Текст книги "Серебряное прикосновение"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
– Он сможет работать через несколько дней, – с оптимизмом сказала Эстер, спускаясь по лестнице вместе с Джоссом. Энн осталась сидеть у постели отца.
– Не рассчитывай на это, мама. Он очень сильно изменился. Это стало заметно еще две или три недели назад.
Она вскинула голову.
– Как ты можешь так говорить? – с негодованием ответила Эстер, – он трудится с утра до ночи!
– Только потому, что заставляет себя. Он мужественный человек и отказывается сдаваться.
Она резко повернулась к нему:
– И не сдастся. Так же, как и я! Я и твой отец будем продолжать бороться с его болезнью, и мы победим ее. То, что случилось сегодня, – всего лишь незначительная неудача. К завтрашнему дню он опять будет в порядке.
Джосс хотел было начать с ней спорить, но передумал. Может быть, он не имеет права пытаться разрушить такую веру в непременное выздоровление. Чудеса случаются. Кто он такой, чтоб сеять сомнение в такое время, когда все может зависеть от силы воли его матери?
Джон не вставал с постели в течение пяти недель. Джонатан всегда видел в болезни отца возможность самому заняться ювелирным делом. По счастливой случайности для Джонатана происшествие в мастерской совпало по времени с болезнью школьного учителя, которого некому было заменить, так что ученики получили дополнительные каникулы. Джонатану было двенадцать лет, он был сильный и стройный, с годами обещающий стать таким же привлекательным, как и все Бэйтмены. Его внешность еще не изменилась из-за самодовольной улыбки полных губ и становившегося неуловимым, непроницаемым выражением глаз, когда ему приходилось сталкиваться с вопросами, которые ему не нравились. Джосс, обнаружив, что он может положиться на Джонатана в выполнении какой-либо работы, обрадовался его освобождению от посещения школы как раз тогда, когда это было нужно больше всего, и привел его в мастерскую на следующее же утро после приступа у отца. Мальчик работал целый день, как если бы был уже учеником и использовал возможность научиться тому, что он мог, понимая, что в будущем это даст ему преимущество.
– Я собираюсь разбогатеть, – похвастался он перед Энн, пока она зашивала ему дырку в рубашке, которую он собирался надеть. – Тогда у меня больше не будет штопаных рубашек. У меня будут чистокровные кони, и я буду ездить на самом быстром.
– Откуда ты возьмешь деньги? – спросила Энн, отрезая нитку после того, как она зашила дыру.
– Я стану ювелиром Короля! – он выхватил рубашку у нее из рук без слов благодарности и натянул через светловолосую голову. Энн положила наперсток в свою корзинку для шитья. Она не стала спорить. Если кто-нибудь и мог добиться своей цели, то Джонатан был из их числа, так как не остановится ни перед чем ради достижения задуманного.
ГЛАВА 11
Всем, кроме Эстер, уже было ясно, что Джон больше никогда не будет работать. После долгого пребывания в постели он похудел и был очень слаб, так что мог сидеть в кресле всего по нескольку часов в день. Энн почти постоянно находилась около него. Она читала ему отрывки из его любимых книг, а также приносила книги из библиотеки Эшдейлов. Иногда заходила Летисия, всякий раз пытаясь изменить уклад жизни, который Эстер установила для Джона, однако та полагала, что все, что она делает для мужа, способствует его выздоровлению. Когда Джон, наконец, смог одеться с ее помощью и спуститься вниз, это был триумф.
– Скоро ты будешь в порядке, и недалек день, когда мы опять вместе будем работать, – говорила она уверенно, в то время как они потихоньку ходили вместе, и он опирался на ее руку.
Спуск по лестнице очень утомил Джона. Когда он наконец сел, Эстер заботливо обложила его подушками и положила его ноги на диван. Окно в комнате было открыто, и он увидел розы, поздние летние розы.
– Скоро ты сможешь выходить и сидеть где-нибудь в тени под деревом, – Эстер наклонилась поцеловать его, и он почувствовал запах ее духов. В душе она была еще ребенком, всегда полна энтузиазма, жизнерадостна – в ней остались все те качества, которые когда-то его очаровали. Иногда ему казалось, что вся его энергия была взята у нее, Джон не верил, что она может исходить из его слабого тела. Ко всеобщему удивлению, он вскоре смог выходить на улицу, как Эстер и обещала ему. Каждый день приходила Элизабет, она сидела с Джоном, что давало возможность Энн заняться домашними делами. Когда Эстер с сыном работали в мастерской, рядом с Джоном всегда были две женщины, готовые поддержать его. Джонатан не преминул похвастаться ложкой, которую сделал сам.
Джон похвалил сына, несмотря на многочисленные дефекты, а потом объяснил малышу некоторые детали. Когда мальчик ушел, Джон оглянулся на Эстер, и в его глазах она увидела гордость за нее, которая ее согревала.
Джон больше не ходил в мастерскую. После того, как он однажды побывал там, ему стало плохо опять. По ночам его мучили приступы кашля, после которых он в изнеможении мог лишь лежать на приподнятых подушках. Эстер убирала окровавленные тряпки, меняла мокрое от пота белье Джона. Даже когда он был совершенно изнурен и еле говорил, он старался держаться, чтобы не огорчить Эстер.
Никто не знал, чего стоило Летисии прислать к Джону ее собственного доктора из Лондона. Врач, больше похожий на «денди», чем на врача, посмотрел Джона и понял, что он получит гинеи только за то, что посмотрел на умирающего человека.
Когда он вышел от Джона, Эстер ожидала его.
– Я очень сожалею, но я ничем не могу вам помочь, миссис Бэйтмен. У вашего мужа последняя стадия чахотки, и все, что вы можете сделать, – это облегчить его страдания.
Она приняла эту весть, не моргнув глазом. Он подумал, что либо у нее железная воля, либо она совершенно нечувствительна. Он склонен был думать, что тут было, скорее, второе, потому что Эстер произвела на него впечатление сухой и деловой женщины.
Как только доктор ушел, Джосс, который ждал в гостиной, подошел к Эстер.
– Ну, что он сказал? – спросил он и подставил стул для Эстер.
– Как я и предполагала. – Она сидела неподвижно, с высоко поднятой головой и прямой спиной. Потом она пошла в гостиную и, странно покачиваясь из стороны в сторону, сказала:
– Все доктора говорят ужаснейшие вещи. Когда они не в состоянии вылечить человека, они думают, что никто другой этого тоже не сделает. Он сказал, что твой отец безнадежен.
Хотя Джосс этого и ожидал, шок был большим, умерла последняя слабая надежда, которая все же жила в нем.
– Он сказал, сколько еще осталось отцу жить?
Она ответила с твердостью, которая удивила Джосса:
– Я не задавала ему такие глупые вопросы, потому что я знаю, как поднять Джона на ноги.
Джосс внимательно посмотрел на мать, в ее глазах была пустота, казалось, что она отделила себя и Джона от всего мира.
– Мама, – Джосс начал осторожно, – я не желаю своему отцу мучений, которые протянутся годы.
Ее рука взлетела вверх и сильно ударила Джосса по лицу. Звук пощечины эхом прозвучал в гостиной. Ее глаза сверкали в гневе:
– Как ты смеешь! Я не допущу подобных разговоров в семье! Так всем и передай! Двери моего дома закроются для каждого, кто будет подходить к кровати твоего отца в трауре. Мой муж поднимется на ноги и будет работать опять.
Она выбежала из комнаты и, услышав кашель Джона, ринулась наверх.
Качая головой, Джосс пошел работать. В тот же вечер он рассказал все Элис.
– Мама сделает, как говорит, я ее знаю. Нужно предупредить Питера и Летисию. Я уже поговорил с Энн и Джонатаном.
– А Уильям? – спросила она. – Из-за его поведения в мастерской Ричарда он теперь не сможет появляться в доме, хотя бы некоторое время. Но если это срочно… Он встал со стула и начал быстро ходить по комнате.
– Если бы нашелся человек, который бы заставил маму принять то. что происходит, и подготовить ее к этому! Я уверен, что ничто не принесет отцу большего спокойствия. Он уже не может поддерживать ее бесконечный оптимизм. Я видел в его глазах отчаяние.
Элис подошла к Джоссу и сказала:
– Я знаю такого человека. Эстер будет слушать этого человека, как никого больше.
– Кто это?
– Когда она сказала, он согласился с ней, в который раз восхищаясь ее мудростью и благоразумием.
В следующую субботу Джонатан позвал Эстер, которая была рядом с Джоном, и сказал, что пришел мистер Эшдейл.
Она восприняла весть с удивлением, потом повернулась и сказала новость Джону, который сидел в кресле около огня. Это было большим достижением, что он опять мог сидеть не в кровати, и это очень воодушевило Эстер.
– Мне его привести? – спросила она.
– Обязательно. Я очень хочу его видеть, – сказал Джон.
Она спустилась вниз и встретила Джеймса.
– Здравствуй, Эстер. Давно тебя не видел, – он поцеловал ее руку.
– Как Джон? – спросил он.
– Ему немного лучше, – уверенно ответила она. – Как ты, Мэри и дети?
– Все здоровы. Я должен тебе многое сказать, но сначала я пойду к Джону.
– Конечно. Я всегда рада людям, которые могут порадовать его. Возьми свои подарки наверх. Джону будет приятно.
Выражение страха на лице Джеймса исчезло, как только он зашел в комнату Джона. Джеймс тепло поприветствовал Джона и вручил ему подарки, за которые его сердечно поблагодарили.
– Спасибо тебе за то, что ты проделал путь из Лондона, чтобы только увидеть меня, – сказал Джон.
– Я бы приехал раньше, если бы знал, что ты болен, – Джеймс сочувственно покачал головой. – Да, это тяжелый момент, я бы хотел, чтобы все у тебя было по-другому.
Эстер, которая собралась было войти, остановилась и подумала, что если Джеймс будет продолжать в том же духе, она выставит его вон.
Но разговор перешел на деловые темы, касающиеся компании Толрамита. Она успокоилась и вышла из комнаты.
Двадцать минут спустя Джеймс спустился вниз. По пути он встретил Энн и был очень рад узнать, что дочь читает Джону книги из его библиотеки.
Эстер уже ожидала его.
– Чай подождет, давай пойдем прогуляемся.
По его задумчивому выражению лица она поняла, что что-то тревожит его. Убежденная в том, что легкие Джона постепенно окрепнут, она даже не сразу восприняла сказанное Джеймсом.
– Я попрощался с Джоном, потому что я вряд ли его еще увижу. Я восхищаюсь его мужеством. Он смелый человек.
– Ты что, уезжаешь из Лондона? – невинно спросила она. – Нет? Тогда что же тебе помешает видеть Джона, я надеюсь, это не прошлое…
– Я мог бы приехать еще, когда я почувствую, что это необходимо. Но я думаю, что последние недели жизни человека должны быть посвящены жене и детям.
Ее голос задрожал.
– Я же тебе сказала, что не потерплю траурных разговоров! Они только все разрушают!
– Да, но не нужно путать пессимизм с реальным взглядом на вещи. Надежду непременно нужно поддерживать до тех пор, пока не настанет момент, когда и больному, и людям, ухаживающим за ним, становится очевидно, что все напрасно. Этот момент настал, а ты не хочешь это понять, Эстер.
– Что ты сказал Джону? А он тебе? – Она была очень бледная, даже ее губы потеряли цвет.
– Мы говорили как друзья и расстались друзьями. Мы пожали друг другу руки на прощание, потому что мы знали, что больше не увидимся на этом свете.
Ее лицо перекосилось от гнева. Она хотела вырвать свою руку из его руки, но он держал ее крепко, как будто в наручниках.
– Ты больше никогда не переступишь порога моего дома! Бог знает, сколько мрачных мыслей ты вогнал Джону в голову! Он поправится, я тебе обещаю. Может быть, он не будет таким, как прежде, но у него впереди еще годы жизни.
Он схватил ее за другую руку, она вырывалась, но он крепко сжал ее.
– Считай эти годы как недели или дни, тогда ты будешь близка к истине!
– Нет! Я не буду тебя слушать!
Он притянул ее лицо к себе.
– Джон скоро умрет, Эстер. И твоя любовь и забота не спасет его.
По ее лицу было ясно, что она испугана, почти близка к панике.
– Кто ты такой, чтобы так говорить? Я лучше тебя знаю ситуацию и знаю, чего можно достичь.
– Я знаю все гораздо лучше, чем ты думаешь. Я видел, как моя первая жена умирала от этой же болезни. Картина была такая же.
На его лице было написано сострадание и боль.
– Ты думаешь, я не прошел через то, что тебе предстоит? В конце концов я вынужден был признать, что потеряю ее.
– Я не собираюсь терять Джона! – Она почувствовала, что близка к истерике.
– Взгляни правде в глаза. Ты его убьешь раньше, чем это должно будет случиться. Освободи его от необходимости постоянно притворяться. Он беспокоится о тебе и от этого мучается еще сильнее.
Она дрожала всем телом, но уже не от гнева. Отчаянный шепот сорвался с ее губ:
– Я не смогу без него… Он – моя жизнь…
Он еще крепче сжал ее в своих руках.
– Он может оставаться твоей жизнью. У тебя остается твоя работа, та, которую делал он. Твое умение – его умение. Дай ему понять, что у тебя есть мужество продолжать жизнь и занять его место в семье. Пусть последние дни он поживет спокойно.
Ее глаза становились холодней по мере того, как она начинала осознавать все. Ее тело ослабело, и она повисла на руках Джеймса. Потом, словно очнувшись, она выпрямилась опять и вырвалась из его рук.
Сделав несколько шагов, она остановилась, и взгляд ее был обращен в пространство.
Джеймс ждал, надеясь, что сейчас она, наконец, все поймет и заплачет. Она внезапно обернулась, лицо ее было спокойно. Только глаза выдавали, что она с трудом сдерживает слезы. Она заговорила тихим голосом:
– Слава Богу, что ты мне все это сказал. Я была труслива и все время боялась мыслей о том, как я буду без Джона. Всякий раз, когда он начинал говорить о моей жизни без него, я отказывалась слушать. Ты открыл мне глаза. Я всегда буду тебе благодарна.
Она подошла к нему, поцеловала его в щеку, на минуту задержала свою руку в его руке, а затем быстро пошла к дому.
В гостиной стоял забытый чай. Джеймс вышел по боковой дорожке и не зашел в дом. Он все еще чувствовал ее поцелуй у себя на щеке. Несмотря на долгое отсутствие, его чувства к ней ничуть не изменились.
Если бы он оставил имение в деревне, а не построил экстравагантный дом для Мэри далеко отсюда, он жил бы по соседству с Эстер и смог бы помочь ей.
В конце концов у нее есть хороший сын. Джосс мог бы занять место отца в мастерской.
Эстер пошла наверх к Джону. Он очень устал от недавнего визита и с помощью Энн опять лег в кровать, надеясь немного поспать. Его глаза были закрыты, но он понял, что пришла Эстер, он никогда не ошибался в этом. Он улыбнулся, перед тем как открыть глаза, и протянул ей руку.
– Джеймс ушел?
– Да, – она села на край кровати и взяла его руку в свои.
Все, что она чувствовала, было написано у нее на лице.
– Я всегда тебя любила, Джон, и я буду тебя любить до того времени, когда мы встретимся опять.
Его глаза стали влажными. Она тоже заплакала. Она положила голову ему на плечо и обняла его. Он целовал ее полные слез глаза, ее щеки и губы. Она беззвучно рыдала до тех пор, когда уже совсем не осталось слез.
– Ты всегда была самая лучшая жена, которую только может иметь мужчина, – сказал он нежно. Он изменил ей только один раз, когда обезумевшая женщина взмолилась перед ним. Эстер ничего не знала об этом. Он нежно держал ее лицо в руках и смотрел на нее. – Это был счастливый день, когда Джек Нидем сломал свою цепочку от часов, и меня послали починить ее в таверну Хиткок…
Они вспомнили времена, когда он ухаживал за ней. Это была хорошая почва для разговоров, которые они вели в последнее время.
За окном были сумерки. Эстер не зажигала свет, пока не услышала шаги Энн, поднимающейся по лестнице. Она принесла ужин на подносе.
В последующие дни Джон чувствовал себя получше. Он по очереди встретился со всеми детьми, даже Уильяму было разрешено прийти.
Потом по ночам Джона стали мучить приступы кашля, которые не прекращались даже к утру. Эстер не отходила от Джона. Она вытирала его окровавленные губы, мыла его тело, которое стало напоминать скелет. Ее любовь к нему перешла в новое качество. Она, казалось, угадывала его мысли, как и он угадывал ее, тем самым они экономили его силы, которых у него осталось совсем мало.
Джон протянул до ноября и умер тихо во сне, когда его сердце уже не выдержало того постоянного напряжения, в котором он находился все это время.
В этот момент Эстер находилась около него. Она сидела на кровати, держа его руки в своих, и чувствовала, что он покидает ее.
Когда он умер, душераздирающий крик Эстер раздался по дому. Это был последний крик любви:
– Джон!
Было 2 часа утра, 16 ноября 1760 года. Ему было 52 года. Днем пришел доктор и составил свидетельство о смерти. Начались приготовления к похоронам.
Джосс сломал печать на завещании и прочитал его Эстер. Они были одни в комнате, все остальные члены семьи собрались в гостиной. Завещание было коротким. Все, что имела семья, дом, мастерская, инструменты – все перешло к Эстер.
После того, как завещание было прочитано, Эстер подняла голову, на ее лице было написано удивление. Эстер и раньше знала, что все перейдет к ней, Джон говорил ей об этом, Джосс тоже об этом знал, но она не знала, что он оставит ей его инструменты для ювелирного дела. Она предполагала, что они перейдут к Джоссу, который уже был квалифицированным ювелиром, ведь никакой мастер не оставит свои инструменты человеку, уступающему ему в мастерстве. В завещании Джон также выражал надежду, что в будущем все будет благополучно.
– Когда было написано завещание? – спросила она хрипло.
Джосс посмотрел на число.
– В августе 1750 года.
– Десять лет назад!
Она вспомнила, как еще раньше Джосс похвалил табакерку, не зная, что ее сделала Эстер, и она видела реакцию Джона. И потом она замечала, что самолюбие Джона отступало перед ее способностями. Он начал признавать, что Эстер хороший мастер по серебру. Возможно, он решил, что инструменты нужно передать ей, на случай, если он умрет раньше.
– Джосс, я всегда думала, что отец завещает инструменты тебе.
– Я не разочарован. Ты это заслужила, мама.
– Спасибо, – прошептала она и заплакала.
Он тронул ее за плечо.
– Мама, ты пойдешь к юристам? – Она выпрямилась и кивнула.
– Чем быстрее утвердят завещание, тем лучше. Мы не можем ждать, иначе мы потеряем клиентов.
Как только они отъехали от дома, заплаканная Летисия выглянула в окно и, провожая их взглядом, сказала:
– Как мама может думать о делах в такое время!
– Благодари Бога хотя бы за это, – сказала Элис, – я и Джосс вообще думали, что она сойдет с ума.
Много людей пришли на похороны в Церковь Святого Луки. Джона любили друзья и соседи, а также те, кто вел с ним дела. День был холодный и ветреный. Эстер составила надпись, и Джосс выгравировал ее на крышке гроба. Она молча стояла и смотрела, как гроб опускают в землю, полы ее плаща развевались от сильного ветра. В этот момент она поняла, что ее сердце навсегда осталось там, под крышкой гроба ее мужа.
ГЛАВА 12
Питер и Уильям приехали домой на Рождество. Со стороны Ричарда это было большим одолжением, ведь если только Рождество не приходилось на воскресенье, оно ничем не отличалось для него от остальных рабочих дней недели. Не было ощущения праздничности, продолжалась обычная трудовая неделя – вовсю шла бойкая торговля в магазинах, и в мастерских работы было хоть отбавляй. Однако Ричард решил отпустить Питера и Уильяма домой, понимая, как сейчас несладко приходится его теще. Эстер весь день хлопотала по дому: пекла пироги с мясом, поставила в духовку гуся, приготовила пудинг с изюмом, добавив для вкуса немного бренди. Мастерскую в этот день закрыли – Эстер подумала, что им с Джоссом не мешает хорошенько отдохнуть. Ведь они работают не покладая рук с того самого дня, как похоронили Джона. Заказов накопилось столько, что только успевай поворачиваться. Да и помимо заказов забот хватало – на все ведь махнули рукой, пока Джон болел и потом… похороны – вот и поднакопилось… А тут еще Питер поразил всех. Подгадал момент, и только они остались одни, сказал матери:
– Со смертью отца все изменилось. Нечего мне на стороне счастья искать. Я свое отучился. Хватит. Пойду-ка я к тебе в мастерскую. Будем работать втроем: Джосс, ты и я.
– Нет, – Эстер в ужасе отшатнулась. – Что ты такое творишь! Ты считаешь, что из чувства долга обязан помочь мне, но ты ошибаешься. Мы с Джоссом уже втянулись и неплохо управляемся вдвоем. Дела опять пошли и гору. О чем беспокоиться? Неужели ты думаешь, что я позволю тебе остаться? Нет. Нет и еще раз нет. В этом просто нет необходимости. У тебя своя дорога в жизни! Ты должен учиться! – волнуясь, она ухватилась обеими руками за лацканы его пальто. – Я верю в тебя! Ты будешь великим мастером по серебру! Весь мир о тебе заговорит!
– Мам, это ты сама придумала новое название для тех, кто занимается изготовлением изделий из серебра? – в его глазах зажглись веселые искорки. – Ты как всегда в точку! Что ни слово – то золото! Потому-то я и хочу остаться с тобою. Мы всю жизнь будем вместе, что бы ни случилось! Ну, скажи, на что мне чужой мастер, когда у меня свой есть, и не хуже?
– Видишь ли, я ведь не почетный член Общества Ювелиров, как твой отец. Да и не смогу я никогда достичь вершин его мастерства, а значит, никогда не добьюсь его положения. Это всегда будет мешать тебе, как мешает сейчас Джоссу. С нами ты будешь не более чем помощником мастера. И даже самыми лучшими своими работами ты не добьешься признания. Делай выводы! У тебя перед глазами живой пример. Возьми Джосса, ведь у него же есть свое клеймо мастера, но воспользоваться он им не может потому, что мастерская принадлежит мне. Ну и как тебе это нравится? Надеюсь, ты и сам прекрасно понимаешь, что положение у Джосса незавидное.
– Это еще ничего не доказывает. Джосс – это Джосс, а что касается меня, то я всегда был честолюбивее Джосса. У меня все будет по-другому. Вот увидишь. И кто сказал, что в мастерской Бэйтменов нельзя стать хорошим ювелиром, а потом уйти, как и из любой другой?
– Элизабет будет против, – не сдавалась Эстер. Это был ее последний козырь. Она понимала, если не сработает и он, то Питера уже не отговорить.
– Нет. Лиз не будет противиться. Она считает, что я ничего не потеряю, если начну работать с тобой. Ведь многие владельцы мастерских делают все для того, чтобы заставить ювелиров работать на них по гроб жизни. А у тебя я буду как у Христа за пазухой!
Хотя Эстер и не соглашалась с ним, в глубине души она понимала, что он прав. Его слова вносили сумятицу в ее мысли и в то же время открывали новые горизонты. Эстер с силой сжала руками виски, словно хотела таким образом избавиться от сомнений. Лицо ее просветлело. Конечно же, Питер прав, подумала она. Почему бы не попробовать? И вправду собрать всех сыновей Джона. Ведь только так и можно прославить имя Бэйтменов. Естественно, кое-что придется изменить. Надо развернуться – потребуются деньги на новые помещения, инструменты… Так постепенно в голове Эстер созрел план будущих преобразований – конечно, только в общих чертах. Многое еще предстояло хорошенько обдумать и взвесить. Однако Рождество – семейный праздник. В такой день обычно не загадывают на будущее, а думают только о настоящем, поэтому Эстер отложила окончательное решение на потом.
– Ладно, поговорим об этом в другой раз, – она взяла Питера под руку. – Тебе еще сколько? Три года? Ну вот, еще работать и работать! Пойдем, а то нас уж, наверное, обыскались.
В эту ночь она так и не смогла заснуть. Эстер встала с постели и в раздумье зашагала по комнате. Взвесив все за и против, она приняла окончательное решение о судьбе Питера. Все еще размышляя о том, что ей предстоит сделать, Эстер спустилась по скрипучим ступеням вниз приготовить настой ромашки. Заслышав звук ее шагов, Энн тоже встала и прошла на кухню.
– Что случилось, мама?
Эстер обернулась. Энн стояла на пороге. Она уже надела свое скромное, простого покроя платье, не осталось и следа от прически, сделанной по случаю праздника. С распущенными волосами, которые нежными локонами ниспадали на плечи, она выглядела лет на десять моложе.
– Нет. Нет. Ничего. Просто не спится, – на сердце у Эстер потеплело, и приятная истома разлилась по телу. Эти чувства охватывали ее каждый раз, когда она видела дочь.
Энн открыла буфет, взяла чашечки с блюдцами и поставила на стол. Частенько, бывало, засиживались они допоздна в теплой и уютной кухне за чашечкой чая. Энн делилась с матерью своими маленькими тайнами – выкладывала все начистоту, а порой, когда приходилось особенно тяжко, просто изливала душу, выплескивая все, что накипело. Вот уже который раз за последнее время хотела она поговорить, чувствуя, что в этом ее спасение, и каждый раз срывалась – не могла, слова не шли. Словно какая-то сила не давала ей произнести имя Мэтью, не позволяла даже заикнуться о нем. Так что Энн уже потеряла всякую надежду. Сейчас она даже и не пробовала говорить на эту тему. В глубине души Энн по-прежнему любила свою семью, но она никогда не обнаруживала перед другими своих чувств. Как ни велико было ее горе, ее тоски по отцу, никто ни разу не видел ее плачущей. По своему горькому опыту она знала, что испытывают сейчас ее близкие, и это помогло ей стать человеком, которому каждый открывал свою душу. Не было слушателя благодарнее ее, не было человека, который мог посочувствовать и понять так, как это получалось у Энн. И не удивительно, что за чашкой чая Эстер не замедлила поделиться с ней всем тем, о чем успела передумать за этот вечер: рассказала ей о своих планах на будущее, о чувствах, которые переполняли душу. Именно Энн она открыла то, чего не сказала бы больше никому на свете.
Дочь внимательно слушала и одобрительно кивала в знак согласия. Лишь изредка вставляла она словечко – в основном давала советы, которые приходились как нельзя кстати.
– Тогда, я думаю, тебе нужно будет надеть лучшее платье. Вот то, темное, цвета меди. Оно не такое броское и выгодно подчеркивает твои красивые волосы, тебе очень идет – строгое и в то же время приличное. Папа ведь не хотел, чтобы ты носила траур. Ты только выполнишь его волю, не оскверняя его памяти. Да и роль бедной вдовы не для тебя. Подумают еще, что пришла в черном только для того, чтобы тебя пожалели.
– Да, ты права. Но все же я не думаю, что Джеймс считает меня слабой женщиной, – коротко бросила Эстер.
– Само собой. Я не об этом. Просто ты должна не поддаваться слабости, даже сейчас, когда тебе тяжело, покажи, какая ты есть на самом деле. Держись так, чтобы не возникало сомнений в том, что ты человек сильный и деловой. Нужно, чтобы в тебе увидели партнера, делового партнера, а не просто женщину, понимаешь?
– Хорошо, я все сделаю так, как ты говоришь.
На следующее утро впервые за последние несколько месяцев Эстер подошла к зеркалу. Она долго и внимательно разглядывала свое отражение. Ничто не ускользнуло от ее придирчивого взгляда. Что ж, отметила Эстер, кожа все такая же ровная и гладкая, как и раньше. Правда, уже появились морщинки, но их почти не заметно. Та же изящная и стройная фигурка. Тонкая, как у юной девушки, талия – ни намека на полноту. Смущали только седые пряди, кое-где проступавшие сквозь густые и пышные волосы, однако это поправимо. Если вымыть голову настоем из ноготков или бархатцев, то волосы снова приобретут свой натуральный цвет. Нет, думала Эстер, ни в коем случае нельзя выглядеть подавленной и жалкой, но в то же время не стоит переигрывать и притворяться, будто все нормально. Она и так достаточно высокого мнения о своих моральных качествах. Нужно просто держаться с достоинством, а выдержки и самообладания ей не занимать.
Едва наступило утро, Эстер сама запрягла лошадей в старый кабриолет и поехала в город. Дорогу за ночь прихватило морозцем, и на лужах появилась тонкая ледяная корочка. День выдался холодный, но это не беспокоило Эстер. Ее теплый плащ и шелковое с длинным рукавом платье надежно защищали от холода. На голове у Эстер была широкополая шляпка, которую она подвязала тесемочками под подбородком, чтобы не слетала от ветра. Так никакой мороз не страшен!
На Ломбард Стрит в Сити Эстер остановила бричку у здания, в котором располагалась контора Джеймса. Ждать пришлось недолго. Вскоре из огромного помещения с рядами высоких столов, за которыми целая армия клерков деловито скрипела перьями, ее пригласили в заставленный дорогой и изящной мебелью кабинет с высокими потолками и множеством картин – в основном это были морские пейзажи – на стенах.
Приветствуя ее, Джеймс встал из-за стола и, радостно улыбаясь, пошел навстречу.
– Эстер, дорогая! Какой сюрприз! Вот уж не ожидал! Какими судьбами? Каким ветром занесло тебя в Лондон?
Ее сердце вновь захлестнула волна благодарности к нему, когда она вспомнила о том, как он помог им с Джоном, когда они были здесь в последний раз,
– Прежде всего, – начала она, – ты уверен, что я тебя не отрываю от дел? Может, я не вовремя? А то я могу прийти попозже.
– Нет, нет, что ты! Сегодня выдался на редкость спокойный день. У нас это случается порой. Позволь, я помогу тебе раздеться. Надеюсь, ты пообедаешь со мной. Я сейчас. Ты проходи пока в соседнюю комнату. Дорогих гостей и кое-кого из самых достойных клиентов я встречаю именно там.
Она поняла, что он имел в виду, только когда через распахнутые перед ней двустворчатые двери ступила в соседнюю комнату. Это был роскошный зал с обитыми темно-красной шелковой тканью стенами. На креслах, кушетках и диванах чехольчики из дорогой парчи. В отделанном мрамором камине вовсю гудело пламя, и Эстер сразу потянуло поближе к огню, отогреть замерзшие пальцы. Уютно устроившись за столом, на котором, словно в ожидании гостей, примостились на своих длинных ножках хрустальные бокалы, Джеймс откупорил бутылку мадеры и, разливая вино, рассказал ей последние новости. Наполнив до краев два бокала, он подошел к Эстер и, протянув ей один, чуть приподнял свой:
– Ваше здоровье, мада-ам.
– Ваше здоровье, сэ-эр.
Улыбаясь, они осушили бокалы. Оба находились в самом приятном расположении духа. Джеймс предложил ей сесть в кресло, а сам примостился рядом на кушетке.
– Ну, теперь-то ты мне скажешь, чему я обязан такой чести?
– Я приехала по делу.
– Так я и думал. А бывало, ты заходила и просто так. Ладно уж, чего вспоминать. Какое же дело?
Пока Эстер говорила, он не спускал с нее глаз, любуясь ею. Она изменилась, подумал Джеймс. Когда он видел ее в последний раз, Эстер выглядела какой-то взвинченной, натянутой, как тетива лука, и очень похудевшей. Горе наложило на нее свой неизгладимый отпечаток. Она и сейчас еще не та, что была раньше – все такая же тоненькая, как хворостинка. Но что сразу бросалось в глаза, так это ее энергичность – такая же живая и напористая, как и прежде. А это уже добрый знак. Значит, не за горами и полное исцеление. Что касается ее внешности, то красота Эстер имела над ним все ту же притягательную силу и власть, все так же очаровывала и манила, как и в тот незабываемый день, когда он впервые увидел ее в садике, где росли лекарственные травы. Вот и теперь, как бывало много раз прежде, ее близость вызвала в его душе тревожное волнение. Джеймс внимательно слушал ее, но в висках стучало неотвязно: теперь она свободная женщина, и брачные узы больше не связывают ее с другим мужчиной… теперь она свободная женщина, и брачн… И это было для него сейчас самым важным. С тех самых пор, как они разошлись с Мэри, – она поселилась в их загородном доме, а он прочно обосновался в Лондоне, – с тех самых пор Джеймс в общем тоже считал себя свободным человеком.
