355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роман Парфененко » Другое имя зла » Текст книги (страница 19)
Другое имя зла
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:27

Текст книги "Другое имя зла"


Автор книги: Роман Парфененко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

– Огонь есть?

Я вытащил зажигалку и легко, навесом кинул. Он сделал неловкое движение, словно, муху ловил. Промахнулся. Зажигалка отскочила от груди и звякнула об пол. Он наклонился, с грацией присущей вусмерть пьяному. Чтобы найти зажигалку, ему пришлось опуститься на колени. Бормоча, шарил по полу руками. Из уголка рта текла слюна, исчезая в ворсе свитера. Нашарил зажигалку. Не поднимаясь с колен, прикурил. Вытащил сигару и ребром ладони вытер мокрые губы. Глядя на него, мучительно захотелось закурить.

– Курить есть? – Спросил у Демона. Он махнул рукой в сторону стола, рука при этом чуть не оторвалась. Большим крюком обошел Демона-алкоголика и приблизился к столу. В одной из открытых коробок лежала початая пачка Мальборо. Воровато оглянулся на Ангела. Тот сидел на заднице и самозабвенно дымил сигарой. Я вытянул одну сигарету, а пачку вместо того, что бы положить на место, сунул в карман. Сунул и вспомнил, что в другом лежит поставленный на предохранитель пистолет. Подошел к сосредоточенному Демону.

– Дай зажигалку. – Он дернул шеей. Поискал глазами меня. Сфокусировался. Запутанным движением, снизу-вверх, кинул зажигалку. Мне повезло. С большим трудом, но все-таки поймал ее. Прикурил, опустился на пол напротив Демона. Курили.

Пыльный Ангел начал на глазах меняться. Он – трезвел. Спустя мгновения на меня смотрели глаза вершителя миллионов человеческих судеб. Он отбросил окурок. Уверенно и обстоятельно, теперь уже, вытер губы тыльной стороной ладони.

– Ну, что?! Долго в гляделки будем играть?! Если по делу пришел, – делай и уходи. Смотрю, и пистолетиком разжился. Атман, что ли присоветовал? – Кивнул головой в сторону кармана с лежавшим в нем пистолетом. Я вытащил пистолет и снял его с предохранителя. Более нелепой позы для мщения представить трудно. По-турецки сидя на полу, с прилипшей к верхней губе сигаретой нацеливая ствол на Пыльного Ангела.

– Атман сказал, что это ты во всем виноват. Ты экспериментировал надо мной. Убил Наташу. И все мои беды из-за тебя. – Очень неуверенно сказал я.

Демон прервал меня серебряным смехом. Приступ смеха был настолько силен, что опрокинул его на спину. Не знаю, почему не выстрелил в него? Вся сила из тела сосредоточилась в побелевшем пальце, давящем на спусковой курок. Но нажать на него так и не смог. Демон отсмеялся, сел.

– Нашли крайнего, да?! Естественно, кто виноват во всем, – злой демон. Это все объясняет, добела отмывает и тебя и Атмана. Злой демон – родник всех бед! Но я тебе возражу. С одной только целью. Хочу, чтобы у тебя в башке не возникла уверенность, – в том, что, убив меня, ты замажешь вину и обретешь искупление. Перед тобой всегда стоял выбор, но ты боялся, постоянно боялся. Ты нес себя, как писаную торбу. Все то, что мешало, без сожаления выкидывал. Мог умереть вместо нее. Или просто предложить свою жизнь взамен за нее. Но, ты этого не сделал. Решил сохранить себя. Еще, раз тебе повторю, нисколько не осуждаю. Только не надо говорить, что во всем виноват старый, больной своей злобой демон. Никогда не был злым. Моя беда в том, что я был равнодушным. И вот сейчас настала пора расплачиваться за это. Вернемся к Наташе. Ее убили все мы, хотя ее смерть вопрос непринципиальный. Атман, чтобы он там тебе не плел, виноват не меньше нас с тобой. И еще в одном я ошибся. Догадывался, что между тобой и Атманом существует какая-то связь. Только не мог себе представить, насколько она глубока и прочна. Зато сейчас все стоит на своих местах. Прощай старый, злой демон! Здравствуй молодой, злой демон! Малах Га-Мавет, умер! Да здравствует Юрий Га-Мавет! Атман тасует колоду. Задумал новый мир, в коем нет места старым предрассудкам. Безумный Бог сожрал Азазель, сжег Аваддону. Пришел мой черед. Дальше в этом мире будешь властвовать – ты! Потому что, ты, не равнодушный. В тебе, бывшем человеке, гораздо больше зла, ненависти, боли, жестокости, лжи, компромиссов, честолюбия, сладострастия, непримиримости, чем в старом больном демоне. Атман не учел одной детали…

Малах Га-Мавет поднялся во весь рост.

– … Я ведь, так просто своего места не уступлю. Я за него буду драться! Даже не за него! Я не хочу возвращаться в небытие!

Я жал и жал на курок. От напряжения прокусил зубами нижнюю губу. А выстрела все не было.

– Ну, что ты, еще не демон, но уже не человек! Попробуй, займи мое место!!!

Я поднялся и стал пятиться к двери. Малах Га-Мавет наступая, шел на меня. Каждый шаг менял внешность Пыльного Ангела. Становилось другим лицо. Тело тоже непрерывно изменялось. Он становился хищной птицей с телом льва, руками человека и когтистыми лапами дракона. За его спиной распростерлись огромные крылья. Они были коричневыми с серой окантовкой. Черные ногти на распростертых руках начали вытягиваться, и их концы загибались в мою сторону.

– Нравлюсь тебе таким?!! – Вынеслось из его огромного, острого клюва. Именно, так должен выглядеть настоящий тысячелетний ангел смерти, только в когтистых лапах у него не было остро заточенного меча с капающей желчью. Мне бы пришлось, валиться на пол, открыв рот и ждать, когда Ангел смерти накапает в него своей горькой микстуры. Но, если честно, к этому был морально готов, даже без микстуры. Ему бы хватило одних только лап с когтями, что бы порвать меня в клочья. Мне никак не удавалось пошевелить окаменевшим пальцем. Только ноги продолжали медленно вытаскивать обратно, к той двери, через которую вошел.

Вдруг, что-то с ветром пронеслось мимо и прыжком вцепилось Демону в грудь.

– Шура!!! – Подумал-закричал одновременно. Она уже сместилась и теперь вгрызалась в середину длинной, жилистой шеи, соединявшей голову огромного ястреба с телом льва. Демон ударил правой ручищей, целясь в Шуру. Видимо, отвык от своего настоящего тела. Удар пришелся мимо. Шура уже на пол морды вгрызлась в горло. Кровь, повсюду кровь. Она толчками вылетала из развороченной глотки Демона. Все происходило очень быстро, я смотрел, как замедленное кино. Малах Га-Мавет вновь ударил. Его заостренные, хищные когти, как огромной вилкой, пробили Шуру вдоль всего тела. Демон отодрал ее от горла. Резко дернул рукой в сторону. Шура слетела с черных когтей. Пролетела дугой, метров пять, до ближайшей стены. Ударилась об нее со всего маху, разбрызгивая кругом, алые капли крови. Упала на пол недвижимой. Как только тело коснулось пола, мое онемение прошло. Курок вдавился. Пистолет дрогнул, запоздало громыхнул.

Первый выстрел встретил начинающего движение Демона в грудь. Он отпрянул. Попытался, зажать рану руками. Когти погрузились в собственную плоть до предела. Впервые за всю схватку он захрипел. Не вынимая пальцев из груди, как будто преодолевая порывы сильного ветра, он сделал еще один шаг по направлению ко мне. Инстинктивно дернул пистолет вверх и нажал на курок.

Вторая пуля ударила Демона в гладкую, птичью голову. Из нее полетели серые ошметки местами окрашенные ярко-алым. Клюв раскрылся еще больше, и комнату заполнили хрустальные колокольчики. Демон смеялся. Колокольчики заливались, а серебряные шарики, опять звеня, скакали по полу и отлетали от стен.

Малах Га-Мавет рухнул головой вперед. Смех оборвался. Демон дернулся несколько раз в агонии и затих. Сжимая пистолет двумя руками, осторожно подошел к нему. Даже от мертвого Демона можно ждать какой угодно пакости. Вплоть до механизма самоуничтожения. Носком башмака коснулся головы. Сомнений нет, – Пыльный Ангел умер. Не стал делать контрольный выстрел. Я не убийца, мне пришлось защищаться. А потом это бы выглядело, как плюнуть на могилу. В голове, словно эхом от стрельбы, а вслух крик:

– Черт, Шура!!! – Кинулся к ней. Отбросил очень тяжелый пистолет. Он не выстрелил. Она лежала в луже крови. "Откуда в ней столько?!" – дурацкая мысль.

Шура была мертва… Демон почти перерубил ее вдоль тела своими когтями. А когда сбросил с них, она ударилась о стену, и сломала позвоночник. Опустился, в который раз, рядом с ее телом на колени. Вновь спасла мне жизнь. Судя по всему на этот раз по-настоящему. Вряд ли удалось срастись, после того как демон поработал надо мной когтями и клювом. Опять кто-то умирал, что бы я оставался жить. Люди, крысы, гибли вместо меня, что бы я жил! Зачем?! Каково мое предназначение?!! Рядом лежал очередной друг, и этот друг в очередной раз становился мертвым вместо меня.

Закурил, закрыл глаза. Вспомнил, что в пистолете осталось три патрона. "Может и мне рядом с Шурой прилечь, отдохнуть, проглотив свинцовую в оболочке пилюлю?!".

Вдруг со стороны двери, там, где лежал Демон, раздался какой-то шум. Вскочил, нашел пистолет и навел его на дверь. То, что довелось мне увидеть, потрясло не меньше убийства самого Демона.

Обе створки двери широко, до предела распахнулись. Оттуда друг за другом выходили Другие. Опять разбил паралик, но не от страха, а от изумления. На меня Безликие внимания не обращали. Они тесным кольцом окружали мертвую эпоху. Складывали руки на груди. Опускали головы. Выращивали щели-рты. Прошло время, и шевеления в кольце горя прекратились. И тогда в тишине зазвучал высокий, ангельский голос. После первой строчки его подхватили все Другие. Этот неземной хор пел:

 
Черная птица летит, не боится,
Черная птица сесть не стремится,
Черная птица на туче гнездится,
Черная птица во сне нам приснится.
 
 
Небо закрыла, крыльями машет,
Дождик закаплет, сказку расскажет,
Сказка волшебна, похожа на быль,
Ветер колышет в поле ковыль.
 
 
Вечер подходит, робко, несмело,
Птица клекочет в небе созрелом.
Плачет девица, смотрит в окно,
Там, за окном скоро будет темно.
 
 
Птица летает, птица кричит,
Ночью пугает того, кто не спит.
Словно бы сказка становится былью,
Словно бы вечность становится пылью.
 
 
Так, вдруг, тревожно стало вокруг,
Словно бы предал истинный друг.
Хищная птица, ей имя судьба,
Ищет по свету жертву огня.
 
 
Ищет, летает, круг очертя,
Глазом мерцает, жертву ища.
Жертвой, той станет, каждый из нас,
И избежать не удастся сейчас.
 
 
Время подходит и судит судьба.
Суд неизбежен, как капли дождя.
Каждый предстанет на этом суде.
Но не узнает покоя ни где.
 
 
Черная птица небо закрыла,
Черная птица тенью застыла,
Черная птица – вопрос без ответа,
Черная птица – жизнь без просвета…
 

В помещение повисла звенящая тишина. Другие опустились на колени. Находившиеся рядом, протянули руки к Малах Га-Мавету. Они вместе, разом поднялись с колен, вздымая Ангела Смерти над полом. Все выше и выше. Вот он уже на вытянутых руках, над головами. Первыми покинули комнату Другие без скорбной ноши. За ними в ногу те, что несли тело повелителя. Шаги похоронной процессии стихли. Сказать, что увиденное ошарашило, равносильно тому, что сказать про муравья попавшего под каток, что его слегка помяло.

Они пошли хоронить своего Демона. Я вспомнил о Шуре. Надо отдать последние почести ей, моей верной боевой подруге. Теперь было объяснимо странное поведение в зале Малах Га-Мавета. Она знала, что умрет. Там, в коридоре, когда закатил истерику, поэтому смотрела на меня, как на кусок дерьма. Даже не успел помириться с ней перед смертью. Там и не смог доказать, что, в общем-то, неплохой парень. Вот срань-то!!! Паршиво, как все! Она ведь последний мой друг в этом мире!

