Текст книги "Другое имя зла"

Автор книги: Роман Парфененко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

– Наташа, поняла, ты, правильно. Во всем этом есть одно "но". Все выше сказанное, попытка построить более – менее логичные рассуждения. На самом деле, к моему величайшему сожалению, цена этим построениям, ломаный грош в базарный день. Все они не опираются ни на один мало-мальски подтвержденный факт, а значит совершенно бессмысленны. Поэтому они не более чем абстрактная игра пытающегося остаться холодным и здравым моего ума. Но даже, если мы предположим, что все это так, как я думаю, обольщаться не стоит. Вероятнее всего другие люди представляют опасность не только для крыс, что очевидно. Но как бы это неприятно не звучало, для нас тоже.

Зародившаяся у нее надежда, скомкалась от моих слов. Сама она тоже сникла, и на глазах появился непременный атрибут любого женского разочарования – слезы.

– Наташенька, ты пойми, что все это не более чем человеческая логика. Конкретно моя. Я всегда был пессимистом. В этом мире мы с тобой больше похожи на крыс. Крысы, не знаю почему, похожи на людей. Но это совсем не значит, что они руководствуются в своих поступках нашей, человеческой логикой. Скорее всего, это не так. Может быть, они этим оружием украшают тронную залу своего короля, или повелителя, или кто у них там командует. Мы ведь не знаем их представлений о красоте, как впрочем, и всего остального о них. Одно совершенно очевидно, у них существует иерархия. Все остальное темный лес. Скорее всего, что все это я просто придумываю. Или скажем так, пытаюсь отыскать истину не имея ни каких конкретных знаний об этом месте. Занятие конечно идиотское.

Обнял ее. Слезы текли, как горошины. Но плакала она тихо. Это не истерика. Просто человеку всегда надо на что– то надеяться. И очень важно для него иметь хоть не большое подтверждение того, что его надежда не беспочвенна.

– Успокойся, заинька. Когда будешь, готова идти дай знать. Отказываться от первоначального плана у нас оснований пока нет. Потом мне кажется, если нам удастся выбраться за город… Там будет, более– менее все ясно и понятно, – врал, конечно, но и самому очень хотелось на это надеяться. Хлюпнув последний раз носом, отстранилась от меня, вытерла руками мокрое лицо, сказала:

– Все, Юр, я успокоилась. Просто, когда ты сказал о других людях, у меня надежда какая – то появилась. Глупо конечно. На что здесь можно надеяться?! Ну что, пошли?

– Понимаю. Надеяться нам не на кого, кроме нас самих. Пойдем, славная моя.

Как же назывался этот мост? С моей памятью творились чудеса. Казалось, совсем недавно знал все это, а теперь на месте названий сплошной пробел. Желание вспомнить доводило до полового бессилия. Места были знакомыми и родными, а вот как они назывались.… Хоть убейте! Всплывали какие-то слова, но они совершенно не были связаны с тем, что я видел перед своими глазами. Странно быстро я принял все изменения произошедшие с городом. Может быть, Наташка права в том, что я неадекватно отношусь ко всему этому. Впрочем, она сама вначале жалась и постоянно держалась за руку, как ребенок, который боится потеряться. Сейчас идет спокойно, рядом, уже не путается под ногами. Значит, и с ней происходят изменения. Не будем сейчас задаваться вопросом о странностях нашего восприятия. Оставим на-потом. На какое потом?

– Натуля, – для привычной тишины, голос прозвучал пугающе громко. Она вздрогнула. То ли от звука моего голоса, то ли ожидая от меня очередной гадости или следующего словесного поноса. Никак не могу разобраться в своих чувствах по отношению к ней. Подчас ее мучительно, до сердечных колик жалко. А иногда просто удавить хочется. Атмосфера этого проклятого города сводит с ума.

– Наташа, – повторил свое обращение:

– Сейчас зайдем в этот сад у реки, черт, забыл, как называется. Хрен с ним! – тут я пой мал себя на мысли, что забыл, как называется и сама река:

– Слушай, как называется эта река? – в ее взгляде вместе с недоверием проскальзывал легко угадываемый страх. Видимо, решила, что забрало у меня окончательно упало, и теперь я полностью оформившийся параноик.

– Нет, Наташа, я не шучу. Правда, забыл. У меня с памятью какие-то забавные штуки происходят. Помнишь, как в песне: "Что– то с памятью моей стало…" Все исчезает куда– то, вот только что помнил, и на тебе, ничего нет.

– Река называется Нева, – мое объяснение не имело положительного результата. Она и впрямь думает, что крыша у меня съезжает все больше и больше.

– Наташа, а у тебя не так? С памятью все в порядке? Понимаешь, у меня какие-то провалы. Только что помнил, даже помню, что называл это совсем недавно, а сейчас, как ни напрягаюсь вспомнить не могу.

– Вроде бы нет. Правда мне кажется, я многих названий и не знала. Я ведь в командировке была, а не на экскурсии. И потом, я из другого города. В Питере редко бывала. Но вот это Нева. А вот там сквозь деревья просматриваются стены Петропавловской крепости.

Посмотрел направо, куда указывала ее рука. Увидел сквозь голые деревья парка стены из красного кирпича. Абсолютно точно. Когда она произнесла эти названия, бреши в памяти заполнились. Все встало на свои места. Надолго ли?

– А как мост называется? Помнишь?

– Не знаю. – Прозвучало очень неуверенно.

– Не знаешь или не помнишь? Это очень важно! – Очень не хотелось съезжать в пропасть безумия одному.

– По-моему, не знаю. Я ведь говорила. Я из другого города. Здесь главным образом перемещалась на метро.

– Так, ладно, сейчас засядем в этом парке. Перекусим. Отдохнем немного. Проведем военный совет. Выработаем тактику дальнейшего нашего продвижения. Цель – форсирование Невы. По мосту мне идти, честно говоря, страшно. С него вниз не сиганешь, в случае чего. В общем, поедим и подумаем.

Ели молча. Прием пищи стал неприятной, но необходимой обязанностью. Спасло и делало его более – менее терпимым запаздывавшее ощущение вкуса. Откусывал, начинал пережевывать пищу. Желудок соответственно вырабатывал сок, готовился к приему еды. Глотал, он получает набившие оскомину крекеры и мясной паштет. Следом приходит надоевший, хуже пареной репы вкус. Но он был не связан с самим приемом съестного внутрь. Терпеть было можно. Все здесь приходило с очень большим опазданием. За тарелку горячего супа продал бы душу дьяволу. Обед запили такой же безвкусной водой. Теперь настала пора говорить о делах наших скорбных. Чтобы продемонстрировать существование в нашем обществе, весьма ограниченном, наличие демократии и продекларировать равенство полов, обратился к Наташе, как бы отдавая инициативу в принятие решения:

– Как думаешь, будет лучше перебраться через реку?

– Юра, ты же сам говорил, что по мосту идти опасно. Значит, придется идти по льду.

Ни как она не хотела брать обязанность, даже совещательного голоса.

– Да, по льду. По тонкому льду, – вздохнул я. Если бы можно было не переправляться через реку, сделал бы это с удовольствием.

– Но где, по льду? По открытому пространству – спрятаться негде. Там, наверное, на фарватере льда нет. Если есть, то он действительно очень тонкий и нас не выдержит. Под мостом, та же петрушка. У опор наверняка все размыто, и толщиной он там, как папиросная бумага. Ну, у тебя есть какие – нибудь мысли по этому поводу?

О чем интересно думает, когда я все силы положил на алтарь успеха нашего предприятия? Что это все мне одному нужно?!

– Юрочка, не знаю. Я в этом совершенно ничего не понимаю. Давай поступим так, как ты считаешь нужным.

Ох, уж мне эта рабская покорность всему: мне, судьбе. Впрочем, выбор и вправду невелик. И не ее в том вина. В конечном итоге она права все равно будет по– моему.

– Значится так, Натунчик! – бодро сказал я, что бы разогнать внутреннюю неловкость и неуверенность. Говорил это, одновременно развязывая рюкзак. Достал из него веревку, –

– Пойдем под мостом. По льду. У меня здесь есть веревка, обвяжемся ей и она будет нашим страховым полисом. Запомни самое главное, если провалишься под лед, не бултыхайся. Старайся сохранить спокойствие. Выплывай на поверхность и хватайся за что – нибудь надежное, что будет поблизости. Например, за опору моста или за участок льда, по которому уже прошла. Я тебя за веревку вытащу. Если в воду вваливаюсь я, то ты ложись опять же на тот участок, по которому прошли, и потихоньку подтаскивай к себе веревку. Но самое главное это не паниковать. Пойду первым, я тяжелее тебя, и то место, по которому уже прошел, тебя всяко выдержит. Конечно, все это будет хорошо, если под мостом есть лед. О том, чтобы идти по середине реки не может быть и речи. Тогда нам останется одно – идти по мосту. Но идти нам придется быстро, почти бежать, а он зараза очень длинный.

В просветах между деревьями было видно, что река покрыта льдом, но вот какой он? А в особенности, какой он под мостом, название которого крутилось у меня на языке но никак не могло выскочить на свободу. Гадай, не гадай, но пока не увидишь все своими глазами и не потрогаешь руками, предположения не стоят ничего.

Вот и Нева. Наташе пришлось опять напомнить мне название этой очень широкой реки. Оно у меня опять куда – то выскользнуло. Раньше воспринимал ее, как прекрасное украшение моего города, теперь я боялся Невы. Но страх был несколько иным, чем тот который испытывал до того, как увидел реку. Порадовало то, что лед у гранитной набережной был на вид надежным. Спускаться на реку пришлось напротив Петропавловской крепости. Как только ноги оказались на льду с ним произошли фантастические изменения. Лед был абсолютно прозрачным, нигде не было снега. Но ноги не скользили. Удивляло не это. Вода, которая текла подо льдом была буро – зеленого цвета. Как только мы вступили на лед, он кардинально поменял свой цвет. Был свинцово – серым, и вдруг стал бутылочно-зеленым. Цвет был насыщен и глубок. Таких ярких цветов в этом городе я не видел. Но почему произошло это изменение цвета? Мне не удалось ухватить тот момент, когда лед стал другим. Однако стоять раскрыв варежку и изумляться свойствам волшебного льда времени не было. Я обвязал Наташину талию одним концом веревки. Нашел второй конец и обвязался сам. Прежде чем тронуться в путь, еще раз провел инструктаж:

– Наташа, иди так, что бы веревка была слегка ослаблена, но следи за тем, что бы она ни касалась льда. Между нами будет примерно метров восемь. Иди только по тому месту, по которому я уже прошел. Буквально след в след. Помни все то, что я тебе сказал ранее и главное не паникуй, – последнее в равной степени относилось и ко мне. Поджилки тряслись. Что – то настораживало в этом "Ледовом походе". Лед был странным, подо льдом неизвестно какая глубина и какое течение. Что и говорить не каждый день совершал подобные путешествия, было от чего впасть в расстройство. Но все равно по льду мне казалось идти безопасней, чем по мосту. Вздохнул и пошел. Несколько раз за пять шагов обернулся. Наташа стояла и внимательно следила за раскручивающейся веревкой. Посмотрел вперед и взял курс на первую опору моста. Через четыре шага веревка натянулась, а потом сразу преослабла. Оглянулся, увидел, что Наташа точно выполняет мои инструкции. Хотел поймать взгляд, что бы подмигнуть и улыбнуться ей, но не удалось. Потом одернул себя и напомнил, что не на общественном катке и смотреть надо, прежде всего под ноги. До моста дошли без приключений. Чувствуя над собой нависшую громаду тысячетонной конструкции, немного успокоился. Шел, внимательно смотря вперед, и периодически переводя взгляд под ноги. Лед пока опасений не вызывал. Вдруг веревка резко дернулась назад. Сразу среагировал. Следуя своим инструкциям, быстро распластался на льду. Потом медленно начал поворачиваться на пузе, назад, в ту сторону, где провалилась под лед Наташа.

– Дура чертова!!! – Заорал во весь голос. Она стояла и смотрела на меня оловянными глазами. Поднимаясь, продолжал орать:

– Я тебе что говорил! Держи дистанцию. А ты мне в затылок дышишь, на пятки наступаешь! Еще раз так сделаешь, прибью!!!

Она заревела, и мне показалось, что плач звучал громче, чем ор.

– Юрочка, милый прости, прости меня! Не ругайся! Мне очень страшно! Никогда так не было страшно, как сейчас! Я боюсь, ты так далеко от меня! Я не могу… не могу идти на расстоянии от тебя. Я прошу тебя, давай вернемся и побежим по мосту! Я буду бежать быстро – быстро, честное слово, до самого конца без остановки. Пробежим и спрячемся на том берегу! Ведь с нами ничего не успеет случится, если мы побежим очень быстро?! – все это в захлеб, вперемешку со слезами, с судорожным схватыванием воздуха в перерывах между словами.

– Дура, – повторил еще раз, но уже без прежнего задора. Она наступила на провисшую веревку. Получился рывок. А я чуть не пережил позорный приступ медвежьей болезни. Наташа уже захлебывалась слезами, изо рта пошли пузыри. Годовалый ребенок, да и только. Но это произвело успокаивающее действие на меня. Стряхнул остатки пережитого страха. Стало стыдно за те слова, которые из – за него вырвались.

– Наташа, мы не можем идти по мосту. Пойми, девочка, как бы быстро мы по нему не бежали он слишком длинный, чтобы успеть перебежать его. А здесь на льду у нас есть пространство для маневра. Здесь нас ни кто не ждет. Наверху будем как на ладони. Мы и подумать ничего не успеем, как нас сожрут. Как тех, вон видишь?! – Я указал на трупы, щедро развешенные на перилах моста, раскачиваясь над нашими головами. Под мостом, можем, по крайне мере, спрятаться!

– Все вижу и понимаю! Но чувствую, что подо льдом какая – то смертельная опасность! Что – то есть здесь! Я боюсь, боюсь!!! Понимаешь, ты, дурак бесчувственный!!! Ненавижу тебя!!! Уходи один, я вернусь обратно! Что смотришь на меня?! Убирайся!!!

Она начала судорожно пытаться развязать узел веревки. Этот взрыв эмоций еще больше успокоил меня, хотя часть слов, которые выкрикнула Наташа, были очень обидными. Наверное, потому, что были отчасти правдой.

– Наташа, – медленно двинулся к ней.

– Не подходи ко мне, гад!!! – закричала, все еще безуспешно теребя узел. Выбрал веревку, когда она натянулась, что есть силы дернул на себя. Наташа, ойкнув, махом упала в направлении рывка. Упала тяжело, всем телом. С глухим стуком. Я испугался, в один прыжок преодолел разделявшее расстояние. Рухнул рядом на колени и рывком перевернул ее вверх лицом. Из носа шла кровь. Она молча, сопя, боролась, пытаясь вырваться из моих рук. Я все сильнее и сильнее сжимал ее плечи. Вход пошли кулаки и колени. Еле успевал уворачиваться, чтобы не подставить под удар лицо. Потом её силы иссякли, и она заплакала. Горько и безутешно. Словно маленький ребенок, который потерялся и впервые столкнулся с проблемой одиночества. Меня прорвало:

– Любимая моя! Прости меня, прости!!! Я люблю тебя! Но ты должна понять все то, что я делаю, делаю не из прихоти, и не потому, что жестокий и злой. Я хочу сохранить тебя. Хочу, чтобы ты осталась живой! Чтобы оба мы были живы! Ну, не плачь, прошу тебя, успокойсая. Все будет хорошо. Обещаю тебе, я все сделаю для того, что бы нам удалось выбраться отсюда. Слышишь, единственная моя?! Клянусь тебе, приложу все до капельки усилия, чтобы с тобой ни чего не случилось!!! Прости, прости, любимая моя! Слышишь?! – Удалось докричаться до нее. Из глаз продолжали течь слезы. Но их выражение поменялось. В припадке искренности сумел найти слова, которые вселили в нее надежду.

– Юра, Юрочка!!! Мне страшно! И ты такой чужой, непонятный! Я думала, что ты ненавидишь меня, и при первом удобном случае попытаешься от меня избавиться! Я боюсь… Я думала.… Думала, когда шли, ты не бросишь меня, а здесь на этом льду…

– Так это лед тебя испугал? – с облегчением нашел ответ на мучавший меня вопрос о причине истерики, –

– Меня он тоже напугал. С одного места смотришь на него он серый. И вдруг, бах, стал зеленым! Есть от чего сознания лишиться!

– Каким зеленым? – удивленно спросила она, размазывая слезы и кровь по щекам. Я вытащил из бокового кармана куртки, относительно чистый платок и протянул ей. Она благодарно кивнула. Потом, словно успокаивая ребенка, сказал:

– Ну как каким зеленым, лапушка? Вот таким, – похлопал ладонью по льду рядом с собой.

– Он серый, – опровергла, совершенно уверенно.

– Да ты что не видела разве?! Он цвет поменял! Ты его что и сейчас серым видишь?!

– Да-а-а-а…– и вот здесь у нее вновь появилось то выражение глаз, которое было, когда я спросил о названии реки. На этот раз оно не промелькнуло, а осталось там. Так смотрят на опасных сумасшедших. Или на маньяков. С ужасом и надеждой. С ужасом оттого, что может случиться. И с надеждой на то, что все может быть образуется. Мне пришлось рискнуть и задать еще один вопрос. Он мог убить ужас и утвердить в ее глазах надежду, или совсем наоборот.

– Наташа, а когда ешь, вкус у тебя сразу появляется, как только положишь пищу в рот?

В ответ опять услышал протяжное:

– Да-а-а-а…

Запустил пятерню под шапку и с силой почесал голову.

– Ты знаешь, что мы по-разному ощущаем объективную реальность, данную нам в этом самом ощущении? Я вижу зеленый лед. У тебя со вкусом все в порядке, а у меня он вечно опаздывает, как электрички.

– Ты курила раньше?

– По-моему нет, – сказала ужа более осмысленно. Села на льду удобнее.

– Переберемся на ту сторону, попробуешь.

– А зачем?

– А затем, что со мной все это происходит не так, как с тобой. Может именно поэтому, ты воспринимаешь меня, как своего возможного убийцу. Наташа, вот сейчас мы оба успокоились. Я тебе совершенно искренне говорю, у меня в мыслях не было причинить тебе, какой – нибудь вред. Могу поклясться, чем угодно – это правда.

Но в этот момент меня больше волновало сделанное открытие. Она совершенно иначе воспринимала многие вещи этого мира. Ее это, по-моему, удивило не меньше моего и в чем-то, даже успокоило. Дай, не знаю кто, что бы ее страх передо мной сменился на что – нибудь другое.

– Наташенька, пора идти. Чтобы тебе не было так страшно, пойдешь первой. Если появится опасность, увидим ее вместе и вместе будем действовать сообразно обстановке. Я пойду замыкающим и буду прикрывать наш тыл. Еще одно. Хочу, чтобы ты мне верила. Я действительно люблю тебя. Может это не к месту и не ко времени "вот уж точно". Но ты должна мне верить! Все, только что сказанное мной, это правда. Может быть, единственная правда в этом месте.

Она вернула мокрый от слез и бурый от крови платок. Я скомкал его и запихал в карман. Обнял ее и стал целовать. Глаза, еще мокрые щеки, распухший от удара об лед нос, губы, сохранившие горечь слез.

– Ты веришь мне?! – в тот момент показалось самым главным в моей жизни услышать положительный ответ.

– Юра, я постараюсь. Честно постараюсь.

Мне в своем вранье всегда удавалось быть более убедительным. Встал и помог подняться ей. Еще раз обнял и поцеловал. Потом слегка подтолкнул:

– Ну, иди. Ничего не бойся! С нами все будет в порядке.

Она попробовала улыбнуться. Не вышло. Кивнула мне, развернулась и медленно и неуверенно пошла вперед. Два шага, три, четыре, когда сделала восьмой шаг, веревка приподнялась надо льдом, двинулся за Наташей.

– Милая, не спеши! Смотри под ноги. Все в порядке! – крикнул в спину. Она не оборачиваясь, кивнула.

На середине реки устроили привал. Сели у опоры моста. Я обнял ее. Она не отстранилась. Так сидели долго. Молчали. Каждый думал о своем.

– Юра, – первой нарушила молчание Наташа.

– Тебя очень тяготит моя возможная беременность?

– С чего ты взяла?

– Так. Показалось.

– А почему это должно меня тяготить? Скорее всего, что законы той жизни, в том числе и физиологические не имеют силы в этом мире. Так что беременность под большим вопросом. Если это и не так, то ведь она еще не очевидна?

– Как ты любишь запутанно говорить. Просто не можешь изъясняться?

– Извини издержки образования и характера. Но слишком много мыслей в два слова не впихнешь. Было бы лучше, если на все твои вопросы отвечал только: "да" или "нет"?

– Не лучше. Но иногда бывает трудно тебя понимать. Даже не всегда улавливаю смысл слов. Но ты так и не ответил на вопрос?

– Отвечаю. Нет. Не тяготит. Точка.

Она улыбнулась.

– Юр, прости меня за истерику. Мне показалось, – со мной должно что – то случиться на льду. Очень испугалась. Не соображала, что делала.

– Понимаю. Женское сердце – вещун. Все нормально, я тоже был близок к припадку. Тебе просто удалось опередить. Не представляю, как бы ты смогла утихомирить меня, если бы успел начать первым?

Показалось, что она не слышит. Через мгновенье получил подтверждение. Впрочем, не расстроился

– Юра, ты однажды сказал странное слово – эвтаназия. Что оно означает?

– Добровольный уход из жизни одного человека с помощью другого человека. Осуществлялась, как правило, введением в вену безболезненных умерщвляющих препаратов. –

Постарался выдать краткое определение, не вдаваясь в подробности.

– Почему ты спросила?

– Так. Просто вспомнила это слово. Может быть, пойдем дальше. Я уже отдохнула, и сидеть становится холодно.

– Пойдем. Раньше выйдем, скорее дойдем.

Посмотрел вверх. Висевшие над головами трупы не выпускали нас из виду.

До другого берега оставалось метров сто, не больше. Уже расслабился и думал, как бы побыстрее оказаться у гранитного спуска к реке. Неожиданно что – то взорвало лед перед Наташей. Она в этот момент как раз занесла ногу, чтобы сделать следующий шаг. Лед как бы вспучило изнутри, а потом он не выдержал давления и, ломаясь, выпустил высоко вверх огромный, черный столб воды. Этот фонтан окутал Наташу и всей массой вместе с ней исчез в образовавшейся полынье. Веревка рывком натянулась, сбросила меня на лед, потащила в мертвую воду. Выхватил нож из ножен. Первым желанием было перерезать веревку. Шли мгновения, меня все ближе и ближе подтаскивало к зияющему пролому. Сила, тащившая постепенно ослабевала, но не так быстро, чтобы не успеть оказаться в черной воде. Остервенело, принялся рубить лед ножом, пытаясь зацепиться и приостановить скольжение. Тщетно. Нож соскальзывал, оставлял неглубокие выбоины на льду, неспособные приостановить движение. Вдруг, когда до полыньи остался метр, все прекратилось. Положил нож и обеими руками начал подтаскивать веревку к себе. Вода была черной и спокойной. Метр веревки. Она шла легко, но груз на конце чувствовался.

– Где же ты! Всплывай, черт тебя подери! – Еще метр. Веревку начало сносить, как леску, на конце которой сидела рыба. Течение, не такое сильное, но все же ощутимое. Еще метр. Показалась рука. Судорожно над поверхностью искала кромку льда, чтобы ухватиться. Быстро обмотал веревку вокруг своего запястья. Схватил за руку. Потащил, что было сил. Показалась ее голова. Глаза были открытыми, но мысли в них не было. Запустил свободную руку по плечо в воду. Ее обжог холод. Нащупал брючный ремень и рывком вытащил Наташку до половины, на лед. Еще одно усилие, мы уже в паре метров от пролома.

– Наташенька! Наташка! – Я хлестал по щекам, мучительно вспоминая приемы искусственного дыхания. Никак не мог вспомнить. Все произошло очень быстро. Не могла же она за столь короткое время захлебнуться! Моргнула. Потом резко села и наклонилась вперед. Ее вырвало черной слизью разбавленной зеленой водой. Цвета у рвотной массы были неестественно яркими.

– Быстро, быстро, лапушка моя! – Подхватил ее подмышки, кое– как поставил на ноги и почти волоком, насколько возможно быстро, потащил ее вокруг полыньи. Прочь от этого пролома. Полынья была почти правильной прямоугольной формы, словно кто-то долгое время специально вырубал пешней или пилил пилой для такого вот случая. Оттащил ее метров на десять от полыньи. Она пришла в себя и стала принимать более активное и осмысленное участие в нашем бегстве. Однако, не доверяя ее силам, продолжал крепко держать Наташу за талию.

– Быстрее, золотко, быстрее. – Черт его знает, сколько таких ловушек может оказаться на нашем пути? Бежали, уже не разбирая дороги, в сторону спуска к реке. Случись что и уже оба стали бы удобрением для подводной растительности. Ни чего не случилось. С разрывающимися от напряжения легкими влетели на набережную. Но здесь тоже не появилось чувство безопасности. Слишком близко к реке. Не останавливаясь, перебежали дорогу и вломились в первый попавшийся подъезд. Массивная дубовая дверь, к счастью, оказалась открытой. Как только веревка, тащившаяся нелепым хвостом, ни за что не зацепилась?