в зависимости от фактического участия в данной сессии представителей всех областей или только части их, он назывался Ваадом то пяти, то четырех, то трех областей. Но впоследствии, когда Литва отделилась от польского общинного союза и создала свой собственный (1623), четыре коронные области посылали своих делегатов на сейм, за которым упрочилось название «Ваад четырех областей» (Waad arba arazot). Делегаты состояли из старшин и раввинов крупнейших общин каждой области. Съезды происходили один или два раза в год, в Люблине и Ярославе-Галицком поочередно. В Люблине обыкновенно заседали в конце зимы, между Пуримом и Пасхой, а в Ярославе – в конце лета, во время тамошних годовых ярмарок. «Собрание вождей («парнасим») четырех областей, – говорит летописец первой половины XVII века (Натан Гановер), – напоминало Синедрион, некогда заседавший в палате иерусалимского храма. Они творили суд над всеми евреями польского государства, издавали обязательные постановления («таканот») и налагали взыскания по своему усмотрению. Всякое трудное дело представлялось на их суд. Чтобы облегчить себе работу, вожди четырех областей выбирали (особую комиссию) так называемых «областных судей», которые разбирали имущественные споры; сами же они (в полном составе) рассматривали дела уголовные, дела о хазаке (право владения и давности) и прочие трудные процессы».
«Ваад четырех областей» стоял на страже гражданских интересов еврейства в Польше. Он посылал своих «штадланим» в Варшаву и другие места, где заседал государственный сейм, с целью ходатайствовать перед королем и сановниками о подтверждении прежних еврейских привилегий или о предотвращении проектируемых правоограничений и податных прибавок для еврейского населения. С другой стороны, ему приходилось напоминать общинам о необходимости подчиняться распоряжениям польского правительства там, где нарушение их могло повлечь тяжелые последствия для всего народа. Так, в 1580 г. Ваад в Люблине торжественно подтвердил известный сеймовый закон, запрещавший евреям в Великой и Малой Польше заниматься откупом или арендой государственных пошлин и монополий, так как «люди, жаждущие наживы и обогащения посредством обширных аренд, могут навлечь на многих великую опасность». Главная работа Ваада была направлена к урегулированию внутреннего быта. Для торговых людей был предназначен регламент, выработанный по поручению Ваада 1607 года львовским раввином Иошуа-Фалк Когеном. На этом съезде обсуждался старый вопрос о способах обхода библейского закона, запрещающего еврею взимать со своего соплеменника проценты по займу. Сильное развитие коммерческого кредита издавна заставляло даже благочестивых людей нарушать этот закон, и нужно было восстановить ту юридическую фикцию, которая еще в Талмуде была намечена для примирения закона с жизнью. Путем особого акта, называемого «heter iska», удалось превратить кредитную сделку в коммерческую, заемное письмо – в договор товарищества, и тем дать возможность заимодавцу брать рост с должника под видом коммерческой прибыли. В таком договоре должно значиться, что кредитор дает деньги должнику для ведения торговли, с тем чтобы обе стороны участвовали и в прибыли, и в убытке, но с правом активного участника, фактического должника, получать за свой труд большую долю прибыли. Этот способ узаконения роста был одобрен люблинским Ваадом под условием, чтобы такого рода сделки оформлялись в кагальном суде. В той же сессии был принят ряд постановлений, имевших целью укрепить в народе благочестие и старую обособленность. Предписывалось раввинам следить за тем, чтобы ритуальные законы о пище точно соблюдались, чтобы евреи не уподоблялись христианам в покрое платья и не пили с ними вина в харчевнях, чтобы охранялось целомудрие еврейских женщин, особенно в деревнях, где одинокие семьи арендаторов были рассеяны среди христианских масс.
