Текст книги "Другое имя зла"

Автор книги: Роман Парфененко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

– Вот окно открытое. Давай в него залезем и устроим внутри привал. Я тебя подсажу, потом предам рюкзаки. Следом сам, как – ни будь, залезу, – план выполнили сравнительно без труда, и без потерь. Если не считать того, что, залезая, несильно оцарапал руку о жестяной отлив подоконника. Мы оказались в узкой как пенал комнате расположенной, скорее всего, в обычной питерской коммуналке. Об этом говорил допотопный замок на двери, расположенной напротив окна. Прежде чем начать осмотр временного убежища, все – таки решил расставить все точки над всеми буквами.

– Наташа, извини еще раз, за возвращение к неприятной теме. Но задать этот вопрос просто необходимо. Каждое мгновение, в независимости оттого, что вижу, убеждаюсь, – мы последние оставшихся в живых в городе. У тебя нет такого чувства?

– Да. Я то же в этом уверенна. И кажется, что если бы был кто – либо живой, мы бы почувствовали. Или знали наверняка. А так, их никого нет. Все умерли. Мне страшно думать, почему мы до сих пор живы. И о том, зачем так происходит!

Комната была небольшая. Она очень походила на монашескую келью. Хотя те, в моем, представление были несколько большими по размеру. Жила в ней, скорее всего молодая семья. Причем, вероятно, оба были иногородними. Об этом говорили многочисленные цветные фотографии, служившие единственным украшением стен, оклеенных нелепыми обоями. Снимки отличались искренностью и какой-то провинциальной наивностью. На всех фотографиях были изображены молодые люди. Парень и девушка. Вот они на набережной Невы. Вот он сидит верхом на каменном льве. А вот она забралась на самоходную установку во дворе Артиллерийского музея. Вот и фотография из дворца бракосочетаний. Он слишком серьезен и надут, чтобы ни признать в нем однослойного лимитчика, всего добившегося своими руками, без помощи мамы и папы. Хотя и достиг он, судя по интерьеру этой, с позволения сказать, комнаты, немного. Справа от окна, у стены шкаф, верхняя секция, за стеклянными дверцами забита книжками в мягких переплетах, и книгами с яркими обложками. Библиотека развлекательного чтения, главным образом детективы и фантастика. Человеку с такими вкусами было бы легко адаптироваться, в этой, будь она проклята, новой реальности. Нижняя секция закрыта. Не стал ее открывать. Вряд ли там прятался забытый любовник. Напротив шкафа стояла аляповатая, как и вся мебель середины девяностых, тумбочка. Она выполняла функцию подставки под телевизор и видеоплеер. За стеклянной, изогнутой дверцей выстроены в ряд видео кассеты. Телевизор, и плеер были выпущены фирмой "Голд Стар", до переименования ее в загадочную аббревиатуру "Эл Джи". Одним словом дотошность выбравшегося в город крестьянина сквозила из каждого угла. По диагонали от тумбочки стоял разобранный диван устаревшей образца. Если смотреть с этого дивана телевизор, лежа под таким углом, шея затечет ровно через десять минут. Однако размер комнаты не допускал иной планировки расстановки мебели. По этому упрекнуть хозяев этой квартиры в отсутствии вкуса было нельзя. Единственное, в чем их можно было упрекнуть, в отсутствии средств для реализации вкуса и воображения. Впрочем, теперь и это уже неважно. Рядом с изголовьем дивана, у стены стоял квадратный стол. Под него задвинуты два мягких стула. Стол был застелен скатертью. На нем у стены стояла ваза с засохшими гвоздиками в количестве трех штук. Очевидно символ не умирающей, но подсыхающей любви. Рядом с вазой уверенно размещался двухкассетный магнитофон с радиоприемником, обозначенной ранее фирмы. Над столом, на мой взгляд, высоковато к стене крепился стеклянный кухонный шкафчик. В нем стояли немногочисленные сервировочные приборы. Ну и естественно, на двери большое прямоугольное зеркало. А справа от двери затейливая полочка, на которой стояла косметика и лежали многочисленные и разнообразные расчески. Предмет коллекционирования богатой на волосы хозяйки. Дверь в комнату заперта. Я не стал пытаться ее открыть. Необходимости в этом пока не было. Вот и все убранство этой комнаты, в которой переживали свои дни хорошие и плохие, молодая чета. Они надеялись, испытывали разочарование, любили и просто жили здесь. Теперь все пусто. И как всякая пустота совершенно бессмысленна.

– Садитесь, пожалуйста, – отодвинул стул, приглашая Наташу. Опять приходилось выступать в очередной роли. На этот раз официанта. Быстро вытащил припасы и водрузил в середине стола бутылку вина. Воспользовавшись любезностью отсутствующих хозяев, достал из шкафчика две тарелки, два бокала вилки и ножи. Найденным там же хитрым штопором откупорил бутылку вина. Расскрыл консервы и распечатал пачку крекеров. Все это насколько было возможно, красиво расставил на столе. Ловко разлил вино по бокалам. Приготовления к банкету были завершены. Взял свой бокал, не садясь, произнес тост. Впервые в жизни он получился искренним и настоящим на мой, конечно, взгляд:

– Наташа я хочу выпить этого прекрасного вина, не побоюсь этого слова, за тебя! За то, что я тебя встретил. Может быть, неправильно говорить в этот момент о своем страхе, но у меня его стало меньше. Не весь он, но какая-то одна часть, которую я называю – страхом одиночества, исчезла. Ты вернула мне, уже казалось навсегда потерянные, какие то простые человеческие чувства, мысли, желания. Никогда не мог предположить, что эти вещи могут быть такими важными. Наташенька, я почти перестал быть человеком, и к своему счастью встретил тебя. Спасибо тебе, за то, что ты есть!!!

Чокнулись и выпили по половине бокала вина. Все было бы хорошо, если бы не опаздывавший вкус. Это поубавило торжественности и приподнятости моим мыслям. Хотя Наташа смотрела на меня с признательностью, я почувствовал себя не ловко. Моя неловкость объяснялась тем, что когда произносил, тост с одной стороны был, совершенно искренен. То, что ворочалось с другой, было таким, что я поспешил затолкать это в самые потаенные уголки сознания. Знание о том, что у тебя могут быть подобные мысли, заставляет врать самому себе. Для того, что бы сохранить хотя бы внешние признаки человечности. Тем временем Наташа готовила бутерброды. Сказывалась школа жизни, которую получила в замужестве. Теперь это переносилось и перераспределялось на меня. Впрочем, это не напрягало. Мы перекусили. Особого аппетита не было. Не знаю, что тому виной, то ли запаздывавший вкус, или немудреная пища. Поэтому вскоре нетерпеливо покручивал бокал за тонкую ножку. Наконец, не выдержал и обратился к ней:

– Скажешь, что – нибудь? – Вначале она, было, мотнула головой, но видимо сочла неловким оставить мой тост без ответа. Слава Богу, а то я уже примеривал на себя наряд тамады.

– Юра, хочу поблагодарить тебя за все то, что ты сделал для меня. И прошу тебя не сердиться. Все то, что с нами происходит не укладывается у меня в голове, может быть по этому я так часто вывожу тебя из себя. Но хочу, чтобы ты знал. Если бы не было тебя, то уже давно не было бы и меня. Ты спасаешь не только мою жизнь, но и мое здравомыслие. – Допили вино. Чего греха таить ее слова мне были приятны. Не стал распространяться по поводу возможности умереть и сохранить здравомыслие в этом мире, хотя очень хотелось. Мы взяли хороший старт, и чтобы ни сбиваться с ритма, и не упускать инициативы из рук, я снова наполнил наши бокалы. Алкоголь, видимо, не утратил своих свойств после того, что произошло. Я слегка захмелел и по тому решил брать быка за рога.

– Предлагаю в ознаменование наших успехов, а они согласись не маленькие. Мы как – ни как живы. Выпить на брудершафт, с тем, чтобы упрочить и без того теплые, я бы сказал добросердечные отношения.

Она смутилась. Видимо не ожидала от меня такой прыти, а зря…

– Ой, ты знаешь. Я уже пьяная. И потом…

– Знаю, знаю! У тебя муж и дочка в другом городе.

– Все – таки каким ты умеешь быть злым и жестоким, – наконец то она наговорила мне дерзостей. Я почувствовал, что в этот момент она сказала правду. Прекрасно, значит, с основными составляющими моего характера, успела познакомиться. Однако выглядеть законченным негодяем, пользующимся любым моментом, чтобы делать больно, вне зависимости от того каков этот момент, мне не хотелось. По большому счету это было неправдой. Не такой уж я плохой, каким кажусь сам себе. И уж всяко лучше того, каким представляют меня люди. Наташа не составила исключения из списка. Пришла пора извиняться:

– Наташа, я в очередной раз прошу у тебя прощения. Просто хотел сказать, что мы стали заложниками такой ситуации, когда нести ответственность перед кем – то, или пред чем-то, глупо. Тем более, когда все это в наполовину стертом состоянии является частью меняющейся памяти. Но пойми, я не хотел обидеть ни дорогих тебе людей, ни тем более память о них. В этом я тебе даже завидую. Мне нечем дорожить в той, моей прошлой жизни. Хотя казалось бы, там было много всякого. Сейчас все что имею, фактически, это только ты. Как и у тебя, хочется того или нет, все что есть, сосредоточено в моем не совсем пропорциональном лице. Это самое главное. Не знаю, что ждет нас за городом. Не знаю, дойдем ли мы туда. Но чтобы нам добраться, придется создавать новую мораль. Новые принципы бытия и человеческих взаимоотношений. Все нормы, все условия, а равно с ними и условности нам придется творить двоим. Для двоих. Потому что, повторюсь, весь мир, все хорошее, что в нем осталось, только ты и я. Я в меньшей степени. Что будет дальше, не знаю, но вчера уже нет. Дай нам бог, как можно дольше невредимыми прожить в неизмеримо длинном сегодня.

Она молчала. Тупо уставилась в свой бокал. Почти услышал, как ворочаются мысли в ее голове. Думала над моими словами. Меня просто, как это часто случалось, перло на волнолом. Как долго она переваривает! Не хватало и дальше в духе опереточного сердцееда, ломать крепости кокетливой дамочки. Такое ощущения, что сделал ей непристойное предложение. А мамзели и хочется и колется. Но хочется, кажется, больше. Наконец затянувшаяся пауза, была прервана:

– Ты прав, Юра. Наверное, прав. Но только мне кажется, ты не совсем понимаешь. Мы в один день лишились всего. А ты очень легко это принял!

– Легко ты говоришь?! Да не легко! Просто я ничего не могу изменить, ни тогда, ни сейчас! Ты можешь?! Прошу верни все назад! Если нет, то хотя бы пойми, всего того больше уже нет. Может быть оно где – то, но мы не там!!! – Остальное меня возмутило ничуть ни меньше. Это излюбленное "наверное". Да прав я, прав, чертова ты кукла!!!

– Юра, я не умею так же хорошо как ты излагать свои мысли, и, наверное, что – то не правильно сказала. Я не хотела тебя обидеть. Я согласна, давай выпьем на брудершафт.

Боже, какая жертвенность. А с другой стороны, не слишком ли я многого требую от этой девчонки. Еще совсем недавно сам, обезумев от страха, носился по Петроградской стороне. Стоило повстречать кого – то более испуганного, слабого и беззащитного, мгновенно почувствовал себя сильным полом. И, давай строить, а сам бы на ее месте? Сразу бы кинулся в объятия первого встречного. В независимости от того, что этот первый, скорее всего последний. Я махнул рукой:

– Ладно, все, проехали. Будем считать, что дебоширы выдворены с нашего праздника. Кажется, мы остановились на брудершафте?

Я поднялся со своего места, обошел стол и помог встать ей. Мы переплелись руками и мне, что бы дотянуться до своего бокала пришлось присесть. Когда это запутанное мероприятие закончилось, я взял у нее из рук бокал и поставил его вместе со своим на стол. Поцеловал ее. Теперь этот поцелуй не был поцелуем влюбленного ребенка. Я пытался все делать по-настоящему. Она вначале не разделила моего рвения, а потом все смелее и смелее стала отвечать мне. В конце концов, ее язык оказался в моем рту. С радостью констатировал еще одно ее достоинство. Целовалась она очень хорошо. Одновременно с поцелуем я поймал себя на странной раздвоенности восприятия мной происходящего. Я целовал ее, и на этот поцелуй адекватно реагировал не только рот, но и все тело. Это одна грань восприятия. А другая часть меня стояла в стороне, щурилась, не без цинизма и пошлости подмечала, что ей это было нужнее, чем мне самому. Она прямо таки вжималась в меня. Словно хотела раствориться во мне и стать частью меня. Может быть, лучшей частью. Но даже тот второй, не мог не признать, что происходящее, нравилось мне. И нравилось все больше и больше. Ртуть уже переполняла мой термометр, от высочайшего накала желания. Я сумел оторваться от нее и на руках отнес к нелепому дивану. На диване наши поцелуи и объятия перешли в следующую фазу. Для меня этот этап стал более агрессивным и нетерпеливо жестоким. Постепенно терял голову. Тело стало пустым. Вся сила и вся его тяжесть сосредоточилась в одном органе. Почувствовал, что нас разделяет преграда, в качестве которой выступало огромное количество одежды. Стал помогать ей раздеваться. Но как всегда со мной бывало в такие моменты, моя рассудочность помахала мне рукой на прощание. Я больше мешал, чем помогал. Ее действия, носили более осмысленный характер. За очень маленький промежуток времени она успела раздеться и теперь уже вносила неоценимую лепту в разоблачение меня. В этом деле она тоже была профессионалом с большой буквы. И вот нет больше ни каких преград, как нет и сознания, чтобы запечатлеть в памяти происходящее. Как много я узнал в этом мире! И лучшим из всего того, что когда– либо испытывал с женщиной, то же ощутил здесь. Переполняющая страсть, неизбывное желание, не просто спариваться, а обладать женщиной, всей без остатка. Я не помнил деталей. Очнулся легким и пустым, как оболочка куколки покинутая бабочкой. Не осталось сил шевелиться и думать. Смотрел на нее. Она обнаженная лежала на животе, глаза были закрыты. На губах застыла сладкая полуулыбка. Когда ко мне вернулась способность говорить, пошутил, пытаясь вернуть себе репутацию прожженного циника:

– Надеюсь, я у тебя был первым мужчиной?

– Неужели это так важно, сейчас?

– Да, нет. Просто пошутить пытался. Не удачно получилось. Извини. Для меня теперь все уже не важно, кроме тебя, – чувствовал, что говорю пошлые банальности, но ничего не мог с собой поделать. Лишний раз убедился, что все мужчины были тестом в руках женщины. Я оставшийся последним, не исключение из их числа. Сейчас хотелось спасать ее, защищать, заслуживать любовь.

– Ты не замерзла? Надо поискать в этом заведении, какие – нибудь постельные принадлежности.

Поднялся с дивана, и слепо доверяясь интуиции, пошел по направлению к книжному шкафу. Интуиция меня не подвела. Впрочем, других вариантов не было. В нижней секции шкафа находилось постельное белье, пуховое одеяло и две подушки. Наташа поднялась и помогла застелить постель. Вид обнаженной женщины, готовящей ложе любви, опять начал пробуждать успокоившиеся было инстинкты самца. Что и говорить обнаженная она выглядела сногсшибательно. Я опять начал жаждать ее. Мы легли и накрылись одеялом. Прижал ее к себе.

– Тебе было хорошо, радость моя? – спросил я, очень надеясь на положительный ответ.

– Очень хорошо, Юрочка. Мне даже в голову не приходило, что здесь мне может быть, хоть как – нибудь хорошо. А ты? Что чувствовал, ты?

– Так хорошо, как с тобой мне не было ни с одной женщиной. Даже не буду пытаться найти этому объяснения. Ты самая лучшая из тех, кто был у меня когда-либо. Давай останемся здесь, и проведем остаток жизни, не вылезая из постели.

– Не надо так говорить, пожалуйста.

– Да, что ты. Я просто шутить пытаюсь. Сейчас передохнем и тронемся в путь. Прочь из этого ужасного места.

Я лег на спину. Сейчас как – никогда хотелось выкурить сигарету. Она повозилась и устроилась головой у меня на плече. Ее рука блуждала, гладя меня по животу. Какие бы нибыло мысли, опять стали покидать мое бренное тело.

– Юра, я хочу тебе одну вещь сказать. Но не знаю, как ты на нее отреагируешь, – сказала она, продолжая гладить меня по животу. Ее рука спускалась все ближе и ближе к возможному эпицентру ядерного взрыва. А он, этот эпицентр был уже почти готов. Поэтому, все мои реакции сводились к одному, предугадать которую труда не составляло. Я был топленое масло.

– Милая, какая у меня может быть реакция? Говори, у нас друг от друга больше не может быть секретов. – Она помолчала, я уже начал беспокоиться, когда Наташа прервала затянувшуюся паузу.

– Юрочка, знаешь, у меня перед всем этим была задержка. И хотя сейчас она продолжается, но больше никаких симптомов беременности я не замечаю.

Когда она это произнесла, ее рука находилась непосредственно на боеголовке. Очень грамотно!!! Однако слова вернули в реальность даже такого сладострастного кота, как я. Вот черт, только этого не хватало. Симптомов она, понимаешь, не обнаруживает. И время выбрала очень точно. Как после этого не упрекнуть весь женский род в коварстве?! Но рука, которая по – прежнему, занималась подготовкой ядерного взрыва, направила мысли в другое русло. Да, нет. Зачем я так! Она теперь моя женщина, если и не любит меня, то я являюсь для нее единственной надеждой. Она ищет во мне поддержки, участия. А я только и занимаюсь, подсчетом проблем, которые она создала своим появлением в моей жизни. Эгоист. Циничный эгоист! В этот момент пика самокритики ее рука перестала делать плавные движения и замерла. Очевидно, Наташу насторожила моя, затянувшееся реакция. Поток самокритики сразу приостановился. Почему сказала это именно сейчас, когда я зацепился за нее одним местом. Но рука вернулась на исходную позицию, резко оборвал себя. Ладно, ладно, ладно, ладно, подумаем об этом потом…

– Наташа, я думаю у тебя не должно быть поводов для беспокойства. Мы убедились в том, что время здесь идет по-другому. И твоя беременность, если она существует, вряд ли напомнит о себе до тех пор, пока мы не выберемся отсюда. Когда выберемся, посмотрим. Даже если это не так, с некоторых пор последнее время я ловил себя на мысли: а, не попробовать ли себя в качестве отца? Правда, не было достойных кандидатур на роль матери. Сейчас не совсем идеальная ситуация, но все остальное меня устраивает. Не волнуйся об этом. Будет день и будет пища, для размышлений. Давай еще по глотку вина, и поспим, путь нам предстоит не близкий.

Я дотянулся. Не вставая с дивана, достал бокал, передал ей. Потом взял свой.

– Ну, за нас!!! Пошли нам, кто – нибудь хороший, удачу! – Мы выпили. Поставили бокалы. Потом долго – долго любили друг друга, выпав из ужасной реальности, в которой не было времени. Когда силы иссякли, мы уснули. Она лежала на боку в позе эмбриона, а я сзади пытался закрыть ее от всего своим телом.

Глава 2.

Путешествие к мосту, как и предполагал, начали очень медленно. Теперь у меня было больше оснований избегать опасностей, чем раньше. Не могу сказать, что полюбил Наташу. Для этого действительно был слишком циничным. Но мое отношение к ней стало другим. Более бережным. Каменноостровский проспект был почти неразрушен. Если бы не обилие мертвецов, которые впрочем, все меньше и меньше бросались в глаза, можно было бы подумать, что город просто уснул. Двигались с повышенной бдительностью и осторожностью. В тени домов, от укромного места, к укромному месту. Стояла абсолютная тишина. Как в немом кино перемещались, словно под перекрестным огнем. Прятались в подъезде или подворотне очередного дома. Переводили там дух. За это время я намечал следующий отрезок пути. Главное, возможные убежища, в которых можно спрятаться в случае возникновения хоть малейшего намека на опасность. Подворотня, подъезд, ниша, и так далее с каждым шагом все ближе и ближе к реке. Постепенно отсутствие явной опасности прогнало настороженность. Переходы становились все длиннее и длиннее. Мы миновали площадь, которая недолго именовалась Австрийской. Спрятались в нише, в которой размещалась большая двухстворчатая дверь. Я выглянул и почему – то посмотрел назад, на тот путь, который преодолели. Наташка, стояла позади, вдруг дернула меня за рукав и прошептала:

– Юра, смотри собаки, – я повернулся и проследил взглядом направление, в котором показывала ее рука. Зрелище, представшее перед моим взором, было настолько потрясающем, что во всем богатом и многообразном русском языке не найти слов, что бы обозначить его.

– Это не собаки, Наташа. Это крысы, – таким же шепотом ответил ей.

– Боже, какие они огромные! – Наташа уже не удивлялась. Она боялась, очень боялась. Я пытался не отстать от нее. На противоположной стороне проспекта, как на параде, шла колонна, состоявшая из девяти крыс. Нас разделяло по диагонали метров тридцать не больше. Это расстояние неумолимо сокращалось. Крысы шли строем. Впереди, очевидно, командирша. Она отличалась от остальных размером. Была меньше, чем другие. И цветом. Крыса была черная, в то время как остальные были серо-бурые. Та, которая шла впереди, была похожа на перевернутую клизму, с очень длинным хвостом. Черная была вся такая упитанная и шарообразная. Остальные шли парами друг за другом. Последние были как бы запряжены во что – то. Когда расстояние сократилось, я увидел, что крайняя пара вцепилась зубами в края материи, очень похожей на офицерскую плащ– палатку. На ней что– то лежало, и ноша этих волокуш была не из легких. Я уже мог разобрать выражение их морд. Если можно это так назвать. Это выражение очень мне не понравилось. Оно было слишком разумным и каким то целеустремленным. Расстояние все сокращалось и сокращалось.

– Юрочка, мне страшно, – Наташа прижалась к моему рюкзаку, вцепившись в него обоими руками. Почти вытолкнула меня из ниши:

– Что они тащат, Юра?

– У меня нет никакого желания выяснять это. Пока они вроде не видят нас, или не обращают внимания и слава Аллаху!!!

Мое состояние тоже можно назвать шоком. Видеть огромных крыс размером, превосходящим габариты матерого кота! Грызунов, которые маршируют строем, да и еще что– то тащат. Это может повергнуть в коматозное состояние людей и с более крепким самооблоданием, чем у нас. Чересчур, по моему мнению, они выглядели умными. Но Наташка, кажется, еще более испугана, чем я. Надо попытаться поддержать моего деморализованного спутника. Тихо сказал:

– Наташенька у них, наверное, новоселье. Просто мыши переезжают на новую квартиру. Ну чего ты испугалась?…

Первая крыса, словно услышала меня. Колонна находилась уже почти напротив нас. Мать – командирша резко остановилась и повернулась к своим сопровождающим. Какое-то время гримасничала, дергала носом и длинным хвостом, Со стороны, точно отдавала какие-то приказания своим подчиненным. Плавно повернула голову в нашу сторону и, не мигая, уперлась взглядом.

– Ой, – тоненько, но почти во весь голос сказала Наташа. Я полностью разделял ее мнение по этому вопросу. Спутники изучавшей нас крысы стояли не шевелясь. Словно каменные изваяния. На нас не косились. Субординация у них была на высоте. Что– то все то, что происходит, происходит, как – то не так. И то, как это происходит, совсем-совсем мне не нравится.… Не дав мне закончить свои размышления, главная крыса в сопровождении двух своих здоровенных подчиненных медленно, но уверенно направились к нам. Наташку трясло. От нее волнами исходил физически ощутимый ужас. Не знаю, наверное я попал в резонанс, и меня рикошетом от нее трясло. Но, скорее всего мне было так же страшно. Однако я не потерял способности думать и говорить:

– Заткнись, – прошипел, переходя на крысиный язык. Зарождавшийся у нее вопль захлебнулся на выходе в пространство. Нас разделяло с крысиным патрулем теперь всего три метра. Не оставалось сомнений, что конечной целью их визита, через дорогу, были мы. Я вытащил нож и выставил его перед собой. Конечно, драться с этой сворой было бессмысленно. Но сразу, без боя превращаться в куски мяса было непозволительным одолжением мерзким хищникам. О попытке договориться с ними не могло быть и речи. Не смотря на кажущуюся осмысленность их действий. В двух шагах от нас, вжавшихся в нишу в стене дома, крыса-командир плавно перетекла влево и двинулась вдоль фасада дома. Одна из сопровождающих отправилась следом. Последняя уселась в метре от нас и принялась умываться, изредка поглядывая в нашем направление. За кажущимся безразличием она умело прятала настороженное внимание. Сомнений в том, что она отреагирует адекватно, на любое проявление агрессии с нашей стороны у меня не было. Я по-прежнему сжимал в липкой от пота руке нож. На противоположной стороне оставшиеся крысы стояли, не меняя положения. Охранница закончив гигиенические процедуры, теперь неотрывно смотрела на меня. Я немного накренился вперед и посмотрел в сторону ушедших крыс. Их не было видно. Надо что-то делать. Переступил затекшими ногами. Казалось, прошла целая вечность. Как только закончил свое движение, охраннница незаметно, как бы перелилась на метр ближе к нам. На ее морде возникла неприятная улыбка. Из ощеренной пасти показались резцы длинной с указательный палец профессионального пианиста. Очень длинные… М-да-а-а…

– Наташа, стой спокойно, не двигайся. Не надо ее провоцировать, – сказал скорее себе и крысе, чем Наташе, которая, по – моему, была в полуобморочном состоянии. При моих словах крыса оскалилась еще больше, и из пасти услышал весьма красноречивое шипение. Значит, разговаривать тоже нельзя. Радует, что при всей своей разумности они не понимают человеческого языка. Иначе вряд ли бы она стала шипеть после моих исполненных миролюбием слов. Наташа не шевелилась, то ли и впрямь была в состояние комы, то ли смирилась с участью и читала неслышно отходную молитву. Ситуация была патовая. Путных мыслей у меня по поводу выхода из нее не было. Однако все разрешилось само собой. В поле моего зрения оказались исчезнувшие две крысы. Мать – командирша была налегке. А вот вторая тащила, зажав в своей пасти … пистолет. Они быстро перемещались к своим товаркам, ожидавшим их на противоположной стороне проспекта. Наш вертухай, как только крысы достигли середины проезжей части, словно получив безмолвный приказ, припустил следом. Когда вооруженные пистолетом грызуны достигли тех, что их ждали, главная оказалась во главе колонны. Та, что была с пистолетом, аккуратно положила его на волокушу, заняла свое место в строю рядом со стоявшей нашей надсмотрщицей. Построившись и подровнявшись, крысиное подразделение бесшумным шагом направилось дальше. Про себя окрестил их – трофейщиками. Когда хвост, в буквальном смысле, колонны растворился в сером сумраке вечного дня, наконец, смог пошевелиться. Почувствовал, что мое нижнее белье насквозь мокрое от пота. Оно неприятно липло и холодило тело. Не знаю, кому сказать спасибо, за то, что в городе не было ветра. Вечного папы всех сквозняков, которые в свою очередь приходились родителями простуды. В этом мире были кое – какие приятные мелочи. Но лучше бы этого мира не было вовсе.

– Наташенька, пойдем, – выдернул ее за рукав из далекой пещеры, именуемой полной прострацией:

– Они ушли…

Первые шаги родили у нее вопрос, который мучил и меня:

– Зачем они это делают?

– Не знаю, но радуюсь одному. Тому, что создатель не наделил их человеческими руками. Вид крысы наставляющей автомат окончательно бы свел меня с ума.

– Юра, они очень умные, их поступки совсем как человеческие. Не понимаю, зачем им оружие?

– Вполне возможно, что мы были свидетелями действий представителей новой цивилизации. Новых хозяев окружающей среды, во всех смыслах. Странно ни это. Мне раньше казалось, после первой встречи с крысами, что они не видят меня, или, вернее, игнорируют присутствие человека. Я для них был не более чем камнем, стоявшим вне пути. Теперь убедился в том, что мы им не настолько безразличны, насколько этого хотелось бы мне. Они не просто осознают наше присутствие. Крысы готовы пресечь любые, пусть даже непроизвольные, попытки помешать своим мероприятиям. Однако с точки зрения моей логики, а она, надеюсь по-прежнему осталась человеческой, будучи на их месте я перебил бы их, как только увидел. Может ли это служить основанием для того, чтобы предположить, что их мотивы не человеческие? Не понимаю, абсолютно ни чего не понимаю! Во всех тех местах, где я занимался поисками огнестрельного оружия, не было видно ни каких следов взлома. Витрины не разбиты, оружейные шкафы не взломаны, просто открыты. Как им все это удалось?!

– Как ты думаешь, они опасны? – обречено спросила Наташа.

– Будут! Если мы в их представлении станем мешать в осуществлении их хрен знает каких планов. – Абсолютно в этом уверен. Да и крысы недвусмысленно определили наше место в этом городе. Во всем этом было что-то еще. Продолжил свои размышления вслух:

– Знаешь, Наташа, мне пришла в голову неожиданная мысль. Что если крысы не против нашего существования? Может быть, они просто пытаются обезопасить себя. Собирают все оружие, которое способно поражать на расстоянии. Холодное оружие при их размерах и скорости не представляет для них серьезной опасности. Справиться с крысой таких размеров, будучи вооруженным даже двуручным мечом, дело сомнительное. Кроме того, с холодным оружием надо уметь обращаться. Победить подобного грызуна в единоборстве, поступок выходящий за рамки возможностей среднего человека. Крысам было наплевать на то, что я держал в руке нож. Мы не представляли для них угрозы. Не знаю как, но мне кажется, они понимали, что в наших интересах разойтись с ними по-хорошему. Они не видели в нас опасности. Трофейщики просто остановили нас и всем своим видом, весьма наглядно попросили не мешать. Если бы у нас был, хотя бы пистолет, я принялся палить от страха, не думая о последствиях. Тогда выходит, что трофейщики собирают все оружие, даже в квартирах. Хотя возможность отыскать оружие в квартире, практически равна нулю. Мало у кого пистолеты в то время лежали на видном месте.… Слушай, а что если это говорит о том, что оружие крысы прячут не только от нас?! Тогда выходит, что кроме нас есть еще люди! Собирая оружие крысы, просто хотят уровнять шансы, на случай открытого противостояния между ними и выжившими. В этом случае они имеют больше шансов победить…

Наташка остановилась как вкопанная. Она смотрела на меня, открыв все то, что возможно, на своем лице настолько широко, что казалось оно вот– вот даст трещину. Было такое ощущение, что увидела ползающих по мне золотых жуков с изумрудными глазами.

– Ты, что зависла? – пощелкал у нее перед лицом пальцами:

– Сбой системных файлов?

К ней медленно вернулась возможность складывать звуки в слова.

– Юра, так, что это значит, что не всех людей убили?! Значит, есть живые? Мы можем с ними встретиться?! Это правда, я правильно поняла?