Текст книги "История евреев в Европе от начала их поселения до конца XVIII века. Том III. Новое время (XVI-XVII век): рассеяние сефардов и гегемония ашкеназов"

Автор книги: С. Дубнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА III. МАРРАНЫ В ИСПАНИИ И ПОРТУГАЛИИ И КОЛОНИИ ИХ ВО ФРАНЦИИ, ГОЛЛАНДИИ, АНГЛИИ И АМЕРИКЕ

§ 20. Марраны под режимом инквизиции в Испании

После изгнания евреев из Пиренейского полуострова еще не прекратилась связь гонимой нации с мрачными гнездами инквизиции. Ушли евреи, но остались марраны, те десятки тысяч насильственно загнанных в лоно церкви, которые в душе остались верными своей религии и народности. Эти люди, надеявшиеся притворным крещением облегчить свою участь, создали для себя и своих потомков такой ад, что могли завидовать положению своих изгнанных братьев, скитавшихся на чужбине.

В Испании марранство было застарелой болезнью, вогнанною глубоко внутрь государственного организма. Дети и внуки «новохристиан», приобретенных церковью после севильской резни 1391 года и клерикального террора следующей эпохи, давно уже породнились и слились с испанским старохристианским обществом, вступили в ряды испанского дворянства, духовенства и чиновничества, – но не все сделались верными сынами мачехи-церкви, усыновившей их огнем и мечом. Многие льнули к синагоге и испытывали особенное наслаждение, когда после принудительной церковной службы изливали свою душу в молитвах к Богу отцов, где-нибудь в темном подземелье, в тайном собрании братьев по крови и вере. От отца к сыну шел завет: «Чти Христа устами, а Иегову сердцем; будь христианином явно и иудеем тайно». Учрежденная в 1480 г. инквизиция для истребления «иудействующих» осветила этот завет заревом костров, мученичество освятило его. Ни ярость Торквемады и других палачей церкви, ни изгнание евреев из Испании с целью удаления соблазна для марранов не могли искоренить марранства, этого протеста еврейской совести против произведенного над ней насилия. Число марранов еще увеличилось после 1492 года, ибо к старым группам прибавились новые, из тех, которые предпочли изгнанию притворное крещение. Новообращенные последней формации думали, что инквизиция не долго будет свирепствовать, что им удастся еломить это чудовище при помощи власти и денег; они не могли предвидеть, что чудовище просуществует еще триста лет и наполнит мир воплями тайных иудеев, тайных мусульман (мориски), протестантов и прочих диссидентов в разросшейся испанской монархии.

Еще при жизни короля Фердинанда Католика, учредителя инквизиции, умер первый генерал-инквизитор Торквемада (1498). При нем за 15 лет были сожжены по приговорам испанских инквизиционных трибуналов приблизительно десять тысяч отступников от католической веры и подвергнуто другим наказаниям около ста тысяч раскаявшихся или «примирившихся» с церковью («reconciliados») В обеих группах было немало марранов, осужденных за иудаизирование. Этими своими «клиентами» инквизиция особенно дорожила, ибо тут достигались обе цели ее учредителей: очищение страны от иноверия и наполнение королевской казны конфискованными имуществами осужденных. Католическое духовенство было также материально заинтересовано в этом предприятии. Инквизиционные трибуналы (к началу XVI века их было семь: в Толедо, Севилье, Кордове, Вальядолиде, Сарагосе, Барселоне и Валенсии, но потом число их увеличилось) имели огромный штат служащих, начиная с генерал-инквизитора и инквизиторов отдельных городов и кончая многочисленными агентами, шпионами, следователями, членами суда и палачами, специалистами по производству пыток при допросах. Вся эта армия чиновников, вербовавшаяся преимущественно из духовенства: епископов, священников и монахов, – содержалась на счет доходов от конфискованных имуществ осужденных, т.е. делила добычу с королем. Она поэтому была прямо заинтересована в умножении числа обвинительных приговоров и в создании возможно большего количества процессов против богатых марранов, владевших имениями и наличными капиталами. Король Фердинанд Католик и генерал-инквизитор были шефами очень выгодного торгового предприятия, носившего почтенное имя «Священное присутствие» (Sanctum officium), и оба старались расширить деятельность своей фирмы.

Преемник Торквемады, генерал-инквизитор Деза (1498-1507) усилил надзор за марранами, особенно за теми, которые крестились в 1492 г. с целью избавиться от изгнания. По малейшему подозрению в склонности к старой вере ловили марранов и подвергали их тем допросам под пыткой, которые были только ступенью к аутодафе. В трибуналах кипела работа. Сотни иудействующих приговаривались к сожжению, вечному заточению, ссылке, позорному публичному покаянию и конфискации имущества. Особенно свирепствовал кордовский инквизитор Лусеро. В 1505 г. он создал процесс-монстр, взволновавший всю Испанию, так как он задел высшие классы общества. По донесениям шпионов Лусеро арестовал около ста лиц из испанской знати, среди которых было много марранов, обвиняя их в том, что они участвуют в тайном обществе, которое разослало по стране 25 «пророчиц» для распространения иудейства. У одной из этих мнимых пророчиц вырвали на допросе под пыткой сознание, что в доме гранадского архиепископа Талаверы состоялось собрание, где говорилось о скором пришествии пророка Илии и еврейского мессии. Инквизитор хотел погубить престарелого архиепископа, в жилах которого текла еврейская кровь, и ходатайствовал перед папой о предании его суду. Этот инквизиционный террор вызвал возмущение в высшем обществе. Лусеро, имя которого означало «светлый», называли «Тенебреро» («мрачный»). В жалобах на него высшему совету при генерал-инквизиторе, Супреме, говорилось, что он хуже разбойника на большой дороге, ибо тот отнимает либо кошелек, либо жизнь, а Лусеро отнимает и то, и другое. В Кордове даже вспыхнул бунт: толпа, под предводительством одного графа, ворвалась в здание трибунала, арестовала чиновников (сам Лусеро успел скрыться) и освободила узников из тюрем инквизиции (1506). Все эти протесты заставили короля Фердинанда уволить генерал-инквизитора Дезу и заменить его кардиналом Хименесом, толедским архиепископом. Затеянный Лусеро процесс оказался только ловким приемом для ловли еретиков; уцелевшие от расправы узники были освобождены, а архиепископ Талавера был признан невиновным в самом Риме. Лусеро был предан суду, но благодаря покровительству короля отделался только тем, что его отрешили от должности.

«Святое присутствие» продолжало действовать, хотя Хименес отказался от системы террора. Умирая в 1516 г., Фердинанд Католик в завещании своему преемнику, юному внуку Карлу I (позже германскому императору Карлу V), заклинал его свято блюсти заветы инквизиции, призванной «возвысить католическую веру, защищать церковь Божию и искоренять ересь». Однако испанские марраны возлагали много надежд на будущего правителя. Как только умер Фердинанд, к Карлу I посыпались ходатайства о реформе инквизиции. «Новохристиане» действовали через влиятельных сановников и дворянские кортесы, которые убеждали короля, что для гарантии правосудия необходимо, чтобы инквизиторы не назначались свыше, а избирались собраниями всего местного духовенства; нужно сократить тайное судопроизводство, оглашать имена свидетелей со стороны обвинения, большей частью низких шпионов, безнаказанно лгавших под прикрытием анонимности, а главное – отнять у инквизиторов право конфискации имуществ и присвоения части их в свою пользу, на содержание трибуналов и их агентов. Взамен доходов от конфискаций марраны вызвались уплатить королю в течение ближайших лет огромную сумму в 400 000 дукатов. Юный король, конечно, ничего не мог решить без согласия генерал-инквизиторов, Хименеса и его преемника (с 1518 года) кардинала Адриана, а потому все ходатайства и предложения были обречены на неудачу. Тогда марраны обратились за помощью в Рим, к либеральному папе Льву X. Недовольный злоупотреблениями испанской инквизиции, папа уже готов был вмешаться и выступить с соответствующей буллой, но испанский король и его генерал-инквизитор просили об отсрочке этого акта до расследования дела. Они поручили это расследование комиссии из духовных и светских судей, подобранных Адрианом, и комиссия, конечно, пришла к заключению, что инквизиционные трибуналы суть обители правосудия, благодетельные учреждения, спасающие от гибели тысячи грешных душ. Об этом король сообщил папе в длинном послании, где говорилось, что жалобы «новохристиан» на жестокости инквизиции не заслуживают доверия после того, как они пытались подкупить деньгами самого короля, как некогда его деда, с целью избавиться от контроля церкви; что очень рискованно заменить систему назначения инквизиционных судей системой выборов, ибо среди католического духовенства имеется много марранов, которые будут стараться избирать судьями своих людей, и что, наконец, нельзя стеснять деятельность генерал-инквизитора в такое время, когда в разных местах Испании обнаруживаются гнезда иудейской ереси, а священные трибуналы исправляют и «примиряют с церковью» тысячи грешников. Если такая булла будет издана, то она не будет исполняться: он, король, не допустит даже ее опубликования. Карл V просит папу не вводить реформ и выслать из Рима тех беглых марранов, которые скрываются там от правосудия испанской инквизиции.

Это энергичное заявление произвело свое действие на курию. Папа Лев X отказался от мысли о реформе испанской инквизиции, а последовавшая затем смерть его (1522) возвела на святой престол того самого генерал-инквизитора Адриана, который был фактическим автором королевского послания в защиту страшного судилища. Испанская инквизиция продолжала свою «бескровную работу» (sine sanguinis effusione): ведь она только жгла еретиков, а не рубила им головы. В тринадцати ее трибуналах кипела работа, все более осложнявшаяся по мере роста новой опасности – протестантизма.

Однако и при росте новых ересей и церковных расколов «иудейская опасность» считалась наиболее серьезной, так как марранство глубоко внедрилось в верхние слои христианского общества: в дворянство, духовенство и администрацию всех рангов. Инквизиция выжигала огнем иудейский элемент, где только обнаруживала его следы. Епископы стремились к выделению сомнительных элементов из кругов духовенства. Толедский архиепископ Силицео, воспитатель принца, впоследствии короля Филиппа II, занялся исследованием «чистоты крови» (limpieza) в испанском обществе, о чем написал целый трактат (1547). В этой книге он предлагал, чтобы в сословие служителей церкви допускались только лица, которые по родословным таблицам докажут, что в их крови нет посторонних примесей, что в ряде поколений в их роде не было «новохристиан». Свой проект, одобренный толедским капитулом, Силицео представил на утверждение папе Павлу III и вместе с тем старался воздействовать на императора Карла V с целью его проведения в жизнь. Папа и император колебались, зная, какие замешательства вызовет в испанском обществе такое распоряжение. Тогда архиепископ решил запугать их призраком еврейского заговора. Он объявил, что нашел в толедском архиве старую переписку между испанскими и турецкими евреями, где в ответ на жалобы испанских евреев, что их насильно обращают в христианство, раввины из Константинополя будто бы ответили так: «Вы говорите, что король испанский заставляет вас быть христианами, – сделайте это, ибо вы не можете иначе поступить. Вы говорите, что он у вас отнимает ваше добро, – сделайте ваших сыновей купцами, дабы вы могли отобрать у христиан их достояние. Они отнимают у вас жизнь, – делайте ваших детей врачами и аптекарями, и вы будете сокращать жизнь ваших врагов. Они разрушают ваши синагоги, – делайте ваших сыновей священниками и богословами, и вы будете разрушать их церкви. Вам причиняют другие муки, – старайтесь, чтобы ваши дети были адвокатами, прокурорами, нотариусами и чиновниками, чтобы они участвовали в общественных делах, и вы отомстите врагам тем, что поработите их и овладеете страной». Нетрудно догадаться, что эти советы «мудрецов Константинополя» (как в наши дни решения мифических «мудрецов Сиона») были сочинены толедским фанатиком с целью доказать, что еще перед изгнанием евреев из Испании многие из них приняли крещение с целью войти в христианское общество и разрушить его: ведь тот же Силицео развил аналогичную мысль в упомянутом послании к Карлу V и папе, убеждая их в необходимости выделения нечистокровных элементов из церковной иерархии. Тем не менее поддельная переписка произвела в Риме сильное впечатление, и проект Силицео был одобрен. Однако проводить его в жизнь оказалось невозможным. Слишком трудно было распутать тот узел, который на протяжении нескольких поколений связал семейными узами десятки тысяч крещеных евреев со всеми слоями христианского общества.

Во второй половине XVI в., когда в Риме свирепствовала католическая реакция и на престоле св. Петра восседали папы-инквизиторы вроде Павла IV и Пия V, испанские марраны потеряли всякую надежду на облегчение своей участи. Усилилась эмиграция в Турцию, Нидерланды, в новые испанские колонии Северной и Южной Америки. Оставшиеся на родине совершенно смирились и притаились, особенно после воцарения мрачного деспота Филиппа II (1556). Этим обстоятельством, по-видимому, объясняется то, что в царствование Филиппа II инквизиция гораздо меньше свирепствовала против иудействующих, чем против протестантов и морисков. Положение изменилось к худшему после того, как к Испании была присоединена Португалия (1580), где борьба против марранов находилась в самом разгаре. С этого времени на всем Пиренейском полуострове наступает золотой век инквизиции.

§ 21. Марраны в Португалии и борьба их с инквизицией

В Португалии трагедия марранов была сложнее, чем в Испании. Состав марранов в этих двух государствах был различен: в Испании большинство их состояло из тех потомков евреев, окрещенных во время террора 1391-1412 годов, которые давно вошли в состав испанского общества и научились носить католическую маску. Португальские же марраны состояли преимущественно из тех испанских изгнанников 1492 года, которые искали в Португалии убежища и нашли там только церковную купель. Как известно (том II, § 57), король Эммануил при насильственном крещении евреев гарантировал им, что в течение двадцати лет они будут свободны от надзора и суда инквизиции, да и особой «национальной» инквизиции тогда еще не было в Португалии. Поэтому португальские «новохристиане» могли смелее соблюдать обряды иудейства, чем их запуганные испанские братья. В начале XVI века они жили тесно сплоченной массой, избегая родниться со старохристианами. Посещая для виду церковь, они в то же время имели в Лиссабоне тайную синагогу, где молили Бога о прощении за невольное притворство. Многие марранские семейства из Испании уходили в Португалию, спасаясь от преследований инквизиции, но король Эммануил препятствовал этому переселению. По настоянию Фердинанда Католика он приказал требовать от всякого эмигранта из Испании свидетельства о религиозной благонадежности (1503); сверх того, разрешалось испанскому инквизитору приезжать в Португалию для допроса тех беглецов, которые на родине уличены в иудействовании. Эмигрировать же из Португалии в другие страны нельзя было без особого разрешения короля, которое почти никогда не давалось. Король не желал выпустить из страны предприимчивых купцов, банкиров, техников, врачей и аптекарей, которых было так много среди марранов и которые нужны были малокультурной Португалии.

Двойственная роль марранов, как полукатоликов и полуевреев, не могла внушать португальцам доверие к ним. Христианское общество испытывало неприятное ощущение от присутствия этого инородного тела в церковном организме. К новохристианам питали ненависть, смешанную со страхом. Эти чувства привели в 1506 году к страшной катастрофе в Лиссабоне. В праздник Пасхи у некоторых марранов нашли мясо ягнят и кур, приготовленное по еврейскому обряду, а также неквашеный хлеб («маца») и горькую зелень («марор») для пасхального стола. Подозреваемых арестовали, но через несколько дней выпустили на свободу. Эта снисходительность к «еретикам» возмутила добрых католиков в Лиссабоне, и «черная сотня» доминиканцев стала искать предлога для расправы. В пасхальное воскресенье доминиканские монахи выставили в одной церкви распятие и раку с мощами, от которых струился какой-то загадочный свет. Один из присутствовавших в церкви марранов позволил себе неосторожное замечание, что мощи светятся не в силу чуда, а, вероятно, от подвешенной сзади лампы; по другой версии, он будто бы шутливо выразился, что в нынешнюю пору засухи водяное чудо было бы нужнее, чем огненное. Услышав эти «богохульные» слова, разъяренные католики и особенно католички набросились на вольнодумца, вытащили из церкви и убили. Доминиканцы поспешили натравить возбужденную толпу на всех марранов. Два монаха шли, с распятием в руках, по улицам города и кричали: «Ересь, ересь!» Всех встречавшихся по пути марранов разъяренная толпа убивала. В первый день их было убито и сожжено свыше 500. На другой день, в понедельник, резня возобновилась с еще большим ожесточением. Врывались в дома марранов, вытаскивали обитателей, старых и молодых, на улицу и бросали в костер. Беременных женщин выбрасывали из окон домов на улицу, и громилы подхватывали их на свои копья. В числе жертв был богатый откупщик налогов, марран Маскаренас, которого народ особенно ненавидел; обломки мебели из его разгромленного дома были свезены на площадь как топливо для костра. А в это время по улицам бегали монахи с крестами в руках и разжигали народ криками: «Miserere!» («Господи, помилуй!»), «Кто за христианскую веру и крест святой, пусть идет за нами, чтобы истребить евреев!». На третий день убийства и разбои продолжались в окрестностях Лиссабона, куда бежали марраны. Всего погибло за три дня свыше 2000 человек. В числе жертв были и старохристиане, ошибочно принятые за марранов. Были случаи гнусного насилия над женами и девушками; одна марранка заколола монаха-насильника его собственным ножом[20]20
  Во время резни в Лиссабоне там находился еврейский хронист Соломон ибн-Верга, описавший потом эту катастрофу в своем мартирологе «Шевет Иегуда». Вскоре он покинул Португалию и переселился в Турцию.


[Закрыть]. Правительство было возмущено этими зверствами толпы. Король Эммануил велел строго наказать виновников погрома. Зачинщиков вешали и четвертовали, а двух монахов-подстрекателей сожгли. Устрашенные лиссабонской резней, массы марранов стали выселяться из Португалии; король сначала разрешил эмиграцию, но потом запретил ее. Чтобы удержать марранов в стране, он впоследствии гарантировал им свободу от инквизиционного надзора еще на 16 лет (с 1512 г.).

Эта ценная для марранов гарантия соблюдалась только до смерти короля Эммануила (1521). Его преемник Иоанн III (1522-1557) повел иную политику. Еще будучи инфантом, он выражал недовольство по поводу снисходительности своего отца к новохристианам. Королева Екатерина, испанская принцесса, уговаривала мужа ввести в Португалии автономную инквизицию против еретиков, по образцу испанской; в этом направлении сильно агитировали и доминиканцы. Король поручил двум лицам следить за поведением марранов. Один из них, выкрест Генрикес Нунес, усердно исполнял роль шпиона. Притворяясь марраном и поэтому имея доступ в дома «анусим», он обо всем докладывал королю. Он доносил, что в домах многих марранов он не видел икон, молитвенников и других принадлежностей католического жилища и что из Испании вероотступники продолжают ездить в Лиссабон, где можно удобнее «иудействовать». На основании этих донесений Иоанн послал Нунеса к испанскому королю Карлу для тайных переговоров о введении инквизиции в Португалии. Марраны узнали об этом и решили отомстить предателю. Переодевшись монахами, двое из них настигли Нунеса по дороге, близ города Бадахос, и убили его, отняв письменные доносы, которые он вез с собой для агентов инквизиции. Мстители, однако, были обнаружены и осуждены на лютую казнь: им отрубили руки и, привязав изувеченных к хвостам лошадей, поволокли на эшафот. Шпиона Нунеса духовенство причислило к лику мучеников церкви (1525). Убийством Нунеса воспользовались враги марранов для агитации против них. Кортесы жаловались королю, что марраны забрали в свои руки аренду крупных имений и хлебную торговлю, что они дают наибольший контингент врачей и аптекарей и в качестве таковых могут вредить здоровью пациентов-христиан. Марраны с тревогой следили за этой агитацией: они чувствовали приближение грозы.

В это время на горизонте появилась «звезда с востока»: в Лиссабон прибыл мнимый посол заморского «еврейского царя» Давид Реубени, заинтересовавший короля Иоанна своим планом похода против турок (§ 11). Марраны увидели в Реубени своего освободителя и целыми толпами ходили к нему на поклонение. Один из них, восторженный Соломон Молхо, сам выступил в роли освободителя и, уехав в Италию, стал во главе мессианского движения. Других мессианский энтузиазм увлек на путь борьбы.

Группа вооруженных молодых марранов пробралась в пограничный испанский город Бадахос, где недавно совершилось убийство Нунеса, и силой освободила нескольких марранских женщин, томившихся в тюрьме инквизиции (1528). Местные церковные власти жаловались португальскому королю на дерзость еретиков и настоятельно требовали, чтобы в Португалии была введена такая же строгая инквизиция, как в Испании. В это время Иоанн уже разочаровался в фантастической миссии Реубени и удалил его из Лиссабона, чтобы он не смущал марранов. Отсроченный раньше проект введения инквизиции снова стал на очередь.

В 1531 г. король Иоанн поручил своему послу в Риме немедленно исходатайствовать у папы Климента VII буллу об учреждении в Португалии самостоятельной инквизиции. В совете папы слышались голоса, что Иоанн, по примеру Фердинанда и Изабеллы, желает ввести инквизицию не столько из религиозного усердия, сколько ради конфискации состояния осужденных еретиков. Тем не менее папа удовлетворил просьбу португальского поела и выдал ему буллу. Марраны, заранее узнав об этом через своих друзей в Риме, поручили одному ловкому дипломату из своей среды, Дуарте де Пазу, воздействовать на курию в смысле отмены папской буллы. Были пущены в ход и связи с сановниками курии, и деньги, и политические доводы. Благодаря мягкости характера либерального Климента VII агитация марранов увенчалась успехом. Папа сначала велел приостановить введение инквизиции, а затем издал «буллу прощения» (1533), в которой объявил следующее: евреи, некогда насильно окрещенные, не могут считаться членами церкви и, следовательно, не подлежат ее суду за отступничество; дети же их, крещенные при рождении, считаются христианами и должны быть удерживаемы в этой религии, но их нельзя наказывать за полученное от родителей воспитание, а можно только привлекать к церкви мерами кротости и вразумления. Согласно «булле прощения», все арестованные марраны должны были получить свободу. Португальский король медлил с опубликованием этой буллы, надеясь добиться отмены ее от Павла III, занявшего тем временем папский престол после смерти Климента, но он обманулся в расчете. Когда папский нунций в Лиссабоне донес в Рим, что Иоанн вопреки булле продолжает арестовывать марранов, Павел III потребовал освобождения арестованных, и король вынужден был покориться: 1800 узников получили свободу (1535).

Скоро, однако, переговоры о введении инквизиции возобновились. Папа готов был дать свое согласие на это на следующих условиях, гарантирующих правосудие: чтобы следствие о вероотступничестве не основывалось на доносах домашних слуг и подозрительных лиц; чтобы показания свидетелей давались не секретно, а в присутствии подсудимых; чтобы допускались свидания родных и близких с заключенными; чтобы имущество осужденных не конфисковывалось в пользу казны, а передавалось их законным наследникам; наконец, чтобы на приговор инквизиционного трибунала допускалась апелляция в Риме. На эти условия король Иоанн, враг марранов и большой охотник до их конфискованных имуществ, не мог согласиться. Он обратился к посредничеству императора Карла V, прося его убедить папу в необходимости для Португалии автономной инквизиции по испанскому образцу. Павел III не мог противиться настояниям императора и издал буллу о введении инквизиции в Португалии (23 мая 1536), только со следующими ограничениями: в первые три года после учреждения трибуналов в них должны соблюдаться формы обыкновенного судопроизводства; имена обвинителей и свидетелей должны быть сообщаемы подсудимым; в первые десять лет имущества осужденных не должны конфисковываться в пользу казны.

Первый генерал-инквизитор Португалии, Диего да Сильва, еще соблюдал поставленные папой условия, но льготные годы подходили к концу, и на марранов надвигалась страшная диктатура инквизиции. Из Лиссабона снова отправилась марранская депутация в Рим и представила папе записку, в которой между прочим говорилось: «Если ваше святейшество отвергнете мольбы и слезы еврейского племени или, чего мы не ждем, откажетесь устранить зло, то мы пред Богом протестуем и с плачем и стонами будем протестовать пред лицом всего мира. Так как наша жизнь, наша честь, наши дети находятся в постоянной опасности, несмотря на то, что мы старались (наружно) воздерживаться от иудаизма, – то в случае, если тирания не прекратится, мы сделаем то, о чем при другом положении никто из нас не подумал бы: мы вернемся к Моисеевой религии и отречемся от христианства, насильно нам навязанного. Мы все оставим наши насиженные места, чтобы искать убежища среди менее жестоких народов». Папа послал в Лиссабон нового нунция с поручением следить, чтобы марранам не чинили излишних обид и не мешали им апеллировать в Рим на приговоры трибуналов.

Вскоре произошел случай, снова ухудшивший положение. В феврале 1539 г. на воротах церквей в Лиссабоне появились плакаты со следующей надписью: «Мессия не пришел; Иисус не был истинным Мессией». Народ заволновался, и король объявил награду в десять тысяч крузад тому, кто откроет имя автора богохульной надписи. Виновник был обнаружен: он оказался марраном по имени Мануил да Коста. Сознавшись под пыткой, он был сожжен на площади в Лиссабоне. С этого времени недоверие и ненависть к марранам усилились. Снисходительный генерал-инквизитор да Сильва был смещен, и его место занял брат короля, кардинал-инфант Генрих, ожесточенный враг новохристиан. Напрасно папа взывал к соблюдению гарантий правосудия, установленных при введении инквизиции: кардинал-инфант и назначенные им местные инквизиторы взяли себе дискреционную власть. В Лиссабоне, Коимбре, Эворе лихорадочно работали «священные трибуналы», тюрьмы переполнились узниками и на площадях пылали костры инквизиции. Португальские марраны были наконец уравнены в правах мученичества с испанскими.

В Лиссабоне, где инквизитором был Иоанн де Мелло, заключенные томились в подземных темницах; пытка, при помощи которой у несчастных вынуждалось сознание, состояла в палочных ударах, сдирании кожи с тела, поджаривании пяток и тому подобных мучительствах. Отправить маррана на костер было для Мелло истинным наслаждением. Он с восторгом изображает в письме к королю одно огромное аутодафе в столице: «Около ста осужденных составляли торжественное шествие. Светский судья вел их в сопровождении двух церковных хоров. Когда пришли на место казни, запели гимн: Veni creator spiritus! Один монах взошел на кафедру, проповедь была коротка, ибо в этот день предстояло много работы. Читались приговоры, сначала для осужденных на изгнание и временное заключение, потом – для осужденных на вечное заточение и наконец – для приговоренных к смерти. Последних было двадцать. Семь женщин и двенадцать мужчин были привязаны к столбу и заживо сожжены. Только одна женщина, вследствие полного раскаяния на исповеди, была помилована». Другой инквизитор, доминиканец Бернардо де Санта-Круц, усердно работал в Коимбре. В числе пойманных им жертв был богатый марран Симон Альварес. Инквизитор решил сжечь Альвареса и его жену за ересь, но для законности приговора нужно было, чтобы хоть один свидетель показал против обвиняемых, а такого, к досаде судей, не было. Тогда Бернардо взял на допрос шестилетнюю дочь Альвареса, поставил ее перед чашкой с раскаленными угольями и грозил сжечь на угольях ее ручку, если она не скажет, что ее родители наносили удары фигуре распятия; девочка сказала все, что от нее требовали, – несчастных сожгли на основании «свидетельского показания».

Возмущенный известиями об ужасах инквизиции, папа Павел III снова поручил своему нунцию в Лиссабоне настаивать на соблюдении важнейших гарантий правосудия, установленных в булле 1536 года. Тогда король Иоанн послал епископа Балтазара Лимпо на заседания Тридентского собора, чтобы обелить там черные дела португальских инквизиторов. Епископ произнес там пламенную речь в защиту благодетельной инквизиции и даже нападал на папу за то, что он не вводит такого же розыска против марранов, приютившихся в Италии и открыто исповедующих иудейство. Уступая большинству в соборе, Павел III наконец согласился на компромисс: он объявил прощение всем марранам, которые публично раскаются в отпадении от церкви и обяжутся быть добрыми христианами; после этого они, в случае отступничества, уже подлежат строгому суду инквизиции (1547). На основании этого эдикта тысячи марранов были освобождены из темниц Лиссабона, Эворы и Коимбры. Но спустя несколько лет эти тюрьмы наполнились новыми узниками из тех «раскаявшихся», которые впали в прежнюю ересь. Опять пошел в ход весь аппарат священного трибунала, со шпионством, арестами, допросами под пыткой, публичными аутодафе и конфискациями имущества. Наступивший вскоре, при Павле IV, резкий поворот римской курии в сторону католической реакции развязал португальским клерикалам руки; между ними и курией установилось полное единодушие.

Право короля на конфискацию имуществ осужденных марранов, одна из важнейших побудительных причин при введении инквизиции, явилось впоследствии средством для смягчения ее режима. Конфискованные имущества богатых марранов составляли весьма значительную статью дохода для португальских королей, но эта статья колебалась в зависимости от числа приговоров в инквизиционных трибуналах: в годы, когда число приговоров было невелико, король нуждался в деньгах. С другой стороны, марранам было выгоднее отдавать добровольно казне часть своих денег, чем рисковать всем состоянием в случае осуждения их трибуналом. На этой почве между ними и королем Иоанном III состоялось соглашение, установившее нечто вроде взаимного страхования. Был заключен договор на десять лет, по которому король обязывался не пользоваться своим правом конфискации имущества осужденных, под условием, чтобы все марраны вносили в казну ежегодно специальную подать. Раньше марраны платили римской курии, чтобы она ограничивала деятельность португальских инквизиторов; теперь они платили королю за смягчение последствий этой деятельности. Этот договор, по-видимому, плохо соблюдался во время регентства бывшего инквизитора, кардинала-инфанта Генриха (после смерти Иоанна III в 1557 г.), когда государством управляли доминиканцы и наводнившие страну иезуиты. Регент возобновил запрещение эмиграции марранов из Португалии: без особого разрешения никто не мог уезжать из страны со своим имуществом (1569). Торговые сделки с правительством возобновились при юном короле Себастиане, который постоянно нуждался в деньгах для своих военных экспедиций. Он получил от всех португальских марранов огромную сумму в четверть миллиона дукатов, гарантируя им за это в течение десяти лет неприкосновенность имущества осужденных. Кроме того, он разрешил марранам переселяться в другие страны с правом продавать свое недвижимое имущество и вывозить движимое (1577). Вскоре, однако, этот король-маньяк, помешанный на идее распространения христианства среди мусульман Северной Африки, погиб во время похода туда, а в 1580 году Португалия была соединена с Испанией под властью Филиппа II. Судьбы марранов в обеих частях объединенного государства уравнились.