Текст книги "Серебряное прикосновение"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)
– А почему они остались? Что-то случилось?
– Проповедник, уж не знаю почему, отменил сегодня свои занятия. У нас в девять отпускают всю прислугу. Все должны ложиться спать, чтобы свечи зря не жгли. Ну так вот, я пожелала всем спокойной ночи, поднялась к себе и через окно вылезла на крышу кухни. Там возле стены стоит старая бочка. Я на нее – и бегом сюда.
Он расхохотался.
– Я сам раньше из дому сбегал точно так же. А ты девчонка что надо, я таких люблю.
Она тоже засмеялась, стреляя в его сторону глазами и озорно щурясь. Но едва он полуобнял ее за талию и потянул к себе, чтобы поцеловать в знак восхищения ее смелостью, она инстинктивно напряглась и вырвалась из его рук. Уильям вдруг понял, что если она и отважилась прийти на свидание, то это еще ничего не значит. Он нахмурился и принял решение пока ничего не говорить ей о ключе от особняка. В дом он ее не поведет до тех пор, пока она не поймет, что он от нее хочет. Пусть сначала оглядится и твердо решит все для себя. Впрочем, Уильяму и так было интересно с ней. В каждом ее движении, в каждом слове сквозила странная ускользающая теперь даже от взгляда тайна, которая манила его. Рядом с Сарой он испытывал новые, никогда не возникавшие ранее чувства.
В тот вечер они лишь присматривались, привыкали друг к другу. Она рассказывала ему о своем счастливом детстве, которое вдруг в один прекрасный день оборвала страшная лихорадка, ходившая в то лето по городам и селам. Сара осталась совсем одна. Родственников у нее не было, кроме дяди, доводившегося братом ее матери. Так Сара и попала в семью Торнов, которые считали своим христианским долгом наставить взбалмошную и капризную девочку на путь истинный. И лучшим по их мнению средством было строгое воспитание и железная дисциплина. Торны любой ценой старались привить Саре безропотную покорность. Не удивительно, что чувствительное и хрупкое сердечко одинокой девочки не выдержало такой перемены. Сара начала медленно угасать и чахнуть. Два раза она находилась на краю гибели, оба раза ее спасали, и все начиналось сначала.
Когда Сара закончила свой рассказ, Уильям, проникшись к ней сочувствием, твердо пообещал:
– Этого больше не повторится никогда. Ведь теперь у тебя есть я.
– Правда? – в голосе ее было такое неподдельное удивление, будто она только сейчас начинала осознавать, какая перемена произошла в ее жизни. Уильям воспользовался ее замешательством и поцеловал в губы. Но это был уже не тот шутливый поцелуй, как в саду у Биверов. На этот раз все обстояло иначе. Они медленно тянулись друг к другу до тех пор, пока их губы не встретились и не слились осторожно и мягко в первом, полном романтики, поцелуе.
Уходили они вместе. Заперев за собой калитку, Уильям дал Саре ключ. Рука об руку шли они между деревьев и, когда пришло время прощаться, снова поцеловались. Извилистой тропинкой она побежала обратно к дому Торнов, чтобы тем же путем по крыше забраться
в свою комнатку. А он отвязал лошадь и поскакал в Лондон. Там тоже были свои потайные ходы для припозднившихся подмастерьев.
Во время их третьей встречи Уильям решил открыть Саре, что у него есть ключ, и попытался заманить ее в дом. Вечер был холодный. Моросил дождь, что тоже было весьма кстати. Он повел ее к усадьбе, на ходу предупредив, что у него для нее сюрприз. Глаза Сары заблестели, когда она увидела, как он вставляет в замочную скважину ключ и открывает дверь. Взявшись за руки, они быстренько скользнули внутрь. К его неподдельному удивлению, Сара пришла в неописуемый восторг. Она выбежала на середину гостиной, вытянула вперед руки, будто хотела обнять весь дом, и засмеялась. Уильям ожидал чего угодно, только не этого!
– Я всегда мечтала зайти сюда! Теперь он наш! Твой и мой! Правда, Вилл! Ни одна «горгона» в мире не найдет нас здесь. Никто ничего не увидит.
Уильям уже не раз замечал, что она не любопытна. Другой на ее месте уже забросал бы вопросами. А ее, казалось, совсем не интересовало, откуда он взял ключи от калитки. И даже сейчас, когда он привел ее в усадьбу, она лишь радовалась, как ребенок, и ничего не спрашивала. Может, она безраздельно верила ему и потому не проявляла любопытства? Совершенно очевидно, что Сара привязалась к нему. На этот счет у Уильяма не было никаких сомнений. И как ни странно, именно этого он хотел сейчас больше всего на свете. Ему, казалось, больше ничего и не нужно. Когда ее не было рядом, он тосковал и думал о ней. Ее образ постоянно стоял у него перед глазами. И если бы не работа, которая так много для него значила, он, пожалуй, не смог бы думать ни о чем ином, только о ней, об этой маленькой хрупкой фее с гибким змеиным телом, которое всякий раз, когда она была рядом, обрекало его на танталовы муки – дразнило и притягивало, заставляло дрожать всеми фибрами души.
– Пойдем, я покажу тебе наши владения, – предложил Уильям. – Я здесь уже был.
– Нет, – запротестовала она, сверкнув глазами. – Дай мне фонарь! Я сама.
Уильям отдал фонарь, и они с Сарой наперегонки бросились вперед. Перед массивными дверями он каждый раз обгонял ее и распахивал обе створки, чтобы она беспрепятственно могла бежать дальше. Желтый луч от прыгающего в ее руке фонарика метался вдоль стен, перескакивал на расписные потолки и снова спрыгивал на пол. Из комнаты в комнату, из зала в зал они врывались словно вихрь. Сара визжала от восторга и хлопала в ладоши. Заметив лестницу, ведущую в кухню, она помчалась вниз, перескакивая через ступени. В свете фонаря тускло поблескивали медные кастрюли на полках вдоль стен. И снова назад в гостиную. Уильям едва успевал за ней. Вот она стремглав бросается от него вверх по винтовой лестнице. Ему вдруг пришло на ум, что она похожа на далекую звезду– частицу недосягаемого Млечного пути, загадочно мигающую во мглистой синеве. Ее загадочность заставляла сердце Уильяма бешено колотиться.
Вдруг стих шум шагов и погас фонарь. Уильям остался совершенно один в этой кромешной тьме.
– Сара, – позвал он громко. – Сара, где ты?
Гулкая тишина повисла во всем доме. Уильям с суеверным ужасом поглядел вокруг и снова позвал ее. Ответа не последовало. Уильям почувствовал, как от страха мурашки пробежали по коже и волосы встали дыбом. Вдруг откуда-то из темноты донесся ее приглушенный смех, потом хлопнула дверь и послышался звук осторожных шагов. По боковой лесенке, которой обычно пользовались слуги, Сара поднялась в мансарду. Уильям отыскал ее в маленькой под самой крышей комнатушке. Сара распахнула окна и ставни. Косые струйки дождя мерно тарабанили по подоконнику, и сотни мелких брызг летели в комнату.
– Сюда нельзя ходить, – в голосе его прозвучала тревога.
Поддразнивая его, Сара нарочно высунулась из окна так, что могла упасть вниз:
– В этом доме никто не будет указывать мне, что можно, а что нельзя. Даже ты! Понял, Вилли?
Уильям схватил ее за плечи и втянул обратно в комнату. Захлопнув ставни, он резко обернулся к ней и, едва сдерживая бешенство, сказал:
– Если ты хочешь, чтобы нас увидели и выгнали отсюда – это одно дело, но так глупо дурачиться и рисковать жизнью я тебе не дам.
Сару не смутил его резкий тон. Она лукаво улыбнулась и медленно подошла к нему. Луч фонарика, живой и веселый под стать ее настроению, нащупал светлым пятнышком комод и замер на резной дверце.
– Я тебя очень напугала, да? Я просто хотела узнать, действительно ли я что-то для тебя значу?
– Я боюсь тебя потерять, – хрипло ответил Уильям.
Она сделала еще шаг и, остановившись прямо против него, заглянула в глаза так, словно заглядывала в душу, пристально и пытливо.
– Если это правда, то ты единственный в мире человек, для которого я что-то значу.
– Я люблю тебя.
Его слова стрелой пронзили сердце Сары. Закружилась голова, и железным обручем стянуло грудь. Она, казалось, вот-вот потеряет сознание. Быстрым движением она обвила его шею руками и прильнула к нему всем телом. Не в силах больше сдерживать себя, Уильям подхватил ее на руки и понес вниз в спальню. Комната поплыла и скрылась в легкой дымке неистовых объятий и поцелуев. Юбка, скомканная сильным движением, легла на ее узкие бедра. Сара не противилась. Вдруг крик ужаса сорвался и замер на ее губах. В милом девичьем невежестве она не понимала, что происходит.
– Мне больно! Что ты делаешь, Вилли?
Он молчал. Уж не до того было. Охваченная страхом, она принялась колотить его своими маленькими кулачками. Внезапно спина Сары напряженно выгнулась, губы разомкнулись и, заломив за голову руки, она почувствовала, как теплая волна судорогой прокатилась по всему телу. В приятной истоме он крепко держал ее млеющую плоть до тех пор, пока не наступило время встать. Уильям успел вовремя… у него уже был опыт в этих делах.
Она долго молча лежала у него на руках. Уильям тихо раскачивал ее, чтобы успокоить, говорил нежные и добрые слова. Он бы сказал их до того… если бы все не случилось так, как случилось. Сара встрепенулась и подняла голову.
– Теперь мы навсегда связаны, да? Ты принадлежишь только мне, а я только тебе, да?
– Да, конечно, – согласился он, не раздумывая.
Она обхватила руками его шею. Лицо ее дышало страстью и желанием.
– Я хочу еще, я больше не буду кричать… я уже знаю…
Их тайные встречи продолжались всю зиму. Незаметно подкралась весна. Свобода все так же пьянила Сару, и едва они с Уильямом приходили в дом, она становилась такой же шальной, как и прежде. Постоянно придумывала разные игры, пряталась за зачехленной мебелью, обегала все самые темные уголки великолепной усадьбы.
Иногда они носились друг за другом голышом. В массивных с золочеными рамками зеркалах то мелькали их бледные фигуры, стремительно скользящие мимо, то отражались любовные сцены… На кухне они устраивали шумные трапезы, пили вино, которое в достатке хранилось тут же в погребе. Саре очень нравилось примерять шелковые платья, на которые она как-то наткнулась, открыв дверцу старого шкафа. Однажды шутки ради она облачилась в наряды, вышедшие из моды полвека назад, и предложила устроить пир в банкетном зале. Несколько раз они чинно рассаживались по разные стороны стола, но каждый раз ненадолго. Не в силах вынести даже минутной разлуки, и он, и она одновременно срывались со своих мест и неслись в объятия друг к другу. Была и другая игра. Уильям, например, заказывал для своей дамы эль и потом, изображая официанта, сам приносил его Саре, которая ждала в комнате Эшдейла. Нужно сказать, что винный погреб был предметом постоянного соблазна. Но как ни велико было искушение, приходилось сдерживаться из опасения, что кто-нибудь заметит, как быстро тают волшебные запасы. Из тех же соображений они никогда не заглядывали в библиотеку. Уильям знал, глаз у Энн острый – чуть что не так, сразу заметит. А уж сообразительности ей не занимать – вмиг догадается, и тогда все пропало.
И Сара и Уильям прекрасно понимали, что рано или поздно все тайное становится явным. Они так и не смогли свыкнуться с постоянной тревогой, в которой испокон веков бьются нежные сердца юных грешников, тайком пробирающихся к месту назначенного свидания, и каждый раз противный холодок страха закрадывался в их сердца. В любой момент их могли заметить, и тогда поднялся бы невообразимый скандал. Их чувство не выдержало испытания и дало легкую трещинку. Их душило сознание чудовищной опасности, и разрядку они находили в глупых придирках и пустых перебранках. Ссорились Сара с Уильямом часто и отчаянно, как будто оба находили в этом какое-то патологическое удовольствие. После каждой ссоры они долго дулись друг на друга, но в конце концов к обоюдной радости мирились, и все шло по-старому. Порой не было на земле людей счастливее их, зато иногда усадьба становилась для них настоящей тюрьмой, особенно когда сердца тосковали по большой и веселой компании. В этом нет ничего необычного. Обычно любовники жаждут поделиться своим счастьем с другими и, если это не удается, их чувство притупляется, в их отношениях появляется холодность и даже отчужденность. Уильям и Сара не составляли исключения. Само собой разумеется, что лишенные общества, они частенько покидали усадьбу в отнюдь не лучшем расположении духа, сердитые на весь мир и особенно друг на друга.
«Я больше никогда не вернусь сюда!» – бывало, кричала она и исчезала в черном зеве калитки. Целую неделю, казавшуюся вечностью, он не находил себе места в полной уверенности, что на этот раз она-таки выполнит свою угрозу. Он бродил как неприкаянный, жалея о том, что наговорил ей много обидных слов. Уильям давно уж махнул бы на нее рукой, нашел бы себе другую… Единственное, что держало, так это ее непредсказуемость. Рядом с ней его не одолевала скука. Сара его интриговала и завораживала. Каждый раз она была другой, непохожей на ту, которую он знал. Бывало, ему приходилось начинать все сначала, особенно, если у нее выдавалась слишком мрачная неделя, полная придирок, нотаций и брани со стороны ее опекунов. Сара вновь теряла веру в то, что хоть одна живая душа на свете дорожит ею. И тогда Уильяму приходилось заново завоевывать веселую и милую, но очень осторожную и недоверчивую девушку, какой она впервые появилась здесь, в этой усадьбе.
Уильям никогда не переставал удивляться ей. Много воды утекло с тех пор, как он сделал для себя грустное открытие: даже такое обычное с его точки зрения событие как свадьба или вечерние прогулки под луной были для Сары редкими и волнующими праздниками, которые надолго оседали в ее памяти яркими радужными маячками, скрашивавшими ее серую однообразную жизнь. Черная тень опекунов преследовала ее повсюду. Какой же безрассудной смелостью обладала эта хрупкая на вид девушка, продолжая тайно встречаться с Уильямом! Он преклонялся перед нею и в то же время жалел ее. Ее опекунов Уильям считал своими личными врагами. Но понимая их безраздельную власть над Сарой, он мог лишь посочувствовать ей. Уильям боялся потерять Сару еще и потому, что она никогда не говорила ему о своей любви. Он много раз провоцировал ее, но безрезультатно. Когда Уильям впервые овладел ею, Сара была близка к признанию, заговорив о том, что теперь они навеки принадлежат друг другу. Но дальше этого дело не шло.
Он даже требовал от нее признания, что вовсе было ему не свойственно. Обычно его уговаривали произнести эти слова, и он, подчиняясь, врал напропалую, лишь бы угодить. Сара была не похожа на всех тех женщин, которые у него были до нее.
– Скажи. Скажи мне, что ты любишь меня. Я хочу это услышать, – частенько настаивал Уильям.
Но Сара молчала – не лгала, но и не говорила правду. И как бы крепки ни были их объятия в эту секунду, она вдруг отдалялась от него, уходила в себя, дулась, ругалась, дразнила, но он так и не мог добиться от нее признания в любви. Это чаще всего вызывало ссоры. Его раздражение граничило с ненавистью. Но в следующую субботу он все так же задолго до ее прихода нетерпеливо расхаживал по особняку и мысленно просил у нее прощения. Уильям не давал ей ключ от дома. Еще живо было воспоминание о том, как по его вине пала одна из лошадей Эшдейла. Уильям не был совершенно уверен в том, что Сара не побьет здесь всю посуду, если он по каким-то причинам не придет на свидание. Уильям же не хотел терять ее по глупости, он надеялся сохранить все как есть.
В мастерской скоро подметили, что Уильям изменился: он не пил, не играл в карты, – дивились, не понимая, что с ним происходит. Уильям и сам чувствовал, что и впрямь его словно подменили. Непреходящая потребность видеть Сару научила его благоразумию и осторожности. Уильям начал задумываться о последствиях тех или иных своих поступков. За каждую шалость или провинность мастер мог лишить ученика свободного воскресенья. Слишком многое было поставлено на карту, и Уильям перестал рисковать. Он с головой окунулся в работу, с небывалым азартом принялся совершенствовать свое мастерство, и результаты не заставили себя долго ждать. Постепенно Ричард стал давать ему более сложные задания и, видя упорство и настойчивость Уильяма, перевел его на изготовление ювелирных изделий из золота, к чему юноша всегда проявлял особый интерес.
Впервые Эстер услышала обо всем от Летисии, которая с некоторой иронией намекнула ей на то, что Уильям вдруг ни с того ни с сего стал пай-мальчиком. Эстер не придала ее словам никакого значения, она не верила, что это долго протянется, и начала уже забывать об этом разговоре, как вдруг и Ричард тоже похвалил ее сына. Он был очень доволен успехами Уильяма и его поведением. Эстер даже всплеснула от неожиданности руками.
– Ну, наконец-то он взялся за ум. Это радует. Но что с ним случилось, как ты думаешь? Ведь должна же быть какая-то причина.
Ричард только пожал плечами:
– Для меня имеет значение только результат. А что до причины, то не все ли равно.
– Я думаю, что у Уильяма появилась девушка, – сказала Эстер Летисии. – Поверь моему опыту, только женщина может сотворить такое чудо. Уильям – это же сорвиголова, нет на него управы. Уж я-то его знаю. Наверное, влюбился. Как бы хотелось надеяться, что это у него надолго.
Летисию всегда поражала проницательность Эстер. Она никогда не приставала с расспросами. Всегда тактичная и сдержанная, Эстер, казалось, видела человека насквозь, знала всю его подноготную. Ничто не ускользало от ее внимательного взгляда. Уже не в первый раз Летисия подумала, что ее мать – человек исключительный, и во многих отношениях даже уникальный. Впрочем, разговор шел в основном об Уильяме, собственно, за этим Летисия с Ричардом и приехали в Банхилл Роу. Элизабет уже была беременна, и Летисия, зная ее финансовые трудности и полную зависимость от заработка Питера, привезла детские распашонки и кофточки, из которых ее собственные дети уже выросли.
– Ой, какая прелесть! – то и дело восклицала Элизабет, перебирая кружевные чепчики, платьица с оборочками, расшитые сарафанчики… Понравились ей и подгузники для мальчиков. Летисия привезла их целую стопку.
– Все это пригодится. Конечно, если будет мальчик, а если девочка, так отложим про запас, до следующего раза.
Элизабет чувствовала неизъяснимое наслаждение, если ей удавалось предупредить малейшее желание Питера. Она знала, что, как, впрочем, и все мужчины, он хочет, чтобы первым родился мальчик, поэтому, желая и в этом угодить мужу, она надеялась, что будет сын. С самого первого дня после свадьбы Питер окружил ее такой любовью и вниманием, какое редко выпадает на долю женщины. Элизабет сомневалась, что на всем белом свете можно сыскать человека, который обожал бы свою жену так, как ее милый Питер.
Летисии всегда становилось немного не по себе, когда она видела их вместе. Хотя и Элизабет и Питер были сдержанны и никогда не демонстрировали свое чувство друг к другу на людях, но сияющие лица, жесты, слова выдавали их, стоило им лишь только появиться где-нибудь вдвоем. Оба они, казалось, источали невидимый свет, свет безумной любви, связывающей их крепче всяких уз. Летисия сразу же вспоминала, что от ее собственного счастья остались лишь жалкие обломки былых надежд. Впрочем, настоящей, такой, как у Питера и Элизабет, любви у них с Ричардом никогда и не было. Хотя в семье и был достаток, и было у Летисии все, что только можно пожелать, но счастливее она себя от этого не чувствовала, не хватало домашнего тепла и уюта. Они с Ричардом погрязли в семейных неурядицах и скуке. Женское чутье подсказывало Летисии, что Ричард изменяет ей, чтобы развеять тоску.
Однако скоро ей пришлось горько раскаяться за то, что испытывала зависть к Питеру и Элизабет. Холодным весенним утром, когда Летисия и Ричард еще завтракали, на пороге их дома появился Джосс. Летисия встрепенулась, встала из-за стола ему навстречу, ожидая, что он привез добрую весть о рождении ребенка. Ее улыбка погасла, едва она увидела его потухший взгляд.
– Элизабет умирает. Ребенок – мальчик – родился мертвым.
– Я сейчас же приеду, – прошептала Летисия.
Слишком поздно приехали они в Банхилл Роу. Элизабет уже была мертва. Питер заперся в ее комнате. Эстер никого туда не впускала, не разрешала даже говорить с Питером.
– Пусть побудет с ней, – говорила она. – Нужно оставить его в покое. Не входите. Он так любил ее, ни в чем не отказывал и вот, не уберег. От судьбы не уйдешь.
Все поглядывали на нее искоса, но Эстер настояла на своем. Разве не знала она сама по своему горькому опыту, что значит потерять настоящую любовь? Единственным человеком, который мог вернуть Питера к жизни, была сама Элизабет, даже теперь, когда душа ее покинула бренное тело, в ней и только в ней мог зачерпнуть он той силы, которая помогает пережить горе. Эстер отправила всех обратно по домам и, оставшись одна, позакрывала все окна и двери. Потом она вышла на улицу и села на скамью, оставив Питера наедине с его горем.
Мать, разделила участь сына. Она страдала вместе с ним. Так и просидела Эстер на скамье до самых сумерек. Тихий и спокойный вышел из дома Питер. Эстер ждала его. Словно раскаленным железом по сердцу полоснул его отрешенный взгляд и прямые негнущиеся плечи.
– Я пойду к матери Элизабет, – сказал он ровным голосом. – Трудно ей сейчас.
– Сходи, конечно. Поддержи их.
Как только Питер ушел, тут же примчались Летисия, Энн и Элис. Эстер печально поднималась по лестнице в комнату Элизабет. Обожаемая женщина и любимая работа – вот все, что было в жизни у Питера. С этой минуты только работа поможет ему выжить, но кроме нее в жизни Питера не будет уже ничего.
В день похорон церковь Святого Луки была полна народа. Уильям знал, что Сара тоже придет, но не искал ее. Смерть Элизабет потрясла его. После похорон родственники и близкие собрались в доме Питера на поминки. Только здесь у Уильяма хватило духу разыскать ее. Сара была с Торнами и избегала смотреть в его сторону – то ли боялась, что заметят, то ли сердилась на него – Уильям не знал. Последний раз они виделись месяц назад. Тот вечер прошел мрачно и тускло. Они ходили нахохлившись, словно бойцовые петухи. Однако она разбудила в нем желание, и они, помирившись, легли в постель. Хотя все шло прекрасно, расставаясь, они снова повздорили и разошлись недовольные друг другом.
Как это не раз случалось, целую неделю до их новой встречи она ходила подавленная, вечно хмуря брови от постоянных придирок опекунов, а он с нетерпением ждал, когда снова его поцелуи преобразят ее милое личико. Но вот в их размеренную жизнь вмешался злой рок. Сара все еще пребывала в неведении. А дело было вот в чем. Месяц назад, вернувшись после свидания в Лондон, Уильям едва успел отойти от конюшни, где ставил лошадь, как налетела на него уличная банда – гроза ночного города. Уильяму здорово досталось – сбоку так ударили дубинкой, что он потом еле ноги унес. Когда Ричард увидел Уильяма с синяком под глазом и рассеченной щекой, он устроил настоящий допрос, полагая, что парень подрался в таверне. Чтобы не вызвать подозрений, Уильям ничего не отрицал: да, пил и дрался именно в таверне. И, естественно, ему запретили уходить по субботам…
Когда все начали усаживаться к столу и разливать чай, Уильям взял чашку и поставил ее перед Сарой. Она упорно избегала его взгляда, сразу опускала глаза или отворачивалась.
– Проваливай, – яростно зашипела Сара, когда Уильям сел на свободный стул рядом с ней.
– Твои дядя с тетушкой разговаривают на другом конце комнаты. Да перестань ты злиться. Я не мог прийти. Меня наказали, запретили выходить. Я тут все написал. Держи. – Уильям быстро вложил сложенный вчетверо лист бумаги в ее сумочку.
Потом он встал, уступив кому-то место, и за весь вечер больше ни разу к ней не подходил, на всякий случай держался на расстоянии. Сара почувствовала такое облегчение от того, что все уладилось и они снова вместе, и он все так же любит ее, что чашка запрыгала в ее руке, позвякивая днищем о блюдечко. Она залпом выпила горячий чай, чтобы унять нервную дрожь. Уж себе-то она могла признаться в том, что безумно любила Уильяма. Казалось, что любовь, которая все эти годы вытравливалась из нее, любовь, которую исхитрилась она сохранить, даже стоя на краю могилы, вдруг вспыхнула бушующим лесным пожаром и выплеснулась на Уильяма, без которого Сара уже не представляла своей жизни. Вечная настороженность и злобные нападки опекунов закрепостили ее, посеяли в душе девушки недоверчивость, которая нет-нет да и выскакивала недобрым словом. И Сара ничего не могла с этим поделать. По той же самой причине не говорила она Уильяму того, что он так хотел от нее услышать. Язык не поворачивался. Казалось, что-то в ней словно предупреждает: скажи она, как любит Уильяма, и он исчезнет, как сон, как исчезло все то, что она любила в далеком детстве.
Она ждала его каждую субботу, а он не шел, целый месяц не шел… Наступала ночь, а Сара все стояла одна-одинешенька у калитки… Казалось, ее бедное сердечко не выдержит и от горя зальется кровавыми слезами. Сара бросалась на колени и, заламывая руки, раскачивалась взад-вперед как помешанная. Она думала, что он специально не приходит, чтобы наказать ее. Эти мысли лишь подливали масла в огонь, еще больше терзая ее и без того истерзанную душу. Не раз у нее возникало сомнение, а вернется ли к ней Уильям когда-нибудь? Но Сара настойчиво отгоняла эту мысль. Уильям прочно вошел в ее жизнь, стал частью ее самой, плотью ее плоти. Лишь благодаря ему и для него стучало ее сердце и кровь струилась но венам. Теперь уже никто не мог отнять его у Сары.
– Еще чаю, Сара?
Она подняла голову и увидела Джонатана. Он тянул руку к ее пустой чашке.
– Нет, спасибо, – ответила она, вставая из-за стола.
Пора было присоединиться к своим опекунам. Тетушка уже не раз искоса поглядывала в ее сторону.
– Я так давно тебя не видел, – услышала Сара голос Джонатана. – Я просто ни с кем здесь не вижусь, все время в Лондоне. Как ты поживаешь?
Сара поняла, что Джонатану хочется поболтать. Она хорошо к нему относилась. Ведь именно он принес ей ту записку. С его легкой руки Сара узнала и полюбила Уильяма. К тетушке идти не хотелось, и Сара с готовностью опять села на свое место. Отчего бы не поболтать с ним еще несколько минут! В свои семнадцать Джонатан ростом вымахал уже с отца. На вид он выглядел старше своих лет, мужественнее что ли – уже не мальчишка, а зрелый мужчина. Сара с удивлением отметила, что раньше, когда еще не было Уильяма в ее жизни, такие мысли не приходили в голову. Джонатан не был похож на своих прямодушных и открытых братьев. Была в его взгляде хитринка, что, впрочем, не мешало ему оставаться привлекательным. Узкие лисьи глаза, прямой красивый нос, тонкие подвижные губы – красавец!
– У меня все в порядке, – ответила Сара уклончиво. Не могла же она сразу сказать правду. Весь этот месяц, пока она не видела Уильяма, в голове ее творилась такая неразбериха, что это не могло не сказаться на ее поведении, не отразиться в ее взгляде, движениях.
– А как твои занятия?
Его дела в мастерской шли прекрасно. Он хвастливо рассказывал о том, что интересует его не только работа, но и сам Лондон. Нет, он не бегает по второразрядным тавернам и публичным домам, как это делают все подмастерья. Джонатан откладывает деньги и, когда собирается достаточная сумма, идет в приличный бар или ресторан, ужинает в приятной обстановке за бокалом хорошего вина – все как полагается, ходит по музеям, художественным выставкам, посещает исторические места. Сара лишь слушала и удивленно покачивала головой. Его рассказ произвел на нее впечатление.
– А ты чем занимаешься? – спросил, наконец, Джонатан, хитровато щурясь. Своим вопросом он лишь подготавливал Сару к большому и интересному для него разговору. Джонатана забавляло то, что он, пожалуй, единственный человек, который догадывался о тайных свиданиях Уильяма и Сары. Как-то в субботу вечером он проследил за братом до самой конюшни и видел, как Уильям выезжал верхом из города. Дальнейшие наблюдения лишь подтверждали его догадки.
– У меня много работы. Дядя ведь много делает для процветания нашей религиозной общины. Я ему помогаю, – ответила Сара и подумала, какой, наверное, скучной показалась бы ему такая жизнь после его лондонских приключений.
– Значит, встречи с Уильямом по субботам для тебя единственная отдушина за всю неделю да?
Сара почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Она в ужасе отшатнулась и быстро поглядела по сторонам. Однако вокруг все занимались своими делами, да и Джонатан говорил тихо, так что никто ничего не слышал, кроме нее.
– Ты давно знаешь?
– Давно. Да не волнуйся ты так. Я ведь не хочу вам ничего плохого, можешь на меня положиться.
Сара благодарно кивнула, встала и подошла к тетушке. Печаль, радость, испуг – все это сплелось тесным клубком в ее душе. Столько переживаний за один только вечер навалилось разом на ее хрупкие плечи, что Сара почувствовала себя разбитой и уставшей, хотелось поскорее юркнуть в свою маленькую комнатушку и остаться наедине со своими мыслями.
Однако день для Сары на этом не кончился. Судьба готовила ей еще одно суровое испытание. Едва они приехали домой, как тетушка попросила Сару зайти в кабинет. Дядя вошел последним и плотно прикрыл дверь.
– А теперь, Сара, – холодно начала госпожа Торн, медленно снимая перчатки. – Прочти-ка вслух записку, которую передал тебе Уильям Бэйтмен. Нам тоже интересно, что он там пишет.
Заметив, что от ее слов Сара встревоженно прижала сумочку к груди, явно не желая подчиниться, госпожа Торн добавила ледяным тоном:
– Если ты откажешься это сделать, мы отберем у тебя записку силой и сами прочитаем, но ты будешь наказана вдвойне за то, что позволяешь всякие вольности этому развратнику. Она, видите ли, будет путаться со всяким сбродом!
Мысли путались в голове, когда Сара дрожащими руками покорно доставала из сумочки вчетверо сложенный листочек. Казалось, она смирилась с неизбежностью. Вдруг быстрым движением она порвала записку на две части, сложила обе половинки друг на дружку – еще мгновение, и от записки останутся лишь воспоминания. Но именно в это мгновение госпожа Торн, визжа от негодования, выхватила у нее записку. Сара бросилась вперед, пытаясь перехватить тетушкину руку, сжимавшую послание, и изо всех сил вцепилась в нее. Но тут на подмогу пришел господин Торн.
– Прекрати. Прекрати сейчас же! – взревел он и, крепко обхватив Сару за плечи, резко дернул назад. От сильного толчка сумочка вылетела из рук Сары, и на пол с жутким грохотом плюхнулся ключ от калитки.
Господин Торн силой усадил Сару в кресло и подобрал ключ. Потом он взял из рук жены записку, аккуратно сложил кусочки и начал читать вслух:
– «Дорогая Сара, – мистер Торн в недоумении запнулся и перевел удивленный взгляд на жену… – Трудно выразить словами, как мне тебя не хватает, сколько раз мысленно я прикасался к тебе душой и телом…»
