355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роман Парфененко » Другое имя зла » Текст книги (страница 7)
Другое имя зла
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:27

Текст книги "Другое имя зла"


Автор книги: Роман Парфененко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

– Болтун ты Юрочка. Просто не можешь сказать, что надо подумать и попросить не приставать к тебе какое-то время.

Пришла пора удивляться мне ее способностями и умом.

– Тебе никто не говорил, что ты идеальная женщина?

– Нет, такого мне ни кто не говорил. Очень хочется узнать, что в твоем представление – идеальная женщина?

– Идеальная женщина, не только понимает, чего хочет мужчина, но и делает то, что он хочет.

– Очень эгоистическая точка зрения.

– Разве для тебя является откровением, что все мужчины эгоисты? Ты об этом не знала?

– Знала, но забыла. Теперь, с твоей помощью, это знание возвращается. Ладно, все. Чисти картошку, а то и вправду порежешь пальчики свои красивые.

– Благодарю за доверие!

Итак, на чем остановились. Мне просто повезло. Сумел его убить не потому что оно недооценило меня, а потому что тварь переоценила себя. Выходит, это существо, первое оно, которое желает зла. Нет, скорее всего, оно было его посланником. Вряд ли бы удалось справиться с ним самим. Если первое оно в состояние читать мои мысли и предугадывать поступки, нож оно по всякому должно было просчитать. Но ведь с веревкой оно, что – то не додумало? А может быть это второе оно, как и в случае с веревкой закрыло для него, что я имею нож? Нет, вряд ли. Это был исполнитель. Как и в случае на реке. Исполнитель божественной воли, способен ошибаться. А вот способен ли на ошибку Бог? Одно можно сказать с уверенностью – и первое, и второе ОНО были Богами. Неужели, в конце концов, я обрел веру в сверхъестественные силы?! Выходит так. Даже если эти оно и не боги, то уж всяко высшие существа, способности которых превосходят способности любого человека. А может быть это иноземельная агрессия? Вряд ли. Не стали бы пришельцы городить огород из-за двух человек. Но почему тогда я стал предметом столь пристального внимания со стороны этих высших существ? Наверное, тварь, убитая мной в подворотне была и там, на реке. Странный костюм, так похожий на костюм аквалангиста, шапочка эта дурацкая. На реке у него не получилось. Решил исправить ошибку, напав второй раз из подворотни. А может это все – таки инопланетяне? Нет, в существование Богов еще с большой натяжкой могу поверить, а инопланетный разум, заинтересованный моей скромной персоной, в голове не умещается. Чем дальше в лес, тем больше дров. Делаем вывод, наиболее достоверный и приемлемый, из всей той информации, что имеем. Из мира никуда не исчезли два божественных начала. Первое – зло, оно пытается убить меня. Второе – добро, оно защищает и противоборствует первому. Хотя, без всякого упрека, помогать могло бы и посущественнее. Никогда не был верующим, тем более религиозным человеком. Но почему сейчас я так уверен в своей теории о божественных началах? Именно, уверен! Почему камнем преткновения стал я? Вот настоящая загадка. И еще одна, какая роль во всем этом отведена Наташе? Если допускать возмож…

– Черт бы побрал эту картошку! – Все – таки порезался! И достаточно глубоко.

– Что случилось, Юрочка?! – Заволновалась, Наташа.

– Да вот, сглазил сам себя. Порезался.

Она засмеялась:

– Слишком уж ты сконцентрировался на чистке картошки…. Надо продезинфицировать и перевязать рану. Не видел где тут аптечка?

– Кажется в ванной, в зеркальном шкафчике, справа от раковины. Да, ладно тебе. Может быть само пройдет.

Она покачала головой и ушла. Вскоре вернулась. Принесла бинт и пузырек с йодом. Ловко обработала и перевязала палец.

– Все, теперь я нетрудоспособен. Выхожу на пенсию по инвалидности.

– Рано тебе о пенсии думать.

– Все– таки злая ты, Наташка! Все радужные мечты погубила одним словом.

– Хорошо. Раз поранился при исполнении служебных обязанностей, наказания не последует. Членовредитель! Хорошо еще, что картошку руками чистил.

– Еще и пошлая вдобавок ко всему.

– Пошлая, не пошлая, а обед придется, мне доделывать. Иди, ложись на диван.

Усиленно шатаясь, словно от большой потери крови, добрел до дивана и рухнул на него, как кегля.

– Юра, не скажешь о чем так глубоко задумался, и чуть не отрезал палец?

– Скажу. Если пообещаешь совершенно искренне ответить на два вопроса. Условие – правда, одна только правда, или правильнее сказать две правды на два вопроса.

Она задумалась. Это внушило уверенность, что если согласится, скажет правду. Но и насторожило, размышления говорили о том, что есть, что скрывать. Молчание закончилось.

– Ну, хорошо. Задавай свои вопросы.

– Значит, условия приняла. Только правду! Итак, первый вопрос. Наташа, ты любишь меня?

Опять задумалась и думала долго.

– Юра, это очень сложно. Когда думаю о тебе, все то, что окружает сейчас, отступает на второй план. Все: трупы, страх, неизвестность, все это как бы прячется. Но оно не уходит полностью. Понимаешь? Оно всегда со мной. Это пугает не тем, что есть, а тем, что оно останется навсегда. Если с тобой что-то случится, то я. … Ну, не знаю. Я люблю тебя, но, ты просил честно?

Кивнул, подтверждая полномочия говорить правду.

– В общем, у меня такое чувство, что нас заставили полюбить друг друга. Все то, что происходит здесь, это невозможно перенести в одиночку. Думаю, что у нас нет ни выбора, ни выхода. Необходимость друг в друге переросла в любовь. Не обиделся? – Посмотрела на меня. Я не смог уловить того, что было во взгляде. Или становлюсь маниакально подозрительным?

– Нет, не обиделся. То, что ты говорила очень близко к тому, о чем думаю сам. Возникшее между нами чувство объясняю так же. Это чувство появилось, потому что в его возникновение была необходимость.

Замолчал и подумал, что она гораздо умнее, чем показалась вначале.

– Какой второй вопрос? – Подошла и села на краешек дивана, рядом. Положила руку мне на грудь.

– Наташа, ты верила в Бога?

На этот вопрос ответила быстро, не раздумывая.

– Верила и верю.

– Откуда такая уверенность?

– Потому что мы до сих пор живы!

– А те, что там, на улицах, среди них, по – твоему, не было верующих? Они, что все сплошь и рядом грешники и атеисты?!

– Не знаю! Но иногда кажется, что мы там, на улице, среди них. Висим и смотрим. А все то, что происходит, происходит только в нашем воображение. Может быть, каждый из инх переживает свое страшное приключение.

– Вполне вероятною. Но это не исключает желания во всем разобраться. И если то, что ты говоришь, является истиной, то где же твой Бог? Нет, вынужден думать, что все то, что происходит, является настоящей реальностью. Все это доказывает, что за всем стоит тот, кого принято было называть богом. Любому человеку, и сколько бы их не было, сотворить такое не под силу. Бог или боги есть. Но вот какие они? В любом случае, добрыми их не назовешь. Даже, если допустить, что в том мире мы были самыми продвинутыми грешниками, в чем сильно сомневаюсь. Даже в этом случае, мера наказания не сопоставимы с преступлением. Если это ад, то здесь мы оказались совершенно случайно. Или стали жертвой научного интереса жестокого, холодного и равнодушного бога. Вот о чем я думал. Понимаешь, в этом мире мне никак не удается различить, где пролегает граница между добром и злом. Раньше все было проще, существовало абстрактное добро, и не менее абстрактное – зло. А сейчас все это исчезло. И для нас и для тех, кто на улицах. Эти понятия перестали существовать. Мы еще живые, пока не мертвые. Они мертвые, но все еще живые. Ничего не понимаю и ничего не соображаю!!!

– Ну успокойся. Сейчас покушаем, и все будет хорошо.

Сказала, как капризному маленькому ребенку. Материнский инстинкт способен доминировать над любым другим, в том числе и над унынием и духом противоречия.

После обеда, хочется думать, что это был, именно, обед. Хотя бы потому, что он состоял из трех блюд. По закону Архимеда, легли отдохнуть. Не заметил, как соскользнул в сон. На этот раз разбудила Наташа.

– Ты кричал во сне. Приснилось что – то страшное?

– Совершенно не помню. А что кричал?

– Что– то про мячи. Странно, правда?

– Странно.

Сна не помнил. Но то, что кричал, про мячи, наводило на определенные размышления. Что же снилось?

– Ничего в голову не приходит. При чем здесь мячи? – Соврал я.

– Юра, что будем делать дальше? Может останемся здесь? Это место кажется безопасным. Продукты есть, можно будет выбраться в город, что бы пополнить запасы. Дверь входная крепкая, окна тоже как пуленепробиваемые. Проведем здесь какое-то время. А потом дальше двинемся.

– Наташенька, вот эта безопасность больше всего и настораживает. Я ведь тоже так думаю. Но здесь слишком безопасно, чересчур. Я стал совсем забывать о том, что на улице творится. Ты судя по всему, тоже. Опасность не перестала существовать, и она стала не только явной. Вспомни мост. По мне, уж лучше бы сидели здесь и от страха дрожали, чем этот мнимый рай. Может это ловушка. Кто– то специально усыпляет нашу бдительность. Хочет, чтобы мы просидели здесь как можно дольше. Нет, милая, нам надо мотать отсюда. И чем быстрее, тем скорее. Как думаешь?

– Наверное, ты прав. Но ты говоришь об этом "кто – то", с такой уверенностью. Ты, действительно, думаешь, что этот кто – то настолько в нас заинтересован?

– Если в состояние это опровергнуть, милости прошу. Ты никак не можешь принять, что абстрактные понятия приобрели конкретную форму. Еще раз повторю: никогда не верил в Бога. Раньше бы спорил с тобой, опровергая твою веру тысячью различных доводов. Но тогда была возможность для этого. Абстракция тем и хороша, что допускает, позволяет трактовать себя как угодно. А теперь это реально, пойми, реально! Если не могу назвать тебе имя этого существа, описать его внешность, это не говорит о том, что его не существует. А доказывает лишь его нечеловеческую сущность.

– Не злись, Юрочка. Я все понимаю. Просто страшно покидать это безопасное место. Пускай безопасность, даже иллюзия. Знаю, что надо уходить отсюда. Не умом, сердцем понимаю. Слушай, Юра, а может, все это крысы делают?

– Вряд ли. Если это они, то все разрешилось бы гораздо раньше. Тогда, когда мы стали свидетелями сбора металлолома пионерским отрядом крыс имени "Смерть Щелкунчику!". Они четко провели линию. Где их территория и компетенция, а где наша. Нет, это не крысы. Это кое – что покруче. Этого и крысы, кажется, боятся, если не боятся, так остерегаются.

– Так что будем дальше делать?

– Переберемся через Невский проспект. Дойдем до площади…

Я беспомощно посмотрел не нее.

– До Сенной площади. – Улыбнулась Наташа.

– Да, до Сенной. Там знаю одно место, отсидимся какое-то время. А дальше по проспекту до выхода из города. План такой, лучшего у меня нет. Будем обсуждать или проголосуем?

– Маленькое уточнение. По Московскому проспекту. В остальном, план принимаю и голосую – за!

– Я тоже – за. Принято единогласно.

Улыбки получились безрадостными. Какой бы не была безопасность этого дома, мнимой или нет, она сделала меня другим человеком. Впервые в жизни мог сказать, что узнал счастье. Я любил, любили меня, пускай вынужденно, исходя из обстоятельств. Все равно. Это было, это есть, а вот будет ли?..

Сборы были недолги. Продукты, одежда, веревка, аптечка, бутылка коньяку, перелитая во флягу. Разные мелочи, которые могли пригодиться в пути. Заметил, что Наташа стала мне равной. Все чаще, обращался к ней за советом, интересовался ее мнением. Она стала более обстоятельной, собранной. Начинал узнавать ту Наташу, какой она была до провала. Красивой, уверенной в себе, умной, доброй, сексуальной, надежной и готовой прийти на помощь. Идеальная женщина. Или она стала такой только сейчас? Лестная для меня мысль. – Присядем перед дорогой, – сказала Наташа слова, которые готовился произнести я.

– Пора. – Сказал торопливо, что бы она не успела опередить меня в этот раз. Почти кинулись к выходу и едва не застряли в дверном проеме. Пропустил ее вперед, вышел следом и плотно прикрыл дверь. Как тяжело дались первые шаги от этого, вдруг обретенного, покоя. Какая-то часть оставалась в этой чужой квартире. Но мы пошли. Первая ступенька, вторая…

Звонок!!! Резкий и страшный. Полностью забытый в этом мире безмолвия. Все звуки в котором происходили только от нас. От неожиданности вздрогнул и присел. Потом стал озираться по сторонам, пытаясь определить источник звука. Звонок повторился.

– Это телефон. В квартире. – Первой пришла в себя Наташа. Трель теперь не прерывалась ни на секунду. Мы смотрели друг на друга, пытались решить или переложить ответственность. Телефон не смолкал. Мне перекладывать ответственность было не на кого.

– Пошли. – Голос стал хриплым и чужим. Вернулись в темный холл. Вытащил и включил фонарик. Лучом света нашарил разрывающийся от усердия телефон. Суть вещей была изменена, их значение умерло. И вдруг одна из этих мертвых вещей, умершего мира – ожила! И еще как ожила. Произошло все это из-за нас, или для нас, или из-за меня? Подошел к телефону. В луче света отыскал на панели оранжевую кнопку громкой связи. Нажал. Звонки прекратились. Динамик ожил. Из него раздался смех. Звонкий, разлетающийся резвыми, упругими шариками по всем углам этой огромной квартиры. Смех резко оборвался.

– Юра, дружок, возьми, пожалуйста, трубку. То, что буду говорить тебе, не предназначено для прекрасных женских ушек. Разговор касается только нас двоих…

– Кто ты?!!

– Я-то? Имею честь представиться – Малах Га – Мавет.

– Сейчас телефон отключу. – Почему – то сказал я.

– И, что? Это облегчит твое существование? Отключай! Я позвонил только потому, что это было нужно тебе. Если ты думаешь, что общение с тобой приносит удовольствие. Скажу – это не так. Все – таки выключи громкую связь. Поговорим наедине.

Я поднял трубку. Голос, заполнявший пространство, сосредоточился рядом с моим ухом.

– Мне ничего не говорит твое имя. Кто ты?

– Ты что – журналист? Так и быть я отвечу на этот вопрос. Но это будет единственный ответ на единственный вопрос. У меня много имен и Малах Га – Мавет, одно из них. Не будем засорять эфир перечислением всех остальных. Это имя как нельзя лучше отвечает тому, чем я сейчас занимаюсь. Оно отражает только часть моей сущности. Ты не напрягайся. Всего даже мне не дано постичь. А теперь все вопросы кончились. Слушай! Все твои логические выкладки почти правильны, вот только выводы… Они далеки от действительности. Но позвонил я по другому поводу. Все что сделано с городом, сделано мной. Но тебе вреда не причиню, ты не в моей власти. Вот, собственно, и все. Скоро мы встретимся с тобой и будем иметь долгий, долгий разговор. Пока. Пока, прощай!

В трубке наступила полная тишина. Телефон опять был мертв.

– Что он тебе сказал? Кто это?! Ну что ты молчишь, аки пень! Что случилось?!

Что бы привести меня в чувство, ей пришлось в конце концов залепить пощечину. Шок прошел. В изнеможении опустился на пол. Она села рядом.

– Юра, ты можешь говорить? Что случилось?

– Он словно заколдовал меня. Как – будто парализовал.

– Кто это, что он сказал?

– Да ничего толком. Единственное, важное, что понял, все это он сделал с городом. Еще сказал, что мне вреда не причинит, и скоро мы с ним встретимся.

– Что же будет?

– Не знаю, но встречаться с ним мне не хочется, абсолютно. Наташа, если он не врет, и все это действительно его рук дело, нам ничего не светит. Он Бог, тот самый. Он играет с нами. Все бессмысленно, все эти наши потуги.… Это разбивается об него, о его существование! От нас больше ничего не зависит. Убежать от Бога!..

У меня началась истерика. Заливался хохотом, захлебывался им. Завалился на спину и, корчась в спазмах безумного хрипа, катался по полу.

– Прекрати! Слышишь, Юра, Юрочка!!! Успокойся. Я прошу тебя, прекрати!

Трясла меня, но я не прекращал. Уже не хватало воздуха. Едва успевал схватить глоток между взрывами хохота, который разрывал легкие. Она принялась хлестать меня по щекам. Но истерика вдруг истекла, сама по себе. Еще две пощечины успел получить по инерции.

– Убить меня хочешь что ли? – совершенно спокойным, слегка запыхавшимся голосом спросил я.

– Юра?..

– Я в порядке. Уже вернулся в себя.

– Этот переход от дикой истерики к осмысленному состоянию был очень быстр. Что наводило на определенные размышления.

– Наташа, он, кажется, управлял мной. Сейчас, вроде ушел. Забавляется. Я не герой и не смельчак, откровенный трус…

– А как же я?!! Ты все о себе, об этом боге с именем урода! А я, что сброшена с ваших счетов?! Меня уже нет?! Ну, давай…

– Не кричи! Никто тебя никуда не сбрасывает. Ты есть, ты моя!

Неловко потянулся, положил руку ей на шею, и, преодолевая сопротивление, привлек к себе. Крепко обнял. Она обмякла.

– Надо уходить. Хотя бы попытаться. Не верю ему. Надо вырываться из города! Нельзя нам с ним встречаться. Пойдем! Будем идти, пока от усталости не свалимся. Не будем останавливаться. И прятаться не будем, попрем на пролом. А дальше будь, что будет!!!

Поднялись и уже без сожаления покинули эту квартиру.

Вот и Невский! Казалось, что он был центром ожесточенных боев. Развалины. Обгоревшие стены. Повсюду трупы. Людей убивали с дьявольской выдумкой и жестокостью. Держал Наташу за руку. Невский, отбирал последние силы и надежды. Нам не уйти от этого параноидального бога. Но мы продолжали идти.

– Гостиный двор…

– То, что от него осталось. – Поправил я.

Осталось от него не много. Обугленные стены с проломами. Пустые глазницы арочных окон, беззубые провалы дверей. Не было Невского, не было города, не было людей, населявших когда – то этот город. Остались только мы, стоявшие на середине Невского проспекта.

– Юра, смотри… – прошептала Наташа, Показывая влево – вдоль Невского. По середине проезжей части, еще далеко от нас. Но, неумолимо сокращая расстояние, неторопливо ехала колонна легковых автомобилей. Совершенно бесшумно!!! Они были далеко, но я рассмотрел, что все машины были Мерседесами. Мерседесами на базе сто сорокового кузова. Самые дорогие. Самые престижные. Самые красивые. Самые черные. И все это, из всех Мерседесов, когда– либо виденных мной. Стояли и смотрели, как к нам приближалась колонна смерти. Первой опять пришла в себя Наташка.

– Бежим, бежим скорее! – И мы побежали. За мгновение донеслись до Гостинки и забежали внутрь.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

Часть 2. Другие.

 
Разреши мне прикоснуться,
Ну я прошу, разреши…
Я не причиню вреда,
Для тебя я трону рукой солнце.
Я буду дуть на обожженные пальцы,
И смеяться,
Как сытый и теплый ребенок,
И нежный ветерок будет забавляться
С легкими, как пух, моими волосами.
И я узнаю все.
И все встанет на свои места.
И мне останется только смеяться,
Смеяться от счастья…
 
МОЛИТВА.

Глава 1. Пыльный ангел.

Из всех достижений почти издохшего человечества шестисотый Мерседес самое великое.

Очень неприятно быть придуманным. Пусть выдумка вытащила из долгого, пустого небытия. Воплотила. Осуществила, зарядила неистощимой энергией. Тем не менее, существовать в рамках, нарисованных безумным богом! При таком потенциале эти рамки равносильны тому, чтобы быть голодным и не иметь рта. Безусловно, последний период существования человечества был очень интересным. А финал!!! Какой финал! Он нарисован кровью и нежитью. Страх и боль! Боль страха. Страх боли. Потенция. Пища! Реальность и ощутимость. Возможность и осуществимость. Если бы при всем этом не было никого сверху!.. Он, тот что наверху очень и очень непредсказуем. Но, конечно, нельзя не признать, его гениальность. Настолько, насколько может быть гениальным больной Бог.

Он открыл глаза и заворочался на заднем мягком сиденье Мерседеса:

– Азазель, по истечению друскавра я хочу, чтобы казнили: девяносто семь католиков. Пятьдесят два мусульманина. Тридцать восемь иудеев. Триста пятьдесят четыре сектанта, включая сто пятнадцать протестантов. Для полного счета сто двадцать пять православных. Католиков жечь. Мусульман – четвертовать. Иудеев – распять. Сектантов на кол. Православных – вешать.

Существо, сидевшее за рулем, повернуло безликую, черного цвета голову. Небольшие пупырышки, покрывавшие все то место, где должно было быть лицо, поползли вниз. Они собрались в большую складку, страшное подобие рта. Щель раскрылась. Раздался хриплый голос из вонючей пустоты:

– Хозяин, из оставшегося материала вряд ли удастся наскрести такое количество представителей разных вероисповеданий.

– Ты прекрасный исполнитель. Но фантазии у тебя нет совсем. Какая разница, к какой конфессии принадлежал тот или иной представитель человечества! Набери мне нужную сумму, и казни их по счету, во славу Атмана. Двадцатый век был веком безликой статистики. Не нам менять устоявшиеся правила. На кресте католик станет иудеем. В очистительном костре православный станет католиком, всего и делов – то. Меня больше интересует, почему Атман так тяготеет к культу Сатаны. Почему в сумме опять нелепое число – шестьсот шестьдесят шесть? Другие признаки тоже говорят сами за себя. Какой то дикий интерес недоучившегося школяра. То девственниц ему подавай, то грудных розовощеких младенцев… Бред! Где их взять? Прежде, при общем уровне сексуальной культуры и демографическом кризисе не сыскать было днем с огнем, а теперь и подавно. Когда все началось, мы перебили девяносто шесть процентов населения Города. Без разбора. Без системы, за два ихучкуратавра… Непоследовательно! Ты все понял?

– Да, хозяин. Аваддон шепчет мне, что в поле ощущения его детекторов появились те двое. Спрашивает, какие будут распоряжения?

– Оставить две машины. Послать Других. Пусть их схватят и доставят в Дом. Вреда не причинять. Колонне двигаться дальше. Ага, теперь и я их вижу… О, смотри, побежали. Ладно, пусть пока ими занимаются Другие. В Дом! И быстрее!

Атман придумал его очень красивым. В далекой нежити он выглядел, по – другому. На исходе веков его облик поражал. Породистое лицо с печатью давно исчезнувшего из этого мира благородства. Устремленное вперед. Хищное, ястребиное. И имя. Имя давно забытого ангела смерти. Малах Га – Мавет. Когда мир подошел к последней черте, произвести должное впечатление головой хищной птицы, рогами, крыльями, когтями, хвостом, можно было только на очень впечатлительного ребенка. Атман прав, наделив его внешностью прекрасного мужчины. Пристальный взгляд карих с золотыми искорками глаз всегда прятался за стеклами черных очков. Прямые брови, словно две черты, вразлет проведены углем. Черные, блестящие волосы, гладко зачесанные назад, мягко лежат на широких плечах. Высокие скулы. Узкий с горбинкой нос, в профиль – клюв хищной птицы. Тонкие, четко очерченные, сочные губы. Ослепительная, добрая, белоснежная улыбка. Правда, зубов в этой улыбке, слишком много. Тяжелый подбородок. Никакого намека на щетину. Прекрасно вылепленная голова прочно держится на мускулистой шее, немного длинноватой, что еще больше делало его профиль похожим, на птичий. Прямые, широкие плечи. Крепкие, но не слишком руки. Длинные, изящные пальцы, с овальными, черного цвета ногтями. Он редко снимал перчатки, но когда снимал, руки пугали не меньше взгляда. Большая выпуклая грудь и плоский живот. Длинные ноги с большими ступнями. Само совершенство.

Он всегда носил одну и ту же одежду. По натуре, будучи щеголем, сделал из своей униформы наряд самовлюбленного модника. Но вся одежда была одного цвета – черного. Кое-где проблескивали серебряные аксессуары. Свитер с высоким треугольным воротом. Блестящие кожаные штаны. Широкий брючный пояс с серебряной прямоугольной пряжкой. Кожаный пиджак с глубокими, пустыми карманами. Черные перчатки украшены серебряной нитью. Он никогда не расставался со своей тяжелой тростью. Она была сделана из черного дерева. Платиновая рукоятка выполнена в форме сидящего ястреба с опаловыми глазами. На ногах сапоги с прямоугольными носками. Они были украшены квадратными серебряными пряжками.

Он всегда улыбался, очень любил смеяться. Смех завораживал. Жертва не могла сдвинуться с места, когда он все так же смеясь, подходил, не мигая, глядя в глаза. Он вынимал из трости длинный закаленный клинок. С любовью глядя на обреченного, всаживал горячее лезвие вниз живота. И все так же, улыбаясь одним рывком вздергивал острую сталь до подбородка, уже мертвого, разваливая грудину надвое. Кровь и внутренности его не пачкали. Попадая на одежду, исчезали. Он впитывал боль всем телом, каждой частицей. Смотрел в глаза обреченных. Все они умирали с открытыми глазами. Но до последнего момента они видели его глаза и улыбку. В них застывал их последний миг.

Но Атман величайший насмешник. Он сделал его бесполым. Он не мог чувствовать сексуального возбуждения, чувствовать это ему было нечем. Малах Га – Мавет не мог простить Атману этого. Наделив человеческой внешностью, тот не дал ему самого главного. Он закрыл для него источник чувственного наслаждения. О, если бы он мог… но единственное, что было доступно, добрая улыбка и жизнерадостный смех. Он издевался, куражился, но уделом было холодное равнодушие. Чувство долга. Преклонение перед великими творениями Атмана. Благодарность за подаренное существование. Страх перед возможностью утратить полученное. И боль. Боль невозможности. Она росла и пульсировала там… между ног. Там было абсолютно гладко. Там было полное и ровное ничто.

В этом была суть зарождающегося в корчах нового мира. Страх и боль. Они ни миновали никого. Ни жертв нового мира, ни его преданных и истовых слуг. Демон не мог общаться с безумным Богом. Если ему было надо, рисовал причудливой вязью в его голове приказы. Они часто противоречили друг другу. Смысла не было. Атман убил время и сократил пространство до размеров своего воображения. Он возродил из праха его верных и вечных спутников. Ближайших помощников Азазель и Аваддону. Атман приказал им осуществить мечту. И тогда все это началось.

Хмурым, зимним утром 24 февраля. Началось. Возникнув Малах Га – Мавет, отряхнул прах с ног своих и посмотрел по сторонам. Слева чуть сзади стоял Азазель. Справа Аваддон. Молчаливые, без лиц, но готовые идти. Первые шаги были шагами нового мира. Их ждали. Со всех сторон к ним стали стекаться люди. И с каждым шагом, приближающим к демонам, они менялись. Люди становились Другими. У них исчезали лица. Они теряли пол. Еще одна великая шутка Атмана. Бывшие мужчины и женщины превратились в андрогинов. Другие были гермафродитами. Из отбросов человечества Атман воссоздал Перволюдей! Другие, как и те от кого произошло человечество, сочетали в себе половые признаки обоего пола. Они были готовы и ждали. Божественная воля, немного изменив тела, превратила бывших людей в носителей страха и боли. Их были тысячи. Похожие друг на друга, словно сошли с конвейера. Им не надо было объяснять, они знали. Малах Га – Мавет махнул рукой, и все пришло в движение. Другие бойко, но без лишней суеты начали хватать людей на улицах, вытаскивать из домов. Они убивали. Обстоятельно и добросовестно. Причудливая фантазия Атмана переполняла и насыщала пустоту внутри. Другие со старательностью талантливых подмастерий, вставляли, втискивали, вписывали мертвые, обезображенные тела в интерьер города.

Другие были переполнены собой. Они устраивали сами себя и внутренне и физически. Законченные эгоцентрики, но исполнительные до абсурда. Пастухами были боль и страх. Стадо было всегда послушным. Все были рабами воли Атмана.

Бога не интересовали маленькие слабости главного Демона. Одежда, машины, Дом. Ему необходимо беспрекословное исполнение приказов. Малах Га – Мавет, увидев благородные очертания сто сорокового Мерседеса, сразу полюбил эту машину. Он приказал собрать со всего города четырехсотые, пятисотые, шестисотые Мерседесы и посадил на них свою свиту.

Первое время, появляясь то тут, то там, он убивал всех без разбора, насыщаясь болью и страхом. Пищей стали все. Дети, старики, женщины, мужчины, бедные, богатые, тонкие и толстые. Пожирал их сотнями, переполняясь их ужасом до отрыжки, до рвоты. Но вскоре он насытился, и ему стало скучно. Теперь Демон вкушал только в Доме. Почти человеческое тело нуждалось в отдыхе. Оно нуждалось в уюте и комфорте. Окружавшие его безлицые, были всего лишь орудием исполнения желаний Атмана. Демон не мог общаться с ними, да и кто сможет разговаривать с замкнутым на себя гермафродитом? Пытался разговаривать с теми, кого убивал. Диалог получался односторонним. Жертвы только мычали и испражнялись от переполнявшего ужаса. Даже самая любимая работа рано или поздно становится рутиной. В Доме Малах Га – Мавет отдыхал. Дом как ничто отвечал его представлениям о Жилище. Здесь он помнил себя молодым, сильным, ужасным ангелом смерти. Сейчас он не был старым. Что такое десять тысяч лет для Пыльного Ангела? Пустяк! Но что – то изменилось в нем, внутри его. Только в Доме он мог отрешиться от суеты повседневности и попытаться ответить на терзавшие вопросы. Бывший старый жилой дом, его снесли до основания. Резиденция Демона находилась в подвале. А сами развалины вблизи от Волкуши. Здесь рядом с центром города были два кладбища. Просто Волковское и Волковское Лютеранское. Часто он выбирал между ними и, уходя от всех, подолгу бродил между могилами, вспоминая былое. Видел себя на заре времен. Во всем своем демоническом великолепии он подходил к изголовью постели умирающего. Склонялся над ним, тот, видя его, от ужаса открывал рот. Малах Га –Мавет капал желчью, текущей с меча, в рот несчастному. Наступала смерть. Тихое и благостное было время. Он нес облегчение, и освобождение от невыносимых тисков плоти. Но все это в прошлом. Теперь ношей было страдание, которое он щедро раздаривал всем без исключения. На этих кладбищах в ватной тишине он сравнивал прошлое и настоящее. И настоящее ему нравилось больше.

Они согнали всех оставшихся живых в три закрытых стадиона. Там выжившие ожидали своей участи. Все было предрешено. На свободе оставались два человека. Атман повелел оберегать их. Оберегать, как самого себя. Особенно того, которого звали Юрием. Тогда на льду Демон чуть не потерял этого человека. Что – то почти убило его. Что – то, чьей сущности Малах Га – Мавет понять не мог. Он пытался успокоить себя тем, что это была простая случайность. В былые времена Случай, тоже был Богом. Но Атман изгнал всех богов за пределы своего воображения, и стал единственным. Так хотелось думать. Демона очень настораживало одно обстоятельство – он был волен в своих мыслях. Неоднократно задумывался о целесообразности приказов, столько же раз недоумевал их явным противоречиям. И даже позволял себе ругать Бога! Атман дал ему слишком много ума. Но этот ум был почти человеческим, то есть допускал сомнения. Раньше Демон не знал этого слова. Он делал то, что должен был. А сейчас его ни на мгновение не отпускало чувство, что Атман лукаво прищурясь не выпускает его из вида. Это ощущение держало в постоянном напряжении. Сомнения пожирали, и ему не с кем было поделиться этим. Его спутники были, только исполнителями. Они не имели интереса и фантазии. В их окружение Демон тосковал. Органы чувств Других, были исключительно физиологичны. Когда им надо было говорить, у них появлялся рот. Видеть – глаз. Слышать – ухо. Они были начисто лишены человеческих достоинств и недостатков. А ему Атман даровал главное достоинство и главный недостаток человека – сомнения. Когда Демон исполнял свою работу, сомнений не было. Но почему безумный Бог уделял такое внимание этому человеку?! Что было в нем? Какие загадки он тащил в своей душе? Встреча с Юзовским была предрешена. Каждое пролетающее и проползающее мгновение делало эту встречу все более и более необходимой для Пыльного Ангела. Атман запретил ускорять процесс. Теперь, когда свидание стало вопросом одного страухентуратавра, внутри все буквально стекленело от предвкушения. Он чувствовал что – то необычное. Что – то такое, что могло раскрасить, придать вкус существованию.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю