Текст книги "Серебряное прикосновение"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
– Я собираюсь зарегистрировать свою «пробу» в Пробирной палате, – объясняла Эстер. – Это ведь общепринятое правило, когда хочешь начать собственное дело. Так вот, мне пора самостоятельно работать, по собственным эскизам, а не ограничиваться моделями, которые нам присылают из Лондона. Нужно сказать, что выполняют их порой не лучшим образом. Потому я буду ориентироваться и на тех, кто раньше не мог позволить себе серебряные вещи. Ведь из серебра можно делать самые разные предметы, как крупные и громоздкие, так и маленькие и незамысловатые, например, ложки. А вместе с размером серебряной вещи падает и ее цена. Клиентами моей мастерской будут не только самые богатые.
– Прошу тебя, объясни мне, что все это значит? – спросил он задумчиво. Джеймс чувствовал, что нечто гораздо большее, чем простое самолюбие, движет ею. Он видел, что Эстер находится во власти какой-то идеи, завладевшей всем ее существом.
Она решительно наклонилась вперед, приблизившись к нему. Взгляды их встретились.
– Я хочу прославить имя Бэйтменов, – в ее голосе послышались металлические нотки, чувствовалась такая решительность, что сразу становилось ясно, что она не уступит – пойдет до конца.
– Сначала я думала, что это забота моих сыновей. Но сейчас поняла, что я и только я должна сделать это. Потому, что для меня достижение этой цели становится делом жизни и значит так много, что я вряд ли смогу объяснить словами.
Вот этого-то Джеймс и боялся больше всего. Эстер хотела почтить память человека, которого любила. В порыве бешеной ревности, захлестнувшей все его существо, Джеймс, сам того не замечая, с силой вцепился пальцами в тонкую хрустальную ножку бокала. Самым странным показалось то, что ревность терзает его именно сейчас, когда Джона Бэйтмена уже нет. И наоборот, когда Джон был жив, Джеймс никогда не испытывал ничего подобного. Помимо воли в душе Джеймса поднималось раздражение.
– Что же ты собираешься предпринять для того, чтобы осуществить свой замысел?
– Сначала придется действовать осторожно. Первым делом нужно крепко стать на ноги, доказать, что я держу марку мастерской – качество моих работ такое же высокое, как и работ Джона.
Судя по обстоятельности, с которой она говорила, было заметно, что это не скоропалительное решение, а тщательно продуманный план.
– Прежде всего мне нужны деньги, чтобы начать производить серебряные предметы с моей собственной монограммой.
Он спохватился, заметив, что ее бокал давно пуст, но она отрицательно покачала головой.
Эстер говорила с таким жаром, с таким увлечением, что не заметила, как постепенно погасла на его лице улыбка. Хорошее настроение как рукой сняло. Он как-то сжался весь, ушел в себя, во взгляде появилась холодность и даже некоторая отчужденность.
– Джеймс, ты единственный человек, к которому я могу обратиться с такой просьбой. Ты все обо мне знаешь. Ты видел мои работы. Сейчас мне очень нужны деньги, и если ты дашь их мне, я обязательно добьюсь всего, чего задумала.
– Допустим, твое рискованное начинание будет удачным. Что тогда? – спросил он напрямую. – Ты с головой уйдешь в работу, сутками будешь сидеть в своей мастерской? Мы не будем встречаться, ведь так?
– Почему? Обязательно будем.
– Как часто?
– Очень часто, – улыбнулась она. – Если ты вернешься в Банхилл Роу.
– Может быть, когда-нибудь я и вернусь, – задумчиво сказал он. – Но знаешь, когда я увидел тебя сегодня, то сразу вспомнил тот день в твоем садике. Ты не забыла? Так вот, все, что я говорил тебе тогда, еще в силе. Мое чувство к тебе не изменилось. Я все тот же влюбленный романтик.
Его слова подействовали отрезвляюще, Эстер чувствовала себя так, будто ее окатили ушатом холодной воды. Она вдруг точно только сейчас очнулась, заметив, как пожирает он ее глазами. Его безумная страсть вдруг, как по мановению волшебной палочки, преобразила ее, всколыхнула потаенные струны души. Эстер всегда находила его привлекательным. Нравился ей и его все подмечающий пронзительный взгляд, и юмор, и прекрасно сложенная фигура. Она даже поймала себя на мысли, что любуется им, как когда-то любовалась Джоном. Джеймс не раз доказывал ей свое расположение, и вот теперь это сильное чувство, которое он сумел пронести через столько лет, заставило ее по-иному взглянуть на него. Это была уже не любовь, какой представляла ее себе Эстер. Прошедшее испытание временем, его чувство обогатилось и усилилось, превратившись в глубокую привязанность. К горечи тяжелой утраты в ее сердце теперь примешивалось радостное чувство. Но это вовсе не означало, что она готова покориться ему. Его настойчивость подняла в ее душе бурю протеста. Эстер уже успела ощутить себя свободной женщиной, не принадлежащей ни одному мужчине. И эту свободу она хотела сохранить любой ценой.
– Это что? Торг? – требовательно спросила она, упорно избегая его взгляда.
Несколько раз ему удалось заглянуть ей в глаза, – лишь мельком, но он все понял. Горько вздохнув, Джеймс медленно покачал головой в ответ:
– Нет, дорогая. Как ни велико искушение, я этого не сделаю. Ты получишь, сколько хочешь. Я дам тебе денег.
– О, Джеймс! – голос ее срывался от радости, лицо озарилось благодарной улыбкой.
Он не удержался, шагнул к ней и обнял. Она прижалась к нему всем телом, чуть откинулась назад, и на ее полураскрытых губах застыл его страстный поцелуй. Она не сопротивлялась. От его слов и обещаний ею овладело пьянящее чувство счастливого восторга. И как бы в благодарность за то, что он подарил ей эти прекрасные минуты, ее руки обвились вокруг его шеи. Но Эстер никак не предполагала, что в его руках так предательски затрепещет ее плоть. Она думала, что желание физической близости с мужчиной угасало в ней по мере того, как угасали силы Джона, и теперь этого желания и вовсе не существует. Но Эстер ошибалась. Ее еще молодое и сильное тело воспротивилось. Нежные и требовательные руки Джеймса, его горячие поцелуи вновь разбудили в ней дремлющие желания и жажду физического удовлетворения. Но эти руки не были руками Джона, а поцелуи не были прикосновением его губ. В этом-то и заключалось несчастье Джеймса!
Осторожно, но в то же время настойчиво Эстер высвободилась из его объятий. Выскользнула прежде, чем их обоих успела поглотить пламенная страсть – то, чему больше не было места в ее жизни.
След тяжелого разочарования омрачил его лицо. За эти несколько мгновений блаженства Джеймс уже поверил было, что, наконец, овладеет ею. Он понял, почему она отшатнулась, и ревность с новой силой вспыхнула в его груди. В эту минуту Джеймс отдал бы все на свете за то, чтобы она полюбила его так, как любила когда-то Джона. Если бы она подарила ему хотя бы частичку той любви, Джеймс, не задумываясь, променял бы на нее все свои богатства!
Он все еще держал ее за руки, не отпуская от себя ни па шаг.
– Я хочу, чтобы ты знала – я всегда буду любить тебя.
– Я знаю, – ответила она мягко, и на глаза навернулись слезы.
Губы их слились в нежном и жгучем, но без прежнего страстного накала, поцелуе. Если бы она только захотела, он никогда не связал бы свою жизнь с другой женщиной, и на всю жизнь только Эстер стала бы для него единственной и желанной. Он не произнес этих слов, но она поняла. Все к лучшему, пронеслось в ее голове, пусть молчит.
Он заказал в таверне обед. Вскоре появился официант в окружении поварят в белых фартучках. В руках они несли блюда, сверху прикрытые перевернутыми тарелками. Под присмотром официанта поварята сноровисто заставили белоснежную скатерть стола яствами и скрылись. Когда было налито вино, Джеймс отпустил официанта, и они с Эстер остались вдвоем. За обедом Джеймс и Эстер успели переговорить о многом, особенно подробно обсудили ее планы на будущее. Позже, когда пришло время прощаться, они прошли в кабинет, и он помог ей надеть плащ. Джеймс проводил ее до дверей.
– Обедай у меня, когда будешь в городе.
– С удовольствием, милый Джеймс.
Шестнадцатого апреля она вновь приехала в город. На этот раз Эстер направилась в инспекцию пробирного надзора. Ее имя было занесено в список ювелиров-надомников, не являющихся почетными членами Общества. Нужно было поставить подпись в регистрационной книге, но Эстер так разволновалась, что перо заплясало в руке. Наконец наступил этот долгожданный миг. От избытка чувств Эстер чуть не упала в обморок. В предвкушении этой минуты всю последнюю неделю она ежедневно бралась за перо, чтобы набить руку. Но сейчас, как назло, Эстер не могла сосредоточиться – кружилась голова, и тошнота подкатывала к горлу. У нее всегда так бывало, когда сдавали нервы. К счастью, все обошлось. Рука легонько подрагивала, но линия ложилась четкая и строгая. Наконец-то! Готово! Напротив ее фамилии, выведенные ровным почерком, красовались инициалы: Э. Б.
На душе было легко и радостно. Казалось, она парит в воздухе, и ее ноги не касаются земли. И если бы вдруг ударили в колокола во всех лондонских церквях, когда она вышла на улицу, Эстер нисколько не удивилась бы. В такой день может произойти самое невероятное!
Не бывает в жизни заведомо легкого пути. Эстер предвидела, как нелегко будет добиться признания. Ювелиры по золоту продолжали относиться к ее мастерской как к своей вотчине, словно не замечая перемены статуса. К тому же Эстер осталась совсем без заказов, сделанных в мастерскую Джона. Заказчики ей не доверяли. Наступили трудные времена. Кое-как перебивались лишь благодаря старым связям Джосса, которые еще остались с тех пор, как он работал на приеме заказов у Джона. Старые заказчики любили Джосса, как, впрочем, любили и его отца, и отдавали должное его ювелирному мастерству. Однако и Эстер не сидела сложа руки. Она ввела новый метод работы с клиентами, и это новшество привлекло внимание к ее мастерской. Заказав несколько визиток со своим именем и адресом, Эстер сама разослала их потенциальным клиентам. И это возымело свой результат. Мастерская получила несколько индивидуальных заказов, и поскольку Эстер имела дело с заказчиком напрямую, впервые у нее появилось право на каждом изделии поставить свою монограмму Э. Б. Воодушевленная Эстер решила воплотить в жизнь свою давнюю задумку. Помимо основной работы в мастерской стали изготавливать разную мелочь из серебра для продажи по сравнительно низким ценам. Довольно скоро этот промысел превратился в значительную статью дохода. Особым спросом пользовались столовые приборы из серебра. Однако как бы там ни было, но основная прибыль шла от заказов, которые получали из центральных ювелирных мастерских Почетного общества.
Совершенно неожиданно для Эстер одна из богатых прихожанок церкви Святого Луки решила пожертвовать храму серебряные подсвечники в память о своем покойном супруге. Священник, прекрасно знавший Эстер, предложил передать заказ в мастерскую Бэйтменов, и Эстер пригласили на просмотр эскизов. Выполнить заказ взялся Джосс, хотя рисунок делала Эстер, а вся работа шла под ее пробирным клеймом. Эстер не возражала, так как знала, что Джосс питал особую слабость к предметам церковной утвари.
Подсвечники понравились, и богатая прихожанка сделала новый заказ. На этот раз шоколадницу – свадебный подарок. Эту работу Эстер выполнила сама. Постепенно мастерская набирала силу. Сами того не замечая, Эстер и Джосс стали получать, помимо надомной работы из Почетного общества, все больше и больше индивидуальных заказов. Порой их скапливалось столько, что приходилось работать вечерами. Джонатан, сначала помогавший Эстер, теперь ушел в подмастерья к одному из лондонских ювелиров. Третью ласточку выпускала она из своего гнезда, третьего сына отдавала в ученье. Дом опустел, и Эстер с нетерпением ждала того дня, когда Питер, наконец, станет мастером и вернется в ее мастерскую. Она была уверена, что к тому времени у нее будет столько заказов, что работы хватит на всех. Эстер с головой окунулась в работу. Тихо и незаметно пролетело время. Она, казалось, и оглянуться не успела, как наступил этот долгожданный день, а с ним и свадьба – новые хлопоты!
Дело было поставлено на широкую ногу. Мастерская получала много индивидуальных заказов и уже не зависела от Почетного общества ювелиров. Эстер расширила свои владения, купив земли съехавших соседей. Правда, пришлось сделать еще один займ, но это ее не смущало. На новом месте Эстер собиралась обустроить новую мастерскую, побольше и получше. Со времени последней встречи Эстер виделась с Джеймсом несколько раз. Болтали о разных пустяках, часто обсуждали ее дела, но никогда не говорили о том, что произошло, словно на эту тему было наложено табу. Джеймс больше не начинал разговора о своих чувствах, и Эстер была благодарна ему за это. Джеймс с нескрываемым удовольствием принял приглашение на свадьбу Питера, но Мэри отказалась. Казалось, она настолько привыкла к деревенской жизни и своему дому, что уже ничто на свете не может сдвинуть ее с насиженного места и оторвать от повседневных занятий.
Ко дню свадьбы в доме собралась вся семья. Приехал даже Уильям. Ему шел девятнадцатый год. Своей непосредственностью и юношеским задором он привлекал всеобщее внимание. Его залихватским видом и пиратскими манерами во время церемонии в церкви Святого Луки откровенно любовались все девушки, впрочем, немало и молоденьких замужних леди время от времени бросали в его сторону томные взгляды. Особенно Уильяму понравилась одна, лет семнадцати, такая хрупкая и стройная, словно тростиночка. Было в ее облике что-то загадочное, ускользающее от определения, но понятное взору. Может, ее прекрасные с серебристо-лунным отливом волосы, а может, бездонные глаза, таинственно поблескивавшие под темными дугами бровей, или манящий росчерк красивых губ, издали кажущихся мягкими, влажными и такими доступными… Она лишь искоса глянула в сторону Уильяма и поднялась по ступенькам в боковой неф храма. Но он успел-таки заметить озорные искорки, заплясавшие в глубине ее темных глаз. Уильям ткнул Джосса в бок:
– Кто это? Вон та, в зеленом, видишь?
Джосс поглядел в ту сторону, куда кивнул Уильям.
– А, это Сара Торн, племянница господина и госпожи Торн.
– Она здесь недавно, да?
– Она приехала вместе с ними два года назад. У господ Торн своих детей нет, а ее родители умерли, когда Сара была еще ребенком. Вот они ее и взяли под свою опеку. – Джосс внимательно посмотрел на брата. Уильям не спускал глаз с девушки, пока она шла по проходу между рядами и садилась на свое место возле степенной пожилой парочки.
– Вил, ты бы держался от нее подальше, – посоветовал Джосс. – Эти Торны люди строгие. К тому же не католики, а евангелисты. Они-то и в церковь сегодня пришли только потому, что Биверы им приходятся дальними родственниками. Я слышал, как Элизабет рассказывала, что Саре не разрешают на улицу выйти погулять, только на религиозные собрания и обратно. Так что смотри, сваляешь дурака, когда начнется застолье, так ее тут же домой увезут.
– Чего ты так разволновался? Не собираюсь я ей праздник портить. И не думал даже, – ответил Уильям, а про себя тихо добавил: послушал я тебя, как бы не так! На самом-то деле он решил как раз свалять дурака, чтобы обратить на себя ее внимание.
Эстер свято верила, что в такой счастливый день все будет складываться удачно. Она хотела, чтобы это торжественное событие навсегда осталось в памяти молодоженов. Надо сказать, что Эстер любила Элизабет как свое родное дитя и не желала Питеру лучшей невесты. Она так долго ждала этого момента, что теперь, когда закончилась церемония бракосочетания, Эстер глядела в смущенные улыбающиеся лица Питера и невестки, и веря и не веря, тихонько утирала навернувшиеся на глаза счастливые слезы. Питер в темном бархатном костюме и Элизабет в кружевном подвенечном платье, взявшись за руки, пошли к выходу. И вся свадебная процессия торжественно выплыла вслед за ними на улицу.
За праздничным столом у Биверов Уильям даже не пытался сесть рядом с Сарой, наоборот, он выбрал место в другой стороны стола и на некотором отдалении, откуда он мог беспрепятственно наблюдать за Сарой, оставаясь в то же время вне досягаемости Торнов, которые тоже расположились напротив Сары. Маневр Уильяма оказался удачным. Сара заметила его. Она то краснела, то бледнела, то прыскала со смеху, поглядывая в его сторону. Торны же, усадив Сару между двумя пожилыми джентльменами, никак не могли взять в толк, кому это она постоянно улыбается. Улучив минуту, Уильям подозвал Джонатана и после непродолжительного торга, ибо Джонатан никогда и ничего не делал просто так, Уильям вручил ему записку для Сары, а сам тихонько пробрался в сад позади дома.
Она пришла. Впрочем, Уильям в этом и не сомневался. Сара быстро юркнула за деревья и осторожно засеменила по тропинке, высматривая Уильяма. Вдруг кто-то резко дернул ее за плечо и затянул в кусты. Она вскрикнула от удивления и в ту же секунду почувствовала, как чья-то ладонь зажала ей рот.
– Тише, – шикнул Уильям. – За тобой следят эти две «горгоны», а ты кричишь! – Он убрал руку.
Все произошло так неожиданно, что она все еще не могла прийти в себя, так и стояла с широко раскрытыми от изумления глазами, потом, видимо, поняв свою оплошность, расхохоталась. Такие прогулки были ей внове, и потому она чувствовала небывалый подъем и воодушевление.
– Господи, грех-то какой! Я же не должна была сюда приходить! Зачем ты хотел меня видеть? В записке ты написал «срочно». Что случилось?
– Я просто хотел узнать, когда мы снова встретимся? Что, если ты как-нибудь сбежишь со своих евангелистских проповедей?
– Ты с ума сошел! – воскликнула Сара. – У нас знаешь, как строго. Пока идет проповедь, нас охраняют. Сколько раз уж и англиканцы, и католики пытались устроить погром. – Сара решительно покачала головой. – Нет. Я не смогу. Заметят.
– А если здесь? Где-нибудь рядом с твоим домом? Ты ведь живешь с той стороны, где стоит конюшня Эшдейлов, так?
– Да. Ну и что?
Уильям заговорщически подмигнул:
– Я знаю потайной ход в конюшню. Я всегда лазил через него, когда хотел посмотреть на лошадей. Правда, я там натворил дел, и господин Эшдейл запретил мне появляться, но это не важно. Если ты вечером незаметно уйдешь из дому, то можем встретиться и там. Ну как?
От столь дерзкого плана у Сары перехватило дыхание. Она испугалась. Однако мысль о том, что на целых два часа, ну пусть хоть на час она будет совершенно свободна и к тому же не одна, безудержно манила. Поэтому, несмотря на все страхи, жажда свободы взяла верх над рассудительностью и благоразумием. С тех пор, как Сара поселилась в доме у своей тетушки, ее не раз охватывали приступы такой жгучей тоски, что белый свет становился не мил. Сара томилась, не находила себе места, не могла ни есть, ни нить. Тогда ее запирали в комнате, порой даже кормили насильно, опасаясь, что она совсем зачахнет и умрет.
Даже зная наверняка, что в один прекрасный день ее обман откроется, Сара все равно согласилась бы прийти на свидание. Да только за одну возможность тайком погулять по саду с этим веселым парнем она готова была вынести любое наказание! И разве не наказанием была ее жизнь теперь! Вечное недовольство и упреки! Каторга после немногих счастливых лет, проведенных с родителями, которые ее любили и баловали.
– Но ты же учишься в Лондоне. Как ты будешь добираться?
– Есть много всяких способов, – отмахнулся Уильям. – Так ты согласна?
Сара кокетливо покачала головой:
– Я скажу… я совсем не уверена, что снова захочу тебя увидеть. И зачем мне это надо?
Он призадумался, будто и впрямь хотел ответить на ее вопрос, и потом начал нести такую забавную чепуху, что она не выдержала и прыснула со смеху. Устав смеяться, Сара бросила через плечо «лови», и они вприпрыжку понеслись в глубь сада. В наказание за то, что она не смогла убежать, он чмокнул ее в губы и потом, удовлетворенный, шепнул, крепко прижав ее к себе:
– Теперь скажи, когда и во сколько.
Она глубоко и шумно дышала. Он чувствовал, как под ее мешковатым зеленым платьицем вздымалась маленькая девичья грудь.
– Вечером по субботам наш проповедник проводит беседы на религиозные темы. Дядя с тетей ходят к нему домой. Возвращаются обычно поздно.
Уильям ликовал. Теперь всю неделю он будет жить и предвкушении их следующей встречи. Хотя и странно приезжать тайком и, находясь в двух шагах от дома, не зайти и не проведать родных. Впрочем, ерунда! Он тряхнул головой:
– Так значит, в следующую субботу!
Откуда-то со стороны лужайки перед домом доносились мелодичные звуки. Видимо, начинались танцы. Сара занервничала.
– Мне нужно возвращаться, а то заметят, что я исчезла.
Уже на ходу он объяснил ей, как найти потайной лаз в конюшню и, крикнув на прощанье: «До субботы!», остановился, рассудив, что вдвоем появляться неразумно. Вот уже в последний раз мелькнуло за деревьями ее зеленое платье и исчезло через секунду в темном дверном проеме. Дверь за ней закрылась. Выждав некоторое время, Уильям тоже вышел из-за деревьев и направился на звуки вальса. На освещенной лужайке кружили пары. Уильям сразу заметил мать. Веселая, раскрасневшаяся, она танцевала с Эшдейлом. Уильям подумал, что надо бы с ней переговорить, когда закончится вся эта кутерьма. В карманах-то у него ни гроша, а деньги нужны срочно – ведь в субботу придется брать лошадь, чтобы добраться сюда из Лондона. После встречи в саду Уильяму удалось увидеть Сару лишь мельком. «Горгоны»-опекуны вскоре увезли ее со свадьбы. Они считали танцы делом грешным и поэтому не захотели оставаться. Но это не испортило Уильяму настроения. Девушек и дам было много. Как стемнело, он прихватил одну из них и увел в сад, где они занимались Бог знает чем, заставив ее бедного мужа метаться в бесплодных поисках.
Питеру и Элизабет не терпелось наведаться в квартиру, которую они себе сняли рядом с домом Джосса и Элис. Поэтому, не дожидаясь окончания танцев, они тихонько испарились с вечеринки, и взявшись за руки, помчались по темной улице к своему восемьдесят шестому номеру. Сердца гулко застучали, когда Питер закрыл входную дверь на засов и, обернувшись, прижал Элизабет к груди.
– Вот мы и вместе. Трудно поверить. Я ждал этой минуты долгих пять лет, – он осторожно снял с ее головы венок из роз и отбросил его в сторону.
– Питер, милый, я ждала гораздо больше – всю жизнь! Наконец этот день наступил. Теперь никто и никогда не сможет нас разлучить! Никто и никогда!
Он поцеловал ее, подхватил и понес наверх в спальню. Она была легче перышка, такая прозрачная и воздушная, вся в белом разметавшемся кружеве шелка. С детства ему знакомо было это ощущение. Так когда-то он держал на своих ладонях спасенных от пожара птенцов – они тоже были легкими и воздушными. И наступила ночь. Сладкая и бессонная, со страстными поцелуями и нежными ласками. Приближалось утро, и вместе с первыми лучами восходящего солнца в душе Элизабет окончательно поселилась уверенность в том, что ни одна женщина на земле не была еще так любима и счастлива, как она.
Гости разошлись далеко за полночь. Все приехавшие издалека нашли приют под кровом Эстер и у Джосса с Элис. И хотя в доме было полно народу, все быстро угомонились, утомившись, видимо, за день. Не было слышно ни звука. Только Уильям задумчиво сидел на веранде. Напротив, в одном из окон Эшдейлов горел свет. Значит, Джеймс остался на ночь. Точно. Во дворе чернел силуэт его роскошной кареты, которая была предметом зависти соседей и мечтой любого грабителя с большой дороги. Голос Эстер вывел Уильяма из задумчивости:
– А ты что же не спишь? Не устал, Вилли?
Он знал, что она придет, и терпеливо ждал ее появления. С тех пор, как умер отец, она вместо него делала этот вечерний обход.
– Да нет, – ответил Уильям.
Эстер подошла ближе и положила руку ему на плечо. Она все еще была в своем нарядном шелковом платье.
– Посиди со мной. Такая чудесная ночь! У меня к тебе просьба, но ты посиди. Это не потому, что просьба, я просто хочу побыть с тобой.
Она легко догадалась, чего он хочет, и улыбнулась при мысли о том, как он всегда мягко стелет, прежде чем преподнеси горькую пилюлю. Однако у Эстер было прекрасное настроение, и не хотелось в такой счастливый день выговаривать ему за то, что он транжирит деньги, не хотелось ставить ему в пример отца, который умудрялся и подмастерьях протянуть и на гораздо меньшую сумму, чем Уильям получал у Ричарда.
– Можешь не говорить. Я знаю, что тебе нужно. Я и сама собиралась дать тебе гинею перед отъездом, – она добродушно кивнула ему, но садиться не стала. Он подчеркнуто облегченно вздохнул. Она заметила и усмехнулась, но тут же строго поджала губы.
– Спасибо, мам. В Лондоне, знаешь, деньги тают моментально…
– Да, уж заметно, что тают, – сухо ответила она. – Спокойной ночи. Выспись хорошенько.
Уильям снова остался один на веранде. На лице застыла довольная улыбка. Целая гинея! Он сунул руки в карманы и блаженно вытянул ноги. Целая гинея! Надолго хватит. Можно сколько угодно ездить из Лондона и обратно. А в Саре что-то есть: какая-то непостижимая загадка. Ну, ничего, теперь-то он ее обязательно разгадает. В мечтах он уже летел к ней на свидание, как вдруг завис на пол пути. В голову ему пришла довольно интересная мысль. Уильям подумал, что лето уже на исходе, зима не за горами, и неплохо было бы приготовиться к холодам, на случай, если его роман затянется.
Убедившись, что Эстер ушла наверх, Уильям зашел в дом и шмыгнул в бывший отцовский кабинет, где Джосс теперь хранил свои книги. В верхнем ящике шкафа, где лежали эскизы и деловые бумаги Эстер, на крючке висела связка ключей. Уильям снял с кольца только два: один от висячего замка на калитке, которая вела в садик, где Эстер выращивала лекарственные травы, и второй – от особняка Эшдейлов. Дверца шкафа предательски скрипнула, Уильям настороженно замер, прислушиваясь. Убедившись, что все тихо, он вышел из дому и направился к старой мастерской. В расплавленном воске Уильям сделал матрицы обоих ключей для того, чтобы позже изготовить дубликаты. Затем вернулся в дом и повесил ключи на место. Бросив затвердевшие восковые пластинки в свою дорожную сумку, Уильям устало рухнул на постель и тут же заснул здоровым крепким сном.
В субботу, задолго до встречи с Сарой, Уильям уже подъезжал к особняку. В сгущающихся сумерках пробраться незамеченным не составляло особого труда. Задворками до конюшни, а там и рукой подать. Благо, он знал здесь все ходы и выходы как свои пять пальцев. Лошадь Уильям оставил в рощице, что начиналась сразу за деревушкой неподалеку от усадьбы Эшдейлов, дальше он пошел пешком, прячась за деревьями, и вскоре добрался до самой калитки. Вокруг было тихо и безлюдно. Обычно ею пользовались только Эстер и Энн, когда ходили в библиотеку или проведать свои лекарственные травы. Дубликат был сработан отлично. Замок щелкнул и поддался. Оглянувшись по сторонам, Уильям торопливо вошел и притворил за собой калитку. Во дворе все ему было знакомо, только вот в доме бывал не часто. По густо разросшемуся кустарнику Уильям надеялся пробраться прямо к парадному входу, но оказалось, что во время последнего визита Джеймса Эшдейла, когда он остался на ночь в особняке, садовники получили указание привести все в порядок, и теперь весь сад был заново перекопан и вычищен, а кусты к досаде Уильяма коротко подстрижены. Успокаивало лишь то, что хозяин вряд ли вернется сюда до будущей весны. Он обычно всю зиму сидит в Лондоне.
Вся мебель в особняке была накрыта чехлами. В желтоватом дрожащем свете фонарика предметы отбрасывали длинные тени, и казалось, вот-вот из какого-нибудь темного закоулка явится привидение. Ставни на окнах были плотно прикрыты, поэтому можно было не опасаться, что кто-нибудь снаружи увидит свет.
Уильям посветил фонариком вокруг, чтобы определить направление, и начал обход. В комнатах он не обнаружил ничего интересного, лишь спальня поразила его воображение. Уильям остановился на пороге и, открыв от удивления рог, долго разглядывал огромную кровать Эшдейла. Он еще ни разу в жизни не видел такого пышного великолепия: стены спальни были обиты шелковой тканью нежно-розового цвета, над кроватью возвышался резной золоченый полог, почти до самого потолка украшенный яркими страусовыми перьями. Чехлов на мебели здесь не было. Уильям догадался, что это слуги что-то напутали и, решив, что Джеймс останется в усадьбе еще на несколько дней после свадьбы, даже поменяли постельное белье. Уильям подошел поближе, пощупал рукой белоснежную хрустящую простыню и усмехнулся. Пока судьба была к нему благосклонна, раз дарила даже чистые простыни на постели.
Сара пришла поздно. Он уже забеспокоился, думал, что не придет. Но вот, наконец, послышался хруст сухих веточек. Уильям светил фонариком, пока она пробиралась сквозь узкий проход в широкой грубо сложенной стене, которую, быть может, построили в свое время еще римляне. Вот, наконец, из черной дыры показалась голова Сары. Уильям наклонился, подхватил ее под мышки и, напрягшись изо всех сил, потянул вверх, как огромную рыбину, попавшую на крючок его удилища. Уильям ожидал, что увидит напуганную дрожащую девчонку, впервые в жизни сбежавшую из дома на свидание, но не тут-то было! Он с любопытством отметил, что дрожит она вовсе не от страха, а от странного воодушевления, охваченная каким-то нервным, почти истерическим восторгом. Едва Уильям помог ей встать на ноги, как она взволнованно зашептала:
– Я сбежала от них! Сбежала! К дьяволу их дурацкие правила! Они меня теперь взаперти не удержат!
– Что ж, прекрасно, – он был несколько разочарован. Сара, получается, пришла вовсе не для того, чтобы встретиться с ним. С ее стороны это был лишь протест прочив «горгон»-опекунов, попытка доказать, что они не властны над ней. Ребячество! Желание самоутвердиться! Она, вероятно, давно была готова к какому-нибудь сумасбродному поступку, а он, Уильям, сам того не подозревая, просто предоставил ей такую возможность.
– Слушай, я ничего не порвала? – она озабоченно крутила головой, разглядывая себя со всех сторон и расправляя свою коричневую юбку то спереди, то сзади.
Он посветил фонариком.
– Да вроде нет. В следующий раз тебе не придется лезть через эту дыру, – сказал Уильям, помогая ей отряхнуть налипшую паутину и листья.
– Что, через другую? Надеюсь, не на четвереньках, как здесь, – улыбнулась она в ответ.
Он взял ее за руку и повел через кустарник к конюшне.
– Нет. У меня есть ключ от калитки. Твои «горгоны» что, поздно ушли сегодня? Я думал, что ты совсем не придешь.
– Сегодня они вообще дома остались, – ответила она с ликованием в голосе. – Понимаешь, я смогла убежать, даже когда они дома. Значит, когда их нет, исчезнуть можно запросто, – голос ее дрожал от чрезмерного возбуждения. – Самое трудное позади! Теперь мне никто не страшен!
