Текст книги "Американец"

Автор книги: Роже Борниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Марлиз быстро вернулась на место.

– На вилле погас свет, – сообщила она. – Кажется, они открывают дверцы машины. Деловой, похоже, не соврал…

Мы замерли в «ситроене», низко опустив головы, затаив дыхание и напрягая слух. Время как бы остановило свой бег, я не мог больше сидеть в таком скрюченном положении!

И в тот самый момент, когда я задавал себе вопрос, уж не пригрезилось ли Марлиз, донесся гул двигателя и несколько глухих перегазовок… Шум двигателя приближался. Я высунул свой нос из-за спинки переднего сиденья. Как раз вовремя: впереди в десяти метрах от меня пронесся «фиат» с включенными фарами. Ни номер, ни цвет я не заметил… Внутри удалось различить два силуэта… Женская головка с длинными волосами с той стороны, где руль: Лилиан вела машину…

– Что будем делать? – выпрямляясь, спросил меня Форини.

– Едем за ними, черт побери! Шарбонье, помоги мне толкнуть машину, чтобы завести двигатель без лишнего шума…

Я уже вышел из машины. Мы уперлись в «ситроен», подтолкнули машину к спуску, на выход из тупика. Фары «фиата» высвечивали внизу крутые повороты дороги.

– А теперь вперед!

Форини катился под уклон, включил вторую передачу, отпустил сцепление. Двигатель легко запустился… Я старался дышать глубоко, разжать тиски, сдавившие грудь… Молю Форини вписаться в поворот. Но я его недооценил. Это настоящий профессионал, просто ас. Именно такой водитель и нужен был нам сейчас, чтобы вести машину с потушенными габаритными огнями по узкой улочке, спускающейся к морю. Видели бы карабинеры, как мы, точно призраки, вырываемся из ночи.

«Фиат» несколько ушел вперед. Я старался не выпускать из виду красные огни. Вот мы уже на дороге Аурелия, протянувшейся вдоль Средиземного моря; приближались к Винтимиллю, проехали по мосту, затем по второму над стремительным потоком…

– Включи габариты, ведь мы уже в городе! – бросил я.

– Давно сделано!

Наш шофер-виртуоз ни о чем не забывал, и вдруг он резко затормозил и загнал машину в тупик.

– Они остановились перед собором, – сообщил он.

Я вытянул шею и увидел стоящий поодаль «фиат» с работающим двигателем. Вновь на меня нахлынула тоска. Неужели опять ничего не выйдет? Приближался силуэт, он вошел в полосу света от падающего фонаря. Я замер от удивления. Рыбак в желтой зюйдвестке с ацетиленовой лампой в руке открыл заднюю дверцу машины и исчез внутри. Это же Джо Блондин! Джо Гаэта, бруклинский убийца, всегда действующий вместе с Американцем! Дело принимало новый оборот… усложнялось или, наоборот, упрощалось! В нем отныне должны были участвовать уже три человека! И какие люди! Тут, по всей видимости, не получится обойтись без шума.

– Что они там делают? – волновался Шарбонье. – Неужто Американец собрался на рыбалку на ночь глядя? Тебя ведь это тоже удивляет, ну скажи что-нибудь.

И тут меня осенило. Рокко решил обойти все пограничные посты на шхуне. Уж я-то знаю, как это делается. Я вспомнил суденышко Фернандо Раваля под названием «Раб морей», бороздившее морские просторы с сокровищами почтово-телеграфного управления в трюме, похищенными Пьеро-Психом в Ницце[10]10
  См. «Гангстер».


[Закрыть]. Тридцать три миллиона франков 1946 года! Но это было давно… Корабль всегда был самым надежным средством для того, чтобы обвести вокруг пальца таможенников и полицию. Море бескрайне и черно… На воде я не смогу следить… Как же мне изловчиться и взять Рокко в Ментоне? Если, конечно, только он там появится!

«Фиат» остановился в небольшом порту прямо на пристани. По высокому росту я узнал Мессину издалека. На нем была зюйдвестка темного цвета, видимо, лежавшая до этого в багажнике. Крадучись в темноте, я решил незаметно подойти поближе. Джо Блондин зажег ацетиленовую лампу. В падающем от нее свете две фигуры, бредущие по пустынной пристани с привязанными к ней пляшущими на волнах лодками были очень похожи на призраков. Чтобы преодолеть опасную зону в несколько километров шириной, нельзя было придумать ничего лучше.

Рыболовная шхуна удалялась от берега. До меня доносился характерный стук работающего двигателя. Две сидящие друг напротив друга на гребной банке тени медленно растворялись в ночи. Ярко светила лампа. Шхуна с отданными швартовыми, покачиваясь на волнах, шла к выходу из порта…

Внезапно раздался шум заводящегося двигателя, и «фиат» после резкого разворота устремился в направлении Франции.

– Давай, за ними!

Форини рванул с места. Мы ехали к границе. На пограничном пункте Пон-Сен-Луи Лилиан предъявила документы. Молодой новоиспеченный инспектор в ответ предупредительно улыбнулся ей. Когда же к нему подъехали мы, это произвело на него, похоже, слабое впечатление. Даже полицейское удостоверение Форини не смогло поднять ему настроение.

Слежка на расстоянии продолжалась… но один вопрос пока так и остался без ответа: удастся ли мне найти Американца и Джо Блондина?

Лилиан оставила позади себя Гараван, затем Ментону… Теперь она двигалась по дороге, идущей вдоль моря к Кап-Мартину… Мы подъехали к совершенно пустынному месту. Может быть, именно здесь, около возвышающегося над морем мыса с растущими на нем соснами, и должна была произойти встреча со шхуной! Форини-метеор уже остановил машину перед шикарным рестораном под названием «Морской конек», в настоящее время закрытым из-за отсутствия посетителей.

Ожидание затягивалось, я начал терять счет времени…

– У тебя есть закурить?

Форини протянул мне сигарету «Голуаз». Не в силах сдержать нетерпения, я закурил.

Я курил уже шестую сигарету, сердце лихорадочно билось… В ночной тишине раздался характерный стук работающего двигателя приближающейся шхуны… Три раза загорелся и погас фонарь… Все в порядке! Наконец был найден второй конец веревочки! Американец прибыл! Скоро он должен ступить на берег…

– Господин министр, – произнес Толстяк важным тоном, – все отданные мною приказы по усилению наблюдения за границами принесли успех. Американец и Джо Блондин у нас в руках. В настоящий момент два преступника причаливают на шхуне к берегу, где должны встретиться с девкой по фамилии Серизоль. «Фиат» привезет нас прямо к подпольной лаборатории…

Голос Вьешена звучал зычно и высоко… У меня создалось впечатление, что в этот момент напряженного ожидания его начало распирать в костюме и он того и гляди должен был лопнуть от натуги.

Все внимание официальной аудитории было приковано к его персоне. С одной стороны, ситуация упрощалась, а с другой – усложнялась… Только бы не подвел рассыпающийся на ходу «ситроен» Форини. Только бы… Только бы…

Я решил еще некоторое время подождать в своем укрытии, в перелеске, нависшем над шхуной… Рокко и Джо Блондин возвращались с прогулки… Мы их окружим и одновременно возьмем и героин, и убийц. Это сопряжено с меньшим риском, чем в кромешной темноте вести слежку вплоть до того места, где находилась подпольная лаборатория и которая была отмечена только на штабной карте…

Да, но в то же время Шарбонье хорошо знал местность.

– Они направляются к Кондамину и Сен-Винсенту, – бросил Форини. – Дальше будет легче.

Как ни странно, но так оно и было. Без больших проблем мы по тропинке вышли за овчарню, не будучи никем обнаруженными. Так вот где разместилась эта подпольная лаборатория! Светились окна. В этом работавшем на полную мощность заводе по производству героина, затерявшемся в сельской глуши, было что-то дьявольское. Доносился шум вентилятора!

Форини поставил «ситроен» в укрытие. Яркий свет фар разорвал ночную тьму. Американская машина затормозила в начале дороги. Две огромные тени в несоразмерно больших шляпах приблизились к двери, некоторое время выжидали, а затем исчезли внутри овчарни.

Тут мы отметили движение вперед двух других теней. Эти согнутые пополам фигуры приковывали к себе взор на расстоянии. Хотя я все четко и не видел, но догадался, что речь шла о Рокко Мессине и Джо Гаэте. Они, крадучись, осторожно подошли к овчарне и стали по обе стороны от двери.

Почему же у производителей яда в арсенале не было ни собак, ни охранной сигнализации, что могло бы их предупредить о визите нежданных гостей? Они, конечно, слишком уверовали в свою неуязвимость… Тем лучше. Оставалось только ждать. Как же быть, действовать в соответствии с разработанным планом, даже несмотря на появление здесь Джо Блондина?

– Отворяется дверь, – произнес Вьешен. – Свет из помещения высвечивал часть каменистой дороги. В проеме появились Тодони и Вилакуа с тяжелыми чемоданами в руках. Разве в их силах противостоять двум убийцам, внезапно выросшим из темноты прямо перед ними! Конечно же, нет. Они ставят чемоданы на землю и поднимают руки. Американец и Блондин заталкивают их назад в помещение. Теперь пришел наш черед действовать!

Толстяк перевел дух, убедился в том, что все присутствующие зачарованно слушали его эпопею… Затем без подготовки:

– Месье, для начальника службы, думающего о жизни своих людей, наступил критический момент… Американец – это один из идейных руководителей мафии… А Джо Блондин – просто убийца… Должен ли я подать сигнал для начала атаки на овчарню?

Нас было всего только трое: Шарбонье, Форини и я. Марлиз с тревожным чувством ждала нас в «ситроене», укрытом на поляне. Что же касается нас, то мы прильнули к двери. Изнутри доносился резкий и энергичный голос Американца:

– Как же это так получается? Занимаемся производством наркотиков, не испросив на то разрешения у дона.

Громкий смех… Смятение. Тишина.

Меня охватила тревога. Что они там могли так долго делать? Дождь припустил с новой силой. Я уже промок до нитки. Когда делал попытку пошевелить в ботинках пальцами ног, то испытывал такое чувство, будто шлепал босиком по лужам. С мрачных деревьев тоже капало, вся местность утонула в дожде. Ветер бросал потоки воды на окна овчарни. Чего нам было еще ждать, Шарбонье и мне, стоявшим под дождем, втянув головы в плечи! Форини, самый маленький из нас, смог укрыться под кроной столетнего оливкового дерева.

Как же все-таки медленно тянулось время!

В нескольких метрах от меня бледным светом горел прямоугольник окна.

Я осторожно подкрался к нему. Рокко и Джо Блондин уже привязывали к деревянной балке троих мужчин с поднятыми вверх руками. Я возвратился на исходную позицию. Состояние напряжения, ожидания было просто невыносимо! Надо было быть дерзким, стремительным, а ноги совсем меня не держали! Начинали сдавать нервы…

А что, если дверь овчарни не заперта?

Когда я принял решение проверить это, то в горле встал комок, я явственно слышал каждый удар сердца. Приходилось действовать наудачу… Тихо, очень тихо! Вот она моя удача, у меня в руке фарфоровая ручка – она поворачивалась… Если бы она скрипнула, тогда бы все пропало!

– Вы увидите, что мафия способна придумать что-то интересное для того, чтобы проучить конкурентов, – произнес, наконец, Джо Блондин.

Фарфоровая ручка поддавалась, мягко шла вниз под тяжестью руки… Нажата до упора… Чего мне было еще ждать? Пора входить! Вспоминаю Марлиз, оставшуюся внизу в машине. Итак, вперед!

– Полиция! Всем оставаться на местах!

Я устремился вперед, с силой оттолкнувшись занемевшими ногами. Еще мгновение назад я боялся, что они могут меня подвести. Но это не так. Ноги полицейского не подкачали.

Впрочем, руки полицейского тоже. Они сжали руки Рокко, который от неожиданности выпустил пистолет.

Раздался выстрел, пуля взвизгнула над головой… Джо из угла овчарни прикрывал свой отход… Второй выстрел, распахнулось окно… Блондин растворился в ночи. Шарбонье и Форини, мертвенно бледные, поднялись на ноги, решали, преследовать или нет… Зачем…

– Паршивец, – сказал наконец Шарбонье, – перед тем, как войти, ты мог бы по меньшей мере предупредить нас. Тогда бы и мы действовали более организованно!

Американец не двигался с места. Смотрел на меня, в его глазах я не видел страха. Наконец-то мы встретились, этого было вполне достаточно. Нет, это был не сон, я не грезил. Он улыбался мне наяву.

– А вы-то как сюда добрались? – спросил он, но в его голосе я не отметил никакого напряжения.

Было непросто найти подходящий ответ:

– Вплавь, за шхуной, – ответил я ему. – Рад, что наконец удалось тебя схватить, а то я уж было начал задыхаться!

– Примите мои поздравления, комиссар! Этот Джо Блондин не такая уж крупная птица… Вы его арестуете, я в этом полностью уверен, с вашей-то техникой…

Министр стоял, его переполнял энтузиазм. Еще немного, и он был бы готов расцеловать Наполеона из полиции. Его флотский коллега также готовился поздравить Помареда за великолепные действия в деле Ла Морлиера…

Мы с Помаредом даже не успели переброситься словом. Только обменялись взглядами. Когда шеф морского ведомства поинтересовался, как ему удалось распутать такое сложное дело, полицейский-артист даже не сделал попытки дать ответ. Префект полиции, то есть его Толстяк, ответил за него:

– Чутье, умение, дедукция, мсье министр! Мои люди умеют работать вслепую… Отдел установления личности снял слепки следов различных ступеней на месте преступления… Мастер, устанавливавший охранную сигнализацию, сам во всем сознался. Его образ жизни сыграл с ним злую шутку…

Я слушал, еле сдерживая улыбку, когда префект добавил, персонально адресуя это моему Толстяку:

– В отличие от сыскной полиции, мы не нуждаемся в информаторах… Применяем у себя только современные и научные методы…

Американца в наручниках я оставил в одной из машин, прибывших по приказу уголовной полиции Ниццы для подкрепления. Таможня занималась овчарней. Улов, надо сказать, очень даже неплохой. Еще чьи-то головы полетят, ниточка, когда за нее потянут, выведет на других преступников. Я сел в «фиат» Лилиан.

– Какой же все-таки мерзавец этот Лангуст, – воскликнула она.

– Какой Лангуст?

– За кого вы меня принимаете, инспектор? Разве не Лангуст сдал вам оптом всех нас? Только у него одного была полная информация об этом деле. Медан, Нью-Йорк, овчарня… У них это неплохо получилось! У него и Пенелопы. Но Пенелопа, конечно, не доносчица…

Лилиан была красива. Я по достоинству оценил ее жесткий взгляд, устремленный на нескончаемый поток ревущих машин. Теперь речь пойдет не об овчарне из старых камней, затерянной где-то в сельской глуши, а о площади Согласия в самом центре Парижа в шесть часов вечера.

У меня не выходил из памяти взгляд Рокко в бликах от стекла полицейской машины, проехавшей мимо меня. Его глаза совсем не были похожи на глаза бродяг, которых мне часто приходилось арестовывать на своем веку. Они не были бесцветными, не свидетельствовали об упадке духа… Источали только жизнелюбие и радость.

Американец… Чертов мужик! Ему по плечу заменить всех этих донов из Сицилии и Америки…

Может быть, это следствие усталости от долгой погони? Я испытывал к нему необъяснимое чувство любви… Но, в конце концов, мне же просто нельзя влюбляться в эту птичку!

ЭПИЛОГ

XXXIII

В десяти километрах к югу от собора Парижской Богоматери прямо посреди огородов расположилось гранитное строение. Это тюрьма Френ.

Внутренний мир Френ отличался своеобразием, для проходимцев он означал крушение всех надежд. И все это находилось в пригороде столицы посреди сельского пейзажа. Всякий раз, когда я попадал сюда, облокотившись на поручни автобуса номер сто восемьдесят семь, особенно в разгар лета, возникало чувство, что я еду в отпуск. Здесь я мог полностью отвлечься от Санте, где всегда приходилось полной грудью вдыхать запах плесени.

Всего в двухстах метрах от помещений с заключенными, если идти вдоль проезда, который какой-то местный остряк окрестил проспектом Свободы, находилось центральное здание санчасти с двумя входами: одни монументальные ворота были предназначены для въезда тюремных фургонов, а другие, более скромные, служили для входа служащих и посетителей.

Всем хорошо известно, насколько заключенные нуждаются в моральной поддержке со стороны близких. Поэтому пришлось переоборудовать один медицинский кабинет в комнату для свиданий. Между двумя решетками располагался дежурный, который внимательно ко всему прислушивался, и взирал на все с нескрываемым недоверием. То с одной, то с другой стороны раздавались пронзительные крики, от которых пальцы сильнее сжимали решетку.

Все те десять дней, прошедшие с момента перевода Американца сюда в палату номер сто сорок три, находящуюся в торце больничного корпуса, он не переставал изыскивать варианты возможной организации побега. Вот уже длительное время его не оставляла мысль перебраться через стену, отделявшую его от свободы. Ведь в каждой тюрьме есть свое слабое место, нужно только его найти.

После его перевода из Ниццы во Френ с ним обходились так, как он того теперь и заслуживал, в соответствии с занимаемым положением. Журналисты на все лады превозносили его принадлежность к таинственному миру мафии, в цветах и красках расписали его участие в угоне века и нападении на подпольную лабораторию на Юге. Рокко не терял времени даром, он очень быстро уяснил, что ночные обходы совершались с определенной регулярностью и точностью метронома. Этот заведенный в тюрьме порядок он сопоставил с боем больших башенных часов. Когда они били четверть часа, полчаса и час, звук разносился в ночи по всей спящей тюрьме.

В обложке «Евангелия», с которым он теперь никогда не расставался, было спрятано полотно пилы из шведской стали, переданное ему Джо Блондином в подошве легких туфель, засунутое между двумя слоями резины. Служащий на приеме передач не заметил подвоха. Ведь туфли не резали как колбасу. Будучи от природы человеком недоверчивым, тюремщик все-таки согнул их вдвое по той лишь причине, что, к несчастью, незадолго до этого случая специальная контрольная аппаратура вышла из строя. Тонкое, гибкое лезвие повторило изгиб подошвы и осталось незамеченным.

Уже несколько раз Рокко принимал решение совершить побег из санчасти. Неоднократно приходил сюда по самым незначительным вопросам: несильный насморк, пищевое отравление консервами сомнительного качества. Именно в одно из таких посещений его осенило…

Он сидел в одной камере с Фредом Моралистом – Альфредом Праланжем – который всем своим сообщникам перед каждой кражей со взломом давал один совет: быть осторожными. За тюремной стеной прямо внизу находился участок вспаханной земли, огороженный небольшим забором, где тюремщики после окончания дежурства любили покопаться.

– Ты когда-нибудь видел таких балбесов, – сказал ему как-то Фред, – они во дворе посадили лиственницу.

Рокко посмотрел на угрюмое, одинокое, прямое и высокое хвойное дерево, верхушкой своей выступающее за тюремную стену. На какое-то мгновение в памяти всплыли подвиги верхолаза, совершенные им еще в молодости. Потом он пришел к выводу, что прыжок с двадцатиметровой высоты, даже несмотря на его богатый и многолетний опыт лазания по карнизам и водосточным трубам ничем хорошим закончиться не мог.

– Чем тебе мешает эта лиственница? – спросил он со своим неповторимым итальяно-американским акцентом.

– Бог ты мой, да ничем! Но сам подумай, лиственница в тюрьме, ведь это же глупо!

Обычные разговоры скучающих заключенных, но их последствия могли быть и серьезными. Конечно, лиственницу нельзя было использовать в качестве трамплина, но Рокко определил для нее другую роль. Например, она вполне могла послужить ориентиром. Достаточно будет ночью перебросить через стену веревку прямо напротив дерева…

Идея, вначале лишенная совершенства, стала затем приобретать более конкретные очертания. Думая об этом, Рокко уже отрабатывал отдельные детали побега… Мало-помалу снимались неясности, картина становилась все более отчетливой, и с каждым днем Американец уже все больше верил в успех своего предприятия. В соответствии с его планом предстояло перебраться в санчасть, перепилить решетку, спуститься во двор, добраться до лиственницы и ждать, пока ему перебросят пеньковую веревку, которая прямехонько выведет его на свободу.

Джо Блондин должен был пройти по огородам и перебросить через стену какой-нибудь тяжелый предмет, камень или разводной ключ, с привязанной к нему тонкой бечевкой, к которой, в свою очередь, дальше будет прикреплен более прочный трос. Это было совсем несложно. Главное теперь – попасть в санчасть.

И тут он вспомнил о мафиози в палермской тюрьме, который вогнал себе в руку ржавый гвоздь, устав от ежедневных придирок со стороны охранника. Гвоздь Рокко приметил на прогулке на той площадке, куда выводили опасных преступников. Сначала Мессина начал постепенно увеличивать прогулочный круг и делал это до тех пор, пока не стал касаться рукой стены. Каждый раз, проходя мимо, он цеплялся за гвоздь своими плотно сжатыми, как кусачки, пальцами и тянул его на себя. Три недели спустя удалось полностью вытащить гвоздь. В этот же вечер Американец быстро управился с чашкой плохо пахнущего бульона и вытянулся на кровати. До этого, в соответствии с заведенным в тюрьме порядком, сложил свою одежду и положил перед дверью. И только после этого начал ждать полуночного обхода. Он не сулил никаких неожиданностей.

Однако тупой конец гвоздя вовсе не хотел входить в кисть! Рокко попробовал вогнать его в руку. Напрасно. Гвоздь даже при всем желании не мог проткнуть кожу из-за образовавшегося на конце толстого слоя ржавчины. Пришел черед воспользоваться пилой. Полотно пилы было извлечено из переплета, рубаха задрана.

Большим и указательным пальцем левой руки Рокко нащупал внутреннюю мышцу бедра, приподнял ее и резким движением разрезал. Из открытой раны пошла кровь.

Он оценил свою работу и еще раз сделал взмах пилой. Затем с силой ввел ржавый гвоздь в кровоточащую рану. Указательным пальцем протолкнул шляпку гвоздя глубоко в ткани так, что лицо исказила гримаса боли. После чего перетянул ляжку двумя туфлями, связанными одна с другой шнурками, и спрятал пилу в библию.

Шли дни. Флегмона не проявлялась. Требовалось как-то ускорить процесс развития инфекции.

– Только с помощью инъекции скипидара можно вызвать искусственный нарыв, – сделал заключение Фред.

При помощи так называемого «волчка» – веревочки с привязанной к ней запиской и подвешенной или же раскачиваемой заключенным на протянутой через прутья решетки руке с тем, чтобы дать возможность поймать ее соседу в боковой камере, был доставлен маленький пузырек из-под духов со скипидаром. Это заключенный Муррасьоле, назначенный на покрасочные работы, проявил понимание момента в обмен на обещание поддержки со стороны мафии.

Рокко с таким же вниманием следил за развитием нарыва, как по другую сторону тюремной стены садовники следили за вызреванием помидоров. Перед тем, как идти на медосмотр, гвоздь был извлечен из раны. Рокко госпитализировали. Температура все росла, ему было жарко в полосатой сине-белой робе, выданной после поступления в санчасть. Американца поместили в палату в правом крыле здания на втором этаже.

Не так-то просто было обвести вокруг пальца главврача, небольшого ростом, в белой шапочке.

– Сознайся, Американец. Уж не надумал ли ты часом смотаться из моей богадельни? – С этими словами он одним движением скальпеля разрезал абсцесс и наложил шов. По окончании операции уже спокойно добавил:

– Положу в санчасть на восемь дней для выздоровления. Но в следующий раз не мешало бы помнить о столбняке…

Во время всей процедуры Американец даже ни разу не моргнул. Про себя поблагодарил врача. Неделя в санчасти – это было даже больше, чем достаточно.

На третий день он попал в комнату для свиданий. Между двумя проходами тюремщика удалось дать соответствующие инструкции Пенелопе, которая с момента его заточения в тюрьму оформила себе пропуск на право посещения заключенного:

– Выйдешь из тюрьмы, повернешь направо, идешь вдоль стены до поворота. Там увидишь небольшой участок обработанной земли. Пройдешь прямо еще сорок метров. Отойдешь немного вбок от стены и увидишь лиственницу.

А с приближением охранника продолжал:

– Я рад, что у малыша все в порядке. Поцелуй его от меня. И мать тоже. Скажи им, что я скоро буду на свободе. – Надсмотрщик, усмехаясь, удалялся. Светловолосая фигуристая Пенелопа совсем не была похожа на мать семейства.

– Ты не ошибешься, там стоит всего одно дерево. Если Джо сможет мне перебросить через стену веревку с грузом на конце в два часа ночи как раз напротив лиственницы, то я думаю, что все будет о’кей…

– Понятно, – сказала Пенелопа. – А как ты узнаешь время?

– Для этого есть башенные часы.

Этой ночью на душе не все было спокойно. В период между двумя обходами, совершенными надзирателями, Рокко перепилил средний прут решетки. Пила вгрызлась в сталь прямо около бетона. Достаточно будет только нажать на прут изнутри.

В восемь часов вечера в камере вспыхнул свет. Закутанный в одеяло Рокко сделал вид, что спит. В коридоре затихли шаги охранника. Периодичность обходов нисколько не изменилась, и свет в камере вновь зажегся в девять часов, затем в полночь. Рокко чувствовал, как охранник прильнул к глазку. Потом он закрыл его с легким металлическим звуком.

Не желая себя выдавать, еще несколько минут Рокко лежал без движения, затаив дыхание. Убедившись в том, что опасность миновала, ногой отбросил в сторону одеяло, встал, извлек полотно пилы, опустил форточку. Он старался после каждого подхода маскировать пропил хлебным мякишем с добавленной к нему черной краской. Концом пилы вытолкнул эту мягкую заглушку и продолжил работу. Капли пота катились по лбу. Зубья вгрызались в металл и наконец полностью перепилили один прут. Ни о чем не думая, Рокко проверил результаты своей работы, залепил щель мякишем хлеба и улегся спать.

Часы били каждые четверть часа и полчаса. Два часа ночи. Новая проверка. Шорох удаляющихся по коридору мягких туфель, остановки перед каждой дверью.

Рокко поднялся в постели. Разорвал простыни посредине и скрутил их жгутом, связав концы. Прильнул ухом к двери. Санчасть спала. Сделал усилие, чтобы отогнуть прут. Вены на лбу вздулись. Получившегося отверстия едва хватало для того, чтобы можно было в него пролезть. Но нужно было попробовать, и Рокко ступил ногой на подоконник, высунул голову наружу, плечи проходили, но с большим трудом. Мгновение, и его вдруг охватила паника. Он сделал усилие и грудь вошла назад в камеру. Теперь немного отдышаться. Затем Рокко привязал к другому пруту один конец связанных между собой простыней, а второй бросил вниз в темноту. Сначала ступил на подоконник, убедился в прочности веревки, протиснул голову и тело в отверстие. Затем соскользнул вниз; быстрый спуск, ладони горели.

Рокко наугад бросился в темноту. Шел вдоль санчасти, пробрался под кустами, посаженными по периметру, ободрав при этом ладони и колени. Вполголоса ругнулся. Прямо перед ним появилась заветная лиственница. Рокко устремился вперед, сердце от волнения готово было вырваться из груди. Если часовой на вышке заметит в темноте белую полосу привязанных к решетке простыней, тогда все пропало. Рокко закрыл глаза. Выбор был таков: свобода или тюрьма до конца дней.

Некоторое время он подождал в темноте. Затем пришла мысль подать сигнал, показать, что он уже здесь. Переброшенный через стену камушек гулко ударился с той стороны; это напугало Американца и он замер.

Луна скрылась за тучами. Чернильного цвета небо уходило в бесконечность. Рокко боролся с охватившим его отчаянием.

Тут услышал глухой удар в рыхлый грунт, прямо у своих ног. Взял себя в руки. Кольт! При падении оружие могло даже убить его! Рокко поднял привязанный к бечевке пистолет, осторожно потянул на себя. Как бы не перерезать ее о неровности стены. Бечевка натягивалась, нагрузка все росла. Появилась надежда на спасение, у Рокко поднялось настроение. В полной тишине осторожно тянул к себе веревку с навязанными узлами, вот ее конец упал на землю. Потянув за нее, проверил, насколько хорошо она закреплена с той стороны. Только после этого Американец устремился наверх. Не чувствуя боли, энергичными движениями помогал себе руками даже больше, чем ногами. Тут пришло внезапное озарение: а как спускаться с той стороны? Ведь не было никакой возможности закрепить веревку внутри тюрьмы…

Рокко взобрался на самый верх стены. Глаза уже привыкли к темноте. Прямо перед собой увидел Джо Гаэту, подающего ему снизу какие-то знаки. Где же можно было закрепить веревку? На шероховатой поверхности стены не нашел ничего подходящего; продолжал ощупывать стены, зажав ствол кольта в зубах, держа веревку в левой руке. Руки кровоточили, до колен нельзя уже было дотронуться. Надо было прыгать, другого выхода в данной ситуации не было.

Или пан, или пропал.

На вышке спал часовой. Он, конечно же, не мог догадаться о приближающейся к нему в темноте опасности.

Когда он осознал ее, то было уже поздно. Призрачное видение возникло перед ним. Одетый во все полосатое демон сунул ему под нос черный ствол револьвера.

– Делай, как я скажу. Иначе ты мертвец.

Рокко обезоружил его и бросил карабин куда-то вниз, в темноту.

– Американец…

– Это тебя не должно волновать. Держи-ка, парень, лучше вот это. Только попробуй отпустить, схлопочешь пулю…

Внезапный рев сирены разорвал ночную тишину. Зажглись прожекторы. Ослепленный Рокко отвернулся. В левой руке пистолет, а правая сжимала впивающуюся в кожу веревку, ноги искали опору в неровностях стены. Решительно соскользнул вниз по веревке. Над ним, перегнувшись через край вышки, стоял охранник. Он не видел ничего, кроме наведенной на него черной дырки кольта.

– Американец, – повторил он, когда, наконец, Мессина исчез из вида. – Как мне теперь оправдываться перед начальством? Хотя, в конце концов, мне ведь платят совсем не за то, чтобы я воевал с мафией…