Снял куртку и расстелил рядом с телом. Аккуратно перенес ее. Завернул и взял на руки. Поднялся и пошел прочь из комнаты. Прошел маленький коридорчик. Плечом толкнул тяжелую, следующую дверь. Она легко отворилась. Сразу за ней начинались ступеньки на поверхность. Демон оказал мне последнюю услугу, сократив обратный путь из лабиринта. Я выбрался из развалин. Другие ушли. Рядом с тротуаром стоял пятисотый Мерседес. Все двери были распахнуты. Я решил похоронить Шуру в Неве. Пусть там, в одном месте покоятся два самых дорогих существа в моей жизни. Путь туда неблизок. Очень кстати, здесь оказалась машина. Машина завелась. С началом движения заплакал. Теперь я понял цену одиночества.


КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ.

Часть 4. Возвращение к себе.

 
… А за окном давно стемнело,
Вновь умереть настало время,
К подушке голову склонив,
Устало веки призакрыв,
Забыться смерти сном.
Что б утром возродясь опять,
Начать движенье вспять…
 

Глава 1.
Похороны.
1.

Поминальные частушки, пропетые Другими, в память павшего Пыльного Ангела, отдавали самодеятельностью. Но самодеятельностью, прочувствованной, душевной, трогательной. Несуразное здесь все, бессмысленное. Подъемы и сокрушительные обвалы столь стремительны, что ни мыслью, ни глазом схватить начало и конец не представляется возможным. Если мгновения здесь, равносильны году человеческой жизни?! Значит то время, что прошло с начала этих событий равно тысячелетиям. Выходит, что, я действительно,обречен на вечность, пережить которую не способен никто, кроме меня.

Вот и Невский проспект. И вправду, кажется, что прошла вечность с той поры, когда с Наташей пытались перебраться через него.

Сбросил скорость и начал пристально, более внимательно оглядываться по сторонам. Какое-то несоответствие, чего-то не хватает. И, словно, гром среди ясного неба, – озарение. Резко нажал на педаль тормоза. Машина клюнула носом и замерла, как вкопанная. Что-то под капотом треснуло. Мерседес, как живое существо, дернулся всем кузовом. Этот треск был последним звуком машины, которую, как будто подстрелили. Он умер. И то, что это, действительно так, очевидно, как и то, что с Невского исчезли все трупы. Центральная улица города осталось прежней. Пережившей локальный конфликт с использованием тяжелой броневой техники. Но ставших уже привычными трупов нигде не было. Выходило так, что со смертью Малах Га-Мавета и в самом деле сменились эпохи. Или просто Атман хотел запудрить мне мозги, усыпить бдительность. Как бы то ни было, Пыльный Ангел перед смертью, сказал правду, Безумный Бог был виноват, на прямую, во всем. Демон просто выполнял приказы, как хороший эсэсовец. Странно другое, почему сам, когда Атман забивал баки, не смог свести два и два. Божественной власти захотел, – дурак!!! Разум от вожделения отшибло. Но, тогда получается, что и сам Атман не семь пядей во лбу. Или же меня считает круглым идиотом, помноженным на полного кретина. На его месте, я бы не допустил встречи с Малах Га-Маветом. Не стал бы заметать следы, пряча тела растерзанных людей. Либо он дурак, либо считает меня таковым. Для меня, конечно, предпочтительнее, с точки зрения стратегии, второе. Тогда есть гипотетическая возможность, гипотетически его в чем-либо обмануть.

Еще одно. Зачем, спрашивается, ему являться в образе меня? Принял бы вид, какого-нибудь желто-фиолетового, с яркими красными прожилинами, пульсирующего шара. Боялся испугать?! Чушь! Ни фига он не боялся. Тогда зачем? Почему, именно, я был избран для этого, чертова, слияния? Зачем заставил пройти через все это? Закалял тело и душу? Подгонял под свои стандарты, чтобы потом с комфортом устроиться внутри?! Вопросов много, – ответов ноль! Но они где-то рядом. Катаклизмы в пространственно-временном континууме не ведают разбора между Москвичами и Мерседесами. Вторая машина, за рулем которой оказываюсь, погибает. Лезть под капот, господи спаси! Там тайн и неведомого больше, чем загадок в этом мире. Стало прохладно, знобило.

В куртку было завернуто тело Шуры. Надо поискать что-либо подходящее. Машина скончалась, вблизи перекрестка Невского с Садовой. Почти на том же месте, где мы увидели приближающийся к нам дьявольский эскорт. Опять альтернатива. Идти в Гостиный Двор, где нас схватили Другие? Нет. Выбрался из машины и повернул направо. Прошел несколько шагов, остановился. Вернулся обратно и вытащил с заднего сиденья тело Шуры. Поудобнее устроил ее на руках. Поудобнее для себя. Со скорбной ношей направился в сторону Пассажа. Возвращаться, всегда было для меня дурной приметой.

Расположение отдела, в котором мог прибарахлиться кожаной курткой, помнил еще с былинных времен. Давно, по дурости поймав первые шальные деньги, покупал здесь дорогую кожаную куртку. Первую хорошую вещь в своем гардеробе. Как все это далеко и мелко! Деньги, шмотки, видимое благополучие и преуспевание. Все это было таким увлекательным, тогда. И в сравнение с этим, насколько сейчас внутри меня пусто!

Прошел в конец зала и повернул направо. Зашел за стеклянные стены. Бережно положил Шуру на прилавок, рядом с кассовым аппаратом. Прошел в глубь отдела. Перемерил штуки три куртки, остановился на черной, блестящей, кожаной, с натуральной овчинной изнанкой. Это была даже не куртка, а стильное полупальто, достигавшее середины бедра.

Вышел через второй выход к театру Комиссаржевской. У входа в театр сидело, примерно, два десятка больших крыс. Преимущественно серо-бурые. Пятнами среди них, несколько черных. Она из этих черных подошла ко мне. Я не боялся, был уверен, что крысы знают и меня и ту, что несу на руках. И еще я был убежден, что они знают обо всем случившемся. Большая, черная крыса посмотрела в глаза, прикоснулась носом к колену. Обошла и потерлась боком о ногу. Совсем, как Шура.

– Здравствуйте! Я несу своего боевого друга к месту последнего упокоения. Она была отважным воином и верным товарищем.

Понятия не имею, что говорится в подобных случаях. Слова звучали напыщенно, но шли из сердца.

– Я скорблю вместе с вами! Вы потеряли сородича, я лишился единственного друга.

Черная крыса вернулась к соплеменникам. Повернулась к ним лицом. Язык не поворачивался назвать их физиономии, выглядевшие такими умными, – мордами. О чем-то они, там пошипели, потерлись носами. Не стал дожидаться их решения. Понес Шуру дальше. Через несколько десятков шагов, уже на Садовой, оглянулся и увидел, что крысы построились в колонну, парами и бесшумно идут следом за мной. Траурное шествие возглавляли две пары черных. Они были меньше по габаритам и выглядели более опрятными.

Вновь обернулся уже около Михайловского замка. Крыс стало несколько сотен. Они все прибывали и прибывали. Стекались отовсюду. Тихо занимали место в колонне и шли за мной. В таких похоронах участие принимать не доводилось. Вообще о таких парадах ходили слухи в блокадном Ленинграде. Правда это или нет, не знаю. Наверное, правда, и тогда и сейчас был Армагеддон.

Эти скорбели вместе со мной. Когда вступил на Марсово поле, хвост шествия терялся за Садовым мостиком. Они все прибывали и прибывали. Сколько их было в шеренге, не считал. Сколько было шеренг в колонне, и представить не мог. Это была, как живая серо-черная река, текущая в строго определенном русле. Почувствовал себя крысоловом, или Нильсом из старой сказки. Он с помощью дудочки заманил огромную армию крыс в озеро и утопил их там. Что сделают со мной эти городские хищники, если хоть на миг усомнятся в моих благих намерениях.

Но сейчас стала беспокоить процедура самих похорон. Надо придумать, во что положить Шуру. Присмотреть какую-нибудь подходящую тару. Иначе все будет равносильно тому, словно спустил ее в унитаз. Как решить проблему? Сзади полчища крыс, пришедших на похороны. Кладу Шуру и отправляюсь на поиск ритуальных услуг?! Понравится ли такое участникам мероприятия? Слава Богу, осенило. Если собираюсь похоронить Шуру в воде, значит, это будут похороны моряка. А, как хоронят моряка?! Правильно, зашивают в саван, привязывают к ногам груз и опускают в пучину вод. Иголки и нитки лежат в специальной коробочке, в заднем кармане штанов. Дело за малым. Надо найти кусок подходящей материи, веревку и какой-нибудь груз. Ну вместо савана можно использовать надетый на меня тельник, груз посмотрим по дороге… А что если переговорить с другими участниками траурной церемонии? Шура была достаточно сообразительна, чтобы понимать меня. Сейчас попробуем проверить сообразительность соплеменников. Неуверенно заозирался, ища глазами ту, что подошла на задворках Пассажа. Разве их разберешь? Хотя бы погоны носили или другие знаки различия. Не знаю, она это была или нет, но одна из черных, шедшая в первой шеренге, покинула место и подбежала ко мне. Поравнялась. Не останавливаясь, сказал ей:

– Э-э, нам, что бы Шуру похоронить надо кусок материи, такой, метра два на два. Груз какой-нибудь и веревка. Не могли бы вы послать кого-либо за всем этим?

Не знаю, были ли они телепатами, но на всякий случай, сопровождал слова, насколько был способен, мыслительными аналогами. Кусок материи мне представился почему-то в виде Российского флага. Груз – гиря с помощью, которой наращивают мышцы или придавливают квашеную капусту. Веревка представилась в виде натянутой бельевой с защипками. Та, с которой вел диалог по всем возможным каналам, отбежала вперед метров на десять. Развернулась к колонне и, как-то странно, совсем неожиданно, зашипела и заверещала. Когда пламенная речь закончилась, я уже проходил мимо нее. Из шествия, из разных шеренг отделилось штук двадцать разномастных крыс, которые брызгами разлетелись в разные стороны. Тем временем, я возглавлявший колонну, сошел с Марсова поля и направился через площадь к памятнику Александру Васильевичу Суворову. Меня тоже можно считать генералиссимусом, хотя бы по количеству воинов под знаменем. У монумента оглянулся еще раз, конца крысиной, полноводной реке не было видно. Я бывал на похоронах людей. Приходилось. Но они, или те, на которых мне довелось присутствовать, были какими-то кукольными, суетливыми. Большинство из присутствующих, я в том числе, приходили, чтобы отметиться. Так было положено, принято в человеческом обществе. Не чувствовал ни боли, ни сострадания, ни невосполнимости потери. Ничего такого, чтобы было бы искренним и настоящим.

Эта скорбь была правдивой у всех присутствующих. Ощущение потери было коллективным. Было больно, защемлено внутри. Вот и набережная. Бросил взгляд влево, огромная, почти правильной формы полынья. Здесь Другие под лед спустили прах Наташи. Здесь найдет последнюю, неспокойную обитель Шура. Такую же, каким был ее характер.

Пошел вдоль набережной. Лед выглядел самым обыкновенным. Подлых штук сегодня, наверное, не предвидится. У спуска к реке стояли крысы гонцы. Перед ними лежала скатерть, гиря и моток бельевой веревки. Я остановился и рассмотрел притащенное крысами. Пудовая, зеленая гиря. Серая, холщовая скатерть с синей вышивкой по краю. Тонкая капроновая веревка. Как крысы доперли пудовую гирю? Впрочем, этот мир был больше их, чем мой. Они подлинные хозяева всего. Стоит ли удивляться. Может быть, такси наняли. Спустился на лед, взял курс на чернеющую полынью. Крысы, принесшие ритуальные предметы, направились за мной. А гирю они тащили так, серая легла на спину, ей на брюхо вкатили железо. Две другие вцепились в хвост зубами и потащили эти импровизированные санки следом за мной. Остальные пришедшие проводить Шуру в последний путь разошлись вокруг. Кто-то запрыгивал на каменные ограждения набережной. Справа, на мосту уже шевелился не различимый фрагментами темный крысиный народ. Никто, кроме десяти крыс сопровождавших меня, не сошел на лед.

У полыньи опустил Шуру на лед. Долго разминал затекшие и усталые руки. Крысы расселись вокруг подковой, две крайние сидели почти рядом с водой. Сидели совершенно неподвижно и не мигая, смотрели на меня. Онемелость прошла. Меня стало тяготить присутствие рядом огромного полчища крыс. Как бы их разумность, не привела к решению принести поминальную жертву. Тянуть нечего. Пора браться за дело. Судя по всему, крысы перепоручают мне приготовления Шуры к последнему путешествию.

Расстелил на льду скатерть, бережно переложил на нее Шуру. Четкого представления, как шить саван, тем более для крысы, не было. Но, опять, таки, крысы вряд ли смогут сделать это вместо меня. Запеленал Шуру, как пеленают младенцев, опыта, правда, тоже никакого, сверток получился бесформенный. Обшил края ниткой. Развернуться не должно. Свободный конец савана, метровой, примерно, длины, просунул в проушину гири и сшил концы. Потом много раз обвязал это соединение, скрепляя намертво саван и груз. Еще раз придирчиво осмотрел, получилось надежно. Пока не сгниет. Закурил. Только сейчас, закончив работу, огляделся по сторонам. Всюду кишели крысы. Кроме тех десяти, сопровождавших меня, которые сидели на льду по-прежнему неподвижно. Докурил, тщательно затоптал ногой окурок. Говорить какие-либо речи, стоять минуту молчания, прочие ритуалы из человеческой жизни, казались неприемлемыми. Склонился над Шурой, примериваясь, как удобнее поднять ее и груз. Что-то мягко коснулось ног сзади. По-моему, все та же черная крыса. Она, как-то боком, аккуратно оттеснила меня от Шуры. Намек ясен. Отошел от Шуры. Все сидевшие крысы сразу поднялись и вцепились зубами в саван. Всем хватило места. Рывками стали подтаскивать тело Шуры к открытой воде. Одновременно, с началом движения, крысы находившиеся на берегу стали издавать звуки – какие? Одним словом и не назовешь. Какое-то потрескивание, шелест, шорох, тонкий писк, пощелкивание. Все сочеталось, сливалось, нет, не в шум. Звук был органичным, непонятным, но наделенным, какой-то гармонией. Такой, вот реквием, нового мира. За сегодняшний день довелось побывать уже на втором отпевании усопших. Два раза слышал погребальные песнопения. И первый, и второй произвели на меня утюгом неизгладимое впечатление.

Паршиво было так же только тогда, когда умерла Наташа. Странным, казалось, что в той, в ушедшей жизни мне приходилось хоронить родственников, знакомых, многие были небезразличны. Но по-настоящему плохо от невосполнимых потерь стало только здесь. Наташа, Шура, даже Малах Га-Мавет. Пустело все.

Крысы дотащили Шуру до проруби. Все смолкло. Секундная задержка. Шура без всплеска исчезает в темной Невской воде.

– Ой, как пусто все! – Развернулся и пошел прочь. Когда добрел до спуска к Неве, оглянулся. Похоронная команда во всю прыть неслась к противоположному берегу. Они стали уже прыгающими точками. Остальные, густо заполнявшие набережную, тоже исчезли. Как могло такое количество крупных животных испариться за считанные мгновения совершенно беззвучно? Кругом одни загадки. Но все так же мне хочется найти на них ответы? Нет. Пожалуй, нет. Что дальше? Единственная загадка, на которую могу дать полный оптимизма ответ, – НЕ ЗНАЮ!!!

2.

Немного было смысла в моей прошлой жизни, не стало совсем и в этой. Тоска и боль жали сердце железными пальцами. Было желание перенести еще большую боль. Мазохизм? Не знаю, опять не знаю! Зачем возвращался в ту квартиру, в которой провел единственные, счастливые дни в своей жизни? Что пытался вернуть или найти в ней? А может просто, напиться. Нарезаться в стельку и уснуть?! Скоро появится Атман со своим извечным, набившим оскомину вопросом: Быть или не быть. Наверно, к моему великому сожалению, период, когда очень ценил жизнь и цеплялся за любые компромиссы, чтобы выжить, прошел. Почему-то кажется, что ответ на этот вопрос несущественен. Обретенное бессмертие убило что-то. Скорее всего, оно убило само время. Не надо торопиться жить, не надо успевать. Какой прок искать смысл жизни, счастье, любовь, горе, страданье и потери, если все в состояние это пережить?! Нет интереса. Вкус к жизни исчез. Стану богом, если допустить, что Атман не врет. Ну и, что?! Какую новую вселенную создам? Каких новых чудовищ произведет на свет мое ущемленное воображение? Возможно, в той миновавшей жизни существовали хорошие, добрые люди. Но когда начинаю думать об этом, мне кажется, что все эти внешние качества, которые на виду, они не более чем обертка, обман, фальшивка, фантик, тонкая скорлупа. И неважно, какой знак, положительный или отрицательный, имели эти качества. Они должны были прятать то, что хранится у человека внутри. Если создать условия, для того, чтобы зверина, ждущая внутри каждого своего часа, выбралась наружу, – Бог умрет от ужаса, если только он сам не зверь. Не хочу судить по себе обо всех людях. Тем более что ввиду отсутствия таковых, все это пустая схоластика. Но я средний, среднестатистический во всем. В знаниях, характере, внешности, поведении. Во всем составляющем человеческую личность. И из такой усредненной модели человека вылезло столько дерьма, как из гигантского тюбика, раздавленного неосторожной ногой Бога. Значит, весь средний уровень это не люди!

Не к чему сопоставлять себя с исчезнувшим миром. Я последний из могикан. Один. В отличие от Других не наделен репродуктивной функцией. Адам лишенный своей Евы. Могу попросить у Бога, могу стать Богом, но не хочу жить в мире придуманных мной марионеток. Уверен, будет еще хуже. Новый мир созданный человеком, ставшим Богом. Вряд ли он заполнит пустоту, хотя бы внутри своего создателя. Бог, вылепленный из человека конца двадцатого века! Этот мир будет более уродливым и извращенным, чем тот который был. На том присутствовали тонкие наслоения тысячелетней культуры и обычаев. Над этим будет главенствовать мой жизненный опыт. Это "Сталкер" Тарковского. Возможность возникновения этого мира не искупает даже надежда. Надежда на лучшее. А другой ведь и не бывает?!! Не хочу быть Богом, не хочу быть творцом нового всего, пускай оно даже сможет иметь черты прошлого. Обратимо ли прошлое?! Пусть бы шло, как шло к концу начертанному не мной. Тогда бы рискнул…

В квартире ничего не изменилось. Все было точно так же, как тогда. Только без Наташи. Сейчас потерянная любовь казалась естественной и закономерной. Поступил так, как поступил. Потому что не мог поступить иначе. Чудес и случайностей не бывает! Все выстроено и подготовлено спрятанным подсознанием. Тем самым зверем, что свернулся внутри нас в ожидание своего часа. Зверем, который сидит во мне. Или я его уже выпустил? Но когда?!!

Лежу на диване в гостиной. Глаза закрыты. В одной руке, закинутой на спинку дивана, тлеет сигарета. Другая держится за бокал с коньяком, стоящий на полу. Ползет караван мыслей, подводящий итог тридцатилетнему путешествию. Боюсь себя. Удалось убить всех, кто окружал, надеялся, любил и дорожил мной. Что дальше?

– Ну, не надо на все это смотреть, так пессимистически. Ты, явно, перегибаешь палку.

Открыл глаза и чуть повернул голову. В кресле рядом с камином сидел Атман.

– Что, приперся?! Тебя звали!..

– По существу мы последние мыслящие существа в этом мире. Некоторым образом соседи. Вот и зашел к тебе, так сказать, по-соседски. К примеру, за солью или спичками, ну и поболтать за жизнь.

– А я не хочу ни каких соседей, тем более двойников. Мне твое общество надоело.

– Юра, послушай! Я понимаю, ты переживаешь потерю близких существ. Но прошу, пойми, это все восполнимо. И необязательно с помощью алкоголя или других способов обмана и замутнения сознания.

– Это невосполнимо. Этого не может быть…

– … потому что не может быть никогда! Так что ли?! – Он улыбнулся печально и снисходительно:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю