Текст книги "Другое имя зла"

Автор книги: Роман Парфененко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– Идем. – Они обступили меня, и повели к выходу. Как ни странно чувствовал себя великолепно. Вернее, так чувствовало себя мое тело. Душа ныла. Меня провели по винтовой лестнице. Она вывела в полукруглый коридор. Как только вступили в него, стало темно. Совершенно. Пошли вдоль правой стены. Двигались по кругу. Коридор был или очень большой, или мы ходили по одному и тому же месту. Ничего не видел, полностью полагаясь на своих конвоиров. Вдруг впереди тьму перпендикулярно прорезало полотно света. Он не рассеивался. Упирался в противоположную стенку. Когда подошли ближе, увидел, что свет пролезает в щель, в стене. Вернее не в щель, а в стреловидную бойницу. Демоны остановили меня и завязали глаза. Дальше они стали вести еще медленнее и осторожнее. Потом резко повернули на право. Задрали мои руки и приковали их вверху. Я стоял вытянувшись на цыпочках. Что – то обхватило шею сзади, натянулось. Лицо вжалось в бойницу. Больше не могу шевелить головой. Затянули что – то вокруг пояса. Меня прилепили к стене. Свободы движения никакой. То же произошло с ногами. Развязали узел повязки на затылке. Выдернули ее. Я открыл глаза, и закрыть не смог. Увидел небольшое помещение. Оно все было пред моими глазами. Видел и запоминал все детали. Там было светло, но источников света не было видно. Смотрел на него сверху вниз, а по-другому, и не мог, глаза застыли. Напротив щели, к которой прикован, видна неоштукатуренная стена. На ней большая двухстворчатая дверь.

Кто – то похлопал меня по плечу.

– Потерпи, скоро начнется. – Раздались удаляющиеся шаги. Я остался один. Прикованный зритель чудовищного представления. Начало не заставило себя ждать. Двери, скрипя, распахнулись. Появились Другие. Они с большим трудом тащили, какую-то большую каменную глыбу. По форме она напоминала кирпич. Установили в центре. В глыбе был отпечатан след человеческого тела. Это была, как бы половина формы для отливки людей в полный рост. У шеи, запястий, пояса, щиколоток были закреплены, какие – то ремни. Впрочем, все понятно. Человека положат в эту форму, привяжут, а дальше будут делать все, что может нашептать маньяку на ухо больная извращенная фантазия. Все это готовилось для человека, которого я люблю, человека, которого предал. Все предназначалось для Наташи. Другие продолжали возиться у цементного алтаря. К ним присоединился еще один. Он принес большой молоток и зубило. Начал вырубать желоб. Работал быстро и расчетливо, профессионально. Каждый удар молотка по зубилу выхватывал порядочный кусок цемента. Не отрывая зубила, он бил и бил по нему молотком. Куски и крошки летели во все стороны. Желоб получался очень ровным и аккуратным. Наконец, урод опоясал канавкой весь контур человеческого тела. Он принялся выбивать дорожки от конечностей силуэта к желобу. Кровотоки выполнены быстро и симметрично. Камнерез отошел, его место занял следующий. У этого в руках банка с краской и кисть. Принялся красить кровотоки белой краской. Все увиденное ошеломило. Приготовления становились все более бессмысленными и абсурдными. В какой-то момент даже забыл, для какой конечной цели это делается. Все прекратилось внезапно. Так же, как и началось. Один из Других подошел к алтарю и провел пальцем по свежеокрашенному желобу. Поднес руку к голове. Потом развернулся и показал чистый не запачканный палец остальным. Один из Других выскочил из комнаты. Оставшиеся расползлись, приклеиваясь спинами к стенам. Не знаю, сколько прошло времени, когда появился один из черномордых демонов. Он придирчиво исследовал работу Других. Видимо, остался доволен. Выволочек не последовало. Удовлетворенно кивнув в мою сторону, направился к двери. Ожидание невозможно переносить прикованным к стене. От него не скрыться!

– Тебе это должно понравиться. Особенно приготовления. Ты же всегда был очень обстоятельным человеком… – Голос очень знакомый. Он был из той, другой уже почти мертвой жизни. Мучительно знакомый. Но все потуги вспомнить, кому он принадлежит, канули всуе. Тогда просто спросил:

– Кто ты?

– Я Атман, бог тутошний.

– Ах ты сволочь!!! – Забился в своих путах, это привело лишь к тому, что в кровь расцарапал щеки о шершавые стенки бойницы.

Он засмеялся. Смех тоже был из той, прошлой жизни.

– Малах Га – Мавет много говорил о твоей непочтительности к Богам. Не просто говорил, жаловался и обижался на тебя. Просил наказать. Но я-то знал, что ты плюешь на любые формы религиозности и власти. Ведь ты, как Шариков, по определению Швондера. Анархист-индивидуалист.

– Я знаю тебя?!

– Угу, даже лучше, чем можешь себе вообразить. Ну, не буду, мешать, тебе наслаждаться зрелищем. Сам, честно говоря, не очень люблю физиологию, во всех ее проявлениях. Пока, скоро увидимся…

Его не стало. В зале опять поднялась суета. Вдруг все замерли на местах, как замороженные. В дверях появился Малах Га – Мавет. Я ожидал увидеть того, другого, который только что стоял за спиной. Такой знакомый и такой недостижимый для памяти. Я был разочарован. За Демоном вошли двое Других они тащили его любимое кресло. Пыльный Ангел ногой обозначил место. Уроды поставили на него кресло. Садясь, он посмотрел в мою сторону. Улыбнулся и приветливо махнул рукой. Я опять, как муха, забился в паучьих путах. Демон отвернулся и одним движением кивнул головой.

Вошли Азазель и Аваддон. Они вели под руки Наташу. Ее взгляд блуждал. Я дернулся, стремясь спрятаться. На какое-то мгновение показалось, что она заметила меня. Но взгляд не остановился на бойнице. Стыд, боль, бессилие, страх, все это комом билось в груди. На ней была все та же нелепая хламида, одетая в которую, она пыталась бежать тогда, вместе со мной. От одного рукава оторван лоскут. Тогда она перевязала им, мою руку. Теперь даже шрама не осталось. А повязка потерялась в драке.

Ее подвели к алтарю. Черномордые демоны сорвали платье. Зябко поежилась и медленно закрыла грудь руками. Палач указал рукой на алтарь. Она безвольно пошла к нему. Помогли лечь на спину. Прикрепили к камню руки и ноги. Обвязали ремнем талию. Закрепили ремень под подбородком. Она не сопротивлялась. Лицо было безразличным. В нем не было желания бороться, жить. Она приняла неизбежность и покорилась судьбе. Наташа лежала привязанная к камню. Обнаженная и беззащитная. Хотел позвать, ругаться, рыдать, просто орать, чтобы вернуть ее. Не смог. Не потому, что боялся, а понял, все, что можно было кричать, прокричал тогда, когда висел над кипящей смолой. И выбор действительно сделан. Ни чего не изменить, ни криком, ни тщетными попытками вырваться из пут. Оставалось только смотреть на то, как умрет моя любимая. И видимо, не зря в университете приятели сократили и переделали мою фамилию до клички, Азеф. Он был гением предательства и провокации. В той жизни я не оправдал это прозвище, зато в этой компенсировал все с лихвой.

Демоны отошли и встали за спиной Пыльного Ангела. Из строя Других вышел один. Он должен стать палачом. Демоны на моих глазах никого собственноручно не убивали. Сейчас то же не хотели делать исключения. В правой руке Другой держал мой нож. Конечно, разве могло Червивое Дитя избежать маленьких спецэффектов?!! Естественно, Наташа должна умереть от ножа принадлежавшего человеку, который любил и предал ее. Очень мелодраматично. Суки!!! Этот нож, который несколько раз спасал нас, теперь должен был забрать ее жизнь. Рассчитано это только на меня. Наташа не реагировала, ни на какие внешние раздражители. Не видела приближающегося к ней палача. Лица черных Демонов и Других стали трансформироваться. Они выращивали рты. Другой с ножом поднял руки и запрокинул голову. Остальные опустили подбородки на грудь. Малах Га – Мавет поднялся и скрестил руки на груди. Чистыми, звонкими, детскими голосами Другие хором заговорили речетатитивом.

– Разреши мне прикоснуться,

– Ну, я прошу, разреши…

– Я не причиню вреда,

– Для тебя,

– Я трону рукой солнце.

– Я буду дуть на обоженные пальцы…

– И смеяться,

– Как сытый и теплый ребенок.

– И нежный ветерок будет забавляться,

– Легкими,

– Как пух моими волосами.

– Я узнаю, и все встанет на свои места.

– И мне останется смеяться,

– Смеяться от счастья…

Это металось меж каменных стен. Возвращаясь снова и снова. Последним словом, счастья, счастья, счастья…

Все стихло. Пришел в себя от изумления. У этих тварей существует какая-то религия, какая то вера. Это молитва! Я уверен! Сейчас будет принесена жертва их ублюдочному, червивому Богу!

Другой с ножом коснулся самым его кончиком ямки между ключицами Наташи. Без усилия слегка утопил острие в этой ямке. Потом от нее провел медленно набухающую кровью борозду вниз живота. Кровь перелилась через края раны и потекла по телу, к жадному, изнывавшему от жажды камню. Ей не было больно. Она лежала не двигаясь. Взор уходил в потолок. Другой сделал такие же порезы вдоль рук и ног. Кровь теперь покрывало все тело, но ее было недостаточно, чтобы свободно течь по желобкам. Палач надрезал руки вдоль вен очень глубоко. Наташа вздрогнула, но не от боли. Когда кровь сворачивалась, Другой делал рядом с прежним разрезом новый. Кровь скапливалась в желобах и густела. Наташа медленно открывала и закрывала глаза. Она как бы боролась со сном. Но смерть, притворившаяся сном, побеждала. Вскоре все тело было покрыто ранами. Узкими, но глубокими. Старые раны подсыхали. Новые обильно истекали кровью. Наташа моргнула последний раз, и глаз больше не открыла. Палач все резал и резал ее тело. Кровь лилась не прекращая. Ее лицо было бледным, но спокойным. Не было ни напряжения, ни боли, ни страха. Оно было таким, как тогда, когда она спала со мной в огромной квартире. Спокойным и добрым. В дверях возникло движение. Появился еще один Другой. Он подошел к Наташе и поднес к ее губам маленькое зеркальце. Оно не запотело. Он вырастил на своей морде ухо и наклонился к груди. Постоял. Взялся двумя руками за голову Наташи и как кукле большими пальцами приоткрыл веки. Выпрямился, отошел от алтаря и поклонился в пояс Малах Га – Мавету. Тот вытянулся, воздел руки к потолку и глухим, жутким голосом произнес:

– Аскерахазакут стров!!! Она умерла…

Я не плакал. Не мог. Внутри было пусто. А теперь вот и ее не стало. Пыльный Ангел хлопнул в ладони и произнес:

– Церемония закончена! Омойте, умастите благовониями, оденьте все самое лучшее и предайте очистительному огню. Со всеми почестями! Слышите вы – уроды!!! Она первая мученица нового мира. Место ее упокоения по воле Атмана станет святым. Оно будет местом поклонения! Ничего не трогать здесь! Кровь ее священна! Здесь чистое место!!! Аскерахазакут стров!!!

Неимоверное напряжение покинуло меня. Смог закрыть глаза. Под веками было темно.

– Все равно не буду жить!!! Не буду вашей игрушкой! Будьте вы все прокляты, вместе со мной! Я уничтожу этот мир, и сам погибну вместе с ним.

Итог.

Меня отвязали. Привели к пыльному Ангелу. Он сказал:

– Ты свободен. Надеюсь, пути наши больше не пересекутся. Но на все воля Атмана. Можешь, идти и путь твой продлится вечность! В этом мире ты не обретешь покоя. Живи и наслаждайся. Чем будешь жить мне не интересно. Отдайте ему вещи, и пусть убирается.

Повернулся к своим чернолицым братьям. Те принесли рюкзак, бросили к моим ногам. Я поднял его и на одну лямку закинул за спину. Демон протянул нож в чехле. Что – то мелькнуло в голове тенью. Я принял нож за рукоять, отрывистым движением сбросил с него чехол на пол. Одновременно кинул рюкзак в сторону ближайшего Демона, он попал тому в голову. Демон от неожиданности свалился на спину. Метнулся к Малах Га – Мавету целясь ему в улыбку. Не хватило метра. Откуда – то справа вылетел второй и сшиб на пол. Нож, звеня, полетел к стенке.

Все так же улыбаясь Пыльный Ангел, сказал без интонации:

– Надо же прорвало. Вышвырнете дерьмо…

И меня вышвырнули…

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

Часть 3. Одинокая вечность.

 
Вы вечность по черепу двиньте,
Клянуся, в ней радости нет:
Слепой лаборант в лабиринте
Блуждает три тысячи лет.
 

Вадим Шефнер. «Лачуга должника».

Глава 1.
Война.

Один.

Комната маленькая. Выкрашенный желтой краской потолок. Весь в трещинах. Выгоревшие обои, покрытые загадочными венерианскими цветами. Окно во всю стену, как капитанская рубка.

Я лежал на бугристом диване. Сигарета дотлела почти до фильтра. Вставать с дивана было лень. Затушил сигарету о коричневый линолеум. Окурок щелчком полетел в приоткрытое окно. Горючего хватило только до подоконника. Дымя, врезался в него и, брызгая искрами, отлетел на пол.

Мысли блуждали по трещинам на потолке. Они то увеличивали их до размеров североамериканских каньонов, то уменьшали до неразличимых глазу марсианских каналов. Я думал о времени. По подсчетам, которые вел в меленькой с кожаным переплетом записной книжечке, после смерти Наташи прожил уже сорок семь суток. Плюс, минус, конечно. Календарь был прост и приблизителен. Механически это осуществлялось так, открывалась книжечка, в ней огрызком карандаша рисовалась палочка. Потом я засыпал. Следующая палочка выписывалась, перед очередным нырком в сон. Период бодрствования между нырками, был условным днем. Ну, а само погружение в темную воду забвения, считалось условной ночью.

Днем вел очень активную и насыщенную жизнь. В этом маленьком блокнотике записывал не только времяисчисление своей жизни. На предпоследней страничке, все тем же огрызком карандаша педантично отмечал свои достижения, за период прожитого бодрствования. Бухгалтерия была такой же элементарной, как и календарь. Для меня, пробитого гуманитария, всегда была странной роль чисел в жизни человечества. Теперь, перестав быть человеком, я по достоинству оценил эти веселые закорючки, которые можно складывать и из которых можно вычитать. Числа действительно обладали магией и поэзией, недоступной простому смертному.

Я разрывался между желанием вспомнить все, начиная с моей прежней жизни до тупика условного сегодняшнего дня. И желанием просто выпить водки. Победило второе. Поднялся, налил половинку пластикового одноразового стаканчика, которым перепил ни одну бутылку. Вытянул из банки маринованный маленький огурчик. Мучаясь, маленькими глотками, вытянул резкую тепловатую водку. Огурчик доставил большее удовольствие. Любое лекарство по сути своей является горьким. Водка не исключение. Но в отличие от других медикаментозных средств она обладает почти мгновенным эффектом. Вот и сейчас лекарство всколыхнуло неуемную жажду деятельности. Действовал я почти всегда одинаково.

Вышел из берлоги. Бодро насвистывая, направился к Московскому проспекту. Перед выходом на него резко оборвал свист. Убедился, что в обозримой перспективе, нет живых существ. Осторожность и предусмотрительность – гарантия жизни партизана. Путь пролегал в сторону Московских ворот. Где теперь та Москва?

На стене зеленого дома висела очень большая афиша: "ВНИМАНИЕ, РОЗЫСК!!!". Ниже крупного и самодостаточного заголовка мои фотографии, анфас и профиль. В очередной раз удивился: когда они успели сфотографировать? Под фотографиями ровным шрифтом набрано: "Разыскивается особо опасный преступник Юрий Юзовский! Обвиняется в многократных нападениях на Других. Убивает с особой жестокостью. Совершает надругательства над телами. Особые приметы: единственное человекообразное существо на свободе. Увидевшему – не предпринимать никаких попыток к задержанию. Просто внимания на него не обращайте!!!". И подпись: Малах Га – Мавет. Такими плакатами была оклеена вся ореола моего обитания. Я превратился в неуловимого индейца Джона из анекдота. Который был неуловимым только потому, что был никому не нужен. Афишка с одной стороны делала несостоятельными предположения о том, что если я убью как можно больше Других, рано или поздно те разозлятся и, наконец, завалят меня. Но это только с одной стороны. С противоположной, Пыльный Ангел был очень не простым Демоном. Другие в ответ на мою бескомпромиссную войну стали более осторожными. Они уже не появлялись по одиночке и безоружными. Эти плакатики, которые раньше очень нервировали, а сейчас примелькались, могли быть рассчитаны как раз на то, что я потеряю осмотрительность и осторожность. Возможна еще одна версия. Они, эти гадкие бумаженции, могли натолкнуть на понимание того, что моя война не имеет смысла. На все это пока был только один ответ. Каждый прожитый день – убитый Другой! Исповедуя этот принцип и сегодня, шел к Московским воротам. Там Другие проявляли повышенную активность. Хотя эта активность, на мой взгляд, не имела смысла. Они что – то таскали, складывали, устанавливали. Это что – то было в форме больших мешков и каменных блоков. В условное вчера, наблюдая за муравьиной суетой безлицых, увидел, что они очень часто, по одному заходят в двухэтажное здание напротив. Раньше оно было обувным магазином. Другие оставались там не продолжительное время. Потом выходили. Что они делали, справляли нужду или трахались, предстояло выяснить сегодня. Пока безмордых грузчиков видно не было. Я вошел в здание с обрушившейся вывеской: "обувь". Поднялся на второй этаж. Хрустя битым стеклом, прошел, заглядывая в пустые, разграбленные комнаты. Маленький чулан подарил одновременно мерзкую на вид, но приятную для статистики находку. В углу, дальнем от меня, лежал омерзительный комок слизи. Этот комок был ничем иным, как студенистой протоплазмой, из которой вскоре появился бы Другой. Появился бы если бы не моя ненависть. Однажды, дней десять назад, блуждая по закоулкам полуразрушенного дома на Московском проспекте, забрел почти в такую же комнатенку, без окон. Мне довелось увидеть формирование очередного представителя цивилизации безлицых. Я стоял и размышлял над извечным вопросом. Что делать? Каким способом убить этого неподвижного слизня. Но неожиданно, этот комок слизи стал проявлять признаки беспокойства. Он начал быстро увеличиваться в размерах. Набухал и вытягивался. Постепенно приобретая пропорции человеческого тела, плотно обтянутого тонким полиэтиленом. Особенно интенсивные рывки происходили в районе паха, будущего Другого. Очевидно, потому, что именно в этом месте у них были сосредоточенны наиболее важные органы. Там начинал свое развитие, элегба – член нового мира. Все происходило очень быстро, но по этапам. Последними формировались пупырышки вместо лица. Зрелище ошеломляло. Стоял сам не свой от этого чудесного превращения куска дерьма во что-то. Наверное, этот новый мир произошел из одного, большого, гнилого комка слизи. Очень хотелось уничтожить этот мир. Но пока не знал как! По этому, убивал его по частям. Это толкнуло меня к новорожденному. Ярость и ненависть, атомный реактор, движения, затмили память о том, что у меня есть оружие, нож. Существо не было готово ни к жизни, ни к смерти. Не знаю, есть ли у Других фольклор, но если есть, я в нем самый страшный персонаж. Я душил "младенца", рвал его голыми руками. Неистощимый источник энергии моей ярости удесятерил силы. Голыми руками разорвал ему горло, почти оторвав безликую голову. Отрезвел. На коленях отполз от изуродованного трупа. Выплюнул густую, черную кровь, разбавленную моей слюной. В припадке бешенства рвал его не только руками, но и зубами. Я не стал вампиром. Кровь Других не имела вкуса и запаха. Но, как в свое время говаривал Пыльный Ангел, кровь вымывает жизнь из раненого тела. В этом смысле меня можно было без натяжек прозвать Дракулой. Я забирал их жизни, в этом заключалась цель моей. Руки дрожали и были перепачканы кровью. Вытер их о джинсы. Закурил. В то время, это было обязательным ритуалом. Теперь сокращаю количество выкуренных сигарет за день. Вытащил из потайного кармашка блокнотик, открыл на предпоследней страничке и к двадцати девяти палочкам пририсовал еще одну. На сегодняшний день в моей черной бухгалтерии сорок восемь палочек.

Сейчас вновь мусолил все тот же навязчивый вопрос, что делать? Каким способом можно уничтожить этот комок? Прошлые эксперименты дали следующие результаты. Ножом убить не представлялось возможным, протоплазма была нечувствительна к какому– либо механическому воздействию. Если топтать ее ногами, она растекается, и спустя короткое время опять принимает прежнюю форму. Полностью уничтожить можно было лишь двумя способами. Первый, растворить в большом количестве воды. Сейчас не было под рукой ни речки, ни канала. Этот вариант отпадал. Второй способ, сжечь! Я снял рюкзак. Достал оттуда жестяную канистру, в которую раньше слил бензин для зажигалок, на всякий пожарный случай, в том числе и на такой. Жалко было переводить такое добро, на такое говно. Но в своей войне я с затратами не считался. Обильно полил комок и пролил от него бензиновую дорожку, метра на два. Закрутил банку и убрал обратно. Достал пачку сто долларовых купюр, зажег одну бумажку от Зиппо и аккуратно опустил его на окончание жидкой дорожки. Пламя со спринтерской скоростью пробежало короткую дистанцию и жадно набросилось на слизь. Постоял немного, да бы обрести уверенность, что процесс необратим и Другому не суждено обрести форму, вышел из чулана и прикрыл дверь. На цыпочках подошел к оконному проему. Осторожно выглянул. Пока вершил аутодафе, никто из Других не вошел в здание. Очень не люблю, когда меня отрывают от дела. Из развороченного окна, к сожалению, не было видно собственно ворот. Но в том, что Другие начали уже свое копошение, и скоро одному из них приспичит уединиться, сомнений не было. Главное, чтобы это произошло, до того, как пламя охватит бывший магазин. Воспоминания опять попытались пробиться сквозь ожидание. Поставил им барьер и достал блокнотик. С усердием, высунув язык, вырисовал, там еще одну палочку. Сорок девять! Мыслительный процесс заменил жевательным. Достал палку Майкопской, твердокопченой колбасы, не снимая оболочки, принялся есть. Вкус сам по себе был восхитительным. А тем более вкус такой колбасы! Тщательно обсосал шкурку, выплюнул на пол. Из-за двери ощутимо понесло дымом. Куснул еще раз. Но не успел пережевать. Кто – то вошел в здание! Другой, а кто это еще мог быть, поднимался наверх. Потрахаться захотелось!!! Ну, я ему сейчас устрою межгалактический трах! Странная у них все – таки мораль. В сексуальном плане очень похожая на человеческую. Секс для них занятие интимное. В полном смысле индивидуальное. Они прятались друг от друга. Мое мнение по этому поводу, заключалось в следующем, – невоздержанность в половом вопросе запросто доводит до беды. Я успел притаиться за раскрытой дверью. Другой просунул в комнату безмордую голову. Желал убедиться, что здесь ему никто не обломит кайф. А хрен тебе!!! И он в этом с лихвой убедился, правда, это было последнее, в чем урод успел убедиться при жизни. Мой палаш обрушился на его шею со смачным "хэк". Голова отлетела и глухо покатилась по осколкам стекла, мусору, вздыбленному паркету, лениво пачкая это черной, вязкой кровью. Зато тело, падая, фонтанировала черным, как нефтяная скважина в Саудовской Аравии. С удовольствием сделал еще одну пометку в блокнотике. Пятидесятый!!! Из комнатенки, где кончил будущего и прошлого уже другого, из-под двери валил черный густой дым. Пора было валить и мне. Слетел с лестницы, выскочил на первый этаж и побежал к выходу. В дверях лоб в лоб столкнулся с двумя Другими. Наверное, пожарная команда. Нож был зачехлен. Не стал терять времени и вытаскивать его. Другой, в полном соответствии с приказом напечатанном на розыскном объявлении, предпринял попытку обойти меня, как дерево. Я оскорбился и ударил его в морду. Это был ненужный риск. Бегущие со стороны Московских ворот уроды вооружены черными резиновыми палками. Я бессмертен, но боль чувствовать еще не разучился. Они могли прилично отделать дубьем. Прецедент уже был. Надо торопиться. Другой валялся на земле, закрывая голову руками. Перескочил через него и как олень понесся по городу. Песня не врет. Другие опять проигнорировали меня. Петляя, добежал до своего убежища. Вскочил в комнату и упал в изнеможение на диван, даже не сняв рюкзака. Вспомнил, что половину палки колбасы забыл на месте засады. Расстроился. Снял рюкзак, верхнюю одежду. Выпил еще водки. И перед тем как уснуть, отметил в календаре прожитый короткий день. День прожит не зря! Двумя Другими стало меньше! Сон с честью заслужил.

Два и один назад или двое в одной.

Сорок восемь условных суток назад Азазель и Аваддон вышвырнули меня из Дома. Они ничего не говорили. Просто дотащили до пересечения Лиговского проспекта и Расстанной улицы и толкнули. Я надел рюкзак и поплелся в сторону колбасного Самсона. Что-то заставило спустя пятьдесят шагов обернуться. Демоны стояли на том же месте и смотрели вслед. Вдруг, словно, по команде вскинули правые руки вверх и помахали. Непроизвольно ответил кивком головы. Какая-то совершенно абсурдная ситуация. Демоны, причинившие столько боли, стоят и машут на прощание, так, словно, расставание ранит их. Но они все равно желают счастливого пути. У меня защемило в груди, а на глаза навернулись слезы. Плача начинал идти. Если Демоны жалели меня, что должен был испытывать сам?!! Отвернулся и продолжил путь скорби. Дошел до перекрестка с Витебским проспектом, сразу после железнодорожного моста. Смертельно устал. Можно было вернуться и найти где переночевать на Лиговском проспекте, но эта мысль поставила волосы на голове дыбом. Впереди простиралась промышленная зона. В моем представление, подобные места всегда были территорией крыс. Уйдя из одних лап, попадать в другие.… Нет, не хочу. Ноги отказывались идти, каждый следующий шаг предварялся долгим переговорным процессом с ними. Справа у обочины, рядом с серой бетонной стеной, яркой желтой кляксой стоял четыреста двенадцатый Москвич. Удалось договориться с ногами, и дойти до машины. Водительская дверь была не заперта. В замке зажигания торчал ключ. Это обрадовало не только меня, но и мои ноги, которые, оказывается, умели смотреть в перспективу. Они быстро нашли консенсус с мозгом и решили попробовать завести автомобиль, чтобы остальную часть пути, куда бы он ни вел, просто изредка нажимать на педали, а не топать по вечно зимней грязи. Когда-то у меня был почти такой же москвичок, только прело зеленного цвета. Так что капризный норов мутировавших черепах мне был хорошо известен. Открыл капот и долго качал бензонасосом. Палец почти отрывался. Вспомнил, что не проверил аккумулятор. Жаль, стало потраченных усилий. Доплелся до салона и всем телом надавил на сигнал. Воздух разодрал рев мастодонта. Машина могла ехать, если ни тысяча других «но». Вернулся обратно сломив сопротивление гудящих ног, качнул еще пару десятков раз. Назад, к водительскому сиденью. Обрушился на него, с помощью рук затащил ноги внутрь. Выдвинул заслонку, несколько раз надавил на педаль газа, рукой. С ногами творилось что-то непонятное. Проверил передачу. Нейтрал. С трепетом надежды, готовой быть вновь обманутой, повернул ключ в замке зажигания. Желтая черепаха дернулась телом и, скрежеща, завелась сразу. На усиленных оборотах двигатель жрал бензин как картошку. Призадвинул подсос. Работа мотора стала ровнее. Чудеса. Датчик горючего показывает, целый бак. Все остальные приборы, тоже в норме. Мы все ругали Москвичи, а он на тебе, взял и пережил Апокалипсис. Заглушил мотор. И надежда, и ноги, и я сам испытывали чувство глубокого удовлетворения. Объявил всем благодарность. Закрыл все двери. Переполз на заднее сиденье. Долго ворочался, пытаясь найти оптимальную позу. Ноги превратились в столбы электропередач. Так же гудели и вибрировали. Наконец, свернувшись неопрятным калачом, успокоился. Заснул, что удивительно, вполне довольный собой.

Пробуждение было тяжелым. Ныло и стонало затекшее тело. Плакала душа. Щемило сердце. Тупо разлагался мозг. И память, память, как самый болезненный симптом моего бытия. Опять этот самый поганый вопрос из всех, что делать?!!

Наплевать на все, не хватило бы слюны. Решил ехать к Московскому проспекту. Дорога сама подскажет. Опасения не оправдались. Выезд на Московский не был перегорожен баррикадой. Объехав Московские ворота, припустил по проспекту. Московский был пуст и холоден. Если существует возможность вырваться из города, поеду в деревню и буду просто жить. Если нет, то.… По этому поводу путных мыслей не возникло. Решил не зацикливаться на поиске альтернативы. Буду решать проблемы по мере их поступления. Проехал мимо Электросилы, – мертвый город. Надо пополнить запасы продовольствия. Остановился у первого магазина, напротив Московского Парка Победы. Двери в магазин оказались заперты. Пришлось возвращаться к машине и искать в багажнике монтировку. Разбил витрину и как хозяин зашел внутрь. Продукты набирал без разбора. Набил восемь полиэтиленовых пакетов. Сразу унести не смог. Проклятая жадность! В две ходки закидал заднее сиденье автомобиля снедью. Закурил, прежде чем сесть за руль. Стоял, смотрел на пустую дорогу. Мимо прошмыгнули два Мерседеса. Сердце екнуло запоздало. Машины проскочили, не сбавляя скорости. Повернули на Бассейную улицу и скрылись из виду. Затоптал окурок и сел в Москвич. Поведение Других не удивляло. Может, в машине ехал сам Верховный демон. Ни он, ни его подручные вовсе не должны расшаркиваться при встрече, или оказывать мне какие-либо иные формы внимания. Все, что можно было сказать, уже сказали. И все, что надо было сделать, они уже сделали. Произнес про себя уже ставшую сентенцией фразу. Но пустоту внутри начала замещать злость. Постепенно под гнетом воспоминаний эта злость трансформировалась в нечто большее. Это новое чувство стало приобретать более четкие контуры. Да, я был виноват во многом. Главным на моей совести была смерть Наташи. И она, и я оказались заложниками обстоятельств, от них не было возможности отмахнуться или убежать. Эти обстоятельства оказались непреодолимой для меня, без предательства, преградой. Но созданы обстоятельства Малах Га-Маветом и иже с ним. Именно они были настоящими виновниками всего того, что произошло. Злость не просто оживила, она сделала мою дальнейшую жизнь осмысленной. Теперь уже не хотел тихо дожить вечность в деревне. Жаждал мести. И злость, переродившаяся в желание отомстить, выстроила конкретный план возмездия. Надо пытаться прорваться в Гатчину. Там пресловутый Вадим Марь в квартире своей любовницы держал пистолет системы Макарова. Однажды, когда я был у них в гостях, пьяный Марь доставал и показывал его. Наверное, хотел, что бы я купил Макара. Но я был настолько пьян и не понял ничего. Только запомнил место, в котором Вадим прятал оружие. Есть одно "но", его подруга незадолго до провала исчезла, но квартиру снимал Марь, это делало мои поиски уже более осмысленными. Итак, первое – оружие, знал, где возьму его. Потом вернуться обратно и проверить, действуют ли на Демона пули. Стратегия ясна, а тактику выработаю на месте. После того, как мой карман будет приятно оттягивать ствол. Ехал подстегиваемый нетерпением. Мертвый город. Даже трупов невидно. Площадь Победы. Пулковское шоссе. Педаль газа на прямой вдавил в пол. Но старая черепаха больше восьмидесяти километров не давала. Подъезжая к железнодорожному мосту, за которым располагался пост ГАИ на выезде из города, автоматически сбросил скорость до тридцати. Из поста наперерез машине бежал человек. На нем была форма инспектора дорожного движения. Он яростно размахивал полосатым жезлом. Сердце снова екнуло. Ни прав, ни документов на машину нет – первая мысль. Вторая, – какие права, какие документы?! Но скорость сбросил почти до пяти километров в час. Радость, облегчение, – человек, гаишник, вдвоем понаворочаем дел!!! Он уже успел перебежать дорогу. Нетерпеливо пританцовывая, стоял у обочины и все вертел своей дурацкой палкой над головой. Я радостно забормотал: