Текст книги "Серебряное прикосновение"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)
– Когда начинаются занятия в школе?
– Первого сентября.
Джосс просиял. У него оставалось более чем достаточно времени для того, чтобы опробовать новую машинку и закончить маленькую чашечку для Энн ко дню ее рождения. Джосс намеренно выбросил из головы все мысли о школе до тех пор, пока не придет первый день занятий. К его глубокому удивлению, день этот наступил очень быстро.
Эстер упаковала вещи сына в коробку, размышляя о том, что Джоссу, такому домашнему мальчику, будет на первых порах очень трудно одному, хотя сельская обстановка наверняка пойдет ему на пользу. Эстер было больно отпускать сына, и она со страхом наблюдала, как Джон учил его драться на кулаках и защищаться от нападений хулиганов.
Когда наступил момент отъезда, Джосс продемонстрировал изрядное присутствие духа.
– Давай прощаться, мама, – сказал он ей в гостиной.
Джосс не хотел, чтобы при этом присутствовали Летисия и Энн. Вместе с Абигайль девочки ждали брата на улице, чтобы помахать ему на прощание.
Эстер не стала наставлять сына, говорить ему, чтобы он себя хорошо вел и учился. Все это были совершенно ненужные увещевания. Она просто обняла сына и сунула в руки пакетик лакомств на дорогу.
– Твои любимые, – сказала она, – когда ты вернешься домой на Рождество, я напеку еще.
Джосс последний раз прижался к матери. Его детские ручонки крепко обхватили ее талию. Этот жест был красноречивее всяких слов. А потом он бросился вон из комнаты.
Эстер подбежала к окну. Джон стоял на тротуаре с дорожной коробкой через плечо.
Джосс прощался со своими сестрами возле входной двери. Потом он присоединился к отцу, и оба зашагали через площадь. И если бы это не был один из самых тяжелых моментов для Эстер, она обязательно улыбнулась бы, увидев поразительное сходство движений, походки мужа и сына. Их плащи развевались на ветру.
Через две улицы они сядут на дилижанс, и через тридцать две мили покажется школа. Джон устроит мальчика и вернется поздно вечером обратно.
Эстер отвернулась и смахнула набежавшую слезу.
Летисия прибежала в дом по каким-то своим делам вместе с Энн, которая при виде матери тут же заявила:
– Я хочу, чтобы Джосс вернулся!
Больше всего ей не хватало сына в мастерской. Несмотря на то, что каждый день Джоссу приходилось делать уроки, он всегда старался закончить их как можно раньше, чтобы успеть поработать в мастерской. У него уже была своя рабочая скамья, и за работой мальчик становился еще более похожим на своего отца. Такое же отсутствующее выражение лица, странноватый блеск в глазах… Однако у Джона иногда не было времени, чтобы просто посмотреть на жену, улыбнуться ей. Когда заказов было особенно много, он оставался в мастерской далеко за полночь, на следующий день возобновлял работу с рассветом. И если бы не воскресенья – священный день, который Джон был обязан посвящать семье, – он наверняка работал бы семь дней в неделю, делая лишь короткие перерывы для того, чтобы поесть.
С той памятной ночи, когда пламя свечи чуть было не привело к возникновению пожара, в котором сгорело бы все, что они имели, отношения Джона и Эстер определенно изменились. С того момента Джон стал гораздо реже улыбаться и перестал делиться с женой своими сокровенными мыслями и заботами. Временами Эстер казалось, что она живет с любящим, но совершенно чуждым ей мужчиной.
Джосс не смог приехать на Рождество домой. Снежные бури мешали передвижению транспорта, а обильные снегопады сделали дороги совершенно непроходимыми. Погода в ту зиму была ужасная. Когда ударил сильный мороз и в Лондоне замерзли водоемы, по Темзе открылось прямо-таки конькобежное движение.
Приближался срок родов Эстер. Она была вынуждена на некоторое время оставить работу в мастерской и занимала свободное время рисованием, набрасывая эскизы вещей, которые хотела бы сделать сама. Если, конечно, у Джона будет возможность предоставить в ее распоряжение несколько дисков.
Спустя две недели после наступления нового, 1740 года, Эстер отпустила служанку съездить к заболевшим родителям. Как-то раз, когда, она была совсем одна в доме, в дверь постучали. Эстер в этот момент рисовала эскиз набора ложек, причем больше для собственного удовольствия, чем для дела. Отложив рисунок в сторону, она тяжело поднялась с кресла и направилась к двери.
Джон увел Летисию на пруд кататься на коньках, Абигайль с маленькой Энн увязались за ними.
Спустившись вниз, Эстер отворила дверь. На пороге стоял мастер, который делал ручки к столовым ювелирным изделиям. Под мышкой у него была коробка.
– Здравствуйте, миссис Бэйтмен, – поприветствовал он ее, – я принес ручки, которые заказывал ваш муж.
– Спасибо, проходите сюда.
Эстер провела его через мастерскую в небольшую кладовку, где хранились детали от разных изделий. Там она забрала у мастера коробку и после его ухода внимательно осмотрела ее содержимое.
Ручки из слоновой кости, драгоценных пород дерева были прекрасно сделаны. Они предназначались для кофейников, маленьких чайников, горшочков, в которых подавали шоколад, и других мелких предметов, для которых металлическая ручка необязательна.
Эстер вдруг стало холодно, у нее даже начался озноб.
В мастерской всегда было прохладнее, чем в доме, и она уже успела отвыкнуть от этого помещения. Эстер передернула плечами, резко развернулась, чтобы пойти к выходу. Ей не следовало было это делать. Еле-еле удержавшись от падения, вцепившись руками в скамейку, она вдруг ощутила резкие предродовые схватки необычайной боли и силы.
Эстер упала на пол, завалившись на правый бок, и беспомощно барахталась.
Звать на помощь было бесполезно. Ее некому услышать. Попытка ползти не удалась. Белые высокие стены мастерской эхом отражали ее истошные вскрики. В какой-то момент Эстер чуть не потеряла сознание от жгучей боли и поняла, что момент родов уже очень близко.
Эстер вдруг услышала, что вернулся Джон с детьми, и завизжала, зовя его на помощь.
Джон распахнул дверь в мастерскую, взглянул на Эстер и сразу же прикрыл ее за собой. Потом отослал дочерей наверх и приказал Абигайль:
– Беги за соседкой! Быстрее!
Сам он бросился к жене, и у него едва хватило времени, чтобы скинуть пальто, засучить рукава до того, как появился на свет его второй сын. Джон сам принимал его. Своими руками. Держа попискивающего новорожденного, Джон сначала заплакал от счастья, а потом широко улыбнулся.
– Он – прелесть! – ликующе воскликнул Джон.
– Дай его мне, – шепотом попросила Эстер, протягивая к нему руки и с трудом переводя дыхание.
Джон отдал ей сына, а сам принялся искать, во что бы завернуть младенца, и схватил сначала кусок тяжелой шерстяной ткани, в которую обычно заворачивал готовые серебряные изделия, но потом отшвырнул ее и взял длинный отрез дорогой замши. Для сына – только лучшее!
Когда к Бэйтменам прибежала соседка, то увидела, что Джон убаюкивает жену и новорожденного, завернутого, будто драгоценное изделие, в замшу. Она не была излишне сентиментальной женщиной, но все же была поражена тем, как супруги смотрели друг на друга. Словно они вновь встретились после долгой разлуки…
Когда Эстер перенесли наверх в спальню, Джон нашел неоконченный эскиз столового набора ложек, который рисовала Эстер до того, как звонок в дверь прервал ее занятие. Он внимательно изучил его и улыбнулся. Их четвертый ребенок, сын, заслуживает того, чтобы Эстер был преподнесен подарок, и подарок ценный. Теперь Джон точно знал, что это будет за подарок.
Два дня спустя он преподнес ей его. Пока Эстер разворачивала сверток, Джон подошел к колыбели. Маленький Питер спал. Джону очень нравилось это имя.
Эстер воскликнула от радости. Джон подошел к ней и присел на краешек постели.
– Нравится?
– Это самый лучший подарок из всех, что я когда-либо получала!
Джон сделал для нее ложку по ее же эскизу. И поставил на ней свою пробу «Дж. Б.», и это очень много значило для Эстер. Возможно, это было первое и единственное изделие с его инициалами, и оно принадлежало ей.
ГЛАВА 7
Когда Джоссу исполнилось четырнадцать лет, он закончил школу. Каждый день, прожитый им вдали от дома, казался ему годом. Тем более, что в школе царила суровая дисциплина и частенько пускались в ход розги. Джосс был далеко не слабеньким ребенком и стойко переносил все наказания, тогда как более хлипкие мальчики часто начинали ныть, плакать, а некоторые даже падали в обморок от боли.
Памятуя о том, каким мучением для его матери обернулась попытка постичь азы чтения и письма, Джосс с глубоким сочувствием относился к тем своим товарищам, которых наказывали за отставание в учебе и плохие отметки. Особенно, если он понимал, что планка для них была явно недостижима из-за умственных способностей.
Но, к счастью, все это унижение и вся боль остались для Джосса позади. Дилижанс подъезжал к дому. Он высунулся из окна и отчаянно-радостно махал рукой матери и сестрам, которые выбежали встречать Джосса. Как только карета немного замедлила ход, он спрыгнул с подножки и бросился навстречу матери.
– Добро пожаловать домой, сынок! – воскликнула Эстер, дивясь про себя, как сильно он вырос за это время.
– Как здорово вернуться в Лондон! Вернуться насовсем! – прокричал Джосс, в восторге дергая Летисию за кудрявые пряди волос, как в старые времена. Та отпрыгнула назад и поправила прическу.
– Джосс, ну ты и вымахал! Прямо каланча! А я тоже подросла немного, правда?
– Конечно, выросла. Ты уже совсем девушка.
Потом он повернулся к Энн и потрепал ее за подбородок.
– Ну, сестричка, а ты рада меня видеть?
Энн застенчиво улыбнулась и кивнула головой.
Джосс тепло посмотрела на мать. Та прямо сияла от радости, что сын наконец-то вернулся домой.
Джосс всегда был очень привязан к матери. Пожалуй, только она по-настоящему понимала, как трудно было сыну вдали от дома и семьи. Он, в свою очередь, чувствовал, что мама прекрасно видит, как Джосс питает некоторую неприязнь к отцу за временное изгнание из мастерской, пусть для его же блага. Всеми силами она старалась избавить сына от такой глупой детской неприязни. И, между прочим, частично ей это удалось.
Джосс почтительно поцеловал Эстер руку, потом крепко обнял ее и расцеловал в щеки.
– Мама, ты прекрасно выглядишь. Как отец?
– Он вполне здоров и ждет не дождется, когда увидит тебя.
– А где Питер?
Джосс оглянулся, ожидая увидеть малыша где-нибудь поблизости.
Эстер рассмеялась.
– Я не смогла вытащить его из мастерской.
– Что ты говоришь! – удивленно воскликнул Джосс, – это в четыре-то года?
– Ты был точно таким же. И лет тебе тогда было гораздо меньше. Думаю, что в нашей семье подрастает еще один ювелир.
Эстер ласково обняла Энн.
– А это наша будущая школьница. Энн недавно научилась читать и обожает книги точь-в-точь как ты и отец.
Джосса поразило, как смутилась Энн при упоминании о себе. Эстер подтолкнула ее вперед, поближе к брату. Он сказал:
– Расскажешь мне, какие книги тебе нравятся больше всего?
Энн кивнула и, зардевшись, отвернулась, пряча лицо.
– Расскажу, – прошептала она в ответ.
Вернувшись домой после долгого отсутствия, Джосс по обыкновению прошел в мастерскую. Не успел он открыть дверь, как перед ним появился Питер. Он прижимал к груди старенькую оловянную тарелку.
– Я сделал золотое блюдо, мама, – обратился он к Эстер, стоявшей рядом с Джоссом.
Мальчик был полностью поглощен придуманной им самим игрой и прошел мимо старшего брата, не сказав ему ни слова.
Джосс усмехнулся и посмотрел вслед маленькой фигурке. Питер при ходьбе смешно переваливался с боку на бок.
Джосс толкнул дверь в мастерскую и почувствовал знакомый запах тлеющего угля в горне, особый терпкий запах металла. Отец, занятый обработкой большой супницы, обернулся на шум шагов и при виде сына тут же бросил инструменты и удивленно присвистнул, заспешив ему навстречу.
Спустя много лет после того момента Джосс много думал о том, действительно ли он увидел в глазах отца тлеющий огонек болезни, или же это был лишь отблеск сверкающей серебряной миски, отражение пламени тигля. Но в ту секунду Джоссу определенно показалось, что у отца его стал совершенно другой взгляд – взгляд безнадежно и тяжело больного человека.
Но он тут же отбросил эту мысль и в следующую минуту уже забыл про нее. Отец, широко улыбаясь, протянул ему руку, а потом, пожав ее, обнял сына за плечи.
– Джосс! Как здорово, что ты снова дома! Дилижанс прибыл вовремя?
Джосс радостно хлопнул его по плечу.
– Ну, теперь-то все и начинается! Знаю, что ты прекрасно учился в школе, и значит, хорошо подготовлен к будущей работе. Мы с мамой возлагаем на тебя большие надежды, сынок.
Джосс почувствовал огромное облегчение. Учебы больше не будет, да и злость на отца словно улетучилась, исчезла без следа из его души. И теперь никто не сможет больше препятствовать его занятиям в ювелирной мастерской.
– Когда я начну работать у мастера Слейтера?
– Завтра мы вместе пойдем к нему, и ты подпишешь контракт. А через неделю ты уже переедешь в его дом и начнешь работу и учебу, которую с таким нетерпением и так долго предвкушаешь.
В дверях появилась Эстер.
– Джосс, стол накрыт. Пойди перекуси. А обедать будем чуть позже, все вместе.
В школе он постоянно ощущал голод, днем и ночью. Питание там было слишком скудным, чтобы насытить молодой растущий организм. Поэтому Джосс с большим удовольствием последовал за матерью. Проходя мимо одного из рабочих столов, он заметил серебряную табакерку овальной формы, которая еще не была отполирована полностью. Джосс взял ее почти с благоговейным чувством и внимательно осмотрел со всех сторон, особенно пристально разглядывая декор в виде полевых цветов на крышке.
– Это – чудо! – восторженно сказал Джосс. – Одна из лучших твоих работ, отец!
– Табакерку сделала мама, – произнес Джон, слегка запнувшись.
Джосс развернулся и взглянул Эстер прямо в глаза.
– Мои поздравления, мама! Великолепная работа.
Эстер, будто юная девушка, залилась краской смущения.
– Я все делала под руководством отца. Ну, пойдем в столовую.
Джосс поставил табакерку на место и вышел вслед за матерью.
Как ни старалась Эстер переадресовать похвалу сына его отцу, она все же была совершенно заслуженной. Пока Джосс учился в школе, Эстер развила свои навыки в ювелирном деле до такого уровня, что при соответствующих условиях и обстоятельствах могла бы быть признана квалифицированным рабочим. Хотя Джосс понимал, почему Эстер отказывается принимать похвалы. Она всегда считала, что в ювелирном деле представляет собой лишь слабую тень отца, и что она занимается в мастерской только лишь для того, чтобы помочь ему справиться с наплывом заказов, поддержать его и немного облегчить ему существование. Джосс часто слышал от матери фразы типа: «Это твой отец научил меня» или «Мне ни за что бы не освоить метод поднятия дна чаши, если бы не твой отец, который был так терпелив»… Сегодня Джосс очень обрадовался, что в открытую похвалил ее. И с нетерпением ожидал того момента, когда сам сможет делать такие вот небольшие изделия.
Накануне переезда к Слейтеру, своему учителю, семья устроила большой прощальный ужин. Даже Питеру разрешили не ложиться рано спать, а побыть со взрослыми.
Со дня возвращения Джосса из школы прошло семь счастливых быстрых дней. Джоссу собирали новую одежду, упаковывали заново дорожную коробку. И хотя он уезжал из дому всего за три мили, к тому же резиденция Слейтера была даже не за городом, а в черте Лондона, Джосса провожали так, словно он собирался за тридевять земель.
Когда-то подмастерьям запрещалось поддерживать тесные контакты с семьей во время учебы. Считалось, что это уравнивает их с теми учениками, которые приехали из более удаленных городов и деревень, и у которых не было возможности часто видеться с родственниками. Однако теперь все изменилось. Джоссу будет позволено каждое воскресенье приезжать домой, проводить с семьей рождественские каникулы и, разумеется, в случае болезни родственников находиться рядом с ними.
Размышляя обо всем этом, Джосс внимательно посмотрел на отца и вновь удивился, почему в свои тридцать шесть лет, в расцвете сил, Джон казался болезненным, нездоровым человеком.
Тот перехватил взгляд сына и улыбнулся.
– Прекрасный был ужин, правда? А теперь пойдем в гостиную. Там тебя ждет сюрприз.
Как только Джосс увидел прямоугольный предмет, накрытый тканью, стоящий на столе в гостиной, он сразу же догадался, что это могло быть… Он неторопливо, предвкушая момент, подошел к столу, но тут все испортила Летисия. Она быстро сдернула материю, и Джосс увидел коробку с инструментами.
– Ну, быстрей открывай! – нетерпеливо зашептала Летисия.
Джосс повернул маленький ключик в медном замке и поднял крышку.
В коробке лежали все инструменты, которые будут необходимы ему для учебы. От радости у Джосса даже перехватило дыхание. Он взял один инструмент, другой, подержал их, словно проверял вес, и подумал о том, какие замечательные вещи он сможет делать с их помощью.
– Этот день я никогда не забуду! – растроганно поблагодарил Джосс отца и мать.
– Старайся, сынок, используй их как следует, и в полную силу, – ответил Джон, хлопая его по плечу.
– В этом можешь не сомневаться, – заверил Джосс.
Эстер, наблюдавшая за мужем и сыном, подумала про себя, что ее давнее решение сделать Джосса последователем и продолжателем дела Бэйтмена-старшего, было совершенно правильным. Все свои надежды она возлагала на старшего сына, который мог оживить, возродить традицию ученичества в ювелирных мастерских, поломанную когда-то Джоном, и вписать имя Бэйтменов в перечень самых искусных ювелиров, как тому следовало бы быть с самого начала.
После отъезда Джосса жизнь в доме вернулась в прежнее русло. Эстер была чрезвычайно довольна. При поступлении заказов в мастерскую они как бы «сортировали» работу: Джон брался за изготовление крупных, больших вещей, а Эстер – мелких. Такой порядок вошел в их привычку и воспринимался как должное. Причем такое распределение ролей объяснялось не разным уровнем мастерства, а простым предпочтением делать те или иные вещи.
Особое значение для Эстер имело то, что в результате ее успехов и заметного прогресса в ювелирном деле между ней и Джоном возник, наконец, тот особый вид полного взаимопонимания, основанного на общности интересов, и вопрос неграмотности Эстер отошел на второй план. Если требовалось подписать какой-нибудь документ, чек, квитанцию о доставке, она спокойно ставила крест на бумаге и была счастлива, что жуткие, полные ужаса и агонии уроки правописания, когда Эстер, кусая губы и потея, пыталась нацарапать свое имя, – все эти занятия с Джоном навсегда ушли в прошлое. Теперь газеты ей читала вслух Летисия, и Эстер была в курсе всех событий.
Восстания якобитов в Шотландии и на севере Англии волновали ее больше всего. Лондонские простолюдины, всегда готовые устроить беспорядки, активно демонстрировали свои анти-Стюартовские настроения, провоцируя кровавые побоища на улицах, сжигая чучела Принца Чарльза и устраивая поджоги, иногда – случайно, но чаще – обдуманно, давая выход накопившейся ярости. Неотъемлемой частью таких событий были грабежи и мародерство. А когда шотландцы начали свой поход на юг, к Лондону, восстания и беспорядки приобрели хаотичный и неуправляемый характер.
Однажды вечером демонстранты, появились возле Никсон Сквер. Эстер была дома с двумя служанками, Абигайль и детьми. Джон, который рано утром отправился к заказчику с готовым изделием, был абсолютно уверен, что его семья находится в безопасном районе города. Поэтому со спокойной душой он не торопился с возвращением, что не на шутку взволновало Эстер. Когда гул голосов, криков и воплей приблизился, она поднялась на самый верхний этаж дома и выглянула из окна на улицу. Лицо ее обжег холодный ветер. Она увидела языки пламени, вырывающегося из горящих домов, ощутила едкий запах дыма. Но ужаснее всего было смотреть на толпу бушующих демонстрантов, направляющуюся прямо к Никсон Сквер. Паника охватила Эстер. Сначала она подумала о детях и прислуге, за которую несла ответственность, потом – о серебре в мастерской и о том, что могут сотворить с ее домом грабители, узнав об их ювелирной мастерской. Такое было страшно даже представить.
Эстер вбежала в кухню, где уже собрались служанки и Абигайль.
– Будите детей и одевайте их, только не пугайте! – приказала она Абигайль. – Эти негодяи могут сюда добраться.
Одна из служанок истерически взвизгнула. Эстер с силой ударила ее по рукам.
– Нет у нас времени на истерики, Матильда! Неси лестницу, живо! Нужно немедленно снять вывеску с дома. Сейчас не следует показывать этим бродягам, что здесь живет ювелир.
– А мне что делать, мэм? – спросила вторая служанка, державшаяся более спокойно и уверенно, чем ее подруга.
– Закрой все двери и окна в доме и запрись на все замки, которые найдешь, Джоан!
Сама Эстер направилась в мастерскую и взяла самые необходимые инструменты, а затем вышла на улицу.
Лестница уже стояла возле двери. Матильда и Джоан поддерживали Эстер, когда та поднималась по ней наверх. Запах гари становился невыносимым, слышался звон оконных стекол, разбиваемых озверевшей толпой.
Эстер охватила паника. В любой момент она могла быть замечена разъяренными демонстрантами. Она отчаянно пыталась вытащить гвозди, которыми была прибита вывеска, но все ее попытки ни к чему не приводили. Тогда Эстер схватила деревянный молоток и изо всех сил ударила им по раме. Рама треснула, но не поддалась. Следующие два удара раскрошили ее в щепки, и вывеска рухнула на тротуар.
Служанки понесли лестницу обратно, а Эстер собрала обломки деревянной рамы, взяла вывеску и поволокла все это в дом. Захлопнув за собой дверь и заперев ее, она придвинула к ней изнутри тяжелый стол из гостиной, несколько стульев. Вместе с Матильдой и Джоан она приставила туда же дубовый буфет из столовой.
– А теперь принесите мои садовые лопаты. Нужно вырыть яму во дворе.
Эстер было тяжело и больно видеть, как ее любимые грядки с лекарственными травами перекапываются и уничтожаются. Но думать о растениях в такой момент не приходилось. По счастью, почва была влажной и мягкой, и втроем женщины довольно быстро выкопали глубокую яму. Эстер побежала в мастерскую и открыла сундук с серебром: заготовками, уже почти законченными работами и просто кусками металла. Сложив все это в большой мешок, она потащила его во двор закапывать.
Абигайль привела Энн и Летисию, которые бросились помогать матери, собирая серебряные вещи с рабочих столов. Даже маленький Питер принес несколько ложечек.
К этому моменту толпа достигла Никсон Сквер. Эстер с трудом заперла заднюю дверь и выбежала на двор с последним куском серебра в руках. Абигайль увела детей в небольшую пристройку возле дома.
Эстер, торопливо забрасывая землей тайник, не забыла положить сверху дерн и несколько кустиков лекарственных трав. Она надеялась, что таким образом сможет замаскировать свежевырытую яму.
Во флигеле, где уже укрылась Абигайль с детьми, обычно хранились садовые инструменты, запасы дров на зиму. Когда там появилась Эстер, дети бросились к ней и окружили ее со всех сторон. Они были ужасно напуганы происходящим. Эстер села на большую коробку с садовыми ножницами и лопатками. Питер немедленно забрался к ней на колени, дочери жались по бокам, как цыплята к наседке.
– Не стоит так бояться, – подбодрила детей Эстер. – Эти шумные люди пройдут мимо нашего дома, и мы скоро опять вернемся к себе. А перед сном я дам вам по чашке горячего шоколада.
Однако она сама не верила в то, что говорила. Перед ее глазами возникала одна и та же картина: толпы обезумевших от ярости людей вламываются в дома на площади.
Послышался треск ломающегося дерева. Это разрушили боковые ворота. У Эстер чуть не остановилось сердце, когда она услышала этот звук. Мятежники ворвались во двор. Кто-то забарабанил в заднюю дверь дома, вопя и крича в диком угаре разрушения, уничтожения всего на своем пути. Треснуло и зазвенело стекло большого окна мастерской. Эстер уже перестала думать о том, сколько еще продержатся дверные замки и запоры в доме. Она молила Бога о том, чтобы сотни ног этих людей, ворвавшихся в ее сад, затоптали, утрамбовали вырытую яму с серебром.
Наконец дверь уступила натиску вандалов. Дом содрогнулся от топота. Эстер, услышав звуки ломающейся мебели и разбиваемого стекла, инстинктивно еще крепче прижала к себе детей. «Господи, только бы они не стали рыскать по двору и пристройкам!» – подумала она.
На площади затрещали мушкетные выстрелы, послышались исступленные крики. Рев толпы нарастал и будто сливался в один вопль, похожий на рев раненого зверя.
– Мадам, что бы это могло быть? – с ужасом спросила Абигайль.
– Не знаю. Что бы там ни было, но, похоже, эти негодяи покинули наш дом.
Видимо, толпа мятежников разбегалась в панике и страхе. Рев понемногу стихал, вновь прозвучали ружейные выстрелы.
– Мне кажется, все закончилось, – с надеждой в голосе сказала Абигайль и, едва дыша от волнения, слегка приоткрыла дверцу флигеля.
Эстер прислушалась. В доме явственно слышался чей-то голос, зовущий ее. Это мог быть или Джон, или Джосс. Эстер передала Питера на руки няне, распахнула дверь и сделала осторожный шаг во двор. Кругом было тихо и, вроде бы, спокойно. Она внимательно осмотрелась.
– Мама, не ходи туда! – со слезами в голосе умоляла Летисия.
– Меня кто-то зовет. Да-да, точно! – ответила Эстер и бросилась через двор к дому.
Вбежав в гостиную, она увидела Джона, который, обезумев от волнения, пытался найти свою семью.
– Слава Создателю! – воскликнул он, увидев Эстер, целую и невредимую, и порывисто обнял ее.
– Я так боялся, что ты постараешься убежать с детьми и попадешь в лапы этих бандитов!
– Нет, мы спрятались во флигеле. Все живы и здоровы.
Тут Эстер заметила, что у Джона огромный синяк на скуле, а плащ разорван.
– Что с тобой приключилось?
– Пытался пробиться на Никсон Сквер. Пришлось поработать кулаками.
– А кто стрелял?
– Патрули. Они разгоняли мятежников. Есть убитые и раненые. Детей до утра на улицу не выпускать.
– Пойдем, заберем их из флигеля.
Вся семья собралась за столом на кухне. Детям выдали по чашке обещанного горячего шоколада.
На первом этаже дома в столовой и гостиной вся мебель была поломана, посуда разбита. К счастью, у вандалов не хватило времени на то, чтобы подняться наверх, в спальни.
Поздно вечером, уже лежа в постели, Джон вспомнил, что должен сообщить Эстер одну неприятную новость.
– Знаешь, дорогая, я думаю, что сегодня мы полностью разорились. Из мастерской вынесли все серебро.
– Нет, не вынесли. Все зарыто у нас во дворе. Завтра утром сможешь достать его.
Джон удивленно, широко раскрытыми глазами посмотрел на нее, а потом вдруг крепко прижал ее к себе:
– Ни у кого и никогда не было такой жены как ты, Эстер!
На рассвете следующего дня Джон выкопал незаконченную серебряную кружку, заварной чайник и все остальные драгоценные изделия из его мастерской.
Поход шотландцев-мятежников закончился в Дерби. Оттуда войска Его Величества погнали их назад, революция потерпела крах, и в Лондоне воцарилось прежнее спокойствие, чего совершенно нельзя было сказать о душе Эстер. Ей казалось, что она никогда не забудет всего того, что случилось в эти дни смуты и беспорядков. К тому же ей не давала покоя мысль о том, что пережитые события плохо скажутся на ее самочувствии – Эстер была беременна пятым ребенком.
Все девять месяцев она прескверно себя чувствовала. Ее постоянно тошнило. Такого с ней никогда не происходило. Поначалу Эстер пыталась продолжать работу в мастерской, однако приступы дурноты и частые потери сознания вынудили ее вести «лежачий» образ жизни. Эстер ощущала упадок сил; необычайную слабость и беспомощность, из-за чего большую часть дня проводила в постели.
Джон догадывался, как тяжело переживала она свое бессилие, невозможность заниматься любимым делом, заполняя долгие часы скуки шитьем или вышиванием. Иногда он всерьез подумывал о том, чтобы зарегистрировать свою пробу и начать свое независимое дело, уже не выполняя, а раздавая заказы в другие мастерские. Но Джону не хотелось рисковать, так как в этом случае их доход на первых порах мог в значительной мере сократиться, а он всегда помнил о том, что на его плечах лежит забота о большой семье. Более того, совсем недавно ему стало известно, что в Шеффилде был открыт новый способ производства столовых приборов: на медную основу напыляли тонкий слой серебра. Никто даже и представить себе не мог, какую реакцию это вызовет на рынке сбыта, поэтому при обсуждении вопроса все, в основном, придерживались довольно скептической точки зрения.
Пока Джон не ощущал нехватку заказов и даже жалел, что не может часть их передать Эстер. Он как всегда был чрезвычайно рад, что в семействе появится прибавление, хотя по внешнему виду жены, по ее потухшему взору, бледности и изможденности понимал, что вполне можно было бы обойтись и без пятой беременности.
Словно в отместку за то, что с самого начала родители не считали его желанным, третий сын Бэйтменов, Уильям, появился на свет после долгих, мучительных для его матери часов схваток, особенно сильных и болезненных. Ко всему прочему, младенец шел не головкой, а ножками, что невероятно осложнило роды. Третий сын чуть не отнял жизнь у Эстер. И если бы она не была по натуре борцом, упрямо стоящим до конца, то, возможно, и сдалась бы, не выдержав столь тяжких испытаний.
После того, как все уже было позади, Эстер почти сутки лежала в забытьи, а потом – в бреду, не узнавая ухаживающих за ней детей и мужа. Лишь на четвертые сутки она смогла собраться с силами и взять новорожденного на руки. К тому моменту Уильям уже привык к кормилице, которую пришлось нанять, так как у Эстер совсем не было молока. Таким образом, естественная, природная связь между матерью и ребенком была утеряна.
Уильям с первых дней своей жизни продемонстрировал абсолютную несхожесть с отцом, поэтому у него не было ни малейшего шанса пробудить в Эстер такую же любовь, какую она испытывала к его старшим братьям и сестрам. В Уильяме Эстер почему-то видела сходство с одним из своих сводных братьев, особенно жадным и бесцеремонным, принявшим активное участие в дележе ее дома. Когда ребенка попытались положить обратно в колыбель, он, как и предполагала Эстер, громко и пронзительно закричал в знак протеста. Она закрыла глаза и в ужасе отвернулась, думая о том, что произвела на свет маленькое «чудовище», которое будет грозой всех нянь и воспитателей.
Страхи Эстер постепенно оправдывались. Накормленный, переодетый в чистое, сухое белье, Уильям не прекращал визгливого плача и молотил своими крошечными кулачками всякого, кто приближался к его колыбели. Казалось, что спать ему вовсе не нужно, и Бэйтменам приходилось вскакивать по нескольку раз за ночь и успокаивать ребенка. Удивительно, но лучше всего это получалось у Энн. Ее мягкий, приятный голос, спокойные интонации заставляли младенца прекращать рев и прислушиваться. В голосе Энн он явно чувствовал любовь и ласку. А для нее заботиться о малыше стало любимым занятием, и, несмотря на то, что она сама была еще ребенком, с Уильямом Энн обращалась как с маленьким человечком, а не как с куклой.
