Текст книги "Другое имя зла"

Автор книги: Роман Парфененко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

– Попозже, пойдем сначала посмотрим, что там, в метро? – Зашли в вестибюль, я и двое говорящих Других.

Носильщики трупов, проходя сквозь неработающие турникеты, приподнимали носилки. Потом подходили к неподвижным эскалаторам и высыпали свою ношу в глубокую темноту. Никогда не считал себя некрофилом. Увиденная картина вновь скрутила рвотными позывами желудок. Зажимая рот рукой, пулей выскочил на улицу. Только там, с большим трудом удалось прийти в себя. Когда перевел дух, спросил у сверкающего, как тульский самовар третьего:

– Потом, что будете делать, когда забьете эскалатор?!

– Зальем бензином и подожжем. Надо ликвидировать возможные очаги эпидемий! Раздумывал, почему умирающая крыса бросилась на меня? Тому может быть два, взаимоисключающих объяснения. Соответственно два совершенно разных вывода. Размышления прервал третий. Я уже садился, было в машину, когда он деликатно покашлял, закрывая рот рукой. Повернулся к нему и спросил:

– Чего, тебе?

– Орден, Ваше Величество.

– Красной краски нет. Орден должен быть кровавым, за пролитую кровь.

– У меня есть. Пока Вы спали, мы набрали разноцветных аэрозолей. В багажнике лежат.

– Ну, давай. Прилип, как банный лист к… сам знаешь чему.

Третий махнул рукой водителю и кинулся к открывающемуся багажнику. Через мгновение предстал передо мной, выпятив грудь и сливающимся от скорости движением, тряс баллончик.

– Давай уже. Хватит! – Сказал, останавливая пляску святого Витта.

– За проявленный героизм в спасении моего здоровья, номеру третьему присваивается звание кавалера ордена креста и круга, во всю спину. Повернись, герой! – Он четко развернулся кругом. Через всю спину разлетистым движением нарисовал ему крест в круге. Орден, придуманный мной, был очень похож на мишень.

– Все, поехали.

Расселись по машинам и тронулись. Вперед. Около Электросилы обогнали колонну Других двигающуюся параллельным курсом.

– Зона свободного передвижения ограничивается пересечением Московского проспекта с Бассейной улицей.

– На которой жил рассеянный?

– Не понял.

– Да, тебе и не надо. И мне дальше не надо. Развернитесь у метро. Пойдем гулять в Московский парк Победы. Я здесь раньше со своей второй любовью, много времени проводил. Парк Победы, слава, уж не знаю кому, пока не вашей победы!

Четвертое.

– Выходить на территорию парка опасно… – Начал зудеть кавалер многочисленных орденов.

– Ну, что, третий орден дать, что бы заткнулся и заживил свой рот?

– Дайте. – Быстро ответил жадный до наград урод.

– Сейчас остановимся, дам!

Приехали встали рядом с коробком подземного перехода, напротив странной шайбы, здания метро. Выбрался из машины. Подтянулись Другие. Третий подошел вежливо скрюченный и шепотом спросил:

– Какую краску прикажете принести?

– Пока никакой. Погуляем по парку, будешь молчать, пожалую зелеными подвязками красноречивого молчуна.

Направились к входу в парк. Напомнило о себе чувство голода. Остатки шикарного, но не до конца переваренного обеда остались у Московских ворот.

– Слышь, третий?! – Тот подбежал, изо всех сил зарабатывая очередной орден. В молчанку играл, идиот.

– Ладно, молчи. Есть хочу, пошли двоих, пусть раздобудут какой-нибудь снеди. Выпить тоже. Лучше водки. Понял?

Кивнул и отбежал к построившимся Другим. Прошелся перед строем, сунул пальцем в одного, второго, перстом указал через Московский в сторону магазинов. Мне стало невыразимо грустно и тоскливо. Посмотрел на часы. Почти половина шестого. День тянувшийся, так долго покатился под гору.

– Ну, что, пошли? – Обратился к оставшимся. Не дожидаясь реакции, вошел в парк. Те быстро догнали и заняли прежний порядок по охране высокопоставленной персоны. По одному с каждого бока. Трое спереди и столько же сзади. Направлялись в глубь парка. Темнело, прямо, на глазах. Остановился и закурил.

– Значит так, двое притащат сюда скамейку. Еще двое отправляются за дровами, остальным разойтись. Третий, распорядись. Скамейку поставите вот сюда, – указал пальцем на место, расположенное метрах в пяти от берега пруда. Третий распределил уродов, и они бегом кинулись исполнять волю цесаревича Юрия. Хрен его знает, может, скоро стану полновластным царьком, этой замкнутой вселенной?! Они вроде, так и думают.

Скоро принесли скамейку. Взял у второго плащ, свернул и положил на скамейку. Сел и снова закурил. Прежде, чем закрыть глаза, сказал:

– Третий, пошли еще двоих, пусть помогут дрова готовить. Топлива должно быть много.

Двое, не дожидаясь молчаливых приказаний выслуживающегося третьего, тоже орденов захотели, суки, метнулись, звеня в темноту. Оставшиеся четверо образовали квадрат, в его центре сидел я. Они вперились глазюками в густеющую темень. Ревностно несут службу, не упрекнешь.

Какие ответы хотел найти здесь? На какие вопросы? Зачем сижу в этом парке, на этой холодной скамейке?! Если та крыса вцепилась неслучайно, значит, я стал для них врагом, другим. А для себя? Остались ли во мне остатки человеческого? Если они нападут, что придется драться с ними на стороне Других?! Это значит уже не поздно, а сразу принять предложение Атмана. Выходит, все забыть и простить?! Простить, прежде всего, самого себя?

Теперь альтернатива. Если крыса бросилась случайно, рефлексивно, ослепленная смертельной яростью ко всем антропоморфным? Тогда с крысами я по-прежнему союзник против Безумного бога. Почему постоянно вынужден выбирать из двух зол?!! Зачем вообще какой-либо выбор!!! Не хочу! Разве нельзя остаться вне схватки?! Раздался шум. Он отодвинул вопрос на неопределенное время.

Открыл глаза. Из темноты вылетел Другой с шевелящимся мешком на спине. Третий выхватил меч и молниеносно рубанул Другого по живому горбу. Удар был настолько силен, что перерубил и урода, и вцепившуюся ему в спину крысу пополам. Куски тел почти бесшумно попадали на землю.

Я выхватил пистолет, передернул затвор и бешено заозирался в поисках врага. В кого стрелять?! Это единственный вопрос, определявший мое дальнейшее существование. Вернее не вопрос, а правильный ответ на него. Даже не ответ, а конкретное действие, – выстрел. Телохранители уже выстрелили. Времени перезаряжать арбалеты, не было. Отбросив их, выхватили мечи. В темноту полетели дротики и метательные ножи. Наконец появились нападавшие, большие серые крысы. Впрочем, в сумерках все крысы серы. Темнота выстреливала ими, как из пулемета. Они наскакивали, вцеплялись в яростно отмахивающихся мечами Других. Темень вышвырнула какое-то кишащее месиво. Это был урод. В него вцепилось три крысы, рвали его кусками, живьем.

– Хозяин, бегите!!! Мы их задержим!

Обращение "хозяин", вывело меня из заторможенного состояния. Вытянув руку, сжимающую пистолет дважды выстрелил в крест, обведенный кругом. Третьего, нарушившего правила игры в молчанку, словно, пнули в спину. Выронил меч и повалился вперед. Сразу его накрыла беспрерывно копошащаяся серая масса.

Развернулся, выстрелил в ближайшего из оставшихся трех других. Потом, уже не останавливаясь, начал палить, вращаясь вокруг себя. Беглый огонь по собственным телохранителям, ставших целями! Один упал. Двое других развернулись и кинулись ко мне, размахивая мечами. Я жал и жал на курок, но ничего не происходило. Патроны кончились! Перезаряжать не было времени, не успеть! Перекинул пистолет в левую руку, правой рванул из под полы верный, попившей другой крови нож. По сравнению с мечами он был не больше зубочистки. Но выбор сделан! И где-то, в чем-то был готов заплатить за него жизнью. Один из уродов не успел добежать. Упал под тяжестью, воспользовавшихся, незащищенностью спины крыс.

Второй замахивался на меня мечом. Я склонился, прыгнул вперед, одновременно, крюком, – снизу-вверх ударил Другого в живот, под кирасу. Попал в незащищенное железом место. Еще больше надавил на нож, погружая в тело до рукоятки.

Что-то больно ударило по спине. Испуг исчез, как только понял, что это не удар меча. Он выскользнул из ослабленных смертью рук Другого и падая, плашмя задел меня. Тварь повисла на ноже. От падения удерживал кинжал, зацепившийся маленькой гардой за край панциря. Толкнул его рукой, все еще сжимающей пистолет, в грудь. Дернул нож на себя. Он качнулся и упал, гремя броней, сверкая блеском стали. Сейчас же на него накинулось три крысы. Одна большая, за то время пока один раз моргнул, успела отгрызть голову.

Оглядел побоище. Стоявших на ногах Других не было видно. Насчитал шесть больших, шевелящихся комов. Где-то должно быть еще четыре урода.

Вдруг прочувствовал, какое-то легкое прикосновение к ноге. Там сидела черная крыса и, задрав голову, смотрела на меня.

– Привет, малыш. Славно мы их уделали!

Она потерлась об меня боком.

– Других было десять, где-то еще четверо бродит.

Крыса отбежала, к ней с разных сторон приблизился десяток серых воинов. Они побежали к выходу из парка. Оставшиеся заканчивали чумной пир войны. От Других остались трудноопознаваемые ошметки. Подошел к месту, где завалил третьего, – кавалера.

– Ну, что, брат, не заслужил ты ордена зеленых подвязок Красноречивого молчуна? Молчать надо было! Может, это послужит небольшой компенсацией за твои ратные подвиги?.. – Мучительно собрал во рту остатки слюны, имевшей привкус крови, плюнул на спину убитого Другого. Эта война не знает жалости и компромиссов, законов и традиций, как и любая другая. Осквернив поверженный труп врага, ты вновь наслаждаешься его смертью.

Пока выполнял похоронный ритуал, большинство серых теней растворилось в темноте. Рядом остались две большие крысы. Вроде пасюки. Одна, совсем как Шура в свое время, подбежала и вцепилась в штанину. Пятясь, развернула меня влево.

– Тише, ты, штаны порвешь. Они немалых денег стоили.

Крыса настаивала, продолжая тянуть за собой.

– Да, понял я, понял. Сейчас пойдем. – Освободился от ее зубов. Вернулся к скамейке. Взял плащ и тщательно вытер лезвие своего ножа. Отбросил тряпку, опустил нож в ножны. Вытащил из пистолета пустую обойму, отбросил к плащу. Вставил другую, с тремя последними патронами. Взвел, поставил на предохранитель.

– Успею застрелиться, если, что. – Сказал очередному, на этот раз серому провожатому.

– Как в том анекдоте. Покойный покончил жизнь самоубийством, трижды выстрелив себе в голову. Ну, пошли? Куда ты там тащила?

Пошел следом за спешащей крысой, на ходу закуривая. Вторая незаметно испарилась. Пошли влево, в глубину парка, если стоять лицом к СКК. Не знаю, сильно ли изменился статус кво, но крысы по крайне мере не строили из себя заботливых телохранителей. Мы шли и шли. Парк казался бесконечным. Вдруг впереди, в темноте, что-то блеснуло. Потом еще и еще раз. Наконец вышли на прямую, к уменьшенному расстоянием источнику света. Это был костер. Сколь бы разумными не были крысы, способности разжигать костры за ними не замечал. Значит это кто-то другой. Вот, только, что это за другой?!

Пятое.

Провожатая забежала за спину и, подтолкнув боком, задала нужное направление. К костру. После чего взвизгнула, распростерла хвост параллельно земле и скачками унеслась в окружавшее со всех сторон ничто.

Делать нечего, надо идти туда. Если крысы притащили сюда, значит, была тому причина. Во время нападения, они сразу приняли меня за своего. Ни одна не сделала попытки напасть. Хотя в противном случае, их скоростные способности легко давали такую возможность. Они нападали только на Других. Выходит, там, у костра, греет кости их союзник и враг Атмана и Других. Уж не та ли это вторая сила, проявившая себя только раз, под мостом. Когда чуть не утопила Наташу и меня. Малах Га-Мавет очень на нее рассчитывал, было время. Зря. На что надеяться мне? Хотя, если бы хотел убить этот таинственный крысовод, проблем бы не возникло. Шепнул бы своим зубастым друзьям и все… Да, черт с ним со всем! Может посижу, у костра погреюсь? Горячего чайку попью. Вдруг и покушать дадут? От такой мысли в желудке радостно и жадно заурчало. Думать нечего, иду вперед!!!

Шестое.

– Не ходи туда, Юрий!!! – За спиной раздался все тот же голос.

– Терпеть не могу, когда меня называют Юрий! – Сказал, поворачиваясь к своему зеркальному отражению.

– Я знаю, что ты любишь и, что не нравится тебе! Но сейчас прошу, не ходи туда! Я сделаю все, что захочешь. Отвечу на любые вопросы…

– Как-то странно меняется отношение ко мне. Еще вчера, навязал мне кучу телохранителей, по существу вертухаев. Грозил цугундером. Приказал своим нукерам сопровождать даже на горшок. К чему сейчас дипломатические изыски? Позови штук двадцать Других, разоружите, закуйте в цепи. Закройте где-нибудь в Петропавловском равелине. Желательно в камере, где революционеры сидели. Или, что житницы оскудели?! Катастрофический дефицит на Других?!

Он стоял напротив, насупившись. Одет, так же, как я. Как и у меня красивый, тяжелый браслет вылез из-под рукава и наполз на черную перчатку.

– Ты прав! Крысы перешли в наступление. У меня нет сейчас ни одного Другого под рукой. Что бы их производить и создавать необходимо время. Его тоже нет. Поэтому предлагаю, сделать все, что захочешь, а в обмен сейчас вернемся обратно, сядем на машину и уедем отсюда.

– Ну, что, например, ты можешь сделать ради моего согласия?

– Смогу дать тебе любых женщин. Каких захочешь! Называй имена! Они будут покорны и покладисты. Могу вытащить любого из тех, кого назовешь.

Он замолчал. Было ясно, что пауза наиграна. Атман специально затягивает, чтобы выложить с максимальным фурором свой последний козырь. Будь проклят, если еще не проклят, я знал, что это будет за карта!

– Я могу оживить Наташу…

Он замолчал, впиваясь в мое лицо взглядом. Очень хотелось увидеть, какой эффект произвели прозвучавшие слова. Я не стал его утруждать.

– Если бы только этим исчерпывались мои потребности, мы бы давно сговорились и ударили по рукам.

– Что же тебе надо. Я же сказал, – сделаю все! Говори!!! – Червивое дитя сорвалось на крик.

– Я тебе сейчас дам пистолет, ты застрелишься.

– Это невозможно, уже тысячу раз говорил!

– Не ори, я слышу. Хорошо, тогда втрое, выпусти из города.

– Я не могу этого сделать! Неужели ты не понимаешь, там ничего нет! Все, все, что было сосредоточенно во вселенной, сейчас находится здесь!!!

– Иди ты?!! – Уже откровенно издевался над Богом истериком. Едва сдерживал смех.

– Что же ты можешь? Атман, ты, напоминаешь папуасского божка, юрисдикция которого простирается только на место обитания племени верящего в него.

– Да, да, да!!! Папуасский божок, который свел вселенную к маленькой площади, и из всех верующих оставил одного, полного идиота, закаленного, плюс ко всему, в советском, социалистическом, научном атеизме!!! Это моя ошибка.

– Приятно слышать, что боги ошибаются. Особенно приятно то, что они время от времени в состояние признавать свои ошибки! Такого и научный атеизм не мог предположить! Хорошо, еще одна попытка. Можешь сделать так, что бы все стало по-прежнему? Верни все назад! А там посмотрим.

– Кретин! Я не могу вернуть все назад! Дело не в том, что мне, там нет места, но и тебя дурака, там не будет!

– Неужели это так важно?!

– Черт с тобой! Иди! Там найдешь все ответы, на все вопросы. Там тебе все объяснят. Ну, а потом, тебе уже придется решать. Нет ничего более мучительного, чем выбор, отягощенный знанием, тем более что выбирать не из чего!!! Этот выбор будет самым важным в твоей жизни! Постарайся не ошибиться!

Атман растаял. Я повернулся, закурил и потопал на свет костра.

Глава Половина пятой.

ЭСПЕРА – ДИОС – НАДЕЙСЯ НА БОГА.

ОДИН.

У костра, на парковой скамейке, сидел старик. Я стоял в темноте за деревом, рассматривая его. Лицо в отблесках пламени казалось темно-коричневым, неподвижным. Глубокие морщины избороздили все лицо, словно вспаханное маленьким, бесшабашным, пьяным пахарем. Темные, на выкате большие глаза. Кустистые седые брови. Высокий лоб. Из-под вязаной шапочки выбивались седые длинные клочья. Неопрятная борода обрамляла вытянутую физиономию. На нем был надет драный овчинный тулуп. Большие, сильные руки покоились на коленях. Грязные, в широкую полосу штаны на выпуск, бахромой над расхлябанными перетянутыми проволокой, грубыми башмаками.

Старик неотрывно, не мигая, смотрел на огонь, словно пытался насытить, осветить, спрятанную в глазах тьму.

Типичный бомж и з. Ходячий воший заповедник. Но даже типичный бомж, выглядел в мире, созданном Атманом, более чем нетипично. Как ему удалось выжить?! Все погибли, а он кажется достаточно здоровым, по всем показателям. Старик поднял голову, уставился в моем направление. Запустил пятерню под шапку, в сбитую копну седых волос, яростно почесался. Оскалился. Я увидел, как блеснули ровные, белые зубы. Не знаю, как там со вшами, но лицо у него явно не славянское. Да и…

– Юра, проходи к костру. Хватит там в темноте топтаться. В ногах, как говорится, правды нет. – Перебил размышления. Все мои сомнения разом исчезли. Виноват в этом голос, глубокий, ровный, насыщенный мягкими интонациями. Слова вновь обретали смысл. Теперь понятно, что значит чарующий голос. Странным было одно, сочетание нелепой внешности и волшебного голоса.

Я подошел к костру. Старик похлопал по скамейке рядом. Меня опять приглашали посидеть. Последовал приглашению, но сел, что поделаешь, брезгливость одна из основных составляющих натуры, подальше от него. Старик пристально посмотрел и улыбнулся.

– Не бойся, вряд ли мои насекомые захотят покинуть обжитое место и перебраться к тебе. Они тоже имеют чувство брезгливости, только не физиологического свойства. Они испытывают брезгливость к человеческой душе.

– Кто, вы?

– Извини, совсем одичал здесь. Забыл о правилах хорошего тона. – Прозвучало совершенно серьезно.

– Разрешите представиться, перечислю все свои имена. Эспера Диос, что означает в переводе, надейся на бога. Бута Диос – ударивший Бога. Картафил, страж претория. Агасфер. Наконец наиболее широко известное имя или правильнее прозвище – Вечный Жид.

Чуть не упал со скамейки, благо она была со спинкой. Старик продолжал.

– Ты, Юра, можешь называть меня просто Агасфер. Обращайся ко мне, пожалуйста, на "ты". Я, конечно, гораздо древнее, но бессмертие делает ровесниками. Давай чайком побалуемся. А, то смотрю, тебя, словно громом ударило.

Он, кряхтя, опираясь на колени большими ладонями, выпрямился во весь немалый рост. Ойкнул и схватился рукой за поясницу.

– Видно, от радикулита излечит только прощение.

Старик потянулся к огню и взял закопченный чайник. Из-под лавки достал консервную банку и старую, мятую, жестяную кружку.

– Тебе придется из банки попить. Извини, но кружка, она почти мне ровесница. По отношению к некоторым вещам, вполне оправдываю прозвище, Вечного Жида.

Он поставил на скамейку кружку и банку. Налил из чайника дымящейся, неопределяемой по цвету жидкости. Ассоциации возникли самые неудобоваримые.

– Может, я за кружкой, какой-нибудь сбегаю.

– Я никогда не пользуюсь тем, что не принадлежит мне. Банка чистая, края острые, я оббил, так что пей, не бойся.

Пришлось подвинуть банку к себе. Впрочем, запах от напитка исходил не такой уж не приятный, скорее наоборот. Аромат каких-то давно забытых цветов.

– Он у меня на яблочном цвету. Для почек полезен, поверь почти двухтысячелетнему опыту. Форма неважна, интерес представляет только сущность любой формы.

Агасфер опять закряхтел, на этот раз усаживаясь. Сел в опасной близости. Мне уже некуда было подвигаться, правая ягодица висела над пропастью. Снял перчатки, взял банку в руки. Приятное тепло ласкало ладони. Уселся поудобнее и теперь почти касался его плечом. Если все-таки насекомые надумают поменять хозяина, проблем у них не возникнет.

Агасфер пил чай, по-стариковски шумно затягивая его губами. Решил последовать примеру, – сделал маленький, осторожный глоток. Вкус приятный, но, честно говоря, ничего особенного. Настораживала обыденность происходящего, какая-то заурядность. Очень хотелось заменить яблочный чай чем-нибудь покрепче, желательно водкой.

Неожиданно в круг света выскочила средних размеров черная крыса. С разбега взлетела на скамейку, встала на задние лапы, передними оперлась на плечо Агасфера, потянулась мордой к уху. Он помог ей, наклонив голову. Закатив глаза, словно, прислушивался и старался запомнить, что шепчет крыса. Потом свободной рукой приобнял, охватив, похлопал черную по животу. Крыса соскочила на землю и уселась у ног старика. Агасфер запустил руку в необъятный карман, порылся там и вытянул сухарь. Поставил кружку, разломил сухарь. Одну половину протянул мне. Поколебавшись мгновение, взял. Вторую половину старик протянул крысе. Она аккуратно сжала внушительными резцами и выразительно посмотрела на меня.

– Все, все. Иди, не попрошайничай. Он тоже есть хочет. Вы ему ужин испортили, так, что давай, дуй.

Крыса развернулась и растворилась в темных кустах.

– Ешь сухарь-то. Инфекционные болезни бессмертным не страшны. Да, здесь и все микробы и бациллы передохли от тоски.

– Так, это ты хозяин крыс? – Отхватывая маленький кусок от сухаря, спросил я.

– У крыс нет хозяев. Это люди, боясь слабости, придумывают себе хозяев, и лишь увеличивают страх. Хотя, когда-то, разозлившись на людей, с помощью крыс я чуть не уничтожил всю Европу.

– Чуму имеешь ввиду?

– В то время эгоистичные эмоции еще были способны возобладать над моим разумом. Кстати крысы по праву населили твой мир. Я очень внимательно изучал многие формы жизни, так вот, крысы совершенно отличаются от всех сущих. Раньше, до отделения…

– Какого отделения? – Не выдержал я увеличения новых загадок.

– Не перебивай. Всему свое время. Так вот до отделения на территории Российского государства обитало три вида крыс. Самым многочисленным, преобладающим, доминирующим во всех смыслах, был вид серо-бурых, которых принято называть пасюками. Хотя слово мне совершенно не нравится. Мерзкое такое. Но нашествие крыс началось гораздо раньше.

Первыми в Европу проникли черные крысы. Они своими размерами были меньше пасюков и носы более вытянутые, чем у серых. Различия сохранились и здесь. Скорее всего, что в Европе они оказались, воспользовавшись кораблями крестоносцев. Те как раз, воевали Ближний восток. Своего рода месть за жестокость, которую чинили освободители Гроба Господня в этих странах. Размножаются крысы очень быстро. Но самое главное и ужасное для темного человека тех времен то, что они являются разносчиками, почтальонами смерти. Посылки от нее называются, Бубонная Чума и Брюшной Тиф. Американский исследователь, которого звали…

Агасфер замолчал, вспоминая. Воспользовавшись паузой, я достал сигареты и закурил.

– Дай-ка и мне сигаретку. – Я протянул ему пачку. Агасфер вытащил сигарету, потянулся к костру, выхватил уголек из костра, быстро прикурил. Уголек влетел обратно в пламя. Старик поплевал на обожженную ладонь и потер ее другой рукой.

– Вспомнил, – Эрнст Уолкер писал, что болезни занесенные крысами, унесли за последнюю тысячу лет больше человеческих жизней, чем все войны и революции. Люди сумели понять, кто виноват в распространении эпидемий. Начали бороться с крысами. В городах создавались специальные цехи крысоловов. Крысоловы становились героями баллад и легенд. Но тщетно, в этом противостоянии человечество терпело поражение. Скорее всего, что уже в средние века население Европы просто бы сгинуло. Но появились эти самые пасюки. В 1727 году огромные армии необычного для Европы того времени цвета серо-рыжего форсировали Волгу и ускоренным темпом ринулись на запад. Куда там татаро-монгольскому нашествию! Альфред Брэм очень красноречиво повествовал об этой экспансии. "Подойдя к Астрахани, они бесстрашно бросились в бурные воды могучей реки и густыми массами покрыли ее гладь. Тысячи тонули в пучине, но, что за дело? Когда имеется в виду великая цель, на гибель единиц не обращают внимания!" Похоже на людей, не правда ли? Еще чайку? – Прервал свой рассказ. Я кивнул, старик наполнил банку. Чувство голода, еще недавно навязчиво присутствующее, начало притупляться. Теперь исчезло вовсе.

– Я продолжу. Пасюки происходят из Северного Китая. Покинули места обетованные из-за землетрясений. Думаю, что землетрясения были поводом, а причина заключалась в стремлении, расширения зоны жизненного влияния. Завоеватель с приплюснутым носом безжалостно расправился с черными крысами. До отделения черная крыса сохранилась только в Южной Америке и кое-где в портах крупных городов. В Петербурге, в частности. Твоя подруга была как раз из их числа. Натуралист Уильям Гаррисон говорил: "Биология не знает подобных сражений между двумя подобными видами". Позволю продолжить его слова. Есть еще один вид, достигший в уничтожении себе подобных высот не бывалых. Догадываешься, о ком я говорю? Человек именующий себя разумным. Однако человеку не достаточно одного врага – себе подобного. Он повел бескомпромиссную борьбу с теми, кто совсем недавно спас его от полного уничтожения. Проще было убивать себе подобных. В войне с крысами человечество победить не могло. Чушь, что человек привыкает ко всему! Наивысшая приспособляемость и живучесть имеет общее название – КРЫСА! Старые, наделенные опытом крысы легко справляются почти с любой крысоловкой. Они отдают себе отчет в существование связи между поглощением отравы и мучительным ужасным концом. Но, будучи существом коллективным, отталкивают и отпихивают неопытных от ловушки. В двадцатом веке человек изобрел яд замедленного действия – дуст. В войне с грызунами международных конвенций о запрете применения оружия массового уничтожения не было. Крыса, съевшая отраву, погибала от не сворачиваемости крови и внутреннего кровотечения. 1968 год познакомил человечество с крысами не восприимчивыми к яду. Виной появления этих особей была мутация. Крысы приспосабливались к новым условиям жизни рядом со смертью. Они всеядны. Жрут все: одежду, кожу, кости, кору деревьев, резину и прочая, прочая, прочая. В их уме и сообразительности, ставшем заметно прогрессировать после отделения, ты успел убедиться. В свое время польский зоолог Мирослав Гунц называл крыс интеллигентами животного мира, от слова, – интеллект. С ними произошли небольшие качественные изменения с тех времен. Они стали больше размером, прекратилась война между пасюками и черными. Постоянно, каждое мгновение они развиваются, умнеют. Еще один примерчик, на заметку, на планете крыс существует, почти столько же, сколько жило на ней людей. Так, что созданный тобой мир, словно специально придуман для крыс, как доминирующего вида.

– Я создал?!! Ты что, старый?!!

– Да, да, именно, ты!

ВТОРОЕ.

– Прежде, чем рассказать о тебе, расскажу о себе. Многое из того, что произошло со мной, косвенно имеет отношение к тебе. Не утруждайся вопросами. Постараюсь рассказом ответить на все. Дальше решать тебе. Дай-ка еще сигаретку.

Протянул пачку и закурил сам.

– Мне было тридцать лет, как и тебе сейчас. Жил в Иерусалиме. Был мелким торговцем, типичным, выражаясь сегодняшним языком, обывателем. Развлечений в то время было не много, церковь и казни. До сих пор они остаются главными из возможных. Попытка обретения спасения и чужая смерть, что более притягательно, чем это?

Я стоял в толпе жителей города. Жидкая цепь римского оцепления делала вид, что сдерживает толпу, делающую вид, что присутствует на незаурядном событии. Объединенность, подогреваемая лицезрением чужого страдания, так можно охарактеризовать настроение толпы в тот день. Показалась процессия. Впереди немного легионеров, за ними шел крестный путь, тот, кто называл себя сыном Божьим и мессией. Я не знал его учений. Не был в числе тех, кто стремился постигнуть. Мне все это было неинтересно. Самое главное, удачная, бесперебойная торговля и получение прибыли, в лавчонке. Народа, а значит возможных покупателей, несмотря на жару в тот день было много. Иисус был так похож на человека! Кровь сочилась из ран на голове, нанесенных шипами тернового венца. Она смешивалась с потом и грязью, покрывая его засыхающей бурой коркой. Я стоял у своей лавки. Смотрел на страдание человека, возомнившего себя сыном Бога. Он был жалок. Взлахмоченная бичами спина, вонь. Гомон вокруг, тяжелая перекладина взваленная на плечи и привязанная к рукам. Ее он тащил на Голгофу. Только глаза, большие, влажные, полные боли, человеческой боли и страдания выделялись из общей картины. Тогда это было незначительной, неважной деталью. Я смотрел на него, с трудом переставлявшего ноги. Жара, тяжелая деревянная балка. Не испытывал к нему жалости и сострадания. Чужие страдания имели и продолжают иметь цену небольшую. Процессия поравнялась с моей лавкой. Он запнулся и упал бы, придавленный поперченной, но она краем уперлась, перекашивая его, в землю. Прямо перед моими ногами. Тяжесть опустила его на колени. Он подобрался и прополз немного вперед, пытаясь подняться и продолжить путь, но силы были на исходе. Тогда он сел и закрыл глаза. Процессия остановилась. Пот пробивал многочисленные русла на покрытом пылью теле.

Что толкнуло меня?.. Страх? Нет, я не боялся, ибо не верил в его силу. Страх перед властями? Нет, легионеры, сопровождавшие его, тоже устали от жары, пыли, нудной заурядности происходящего. Они не торопили его окриками или тупыми концами копий. Просто стояли, опираясь на них, переводя дыхание. Кто-то снимал кожаные фляги и жадно пил тепловатую воду.

Нет, это был не страх. Это была брезгливость, раздражение и какое-то низменное торжество, меленькое превосходство. Брезгливость оттого, что грязный, дурно пахнущий убогий человек опустился отдыхать рядом с моей лавкой. На моей земле, и тем, как бы осквернил ее, все равно, что испачкал. Торжество и превосходство в том, что преступник закончит свою жизнь на позорном кресте, как раб, а я весь благочинный, чистый, свободный стою рядом с ним. Тебе знакомо это чувство? Примерно то же самое ты испытал, садясь рядом со мной, прикасаясь к нечистому. Ничто не меняется в мире. Страдание, унижение, боль и смерть сопровождают человечество на всем его пути. Но оно, спешащее по своим делам, проходит мимо, опуская глаза и стараясь не замечать, в лучшем случае. В худшем, остервенело, с рабской неистовостью выпихивает чужие боль и горе из своей жизни, увеличивая расстояние между своим благополучием и чужой бедой. Надеясь на одно, что минет чаша сия… Меня эта чаша не миновала. Потому что я оберегал и опасался за свой маленький, убогий мирок, такой спокойный и удобный. Плюнул в него и сказал измученному человеку: "Вставай и убирайся. Воронье в ожидание падали клекочет на Лысой горе. Иди и не заставляй их страдать от голода. Говорят, ты накормил толпу семью хлебами. Ступай и накорми страждущих стервятников своей плотью!".