Текст книги "Миг бытия так краток"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Кейт Лаумер,Алан Нурс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

– Я обнаружен и должен теперь пойти засвидетельствовать свое почтение тейлерскому Уильяму Сибруку[3]3
  Сибрук, Уильям (1884–1945) – американский журналист и путешественник. Известен книгами о путешествиях к бедуинам и курдам-йезидам, к вудуистам на о. Гаити, к неграм-каннибалам и т. п. – Прим. оцифровщика.


[Закрыть]. Идешь?

– Ну… Ладно, – решил Фил. – Страдания благодетельны для души!

Мы подошли к нише и остановились перед двумя креслами, между музыкой и шумом, там, в эпицентре власти.

Лорел медленно встал и пожал нам руки. Миштиго встал еще медленнее и не пожал нам рук, а пялился янтарными глазами на ничего не выражающем лице, пока нас представляли. Свободная незаправленная оранжевая рубаха ритмично колыхалась в такт движениям могучих легких веганца, которые выталкивали воздух из дыхательных отверстий в основании широкой грудной клетки. Он коротко кивнул и повторил мое имя, а затем повернулся к Филу с чем-то похожим на улыбку.

– Вы не против, если я переведу вашу «Маску» на английский? – спросил он, и звуки его голоса вибрировали, словно затихающий камертон.

Фил круто повернулся и ушел.

Тут мне на секунду показалось, что веганцу стало плохо, пока я не вспомнил, что смех у голубокожих несколько смахивает на хрип подавившегося козла. Я стараюсь держаться подальше от веганцев, избегая появляться на курортах.

– Присаживайся, – пригласил Лорел, явно чувствовавший себя неловко и пытавшийся скрыть смущение манипуляциями с трубкой.

Я подтянул кресло и уселся напротив:

– Ладно.

– Корт собирается написать книгу, – уведомил меня Лорел.

– Бывает.

– О Земле.

Я кивнул.

– Он выразил желание, чтобы ты был его гидом в поездке по определенным Древним Местам…

– Для меня это большая честь, несомненно, – отозвался я довольно сухо. – И мне также крайне любопытно знать, почему это удостоен быть избранным в гиды именно я.

– И еще любопытней, что же он может знать о вас, а? – вставил веганец.

– Да, верно, – согласился я. – На двести процентов.

– Все, что мне могла сообщить машина.

– Прекрасно. Теперь я знаю.

Я откинулся на спинку кресла и допил бокал.

– Когда я впервые задумал этот проект, то начал с Регистра Демографической Статистики Земли – просто в поисках общих сведений о людях, а затем, после того, как наткнулся на один интересный момент, попробовал проверить в Банке Сведений о Служащих Земного Управления…

– Мм-гм, – промычал я.

– …и на меня произвело большее впечатление то, чего они не сообщили о вас, нежели то, что сообщили.

Я пожал плечами.

– В вашей карьере немало пробелов. Даже сейчас никто не знает по-настоящему, чем вы занимаетесь большую часть времени… И, кстати, когда вы родились?

– Не знаю. Это произошло в крошечной греческой деревушке, а в том году там ни у кого не нашлось календаря. Но мне говорили, будто на рождество.

– Согласно сведениям в вашем личном деле, вам семьдесят семь лет. А согласно Регистру Дем-Стата, вам либо сто одиннадцать, либо сто тридцать.

– Я приврал насчет возраста, чтобы устроиться на эту работу. Депрессия была тогда в самом разгаре.

– Поэтому я составил профиль Номикоса, а он получился довольно выдающийся, и дал команду искать физические аналоги в Дем-Стате, с точностью до тысячной процента совпадения во всех банках данных, включая и закрытые.

– Некоторые коллекционируют старинные монеты, а иные строят модели ракет.

– Я обнаружил, что вы могли бы быть тремя, или четырьмя, или даже пятью другими личностями – сплошь греками, и один из них поистине удивителен. Это, конечно, Константин Коронес – один из самых древних. Родился двести тридцать четыре года тому назад. На рождество. Голубой глаз, карий глаз. Хром на правую ногу. Такая же линия волос и те же измерения по Бертильону.

– И те же отпечатки пальцев? Тот же рисунок сетчатки?

– Во многие старые досье Регистра эти данные не включались. Может быть, в те времена работали небрежней? Не знаю. Скорее, более беззаботно относились к тому, что имеет отношение к сведениям о гражданском состоянии…

– Вам ведь известно, что в данное время на этой планете проживает свыше четырех миллионов людей. Смею думать, копнув на три-четыре столетия в прошлое, вы сможете найти двойников и даже тройников, да притом не так уж и мало. Ну и что из этого?

– Из этого то, что вы довольно интригующая личность, вот и все. Можно сказать, это делает вас почти духом этой планеты. И вы столь же любопытно изуродованы, как и она сама. Несомненно, я никогда не достигну вашего возраста, каким бы он ни был, и мне просто любопытно, каким изыскам может предаваться человек, если ему дать столько времени, особенно учитывая ваше положение заведующего историей и искусством Земли.

– Вот потому-то я и запросил именно о ваших услугах, – заключил он.

– А теперь, когда вы посмотрели на меня – изуродованного и все такое прочее, мне можно отправляться домой?

– Конрад! – ткнулась в меня трубка.

– Нет, мистер Номикос, есть также и практические соображения. Мир этот суров, а у вас высокий потенциал выживаемости. Я хочу, чтобы вы были со мной, потому что хочу выжить.

Я снова пожал плечами.

– Ну, значит, решено. Что теперь?

Он тихо рассмеялся.

– Похоже, я вам не нравлюсь.

– Что навело вас на подобную мысль? Одно лишь то, что вы оскорбили моего друга, задавали мне неуместные вопросы, навязали мне из прихоти служение вам…

– …Эксплуатировали ваших соотечественников, превратили ваш мир в бордель и продемонстрировали предельную провинциальность человечества по сравнению с неизмеримо более древней галактической культурой…

– Я говорю не «ваша раса – моя раса», а в сугубо личном плане. И, повторяю, вы оскорбили моего друга, задавали мне неуместные вопросы, навязали мне из прихоти служение вам.

(Козлиное фырканье!)

– Целых три пункта! Разрешать этому человеку петь от имени человечества – оскорбление теней Гомера и Данте.

– На данный момент он самый лучший поэт, какой только у нас есть.

– В таком случае вам следовало бы обойтись без него вообще.

– Это еще не повод поступать таким образом.

– А я думаю повод, иначе не сказал бы этого. Во-вторых, я задавал те вопросы, какие считал нужными, и ваше право отвечать на них или не отвечать – как вы сочтете удобным, что вы и сделали. Наконец, никто вам ничего не навязывал. Вы – государственный служащий. Вам дали поручение. Спорьте с вашим Управлением, а не со мной. И, поразмыслив, сомневаюсь, что у вас хватает данных, чтобы столь вольно бросаться словом «прихоть», – закончил он.

Судя по выражению лица Лорела, его язва безмолвно комментировала происходящее.

– Тогда, если угодно, называйте свою грубость откровенностью или продуктом иной культуры и оправдывайте свое влияние софистикой, а запоздалые размышления – чем вам больше понравится. И не стесняйтесь, заваливайте меня всевозможными ложными суждениями, чтобы я мог, в свою очередь, судить о вас. Вы ведете себя, как Наместник Короля в Коронной Колонии, – решил я, выговаривая эти слова с большой буквы. – И мне это не нравится. Я прочел все ваши книги. Так же как и сочинения вашего деда – вроде «Элегии земной блудницы». И вам никогда не дотянуть до него. Он обладает чувством, которое называется сопереживанием. А вы – нет. Чем бы вы ни считали старину Фила, на мой взгляд, это вдвойне относится к вам.

Сказанное о дедуле, должно быть, задело за живое, потому что он вздрогнул, когда его поразило моим голубым глазом.

– Так что поцелуйте меня в локоть, – сказал я, или что-то вроде этого, по-вегански.

Сэндс не настолько владеет веганским, чтобы уловить смысл, но сразу же стал издавать примирительные звуки, оглядываясь, чтобы удостовериться, не слышат ли нас посторонние.

– Конрад, будь любезен найти свое профессиональное отношение и снова надеть его. Срин Штиго, почему бы нам не продолжить составление плана?

Миштиго улыбнулся своей сине-зеленой улыбкой.

– И свести к минимуму наши разногласия? – спросил он. – Ладно.

– Тогда давайте перенесем нашу беседу в библиотеку, где поспокойнее и можно воспользоваться картой-экраном.

– Прекрасно.

Когда мы поднялись, готовые уйти, я почувствовал, что получил небольшое подкрепление, так как там, наверху, находился Дос Сантос, а он ненавидит веганцев. А где Дос Сантос, там всегда и Диана – девушка в рыжем парике, а она ненавидит всех; и я знал, что там находились и Джордж Эммет с Эллен. Джордж же – настоящая холодная рыба при общении с посторонними (да и с друзьями тоже, если уж на то пошло). И, наверное, позже забредет Фил и обстреляет форт Самтер[4]4
  С обстрела южанами форта Самтер началась Гражданская война в США.


[Закрыть]. И, наконец, там находился Хасан – он много не говорит, просто сидит себе и курит свою траву, да смотрит мутными глазами; и если постоять рядом с ним и сделать пару глубоких вдохов, тебе будет плевать с высокого дерева, чего ты там брякнешь веганцам, да и любым другим тоже.

* * *

Я надеялся, что с памятью у Хасана не все в порядке или же он, хорошенько накурившись травы, витает в облаках. Надежда умерла, едва мы вошли в библиотеку.

Он сидел в кресле и потягивал лимонад. Ему было, наверно, лет восемьдесят – девяносто, а то и больше, но выглядел он лет на сорок, а действовать мог, по-прежнему, как тридцатилетний. Курс Спранга – Сэмсера нашел в нем крайне благодатный материал. Такое бывает не часто, фактически почти никогда. Некоторых людей он ввергает без всякой видимой причины в ускоренный анафилактический шок, и даже впрыскивание в сердце адреналина не вытягивает их обратно. Другие же, большинство других, застывают в своем возрасте на пять-шесть десятилетий, но некоторым изредка действительно удается помолодеть, пройдя курс, – примерно одному на сто тысяч.

Мне показалось поразительно странным, что в большом тире судьбы такой приз удалось выиграть этому.

Прошло свыше пятидесяти лет со времен Мадагаскарского Дела, на которое Хасана подписал Радпол для участия в их вендетте с тейлерцами. В Афинах он находился на жаловании у Самого́ (Покоящегося с Миром) Большого К., который и отправил его быстренько разделаться с Компанией Недвижимости Земного Правительства. Хасан это сделал. И хорошо. С помощью всего лишь одного крошечного ядерного устройства – силы, способной добиться быстрой модернизации и перестройки старого жилого фонда. Известный немногим как Хасан-убийца, он, по сути дела, является последним наемником на Земле.

И еще. Помимо Фила, который не всегда держал лишь меч без клинка и рукояти, Хасан принадлежал к тем Очень Немногим, кто мог помнить старого Карагиозиса.

Поэтому, задрав подбородок и выставив, как щит, пораженную грибком щеку, я постарался первым же взглядом затуманить ему мозги. Но то ли действовали древние и таинственные силы, в чем я сомневался; то ли он заторчал сильнее, чем я думал, что не исключалось; то ли он позабыл мое лицо, что было в принципе возможно, хотя и крайне маловероятно; то ли он упражнялся в применении профессиональной этики или низкой животной хитрости (он обладал и тем и другим в равной степени, но с упором на животную хитрость), – в любом случае, когда нас представляли друг другу, он не проявил никакой реакции.

– Мой телохранитель, Хасан, – произнес Дос Сантос, сверкнув улыбкой, подобной вспышке магния, когда я пожал руку, некогда, так сказать, потрясавшую мир.

Рука эта по-прежнему была очень сильной.

– Конрад Номикос, – Хасан прищурился, словно считывая это имя со свитка.

Всех остальных присутствующих я знал, поэтому поспешил к самому дальнему от Хасана креслу и держал свой бокал почти все время перед лицом, просто на всякий пожарный случай.

Поблизости находилась Диана Рыжий Парик. Она заговорила:

– Доброе утро, мистер Номикос.

Я поднял бокал в ответ.

– Добрый вечер, Диана.

Высокая, стройная, одетая почти во все белое, она стояла рядом с Дос Сантосом, похожая на свечу. Я знаю, что она носит парик, так как иной раз видел его сползающим на затылок, и он открывал часть любопытного и безобразного шрама, обычно скрываемого низкой линией волос. Иногда, когда я стоял на якоре, любуясь виднеющимися сквозь тучи обрывками созвездий, или когда раскапывал поврежденные статуи, я частенько гадал, откуда мог взяться этот шрам.

На ее пурпурных губах – татуированных, по-моему, я никогда не видел улыбки; из-за все время стиснутых зубов на скулах у нее ходили желваки, а постоянно нахмуренные брови образовывали между глаз букву Л. Маленький подбородок она держала высоко поднятым – в знак вызова? Говорила же отрывисто и напряженно, почти не шевеля губами.

Было трудно догадаться об истинном ее возрасте. Больше тридцати, во всяком случае.

Они с Доном составляют интересную пару. Он – темноволосый, говорливый, все время курит, не способен усидеть на месте больше двух минут. А она – дюймов на пять выше и горит не мерцая. Я до сих пор не знаю всей ее истории. И, надо полагать, никогда не узнаю.

Диана остановилась рядом с моим креслом, в то время как Лорел представлял Корта Дос Сантосу.

– Ты, – сказала она.

– Я, – согласился я.

– Будешь руководить этой экскурсией.

– Об этом известно всем, кроме меня, – не стал я спорить. – Не можешь ли уделить мне кроху своих знаний по этому вопросу?

– Ничего не знаю, ничего не хочу знать, – заявила она.

– Ты говоришь, словно Фил, – хмыкнул я.

– Ненамеренно.

– Тем не менее именно так. Так почему же?

– Что почему?

– Почему ты? Дон? Здесь? Сегодня?

Она коснулась языком верхней губы, а потом с силой сжала его зубами, словно хотела выжать из него сок или сдержать рвущиеся наружу слова. Затем оглянулась на Дона, но тот находился слишком далеко и не мог ничего услышать, да и вообще смотрел в другую сторону. Он был занят тем, что наливал Миштиго настоящую кока-колу из графина, стоящего на административном спуск-подносе.

По мнению веганцев, формула состава кока-колы была археологической находкой века. Утраченная во время Трех Дней, она была открыта вновь лишь десять с чем-то лет назад. Ходило, конечно, много недокока-кол, но ни одна из них не оказывала такого действия на обмен веществ веганцев, как настоящая. «Второй вклад Земли в галактическую культуру» – назвал ее один из их современных историков. Первым вкладом, конечно, являлась очень тонкая новая социальная проблема именно того типа, появления которой ждало не одно поколение отчаявшихся философов Веги.

Диана снова посмотрела на меня:

– Пока не знаю. Спроси Дона.

– Спрошу.

И я спросил-таки, хотя и позже. Я не был разочарован, поскольку ничего и не ожидал.

Но, когда я сидел, изо всех сил пытаясь подслушать чужой разговор, внезапно произошло наложение видения на видимое, того типа, который один психиатр классифицировал для меня как «псевдотелепатическое выдавание желаемого за действительное». Происходит это примерно так.

Я хочу знать, что где-то там происходит. У меня почти достаточно информации для догадки, и поэтому я делаю ее. Вот только это происходит так, словно я вижу и слышу все глазами и ушами одного из участников событий. Однако, я думаю, это не настоящая телепатия, потому что иной раз случаются и ошибки. Но, тем не менее, все, безусловно, кажется реальным.

Психиатр смог объяснить мне в этом явлении все, кроме причин его возникновения.

Вот почему я стоял посреди помещения,

глядел на Миштиго,

был Дос Сантосом,

говорил:

– …Тоже поеду, для вашей защиты. Не как секретарь Радпола, а просто как частное лицо.

– Я не просил вас о защите, – отвечал веганец. – Однако благодарю вас. Я принимаю ваше предложение избежать смерти от рук ваших товарищей.

Сказав это, он улыбнулся:

– Если те будут добиваться ее во время моего путешествия. Сомневаюсь, что такое случится, но я был бы дураком, отказавшись от щита Дос Сантоса.

– Вы поступаете мудро, – сказали мы, слегка кланяясь.

– Разумеется, – отозвался Корт. – А теперь, скажите мне, пожалуйста…

Он кивнул в сторону Эллен, только что закончившую спор с Джорджем и в гневе отходившую от него.

– Кто это?

– Эллен Эммет, жена Джорджа Эммета, директора Отдела Охраны Живой Природы.

– Какая у нее цена?

– Я не знаю, как она котировалась в последний раз.

– Ну, а в предпоследний?

– В прошлом она никогда не оценивалась.

– На Земле все имеет цену.

– В таком случае, полагаю, вам придется выяснить это самому.

– Всенепременно, – пообещал он.

Землянки всегда обладали для веганцев некой странной, если не сказать болезненной, привлекательностью. Один вегги, набравшись кока-колы, однажды сказал мне, что они – землянки – заставляют его чувствовать себя кем-то вроде зоофила. И это интересно, потому что одна девушка радости (итальянка) с курорта Кот д’Ор[5]5
  Золотой берег (фр.).


[Закрыть], было дело, призналась мне, хихикая, что «общение» с веганцами делает из нее что-то вроде «une zoophiliste».

Полагаю, эти характерные выдохи веганцев, должно быть, то ли щекочут, то ли еще что-то делают и пробуждают зверя и в тех, и в других.

– Кстати, – сказали мы. – Вы в последнее время перестали бить жену?

– Которую? – уточнил Миштиго.

Наплыв, а затем я снова в своем кресле.

– …Что, – спрашивал Джордж Эммет, – ты об этом думаешь?

Я уставился на него. Секунду назад его тут не было. Он подошел неожиданно и уселся на широкий подлокотник моего кресла.

– Повтори, пожалуйста. Я дремал.

– Я сказал: у пауконетопыря будет проедена плешь. Что ты об этом думаешь?

– По-моему рифмуется, – заметил я. – Так объясни мне, как же мы ему проедим плешь?

Тут он засмеялся. Джордж – один из парней, на которых смех нападает непредсказуемо. Он целыми днями может ходить с кислым видом, и вдруг какая-нибудь ерунда вызывает у него приступ идиотского хихиканья. Смеясь, он слегка повизгивает, словно младенец, и это впечатление усиливается его дряблостью и редкими волосами. Я выжидал.

Эллен в данную минуту оскорбляла Лорела, а Диана повернулась, изучая названия книг на полках.

Отсмеявшись наконец, он доверительно выдохнул:

– Я вывел новый вид слишей.

– Слушай, Это действительно здорово! – А затем я тихо спросил: – Что такое слиши?

– Слиш – это бакабийский паразит, – объяснил он, – смахивающий на большого клеща.

– А мой примерно три восьмых дюйма длиной, – гордо добавил он. – И они вгрызаются глубоко в тело и выделяют крайне ядовитые отходы своей жизнедеятельности.

– Смертелен?

– Мой – да.

– Ты не смог бы одолжить мне штучку? – спросил я его.

– Зачем?

– Хочу подбросить кому-нибудь за шиворот. По зрелом размышлении исправь цифру на пару дюжин. У меня уйма друзей.

– Мои людей не трогают, только пауконетопырей. По отношению к гомо сапиенс они проводят политику дискриминации. Люди будут для моих слишей отравой. – («Моих слишей» он произнес очень по-собственнически и с большим чувством.) – Обмен веществ у их хозяина должен основываться скорее на меди, чем на железе, – объяснил он. – А в эту категорию и попадают пауконетопыри. Потому-то я и хочу отправиться с вами в это путешествие.

– Ты хочешь, чтобы я нашел тебе пауконетопыря и держал его, пока ты наваливаешь на него слишей? Ты пытаешься сказать именно это?

– Ну, я бы хотел получить на сохранение парочку пауконетопырей, всех своих я использовал в прошлом месяце, но я уже уверен, что мои слиши подействуют. Мне хочется возбудить эпидемию.

– Какую эпидемию?

– Среди пауконетопырей. В земных условиях слиши размножаются очень быстро. И если им дать нужного хозяина, они должны оказаться крайне заразными, особенно если мы сможем запустить их в нужное время года. У меня на уме не что иное, как поздний брачный сезон юго-западных пауконетопырей. Он как раз начнется через шесть – восемь недель на территорий Калифорнии, в Древнем Месте, хотя больше уже в общем-то не горячем, под названием Капистрано. Как я понимаю, ваше путешествие приведет вас в те края примерно в нужное время. Когда пауконетопыри вернутся в Капистрано, тут-то я и буду поджидать их со слишами. К тому же, мне отнюдь не помешает отпуск.

– Мм-хм. Ты обговорил это с Лорелом?

– Да, и он считает эту идею отличной. Фактически он хочет сам встретить нас там и сделать снимки. Возможно, будет не слишком много шансов увидеть их впоследствии – затмевающих в полете небо, гнездящихся среди руин так, как могут гнездиться только они, охотящихся на диких свиней, украшая улицы зеленым пометом. Знаешь, это прекрасное зрелище.

– Угу, своего рода Хэллоуин. А что произойдет со всеми этими дикими свиньями, если мы перебьем пауконетопырей?

– Ну, их станет побольше, – признал он. – Но мне думается, пумы не дадут им расплодиться, как кроликам в Австралии. В любом случае, ты бы предпочел терпеть свиней, а не пауконетопырей, не так ли?

– Я не особенно люблю ни тех, ни других, но теперь, подумав в таком аспекте, полагаю, ты прав. Ладно, разумеется, ты можешь ехать с нами.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Я знал, что ты поможешь.

– Не стоит благодарности.

Примерно тогда Лорел виновато откашлялся. Он стоял возле большого стола в середине помещения, перед которым медленно опускался широкий обзорный экран объемного изображения – очень удобный, потому что никому не требовалось перемещаться в поисках более удачной для наблюдения позиции. Лорел нажал кнопку на столе, и свет померк.

– Э, я сейчас намерен спроецировать предполагаемую маршрутную карту, – сказал он. – Если сумею заставить этот синхро-как-его-там… Ага! Вот так.

На экране появились разноцветные очертания верхней части Африки, выдержанные в мягких тонах, и большей части средиземноморских стран.

– Это именно то, что вы хотели осмотреть в первую очередь? – спросил он Миштиго.

– Хотел бы в конечном итоге, – поправил рослый веганец, поворачиваясь и прерывая приглушенный разговор с Эллен, которую он загнал в нишу истории Франции под бюст Вольтера.

Свет почти погас, и Миштиго подошел к столу. Он посмотрел на карту, а затем обвел присутствующих рассеянным взглядом.

– Я желаю посетить определенные ключевые места, которые, по той или иной причине, играли важную роль в истории вашего мира, – сказал он. – Начать я хотел бы с Египта, Греции и Рима. Потом я хотел бы быстро проехать через Мадрид, Париж и Лондон.

Пока он говорил, карты сменяли друг друга, показывая те места, которые он упоминал, хотя и с некоторым запаздыванием.

– Потом я желаю завернуть в Берлин, заскочить в Брюссель, посетить Санкт-Петербург и Москву, махнуть обратно через Атлантику и задержаться в Бостоне, Нью-Йорке, Ди-Си[6]6
  DC от англ. District of Columbia: Федеральный округ Колумбия – Вашингтон.


[Закрыть] и Чикаго. (К тому времени Лорел уже взмок.) Свалить на Юкатан и прыгнуть обратно на территорию Калифорнии.

– Именно в таком порядке? – осведомился я.

– В общем да, – подтвердил он.

– А чем плохи Индия и Ближний Восток, да и Дальний Восток, если уж на то пошло? – спросил голос, и я узнал Фила. Он вошел после того, как притушили свет.

– Ничем, – отозвался Миштиго. – За исключением того, что там есть только грязь, песок, жара и ничего связанного с тем, что ищу я.

– А что ищете вы?

– Материал для книги.

– Какой именно?

– Я пришлю вам экземпляр с автографом.

– Премного благодарен.

– Не стоит.

– Когда вы желаете отправиться? – спросил я его.

– Послезавтра.

– Ладно.

– У меня есть составленные специально для вас точные кроки конкретных мест. Лорел говорит, что их доставят к вам в кабинет сегодня в полдень.

– Опять-таки, ладно. Но вы, возможно, не вполне осведомлены о некоторых обстоятельствах. Они связаны с тем, что все названные вами места находятся в глубине материка. У нас нынче, в общем, островная культура, и по очень веским причинам. Во времена Трех Дней материк здорово покеросинили, и большинство названных вами точек все еще несколько горячи. Однако это не единственная причина, почему они считаются небезопасными…

– Я отнюдь не дилетант в вашей истории и знаю о мерах предосторожности, связанных с радиацией, – перебил он. – А также знаю и о различных мутировавших формах жизни, обитающих в Древних Местах. Я этим несколько озабочен, но вовсе не испуган.

Я пожал плечами в полутьме. – Тогда у меня все…

– Хорошо, – веганец пригубил кока-колу. – Тогда дайте немного света, Лорел.

– Да, срин.

И снова стал свет.

Когда экран позади него втянулся в потолок, Миштиго спросил меня:

– Это правда, что вы знакомы с несколькими мамбо и хунганами[7]7
  Мамбо – жрица, хунган – жрец культа вуду.


[Закрыть] здесь, в Порте?

– Ну да. А что?

Он приблизился к моему креслу.

– Как я понимаю, – небрежно бросил он, – культ вуду, или вудун, очень мало изменился за прошедшие века.

– Вероятно, – отозвался я. – Меня не было здесь, когда он возник, и поэтому наверняка сказать не могу.

– Если не ошибаюсь, участники не очень-то жалуют посторонних…

– Это верно. Но они устроят вам хорошее представление, если вы найдете нужный хумфос и подбросите заодно несколько подарков.

– Но мне очень хотелось бы стать свидетелем настоящей церемонии. Если я приду с кем-то не чужим для участников, то тогда, наверное, увижу неподдельное действо.

– Зачем это вам? Болезненный интерес к варварским обычаям?

– Нет. Я занимаюсь сравнительным анализом религий.

Я же изучал его лицо, но ничего не смог прочитать на нем.

Прошло уже немало времени с тех пор, как я в последний раз навещал Маму Жюли и Папу Джо, да и других тоже. Хумфос находился неподалеку, но я не знал, как они отнесутся к моему приходу в компании с веганцем. Впрочем, они никогда не возражали, когда я приводил с собой других людей.

– Ну… – начал я.

– Я хочу только посмотреть, – добавил он. – Мешать я не буду. Они едва заметят мое присутствие вообще.

Я немного помялся, но в конце концов уступил. Маму Жюли я знал весьма неплохо и считал, что эта затея не принесет никакого вреда, что бы там ни случилось. Поэтому я больше не возражал.

– Ладно, я отведу вас к ним. Если хотите, сегодня ночью.

Он кивнул, поблагодарил меня и отошел выпить еще коки.

Джордж, не слезавший с подлокотника моего кресла, нагнулся ко мне и заметил, что было бы очень интересно произвести вскрытие какого-нибудь веганца. Я согласился с ним.

Миштиго вернулся в сопровождении Дос Сантоса.

– Что это за разговоры, чтобы прихватить мистера Миштиго на языческую церемонию? – спросил он, раздувая ноздри и дрожа от гнева.

– Верные разговоры, – ответил я. – Его прихватываю с собой я.

– Только если с вами будет телохранитель.

Я поднял руки ладонями кверху.

– Я способен справиться с любыми проблемами, которые могут возникнуть.

– Мы с Хасаном будем вас сопровождать.

Я уж собирался возразить, как между ними втерлась Эллен.

– Я тоже хочу туда пойти, – заявила она. – Я еще никогда не бывала на такой церемонии.

Мне оставалось только пожать плечами. Если пойдет Дос Сантос, то отправится также и Диана, – наберется немалая группа. Так что одним человеком больше, одним меньше – не имеет значения, по крайней мере не должно иметь значения. Затея рухнула, так и не успев начаться.

– Почему бы и нет? – рассудил я.

* * *

Хумфос располагался в районе гавани, возможно потому, что был посвящен Агуэ Войо, Богу моря. Хотя, может быть, и потому, что группа Мамы Жюли всегда служила для людей тихой гаванью. Агуэ Войо – бог не ревнивый, и поэтому на стенах воздавалась яркими красками дань и многим другим божествам. Дальше, на островах, есть более изысканные хумфосы, но они, по сути своей, коммерческие.

Большая огненная ладья Агуэ изображалась синим, оранжевым, зеленым, желтым и черным. Она выглядела несколько неподходящей для плавания. Большую часть противоположной стены занимал извивающийся и свивающийся в спираль малиновый Дангбе[8]8
  Дангбе (Бог-змей) – высшее божество, олицетворяющее Солнце в одном из важнейших обрядов вудуизма – радасе.


[Закрыть]. Впереди и справа от единственной двери ритмично ударял по нескольким большим барабанам – «рада» – Папа Джо.

Лики разных христианских святых глядели с непроницаемым выражением на застывшие в сюрреалистическом урагане яркие сердца, петухи, могильные кресты, мачете и перекрестки дорог, выполненные амфотерными красками с Титана. Изображения занимали почти каждый дюйм окружающих стен. И никто не мог сказать наверняка, одобряют святые увиденное или нет. Они молча глядели сквозь свои дешевые рамки, словно те были окнами в чуждый мир.

На небольшом алтаре теснились многочисленные бутылки с алкогольными напитками, тыквы, священные сосуды для духов лоа, амулеты, трубки, флаги, стереофотографии неизвестных личностей и, среди прочего, пачка сигарет для Папы Легбы.

Когда молодой хунси по имени Луи привел нас, служба уже шла. Помещение было примерно восьми метров в длину и пяти в ширину, с высоким потолком и земляным полом. Танцоры двигались вокруг центрального столба, совершая медленные, неестественно плавные па. Их темная кожа блестела в тусклом свете древних керосиновых ламп. С нашим приходом в помещении стало тесновато.

Мама Жюли взяла меня за руку и улыбнулась. Отводя меня в глубину, к месту рядом с алтарем, она сказала:

– Эрзулия[9]9
  Эрзулия – Святая богородица вуду.


[Закрыть] милостива.

Я кивнул.

– Она любит тебя, Номико. Ты долго живешь, много путешествуешь. И возвращаешься.

– Всегда, – подтвердил я.

– Эти люди?.. – она быстрым движением темных глаз показала на моих спутников.

– Друзья. Они не причинят беспокойства…

Когда я это сказал, она рассмеялась. Так же как и я.

– Если ты разрешишь нам остаться, я не дам им мешать вам. Мы будем оставаться в тени по стенам. Если ты велишь мне увести их, я уведу, Смотрю, вы и так уже порядком натанцевались, да и опустошили много бутылок…

– Оставайся, – разрешила она. – И зайди как-нибудь поболтать со мной днем.

– Зайду.

Тут она отошла, и ей уступили место в кругу танцующих. Мама Жюли женщина довольно крупная, но голос у нее негромкий и мелодичный. Двигалась она, словно огромная резиновая кукла, не без изящества, выделывая па под монотонный грохот барабанов Папы Джо. Через некоторое время этот звук заполнил все – мою голову, землю, воздух; наверное, таким казался стук сердца кита наполовину переваренному Ионе. Я наблюдал за танцующими. И за наблюдающими за танцующими.

Я попытался догнать участников действа и выпил пинту рома, но разрыв был слишком велик. Миштиго продолжал потягивать кока-колу из принесенной с собой бутылки. Никто не замечал, что он голубокожий, но, впрочем, мы попали сюда довольно поздно, и все уже зашло слишком далеко, так что пусть идет своим чередом.

Рыжий Парик стояла в углу с надменным и вместе с тем испуганным видом. Она держала бутылку под рукой, но ни разу к ней не приложилась. Миштиго держал под рукой Эллен, и не более того. Дос Сантос стоял около двери и следил за всеми – даже за мной. Хасан с отсутствующим видом сидел на корточках у стены справа и курил трубку с длинным черенком и маленьким чубуком.

Песню завела, полагаю, Мама Жюли. Другие голооса подхватили ее:

 
Papa Legba, ouvri baye!
Papa Legba,
Attibon Legba, ouvri baye pou pou passe!
Papa Legba…
 

Это продолжалось, продолжалось и продолжалось. Меня начало клонить в сон. Я выпил рома, почувствовал еще большую жажду и выпил еще.

Не знаю, сколько времени мы там пробыли, когда это случилось. Танцоры целовали столб, пели, гремели тыквами и брызгали водой. Пара хунси вели себя, словно одержимые, и болтали что-то невнятное, мучной узор на полу весь расплылся, а в воздухе плавали клубы дыма. Я прислонился к стене и, полагаю, глаза у меня на минуту-другую закрылись.

Звук раздался неожиданно.

Пронзительно кричал Хасан.